CC BY
184
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2011 История Выпуск 3 (17)
УДК 908(470).082
РАСКУЛАЧИВАНИЕ В ПРИКАМЬЕ В ЯНВАРЕ-МАРТЕ 1930 ГОДА
А. Б. Суслов
Рассматривается начальный этап проведения раскулачивания в Прикамье на основе анализа документов региональных архивов. Их изучение наглядно демонстрирует жестокость и произвол местных властей в проведении директив политического руководства, а также позволяет выявить элементы управляемости и стихийности в осуществлении репрессивной политики.
Ключевые слова: коллективизация, «кулак», раскулачивание, репрессии, сталинизм, Прикамье, Пермский край.
Наиболее трагические события, происходившие в российской деревне в 1930-е гг., связаны с насильственной коллективизацией и раскулачиванием. Исследование на региональном уровне позволяет предельно конкретно проанализировать политику советской власти в отношении крестьянства. В современной историографии западноуральского региона репрессивный характер коллективизации, способы и мотивы проведения раскулачивания наибольшее освещение получили в ряде публикаций М. А. Ивановой [Иванова, 1998, с. 47-66; Иванова, 2010, с. 19-28 и др.]. Алгоритмы проведения раскулачивания, его место в политике сплошной коллективизации на региональном материале также представлены в исследованиях уральских историков и в ряде документальных публикаций [Плотников, 1993; Славко, 1995; Общество и власть..., 2008; Политические репрессии..., 2004 и др.]
В представленной статье раскрывается реальный механизм раскулачивания в Прикамье, который складывался как под воздействием директивного руководства центра, так и местных практик. Хронологические рамки работы ограничены событиями только начального (январь-март 1930 г.) и наиболее трагического этапа реализации на территории современного Пермского края политики, которую некоторые исследователи небезосновательно называют раскрестьяниванием.
На 5 января 1930 г., когда ЦК ВКП (б) объявил о переходе к «ликвидации кулачества как класса», в стране кулацкие крестьянские хозяйства, по официальным оценкам, составляли от 1-2 до 3-4%. В большинстве районов Пермского края численность кулацких хозяйств (сверхзажиточных, систематически применявших наемный труд, с доходными заведениями, сложными машинами) была весьма низкой. Показательны официальные оценки дифференциации крестьянских хозяйств в Коми-Пермяцком округе. Накануне кампании по раскулачиванию в нем насчитывалось 1612 бедняцких хозяйств, 3722 середняцких, 242 зажиточных и 28 кулацких1. Забегая вперед, можно заметить, что раскулачивание коснулось значительно большего количества хозяйств, чем было тех, которые значились как «кулацкие» и «зажиточные». По подсчетам А. Э. Беделя и Т. И. Славко, типичным примером крестьянского двора раскулаченного на Урале являлось такое хозяйство, в котором были одна корова, одна лошадь, три овцы, дом, конюшня, баня и амбар, 2-3 десятины посевной земли [Бедель, Славко, 1993, с. 12].
Уралобком ВКП(б) 16 января 1930 г. потребовал от местных партийных организаций в трехдневный срок определить количество подлежащих раскулачиванию и высылке, а также организовать показательные суды над некоторыми из них в тот же трехдневный срок. Директива была исполнена. В заданный срок окружкомы партии составили четкую программу действий по осуществлению раскулачивания на своих территориях. В частности, через несколько дней была разослана секретная телеграмма Пермского окружкома ВКП(б) и Пермского окрисполкома секретарям райкомов ВКП(б) и председателям райисполкомов о порядке осуществления политики «ликвидации кулачества как класса» от 18 января 1930 г. Она нацеливала местных руководителей на решительные действия по подавлению любых действий крестьян, субъективно или объективно препятствующих проводимой советской властью политике. В частности, предписывалось «в течение 24 часов издать и спустить на места обязательное постановление о запрещении уничтожения, распродажи, порчи скота, молодняка, средств производства, семян» и карать за неисполнение конфискацией имущества; в трехдневный срок определить «количество кулацких хозяйств, подлежащих выселе-
© А. Б. Суслов, 2011
нию, конфискации имущества, ведущих вредительскую работу», проинструктировав о соответствующих действиях актив партячеек и деревенской бедноты по принятию на собраниях колхозников или общих собраний земобществ решений «о выселении намеченных кулацких хозяйств» и о привлечении к уголовной ответственности согласно разнарядке. Уже к 25 января местные руководители обязывались сообщить о количестве намеченных хозяйств к выселению и к конфискации имущества. «В трехдневный срок после решений собраний обеспечьте судебные показательные процессы», - настаивали пермские руководители окружкома и окрисполкома2.
