CC BY
148
УДК 81'25
О. О. Туринова
аспирант, преподаватель кафедры переводоведения и практики перевода английского языка переводческого факультета МГЛУ e-mail: ot-marita@yandex.ru
РАСХОЖДЕНИЯ В ФУНКЦИОНИРОВАНИИ ЛИЧНЫХ И ПРИТЯЖАТЕЛЬНЫХ МЕСТОИМЕНИЙ В РУССКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ПЕРЕВОДОВЕДЕНИЯ (исторический аспект)
Автор ставит перед собой задачу - изучить расхождения в функционировании и частотности личных и притяжательных местоимений (далее - ЛПМ) в английском и русском языках с точки зрения теории перевода и оценки качества письменных переводов. В статье приводится краткий сравнительно-исторический очерк местоимений указанных классов в старославянском и древнеанглийском, а также современном русском и английском языках. Цель исследования - доказать, что в результате языковой эволюции в рассматриваемых языках на сегодняшний день существуют типологически обусловленные различия в функционировании и частотности ЛПМ, которые необходимо принимать во внимание при переводе художественной литературы.
Ключевые слова: перевод и переводоведение; личные местоимения; притяжательные местоимения; русский язык; английский язык; частотность; функционирование; сравнительно-исторический анализ.
O. O. Turinova
Postgraduate Student, Lecturer,
the Department of Translation Studies and Translation and Interpreting (the English Language), the Faculty of Translation and Interpreting, MSLU e-mail: ot-marita@yandex.ru
THEORY OF TRANSLATION AND LINGUISTIC STUDIES: IMPLICATIONS OF DIFFERENCES IN THE FUNCTIONS OF PERSONAL AND POSSESSIVE PRONOUNS IN RUSSIAN AND ENGLISH (historical aspect)
The paper aims to provide an analysis of the differences in frequency and function of the Russian and English personal and possessive pronouns, as seen from the angle of theoretical translation studies and translation assessment criteria. The paper gives a brief historical outline of the said pronoun systems in Old Church Slavic and Old English, compared to their modern state and functions.
The hypothesis is that the evolution of the languages in question has brought about certain typological divergences in pronoun frequency and use that should be considered in translation theory and practice.
Key words: translation theory and practice; personal pronouns; possessive pronouns; Russian; English; frequency and function; comparative historical analysis.
Как известно, в языках разного типологического строя схожие лексико-грамматические категории имеют различия с точки зрения функционирования. Эти расхождения следует принимать во внимание при переводе, а также при оценке качества переводов.
ЛПМ как подкласс категории местоимений являются важной системообразующей частью английского и русского языка. Однако в силу особенностей истории и типологических свойств этих языков существуют функциональные и частотные расхождения в употреблении местоимений двух названых разрядов.
Исследование этих расхождений с позиций лингвистического переводоведения подразумевает выработку критериев для сопоставления функционирования ЛПМ в современном языке. В статье предпринимается попытка осветить данные вопросы с общелингвистической и эволюционной точек зрения, а именно: рассмотреть роль ЛПМ в языковой системе в целом (а); дать краткий очерк упомянутых разрядов местоимений в системе старославянского (б), современного русского (в), древнеанглийского (г) и современного английского (д) языков, а также оценить имевшие место изменения с типологической точки зрения (е). Все это вместе должно подвести нас к проблеме учета расхождений в функционировании и частотности ЛПМ в произведениях англо- и русскоязычной художественной прозы, а также переводных текстов.
Местоимение можно справедливо назвать одной из самых неоднозначных и неопределенных лексико-грамматических категорий, которая вызывает интерес у исследователей на протяжении долгого времени. В отличие от имен, класс местоимений закрыт - в него входит ограниченное число единиц, однако границы его размыты, так как разные ученые объединяют под этим названием различные категории слов. Опыт исследования местоимений как класса в лингвистической науке обширен. Свой вклад в описание данной категории внесли, в том числе, такие известные ученые, как А. А. Потебня, А. М. Пешковский,
Л. В. Щерба, В. В. Виноградов и др., однако сегодня в определении основных функций и семантико-грамматических характеристик местоимения по-прежнему есть расхождения.
Местоимения представляют большой интерес для языковедов как универсальная категория. Они примечательны своей грамматической неоднородностью: так, местоимения способны замещать имена существительные, прилагательные и числительные. ЛПМ занимают важнейшее место в структурной сетке языка и играют главную роль при обмене информацией.
