CC BY
70
www.hjournal.ru DOI: 10.17835/2076-6297.2017.9.2.046-062
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ, МОРАЛЬ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КООРДИНАЦИЯ: КОНТУРЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
СУШЕНЦОВА МАРИЯ СЕРГЕЕВНА,
ассистент департамента теоретической экономики, Научно-исследовательский университет «Высшая школа экономики», г. Москва, e-mail: [email protected]
В статье представлен обзор основных тенденций во взаимодействии понятий экономической рациональности и морали, а также анализ их влияния на основания общественной координации. Сначала рассматривается эволюция модели рациональности в двух основных направлениях - ее эмпирическое ограничение (теория перспектив Д. Еанемана и А. Тверски) и, напротив, концептуальное расширение (экономический империализм Г. Беккера), а также вклад современного институционализма. Показывается, что эволюция модели рациональности носила в основном инструментальный характер и не затронула ее этически значимого ядра - центральной идеи благополучия в мотивации экономических агентов. В связи с этимрассматриваются два основных способа интеграции рациональности и морали в современных методологических дискуссиях - концепции «множественных предпочтений» (1) и моральных «обязательств» (2). Первая концепция предполагает наличие устойчивых убеждений или «метапредпочтений», в соответствии с которыми должны отбираться желания или предпочтения. В рамках второго подхода проводится качественное го различие между рациональным поведением, основанным на соображениях личной выгоды, или «симпатии», и собственно моральным поведением, опирающимся на «обязательство». Демонстрируется, что подход к разграничению рациональных и моральных аргументов напрямую определяет принципы координации экономических интересов в обществе, в том числе основания социальной справедливости. Среди последних выделяются два подхода -взаимная выгода, основанная на принципе «симпатии», или беспристрастность, опирающаяся на «обязательство силы». Данные концепции подразумевают соответствующие типы экономической координации: эволюционно-рыночный (с акцентом на эффективность) или конструктивистский (с акцентом на распределение).
Ключевые слова: рациональность; этика; моральные обязательства; множественные предпочтения; координация; А. Сен.
X
< te
X
Ci
Ш ш
ш <
ш
RATIONALITY, MORALITY AND ECONOMIC COORDINATION: THE CONTOURS OF INTERACTION
SUSHENTSOVA MARIA, S.,
o Assistant of Department of economics,
^ National Research University "Higher School of Economics", Moscow,
e-mail: [email protected]
o The article represents an overview of general tendencies in interaction between the notions of
< rationality and morality, and their influence on the foundations of economic coordination. Firstly, z
cc -
о © Сушенцова М. С., 2017
two main directions of evolution of rationality model are considered: the theory of perspectives of D. Kahneman and A. Tverski (the empirical restriction) and economic imperialism of G. Becker (the conceptual widening), the role of the modern institutionalism being emphasized. The theoretical evolution of economic rationality had mainly instrumental character and didn't change its ethical core - the central idea of welfare in economic motivation. In this regard, the two main ways of integration of rationality and morality in modern discussion are considered: conceptions of "multiplepreferences" (1) and "moral obligations" (2). The first conception assumes the existence of stable beliefs or "meta-preferences", which range ordinal desires or preferences. According to the second approach, a distinction of a qualitative nature is drawn between rational behavior, motivated by personal benefit or "sympathy", and exclusively moral behavior, underlain by "obligation". An approach according to which a distinction between rational and moral arguments is drawn, directly determines the principles of economic coordination, including the foundations of social justice. Among the latter, there are two ethical grounds - mutual benefit, based on the "sympathy"principle, and impartiality, grounded on the "obligation of power". These conceptions imply the corresponding types of economic coordination: market-evolutional (focused on effectiveness) and constructivist (focused on redistribution).
Keywords: rationality; ethics; moral obligations; multiple preferences; economic coordination; A. Sen.
JEL: A13, B21, B49, B59, D01, D63.
Введение
В последние десятилетия наметилось усиление философско-методологической рефлексии оснований экономической теории (Backhouse, 2008). В центре критического анализа находится понятие экономической рациональности, которое лежит на пересечении позитивной и нормативной экономической теории. Тем не менее осмысление рациональности в нормативном поле, связанном с оценочными суждениями (в том числе моралью), все еще значительно отстает от его инструментальных преобразований (Sugden, 1991), которые, к тому же, не оказывают влияния на анализ социальной (рыночной) системы в целом (Blume and Easley, 2008). По мнению автора, именно соотношение категории рациональности с моральными аспектами определяет содержательное формирование модели индивидуального поведения (мотивации), а также координации интересов в обществе - как на уровне методологии и теории, так и в практической политике. Данная статья посвящена обобщению основных тенденций в анализе соотношения экономической рациональности и моральных аргументов, а также влияния этого соотношения на философские основания экономической координации.
1. Эволюция экономической рациональности и ее этическая ненейтральность
Общая характеристика модели рациональности, которая стала общепринятой к середине XX в., в своем стандартном виде была сформулирована Л. Сэвиджем (Sugden, 1991). Ее ключевые элементы можно описать в терминах целей экономических агентов и соответствующих им средств (Автономов, 1993. С. 3—4).
Целью индивидуального поведения считается максимизация ожидаемой полезности. В основе этого утверждения лежит концептуальный тезис о том, что предпочтения всегда таковы, что большая сумма предпочитается меньшей (Sugden, 1991; Хаусман и Макферсон, 2012. С. 283). Индикатором предпочтений выступают действия, а не желания или убеждения, поэтому форма их описания является внешней и свободной от любой психологической окраски (Sugden, 1991; Хаусман и Макферсон, 2012. С. 285-287).
t-■н о см
см
о с
О) £
ф ш
ш <
о
ш
о <
Косвенной характеристикой средств являются аксиомы согласованности предпочтений. Основные из них включают характеристики состоятельности (полноты, транзитивности), стабильности и независимости предпочтений (независимости от других агентов и контекста) (McQuillin and Sugden, 2012; Шаститко, 1998). Выполнение этих требований необходимо, чтобы предпочтения адекватно выявлялись через акты выбора (Sugden, 1991).
Заметим, что именно максимизация является основным способом осмысления экономической рациональности (Сен, 2016. С. 239)1. В экономической науке он имеет двойное применение: как инструмент предсказания (1) и нормативный критерий того, что считается рациональным действием (2) (Сен, 2016. С. 240; Канэман и Тверски, 2003). В первом варианте применения большую роль играет инструментальная характеристика средств, т.е. аксиомы состоятельности предпочтений. Во втором варианте важнее концептуальный тезис о фундаментальном стремлении агентов к максимальному значению целевой функции. Именно в этом втором измерении проявляется, на наш взгляд, этическая нагруженность модели рациональности. А. Сен считает, что теория рационального выбора опирается на определенную этическую базу - ценность благополучия в целом, т.е. личного интереса или пользы. По его мнению, такая трактовка ^ оказывается слишком узкой, поскольку она не включает «.. .аргументы, которые признают ° более широкие ценности или нормативные правила пристойного поведения.» (Сен, 2016. c\i С. 244; Сен, 1996. С. 33—34; Sen, 1977). В частности, Сен указывает, что в общепринятой
OI
^ трактовке рациональности личность не рассматривается с точки зрения ее деятельности 05 (формирования целей и ценностей), акцент ставится лишь на аспекте благосостояния (сэ (увеличения личного благосостояния или счастья) (Сен, 1996. С. 64—69). ф В соответствии с двойной ролью принципа рациональности (как инструмента
предсказания и нормативного критерия) наметились две разнонаправленные тенденции ^ его модификации в экономической теории - эмпирическое ограничение (1) и концептуальное о расширение (2), соответственно. Речь идет, с одной стороны, об эмпирическом опровержении ^ состоятельности предпочтений в теориях Д. Канемана, П. Словика, А Тверски, с другой - об о универсализации принципа максимизации в работах Г. Беккера. Важно, что во всех * указанных изменениях происходит консервация философского представления о целях как стремлении к достижению счастья или благосостояния (вне зависимости от фактической максимизации их значения).
