CC BY
140
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
УДК 81 '25 + 81'23
А. Ф. Фефелов
Новосибирский государственный университет ул. Пирогова, 2, Новосибирск, 630090, Россия
bobyrgan@mail.ru
РАСОВЫЕ И РАСИСТСКИЕ СИГНАЛЫ В ДЕТСКИХ РОМАНАХ МАРКА ТВЕНА В СВЕТЕ ПОЛИТКОРРЕКТНОЙ ПРАВКИ
Анализируются теоретические, историко-культурные, языковые и семиотические основания современной американской расовой политкорректности, послужившие оправданием для вмешательства в текст детских романов М. Твена. Исследуется также обоснованность обвинений американского классика в расизме.
Ключевые слова: Марк Твен, политкорректность, расовая корректность, этика языка и речи, социооперативная функция речи, регулирование языка и цензура речи, внутрикультурный перевод.
Начиная с середины ХХ в. некоторые представители американской профессуры, литературоведы и критики, школьные власти ряда штатов, рядовые читатели стали обвинять романы классика американской и мировой литературы Марка Твена «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» в неполиткорректности по отношению к чернокожему населению США, объявляя самого автора расистом. Его книги исключаются из школьных программ отдельных штатов или переиздаются в искаженном виде, т. е. с «политкорректной» правкой. Говоря словами более ясными в культурно-историческом и идеологическом смыслах, они подвергаются цензуре в форме переписывания отдельных фрагментов текста и замены отдельных резких слов более мягкими. Это происходит в стране, которая своей первой поправкой к Конституции гарантирует свободу слова, ставшую с тех пор практически абсолютной.
Поскольку в мировой либеральной мифологии США предстают как бесспорный и бескомпромиссный поборник индивидуальной свободы во всех ее проявлениях, Марк Твен и его произведения получают, таким
образом, некоторую семиотическую метку, ассоциирующую автора и его творчество с неким, как сказали бы в советское время, ретроградом и реакционером, скрытым сторонником рабства. Этот знак-намек, еще не приобретший статус ярлыка, не имеет пока особого воздействия на специалистов по творчеству Марка Твена, в том числе американских, однако в массовой культуре, оперирующей означающими без их настоящего понимания, новая идея уже начинает овладевать умами и выражается в вышеуказанных действиях и решениях.
Можно утверждать, что отношения думающей, т. е. по преимуществу и, увы, белой Америки со своей собственной историей, а также языком, литературой и культурой в целом чрезвычайно усложнились. Американское общество заинтересованно, и мы, посторонние, со смешанными чувствами (см., например: [Цурикова, 2001; Шаров, 2010; Шульгин, 2003; Шестернина, 2003; Бабасян, 2002]) наблюдаем за попыткой то ли волюнтаристски, то ли авторитарно гармонизировать, в частности, социальное взаимодействие белого и небелого населения США с помощью регулирования пуб-
Фефелов А. Ф. Расовые и расистские сигналы в детских романах Марка Твена в свете политкорректной правки // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Т. 12, вып. 2. С. 40-49.
ISSN 1818-7935
Вестник ИГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Том 12, выпуск 2 © А. Ф. Фефелов, 2014
личной речи представителей белого населения, методов языкового табуирования (введение табу на некоторые языковые единицы) и других. Эти последние ассоциируются и с достаточно хорошо известными интеллектуалам и актерам медийного пространства «оруэлловскими» способами исправления истории, имплементированными в воображаемой действительности художественного текста («1984»), и с древней китайской практикой «исправления имен», почти всегда упоминаемой в истории языкознания, но не оставившей никаких следов.
Впрочем, сказать, что мы посторонние, не есть вполне точно, потому что в современном мире великие почины, как правило, североамериканские, либо быстро «подхватываются» лингвокультурными единомышленниками-европоцентристами, либо навязываются ими в своих странах, даже в тех, где культурно-языковая ситуация радикально отличается от североамериканской. Так, в России многие писатели не задумывались особо о выборе этнонима, когда художественное повествование или мысль для записной книжки императивно требовали упомянуть о евреях, своих, проживавших издавна на территории Восточной Европы. Рука автоматически выводила известное всем слово из трех букв. У Гоголя, несомненно, великого русского писателя и представителя двух братских славянских литератур, оно иногда как-то бросается в глаза, например, в «Тарасе Бульбе». В нынешних условиях крайне велика вероятность появления требования подвергнуть политкорректной правке и этот шедевр культурного перевода. А затем и все остальные по другим основаниям, так или иначе связанным с широко понятой и почему-то возведенной в абсолют толерантностью.
