CC BY
15
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2007. № 3
ЭТИКА
A.B. Разин
РАСШИРЯЮЩАЯСЯ ВСЕЛЕННАЯ
И НРАВСТВЕННАЯ ОСНОВА МИРА*
Философы издревле пытались найти какие-то существенные основания для определения правильного направления поступков человека. Ряд из них рассматривал мораль как то, что может улучшить качество жизни, привести людей к счастью. Так строились психологические подходы к обоснованию морали (в Древней Греции в этом ключе рассуждали Демокрит, Эпикур, киники, киренаики и др.). Принципиально на той же основе рассуждал и Фейербах, для которого забота о счастье другого просто составляет условие твоего собственного счастья.
Но другая группа философов пыталась рассмотреть мораль вне непосредственной связи с идеей счастья, понять ее как то, что выше счастья человека и его современников, как то, что подчиняет себе саму жизнь и в ряде случаев требует от человека отдать свою жизнь во имя других. Как нечто абсолютное, содержащее ценность в себе самой мораль понимали Сократ, стоики, Кант, Мур.
Для этих философов моральный мотив был выше других практических мотивов поведения, выше утилитарного стремления к личному счастью, что, с их точки зрения, собственно моральным назвать нельзя, так как, реализуя стремление к счастью, человек действует лишь ради удовлетворения своего эгоистического интереса, а не ради интереса другого.
Шопенгауэр полагал, что мотивы, направленные на достижение человеческого блага, в этическом плане нейтральны, так как по своей сути это эгоистические мотивы. Мотивы же, связанные со злобой, с намеренным причинением страдания, морально отрицательны. Лишь сострадание, обусловленное мысленным помещением себя в ситуацию другого, может породить подлинно нравственный мотив поведения. Сострадание, согласно Шопенгауэру, может вызывать и заботу о чужом благе, но лишь в смысле того, чтобы помочь человеку избежать страданий. Чужое счастье неспособно заставить сопереживать и даже, наоборот,
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 03-03-00147а).
5 ВМУ, философия, № 3
может породить зависть. Поступки, совершенные из сострадания, и есть подлинно нравственные.
Теория Шопенгауэра обычно рассматривается как вариант абсолютистской этики, но в действительности в ней вполне можно найти утилитарные элементы. Выведение морали из нежелания испытывать страдания другого как страдания самого себя, поставленного в ситуацию другого, точно так же может быть понято утилитарно, как и любое другое представление о морали, подчиненное задаче достижения качественной реализации собственного интереса. Следовательно, полностью преодолеть эгоистический мотив и здесь не удается. Сострадание рассматривалось как основа понимания морали у многих других мыслителей, которые вовсе не понимали мораль в абсолютистском смысле.
Можно найти много других утилитарных оснований для того, чтобы показать, почему быть нравственным лучше, чем безнравственным или даже просто нравственно нейтральным. Сюда прежде всего следует отнести желание иметь совместно-раздельные с другими людьми цели. Это необходимо для обретения подлинного жизненного смысла, для осуществления качественного процесса самореализации. Данное положение признается многими современными философами и светской и религиозной ориентации (К. Маркс, П. Рикер, Э. Мунье, Ж. Маритен).
Но есть по крайней мере одна проблема, относительно которой простые утилитарные аргументы не работают. Впрочем, не позволяют ее разрешить и доводы, исторически развиваемые сторонниками абсолютизма в этике. Это наше отношение к будущим поколениям, забота о продолжении рода человеческого.
На данный вопрос обращает внимание Г. Ионас. Он справедливо говорит о том, что все этические отношения прошлого развивались как отношения к современникам. Отношение к будущему в лучшем случае присутствовало как задача сохранения того, что есть сейчас (более всего — как сохранение своего государства процветающим в представлении политического деятеля о доблести). У человечества просто не было возможности выбора каких-то глобальных альтернатив, способных радикально повлиять на его собственную судьбу. «В прошлом опыте нет ничего аналогичного тому, на что способен современный человек, тому, что он постоянно оказывается вынужденным осуществлять в необратимой актуализации своих способностей. А по этому опыту была скроена вся прошлая мудрость, нормировавшая надлежащее поведение. Поэтому ни одна из унаследованных от прошлого систем этики не наставляет нас относительно норм "добра" и "зла", с которыми приходится связывать совершенно новые модальности человеческого могущества и его возможных порождений»1.