По мнению некоторых лингвистов, местоимения - не изначально лексические компактные единицы, погруженные в синтаксис, а некие морфологические, преобразованные в ходе эволюции, структуры со сложными синтаксическими функциями. Их внешняя форма образовалась в результате различных морфологических операций. Таким образом, референциальная и дейктическая природа местоимений - не их исконно-примитивное свойство, а качество, проявившееся в результате эволюции их дистрибуции. Кроме того, местоимения с точки зрения функционально-структурного синтаксиса - не грамматически независимая категория, а категория, сформировавшаяся посредством грамматических операций применительно к структурам синтаксиса [13, с. 15].
ЛПМ играют важную роль в выражении картины мира посредством языка. Семантически в категории личных местоимений можно выделить компонент личности или предметности, у притяжательных - посессивности, у обоих - дейктический, и нигде - номинативный аспекты. Как естественные, так и искусственные программные языки описывают окружающую нас реальность, при этом именно человеческие языки отличаются эгоцентричностью, т. е. «привязкой» к участникам коммуникативного акта. Указание на предметы / лица и отношения между ними повсеместно присутствует в дискурсе.
Немецкий исследователь Карл Бюлер замечает, что указание является одной из базовых и древнейших категорий человеческого сознания, которая нашла свое отражение и в языке [2]. Дейксис - универсальная категория, отмечаемая практически во всех языках, однако набор и частотность различных способов ее выражения варьируются от языка к языку. Особенно большие возможности для проникновения в менталитет и культуру того или иного языкового сообщества предоставляет дейксис личного пространства, формирующийся при
помощи личных местоимений. Это касается как выбора конкретного местоимения, так и их частотности и позиции в речи.
Так, в основе статьи, составленной учеными Мичиганского университета и Национального университета Сеула, лежит гипотеза о тесном переплетении так называемых культурных типажей и выбора местоимений. Они доказывают, что выбор той или иной местоименной формы может определяться культурой - индивидуалистической или коллективной, и наоборот. Свободнее эта тенденция проявляется в таких языках, как японский или корейский, где варианты множественного и единственного числа присутствуют в самой парадигме; в интересующих нас английском и русском выбор определяется, скорее, грамматическими факторами. Однако даже в английском нередки ситуации, когда говорящий показывает свою близость к другим людям, их включенность в концепт «себя». Например, носители английского языка тяготеют к предпочтению местоимений мн. ч. (мы, наш), чтобы выразить соболезнование или, наоборот, разделить общую радость, а также указать на степень близости в отношениях с брачным партнером (цит. по: [8]).
Независимые исследователи Р. Симмонс, П. Гордон и Д. Чамблесс доказывают, что большое количество личных местоимений ед. ч. 2-го лица в речи супругов вызывало более негативные эмоции, в то время как предпочтение местоимений мн. ч. 1-го лица способствовало разрешению конфликтных ситуаций. Последний случай также свидетельствует о большей удовлетворенности браком обоих супругов [11].
Кроме того, американский психолог Дж. Пеннбейкер доказывает, что наблюдение за частотностью и выбором лица и числа личных местоимений при описании трагических событий, взаимоотношений с близкими людьми и т. д., помогает отслеживать улучшение или ухудшение душевного здоровья испытуемого [10].
Аномальное употребление личных местоимений, изменение их частотности и ошибки в речи (у носителя языка) часто свидетельствуют о сдвиге в дейктическом поле говорящего, ухудшении восприятия и запоминания связной информации. Так, в исследовании Э. Уотсона и коллег утверждается, что люди, предрасположенные к развитию шизофрении, употребляют в своей речи больше местоимений 2-го лица ед. ч. [12]. Повышенная частотность показательна также для страдающих болезнью Альцгеймера: ученые из университета Южной
Калифорнии [7] пишут, что речь таких больных, как правило, полна «пустых», часто употребляемых слов, не имеющих четкого референта. Понимание дискурсивных ролей говорящего и слушающего нарушено и у аутистов, о чем свидетельствует обратное (реверсионное) употребление личных местоимений, в основном, 1-го и 2-го лица [9].
Из вышесказанного можно сделать вывод, что результаты изучения психических мотиваций при выборе и использовании местоимений у разных исследователей не всегда однозначны. Тем не менее не подлежит сомнению тот факт, что нарушение душевного здоровья влечет за собой изменения в речи и, прежде всего, аномальное употребление личных и притяжательных местоимений как основных разграничителей внутри дейктического поля говорящего, что лишний раз подтверждает первостепенность этих двух местоименных классов.