Вернемся, однако, в область социолингвистики. Если попытаться осмыслить анализируемую культурно-языковую ситуацию в самом общем виде, то можно заметить, что в США на протяжении последнего полувека целенаправленно формируется новая языковая политика и речевая этика взаимоотношений между большинством, ведущим себя, как и подобает массе, «как слон в посудной лавке», и всевозможными меньшинствами, реальными (чернокожее население, выходцы из испанской Америки, индейцы, ЛГБТ, инвалиды и некие queer) и мнимым, к которым следует отнести, выражаясь ясны-
ми русскими словами, прекрасную половину человечества. Данная речевая этика регулируется grosso modo двумя идеологемами. Во-первых, идеей достижения социальной гармонии через пропаганду и распространение толерантности во взаимодействиях -прежде всего, речевом и, с необходимостью, всегда публичном - между выразителями жизненных интересов и моральных принципов вышеназванных коллективных участников социальной драмы. Во-вторых, комплексной идеей воздания справедливости этим реальным и мнимым «меньшевикам» и символического искупления исторической «вины» сильного перед слабым, здорового перед калекой, человека перед животным и т. д., возникшей, говоря по совести, на абсолютно естественных и здоровых эволюционных основаниях.
Возможно, что этот способ решения социальных проблем связан с некими более глубокими основаниями, нежели вдруг осознанная необходимость в этическом нормировании публичной речи, в призывах к строгому контролю своего слова, в развитии умения предвидеть, наконец, как оно отзовется и отзывается в различных частях национального и интернационального социума. Возможно, глубинный фактор состоит в том, что библейское положение о первенстве Слова («Вначале было Слово») приобретает в умах творцов социальной реальности новую актуальность. Пусть в отрыве от Бога библейского контекста, но, во-первых, в полном соответствии с технологиями публичной коммуникации и, во-вторых, с марксистским тезисом о языке как непосредственной действительности мысли.
Неслучайно в тех же США и многих других англоязычных странах параллельно с движением за публичную политкоррект-ность «ширится и развивается другое мощное лингвистическое движение» - за plain English. Оно вообще никак не связано с вербальной реабилитацией упомянутых выше групп «меньшевиков». Его реформаторские устремления связаны с борьбой за ясность и понятность языка государственных, законодательных и особенно финансовых институтов. Эти качества (в английском в силу комплексной семантики слова plain это одно качество) на данный момент, по мнению участников движения, в публичных документах упомянутых учреждений отсутству-
ют, что якобы пагубно сказывается на достижении благородных целей, провозглашаемых американской конституцией, и отдаляет на неопределенный срок момент полного торжества американской демократии.
Факт то ли забавный, то ли странный, но важно именно то, что и в этом случае упования, равно как и чаяния, на достижение гармонии во взаимоотношениях отдельного англоязычного гражданина или гражданки с государственными институтами возлагаются на совершенствование языка этих самых институтов и, следовательно, английского административно-делового языка (на строгом лингвистическом жаргоне - функционального стиля) в целом.
Таковы реальности манифестации форм языкового и одновременно общественного сознания современной думающей Америки (США). Для этой социально-языковой философии по-прежнему характерен крайний идеализм. Она носит черты религиозного откровения, и является, по сути, своеобразной светской религией со своими квазирелигиозными институтами, распространяющими собственные убеждения как Благую весть. При этом доктрины и догматы традиционных церквей, особенно католической, подвергаются полной «деконструкции» в постмодернистском духе. Впрочем, иногда не только религиозные доктрины, но и общегражданский здравый смысл (common sense), равно как и формальная логика, на смену которой пришли эмоциональный интеллект и наглядно-образная культура.
И то, и другое требуется, как мы полагаем, для эффективной реализации социо-оперативной (socio-operative) функции публичной речи [Hagege, 1996], т. е. для более эффективного управления реальной и вербальной деятельностью коммуникантов в публичном поле межкультурных взаимодействий, включая межрасовые, межэтнические и межнациональные. Сама по себе эта функция речи, имеющая некоторые рефлексы и на уровне языка, является непосредственным продолжением конструирующей и моделирующей функций речи / языка. Термины эти, возможно, не вполне привычны, но в их содержании и понятийном наполнении нет принципиальной новизны. В языкознании давно уже отмечалась способность слов «отрываться от действительности» и создавать мифические или воображаемые
миры, точнее, концептосферы и картины мира, способные полностью заместить в сознании людей позитивные и объективные картины мира. Говоря снова о конструирующей функции речи, мы лишь подчеркиваем то, что эта способность слов начинает часто целенаправленно и технологически грамотно использоваться в массовом публичном поле для моделирования (формирования) социолингвокультурного поведения с «заданными характеристиками».