К кампании по коллективизации и «ликвидации кулачества» подключились правоохранительные органы. 24 января 1930 г. председатель областного суда Чудновский и областной прокурор Герасимов выпустили циркуляр, адресованный окружным прокурорам и председателям окружных судов. Им «во исполнение постановления Коллегии НКЮ от 4.1.30» предлагалось организовать в каждом округе одну-две судебно-следственные бригады и направить их в районы наиболее сильного противодействия кулачества. «В состав бригады входят судья, следователь, милиционеры. Нарзаседатели вливаются на местах, - устанавливалось в циркуляре. - Все дела, связанные с проведением сельскохозяйственной кампании, как уголовные, так и гражданские, должны заканчиваться расследованием и судебным рассмотрением в самый короткий срок. (Следствие в 5-7 дней; рассмотрение в суде 1-3 дня.)»3.
Спешно организованная кампания естественным образом привела к массовым злоупотреблениям на местах, поскольку проводилась она, как признавалось в очередной секретной телеграмме Пермского окружкома ВКП(б) и Пермского окрисполкома от 22 января 1930 г., «методами голого администрирования, партизанскими наскоками». В ряду злоупотреблений указывались на проведение конфискаций в середняцких или бедняцких хозяйствах, конфискации предметов личного потребления, конфискации без описи, проведение выселений не уполномоченными на то органами или лицами (т. е. не судебно-административными органами), или без постановлений общих собраний земобществ или колхозников или при вынесении постановлений при отсутствии кворума. Райкомы и райисполкомы особо нацеливались на недопущение «самоликвидации кулака, его выезда из пределов деревни, села, района». Им было рекомендовано «отбирать» подписки о невыезде впредь особого распоряжения, указывалось, что «выселению подлежит все семейство в целом»4.
В телеграмме Уральского обкома ВКП(б) и Уральского облисполкома председателям Пермского и Сарапульского окрисполкомов от 23 января 1930 г. (тоже секретной) подробно расписывалось, что имеется в виду под «самоликвидацией кулака»: распродажи, «уничтожение кулаками скота, инвентаря, строений, фиктивной передаче в другие хозяйства под видом дарения родственникам, знакомым и даже умышленные поджоги с целью получения страховой премии». Парторганизации и органы советской власти на местах нацеливались на предупреждение уничтожения «кулаками» своего имущества5.
Подобные документы ушедшей эпохи поразительны по пронизывающей их исключительной убежденности партийных и советских руководителей в высшем праве власти отчуждать собственность крестьян. По их логике, все, что создали крестьяне, попавшие в «черные списки», после принятия соответствующих директив (обычно секретных), уже не являлось имуществом владельцев. По той же логике крестьянину отказывалось и в свободе распоряжаться самим собой. Формальноправовое основание раскулачивания, само по себе являющееся свидетельством советского правового нигилизма, появляется лишь 1 февраля 1930 г., когда вышло Постановление ЦИК и СНК СССР «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством», которое устанавливало, что «Конфискованное имущество кулацких хозяйств, за исключением той части, которая идет в погашение причитающихся с кулаков обязательств (долгов) государственным и кооперативным органам, должно передаваться в неделимые фонды колхозов в качестве взноса бедняков и батраков, вступающих в колхоз» [СЗ, 1930, с. 105]. Кстати, заметим, что эти правовые нормы лишь оформили юридически волю партийных вождей, выраженную в секретном постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 г. [Постановление., 1994, с. 147-152].
Как и в других регионах страны, в Прикамье раскулачивание проводилось не по социальному, а по имущественному признаку. То есть, основанием для причисления к «кулакам» могло стать обладание каким-либо имуществом вне зависимости от состава семьи и т.п. Наличие в хозяйстве
какой-либо сельхозмашины (сеялка, молотилка, маслобойка, крупорушка и т.п.), обычно вело к зачислению в «кулаки». Жестяная крыша и добротный дом, как правило, приводили к тому же. Более того, как видно из документов, часто раскулачивали за одну лошадь и две коровы (при семье в 5-8 человек), за большой огород, за самовар, сломанную сеялку, дом на каменном фундаменте. Бедняков раскулачивали за протест против колхоза, за то, что были членами семей служителей культа. Бывало, что сводили личные счеты (девушку увел, денег должен и т.п.)6.
К «кулакам» причисляли всех, кто в той или иной форме противодействовал власти или просто не хотел вступать в колхоз. Угроза раскулачивания стала самой действенной мерой принуждения «записываться» в колхозники.
