CC BY
65
ее в чистую, бескорыстную любовь к миру, нейший фактор формирования внутренне
людям позволяет расценивать ее не только обогащенной, нравственной (в плане наце-
как способ продолжения рода, но и как важ- ленности на другого) личности человека.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Александрова Р. И. Россия : духовность, философия любви / Р. И. Александрова, Е. А. Кур-носикова. — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 1999. — 176 с.
2. Современная религиозная жизнь России : Опыт систематического описания : в 2 т. — М. : Логос, 2004. — Т. 1 : Православие / отв. ред. М. Бурдо, С. Б. Филатов. — 344 с.
3. Щербакова Г. У ног лежачих женщин : повести / Г. Щербакова. — М. : Вагриус, 2007. — 448 с.
Поступила 25.09.09.
РАННЕЕ ТВОРЧЕСТВО Ф. БРЕТА ГАРТА И ПРОЦЕССЫ МИФОЛОГИЗАЦИИ РЕГИОНАЛЬНОГО СОЦИОКУЛЬТУРНОГО КОНТЕНТА
А. Б. Танасейчук
Статья посвящена исследованию раннего периода творчества американского писателя Фрэнсиса Брета Гарта (1836 — 1902). Автор видит в нем родоначальника региональной литературной традиции и подчеркивает особое значение очерков и новелл писателя в процессах мифологизации регионального социокультурного контента.
Фрагментация, характеризующая культурную жизнь американской цивилизации в исторической динамике ее развития, в значительной степени обусловлена присущим Америке регионализмом. Новая Англия, Средний Запад, Юго-Запад, «Глубокий» Юг, [альний Запад и другие американские регионы имели достаточно средств для региональной социокультурной самоидентифика-
[иалектные особенности американского варианта английского языка, детали одежды, поведения, хозяйственный уклад, социальные институты, фольклор, литературные традиции, мифологизация регионального прошлого, местный патриотизм и многое другое становились ее действенными средствами. На этапах исторического развития американского государства в регионах процессы социокультурной идентификации протекали с различной степенью интенсивности. Но, пожалуй, наиболее «энергично» они развивались на Дальнем Западе США во второй половине XIX в. В связи с тем, что происходило это в рамках «цивилизованного типа культуры» [7, с. 41—80],
наиболее эффективным средством стали разнообразные формы регионального дискурса и среди них — художественная литература.
Среди писателей американского Дальнего Запада особое место принадлежит Фрэнсису Брету Гарту. С его творчеством связаны не только вершинные достижения региональной литературы, но и ее передовые позиции в общенациональной словесности. Именно Брет Гарт, его соратники и современники — Марк Твен, А. Бирс, X. Миллер и др. — стояли у истоков реалистической традиции в литературе США.
Когда писатель очутился в Калифорнии (в 1854 г.), апогей «золотой лихорадки» был уже позади, но на приисках еще кипела золотоискательская вольница, а с прибывавших кораблей сходили новые тысячи старателей и отправлялись по следам «людей 49-го». Вопреки расхожему в отечественной критике мнению, будто Гарт был золотоискателем, в американских источниках этому нет достоверных свидетельств. Казалось бы, писатель представил немало доказательств,
© А. Б. Танасейчук, 2011
і
создав в рассказах и очерках множество золотоискательских коллизий, описав жизнь, быт и нравы старателей. Наконец, существует и «прямое доказательство» — очерк «Как я попал на прииски» (How I Went to the Mines, 1897), где автор * подробно описал место, занятие золотоискательством и сколько золота он нашел. Видимо, на этом произведении основаны представления о старательском опыте писателя. Но, как показывают изыскания Р. Стюарта [11, с. 47 — 50], Гарт многое напутал начиная от топографии и заканчивая деталями. Косвенным доказательством суждений исследователя нам представляется то обстоятельство, что в рассказах и очерках писателя нет «производственного’ процесса», «технологии» извлечения драгоценного металла из земли. Вне зависимости от того, был будущий писатель старателем или не был, его знание жизни этих людей- было исчерпывающим, доскональным. Основным источником стали впечатления, полученные Гартом в течение шести лет (1854--1860 гг.), прожитых в поселках «золотоискательской» Калифорнии. Топография его перемещений хорошо изучена, мы не будем на ней останавливаться, отметим только, что места действия рассказов, повестей и очерков расположены в эпицентре калифорнийской «золотой лихорадки».