В этой связи часто говорят о манипуляции общественным сознанием и поведением. Она тоже, разумеется, имеет свое место в политико-идеологическом поле глобального и североамериканского общества, о чем теперь регулярно и настойчиво сообщает urbi et orbi (т. е., в вольном переводе, имеющим уши) не кто иной, как известнейший американский лингвист Ноам Хомский (см.: [Chomsky, 1987; 1999а; 1999б]) \ Именно он, а не некий его псевдодвойник, фигурирующий в текстах геополитически озабоченных людей постсоветской России под фамилией Чомски. Производство этого нового культурного ономастического знака-символа способно лишь дезориентировать поклонников творца некогда знаменитой генеративной лингвистики (= порождающей грамматики), равно как и его советских и российских хулителей, окрестивших то ли шутливо, то ли издевательски упомянутую лингвистику дегенеративной. Раздвоение данного знака свидетельствует не о свершении некоего эволюционного скачка в отражаемом фамилией Хомский культурном пространстве, а о многослойности этого пространства и радикальной разноплановости интересов американского лингвиста, оказавшегося на склоне лет пламенным «ленинцем», разоблачающим геополитические претензии американского империализма и методы работы американских СМИ по моделированию языкового сознания по-американски либерального мира.
Но не будем муссировать и мусолить набившую оскомину тему манипуляции общественным сознанием, что лишь уведет нас в сторону от обсуждаемого вопроса. Мы имеем намерение далее прямо связать социо-оперативную, конструирующую и моделирующую функции речи (и, в гораздо меньшей степени, языка) с понятием пер-
1 См. также: www.chomsky.info
формативной функции языка, до сих пор очень популярным в психо-, социо- и просто лингвистике. Более того, оно уже успело приобрести крайне радикальные толкования. Если в начале, у Остина перформатив-ность связывалась с существованием в речи перформативных высказываний, отличающихся функционально и структурно от кон-стативных, то теперь уже известны попытки создать некую перформативную лингвистику (ср. [Robinson, 2003]), определив ее как науку, которая исследует, как слова создают окружающий нас мир, и призывающую, в частности и особенно, переводчиков творить мир, социальную действительность словесно: to do things with words. Заметим, что лозунг «Words Do Things» также очень близок англоязычной феминистической философии, в которой, правда, куда больше идеологии, чем собственно философии.
Постулаты перформативной лингвистики, сформулированные Робинсоном, который решил отдать должное не только провидению Остина, но и первозданному гению первобытных племен, все до одного утверждают примат Слова в конструировании и моделировании окружающего социального пространства и особенно его восприятия, его образа в языковом сознании каждого члена национального или этнокультурного социума. По-английски постулаты звучат так:
Words are invested with the power to effect change. Words are human society's most powerful technology of the day.
«Performative linguistics» is patently an attempt to control the utterer's environment [Robinson, 2003. Р. 30].
Translators (like all writers and speakers) can do things with words implicitly [Ibid. P. 54].
Language isn't merely a mechanical vehicle for transmitting information, like a radio: people perform social actions with it, do things with it [Ibid. P. 219].
Сама тавтологичность этих постулатов (и одновременно символов веры) диктуется технологически - вербальное конструирование социального пространства требует повторов для утверждения семиотических маркеров новой культурно-языковой реальности и закрепления их в индивидуальном и массовом языковом сознании. В принципе все могут испытать себя в PR-искусстве перформативной суггестии - таком способе
вербального воздействия на лингвокультур-ные знаки данного речевого пространства, которое утверждает «истинность» своей собственной позиции через элементарный прием повтора, создавая таким образом в сознании реципиентов (перформатируя) новые ассоциативно-вербальные системы социальной реальности.
Субъектами (носителями) этого сознания, по Робинсону, выступают, в принципе, все: пишущие (writers), говорящие (speakers) и, конечно же, переводчики. Они тоже оказались в этом ряду не случайно, а введены туда идеологами двух новых направлений американо-британского переводоведения, одно из которых получило название Cultural Turn, а другое Cultural Translation. Они отныне наделены правом to rewrite авторский оригинал, т. е. переписывать на свой лад то, что они сочтут нужным (подробнее об этом см.: [Фефелов, 2014]), причем это касается, как правило, национальных и межнациональных отношений, мультикультурализма, культурного империализма, всех острых и больных вопросов современности. В оправдание этой практики идеологического осовременивания приводится как раз уже упомянутый выше тезис - все эти социальные и культурные реальности авторского оригинала являются в конечном счете продуктом авторского воображения. Они суть вербальные конструкты (или imagined realities), они относятся к категории vues de l'esprit, если воспользоваться альтернативной -французской - языковой классификацией подобных ментальных конструктов (= то, что видится уму или в словарных соответствиях - субъективные мнения), навязанных обществу в момент создания автором своего произведения (либо же институтом, например Церковью) и потому уже подлежащих пересмотру на каждом новом витке, так сказать, эволюционного развития.