В связи с этим в своей этической концепции Йонас пытается вывести ответственность перед будущим из осмысления факта целесообразной организации мира, высшим проявлением и подтверждением которой является наличие в окружающей нас реальности различных форм субъективной организации. Это фактически представляет собой попытку сделать предположение о специфической (скрытой от нас непосредственно) нравственной основе мира, т.е. построить новую моральную онтологию. Мы хотим продолжить наши рассуждения в этом ключе.
Йонас отказывается от представления о том, что понятие бытия не содержит должного, что оно нейтрально в этическом отношении. В то же время он говорит о том, что этика не может находиться на позиции самоупоенного антропоцентризма, т.е. основанием для выведения долга из бытия не может быть только приоритетное утверждение ценности исключительно человеческого существования. Вопрос о долженствовании бытия человека выводится из вопроса о том, должно ли существовать нечто. «Смысл вопроса, почему вообще есть нечто, а не ничто, должен быть следующим: почему вообще должно быть нечто, как превосходящее ничто, какова бы ни была причина, почему оно возникает. Исключительно от смысла этого "должно" все и зависит»2. Приоритет бытия над небытием сам по себе следует из ценности, о которой свидетельствует целесообразность вещей в природе.
Рассматривая понятие «цель», Йонас отказывается и от дуализма сознания и материи (представления их как отдельных субстанций), и от эмерджентной (непрерывно создающей новое) эволюции. Дуализм для него неприемлем, так как свидетельства цели и субъективности относятся не только к разумной деятельности человека. Соответственно было бы наивно утверждать, что у человека душа есть, а у собаки, скажем, нет. Эмерджентная эволюция неприемлема для него потому, что скачок, связанный с возникновением сознания, нарушает сам исходный принцип этой теории.
Преодолеть недостатки обеих теорий Йонас полагает возможным тем, что материи необходимо изначально приписать присутствующую в ней целесообразность. Об этом, с его точки зрения, свидетельствует субъективность в том виде, в каком она являет саму себя, т.е. тогда, когда у нее появляются собственные цели, отличные от простого восполнения некоторого недостатка энергии, питательных веществ, необходимых для стабильного существования той или иной системы. «Поскольку субъективность обнаруживает действенную цель, даже целиком и полностью ею живет, немое нутро, которое лишь через нее обретает дар речи, т.е. материя, уже должно скрывать в себе цель в несубъективной форме, или некий ее аналог»3.
Сильным аргументом Ионаса относительно включенной в саму материю целесообразности является простой вопрос о том, почему субъекту не безразлично его собственное субъективное существование. Он проводит аналогии с машиной, которая могла бы ориентироваться, достигать некоторые цели, но которая была бы совершенно безразлична к факту своей субъективности. Конечно, продолжая рассуждения такого рода, можно было бы сказать, что эмоциональная жизнь, представленная в развитых формах субъективности, делает привлекательной саму эмоцию. Этим и объясняется субъективный интерес. Однако есть много оснований для утверждения того, что стремление к сохранению собственной субъективности имеет и те формы, которые лишены эмоциональной жизни. Можно ли объяснить это простым инстинктом сохранения жизни? Во всяком случае, остается не вполне ясным, как мог быть запрограммирован такой инстинкт.
Ионас подводит итоги своих рассуждений о природной целесообразности в следующих утверждениях: «Поскольку явная субъективность (являющаяся всегда также и чем-то обособленным) есть некоторым образом доведенное до крайней точки поверхностное природное явление, оно укоренено в самой же природе и непрерывно с ней по сущности, так что и та и другая причастны "цели"»4.