.о х
_й <
CD X
О s
J ^
1.1. Теория перспектив Д. Канемана, П. Словика, А. Тверски
Основным достижением когнитивных психологов Канемана, Словика и Тверски в сфере поведенческой экономики считается эмпирическое опровержение
5 условий согласованности предпочтений (Канеман и Тверски, 2003; Sugden, 2004)2. ^ Экспериментальным путем эти авторы доказали, что реальное поведение экономических
агентов определяется так называемыми «эффектами оформления». Суть их состоит ш в том, что форма описания результатов решений, которые рассматривает индивид в =э процессе выбора, влияет на порядок предпочтений (Канеман и Тверски, 2003). В целях
6 экономии усилий люди полагаются на эвристические принципы, такие, например, как репрезентативность, доступность, «привязка» или корректировка, что является причиной ошибок и отклонений от рациональности (Канеман, Словик и Тверски, 2005. С. 34—36). Таким образом, предпочтения отныне не могут считаться надежной опорой в модели рационального выбора, поскольку они принципиально нестабильны и зависимы
— от контекста. Иными словами, сам реальный выбор не удовлетворяет общепринятым
о требованиям экономической рациональности. <
ее
3
о
<
£
1 Это один из ярких примеров заимствования методов естественных наук применительно к анализу экономики (Сен, 2016. С. 238; Фридман, 1994).
2 Эти авторы называют их условиями инвариантности вслед за Ф. Нейманом и М. Моргенштерном.
Тем не менее определенная разумность присуща людям, поскольку они действуют в интересах экономии сил и времени, т.е. облегчения тягот. С точки зрения теоретиков поведенческой экономики, в центре мотивации агентов находится «гедонистический опыт», т.е. стремление к переживанию удовольствия и снижению страданий (Канеман и Тверски, 2003). По этой причине Канеман и Тверски относят свою теорию к «гедонистической психофизике» (Канеман и Тверски, 2003). Б. Маккуиллин и Р. Сагден пишут, что Канеман провозглашает принцип «назад, к Бентаму», т.е. предлагает вернуться к счастью как фундаментальному нормативному критерию и отказаться от выявленных предпочтений как плохого измерителя счастья (McQuillin and Sugden, 2012). В этом смысле теория перспектив консервирует мотивационное ядро модели рациональности с упором на утилитаристские ценности счастья или удовольствия (Hands, 2008). На наш взгляд, это является проявлением этической ненейтральности данной теории, несмотря на ее безусловные эмпирические достижения, связанные с ограничением инструментальной рациональности.
1.2. Экономический империализм Г. Беккера
Вторым важным направлением развития принципа рациональности как максимизации является его универсализация, прежде всего в работах Г. Беккера. Беккер утверждает, что «.. .экономический подход предлагает плодотворную унифицированную схему для понимания всего человеческого поведения.», которое охватывает и неэкономические сферы: брак и деторождение, преступления и наказания, образование и др. (Беккер, 1993. С. 37—38; Беккер, 2003). В основе универсальной применимости экономического подхода лежат три предпосылки: 1) стремление к максимизации полезности или богатства агентом или группой (например, домохозяйством или фирмой); 2) стабильность предпочтений во времени и их схожесть у разных людей; 3) рыночная координация через цены (явные или теневые) (Беккер, 1993. С. 27).
Особого внимания заслуживают предпосылки о природе предпочтений. Беккер уточняет смысл утверждения об их стабильности следующим образом: «Эти глубинные предпочтения определяются через отношение людей к фундаментальным аспектам их жизни, таким как здоровье, престиж, чувственные наслаждения, доброжелательность или зависть, и отнюдь не всегда остаются стабильными, если иметь в виду рыночные товары и услуги» (Беккер, 1993. С. 27). По содержанию этот тезис означает, что человек Nj не меняется коренным образом в течение жизни, например, не совершенствуется в нравственном отношении. Беккер ссылается на общие результаты теории экономического ^ отбора и эволюции предпочтений, которую более подробно призваны изучать другие гуманитарные дисциплины. Учитывая их вклад, экономическая наука вправе принять -
предпочтения людей как заданные величины (Беккер, 1993. С. 37).
Второй и более сильной предпосылкой о предпочтениях можно считать утверждение Беккера об их концептуальной однородности. Он пишет: «К тому же экономический ® подход не проводит концептуального разграничения между решениями важными и
о
малозначащими, скажем, такими, которые касаются вопросов жизни и смерти, с одной стороны, и выбором сорта кофе - с другой; или между решениями, пробуждающими, как полагают, сильные эмоции и эмоционально нейтральными (например, выбор супруга или планирование количества детей в противоположность покупке красок); или между решениями людей с неодинаковым достатком, образованием или социальным происхождением» (Беккер, 1993. С. 29). Это означает, что у любого индивида существует ¡^ однородная шкала оценивания любых благ и состояний. Такая шкала предполагает наличие общего знаменателя, которым является единица полезности, неявно выражающая удовольствие или счастье. Характерно, что при обосновании данной предпосылки < Беккер ссылается на И. Бентама и его тезис об исчислимости всех страстей (Беккер, 1993. С. 29-30). Хотя Беккер и не говорит о своей приверженности к гедонистической о
трактовке мотивации, принципиальное устремление человека к собственной пользе или выгоде субъективного содержания, безусловно, предполагается в его теории. Этически значимой представляется не только центральная идея благополучия как конечной цели человеческой деятельности. Более значимым тезисом является принципиальная сравнимость любых благ, которая изначально исключает конфликтность моральных и рациональных аргументов - соображений долга и пользы. Говоря языком современной нормативной экономической теории, Беккер игнорирует проблему множественности предпочтений и их потенциальной конфликтности (Сен, 1996. С. 90—92; Хаусман и Макферсон, 2011. С. 145). Именно эта предпосылка концептуально позволяет Беккеру представить экономический подход как плодотворное средство в анализе столь разных областей, как, например, брак и покупка потребительских товаров.