В настоящий момент по-американски перформативную и по-марксистски преобразующую (т. е. конструирующую и моделирующую) силу слова активно демонстрируют западные, особенно американские, феминистки, которые правят и английский язык, и речь, ничуть не озадачиваясь соображениями лингвистической корректности и принося ее в жертву политической, т. е. главенствующей. К примеру, семиотически маркированная орфография womyn (ед. ч.), wymyn = wimin или wimmin (мн. ч.) от пат-
риархально-сексистской формы woman, women вдохновляется не некими новыми этимологическими разысканиями, а исключительно волюнтаристским желанием отделить себя лингвистически от мужских форм man, men и тем самым символически указать на свою незалежность.
Этот орфографический акт, как и все аналогичные акты, является сугубо перфор-мативным действием. То же касается орфографической «monstrosity» s/he, знаковой для мифопоэтической гендерной лингвистики, но не имеющей никакого отражения в произношении и в научной морфологии. Такое же перформативно-ритуальное действие стоит за абсолютно искусственными французскими формами женского рода типа ecrivaine, professeure, вводимых во Франции в норму постановлением правительства (русские буквальные соответствия: писательница, профессорша). Во французских грамматических формах такого вида культурно-семиотическая символика приобретает особенно неоднозначный и лицемерный характер, поскольку во многих конечных позициях буква e все равно не произносится и не изменяет произношение слова в целом. Да еще и квалифицируется иногда как немая!
Язык, к счастью, не позволяет провести над собой любые манипуляции. Он имеет свою резистентность, способную поставить трудные задачи перед феминистским переформатированием языка. Вот пример. В слове mankind, раздражающем ортодоксальных феминисток своей неуместной претензией и, по их убеждению, несправедливо делегирующем право представлять человечество одним лишь физически сильным мира сего, они легко достигли этической гармонии, введя альтернативное womankind. Однако настоящей лакмусовой бумажкой, показывающей их решимость идти против знака-символа man до конца, до «гробовой доски», является, по нашему убеждению, выражение Man is mortal. Ни в его феминистских интерпретациях, ни в инклюзивных переводах мы до сих пор не встречали желания оспорить его, «переписать» или привести в соответствие со своими философско-идеологи-ческими установками. Нет никаких попыток заменить man на woman или любой ее орфографический вариант по только что упомянутой модели, нет и стандартного отрицания категории общего рода. Примирение с
английским языком достигнуто? Или так им и надо?
Черная раса (афроамериканцы) и расизм в США являют собой еще одну культурно-историческую проблему, реальное и позитивное решение которой архисложно. Поэтому потенциал вербально-символических языковых и речевых операций с означающими кажется гораздо плодотворнее, по крайней мере, безболезненнее. Репертуар этих социокультурных операций, предполагающих обязательное табуирование одних слов, считающихся оскорбительными, и замену их нейтральными выражениями в стиле эвфемистического парафразирования, хорошо известен в Европе еще с мольеров-ских времен, т. е. с момента широкого движения французских представительниц высшего общества, создававших (дамские) литературные салоны, за принудительное облагораживание грубого до того времени мужского или обыденного языка повседневной коммуникации, который тоже был объявлен оскорбительным и тоже дамами. Это, пожалуй, первое в европейской истории Нового времени массовое движение было названо préciosité, а представительниц его называли, соответственно, les précieuses. Теперь у этого понятия три одновременно взаимодополняющих и взаимоисключающих толкования, причем ВСЕ прекрасно уживаются в современной культуре. Для нынешнего «высшего света» это утонченность и изысканность; для «обычного люда» это жеманность, манерность и вычурность, тогда как для литературоведения и лексикологии - прециозность указывает на преци-озное направление во французской литературе (ее следы хорошо видны, например, в «Сирано де Бержерак» Э. Ростана). Мольер высмеял дамские нововведения в пьесе Les précieuses ridicules (в русском переводе -«Смешные жеманницы»), но фактически процесс смягчения речевых норм, избавившись от крайностей, продолжился, поскольку само это языковое смягчение, воспринимаемое в то время как облагораживание, было и есть не что иное, как распространение норм вежливого и тактичного общения и обращения. Здесь, заметим, нет даже повода говорить о неком семиотическом ослаблении или выветривании знаков, потому что процесс происходит не в самих знаках, а в их означаемых, т. е. в социокультурном пространстве жизни.