В условиях начавшейся кампании по «ликвидации кулачества», когда количество раскулаченных стало отчетным показателем, мотивы отнесения тех или иных хозяйств к «кулацким» в разных местах могли быть разными. Часто такими мотивами становились поддержка белых в годы гражданской войны и негативное отношение к текущей аграрной политике. В качестве вполне типичного примера можно рассмотреть решение общего собрания граждан Полазнинского сельсовета Добрянского района Пермского округа 26 января 1930 г. о выселении 9 семей. Вряд ли какую-либо из них можно отнести к зажиточным: 1-2 лошади, 1-2 коровы и т.п. «Кулацкий» характер глав семейств изобличался следующим образом. Сотрудничество с белыми отмечалось для шестерых из девяти (часть из них ранее понесла наказание, часть была освобождена от ответственности). Одного из них также обвиняли в эпизодическом найме рабочей силы, одного - в попытке дать взятку. Главным изобличающим мотивом, присутствовавшем во всех характеристиках, проходит сопротивление в той или иной форме мероприятиям советской власти: «не выезжал на лесозаготовки», «не подписывался на заем индустриализации», «подписался только на 5 руб. а мог бы подписаться и на 30 руб.», «агитировал против займа», «агитировал против коллективизации», «не вступает в колхоз», «не контрактует молоко», «заявлял о своем несогласии с политикой партии в вопросе землеустройства» и т.д.7 Заметим, что ничего противозаконного в этих негативно маркированных действиях не было.
Непосредственная подготовка к выселению кулачества на местах началась 18-22 января 1930 г., после получения директив от окружных и районных партийных и советских органов. В течение нескольких дней были составлены списки и характеристики «кулаков» во всех населенных пунктах, сельсоветах и районах. Далее деревенские коммунисты и комсомольцы, а также организованные группы бедноты занялись проведением обысков и конфискаций, которые в некоторых местах получили номинальную легитимизацию в виде постановлений колхозов или собраний сельских жителей. Как правило, эти группы, да и местные руководители, приступая к раскулачиваниям, не отдавали себе отчета в том, что впоследствии могут появиться инструкции, регламентирующие их деятельность. Таким образом, директивы политического руководства о «ликвидации кулака» без должной регламентации предопределили начавшийся произвол.
Типичным примером произвола при проведении раскулачивания стали «медянские раскулачивания». Изъятия имущества в селе Медянка Уинского района, начавшиеся 18-19 января 1930 г., превратились в настоящие ночные грабежи. Как следует из постановления оперуполномоченного Пермского Окротдела ОГПУ, член бюро Уинского райкома ВКП(б), он же - начальник адмчасти Уинского РИКа С. Д. Дудин дал установку активистам описать и изъять все имущество, подчеркнув, что «к делу нужно отнестись по-ударному - лучше перегнуть, чем недогнуть». В результате у зажиточных крестьян и у некоторых середняков отобрали весь инвентарь, все продовольствие, предметы быта. При этом имущество изымалось без должной заботы о сохранности и частично присваивалось экспроприаторами8.
«Имущество отбиралось все, вплоть до женских кос (волос), детских рубашек, спринцеваль-ных кружек, чайных чашек, ложек, портянок и постели, причем у некоторых изъяты были все продукты, без оставления печеного хлеба и муки, часть продуктов съедалась на месте лицами, производящими раскулачивание, - докладывал окружному прокурору ст. следователь прокуратуры А. И. Александров. - С раскулачиваемых снималась насильно одежда и обувь с ног. Оставляли в рваной одежде, в чулках, худых опорках, спать по изъятию имущества раскулачиваемым приходилось на голых досках, а пить из соседских чашек... За счет кулацкого имущества производилось ряд свадеб с наделением в виде приданного из конфискованного имущества»9. Согласно докладной записке курсантки совпартшколы в Пермский ОК ВКП(б), на замечания комсомольского актива,
что лучше бы агитировать крестьян в колхоз через массовые читки агитстатей в избе-читальне, местные власти отвечали: «.. .некогда сейчас читать, надо раскулачивать и выселять. После отберем церковь и там почитаем»10.
Точный алгоритм раскулачивания местные работники получили только в начале февраля 1930 г. Так, секретарь Пермского окружкома ВКП(б) Л. И. Мирзоян 2 февраля 1930 г. в секретной телеграмме разъяснял секретарям райкомов каким должен быть порядок конфискации имущества «кулаков» и порядок их выселения. В телеграмме указывалось, что решения о конфискации и выселении «кулаков» первоначально должны принимать сельские сходы. Их решения должны утверждать сельсоветы, затем райисполкомы и, наконец, окрисполком. Конфисковывать имущество у середняков и выселять их категорически запрещалось. При проведении конфискаций предписывалось оставлять «кулакам» одежду, обувь и необходимую домашнюю утварь, продовольствие не менее чем на два месяца, лесозаготовительный и строительный инструмент. «Конфискованное имущество по актам передается колхозам как ссуда от государства», - указывалось в телеграмме. -«Все, подлежащие выселению, передаются в ведение органов ГПУ»11.
В начале февраля происходит определенное упорядочение проведения раскулачиваний. После постановления схода о раскулачивании у попавших в «черный список» описывали имущество, занижая его стоимость в разы, до смехотворных размеров. Например, двухэтажный дом могли оценить в 200 руб., молотилку - в 90 руб., овцу - 1 руб., швейную машину - 15 руб.12 Если какое-либо имущество до выселения не изымалось, на главу семьи возлагалась ответственность за обеспечение его сохранности до момента фактического отчуждения (обычно до выезда переселяемых из своего дома).