Две иллюстрации этого принципа в теории Беккера особенно актуальны для вопросов нравственности. Первый пример касается поведения курильщика. Беккер считает, что человек продолжает курить только потому, что таковы его предпочтения. Курильщик сознательно готов пожертвовать частью своей предстоящей жизни ради субъективно более ценных для него вещей, таких как удовольствие от курения или сохранение напряженной работы (которая побуждает его к курению как снятию стресса) ^ (Беккер, 1993. С. 31). Таким образом, Беккер предоставляет экономическое обоснование ° самоубийства, которое может происходить не внезапно, а постепенно (Беккер, 1993. см С. 32). Если считать человеческую жизнь объективным благом, причем базовым и 2 первостепенным (как полагали многие экономисты прошлого и современности), то возникает вопрос о границах применимости такой «универсальной» рациональности: о где заканчивается субъективная рациональность и начинается субъективное безумие? ф Беккер настаивает на том, что таких границ нет и не может быть. Этическое значение ? любых проявлений индивидов было им опущено в изначальной предпосылке об однородности предпочтений.
Вторым популярным примером является объяснение альтруизма и любви с точки зрения экономического империализма. В анализе так называемого брачного рынка
сп
х го ш
о <
ф <
о Беккер описывает любовь как определенный вид предпочтений любящего человека: ^ благосостояние любимого им человека включается в его собственную функцию
х
л <
го х
О ^
полезности (Беккер, 2003. С. 403). Это же справедливо для любых форм альтруизма.
Иными словами, любое неэгоистическое поведение имеет рациональную основу и не
может иметь своей целью ничто иное, кроме собственного благополучия. Вопрос о том,
почему благополучие должно быть признано единственной конечной целью и тем самым
исключать самостоятельное значение ценностей любви как жертвенности, свободы или
деятельности, является этически нагруженным и неоднозначным. Нам представляется,
го что жесткость позиции Беккера проявляется именно в однотипной модели объяснения
любых человеческих действий. Он не утверждает, что экономический подход на
сегодняшний день может объяснить всю полноту явлений жизни, но связывает этот
ш пробел лишь с его недостаточной эмпирической разработкой, а не концептуальной о
з узостью.
Как это ни парадоксально, но в обеих разнонаправленных тенденциях разработки понятия рациональности наблюдается уход от проблемы этической нагруженности исключительной идеи благополучия или счастья (удовольствия). Следствием этого является отсутствие проблематизации соотношения между рациональным и моральным поведением. Рассуждая в терминах рабочей модели человека, рассмотренной в работе — В. С. Автономова, можно сказать, что фактически в ходе эволюции экономической о теории изменениям подверглись только средства - внутренние способности (расчет) < и внешние ограничения (информация) (Автономов, 1993. С. 3—4). В подобном ключе А. Е. Шаститко пишет, что в ответ на критику модель рациональности корректирует о свои ограничения, но не меняет метафизического жесткого ядра (Шаститко, 2006. С. 26).
<
1.3. Роль институционализма
Восприятие соотношения рациональности и морали в рамках современного институционализма существенно разнится в силу неоднородности данного научного направления.
Неоинституциональная экономическая теория, которая в большей степени созвучна мейнстриму экономической науки, рассматривает ценности, как и явления культуры в целом, в качестве экзогенных параметров, ограничивающих поведение агентов извне. Таким образом, модель экономической рациональности сохраняет свой стандартный вид в части целей, но корректируется в части средств. Как правило, речь идет об учете такого фактора, как трансакционные издержки, который является исчислимым и органично встраивается в модель расчета выгод и издержек (Williamson, 1975). Агент по-прежнему априори стремится к максимизации целевой функции, но исход этой процедуры корректируется извне влиянием институтов. Концептуально ценности в рамках данного подхода относятся к неформальным институтам (Вольчик, 2016), поэтому можно резюмировать, что моральные аргументы не влияют на цели, а лишь корректируют средства. С этой точки зрения, неоинституционализм подходит к осмыслению этики в основном инструментально, так же как поведенческая экономическая теория и экономический империализм, и не затрагивает мотивационного ядра модели рациональности.
В свою очередь, традиция старого институционализма, опирающаяся на теорию Т. Веблена, подходит к анализу институтов эволюционно, т.е. рассматривает их как эндогенные факторы, меняющиеся в историческом развитии самой культуры (Веблен, 2006). В соответствии с его современной версией институты представляют собой образцы поведения, которые предписываются обществом, но являются при этом результатом сознательных выборов в прошлом, а не просто заданным фактором (Bush, 1987. P. 1076—10 77). При таком подходе в анализ включаются ценности, которые рассматриваются в качестве продукта культурной эволюции и поэтому называются социальными. Следовательно, ценности, которые задают стандарты оценки поведения, - поведенческие паттерны, регулируют его изнутри, т.е. формируют сами предпочтения индивидов (Bush, 1987. P. 1077—1078). В терминах рационального выбора это означает, что ценности могут влиять на сами цели, а не только на средства. Таким образом, максимизация перестает быть аксиомой и превращается в одну из ^ возможных целей, которую может предпочесть индивид в соответствии с ценностями. ° Это согласуется с концепцией множественных предпочтений, которая является одним ^ из современных вариантов расширения понят которой мы перейдем в следующем параграфе.
из современных вариантов расширения понятия рациональности и к рассмотрению о
о
£
2. Рациональность и моральные обязательства: попытки интеграции
Проблема соотношения моральных обязательств с рациональным выбором получила ®
развитие в современной нормативной экономической теории. Речь идет о том, что Ш
теория полезности (рациональности) при своей обширности и гибкости не позволяет з адекватно описать поведение, мотивированное нравственными соображениями (Хаусман и Макферсон, 2011. С. 141—142; Сен, 1996. С. 64). Если мораль не вписывается
в характеристики предпочтений, возникает вопрос о том, можно ли считать моральные 2
обязательства иррациональными проявлениями. Ответ на него зависит от «структуры ¡2
внутренней мотивации», т.е. от самого масштаба рассмотрения рациональности ¡^
(Хаусман и Макферсон, 2011. С. 144—145). В экономической литературе наметились два —
LL
основных варианта соотношения морали и рациональности. Первый из них связан с о
системами множественных предпочтений, которые включают предпочтения высшего <
порядка (Хаусман и Макферсон, 2011; Steele, 2004; Sugden, 1991). Второй направлен QC
на спецификацию собственно моральных действий, их качественное отличие от о
соображений личной пользы или выгоды (Sen, 1977)3. В обоих случаях предполагается расширение стандартной модели рациональности, но во втором оно является более радикальным.
■н о см
см
СП
5 о
X CD Ш
О <
Ф <
О
о
X
X
Л <
CD X
О s
J ^
2.1. Множественные системы предпочтений
Еще в первой половине XX в. Ф. Найт писал о том, что человеческое поведение, в том числе экономическое, должно описываться с точки зрения трех уровней: 1) стремления реализовать «ценности», независимые от желаний, 2) намерения или желания как исходного «факта», 3) естественной причинности как объективных факторов среды (Найт, 2012. С. 126). Причем именно первый уровень является определяющим для всех остальных, поскольку оценка всегда предшествует желанию и принципиально независима от него. Естественная причинность является своего рода объективной поправкой к вектору поведения, определенному первыми двумя уровнями. Как мы видели, в эволюции понятия рациональности первый уровень рассмотрения поведения фактически исключался.