В нынешней американской ситуации, касающейся нормирования и табуирования лексикона и риторики межрасового общения, можно обнаружить явные параллели с этим фактом французской речевой истории, но она все-таки сложнее для решения, что и сказывается на литературном наследии Марка Твена. Эта ситуация как бы требует объявить писателя библейским козлом отпущения, ответственным за прегрешения американского Юга перед рабами-неграми и их потомками. Он как бы назначается на роль искупительной жертвы. Формальным предлогом является просто факт употребления так называемых n-words (комментарий см. ниже) в романах об американском Юге (Deep South - Южной глубинке), о взаимоотношениях белых и негров этого этнокультурного региона в XIX в.
Сопутствующая причина состоит в том, что США не знают, как примирить нынешний запрет на использование n-words с текстами своих классиков. Ведь значительная часть антирасистского пафоса нынешней борьбы за политкорректность расового лексикона связана как раз с приданием лингвокультурному знаку n-words крайне негативной оценочности. Он тоже стал аккумулировать в себе для массового человека все негативное, что случилось в американской истории взаимоотношений между белыми и черными. Его значение и, соответственно, оценочная семантика всех английских «расовых» слов, подпадающих под этот знак, т. е. начинающихся на букву n, тоже были искусственно усилены такой идеографической презентацией.
В действительности, тот же Марк Твен, несмотря на присутствие ныне неполиткорректных слов и даже вопреки им, в своих произведениях высказывает категоричное неприятие расизма и рабства, что и показывает любой грамотно выполненный анализ содержания соответствующих фрагментов, коих в «Гекльберри Финне» двести одиннадцать. Но этот анализ должен соответствовать нормам и принципам лингвостилистики, что достаточно сложно реализовать в детской аудитории.
В нынешней американской «концептуальной» сетке прежде детские романы оказываются не такими уж детскими в этнокультурном и языковом планах. Отсюда и те странные для специалистов и «вдумчивых читателей» решения, которые принимаются
в отношении Марка Твена в поле массовой культуры.
Дело в том, что период рабства оставил огромный след как в истории США, так и в сознании миллионов людей, а проблема по-литкорректности - смещение практической реализации межрасовой и прочей социальной справедливости в область публичного слова - стала весьма гипертрофированной в наше время. В США с целью избежать проявления расизма возобладало стремление не упоминать о неграх в старорежимных языковых и речевых стереотипах. Само возникновение лингвистического знака п^о^ указывает на авторитарное внедрение в поле семиотики культуры некой «красной черты», как любят обозначать там табу и всевозможные недопустимые проявления индивидуальной свободы. Лингвистические способы решения межрасовых проблем привели, в значительной мере, к появлению самого понятия политической корректности. Одновременно они приводят к игнорированию объективного факта расовых различий в составе его населения и истории взаимоотношений между расами в этой стране.
Жесткие требования политкорректности вынуждают современных авторов соблюдать осторожность в использовании даже нейтральной расовой лексики из опасения, что потенциально - т. е. ассоциативно или коннотативно и, значит, помимо воли, сознания и желания говорящего - она может стать оскорбительной.
В адекватном задаче лингвостилистиче-ском анализе так называемой «неполиткорректной» лексики важно учитывать все компоненты лексического значения слова. За основу мы возьмем классическую типологию компонентной структуры семантики слова, но в трактовке Ю. П. Солодуба, который выделяет денотативный, сигнификативный, коннотативный, этнокультурный и структурный компоненты лексического значения [Солодуб и др., 2005]. Все они представляют собой различные способы отражения окружающей действительности, в нашем случае, социальной и культурно-исторической. Сигнификативный компонент -это понятие, на основе которого возникло лексическое значение слова. Денотативный компонент отражает конкретное представление о явлениях и предметах действительности, которые связаны с данным понятием. Этнокультурный компонент слова основы-
вается на таких представлениях, которые имеют специфический этнический или национальный характер. Определение маркированности этих компонентов слова в языке и особенно социальной речи является ключевой проблемой анализа политкорректно-сти пишущего / говорящего. Именно она позволяет надежно судить об отношении говорящего / пишущего или читающего / слушающего к объекту описания, о наличии или отсутствии негативной оценочности («оскорбительности») в его словах, т. е. о культурной прагматике словоупотребления.
Особое внимание необходимо уделять денотативному и сигнификативному компонентам, реализованным в контексте, не сдвигая при этом акценты на коннотатив-ный и ассоциативный компоненты. Именно они важны для понимания «рационального зерна» описываемой ситуации, тогда как ассоциативные и коннотативные значения принадлежат в основном области эмоционального интеллекта и показывают более отношение к ситуации. Именно такую ошибку совершают многие современные критики Марка Твена и пропагандисты политкор-ректности, уделяя внимание лишь коннота-тивной и ассоциативной окраске «неполиткорректных» слов, которая к тому же существует у них сама по себе, в отрыве от условий и ситуаций их употребления.