Однако и в феврале остается отношение местных властей и сельских активистов к раскулачиванию как к способу перераспределить имущество зажиточных крестьян, поживиться чужим добром, свести счеты, показать свою власть, издеваясь над односельчанами. Практически раскулачивание проводилось как тотальное ограбление, ибо изымались все имущество, одежда, домашняя утварь, продукты питания. Зафиксированы случаи снятия с выселяемых даже шапок и валенок. Распоясавшиеся активисты выгоняли хозяев из дома, растаскивали имущество, одежду, утварь, съестное, медикаменты, косметику, дамские шпильки, пудру, шнурки. Дома изгнанных, часто на основании устных распоряжений местных руководителей разного ранга, отдавали бедноте.
Процесс экспроприации «кулаков» был также способом раскола деревни, так как имущество раскулаченных фактически делилось между односельчанами, что особенно возбуждало алчность «голытьбы» и стимулировало ее активность. Так, согласно докладной записке следователя А. И. Александрова окружному прокурору, колхозные «активисты» делали упор на массовое запугивание. Под видом «кулаков» высылали середняков и бедноту, высказывавшихся против колхоза. По пять раз обыскивали крестьянские дома, изымали продукты, оставляя по пуду хлеба на месяц. Грабили и раздевали до белья. Часть имущества делили между собой и комсомольским активом. Запугиваниями склоняли к сожительству раскулачиваемых женщин13.
Стремление к наживе вместе с ощущением безнаказанности вытравило из сознания многих сельских жителей представления не только о правовых, но и о моральных нормах. В беспардонном грабеже своих односельчан приняли участие и те, кто каким-либо образом представлял власть (председатели колхозов, секретари партячеек, начальники милиции и т.п., даже «избачи»), и те, кто претендовал на роль обласканного социального слоя (беднота). К примеру, в марте 1930 г. председатель Чисто-Переволочного сельсовета Черновского района, Сарапульского округа остановил на дороге бедняка того же сельсовета (кстати, члена колхоза) и отобрал у наго 5 фунтов масла и 6 пудов хлеба, которые он повез своим дочерям, работающим в г. Перми [Политические репрессии в Прикамье, 2004, с. 96]. Член Павловского сельсовета Очерского района Бояршинов 20 февраля 1930 г. организовал особые бригады для производства повальных обысков, отобрал у
16 домохозяев масло, яйца, сметану и белую муку и устроил общий завтрак14. «Секретарь Седян-ской комсомольской ячейки Серовиков Филипп при раскулачивании съедал продукты, накладывая даже яйца себе в карман», «Инспектор УРО в Уинском районе Шляпников А. Д. (член ВКП(б)) пользовался кулацким самоваром», «Уполномоченный окротдела ГПУ Бердников носил изъятое пальто» и т.д.15
Как докладывал кочевский партработник П. И. Гладиков, в ходе конфискаций имущества у кулачества в Кочевском районе в начале февраля 1930 г. «отдельные работники допустили ряд гру-
бейших искривлений директив», например, «в с. Кочевом под руководством уполномоченного РК секретарем РК ВЛКСМ тов. Баяндиным съедено из печи мясо», «в Юксееве председатель с/совета унес часы для сельсовета. Там же съели масло, участниками были и комсомольцы, одна женщина начинала брать сито, говоря, что «у меня нет сита» и т.д.»16.
Местные власти часто поощряли полное изъятие продуктов у крестьян. В докладной записке следователя А. И. Александрова значится: «Характерная директива Уинскому РИКу дана Окрис-полкомом от 1 марта 1930 г. за № 4-4, в коей пункт 4-й говорит: «Немедленно полностью возьмите мороженое и соленое мясо кулацких хозяйств, разверните шире общественную работу о запрещении потребления мяса крестьянством впредь до выполнения возложенного нашего плана заготовок» (подчеркнуто в документе. - А. С.). На основе данной директивы Уинским РИКом была дана директива на места»17.
В ряде случаев разгул экспроприаций сопровождался вакханалией арестов. Так, помощник уполномоченного I отделения Пермского окротдела ОГПУ А. П. Романов сообщает в своей докладной записке о ряде случаев произвольных арестов и выселений семей неуполномоченными лицами сразу после принятия решений о раскулачивании. В частности, сообщается, что «4-го февраля произошли массовые аресты всех лиц, намеченных к выселению. Всего арестовано было около 30 человек. Аресты производились уполномоченными РИКа по выселению, с/советами, милиционерами, сельисполнителями, вообще всеми, кому не лень, даже представителями колхозов. Со стороны РИКа и РК ВКП(б) никаких мер о выяснении причин ареста принято не было, а отсюда вывод, что эти организации с арестами были согласны»18.