От вопроса о цели Ионас переходит к вопросу о ценности. Он берет моделью рассуждения аристотелевскую структуру, в которой цель всех целей свидетельствует и о высшей ценности, о благе. С точки зрения Ионаса, целесообразность природы свидетельствует о ценности бытия как такового, о его приоритете перед небытием. «Простой факт неравнодушности бытия к себе самому делает его отличие от небытия фундаментальной ценностью всех ценностей, первым "да" вообще»5.
Из факта признания целесообразности в онтологической структуре мира следует и признание особой нравственной ответственности человека. Человек как высший результат целенаправленных трудов природы должен прийти ей на помощь, а не быть ее разрушителем. Но почему человек посредством своего нравственного сознания, порожденных им норм должен приходить на помощь природе? Почему этими нормами он должен ограничивать то, что как раз дано ему природой для выражения собственной субъективности, т.е. свой произвол?
Ионас отмечает, что традиционная этика часто соблазняла нас вечностью, возможностью преодолеть смерть и т.д. Предметом же ответственности является преходящее именно как преходящее. Но это преходящее может вызывать благоговение, если оно понимается как ценность самого бытия. И именно чувство благоговения способно более чем что-либо другое поддержать собственным деянием претензию объекта на существование.
В этом пункте Йонас, как мне кажется, возвращается к тому, что он первоначально отвергает, т.е. пытается опять же построить этику ответственности на некоторой эмоции, обусловленной положением субъекта в настоящем, но почему-то распространяющемся на будущее.
Я полагаю, что для большей убедительности необходимости ответственности перед будущим нужно построить такую онтологию, в которой будущее в некотором смысле могло бы повлиять на настоящее. Это, конечно, не означает создания совершенно произвольной конструкции в духе мира идей Платона, хотя Платон до сих пор остается одним из самых цитируемых в мире авторов. Делая метафизические предположения, человек всегда стремится найти в мире что-то такое, чего он желал бы в нем найти. Это прекрасно показал Кант. Но сейчас мы знаем о мире на много больше того, чем это было известно во времена Канта, и, как мне кажется, мы можем использовать последние достижения науки и для того, чтобы выйти в наших рассуждениях о мире за пределы самой науки, а этим философия, в общем-то, всегда и занималась.
Я думаю, что решить проблему ответственности перед будущим можно, только осмыслив процесс последовательной концентрации субъективной целесообразности в природе. В данной связи можно кратко рассмотреть те представления о развитии Вселенной, которые мы на данный момент имеем.
Выдающимся открытием, сделанным физической теорией в XX в., было обнаружение сдвига спектра света, исходящего от удаленных звезд в красную сторону. Это обусловлено таким наложением световых волн друг на друга (каждая новая волна отстает от предыдущей), которое свидетельствует о том, что источник света удаляется. Отсюда был сделан вывод, что Вселенная расширяется. В 1929 г. Хаббл обнаружил, что величина красного смещения прямо пропорциональна расстоянию до галактики.
Вывод о расширении Вселенной был теоретически предсказан русским математиком A.A. Фридманом в 1922 г. Он основывался на двух положениях: Вселенная одинакова, в каком бы направлении мы ее ни наблюдали; это утверждение остается верным, если мы проводим наблюдение из любого другого места. Фридман первым предложил графически проиллюстрировать модель расширения Вселенной поверхностью шара, диаметр которого постоянно увеличивается. В таком случае точки на этой поверхности (галактики) будут постоянно удаляться друг от друга.
В 1965 г. американские физики A. Пензиас и Р. Вильсон при испытании детектора микроволнового (сверхвысокочастотного) излучения обнаружили некоторый неожиданный уровень шума,
одинакового независимо от того, в каком направлении был ориентирован детектор. Отсюда был сделан вывод о том, что источник шума находится за пределами атмосферы (так как в случае обратного толщина атмосферы влияет на показания прибора, и величина шума должна меняться при изменении положения детектора). Почти одновременно с этим открытием Дикке и Пиблс (также американские физики) высказали предположение о том, что свет, выделившийся после первоначального раскаленного состояния Вселенной, в силу эффекта сдвига в красною сторону спектра мог дойти до нас в виде микроволнового излучения. Таким образом, стало ясно, чем можно объяснить обнаруженный постоянный уровень шума.