В философско-методологических работах экономистов последних десятилетий наметилась схожая тенденция к включению моральных принципов в анализ за счет рассмотрения двух типов рациональности - «практической» и «эпистемологической» (Biccheri, 2009; Hands, 2008). Речь идет о том, чтобы разграничить два уровня в принятии решений, тем самым расширив общепринятую трактовку экономической рациональности. Первый уровень касается убеждений, в соответствии с которыми должны быть ранжированы предпочтения или намерения. Он предшествует действию и поэтому называется теоретическим или эпистемологическим. Здесь появляется простор для моральных принципов, которые отсеивают «правильные» желания и намерения от «неправильных». Такие принципы более устойчивы во времени, чем желания или предпочтения, поэтому некоторые авторы называют их «метапредпочтениями» (Steele, 2004; Sugden, 2004; Sen, 1977). Второй уровень рациональности регулирует выбор действий в соответствии с предпочтениями, которые воспринимаются как заданные величины - что и получило развитие в стандартной экономической теории. Также можно провести аналогию двух указанных уровней рациональности, соответственно, с кантианским и юмианским подходами (Sugden, 1991). Согласно Д. Юму, действие не может определяться ничем иным, кроме желания, тогда как в теории И. Канта решающим свойством рациональности является, напротив, действие в соответствии с моральным законом, безотносительно желаний (Sugden, 1991). Различные интерпретации двух типов рациональности представлены в сравнительной таблице (табл. 1).
<
CD X
Таблица 1
Два типа рациональности
Представители соответствующих подходов 1. Экономическая рациональность 2. Рациональность с учетом ценностей
Д. Хэндс, К. Биччери «Практическая»-рациональность действий «Эпистемологическая» или «теоретическая» - рациональность убеждений
Р. Сагден Юмианская Кантианская
А. Сен, Г. Стил Рациональные предпочтения определяют действия «Метапредпочтения» определяют рациональность предпочтения
ш ш
ш
_J <
о
I— 3 h^ I—
ш
о
_J <
Источник: составлено автором на основе анализа научной литературы: (Biccheri, 2009; Hands, 2008; Sen, 1977; Sugden, 1991; Steele, 2004).
3 Эта традиция восходит к работам крупнейших философов-экономистов прошлого в области этики, таких как Дж. Локк, А. Смит, Дж. С. Милль, Ф. Найт.
Заметим, что среди этих же авторов встречается и критика концепции «метаранжирования» (Sugden, 2004). Так, Р. Сагден характеризует концепцию двухуровневой рациональности как излишнее морализаторство, которое не имеет отношения к типичному экономическому решению, например, выбору автомобиля (Sugden, 2004). На наш взгляд, такая этическая «надстройка» над стандартной моделью рациональности представляется более актуальной для расширенной сферы применения, в том числе и за пределами традиционно экономических областей (демография, политика, преступность и пр.). В этом смысле ее можно считать скорее концептуальным ответом «экономическому империализму» Беккера, чем стандартной теории. При этом Д. Хаусман и М. Макферсон считают, что множественные системы предпочтений не меняют общей логики теории полезности, а лишь переносят ее инструментарий на «высший» уровень мотивации (Хаусман и Макферсон, 2011. С. 145).
В рамках подхода к расширению масштаба рассмотрения рациональности стоит упомянуть концепции, рассмотренные в известной работе П. Козловски «Принципы этической экономии». Козловски пишет о том, что включение в анализ этических соображений возможно за счет рассмотрения максимизации в разном масштабе - как в пространстве (масштаб своего «я»), так и во времени (локальная, региональная, глобальная) (Козловски, 1999. С. 61—63). Первый подход представляет этический выбор в связи с «масштабом» личности, отождествляющей свои границы с интересами всеобщего, т.е. квалифицирующего интересы каждого участника как свои собственные. Это переформулирует кантианский принцип категорического императива, гласящего, что максима индивидуального действия должна соответствовать возможности ее обобщения до всеобщего закона природы. Кроме того, расширение объекта максимизации можно также представить в удлинении того временного отрезка, в рамках которого максимизация собственного интереса обретает значимость. Моральная ориентация поведения может проявляться в отказе от непосредственного удовлетворения побуждения в пользу отложенных результатов (Козловски, 1999. С. 57—61). С этой точки зрения индивидуально экономический, этический и религиозный подходы к поведению могут быть осмыслены в терминах собственного интереса как локальная, «региональная» и глобальная максимизация в зависимости от пространственного и временного масштаба ее объекта (Козловски, 1999. С. 65—66). Это дает концептуальную возможность непротиворечивого объединения аргументов экономической целесообразности и моральных категорий вокруг проблемы рациональности. см
см
2.2. «Симпатия» и «обязательство» по А. Сену °
Сен концентрируется на том, чтобы провести качественное различие между св рациональным поведением, основанным на соображениях личной выгоды, и .о собственно моральным поведением. Это тождественно решению вопроса о том, ф является ли расширенный подход к максимизации, предложенный Беккером, w действительно универсальным и всеобъемлющим. Как показал Беккер, альтруизм о может быть объяснен в рамках логики индивидуального благосостояния или F^ полезности. Сен рассматривает различные виды неэгоистического поведения с точки ^ зрения преобладания в них одного из мотивов - «симпатии» или «обязательства» (Sen, ^ 1977; Сен, 2016. С. 257). Мотив симпатии предполагает, что положение других влияет F на благосостояние индивида, в том числе его ощущения удовольствия или страдания t (Сен, 2016. С. 257—258). Например, горе других людей причиняет боль и страдания ^ индивиду, т.е. ухудшает его самоощущение. Действия, мотивированные обязательством, и_ напротив, направлены на реализацию целей, отличных от собственных интересов, _i поэтому они игнорируются даже широкой версией рациональности Беккера (Сен, 2016. z С. 257—258). Обязательство, по Сену, может принимать две формы: преследование g
■н о см
см
СП
5 о
X
tc ш
О <
ф <
о о
X
X
<
tD X
О s
J ^
<
tD
X £
Ш ш
самодостаточной цели, отличной от собственного благополучия (например, борьба с несправедливостью в мире), или исполнение правил пристойного поведения, которые ограничивают собственные интересы (Сен, 2016. С. 261).
В целом выделение двух качественно разных мотивов как моральных оснований действий, перекликается с концепциями наиболее авторитетных моральных философов и экономистов прошлого. Так, А. Смит считал, что водораздел между истинной добродетелью (включая самоограничение) и просто выполнением минимальных требований общества проходит, соответственно, в ориентации личности на голос «беспристрастного наблюдателя» (совесть) или симпатию (реакцию окружающих) (Смит, 1997. С. 142, 257). Среди классических утилитаристов XIX в. наметился водораздел позиций. В концепции И. Бентама любые неэгоистические мотивы, включая благожелательность, благочестие, дружбу, проходят через призму собственного удовольствия, т.е. в целом соответствуют принципу «симпатии» (Бентам, 1998. С. 4849, 70). Дж. С. Милль, констатируя счастье конечной индивидуальной целью, в то же время допускает действия, которыми руководит и прямой отказ от собственного счастья в пользу счастья других (идеал самопожертвования) (Милль, 2013. С. 75). Такая жертва трактуется им не в духе Бентама как своеобразный тип личного удовольствия, а скорее как самостоятельная ценность - наиболее полная реализация всеобщего принципа полезности (Милль, 2013. С. 77).
Сравнительный анализ двух видов неэгоистической мотивации по Сену с их историческими параллелями представлен в виде таблицы (табл. 2).