Приведенные выше исследования касались живой речи. Объектом данного исследования является язык художественной литературы, который, по нашему мнению, сопоставим с общеязыковыми нормами и с картиной функционирования, дистрибуции и частотности местоимений. В качестве материалов исследования нами были отобраны произведения англо- и русскоязычной современной прозы. Данный временной период особенно интересен с точки зрения синтеза общеязыковой нормы и инновационных тенденций современности. Художественная проза XX в., с одной стороны, дает представление об устоявшейся литературной традиции и, с другой - позволяет выявить сдвиги в употреблении личных и притяжательных местоимений, поэтому такой выбор представляется нам наиболее сбалансированным.
Попытаемся путем сопоставления систем ЛПМ в русском и английском языках выявить важные для нас различия. Эти системы формально схожи в современном русском и английском языках, однако разница в истории и типологическом состоянии языков ведет к расхождениям в их функционировании. Чтобы понять суть этих расхождений и оценить их значение с точки зрения лингвистического переводоведения, обратим внимание и на состояние ЛПМ в языках-предшественниках, т. е. старославянском и древнеанглийском.
Исторический путь языка, его тип и стадия развитости вообще влияют на особенности местоименных категорий. Так, Ю. А. Левицкий и Г. А. Шамова замечают, что в древних языках отсутствуют отдельные лексемы для обозначения не-участников коммуникации (т. е.
3-го лица), зато наличествуют маркеры двойственного числа и дозволяется более свободное употребление личных местоимений в роли подлежащего [3, с. 52-53].
В древнейшие времена за исходный класс местоимений принималась группа маркеров дейктических значений, которые сопровождали разного рода указательные тексты и в процессе языковой эволюции, а также под влиянием своего окружения переходили в другие разряды [5, с. 5]. Сегодня в современной местоименной системе на первый план выходит взаимодействие этих языковых единиц с другими элементами текста (в том числе разного уровня и масштаба) и функция актуализации разных типов отношений внутри текста.
Личные местоимения были призваны индивидуализировать смысл онтологического понятия или действия для выражения конкретной идеи еще в сознании примитивных народов. До сегодняшнего дня они служат для дополнительной актуализации глагольной категории лица и референциальной конкретики существительного. Эта древнейшая единица языка обладает высокой частотностью и естественностью употребления, а ее лексикологическая простота, если не скудность, способствует легкой «агглютинации» в речи.
В обоих рассматриваемых языках состав личных местоимений примерно одинаков: это местоимения 1-го лица, указывающие на говорящего или группу лиц, включающих говорящего, 2-го лица -слушающего(-их), и местоимения 3-го лица, ориентированные на лица и предметы, не задействованные в данном речевом акте. Таким образом, в данной категории можно выделить две главные оппозиции: «участия / неучастия в речевом акте» и «производителя / адресата речи» [6, с. 13]. Смысловые оппозиции, связанные с противопоставлением форм по числу и лицу в рассматриваемых, а также во многих других индоевропейских языках, одинаковы.
Типологически старославянский (в данном случае мы не станем разграничивать термины «старословянский», «церковнославянский» и «древнерусский») относится к синтетическим языкам с развитой морфологией. К моменту появления восточнославянской письменности синтаксические конструкции первых письменных памятников отличались неорганизованностью, поэтому структурную роль местоимений в них трудно переоценить.
Морфология личных местоимений здесь была во многом богаче, чем у той же категории в современном русском языке. Составляя
дейктическое ядро древней местоименной системы, они, в частности, обусловили грамматическое противопоставление непосредственных участников коммуникации и лиц за ее пределами. Уже в тот период оформились основные ЛПМ с упомянутыми нами главенствующими функционально-семантическими компонентами (говорящий - слушающий). В тот же период отмечаются такие критерии этого разряда, как отнесенность лица к коммуникации и удаленность других лиц от ее эпицентра.
Старославянские личные местоимения были примечательны наличием двойственного числа (к^ для 1-го лица, кл для 2-го), изменения по четырем падежам (и. п., д. п., в. п. и п. п.) и, в некоторых падежах, двух рядов форм - полных и кратких (меня - ма, тобя - та), которые на сегодняшний день исчезли (за исключением некоторых говоров). Древние формы р. п. мене, теке позднее трансформировались в привычное меня, тебя, однако в родственных славянских языках закрепились в исходном виде. Отмечалось отсутствие омонимии форм у местоимений 1-го лица двойственного числа в и. п. и в. п.