По сути дела, они пытаются устранить все слова негативной оценки не только из публичной речи (и это реальная задача), но даже из словарного состава языка, что абсолютно невозможно.
Сам факт употребления слов с потенциально негативной оценкой свидетельствует, на их взгляд, о неполиткорректности автора, что является грубой интерпретационной ошибкой. Чтобы избежать этой ошибки, необходимо четко различать расовые и расистские употребления так называемых «неполиткорректных» слов, определяя, какие из них маркированы и несут расистское значение, а какие используются как нейтральные обозначения различных рас, входящих в состав американского социума. Кроме того, художественная реальность требует показа отрицательных персонажей, «расовые позиции» которых нельзя отождествлять с авторскими. В речи автора, речи чернокожих и положительных белокожих персонажей слово negro и даже разговорное nigger яв-
ляются синонимами толерантного в США словосочетания black people.
Оговоримся, однако, чтобы минимизировать недоразумения, что слово nigger на самом деле несет очень сильную негативную нагрузку. Ее существование подтверждается также фактами британской литературы, не связанной сюжетно или пространственно с американцами и / или американскими неграми. Укажем для примера на два произведения двух английских писателей - Р. Киплинга («Ким») и Э. Форстера («Поездка в Индию»), где форма мн. ч. niggers используется по отношению к индийцам 13 раз (данные из курсовой работы Ю. С. Абрамовой, 2014, ФИЯ НГУ).
Рассмотрим теперь конкретику функционирования n-words у М. Твена, которые у него наполняются и расовым, и расистским содержанием в зависимости от того, каких американцев он показывает по ходу своего сюжетного повествования. Обстоятельный текстовой материал по этим романам собран в курсовой работе Е. В. Рахманиной, написанной под руководством автора данной статьи на ФИЯ НГУ в 2014 г.
Покажем в двух следующих разделах диалектику функционирования расового и расистского значений n-words у М. Твена.
Расовое содержание n-words в описании социальных реалий американского Юга в XIX веке
Итак, в романах Марка Твена «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекль-берри Финна» «чернокожий» лексикон представлен весьма широко и отличается некой специфичностью. Например, многие персонажи используют в своей речи слово nigger, являющееся неполиткорректным в наше время. Однако в нынешней ситуации нужно обязательно учитывать время действия обоих романов и сообразовывать интерпретацию контекстов с культурно-историческими реалиями того времени.
Действие происходит в середине XIX в. на Юге Соединенных Штатов Америки, за двадцать лет до начала Гражданской войны. В связи с этим было бы странно слышать из уст белых и черных персонажей какое-либо другое слово для номинации чернокожих. Таким образом, специфика «чернокожей» лексики в романах Марка Твена обуславливается именно культурно-
историческими реалиями описываемого времени, а вовсе не расистскими взглядами автора.
«Чернокожий» лексикон рассматриваемых романов включает в себя не только неполиткорректные слова, но и эмоционально нейтральную лексику, относящуюся к проблеме расизма и рабства в целом - slave, abolitionist и т. п.
В романе «Приключения Тома Сойера» слово negro употребляется всего четыре раза и девять раз - слово nigger. Очень важно понимать то, что слово negro употребляется только в повествовании от лица автора, а nigger - в репликах персонажей. Это объясняется тем, что первый нейтральный вариант являлся литературной нормой и не имел никакой негативной окраски до середины ХХ в., когда это слово начало ассоциироваться с расовой дискриминацией. В России же, например, его словарное соответствие негр до сих пор остается нейтральным и не требует никакой коррекции. Второй вариант этой номинации - разговорная вариация того же negro. В ряде случаев слово nigger действительно имеет негативную коннотацию, однако чаще всего оно выполняет у Марка Твена лишь номинативную функцию.
Стилистическая окраска слова в романах «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» всегда связана с персонажем, употребляющим его, или с ситуацией общения. Таким образом, при интерпретации текстов Марка Твена необходимо обращать внимание на характер контекста, в котором употребляется то или иное слово, и учитывать все компоненты лексического значения данного слова.
Трактовка коннотативного значения слова зависит и от социокульутрного контекста, и от ассоциаций самого современного читателя, воспринимающего это слово именно с той коннотативной окраской, которая ему назначена идеологами политкорректной правки языка и речи. Именно поэтому современные критики Марка Твена везде воспринимают слово nigger как оскорбительное, не анализируя его контекст и сочетаемость, а учитывая лишь наличие в нем коннотативного и ассоциативного компонентов, являющихся сугубо субъективными.