Политическое руководство страны и регионов постепенно снижали степень стихийности развернувшейся с января 1930 г. широкомасштабной кампании по «ликвидации кулачества». 15 января 1930 г. для разработки мероприятий этой кампании была создана специальная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) под руководством В. М. Молотова, которая подготовила совершенно секретное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», утвержденное 30 января. Согласно постановлению, в этих районах предполагалось запретить применение наемного труда, запретить аренду, конфисковать имущество у «кулаков», а их самих арестовать или выслать. Репрессивные меры дифференцировались в соответствии с разделением крестьян на три категории. Раскулаченных по первой категории («контрреволюционный кулацкий актив») следовало арестовывать и отправить в концлагеря, раскулаченных по второй категории («остальные элементы кулацкого актива») - выселять в отдаленные местности Союза ССР и в пределах данного края в отдаленные районы края, остальных «кулаков» (третья категория) оставить в своих районах, но на худших землях. На ОГПУ возлагалась обязанность в течение февраля-мая требовалось «направить в концлагеря 60.000 и подвергнуть выселению в отдаленные районы - 150.000 кулаков». Кроме директив по организации выселения в постановлении предлагался комплекс мер по конфискации имущества раскулаченных. Совнаркому и другим органам советской власти предписывалось в 3-5-дневный срок принять законодательные нормы (как публичные, так и секретные) в соответствии с данным постановлением [Постановление..., 1994, с. 147-152].
Драконовский характер репрессий по отношению к раскулаченным по первой и второй категории очевиден. Заметим, что как арест и заключение в лагеря «кулаков первой категории», так и административное выселение семей раскулаченных являлись очевидным нарушением действовавших в то время законов, на что, естественно, не принято было обращать внимание. Но даже «смягченные» санкции в отношении раскулаченных по третьей категории нельзя назвать иначе как чрезвычайно жестокие. Людей, лишенных всего, фактически бросали на произвол судьбы.
«Сверху» «вниз» досылались на места подробные планы и инструкции по организации раскулачивания с указанием точного количества хозяйств, которые требовалось раскулачить. Подчеркивалась необходимость точного следования разнарядкам. После этого «кулаков» стали выявлять повсеместно, выполняя и перевыполняя определенные властными структурами планы.
В Постановлении бюро Уралобкома ВКП(б) «О ликвидации кулацких хозяйств в связи с массовой коллективизацией» от 5 февраля 1930 г. конкретизировались директивы Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января. Намечалось ликвидировать 5 тыс. хозяйств крестьян, раскулаченных по первой категории, разверстать которые по округам края поручалось уральскому полпредству ОГПУ. К выселению по второй категории намечалось 15 тыс. хозяйств, которые были распределены по 12 из
15 округов края. Из округов, находящихся на территории современного Пермского края, разверстка касалась только Пермского округа, из которого планировалось выселить 900 хозяйств (точности ради укажем, что из Сарапульского округа, в который входили некоторые территории современного Пермского края, планировалось выселить 1100 хозяйств) [Раскулаченные., 1993, с. 29-30]. Ни Кунгурский, ни Верхнекамский, ни Коми-Пермяцкий округа в постановлении не упоминались19. Примечательно, что бюро Уралобкома изначально устремилось к выполнению репрессивной разнарядки Политбюро, ориентируясь на высшие контрольные показатели, понимая, что именно такой подход больше устроит политическое руководство: в постановлении ПБ ЦК ВКП(б) от 30 января для Урала устанавливалось задание ликвидировать по первой категории 4-5 тыс. хозяйств, по второй - 10-15 тыс. Округление числа выселяемых (в десяти округах число выселяемых заканчивается двумя нулями) также приводит к определенным умозаключениям. Это яркое свидетельство нацеленности кампании по раскулачиванию не на борьбу с выявленным врагом, каким в данном случае представлялся «кулак», а на широкомасштабное социальное переустройство села.
В постановлении бюро Уралобкома ВКП(б) также даются подробные указания о порядке высылки и расселения «кулаков». В частности, повторяется рекомендация Политбюро о возможности проживания в прежних районах жительства членов семей выселяемых, которая практически не выполнялась, поскольку рекомендацию сопровождала иезуитская оговорка «при согласии местных райисполкомов», да и члены семьи обычно не стремились к разрушению ее. Кроме того, транслировались указания Политбюро по партийному руководству «ликвидацией кулачества» и конфискации имущества [Раскулаченные., 1993, с. 29-30].
Директивы вышестоящих партийных инстанций в течение первой половины февраля по иерархическим «ступеням» спускалась вниз. До районов эти директивы в виде указаний местных партийных органов дошли в середине февраля. Например, инструктивное письмо секретаря Верхне-Камского окружкома ВКП(б) В. А. Казубовского секретарям райкомов партии о порядке проведения мероприятий по «ликвидации кулачества как класса» датировано 17 февраля 1930 г. В нем описывается подход к делению «кулаков» на категории, утвержденный постановлением ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. и конкретизируется содержание и порядок проведения мероприятий по «ликвидации кулаков» в Верхне-Камском округе. В частности, разъяснялось, что «кулаками 1-й категории» будут заниматься органы ОГПУ, которые самостоятельно установят их количество и проведут «операции». «Кулаков 2-й категории» за пределы области высылать не собирались, ограничившись перемещением на север округа. Определение их количества по районам закреплялось за окрисполкомом. Составление же списков выселяемых, равно как и списков расселяемых по 3-й категории, становилось прерогативой райисполкомов в районах сплошной коллективизации. Эти списки следовало составлять «на основе постановлений батрацко-бедняцких собраний и собраний колхозников» и посылать на утверждение окрисполкома20.