Таблица 2
Два вида неэгоистического поведения в концепции А. Сена
Исторические параллели «Симпатия» «Обязательство»
Связь с предпосылкой о поиске личной выгоды Положение других влияет на собственное благосостояние Выбор не связан с личным благосостоянием
Соответствие общепринятому понятию рациональности + -
Современные авторы, разделяющие данные подходы Г. Беккер А. Сен
Утилитаристы, разделяющие данные подходы И. Бентам Дж. С. Милль
Соответствие понятий у А. Смита Симпатия как сильнейшая из страстей «Беспристрастный наблюдатель» или совесть
Соответствующие основания социальной справедливости, по А. Сену Взаимная выгода «Обязательство силы»
Источник: составлено автором на основе анализа научной литературы: (Sen, 1977; Сен, 2016. С. 255-261, 270-275; Беккер, 1993, 2003; Смит, 1997; Бентам, 1998; Милль, 2013).
Ф <
z О I— 3 h^ I—
ш
Ll_
О
_J <
Сен предлагает расширить трактовку рациональности, включив в него мотив «обязательства». Таким образом, рациональность, по Сену, определяется «.разумным рассуждением, которое мы можем рефлексивно отстоять...» (Сен, 2016. С. 262). Характерно, что при такой трактовке допускаются самые разные формы разумного поведения, среди которых необязательно должно существовать единство. Переход от жестких и унифицированных требований рациональности к множественным «разумным основаниям» (Сен, 2016. С. 247) является доминантой методологической и философской позиции Сена и играет ключевую роль в последующем обсуждении проблем общественной координации.
3. Общественная координация: рациональные и моральные основания
Анализ рациональности, с точки зрения внутренней координации различных мотивов, находит отражение и в подходах к внешней координации экономических интересов в обществе. Взаимосвязь двух уровней проблемы координации обусловлена выбором общей методологической, а также этической позиции.
В целом в (нормативной) экономической теории XX — начала XXI в. наблюдается движение от однозначных стандартов рыночной эффективности к сложным дискуссиям о распределительной справедливости (Божар, 2016. С. 417). В связи с этим современные нормативные дискуссии концентрируются на поиске оснований, на которых должно строиться этически приемлемое социально-экономическое взаимодействие. На этом этапе наметился содержательный водораздел на два направления, обозначенный так Сеном: «велферизм» (welfarism) и «поствелферизм» (non-welfarism) (Mongin, 2006). Он обусловлен решением вопроса о том, является ли благосостояние (благополучие) единственным приемлемым мотивом индивидуальных действий.
3.1. Основания социальной справедливости: взаимная выгода или «обязательство силы»?
Проведенное Сеном различие на уровне индивидуальной мотивации между симпатией и обязательством находит отражение и в основаниях социальной справедливости (см. табл. 2) — «благоразумии» (взаимной выгоде) или «обязательстве силы» (беспристрастности), соответственно (Сен, 2016, с 270—275). Благоразумие подразумевает, что агенты руководствуются логикой пользы и прибегают к сотрудничеству с другими исходя из взаимной выгоды. Это является общепринятым этическим основанием рыночного обмена, берущим свое начало еще в работах Смита (прежде всего, в «Теории нравственных чувств»). Взаимовыгодная кооперация, по Сену, поддерживается, во-первых, принятыми договорами, во-вторых, социальными нормами (Сен, 2016. С. 272)4.
Вторым, более специфическим основанием справедливости, предложенным Сеном, является «обязательство силы». В отличие от взаимной выгоды, которая опирается на симметрию и взаимность, обязательство силы означает обязанность, вытекающую из асимметрии силы (Сен, 2016. С. 277). Речь идет, например, об обязанности матери к ребенку. В более общем смысле это случай, когда сильнейший агент может действовать n. на благо более слабого, тем самым увеличивая общую справедливость в мире (Сен, ° 2016. С. 275). В этой способности сильного нет жесткого долженствования, но оно может ^ быть достаточным основанием для реализации справедливости в таком ключе. Можно о провести параллель между «обязанностью силы», по Сену, и добродетелью великодушия ^ (благосклонности), которая занимала высший ранг в ценностной иерархии Смита и не имела при этом характера обязательного для всех морального требования (Смит, > 1997. С. 256—257). Однако в «Богатстве народов» Смит фактически сделал выбор в ® пользу взаимовыгодного рыночного обмена, основанного на симпатии, чем определил Ш доминирующий подход к проблемам общественной координации (Keppler, 2010). Сен, з напротив, сохраняет значение обоих оснований при переходе на социальный уровень, в анализе проблем справедливости и равенства.
По отношению к экономической логике, основанной на благоразумии, обязательство 2
силы представляет собой автономный этический аргумент. Здесь открывается ¡2
пространство для самостоятельной роли этики в вопросах социальной справедливости. ¡^
Фундаментально этот аргумент строится на беспристрастности как основании —
11
справедливости. Речь идет об ориентации на всеобщее благо (в противовес своему о собственному), т.е. подразумевается уважение к некоему универсальному закону, <
ос о
4 В разработке механизмов такой кооперации большую роль сыграла школа нового институционализма в экономической теории.
если говорить в терминах Канта5. Однако вслед за этим может возникнуть вопрос о содержании такого закона, т.е. о приемлемости той или иной абсолютной этики. Сен, так же как ранее Найт и большинство современных экономистов, занимает позицию принципиальной множественности и неопределенности абсолютных оснований этики. Они приверженцы «относительно» абсолютных оснований (Найт, 2009. С. 49).
Наиболее разработанным в экономической теории основанием социальной координации, в том числе справедливости, остается благоразумие. В его разработке наметились две неравноправные тенденции. Одна предлагает этическое оправдание рынка через анализ ценностей, которые продуцирует рыночная система конкуренции. Это попытка реабилитации ценностного подхода к рынку А. Смита. Более популярной является вторая тенденция в рамках теории игр и теории общественного выбора. Это разработка инструментальных доводов о том, чем мораль может быть полезна самой экономической теории. Концептуально это течение называют контрактуализмом (Хаусман и Макферсон, 2011. С. 184). В рамках этой традиции, идущей от Т. Гоббса, этика рассматривается как инструмент достижения мирного существования общества или обеспечения той или иной версии «общественного договора».