Например, в гл. 28 романа «Приключения Тома Сойера» один из главных персо-
нажей Гекльберри Финн называет знакомого чернокожего Uncle Jake, что указывает на теплое отношение к нему - о негативной коннотации не может быть и речи. Далее он характеризует его так: «That's a mighty good nigger, Tom» [Twain, 2003. Р. 275]. Здесь мы видим уже однозначно положительную характеристику чернокожего из уст белого персонажа: a mighty good nigger. В таком сочетании слово nigger не имеет отрицательной коннотативной окраски, которую за ним стандартно закрепляют современные интерпретаторы, а приобретает положительную. В данном случае коммуникативный смысл раскрывается лишь через сигнификативный и денотативный компоненты слова.
В романе «Приключения Гекльберри Финна» расовая лексика используется гораздо чаще. Слово nigger употребляется 22 раза в качестве прилагательного в словосочетаниях с разнообразной лексико-синтак-сической структурой и 189 раз в качестве существительного. Семь раз используется словосочетание nigger woman и один раз -nigger man. Кроме того, в романе также встречаются сочетания little nigger boys и little nigger girl в описании чернокожих детей [Twain, 2003. Р. 137]. Использование подобных сочетаний определенно свидетельствует о «человечной», расовой, а не расистской, характеристике чернокожих персонажей. Слово nigger вновь выполняет номинативную функцию при отсутствии негативной коннотативной окраски.
Важным фактом является то, что и сами чернокожие персонажи используют «оскорбительное» для них слово nigger по отношению к самим себе. В частности, негр Джим, упоминая в своей речи других чернокожих, часто употребляет это слово, не вкладывая в него никакого негативного смысла, т. е. не маркируя его с помощью отрицательных коннотаций и ассоциаций.
Расистское содержание n-words
в характеристике белых персонажей
Отдельно следует рассматривать случаи употребления расовой лексики отрицательными персонажами, которые у Марка Твена всегда являются расистами, а расовая лексика преднамеренно маркируется как расистская.
Эпизоды, изображающие несомненные проявления расизма, в исследуемых текстах неизбежны, поскольку автор обязан честно показывать особенности общества описываемого времени. Расизм был неотъемлемой чертой американского общества колониального периода, а сопротивления рабовладению со стороны белых долгое время не существовало.
Среди персонажей-расистов, например, отец Гекльберри Финна, который использует слово nigger с явно негативной коннотацией, что объясняется характерной особенностью данного персонажа - он, в отличие от своего сына, описан как убежденный расист: «There was a free nigger there from Ohio - a mulatter, most as white as a white man» [Twain, 2003. Р. 18].
В приведенном высказывании существительное nigger используется в сочетании с прилагательным free. Подобное словосочетание кажется возмутительным и неприемлемым для расиста, оно подрывает систему его ценностей, а потому в нем заложен негативный смысл, выражаемый и средствами лексической стилистики, и интонационно. Здесь в составе лексического значения слова явственно присутствуют и коннотативный, и ассоциативный компоненты слова. Однако необходимо учитывать, что в данном случае выражается не авторское мнение и не отношение автора к чернокожему населению Америки, а лишь показывается образ отрицательного персонажа. Заменяя неполиткорректное слово политкорректным, мы тем самым примиряем Твена с расистами того времени. К тому же замена nigger на slave представляет собой симуляцию решения, потому что все негативное наполнение контекста просто соединится с другим словом -slave - и относительно нейтральный компонент в нем ослабнет, а расистский усилится. Хорошо известно, что рабами в Северной Америке были почти поголовно негры.
На самом деле М. Твена «реабилитирует» в глазах современного думающего и грамотного читателя, доверяющего собственному прочтению текста, а не современным политкорректным семиотическим меткам, уже то, что с самого начала «Приключений Гекльберри Финна» чернокожий Джим, один из главных персонажей, вызывает намного больше симпатии и доверия, чем, например, отец Гекльберри, через об-
раз которого Твен высмеивает и обличает расистов.
Проанализировав речь некоторых других второстепенных белых персонажей «Приключений Гекльберри Финна», можно сделать вывод, что большинство из них автор намеренно показывает убежденными расистами.
В гл. 32 происходит такой диалог между Гекльберри и белой женщиной:
- Good gracious! anybody hurt?
- No'm. Killed a nigger.
- Well, it's lucky; because sometimes people do get hurt [Ibid. Р. 138].