Будущий писатель перепробовал много занятий. Среди его профессий — курьер дилижанса, помощник аптекаря и наборщик газеты, но основным приложением сил стало учительство. Эта работа, как оказалось, была не только способом заработать себе на хлеб, но явилась бесценным источником знаний и впечатлений, которые сформировали оригинальный художественный мир, писательскую вселенную. Казалось бы, что может быть более прозаичным, чем жизнь учителя в калифорнийской, глубинке? Но это была особая «глубинка»: Гарт учительствовал в самом сердце недавней «золотоискательской вольницы». Попал он туда в очень важный момент — когда ее герои были еще живы и деятельны, но «вольный» уклад стремительно разрушался под неумолимым напором промышленного капитала. Как наблюдателю учительство давало Гарту неоспоримые преимущества. С одной стороны, он был непосредственно вовлечен в процессы повседневной жизни, хорошо знал не только учеников, но и их родителей, родственников и знакомых, «первых» людей поселка и самых «последних». Ему были ведомы все скрытые пружины существования, конфликты и коллизии, во многие из
которых он был непосредственно вовлечен. С другой стороны, профессия заставляла постоянно перемещаться из поселка в поселок: в одном школу открывали, в другом закрывали, или жители массо-во покидали поселок, потому что поверхностное золото истощилось, и т. д. Одновременная «вовлеченность» и «отстраненность» сообщали взгляду будущего писателя особую зоркость, а его впечатлениям — особую остроту. Постоянные перемещения означали новые встречи, контакты, знакомства — они спо-собствовали накоплению багажа впечатлений. Впоследствии этот «багаж» стал материалом для творчества. Важно также, что в годы учительства Гарт начал активно заниматься журналистикой.
Расцвет журналистики, газетно-журнального дискурса — одна из важных и характерных примет регаональной культурной жизни.. В 1850—1870-е гг. на Дальнем Западе, пожалуй, не было ни одного поселка, где не выходила хотя бы одна газета. Начинающий литератор активно сотрудничал с местными изданиями, публикуя статьи, стихи и очерки. С весны 1860 г. более чем на десятилетие жизнь* и творчество, писателя связаны с Сан-Франциско и с издававшимися там газетами и журналами: Golden Era, Californian, а затем Overland Monthly. Конечно, упомянутые издания не исчерпывали всего круга городской периодики, с которой сотрудничал Гарт, но, безусловно, являются главными. С этими изданиями связаны рост известности и популярности литератора в регионе, формирование и становление его художественной манеры.
Дебют Гарта-новеллиста датируется октябрем 1860 г., когда в Golden Era был опубликован его первый рассказ «Нестоящий человек» (A Man of No Account), далекий от совершенства. Образ главного героя статичен, автор не сумел (или не захотел) показать его характер в динамике. Благородство «нестоящего человека» открывается внезапно, мало мотивировано обстоятельствами и развитием сюжета. Однако художественное несовершенство не должно заслонять очень важного обстоятельства — это был не только первый опубликованный рассказ Брета Гарта, это вообще был первый рассказ, созданный на местном, калифорнийском материале. Необходимо иметь в виду, что о золотоискательской Калифорнии к 1860 г. было написано немало текстов, но среди них не было ни одного художественного произведения — все были документальными [6, с. 129 — 155]. «Нестоящий человек» — не только первый рассказ
Гарта, но первый, предложивший художественное осмысление местных реалий местным автором, действительно знающим тот материал, который он «эксплуатирует».
В том же месяце в газете был опубликован очерк «Ночь в Уингдаме» (Night in Wingdam), чуть позднее — «Наводнение на болоте» (High Water Murk), а в двух декабрьских номерах — большой рассказ «Работа на Красной горе» (The Work on Red Mountain), позднее переименованный автором в «Млисс» и более известный под этим названием. Если «Ночь в Уингдаме» едва ли можно признать удачным опытом, то «Наводнение на болоте» и особенно «Работа на Красной горе», несомненно, принадлежат к числу наиболее выразительных произведений начинающего писателя. Удача «Млисс» во многом была предопределена не только образом главной героини, но и фигурой повествователя — школьного учителя, вместившего личный опыт молодого литератора.
Успех первых произведений Гарта определил вектор его литературного развития. На продолжительное время очерк стал для автора основным жанром. В Golden Era были опубликованы в основном его так называемые «зарисовки с натуры», очерки нравов, автобиографические фрагменты и сценки из жизни обитателей Сан-Франциско.
С газетой писатель расстался в январе 1864 г. К тому времени репутация Гарта как журналиста и литератора в регионе была уже очень высока. Писателя пригласили редактировать только что основанный литературный журнал Californian, который, в отличие от «всеядной» Golden Era, специализировался преимущественно на юморе и сатире. Соответственно изменился и характер публикаций Гарта.