СП
^ 3.2. Моральное оправдание экономического мейнстрима:
° «рыночные» добродетели
c\i В рамках первого направления, которое только пробивает себе дорогу, весьма
2 примечательна статья Л. Бруни и Р. Сагдена «Восстановление этики добродетелей для экономической теории» (2013). Авторы задаются целью реконструировать
о «затонувшее течение» этики добродетелей в экономической науке, опираясь на
ф подход Аристотеля, тем самым представив моральное оправдание последней (Bruni
? and Sugden, 2013). Аристотель определяет добродетели как необходимые черты
тг
правильного морального характера относительно целей отдельных сфер жизни (здоровье — в медицине, мужество — в войне и т.д.), причем их собственная ценность
х te ш о
¡ё проявляется в увеличении счастья или «процветания» (эвдемонии) (Bruni and Sugden,
<
о о s X -О х
-О <
te х О s
J ^
2013). Бруни и Сагден оспаривают два критических аргумента в адрес рыночной системы: 1) действия на рынке не автономны — они происходят по принуждению; 2) эти действия полезны для чего-то другого, а не сами по себе (внешняя мотивация) (Bruni and Sugden, 2013). Они пишут, что экономическая литература свидетельствует о невозможности увязать автономию и внутреннюю мотивацию (не «загрязнив» ее рынком), с одной стороны, и рыночные отношения с их поиском выгоды, с другой (Bruni and Sugden, 2013). Например, в экономической теории некорректно рассматривать внутреннюю мотивацию как жертвенность — готовность согласиться на более низкую S зарплату (по сравнению с эффективной), поскольку это оправдывает эксплуатацию Œ (Bruni and Sugden, 2013). Примеры официантов, профессоров показывают, что в этих профессиях одна из сторон обмена остается в зависимости от другой, поскольку оплата ш их труда не связана напрямую с их усилиями и достижениями (Bruni and Sugden, 2013). id Следовательно, чтобы корректно представить этическое оправдание рынка, необходимо ^ рассматривать его как деятельность в ее собственном внутреннем смысле. Смысл (или
< telos) рынка состоит во взаимной выгоде от свободных сделок, которые ценны, поскольку 2 желаемы (1), удовлетворяют предпочтения (2), увеличивают богатство (3) и выражают ¡2 свободу выбора (4) (Bruni and Sugden, 2013). Так как в основе этики добродетелей лежит ¡^ процветание, ценности, порождаемые рыночной координацией, следует рассматривать — с точки зрения акцента на взаимность, а не самопожертвование. Бруни и Сагден
о приводят целый список «рыночных» добродетелей, которые противостоят стереотипным
< _
<
£
5 В этом смысле можно считать подход Козловски к увеличению «масштаба» личности-максимизатора (до уровня заинтересованности в соблюдении всеобщего закона) промежуточным - между концепциями множественных предпочтений (1) и моральных обязательств (2).
негативным представлениям и видам несправедливости, характерным для отсутствия рыночного механизма (Bruni and Sugden, 2013): 1) универсальность (содружество среди равных — в противовес предвзятости); 2) предприимчивость производителей и чуткость потребителей; 3) уважение к вкусам торгового партнера; 4) доверие и благонадежность; 5) принятие конкуренции (в противовес ее нарушениям); 6) самопомощь (независимость от благоволения других); 7) стоицизм по поводу награды (отсутствие связи наград и заслуг)6; 8) отсутствие враждебности (акцент на общий выигрыш, а не игру с нулевой суммой). Они не являются абсолютными, т.е. не исключают других добродетелей и могут даже им противоречить, что коррелирует с обозначенной выше тенденцией к плюрализму этических оснований (Bruni and Sugden, 2013).
3.3. Мораль как инструмент экономической эффективности
Второе направление получило развитие в рамках теории игр и теории общественного выбора, где этические правила анализировались с инструментальной точки зрения. Для многих исследователей именно эти разработки стали отправной точкой в исследовании взаимодействия этики и экономики. В теории игр была сформулирована наиболее известная этически значимая проблема — «дилемма заключенного». Она актуализирует старую проблему, известную со времен Гоббса, — неэффективность индивидуальной стратегии.
Смысл дилеммы кратко можно охарактеризовать так: в ситуации неопределенности относительно действий других агентов следование всех участников индивидуальной стратегии (ориентированной на личную цель) может приводить к худшим индивидуальным последствиям (большим потерям) по сравнению с кооперативной стратегией (ориентированной на иные цели) (Сен, 1996. С. 115). При этом наибольший выигрыш отдельного участника возможен при следовании кооперативной стратегии всех, кроме него7. Таким образом, «дилемма заключенного», выявляя экономическую несостоятельность преследования личной цели, открывает возможности для включения в анализ этических аспектов принятия решений, таких как следование долгу, правилам. В этой связи вариантом решения дилеммы может служить упомянутый выше подход П. Козловски к расширению масштаба максимизации. Наиболее общим критерием, выделяющим специфику этической максимизации на фоне экономической, является именно удлинение временной перспективы, в которой мыслит себя субъект. Как показала теория игр, при условии конечного числа игр одно лишь предпочтение будущего см перед настоящим может оказаться недостаточной гарантией систематического выбора см кооперативной стратегии, поскольку отложенный выигрыш рано или поздно должен ^ будет реализоваться за счет перехода к индивидуальной стратегии. Примечательно, св что только религиозный взгляд, предполагающий «вечную жизнь», полностью снимает ;о эту проблему, выводя горизонт максимизации за пределы временного существования ф человека (Козловски, 1999. С. 59). ф
Таким образом, в традиции контрактуализма в прагматическом ключе встает вопрос ^
о ценности доверия как гарантий следования кооперативной стратегии. Из осознания ¡2
этой проблемы гарантий делается и иной вывод — о необходимости разделения сфер ^
влияния этики и экономической логики выгоды. Дж. Бьюкенен предлагает в качестве 2
критерия разграничения этих сфер принять критерий масштаба группы, в которой р
действует индивид (Бьюкенен, 2011. С. 99—100). Дилемма заключенных служила ±
примером малой группы, в которой этические нормы помогали бы преодолеть ш
недоверие за счет расширения временного горизонта взаимодействия (Бьюкенен, __о
По мнению авторов статьи, богатство или доход на рынке не может рассматриваться как награда за упражнение в <С
6
«рыночной» добродетели.
7 Соответственно наименьший выигрыш будет получен в обратной ситуации исключительно собственного следования кооперативной стратегии.
СС 3 О
■н о см
см
СП
5 о
X
tc ш
О <
ф <
о о
X
X
<
tD X
О s
J ^
2011. С. 103). В больших группах ситуация противоположная, поскольку повторное взаимодействие не способно повлиять на результат (Бьюкенен, 2011. С. 103). При переходе от малой к большой группе разумный индивид всегда откажется от морального долга в пользу частной выгоды, так как он не может контролировать действия других, а действовать «морально» в одиночку оказывается слишком затратным (Бьюкенен, 2011. С. 103—104). Поэтому если в малой группе преобладают осознанные действия на основе моральных соображений, то в большой группе индивид принимает действия других как естественную среду. Следовательно, для рыночной экономики эффективнее большие группы, в которых действует совершенная конкуренция, поскольку правила не должны различаться для разных подгрупп — продавцов и покупателей; с точки зрения этики, напротив, малые группы более приемлемы, поскольку создают больше стимулов для следования моральному закону и возможностей для контроля других участников (Бьюкенен, 2011. С. 108).
Из своих рассуждений Бьюкенен делает весьма неожиданный вывод: «с течением времени пространство для индивидуалистического, независимого этического выбора должно быть сужено. Поскольку индивиды все в большей степени сталкиваются с дилеммой большой группы в области этики, создается логическое основание для использования государственно-политического механизма, способного реально изменить правила и установить стандарты поведения, общие для всех индивидов» (Бьюкенен, 2011. С. 110). Таким образом, он подводит к мысли о необходимости определенной формы конструктивизма — навязывания коллективной властью общих правил поведения, которые восполнят невозможность придерживаться этической стратегии индивидуально. Однако в связи с этой задачей он формулирует концептуальный вопрос, отражающий основную дилемму нормативной экономической теории: «каково приемлемое соотношение между большей свободой выбора, которая обеспечивает индивиду независимые этические принципы, и большей социальной "эффективностью", которая вероятно может возникнуть в условиях законодательно установленных и навязанных общих стандартов поведения?»8 (Бьюкенен, 2011. С. 110). Заметим, что Бьюкенен исходит из логики личной выгоды и на этом основании приходит к выводу о необходимости передачи функций автономной этики (в силу ее неосуществимости) установленным «сверху» институтам.