У данных местоимений не было категории рода. Не было и специальных форм для обозначения 3-го лица - вместо них часто использовались «указательные местоимения, причем выбор их зависит от отношения упоминаемого лица ... к говорящему или слушающему» [3, с. 23]. В косвенных падежах существует две формы склонения: ко второй в результате переразложения основ добавляется начальная «н», если перед формой стоит предлог (говорю ему, пишу к нему).
Притяжательные местоимения служат для целей «референции и характеризуются наличием семантического компонента "притяжа-тельность"» [4, с. 3]. Сегодня в русском языке можно выделить до пяти подгрупп притяжательных местоимений:
1) лично-притяжательные местоимения (мой, ваш, твой, наш, его, ее, их);
2) возвратно-притяжательное (свой);
3) вопросительно-притяжательное (чей);
4) отрицательно-притяжательное (ничей);
5) неопределенно-притяжательные (чей-то, чей-либо, чей-нибудь) [там же].
Исходя из соображений близости к личным местоимениям в исследовании мы будем рассматривать только 1-ю и 2-ю подгруппы.
Притяжательные местоимения в старославянском, как и в современном русском, по составу соотносились с личными. Примечательно, что в отличие от английского, «в функции определителей (притяжательные местоимения) часто заменяются д. п. личного местоимения» [3, с. 50] - сын твои = сын тебе - причем данная стилистически маркированная функция сохраняется и в современном русском языке.
Как отмечалось выше, сегодня русские местоимения можно считать результатом исторического процесса. По словам Р. Д. Уруновой, «в ходе эволюции системы языка местоимения изменили свою функциональную природу и из дейктических актуализаторов модифицировались в элементы, обладающие качеством структурной связки» [5, с. 38].
Принято считать, что в современной русской грамматике личные местоимения входят в состав разряда местоимений-существительных и обладают всеми соответствующими грамматическими категориями (род, число, падеж), однако в несколько измененном виде. Русские местоименные парадигмы уникальны - как по количеству входящих в них единиц, так и по большому числу супплетивных основ. Более развитая, чем в английском, общеязыковая морфология влечет за собой ряд интересных стилистических употреблений. Например, род у местоимений 1-го и 2-го лица определяется скорее синтаксически, чем морфологически (я скромен / скромна, ты умен / умна). При этом в индивидуальном, личностном значении возможно согласование русских личных местоимений по среднему роду (мое «я», нежное «ты», я [солнце] царевны не видало).
Лишь вскользь упомянем и о таких стилистических функциях личных местоимений, как «"мы" величия», «"мы" скромности», так называемое врачебное "мы", «подобострастное "они"».
Примечательны и структуральные ограничения заместительной функции местоимений: например, нельзя замещать существительные в назывных предложениях, в роли квалифицирующего сказуемого (в дефинициях), временных отношений (встать с утра) и количественных параметров (горько до слез) и т. д. Нельзя заместить местоимением имена существительные в данных примерах: обнять за талию, дед по матери, быть под надзором, ходить в чинах, умереть с тоски (но уйти из-за меня).
М. А. Шелякин замечает, что в разговорной речи «форма среднего рода "оно" встречается в значении местоимения "это"» [6, с. 15].
Оно, конечно, странно, что, видя вас в первый раз, я начинаю с вами очень
важный решительный разговор (А. Островский).
Заметим, что в этой функции оно приближается к английскому безличному местоимению и. Здесь же следует указать случаи написания «Вы» с прописной буквы при вежливом или официальном обращении на письме.
Итак, в русском языке эволюция местоименной системы отражает его сохранившийся по сей день синтаксический характер. В английском мы сталкиваемся с другой ситуацией. Это связано с тем, что в ранний период язык отличался гораздо большей степенью синтетизма вследствие своего развития из синтетического праиндоевро-пейского языка. Это характеризовало его как язык с более свободным порядком слов, в том числе как объектных, так и субъектных личных местоимений. Сегодня английский можно с уверенностью отнести к языкам аналитического строя.