Новацией, которая, как нам представляется, имела глубокий смысл, стало появление целого ряда литературных пародий на авторов, чьи произведения пользовались успехом у широкой читающей публики. Как наиболее удачные отметим «Девяносто девять гвардейцев» (The Ninety-nine Guardsmen, 1865) — пародию на «Трех мушкетеров» А. Дюма; «Мэк-а-Мэк» (Миск-а-Миск, 1865), где писатель, перенеся действие в Калифорнию, пародирует романы о Кожаном Чулке Купера; и «Мичман Бризи» (Midshipman Breezy, 1865) — комический парафраз романа весьма популярного тогда английского писателя-мариниста Ф. Марриэта «Мичман Изи» и других его повествований. Позднее эти и другие пародии Гарт объединил в цикл «Романы в кратком изложе-
нии» (Condensed Novels), став основоположником целой региональной традиции романа-пародии. Ей последовали М. Твен, А. Бирс, Дж. Боумен, Пр. Мал-форд и другие западные литераторы.
При всех неизбежных (тематических, жанровых и т. д.) различиях публикации Гарта в «Эре» и «Калифорнийце» имели нечто общее, прежде всего «региональный дух». Обращался писатель к настоящему или к прошлому — это было региональное прошлое и настоящее. В легендах и зарисовках с натуры — повсюду Брет Гарт видел свое, неизменно подмечая курьезные, необычные, поучительные или трагические, но именно здешней жизни органично присущие детали, ритуалы и нюансы. Да и в интересе к романам-пародиям мы склонны видеть не только одну из черт местной литературной жизни, но и реализацию скрытого (возможно, до конца и не осознаваемого автором) стремления дистанцировать региональные литературные процессы от мировых и национальных.
В творческой активности Гарта того периода можно и нужно видеть важные слагаемые становления литературы «местного колорита». Конечно, во многом писатель еще был неофитом. Он только искал материал, темы, формировал героя и на этом пути нередко уходил в сторону, обращался к «случайным» темам и сюжетам. В таком «рассеянии» — неизбежный путь любого художника, и Брет Гарт в этом смысле не был исключением. Окончательное возвращение к темам и образам золотоискательской Калифорнии произошло после того, как на востоке США отгремели последние залпы гражданской войны — во второй половине 1860-х гг.
За минувшие несколько лет писатель превратился в крупнейшую фигуру в литературе региона. Об этом говорит не только факт, что Гарта пригласили редактировать Californian, а материалы за его подписью публиковали The Morning Call, The Daily Evening Bulletin, Alta California, The Daily Chronicle, San Francisco News Letter — крупнейшие и наиболее влиятельные газеты Сан-Франциско [И, с. 145], но и то, что на него обратил внимание Антон Роман — человек, с именем и деятельностью которого связано начало книгоиздания на Дальнем Западе. Именно он превратил издание книг местных авторов в прибыльный бизнес, первым увидел, что калифорнийская литература существует как явление, вызывает интерес, востребована и может стать источником дохода.
Первой книгой, которую издатель поручил составить Гарту (чье имя на титуле, как он считал, должно было обеспечить успех книге), была антология стихотворений калифорнийских поэтов. Она получила знаменательное (в духе региона) — «геологическое» заглавие: «Обнажение горных пород. Извлечения из калифорнийской поэзии» (Outcroppings, Being Selections of California Verse, 1866). Хотя, как вспоминал Гарт в написанном много лет спустя очерке «МЬя первая книга», реакция на ее выход была, неоднозначной — слишком многих ему удалось обидеть, не включив стихи в антологию. Тем не менее успех был поразителен: весь тираж раскупили сразу [11, с. 131 — 132], За выходом поэтической антологии последовали книги самого Гарта. Сначала был издар сборник «Романы в кратком изложении и другие произведения» (Condensed Novels and Other Papers, 1867). В трехсотстраничный том писатель включил собственно «романы», «богемные очерки», «калифорнийские легенды» и «Ночь в Унгдэ-ме», т. е. почти все^что было создано им за шесть лет в Сан-Франциско. Вскоре издательство Романа выпустило и. сборник стихотворений Гарта «Исчезнувший галеон» (The Lost Galeón and Other Tales, 1867).
Первые книги автора стали первыми собственно калифорнийскими книгами, и это нельзя оставить без внимания. В то же время темы и герои Дальнего Запада, которых Гарт первый вывел на литературную орбиту, начали появляться на страницах произведений других авторов. Ф. Брета Гарта можно считать настоящим пионером «западной темы» и в поэзии. В качестве примеров приведем рассказы М. Твена «Знаменитая скачущая лягушка из Калаве-раса» (1865) и П. Малфорда «Жизнь и приключения Барни Мак Брайера, убийцы» (1866). Очень мощно с темой Запада тогда же выступили в поэзии X. Миллер, Ч. У. Стоддард, А. Кулбрит, другие поэты Дальнего Запада. В «западных» рассказах М. Твена доминировала юмористическая стихия, П. Малфорд интерпретировал ее в остросатирическом ключе, но эти факты можно считать знаменательными. Как видно с дистанции времени, нужно было нечто более определенное и «осязаемое», чтобы идеи и образы, насыщавшие воздух, которым дышали калифорнийские писатели, обрели конкретные художественные очертания. Эта «конкретика» также оказалась непосредственно связана с коммерческим гением Антона Романа.