Итоговая взаимосвязь моральных аргументов, рациональности и модели общественной координации представлена в табл. 3. Смена двух этапов в нормативной экономической теории — «велферизма» и «поствелферизма», отражает два основных варианта этой взаимосвязи (см. табл. 3).
<
tD
X £
ш ш
ш
_J <
о
I— 3 t I—
со
Ll_
о
_J <
Таблица 3
Взаимосвязь этических оснований, рациональности и общественной координации в нормативных дискуссиях XX — начала XXI в.
Этическое основание «Велферизм» (1 этап) «Пост-велферизм» (2 этап)
1. Рациональность и мораль Нет конфликта: польза поглощает мораль Есть конфликт: польза versus обязательство
1.1. Философско-этические основания социальной справедливости Унифицированные (взаимная выгода) Множественные (взаимная выгода и «обязательства силы»)
1.2. Приоритетные проблемы в общественной координации Эффективность Распределение
1.3. Формы общественной координации Эволюционная (рыночная) Эволюционная (рыночная) с конструктивистскими элементами (перераспределением)
Источник: составлено автором.
8 «Независимость этических принципов» индивида, по Бьюкенену, как раз означает возможность каждого поступать не только морально, но и исходя из своей собственной выгоды, т.е. принимать абсолютно произвольные принципы поведения.
Выводы
Таким образом, проблема соотношения рациональности и морали имеет прямое отражение (приложение) в вопросах социальной справедливости и тем самым в определении способа общественной координации. Трактовка рационального поведения с точки зрения единственного мотива благополучия (включая неэгоистические мотивы) предполагает благоразумие (взаимную выгоду) в качестве основания экономической координации. Это характерно, помимо стандартной экономической теории, и для поведенческой экономики, и для империализма Беккера. Следовательно, свободная рыночная модель взаимодействия интересов наилучшим образом соответствует реализации данных ценностей и мотивов. Ключевой практической задачей становится повышение эффективности рынка во имя роста «общего пирога», который подразумевает количественный прирост индивидуального благосостояния.
Напротив, методологический плюрализм, который допускает «разумность» мотивов, не связанных с личным благосостоянием, т.е. реализацию автономных ценностей, предполагает также и выход за пределы логики выгоды в социальном взаимодействии. Основание беспристрастности (заинтересованность во всеобщей выгоде), которое реализуется в обязательстве сильной стороны по отношению к слабой, предполагает широкий масштаб перераспределительных мер. Как показал Бьюкенен, если мы хотим проводить в жизнь самостоятельные этические ценности, мы должны признать необходимость более конструктивистского подхода к устройству общества и экономики.
С точки зрения оснований общественной координации первый подход можно условно назвать «рациональным», второй — «моральным». Несмотря на доминирование в экономической теории первого подхода, в последние десятилетия популярность второго неизменно росла, что выразилось в развитии поствелферистских теорий.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Автономов В. С. (1993). Человек в зеркале экономической теории. М.: Наука. Беккер Г. (1993). Экономический анализ и человеческое поведение // THESIS, вып. 1, с. 24-40.
Беккер Г. (2003). Человеческое поведение. Экономический подход. М.: ГУ ВШЭ. Бентам И. (1998). Введение в основания нравственности и законодательства. М.:
Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). !н
Божар А. (2016). История нормативной экономической теории. Экономическая см
теория благосостояния, теория общественного выбора и экономические теории 041
справедливости // Экономическая теория в историческом развитии: взгляд из Франции °
и России: Монография / Под общ. ред. А. Г. Худокормова. М.: ИНФРА-М, с. 388-443. ев"
Бьюкенен Д. М. (2011). Этические правила, ожидаемые оценки и большие группы //
Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания / щ
Редкол.: Я. И. Кузьминов (гл. ред.), В. С. Автономов (зам. гл. ред.), О. И. Ананьин и др.; ся
НИУ Высшая школа экономики. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, с. 90-111. о
Веблен Т. (2006). Почему экономика не является эволюционной дисциплиной? // i—
TERRA ECONOMICUS, т. 4, № 2, с. 99-111. ^
<
Вольчик В. В. (2016). Культура, поведенческие паттерны и индуктивное мышление // g
Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований), т. 8, № 4, F
с. 28-39. |
Канеман Д. и Тверски А. (2003). Рациональный выбор, ценности и фреймы // ^
Психологический журнал, т. 24, № 4, с. 31-42. [I
Канеман Д., Словик П. и Тверски А. (2005). Принятие решений в неопределенности. 5
Правила и предубеждения. М.: Гуманитарный центр. z
CY
Козловски П. (1999). Принципы этической экономии. СПб.: Экономическая школа. =э
Милль Дж. С. (2013). Утилитаризм. Ростов н/Д.: Донской издательский дом. Найт Ф. (2009). Этика конкуренции. М.: ЭКОМ.
Найт Ф. (2012). Экономика и человеческая деятельность // Философия экономики. Антология / Под ред. Хаусмана Д. М.: Изд-во Института Гайдара, с. 124—133. Сен А. (1996). Об этике и экономике. М.: Наука.
Сен А. (2016). Идея справедливости. М.: Изд-во Института Гайдара:+ Фонд «Либеральная Миссия».
Смит А. (1997). Теория нравственных чувств. М.: Республика.
Хаусман Д.М. и МакферсонМ. С. (2011). Серьезное отношение к этике: экономическая теория и современная моральная философия // Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания / Редкол.: Я. И. Кузьминов (гл. ред.), В. С. Автономов (зам. гл. ред.), О. И. Ананьин и др.; НИУ Высшая школа экономики. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, с. 112-234.
Хаусман Д. М. и Макферсон М. С. (2012). Философские основания магистрального направления нормативной экономики // Философия экономики. Антология / Под ред. Д. Хаусмана; пер. с англ. М.: Изд-во Института Гайдара, с. 269-300.
Фридман М. (1994). Методология позитивной экономической науки // THESIS, ^ вып. 4, с. 20-52.
8 Шаститко А. Е. (1998). Модели рационального экономического поведения человека // ™ Вопросы экономики, № 5, с. 53-67.
OI
Шаститко А. Е. (2006). Модели человека в экономической теории. М.: ИНФРА-М. Backhouse R. E. (2008). Methodology of economics. The New Palgrave Dictionary of ° Economics. Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
9 Bicchieri C. (2009). Rationality and indeterminacy. The Oxford Handbook of Philosophy of Economics. Ed. By D. Ross and H. Kincaid.
ro Blume L. E. and Easley D. (2008). Rationality. The New Palgrave Dictionary of Economics.
о Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
Bruni L. and Sugden R. (2013). Reclaiming Virtue Ethics for Economics // The Journal of Economic Perspectives, vol. 27, no. 4, pp. 141-163.