На эволюцию местоимений в английском, их вид и позиционные свойства влияло множество факторов, включая ошибки писцов и взаимодействие с англо-норманнской орфографической традицией [1, с. 7]. Из морфологических особенностей древнеанглийских личных местоимений следует отметить наличие форм двойственного числа для 1-го и 2-го лица (оппозиция «пара - множество» вообще характерна для архаичного сознания); местоимения 3-го лица возникли из указательных местоименных основ, причем тогда же наметилось разделение по родам, но только в единственном числе (вспомним, что в русском такая черта была свойственна и местоимениям 3-го лица мн. ч. - устаревшее ныне «оне» ж. р., однако собственно в древнерусский период форма употреблялась только как диалектное новообразование, а в литературный язык вошла позже - в XVIII в.).
Гораздо шире, чем сегодня, была и падежная парадигма древнеанглийских личных местоимений: насчитывалось четыре формы: именительный, родительный, дательный и винительный. Сегодня у личных местоимений остался только и. п. и так называемый общий, или косвенный, падеж. Свойственный всем древним языкам супплетивизм основ наблюдается и здесь в 1-м и 2-м лице.
Древнеанглийские притяжательные местоимения происходят из формы р. п. личных местоимений. Притяжательные местоимения 3-го лица не склонялись, а местоимения первых двух лиц повторяли
модель сильного склонения прилагательных. Примечательно, что существовало также возвратное притяжательное местоимение sin, общее для всех родов 3-го лица, которое склонялось также по сильному типу и могло соотноситься как с единственным, так и со множественным числом. Это, в некотором роде, более узкий аналог русского «свой», однако местоимение, по-видимому, довольно рано исчезло из речи.
В целом картина очень напоминает ситуацию в старославянском и других древних индоевропейских языках (готский, латынь).
В среднеанглийский период (XIII в.) местоименная парадигма начинает разрушаться параллельно с именной: полностью исчезает двойственное число, отпадает согласование в роде и падеже определения с определяемым словом. Увеличивается общее количество разрядов местоимений.
В современном английском языке и по составу, и по морфологическим признакам система гораздо проще, нежели в древности. Так, практически вышло из живого употребления личное местоимение 2-го лица ед. ч. Thou - как архаизм оно встречается только в диалектной или поэтической речи - заменяется формой мн. ч. you, расширяется внутрипарадигменная омонимия. Местоимение you для разных референтов графически никак не маркируется - ср. «ты», «вы» и «Вы» (отсюда при передаче английских обращений на русский перед переводчиком часто стоит непростая задача выбора).
Из других различий с русским языком отметим противопоставление по признаку одушевленности / неодушевленности (в русском данный признак грамматически различается только при оппозиции падежных форм существительных). Формально оно выражено тем, что «только названия лиц могут быть заменены местоимениями либо м.р., либо ж. р.» [3, с. 20]. Местоимение it, в свою очередь, по семантике не всегда совпадает с русским оно.
В АЯ местоимение they может использоваться в собирательном значении (They say he's a wonderful fellow), причем его опущение недопустимо, тогда как русское местоимение они в той же функции почти всегда опускается (неопределенно-личные предложения):
Говорят, он парень что надо.
Скажем о тенденции гендерного нейтралитета в случае слов общего рода (judge, child, person), которая в английском языке ощутима
больше, чем в русском, где замещение идет, как правило, по грамматическому роду существительного.
Говоря о современных англоязычных притяжательных местоимениях, вспомним упомянутое нами отсутствие отдельной формы, универсальной для всех лиц, аналогичной русскому «свой». В соответствующих случаях в английском употребляется строго местоимение, производное от лица-обладателя.
Упрощенная морфология отменяет необходимость согласования притяжательного местоимения с его определяемым словом (my book, my table - моя книга, мой стол). С другой стороны, английская парадигма шире за счет различия синтаксически зависимых и самостоятельных форм. (Я потерял свою ручку. - Возьми мою. vs. I've lost my pen. - Take mine instead).
Наконец, общая частотность притяжательных местоимений в английском языке выше, чем в русском: это объясняется узусной обязательностью их наличия там, где в аналогичных случаях в русском языке их чаще всего опускают, т. е. в препозитивной позиции перед существительным.
Он попрощался с сестрой, надел шляпу и, опустив руки в карманы, вышел из комнаты. - He said goodbye to his sister, put on his hat and left the room, his hands in his pockets.
Подведем итоги этого исторического сопоставления. Развитие древнерусской местоименной системы в целом ограничивается незначительными фонетическими изменениями (мною ^ мной) и утратой некоторых морфологических форм, например кратких мя, тя. В английском языке эволюция носит и типологический характер (постепенный переход от синтетизма к аналитизму, упрощение морфологии, исчезновение некоторых форм или их омонимия).