В 1868 г. А. Роман дал старт проекту,
который сыграл огромную роль в формировании Гарта-писателя и сообщил энергичный импульс всему развитию региональной литературы. Конечно, целью издателя едва ли было нечто большее, нежели извлечение прибыли: человек дела, он замышлял коммерческий проект, который должен был окупиться. Дело увенчалось успехом, а «побочный» — художественный (для нас куда более важный) — эффект оказался его следствием. Речь идет о журнале Overland Monthly. Он задумывался издателем -как западный аналог респектабельного Atlantic, Monthly [9, с. 97]. Как и нью-йоркское издание, он должен был стать высококачественном литературным журналом. Для сотрудничества приглашались лучшие писатели, журналисты и художники-иллюстраторы.. Издание изначально позиционировалось как западное по духу, и дух этот с его страниц должен был — силами региональных журналистов, поэтов и прозаиков, ху-дожников-иллюстраторов и, наконец, редактора, твердой рукой направляющего сотрудников, — донесен, до американских читателей, обитающих вне. Дальнего Запада. В рекламном проспекте одну из главных задач нового журнала А. Роман обозначил так: показать особенности жизни Запада и черты сложившегося здесь общества [12, с. 261]. Главным редактором стал Ф. Брет Гарт.
Несколько лет, что Брет Гарт возглавлял Overland Monthly, были очень важны как для развития художника, так и для эволюции словесности Дальнего Запада — в ее движении от «местного колорита» к региональной литературе. Этапным событием в обоих смыслах представляется публикация во *втором номере журнала рассказа «Счастье Ревущего Стана» (The Luck of Roaring Camp, 1868). Произведению суждено было стать не только точкой отсчета нового периода в творчестве писателя, но и истоком новой жанровой модификации — так называемого «безыскусного рассказа» — сначала в региональной, а затем и в национальной литературе. С этим рассказом в американскую художественную литературу пришел принципиально новый «человек 49-го». Этот герой, которого Брет Гарт нарек «аргонавтом», стал центром сюжетов, героизирующих и мифологизирующих региональное прошлое и превратился, по сути, в героя мифического. В эссе «Возникновение „короткого рассказа“» (The Rise of Short Story, 1899) писатель утверждал, что написал «Счастье Ревущего Стана», удрученный качеством материалов первого номера жур-
нала [2, с. 203]. Соответствует это действительности или нет, не столь важно. Важнее другое. С этим рассказом в литературу вошел целый ряд революционных по характеру явлений и художественных новаций.
Поскольку мы рассматриваем рассказ как важный этап в творчестве писателя и в развитии региональной литературной традиции, необходимо остановиться на нем особо. Фабула повествования погружает читателя в атмосферу апогея калифорнийской «золотой лихорадки»: время действия новеллы — вторая половина 1850 — начало 1851 г. У места действия нет такой конкретики: где располагается старательский поселок под названием «Ревущий Стан», неизвестно. Едва ли это имеет особое значение: события, описанные в произведении, могли происходить в любом поселке золотоискательской Калифорнии или Невады. Его обитатели взбудоражены: единственная женщина поселка, черокийка Сэл, вот-вот должна стать матерью. Автор замечает: «Чем меньше о ней рассказывать, тем лучше. Сэл была грубая и, увы, очень грешная женщина, но других в Ревущем Стане тогда не знали» [1, с. 83]. Он далек от ее осуждения, напротив, сочувствует ей, ее мукам, сравнивая их со страданиями Евы: «Беспутная, безвозвратно погрязшая в пороке, она лежала в муках... Расплата настигла Сэл так же, как и нашу праматерь, совсем одну, что делало кару за первородный грех еще более страшной. И, может быть, с этого и на-чиналось искупление ее вины...» [1, с. 84]. Казалось бы, что необычного в родах, пусть даже единственной женщины. Но для поселка, отмечает автор, случай был исключительный. «Смерть считалась в Ревущем Стане делом самым обычным, но рождение было в новинку. Людей убирали из поселка решительно и бесповоротно, не оставляя им возможности прийти обратно, а, как говорится, ab initio [«с самого начала» — лат.] там еще никто и никогда не появлялся. Отсюда и всеобщее волнение» [1, с. 84]. Сэл умирает, но рожденный ею ребенок, который неформально является сыном всех обитателей поселка, выживает. Ему дают имя Счастье. «Младенец принес Ревущему Стану счастье. За последнее время жителям его здорово везло... В те горячие денечки счастье играло в руку его обитателям. Заявки давали уйму золота» [1, с. 89, 93]. Но не только золото открылось им. Младенец возвысил, облагородил их души. «Жителям поселка вдруг открылась красота и ценность пустяков, которые они
столько лет равнодушно попирали ногами. Пластинка блестящей слюды, кусочки разноцветного кварца, яркий камешек со дна реки обрели прелесть для прояснившихся, тверже смотревших глаз и приберегались в подарок Счастью»; «Вокруг домов у них насажены цветы, по стенам вьется плющ, — сообщал захаживавший в поселок почтальон, — моются они по два раза на дню. А поклоняются они индейскому мальчишке» [1, с. 92 — 93]. Все без исключения обитатели поселка питают к малышу особые — любовные, родительские чувства. Но жизнь Счастья оказалась такой же недолгой, как идиллия Ревущего Стана.