Изложенный в инструктивном письме способ определения «кулаков» второй и третьей категорий демонстрирует подход к раскулачиванию как методу «социальной инженерии», а не к публично заявленной форме борьбы с врагом советской власти: крестьянские хозяйства становились «кулацкими» в соответствии с порайонной разверсткой. Объективные признаки предполагалось привязывать к конкретным хозяйствам уже потом: руководителям собраний бедняков или колхозников для выполнения этой разверстки необходимо было проявить свою креативность при проведении собраний либо, на худой конец, при составлении их протоколов.
Рассматриваемое инструктивное письмо также содержало подробные инструкции по конфискации «кулацкого» имущества. В частности, рекомендовалось оставлять семьям, выселяемым по второй категории, «лишь самые необходимые предметы дальнейшего обихода (белье, теплая одежда, постельные принадлежности, посуда), лесозаготовительный и строительный инструмент на каждого взрослого члена семьи», а также продовольствие на три месяца и деньги в размере не более 250 руб. на семью. На время следования до места расселения оставлялась лошадь, которую далее забирала комендатура. За расселяемыми по третьей категории (внутри районов на худшие земли) предписывалось сохранять «минимум с/хозяйственного живого и мертвого инвентаря, часть строений и домашние вещи для ведения хозяйства на новых участках». Определялось, что «места для расселения кулаков внутри районов (по 3-й категории) отводятся окрисполкомами и расселение их производится небольшими поселками, управление которых осуществляется специальным комитетом (тройками) или уполномоченными, назначаемыми райисполкомами и утверждаемыми окри-
сполкомами». С особой скрупулезностью оговаривались способы воспрепятствовать «кулакам» воспользоваться принадлежащими им денежными средствами. Устанавливалось, что «Облигации, сберегательные книжки и другие ценные бумаги у кулаков всех 3-х категорий отбираются», «Всякая выдача высылаемым кулацким хозяйствам их вкладов в сберкассах, а также выдача ссуд под залог облигаций в районах сплошной коллективизации безусловно прекращается», «Воспрещается возврат и выдача облигаций по подписке в рассрочку, а также выдача страховых сумм за пожарные убытки и за падеж скота», «Вклады и паи кулаков всех 3-х категорий в кооперативных объединениях передаются в фонд коллективизации бедноты и батрачества»21.
К концу февраля 1930 г. модель раскулачивания, с учетом ряда инструкций и практического опыта в основном сформировалась. После составления списка «кулаков» уполномоченные исполкомов организовывали собрания бедноты, колхозников и общегражданские собрания, которым формально предоставлялось право решать кто «кулак», а кто - нет22, далее персональные списки «кулаков» утверждались президиумом или пленумом сельсовета (эти же органы должны были составить личные карточки и характеристики «кулаков», справки об их хозяйствах), потом тройкой или президиумом райисполкома и, наконец, окрисполкомом. Во второй половине февраля по округам и районам уже были составлены разнарядки для выселения по второй и третьей категории, на основании которых тройки райисполкомов проводили свою селекцию, утверждая сначала списки «кулаков» второй категории. Например, в Добрянском районе тройка завершила выселение по второй категории к 23 февраля и начала подготовку материалов на «кулаков» третьей категории23.
Процедура раскулачивания обычно начиналась еще до вынесения окончательного решения. Как правило, уже на следующий день после принятия решения о раскулачивании собранием бедноты на дом к обреченному крестьянину являлись члены сельсовета в сопровождении милиционера, которые производили обыск и опись имущества. Описанное имущество оставалось на хранении у крестьянина (если глава семьи отсутствовал, то у членов его семьи), расходовать что-либо без особого разрешения запрещалось. Часть имущества могла быть конфискована.
Четвертого февраля 1930 г. появилась секретная инструкция Президиума ЦИК СССР, в которой «в целях решительного подрыва влияния кулачества» и «подавления всяких попыток контрреволюционного противодействия» ОГПУ предписывалось выселить «кулацкий актив» в отдаленные местности, расселить «остальных кулаков» в пределах района, в котором они проживают на новых, отводимых им за пределами колхозных хозяйств, участках (ст. 1). Инструкция предполагала выселение примерно 3-5% от всего числа крестьянских хозяйств (ст. 2). В районах коллективизации, согласно инструкции, у «кулаков» конфисковывались «средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия производственные и торговые, продовольственные, кормовые и семенные запасы, излишки домашнего имущества, а также и наличные деньги». Из наличных денег для обустройства на новом месте был установлен лимит «до 500 рублей на семью» (ст. 5).