Можно ли исходя из этого сделать вывод, что в местоименной системе русского языка эволюции не наблюдалось? Здесь, скорее, корректнее было бы, на наш взгляд, говорить о неизменном формальном ядре и о развитии функциональных возможностей благодаря языковой практике живых носителей языка, а также писателей и ученых, способствующих формированию литературной нормы в последующие эпохи. Происходит обогащение оттенками смыслов и стилистическими нововведениями, игра с позицией местоимения в предложении, опущение или сохранение форм (помним, что развитая морфология РЯ делает все
это возможным). В то же время строй английского языка ставит авторов в более жесткие рамки, хотя уже в древнеанглийском, как пишет В. А. Бондарь, на синтаксические позиции личных местоимений влияли такие факторы, как стиль и жанр произведения [1, с. 5]. Кроме того, на вынос местоимения в заглагольную позицию в английском влияет семантика, особый смысловой акцент, который хочет сделать автор.
Из всего вышесказанного вытекают основные задачи нашего дальнейшего исследования. Пока хотелось бы лишь наметить их перечень. Важнейшей задачей является анализ частотности употребления ЛПМ в массиве письменных оригинальных и переводных текстов художественной литературы на рассматриваемых языках (1). Представленный нами краткий исторический обзор подводит к необходимости более глубокого изучения современных типологических различий языков, а также выявления их важнейших для нас характерологических черт (2). Также, возможно, следует обратить внимание на авторскую стилистику употребления ЛПМ, расходящуюся с принятой общеязыковой нормой (3). Наконец, нам предстоит построить модели анализа употребления этих местоимений (статистическую, дистрибутивную или комбинированную) (4).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бондарь В. А. Система личных местоимений древнеанглийского языка (на материале корпуса текстов) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. -СПб., 2007. - 21 с.
2. Бюлер К. Теория языка. - М. : Прогресс, 1995. - 501 с.
3. Левицкий Ю. А. Указатели ситуации: Местоимения : учеб. пособие по спецкурсу / Ю. А. Левицкий, Г. А. Шамова. - Пермь, 1965. - 72 с.
4. Миллионщикова О. П. Притяжательные местоимения (опыт семантико-функционального анализа) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1990. - 16 с.
5. Урунова Р. Д. Русские местоимения в функциональном аспекте (синхронно-диахронический анализ) : автореф. дис. ... д-ра филол. наук. -Саратов, 2007. - 46 с.
6. Шелякин М. А. Русские местоимения (значение, грамматические формы, употребление) : материалы по спецкурсу «Функциональная грамматика русского языка». - Тарту, 1986. - 288 с.
7. Almor A. Why Do Alzheimer Patients Have Difficulty with Pronouns? // A. Almor, D. Kempler, M. MacDonald, E. Andersen, L. Tyler. Brain and Language. - 1999. - № 67. - P. 202-227.
8. Jinkyung Na. Culture and First-person pronouns / Jinkyung Na, Incheol Choi // Personality and Social Psychology Bulletin. - 2009. - P. 1492-1499.
9. Lee A. I, You, Me and Autism : an Experimental Study / A. Lee, R. P. Hobson, S. Chiat // Journal of Autism and Development Disorders. - 1994. - Vol. 24, No. 2. - P. 155-176.
10. Pennebaker J. W. Linguistic inquiry and word count : LIWC 2001 / J. W. Pennebaker, M. E. Francis, R. J. Booth. - URL : http://homepage.psy. utexas.edu/homepage/faculty/Pennebaker/Reprints/LIWC2001.pdf
11. Simmons R. A. Pronouns in Marital Interaction. What do "You" and "I" say about Marital Heath / Simmons R. A., Gordon P. C., Chambless D. L. // Psychological Science. - 2005. - Vol. 16, N 12. - P. 932-936.
12. Watson A. R. Use of second-person pronouns and schizophrenia / Watson A. R., Defterali C., Bak T., Sorace A., McIntosh A., Owens D., Johnstone E., Lawrie S. // The British Journal of Psychiatry. - 2012. - P. 342-343.
13. Zribi-Hertz A. Les pronoms. Morphologie, syntaxe et typologie. - Saint-Denis : Presses Universitaires Vincennes, 1997. - 283 p. (Sciences de language.)