При всей незамысловатости новаторство этой истории очевидно. Впервые так мощно заявила о себе золотоискательская Калифорния. Можно сказать, что «Счастье Ревущего Стана» по-настоящему открыло эту тему в художественной ^литературе. Если в первых рассказах и очерках Гарт живописал современную ему Калифорнию, то теперь он обратился к «героическому периоду» ее недавней истории — «золотой лихорадке». Это было очень важно: очевидно, что писатель первым среди местных художников слова так остро ощутил, что эта эпоха (которую совсем недавно он, как и другие калифорнийцы, мог наблюдать непосредственно) стремительно уходит в прошлое. Он ощутил это явление не как простой факт, как данность, но обнаружил величие приобретенного опыта, его эпичность и уникальность в недавней истории региона и всей страны в целом. В данном контексте смерть «Счастья» и гибель пытающегося спасти его Кентукки обретают глубокий смысл, символизируя гибель «патриархального» старательского уклада. Заслуга Гарта ка# художника заключалась в том, что посредством рассказов он смог сообщить читателям о сделанном открытии. Эту же тему развивают и другие, признанно лучшие калифорнийские рассказы писателя, опубликованные вскоре на страницах Overland Monthly.
Однако не тема, сколь необычной бы она ни была, а герои — вот что прежде всего сообщало убедительность открытию Брета Гарта, делало достоверными и впечатляющими его сюжеты, формировало его художественную вселенную. С рассказами автора в литературу пришли новые герои. Они возникали из досконального знания золотоискательской Калифорнии — того знания, которое писатель накопил за годы жизни в старательских поселках, приобрел, учительствуя и занимаясь журналистикой, ежеднев- !
но сталкиваясь с прототипами персонажей на улицах Сан-Франциско и других городов Дальнего Запада.
Писателя упрекали, что его герои слишком живописны, слишком идеальны, чтобы соответствовать реальности. «У самого отъявленного мошенника был рафаэлевский лик с копной белокурых волос. Игрок Ок-херст меланхолическим видом и отрешенностью от всего земного походил на Гамлета; самый хладнокровный и храбрый из них был не выше пяти футов ростом, говорил тихим голосом и держался скромно и застенчиво... У местного силача на правой руке насчитывалось всего три пальца; у самого меткого стрелка не хватало одного глаза», — так описывает своих героев Гарт. [1, с. 84 — 85]. Казалось бы, действительно, слишком живописно, чтобы быть правдой. Но если мы обратимся, например, к дневнику золотоискателя Э. Кристмена, то найдем | в нем такой эпизод: «Сегодня прибыла почта. Огромная толпа ожидала в волнении. Когда начали выдавать письма, из толпы выдвинулся великан. Борода, закрывавшая лицо, и огромный револьвер на поясе сообщали ему вид совершенного головореза. Когда он назвал свое имя, ему выдали изящный конверт. Он отвесил положенные два доллара, отошел в сторону и открыл письмо. Через несколько минут я обернулся и увидел свирепого гиганта в слезах... Там же в толпе я заприметил юношу с бледным, нежным лицом. Он назвал себя и узнал, что ему нет письма. Печально было видеть, как юноша разразился проклятиями и богохульством в адрес тех, кто позабыл его. Он тут же позвал нескольких приятелей в салун, и вскоре оттуда донеслись крики дикого пьяного разгула» [8, с. 111 — 112]. Кристмен писал дневник для себя и поэтому едва ли преувеличивал, но зафиксированное им, как справедливо отметил в свое время А. Старцев, вполне могло оказаться на страницах какого-нибудь рассказа Гарта [5, с. 108]. Немало персонажей, словно сошедших со страниц его рассказов, можно при желании найти и в «Письмах» Д. Ширли. Примером может служить история об индейской девушке во втором письме [10, с. 42] или инцидент с изгнанием из лагеря, описанный автором в девятнадцатом письме, — он вполне соотносится с историей из «Изгнанников Покер Флэта» [10, с. 269 — 270]. При желании этот ряд можно продолжить, читая письма М. Л. А. Клапп («Ширли»), дневники других непосредственных свидетелей калифорнийской «золотой лихорадки».