В результате появилось новое веское основание для утверждения о том, что Вселенная ранее находилась в сжатом состоянии. Так окончательно оформилась теория Большого взрыва, неизбежность которого следует также из общей теории относительности Эйнштейна. Теория Большого взрыва оказала значительное влияние на состояние умов людей. Даже католическая церковь в 1951 г. провозгласила, что модель Большого взрыва согласуется с Библией.
Были сделаны разные предположения о последствиях этого взрыва, отраженные, в частности, в трех моделях. Первая: гравитационное воздействие (включая воздействие еще неизвестной нам темной материи) таково, что расширение Вселенной не может продолжаться бесконечно. На каком-то этапе Вселенная начнет снова сжиматься. Вторая: гравитационное воздействие недостаточно для того, чтобы возвратить Вселенную к прежнему состоянию, но может на каком-то этапе замедлить эффект расширения. Третья: гравитационное воздействие преодолено эффектом расширения, и Вселенная будет далее расширяться относительно равномерно.
В этих рассуждениях поражает то, что эффект расширения и гравитация рассматриваются как противостоящие друг другу силы. Точно так же предполагается, что галактики сами по себе не расширяются, а лишь удаляются друг от друга. В какой-то степени это можно рассматривать как наследие старых представлений о пространстве и времени (пустое пространство и объекты, изменяющие в нем свое положение).
При таком подходе в современной физической теории возникает много вопросов при объяснении явления гравитации. Явление гравитации рассматривается в настоящее время как сила, вызванная воздействием гравитонов на тела, обладающие массой. При этом такое воздействие имеет специфику по сравнению, например, с электромагнитным взаимодействием. Последнее является сильным и в то же время близкодействующим. Гравитаци-
онное взаимодействие слабее электромагнитного взаимодействия между двумя электронами на 1042. Тем не менее оно является дальнодействующим. Кроме того, оно всегда однонаправленно, т.е. действует как притяжение. Возникает вопрос: не странно ли, что слабое взаимодействие оказывается в то же время дальнодей-ствующим? Гравитон предполагается в качестве частицы, не обладающей собственной массой. Поэтому переносимая им сила якобы и является дальнодействующей. Но объяснение это достаточно наивно. Как можно оказывать некоторое воздействие, не обладая массой, остается большим вопросом. В настоящее время предположение о существовании такой частицы, как гравитон, является исключительно гипотетическим. Ее никто не наблюдал ни в каких проявлениях. В современной физике есть и еще одна сложность. Она связана с попыткой создания единой физической теории, в которой все силы были бы объединены. Уже есть достаточно убедительная теория, которая показывает, как электромагнитное взаимодействие может быть объединено с сильным ядерным (соединяющим положительно заряженные протоны атомного ядра в единое целое) и слабым ядерным (порождающим радиоактивность) взаимодействиями. Основа такого объединения заключается в том, что разные частицы при высоких энергиях проявляют себя как одна и та же частица. Однако гравитация в эти представления не укладывается. В этом смысле явление гравитации все еще остается весьма загадочным для современных физиков.
С моей точки зрения, для объяснения явления гравитации гораздо вероятнее предположить иное, чем традиционное, представление об этой силе по модели рассмотрения других сил, т.е. объяснение на основе гравитона. Я думаю, что гравитация не блокирует процесс расширения Вселенной, не сцепляет отдельные материальные объекты, как бы вырывая их из общего потока частиц, разлетающихся после Большого взрыва. Она и есть результат расширения Вселенной. Вспомним, что в общей теории относительности Эйнштейна гравитация и ускорение описываются одними и теми же формулами. Эффект невесомости вызывается состоянием системы в свободном падении (например, при свободном падении самолета). Точно так же в невесомости гравитация может быть создана в результате ускорения. Тем не менее физики до сих пор рассматривают гравитацию как некоторое поле, природа которого им еще просто неизвестна.