Bush P. D. (1987). The Theory of Institutional Change // Journal of Economic Issues, vol. 21, no. 3, pp. 1075-1116.
Hands D. W. (2008). Philosophy and economics. The New Palgrave Dictionary of Economics. Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
Keppler J. H. (2010). Adam Smith and the economy of the passions. N.Y., Abingdon: Routledge.
McQuillin B. and Sugden R. (2012). Reconciling normative and behavioural economics: the problems to be solved // Social Choice and Welfare, vol. 38, no. 4, pp. 553-567.
Mongin P. (2006). A concept of progress for normative economics // Economics and ¡^ Philosophy, vol. 22, no. 1, pp. 19-54.
Sen A. K. (1977). Rational fools: a critique of the behavioral foundations of economic theory // Philosophy and Public Affairs, no. 6, pp. 317-344.
Steele G. R. (2004). Understanding economic man: psychology, rationality, and values // American Journal of Economics and Sociology, vol. 63, no. 5, pp. 1021-1055.
Sugden R. (1991). Rational choice: a survey of contributions from economics and t= philosophy // Economic Journal, vol. 101, no. 407, pp. 751-785.
Sugden R. (2004). The opportunity criterion: Consumer sovereignty without the assumption of coherent preferences // American Economic Review, vol. 94, no. 4, pp. 10145 1033.
z Williamson O. E. (1975). Markets and Hierarchies: Analysis and Antitrust Implications.
cc
3 N.Y.: The Free Press. о
cn
<
tD X
REFERENCES
Avtonomov V. S. (1993). The human in the mirror of economics. Moscow, Science Publ. (In Russian).
Backhouse R. E. (2008). Methodology of economics. The New Palgrave Dictionary of Economics. Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
Baujard A. History of normative economics. Welfare economics, theory of social choice and economic theories of justice. Economics in its historical development: The view from France and Russia / Ed. by A. G. Hudokormov. M.: INFRA-M, pp. 388-443. (In Russian).
Becker G. (1993). Economic analysis and human behavior. THESIS, vol. 1, pp. 24-40. (In Russian.)
Becker G. (2003). Human behavior. An economic approach. M.: Publ. house of SU HSE. (In Russian).
Bentham J. (1998). An introduction to the principals of morals and legislation. M.: Russian Political Encyclopedia (ROSSPEN). (In Russian.)
Bicchieri C. (2009). Rationality and indeterminacy. The Oxford Handbook of Philosophy of Economics. Ed. By D. Ross and H. Kincaid.
Blume L. E. and Easley D. (2008). Rationality. The New Palgrave Dictionary of Economics. Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
Bruni L. and Sugden R. (2013). Reclaiming Virtue Ethics for Economics. The Journal of Economic Perspectives, vol. 27, no. 4, pp. 141-163.
Buchanan J. M. (2011). Ethical rules, expected values and large numbers. Origins: sociocultural environment of economic activity and economic cognition. Ed. By Y. I. Kuzminov, V. S. Avtonomov, O. I. Ananyin; National Research University "Higher School of Economics". M.: Publ. house of HSE, pp. 90-111. (In Russian).
Bush P. D. (1987). The Theory of Institutional Change. Journal of Economic Issues, vol. 21, no. 3, pp. 1075-1116.
Fridman M. (1994). The methodology of positive economics. THESIS, vol. 4, pp. 20-52. (In Russian).
Hands D. W. (2008). Philosophy and economics. The New Palgrave Dictionary of Economics. Second Edition. Eds. S. N. Durlauf and L. E. Blume. N.Y.: Palgrave Macmillan.
Hausman D. M. and McPherson M. S. (2011). Taking ethics seriously: economics and contemporary moral philosophy. Origins: sociocultural environment of economic activity ^ and economic cognition. Ed. By Y. I. Kuzminov, V. S. Avtonomov, O. I. Ananyin. National Research University "Higher School of Economics". M.: Publ. house of HSE, pp. 112-234. (In ^ Russian). o
Hausman D. M. and McPherson M. S. (2012). Philosophical foundations of mainstream ^ normative economics. The philosophy of economics. An anthology. Ed. By D. Hausman. M.: Gaydar Institute, pp. 269-300. (In Russian). ^
Kahneman D. and Tverski A. (2003). Rational choice, values and frames. Psychological ^ journal, vol. 24, no. 4, pp. 31-42. (In Russian). w
Kahneman D., Slovic P. and Tverski A. (2005). Decision making under uncertainty. Rules id and prejudices. Moscow, Humanitarian center. (In Russian). ^
Keppler J. H. (2010). Adam Smith and the economy of the passions. N.Y., Abingdon: < Routledge.
Knight F. (2009). Ethics of competition. M.: EKOM. (In Russian).
Knight F. (2012). Economics and human activity. The philosophy of economics. An anthology. Ed. by D. Hausman. M.: Gaydar Institute. (In Russian.) —
Kozlovski P. (1999). Principals of ethical economy. St.-Petersburg: The economic School. o (In Russian).
McQuillin B. and Sugden R. (2012). Reconciling normative and behavioural economics: cc the problems to be solved. Social Choice and Welfare, vol. 38, no. 4, pp. 553-567. o
о
со
62
CyweH^DBa M. C.
Mill J. S. (2013). Utilitarianism. Rostov-on-don: Donskoy publ. house. (In Russian). Mongin P. (2006). A concept of progress for normative economics. Economics and Philosophy, vol. 22, no. 1, pp. 19-54.
Sen A.K. (1977). Rational fools: a critique of the behavioral foundations of economic theory. Philosophy and Public Affairs, no. 6, pp. 317-344.
Sen A. (1996). On ethics and economics. M.: Science Publ. (In Russian). Sen A. (2016). The idea of justice. M.: Gaydar Institute Publ.; Fund "Liberal Mission". (In Russian).
Shastitko A. E. (1998). The models of rational economic behavior. Economic questions, no. 5, pp. 53-67. (In Russian).
Shastitko A. E. (2006). The human models in economics. M.: INFRA-M. (In Russian). Smith A. (1997). Theory of moral sentiments. M.: Respublika. (In Russian.) Steele G. R. (2004). Understanding economic man: psychology, rationality, and values. American Journal of Economics and Sociology, vol. 63, no. 5, pp. 1021-1055.
Sugden R. (1991). Rational choice: a survey of contributions from economics and philosophy. Economic Journal, vol. 101, no. 407, pp. 751-785.
SugdenR. (2004). The opportunity criterion: Consumer sovereignty without the assumption ^ of coherent preferences. American Economic Review, vol. 94, no. 4, pp. 1014-1033. ° Veblen T. (2006). Why is economics not an evolutionary science? TERRA ECONOMICUS,
c\i vol. 4, no. 2, pp. 99-111. (In Russian).
^ Volchik V. V. (2016). Culture, behavioral patterns and inductive reasoning. Journal of
Institutional Studies, vol. 8, no. 4, pp. 28-39. (In Russian). o Williamson O. E. (1975). Markets and Hierarchies: Analysis and Antitrust Implications.
A N.Y.: The Free Press.
cn
X CD m
o <
CD <
O
o s
X
X
<
CD X
O s
J
^
<
CD X
CO
LLl
CO
_J
<
Z O I— 3 h^ I— CD ¿L
Ll_
o
_J
<