Однако, искать эти совпадения и параллели едва ли продуктивно, тем более что мы имеем дело не с документальной прозой, а с художественными произведениями, в которых работа творческого воображения необходима и органична. Зачем Гарту понадобились эти живописные герои? Только ли затем, чтобы показать, насколько удивительна и живописна жизнь на Дальнем Западе и как разительно она отличается от жизни на востоке США? Конечно, не только для этого. Двтор ставил перед собой задачу (едва ли к тому же до конца осознанную) — показать особый мир, в котором живут особые люди: они сильнее, чище, искреннее, благороднее соотечественников с противоположной стороны континента, способны на подвиг и самопожертвование. В глазах Америки и всего остального мира' они приехали со всего света лишь для.того, чтобы нажиться любыми, даже противоправными, способами. Но оказывается, эти люди способны подняться над меркантилизмом (совершенно понятным и естественным для американцев) и бескорыстно жертвовать собой. Поэтому пьяный, разгульный, погрязший в грехах Ревущий Стан с трогательной нежностью воспитывает сироту-младенца, а «гулящая» Мигглс совершенно ^бескорыстно ухаживает за парализованным старателем, некогда тратившим на нее большие деньги. Содержательница борделя матушка Шипман и профессиональный игрок Окхерст совершенно сознательно идут на смерть, чтобы Дать шанр выжить двум молодым женщинам («Изгнанники Покер Флэта»), а, казалось бы, никчемный, необразованный, презираемый всеми безымянный Компаньон "Теннесси из одноименного рассказа способен на беззаветную дружбу.
Примеры из этого ряда можно продолжать, тем более что художественная продуктивность писателя была высока. За не очень долгую творческую жизнь он создал десятки рассказов, повестей и один роман («Габриэль Конрой») и в каждом произведении (за очень редким исключением) разрабатывал «калифорнийскую тему». Формируя собственную художественную вселенную, Гарт созидал «героический эпос» Дальнего Запада. С каждым новым рассказом, с каждой новой историей вселенная становилась все шире, все населеннее и убедительнее, следовательно, этот региональный эпос новейшего времени обретал новые грани, становился более монументальным.
Как у любого другого, у «эпоса» «героической» Калифорнии были собственные
«сакральные герои» — сквозные, переходящие из повествования в повествование, своего рода собирательные образы «западных рыцарей», которые могут ассоциироваться с определенными «странствующими образами». Круг «сакральных героев» сформировался не сразу. Он обретал очертания постепенно — от рассказа к рассказу. Сначала появилась бескорыстная, самоотверженная женщина с небезупречным прошлым (впервые в «Мигглс»), затем преданный друг (впервые в «Компаньоне Теннесси»), возвышенная и наивная школьная учительница (впервые в рассказе «Идиллия Красного Ущелья»). Затем — «джентльмены Дальнего Запада», люди «без страха и упрека»: карточные игроки Джон Окхерст (впервые в «Изгнанниках Покер Флэта») и Джек Гемлин (впервые в рассказе «Браун из Калавераса»). Совершенно справедливо замечание А. Ващенко, увидевшего в упомянутых образах архетипы, перекочевавшие затем в «вестерн», сформировавшие «вечные» типажи в американской прозе о Дальнем Западе [3, с. 324 — 325].
Особое место среди «сакральных» героев Брета Гарта, безусловно, занимает фигура Юбы Билла, неизменного в обличье кучера почтового дилижанса. Впервые этот образ появляется на периферии сюжета в раннем рассказе писателя «Мигглс». В новелле «Мужья миссис Скэгг» (Mrs. Skagg's Husbands, 1872) он находится центре событий, являясь сюжетообразующей фигурой — «двигателем сюжета», а в опубликованном в 1876 г. романе «Габриэль Конрой» воспринимается уже как своеобразный «полубог старательского мира» [5, с. 124]. Исключительное положение среди героев Гарта принадлежит Юбе Биллу не случайно. В отличие от других «сакральных» героев у кучера дилижанса особая роль: если другие герои «живут» в «героическом прошлом» и их функция — идеализация этого прошлого, то его пространство шире. Юба Билл — последний живой «осколок» минувших дней, он существует и «там», и «здесь». Он является связующим звеном, соединяющим то время, которое ушло и стало прошлым, и то время, в котором развиваются события рассказа (повести, романа), которое воспринимается как настоящее. Он — «последний из могикан», сильных и благородных людей, которые некогда населяли мир «героической» Калифорнии. Этот невозмутимый, мрачноватый гигант-бессребреник, грубоватый, но исключительно честный, преданный и надежный, призван контрастировать с теми, кто пришел ему на смену и кто, по
определению, мельче (причем, даже физически) и несравненно ниже его по духовным качествам.