В то же время если воспользоваться образом шара, предложенным Фридманом, и представить, что на его поверхности нанесены некоторые пятна, то при увеличении площади поверхности будет увеличиваться не только расстояние между пятнами, но и размер каждого пятна. Но это же и будет означать, что
каждая точка данного пятна испытывает эффект ускорения. Теперь может быть понятен наш окончательный вывод. Мы испытываем гравитационное воздействие, потому что ежемомент-но расширяемся вместе с общим расширением поверхности Земли, на которой стоим.
Далее уже можно переходить к тем философским заключениям, которые можно сделать на основании такой модели. Конечно, мы отдаем себе отчет в том, что все это имеет лишь вероятностный характер. Но ведь всякое метафизическое предположение, сделанное философом, обладает таким свойством. Для предложенного же варианта метафизической картины мира имеются достаточно веские физические основания.
Расширяться и не потерять связи между своими элементами означает иметь некоторую особую материю связи, некоторую матрицу, как, например, увеличение расстояния между пятнами на эластичной скатерти при ее растягивании должно предполагать наличие такой скатерти. С нашей точки зрения, Вселенная имеет такую матрицу, и ее наличие делает более всего вероятной именно модель пульсирующей, а не бесконечно расширяющейся Вселенной. На каком-то этапе неизвестные нам пока возможности матрицы к расширению достигают предела, и расширение Вселенной прекращается. Сужение, возвращение к первоначальному состоянию, по-видимому, происходит намного быстрее, чем расширение, так же как более быстро осуществляется всякий критический переход. Все эволюционные процессы при этом прекращаются, т.е. обратной симметричной деэволюции не происходит. Но теряется ли вся информация о прежнем состоянии Вселенной? Ответ на этот вопрос имеет огромное значение, так как он выводит нас на проблематику, традиционно обсуждаю -щуюся в философии, начиная с древнего стоицизма (мир, сгорающий в огне, возвращающийся к прежнему состоянию) и кончая относительно современными концепциями (лапласовский детерминизм, кантовская концепция истории).
То, что предполагаемая нами матрица обладает некоторыми чертами носителя информации, несомненно, ведь если бы это было не так, расширение имело бы хаотический вид и создание каких-то устойчивых объектов, испытывающих постоянное гравитационное воздействие, было бы невозможно. Но могут ли эти информационные возможности как-то влиять на передачу информации о прошлом состоянии Вселенной?
Из общей теории относительности следует представление о некоторой сингулярной точке — точке, в которой перестают действовать все известные нам законы. Это и есть точка Большого взрыва. Исходя из этих представлений никакая информация о прошлом состоянии Вселенной не может передаться ее будущему
состоянию. Однако квантовые представления допускают передачу некоторого импульса, правда являющегося принципиально неопределенным в отношении поведения отдельных частиц. Это то, что пока может дать нам современная наука6. Но философия имеет право идти дальше собственно научных представлений, которые всегда ограниченны. Если вспомнить второй закон термодинамики, в соответствии с которым любая замкнутая система стремится к равновесному неупорядоченному состоянию, закономерно возникает вопрос о том, почему же она когда-то приходит в упорядоченное состояние. Иначе говоря, если энтропия внутри системы возрастает, должно что-то разрушаться, а для того, чтобы что-то разрушалось, уже должна быть некоторая упорядоченность. Как такая упорядоченность возникает после Большого взрыва — остается большим вопросом. Объяснить это чисто случайным соединением отдельных частиц достаточно сложно, ведь тогда второй закон термодинамика как раз нарушался бы. Однако если предположить, что матрица, о которой мы говорим, обладает определенными информационными свойствами, получается вполне вероятная картина. Информация о некотором упорядоченном состоянии прошлой Вселенной передается ее будущему состоянию, и это обусловливает основание для развития неэнтропийных процессов. Самое интересное, что современная физическая теория, возможно, уже обнаружила ячейки такой матрицы. Это суперструны. Согласно представлению о суперструнах, элементарные частицы представляют собой волну, бегущую по струне. Испускание или поглощение одной частицы другой отвечает объединению и разъединению струн. Не напоминает ли все это колебания некоторой матрицы? Остается только принять ту интерпретацию этого явления, которую мы предлагаем, для того чтобы разрешить вставшие перед нами философские вопросы.