Несмотря на ряд директив о недопустимости раскулачиваний бедняков и середняков, в действительности раскулачивали и выселяли часто тех, кто даже по выработанным критериям никак не мог быть причислен к «кулакам». Так, в информационном письме Верхне-Камского окружкома ВКП(б) в Уральский обком партии о ходе коллективизации и раскулачивания в округе по состоянию на 27 марта 1930 г. указывалось, что «часто попадали в списки выселяемых такие «кулаки», у которых 8 человек семьи, одна корова, одна лошадь, и платит 8 рублей налогу, есть беднее»24.
Для проведения выселения, начавшегося в феврале 1930 г., составлялись порайонные планы, для руководства им были сформированы районные тройки, состоявшие, как правило, из уполномоченного окружкома ВКП(б) и окрисполкома, секретаря РК ВКП(б) и председателя райисполкома. Организацией выселения занимались уполномоченные райисполкомов вместе с председателями и членами сельсоветов, а также участковыми милиционерами, которые в указанное время должны были обеспечить погрузку выселяемых с имуществом на подводы и обеспечить работу комиссий по передаче имущества выселяемых колхозам. Председатели сельсоветов должны были лично, следуя верхом, сопровождать обозы (вместе с возчиками-конвоирами) и «сдавать» выселяемых в месте сбора - как правило, в райцентре25.
В реальности при выселении часто царила неразбериха. Многие местные руководители, запутавшись в многочисленных директивах, не могли четко выполнить предписания по выселению намеченного количества семей. То не были подготовлены документы. То отобранными оказывались те, кто не соответствовал установленным социально-экономическим признакам. То приходи-
лось для отправки выселяемых забирать из колхозов лошадей, поскольку лошади выселяемых ранее уже были конфискованы и переданы в колхоз. То в день отправки выяснялось, что главы выселяемых семей на лесозаготовках, а без них выселять запрещалось. То разгласят секретную информацию о том, кого и когда будут забирать и отправлять. В Чермозском районе дошло до того, что председатель РИК, не сумевший найти кандидатов на выселение, попросил представителя ОГПУ «как-нибудь... подобрать 10 кулаков»26. В то же время в ряде районов выселение прошло организованно, без серьезных эксцессов.
В многочисленных свидетельствах предстают трагические судьбы тысяч крестьянских семей. Поскольку операции по выселению проводились в зимнее время, большинство людей получили простудные заболевания в пути. Дети, старики, женщины умирали, не выдержав тягот высылки и трудностей обживания на новом месте, поскольку людей часто просто выбрасывали в заснеженные болота, в холодные бараки, оставляли без продовольствия и медобслуживания. Так, согласно сводке от 30 января 1930 г. по Верхне-Камскому округу в Соликамск выслано 400 семей «своих» кулаков. Окружком требовал принять 14 тыс. семей иногородних кулаков и еще разместить 37 тыс. На местах же готовы были принять только 2 тыс. семей. Медпункт вмещал всего 40 коек27.
В марте 1930 г., в связи с угрожающим нарастанием крестьянского недовольства, политика коллективизации частично претерпевает изменения, начался новый этап сплошной коллективизации.
Постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозной движении» от 14 марта 1930 г. ориентировало все парторганизации на строгое соблюдение принципа добровольности в колхозном строительстве, требовало прекратить принудительное обобществление жилых построек, мелкого скота, птицы, покончить с раскулачиваниями середняков, членов семей сельских учителей, военнослужащих, бывших красных партизан и т.д. Эти ориентиры легли в основу директив региональных и местных властей по ограничению административного произвола28.
Более внимательным стало отношение руководителей региональных органов власти (областных и окружных) к определению подлежащих раскулачиванию. При окрисполкомах заработали комиссии, рассматривающие материалы на «кулаков» второй и третьей категории. Важнейшим ориентиром для них становится размер уплачиваемого сельхозналога. Например, в марте 1930 г. комиссия Пермского окрисполкома, рассмотрев около 160 дел крестьян, планируемых для выселения по третьей категории, приняла положительное решение только по 51. Остальные были отклонены «как не подпадающие под признаки кулацких хозяйств» на том основании, что эти хозяйства платили сельхозналог в размере 30, 23 или даже 3,78 руб.29
Согласно официальным директивам, меры грубого насилия должны были уступить место политической агитации, обещаниям льгот и помощи колхозам, при усилении налогового давления на единоличников. Однако решающую роль в колхозном строительстве продолжали играть принудительные меры. С одной стороны, усилилось налоговое давление на единоличников, они получили повышенные задания по хлебозаготовкам. С другой стороны, и на новом этапе продолжались раскулачивания, по несколько измененной модели, с меньшей долей стихийности.