Здесь видно крайне равнодушное, циничное и, по мнению автора, раскрываемое через подтекст, типичное отношение к чернокожим. Они часто даже не рассматривались как люди. Исходя из слов женщины, nigger не относится к категории people. В данном эпизоде прослеживается мрачный сарказм самого Марка Твена, реализованный не эксплицитно, а средствами художественной выразительности, но все равно видимый.
В гл. 41 также можно увидеть пример плохого отношения к чернокожим со стороны фермеров, обсуждающих Джима и других рабов, которые помогали ему: «Iber's ben a DOZEN a-helpin' that nigger, 'n' I lay I'd skin every last nigger on this place but I'D find out who done it» [Ibid. Р. 176]. Очевидно, что эти люди относятся к чернокожим пренебрежительно и жестоко. Это еще один пример расизма в романе, который автор явно осуждает. Именно по этой причине мы можем рассматривать борьбу с Марком Твеном как проявление позиции скрытых расистов современной Америки.
Несмотря на то, что романы Марка Твена «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» неоднозначно воспринимаются американскими критиками и читателями, они остаются актуальными и в наши дни. Твен честно рассказывает о проблемах общества, при этом представляя на суд внимательного читателя свои собственные убеждения: все люди равны и имеют право на свободу независимо от цвета кожи. Такова реальная позиция автора, которая может быть поставлена под сомнение только в случае неверной или предвзятой интерпретации текста романов. Проведенное исследование демонстрирует важность грамотного, всестороннего подхода к интер-
претации «чернокожей» лексики во избежание вынесения поспешных суждений о не-политкорректности того или иного слова, того или иного автора и о необходимости подвергать их политкорректной экзекуции.
В романах Марка Твена нет каких бы то ни было намеренных проявлений расизма со стороны автора. Частое авторское употребление неполиткорректного по современным понятиям слова nigger обусловлено расовыми культурными реалиями времени и места действия романа и не должно расцениваться как оскорбительное, поскольку автор успешно и регулярно нейтрализует в нем отрицательный коннотативный компонент по отношению к положительным персонажам независимо от цвета кожи и акцентирует его по отношению к отрицательным. Такова расовая диалектика литературного произведения, диалектика его расовых и расистских сигналов. «Чернокожая» лексика в рассмотренных романах не может считаться расистской, а следовательно, все обвинения Марка Твена в расизме безосновательны.
Список литературы
Бабасян Н. Американцы переписывают Чехова // Известия. 2002. 25 июня.
Солодуб Ю. П., Альбрехт Ф. Б., Кузнецов А. Ю. Теория и практика художественного перевода. М.: Академия, 2005. 304 с.
Фефелов А. Ф. Взаимосвязи перевода и культуры в трактовке С. Басснетт // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Т. 12, вып. 1.
Цурикова Л. В. Политическая корректность как социокультурный и прагмалин-гвистический феномен // Эссе о социальной власти языка. Воронеж, 2001. С. 94-102.
Шаров К. С. На темной стороне полит-корректности: гендерно-нейтральный новояз // Вопр. философии. 2010. № 3. С. 30-43.
Шестернина Е. Политкорректность на грани абсурда // Известия. 2003. 3 июня.
Шульгин Н. Н. За горизонтами политкор-ректности // Вопр. философии. 2003. № 6. С.54-68.
Chomsky N. The New Military Humanism. Common Courage, 1999а.
Chomsky N. Profit Over People. Seven Stories Press, 1999б.
Chomsky N. Reader / Ed. by J. Peck. Pantheon, 1987.
Hagège C. L'homme de paroles (contribution linguistique aux sciences humaines). Fayard, 1996.
Robinson D. Performative Linguistics. Rout-ledge, 2003.
Twain М. The Adventures of Huckleberry Finn. The Project Gutenberg EBook, 2003.
Материал поступил в редколлегию 17.10.2014
A. F. Fefelov
Novosibirsk State University 2 Pirogov Str., Novosibirsk, 630090, Russian Federation
bobyrgan@mail.ru
DIALECTICS OF RACE AND RACISM MARKERS IN «THE ADVENTURES OF TOM SAWYER» AND «THE ADVENTURES OF HUCKLEBERRY FINN»
This paper examines theoretical, historical, cultural, linguistic, and semiotic aspects of the current politically correct language policies in the USA as revealed through recent editing / rewriting of two Mark Twain's masterpieces about Tom Sawyer and his friend in need Huck. Dialectics of race and racism markers in their «Adventures» is studied. It's argued that to use racist n-words, as Twain did it in his novels, does not mean necessarily to be racist or politically incorrect.
Keywords: Mark Twain, politically correct rewriting, intracultural translation, socio-operative function of language, performative linguistics, race vs racism in literature.