На наш взгляд, информация о прошлом состоянии Вселенной передается ее будущему состоянию. Об этом свидетельствует поражающая наше внимание целесообразность в организации мира. Начиная с Платона и Аристотеля, философы обращали внимание на то, что развитие выглядит как стремление к некоторому образцу. Конечно, мы не можем прямо принять древние концепции о том, что эти образцы находятся в некотором вселенском Божественном разуме. Мы знаем теорию эволюции, в ней по достоинству оценена роль случайных факторов. И все же многие обращают внимание на то, что развитие идет как бы быстрее того, что было бы возможно лишь на основе одних случайных комбинаций. Весьма трудно предположить, как случайно мог возникнуть генетический код, как случайно могли возникнуть сложные органы вроде глаза или мозга: слишком много компонентов должно быть для этого одновременно приве-
дено во взаимное согласование. Кстати, одним из самых известных критиков теории Дарвина был инженер Флеминг Дженкин. Его основной аргумент состоял в том, что неопределенная изменчивость в том варианте, в каком ее понимал Дарвин, т.е. в смысле незначительных изменений тех или иных органов отдельной особи, не сможет дать принципиальных преимуществ в борьбе за существование. Например, увеличение длины клюва обычной птицы на незначительную величину не превратит ее в хищную и соответственно не даст никаких преимуществ. Таким образом, второй фактор эволюционного развития — естественный отбор — не сработает. Критика была настолько серьезна и убедительна (сам Дарвин воспринял ее очень серьезно), что получила условное название «кошмар Дженкина».
В порядке решения подобных затруднений достаточно вероятно предположить, что целесообразность в развитии Вселенной нарастает постепенно от одной фазы ее развития к другой. Это означает, что мир действительно повторяется, но не в тех же самых отношениях, в каких он когда-то ранее существовал. Он улучшается, структурируется, т.е. постепенно становится все более и более целесообразно организованным. Для отдельного наблюдателя, жизнь которого по космическим меркам представляет лишь незначительное мгновение в развитии Вселенной, целесообразность мира выглядит, конечно, как нечто мистическое. Но для пытливого ума, способного отвечать на предельные философские вопросы, т.е. как раз и делать определенные метафизические предположения, в этом факте не заключено ничего мистического.
Приняв концепцию пульсирующей и частично повторяющейся Вселенной, мы сможем объяснить и многие непонятные нам сейчас феномены, от которых традиционно ориентированные материалисты просто отмахиваются, например, как то: объяснить идею судьбы, интеллектуальной интуиции, ясновидения. Все это может быть понято как влияние со стороны расширяющейся матрицы, обладающей информационными свойствами и способностью найти каналы для считывания подобной информации. Как это происходит конкретно — я, разумеется, не берусь здесь объяснять.
Наконец, последнее. Это нравственные выводы. Для отдельно взятого человека концепция пульсирующей и информационно насыщенной Вселенной может означать ответственность перед будущим как ответственность перед будущими возможностями своего же собственного развития. Ведь в повторяющемся мире он также в каких-то отношениях повторится. Это, конечно, не будет полным повторением его судьбы, но, очень возможно, будет воспроизводством некоторых исходных начал его жизненной
ситуации. Понятно, что в нравственном отношении это наполняет всю жизнь и ответственность перед будущими поколениями совершенно новым смыслом. Наша ответственность перед будущим фактически превращается в нашу ответственность перед своей собственной дальнейшей судьбой.
Я осознаю, что мне могут сказать о том, что предложенная концепция есть какой-то новый фантастический вид космического утилитаризма. Однако мне кажется, что в этом нет ничего плохого. Наоборот, на основе общей заботы о будущем можно объединить всех людей и, в общем-то, привести к некоторому единству различные философские концепции, в каждой из которых, по моему глубокому убеждению, содержится некоторая доля истины.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Йонас Г. Принцип ответственности. М., 2004. С. 37.
2 Там же. С. 111.
3 Там же. С. 142.
4 Там же. С. 146.
5 Там же. С. 156.
6 www.Emomi.com/download/hawking/00000006.htm