Категория героя в прозе Гарта имеет и другой, глубокий эстетический смысл. Позволим себе выдвинуть следующую гипотезу. Герой писателя (и тех, кто вместе с ним развивал региональную литературную традицию) — обычный человек, оказавшийся волей судьбы в исключительных обстоятельствах. Появление нового типа героя шло вразрез с давно сложившейся национальной — романтической по характеру — традицией: изображать «исключительного героя в исключительных обстоятельствах». Можно предположить, что генезис нового героя («обычного человека в исключительных обстоятельствах») стал важной вехой на пути национальной словесности к утверждению реалистического художественного метода и реалистического героя («обычный человек в типичных обстоятельствах»). Едва ли есть смысл в размышлении о том, насколько велика была личная заслуга Брета Гарта в генерировании нового типа героя и какую роль в этом процессе играло стечение исторических, социальных, экономических, географических и других условий и обстоятельств. Важно, что этот герой сформировался в региональной дальнезападной литературе и вошел в национальную словесность с рассказами Гарта. Следовательно, в том, что в 1860 —1870-е гг. в литературе США произошел решительный пересмотр эстетических предпочтений в пользу реалистического метода изучения и отображения действительности, есть немалая заслуга региональной литературы Дальнего Запада.
Однако, в круг наших задач не входит толкование роли и значения литературы региона в генезисе национально реализма. Мы коснемся другого очень важного, как нам представляется, явления. Оно связано с категорией времени в произведениях писателя. Речь идет о «сосуществовании» и взаимодействии двух типов художественного времени в его прозе. В нашем представлении этот феномен не только имеет эстетический смысл и предопределяет своеобычность художественного мира и своеобразие поэтики прозы Гарта, но и обладает важным культурологическим значением.
Если действие рассказа (повести) развивается в «героическом прошлом» (таких повествований у писателя меньшинство) — в разгар или начальный период «золотой лихорадки» (или даже до нее), то для сюжета характерна пасторальная интонация. I
Если же действие приурочено ко второй половине 1850-х или более позднему периоду (таких рассказов большинство), то, напротив, доминирует минорная, даже пессимистическая тональность. Почти всем рассказам и повестям последнего типа присуща общая черта: их действие развивается на завершающем этапе калифорнийской «золотой лихорадки». Приметы времени рассыпаны повсюду. Если это поселок, то умирающий; если участок, то оскудевающий и почти не дающий золота; если шахта, то заброшенная; если «человек 49-го», то обязательно неудачник (больной, пьяница и т. д.). Многие исследователи видят в том свидетельство стихийного тяготения писателя к реализму, к правдивому изображе-нию действительности, ведь Гарт наблюдал золотоискательский край именно в пору его прогрессировавшего упадка. Не отвергая справедливости данной точки зрения, заметим, что изображение «умирающей» Калифорнии имеет и более глубокий смысл. Писателю это нужно было для того, чтобы отделить одно время от другого: «героическое» прошлое, выступающее в роли «сакрального», и прозаическое сегодняшнее, которое можно назвать «профанным». Олицетворением этих двух временных — чуждых и нередко враждебных друг другу — пластов и являются «сакральные» герои (Юба Билл, Гемлин, Окхерст и др.), олицетворяющие «священное героическое» прошлое, и герои, принадлежащие этой новой действительности — негероической, неинтересной, «профанной». Очевидно, что для
Гарта не последние, а первые — олицетворение подлинного Дальнего Запада.
Таким образом, можно утверждать, что писатель посредством рассказов сделал первый, самый важный шаг по направлению к мифологизации социокультурного опыта Дальнего Запада. Он стал тем художником, который оказался «в нужное время в нужном месте», а его проза и поэзия есть очевидное свидетельство положительной комп-лиментарности формирующегося локального сообщества. Создав собственную художественную вселенную, населив ее «сакральными» героями, Брет Гарт не только заложил основы для дальнейшего западного мифотворчества (что уже в XX в. выразилось в рождении и бурном развитии «вестерна» в литературе и кинематографии), но и способствовал социокультурной самоидентификации дальнезападного регионального сообщества.
В свое время Ф. X. Кессиди справедливо отмечал, что «...сущность мифа не в объяснении, а в объективировании субъективных впечатлений и переживаний, при котором продукты воображения как результат этого объективирования принимаются за подлинные реальности внешнего мира. Отождествляя воображаемое с реально существующим, идеальное с материальным, субъективное с объективным, миф преодолевает действительность в образах фантазии» [4, с. 300]. Добавим: мифологизация прошлого (в данном случае совсем недавнего) энергично способствует социокультурной самоидентификации.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Гарт Ф. Б. Собрание сочинений : в б т. / Ф. Б. Гарт. — М. : Правда, 1966. — Т. 1. — 560 с.
2. Гарт Ф. Брет. Возникновение «короткого рассказа» / Ф. Брет Гарт // Писатели США о литературе : в 2 т. — М., 1982. — Т. 1. — С. 198 — 204.