В итоге при разнарядке Уралобкома на раскулачивание 900 хозяйств, только в Пермском округе к лету 1930 г. лишили имущества и выслали 3325 человек. В целом по Уралу за первое полугодие 1930 г. было подвергнуто раскулачиванию до 30 тыс. семей, выслано за год 13855 семей [Иванова, 1998, с. 54; Плотников, 1993, с. 159].
Аналогичные процессы происходили по всей стране, обнаруживая местную специфику [Трагедия..., 2000; Ивницкий, 1996; Плотников, 1993 и др.]. Политическое руководство страны во главе с И. В. Сталиным контролировало процесс социальных преобразований на селе в целом, довольно часто провоцируя инициативу местных властей с последующей коррекцией курса различными директивами.
Примечания
1 Государственный архив новейшей истории Пермского края (далее - ПермГАНИ). Ф. 200. Оп. 1. Д. 362. Л. 20.
2 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 2-3.
3 Государственный архив Свердловской области (далее - ГАСО). Ф. р-148. Оп. 5. Д. 24. Л. 2-4.
4 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 3-4.
5 Там же. Л. 4-5.
6 Государственный архив Пермского края (далее - ГАПК). Ф. р-314. Оп. 1. Д. 5. Л. 26, 192, 42; Ф. р-176. Оп. 4.
Д. 11. Л. 9, 11, 314, 318, 331, 332.
7 ГАПК. Ф. р-608. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-4 об.
8 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 18. Л. 164; Д. 131. Л. 45-45 об.
9 Там же. Д. 124. Л. 112-115.
10 Там же. Л. 34, 34 об.
11 Там же. Л. 33.
12 Там же. Д. 18. Л. 154; Центр документации общественных организаций Свердловской области (далее -ЦДОО СО). Ф. 4. Оп. 8. Д. 54. Л. 302-303.
13 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 109-115.
14 Там же. Л. 50.
15 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 112-115.
16 Там же. Ф. 200. Оп. 1. Д. 404. Л. 261 об.
17 Там же. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 112-115.
18 Там же. Д. 18. Л. 184-185 об.
19 Установки бюро Уралобкома ВКП(б) относительно количества выселяемых семей и округов в этом документе не полностью совпадают с установками бюро, зафиксированными в протоколе заседания бюро Ура-
лобкома ВКП(б) от 31 января 1930 г. В этом протоколе общее количество выселяемых - 15200; при этом для Верхне-Камского округа дается разнарядка по выселению 200 семей, для Коми-Пермяцкого - 100 семей. // ЦДОО СО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 54. Л. 90-91.
20 ПермГАНИ. Ф. 156. Оп. 1. Д. 276. Л. 25.
21 Там же. Л. 25-26.
22 Проведение всех трех типов собраний требовалось, согласно инструкциям. Во всяком случае, постановления этих собраний требовались для оформления выселений. Однако при рассмотрении комплекса отложившихся в архивах документов возникают сомнения в том, что все эти собрания проводились и при проведении их был необходимый кворум.
23 ГАПК. Ф. р-608. Оп. 1. Д. 1. Л. 106-109.
24 ПермГАНИ. Ф. 156. Оп. 7. Д. 276. Л. 68.
25 ГАПК. Ф. р-302. Оп. 3. Д. 50. Л. 1-3.
26 ПермГАНИ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 18. Л. 149-155.
27 Там же. Ф. 156. Оп. 1. Д. 18. Л. 20, 276.
28 Там же. Д. 276. Л. 59-59 об.
29 Там же. Ф. 2. Оп. 7. Д. 124. Л. 55-57.
Библиографический список
Бедель А. Э., Славко Т. И. Из истории раскулаченных спецпереселенцев на Урале в первой половине 30-х гг. // Раскулаченные спецпереселенцы на Урале (1930-1936 гг.): сб. док. Екатеринбург, 1993. Иванова М. А. «Великий перелом». Коллективизация: цели и результаты (по материалам Урала и Прикамья) // Ретроспектива. 2010. № 3.
Иванова М. А. Коллективизация в Прикамье: насилие без границ // Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Пермь, 1998.
Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996.
Общество и власть. Российская провинция. 1917-1940. Пермский край: документы и материалы. Т. 1. Пермь, 2008.
Плотников И. Е. Как ликвидировали кулачество на Урале // Отеч. история. 1993. № 4.
Политические репрессии в Прикамье. 1918-1980 гг.: сб. док. и материалов. Пермь, 2004. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 г. // Ист. архив. 1994. № 4.
Раскулаченные спецпереселенцы на Урале (1930-1936 гг.): сб. док. Екатеринбург, 1993.
Славко Т. И. Кулацкая ссылка на Урале: 1930-1936. М., 1995.
Собрание законов (СЗ). 1930. № 9.
Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: док. и матер.: в 5 т. М., 2000. Т. 2.
Дата поступления рукописи в редакцию 23.08.2011