3. История литературы США : в 7 т. — М. : ИМЛИ РАН, 2003. — Т. 4 : Литература последней трети XIX века. 1865 — 1900 (Становление реализма). — 991 с.
4. Кессиди Ф. X. От мифа к логосу / Ф. X. Кессиди. — М. : Мысль, 1972. — 312 с.
5. Старцев А. И. Брет Гарт и калифорнийские золотоискатели / А. И. Старцев // Стар-
цев А. И. От Уитмена до Хемингуэя. — М., 1981. — С. 91 — 135.
6. Танасейчук А. Б. Американский регионализм и формирование культурного пространства Дальнего Запада США / А. Б. Танасейчук. — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2007. — 264 с.
7. Танасейчук А. Б. Очертания уникального : формирование культурного пространства Соединенных Штатов Америки и проблема североамериканского этноса / А. Б. Танасейчук. — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2007. — 144 с.
8. Christman Е. One Man's Gold. The Letters & Journal of a Forty-Niner / E. Christman. —
N. Y. : Whittlesey House : McGraw-Hill Book Co., 1930. — 278 p.
9. O’Connor R. Bret Harte. A Biography / R. O’Connor. — Boston ; Toronto : Little, Brown and
Co., 1966. — 331 p.
10. Shirley D. (Mrs. Louise Amelia Knapp Smith Clappe). The Shirley Letters from California
Mines in 1851 — 1852 / D. Shirley. — San Francisco : Thomas C. Russell Private Press, 1922. — 350 p.
11. Stewart G. R. Bret Harte : Argonaut and Exile / G. R. Stewart. — Port Washington (N. Y.) : Kennikat Press, 1959. — 385 p.
12. Walker F. The San Francisco Literary Frontier / F. Walker. — Seattle ; L. : Univ. of Washington Press, 1970. — 400 p.
I
Поступила 15.06.09.
СПЕЦИФИКА БИОГРАФИЧЕСКОГО ЖАНРА В ПРОЗЕ Н. МЕЙЛЕРА
Е. В. Чернецова
В статье рассматриваются особенности проблематики и поэтики биографического повествования в прозаических текстах Н. Мейлера. Определяя слияние документа и вымысла как основную тенденцию в творчестве писателя и пытаясь проследить развитие биографического метода в его работах, автор выстраивает ряд из произведений, в которых черты биографического используются как вспомогательный элемент в художественном повествовании и, напротив, художественность проявляется как неотъемлемая часть документального повествования.
Американский писатель Норман Мейлер, отображая настроения и противоречия жизни США и предлагая решение социально-политических и психологических проблем общества и человека, создал книги о разных странах, людях и временах. Многие его произведения являются в той или иной степени биографиями, например, «Мэрилин. Био-грфия» (Marilyn. Biography, 1973). Еще одна работа заявила о принадлежности к этому жанру уже в заглавии — «Портрет Пикассо в юности: версия биографии»
(Potrait of Picasso as a Young Man: An Interpretive Biography, 1995). Созданная в один год с ней «История Освальда: американская тайна» (Oswald’s Tale: an American Mystery, 1995), книга о человеке, обвиненном в убийстве президента Дж. Ф. Кеннеди, представляет собой повествование, приближенное к биографическому расследованию.
Центром документального романа «Песнь палача» (The Executioner's Song, 1989) оказывается личность приговоренного к смерти убийцы, Гари Гилмора. Масштабное полотно «Призрак проститутки» (Harlot’s Ghost, 1991) автор называет «романом воспитания» (bildungsroman), углубленным рассказом о «воспитании и развитии молодого человека» [4, с. 100]. Это пове-
ствование о жизни Гарри Хаббарда, своего рода автобиография героя. «Евангелие от Сына Божия» (The Gospel According to the Son, 1997) излагает жизнь Иисуса Христа от его имени. Последний роман Н. Мейлера «Замок в лесу» (The Castle in the Forest, 2007) представляет собой рассказ о семье, детстве и юности Адольфа Гитлера, написанный слугой дьявола.
Кроме того, направленность и содержание творчества Н. Мейлера в значительной степени обусловлены тем, как он понимает роль творческой личности в обществе. По этой причине центральное место в сюжетнокомпозиционном пространстве многих его романов занимает личность отдельного героя, часто творца, описывающего свою или чужую жизнь.
При попытке проследить эволюцию стратегии биографического повествования можно заметить пристрастие Н. Мейлера к синтезу документа и вымысла, постепенное размывание границ между художественными и документальными жанрами в его творчестве и в итоге слияние жанров, создание более сложной образной комбинации, чем документ/вымысел. В романе «Замок в лесу», например, автор соединил факты с элементами фантастического.
© Е. В. Чернецова, 2011
