CC BY
134
Вестник ПСТГУ
Серия V. Вопросы истории и теории христианского искусства
2012. Вып. 1 (7). С. 121-170
Пьюджин,
или
Христианское совершенство архитектуры Свящ. Стефан Ванеян
Пусть наша горячая молитва всегда будет о том, чтобы Церковь смогла снова, как в прежние дни, взращивать таланты чад своих ради процветания религии и благоденствия их собственных душ.
Величайшая привилегия человека, пока он жив, состоит в том, что ему позволено трудиться во славу Божию. Тот, кто строит храм, низводит благословение и на свою земную жизнь, и на жизнь будущего века, и также он передает богатство каждого Божьего благословения своим собратьям.
Огастес Уэлби Пьюджин
Предлагаемый читателю текст — первый перевод на русский язык сочинения выдающегося английского архитектора и, главное, христианского мыслителя — Огастеса Уэлби Пьюджина.
Помимо несомненного интереса этого текста с точки зрения истории архитектурной теории — перед нами один из первых манифестов историзма, зарождавшегося, со всей очевидностью, в недрах позднего романтизма; кроме этого, наше внимание неизбежно привлекает его не просто явная, а подчеркнуто христианская направленность. Этот текст — редкое сочетание профессионального архитектурного трактата и непримиримо полемического богословского сочинения, выдержанного в жанре не всегда благодарном — апологии, не без элементов, так сказать, антиеретического памфлета. Правда, ересь здесь особенная — это язычество эстетического свойства. Уже с этой точки зрения подобная острая на язык проповедь-отповедь достойна внимательного прочтения и усвоения, хотя, в силу специфики жанра, в начале требуется некоторое благорасположение читателя, которого, например, не должно смущать хотя бы то обстоятельство, что речь идет о готической архитектуре...
Предполагается, что имя Пьюджина всем знакомо. Поэтому мы только напомним в порядке обязательных вводных слов его жизнь и творчество, чтобы
затем перейти к главному: к апологии даже не самого Пьюджина и даже не его взглядов и теорий, а самой идеи совмещения строительства и морали, творчества и служения, верности красоте и веры в Создателя этой красоты. Наша задача — понять не просто как совмещаются эти вещи, а где это происходит, говоря словами самого Пьюджина, уразуметь «уместность» этого совмещения, обрести место подобной встречи (забегая вперед, скажем, что это место — верующее и верное сердце)1.
Огастес Уэлби Нортмор Пьюджин родился в Лондоне 1 марта 1812 г. Образование он получил, скорее всего, домашнее. От отца, Огюста Шарля де Пюжена, французского аристократа-протестанта, посчитавшего благоразумным бежать в 1798 г. в Англию от Французской революции, он унаследовал пылкую любовь к готической архитектуре. Старший Пьюджин работал архитектором и рисовальщиком, в частности у такого выдающегося архитектора, как Джон Нэш. Огастес помогал отцу в создании блестяще точных и детализированных рисунков готической архитектуры и украшений. Эти рисунки в альбомах образцов (Specimens of Gothic Architecture (1821—1823) и Examples of Gothic Architecture (1828—1831)) помогли целому поколению архитекторов постичь принципы готического стиля и дали начало движению Викторианской готики. Девятнадцати лет Пьюджин был приглашен проектировать мебель для Виндзор Касл, а вскоре начал свое собственное дело — это была резьба архитектурных украшений в готическом стиле. Женат Пьюджин был целых три раза — две его первые жены умерли в родах. Всего они родили ему восьмерых детей (двое сыновей, между прочим, тоже стали архитекторами).
В 1835 г. Пьюджин обратился в католичество, и его непреодолимым желанием стало выразить вновь обретенную истинную веру посредством архитектурного творчества в подражании тем, кто жил примерно около 1280—1340 гг., во «Второй остроконечный период» (в терминах Викторианской эпохи), — в то самое время, которое Пьюджин искренне считал вершиной истории. Чего он никак не мог сказать о своем времени, достойном, по его мнению, осуждения. Доставалось от него и его старшим современникам-архитекторам, в частности Джеймсу Виатту, как за неоклассические пристрастия, так и за неправильное понимание готики — бездумное копирование благородных готических форм и использование в строительстве второсортных или неподходящих материалов, например чугуна.
В рамках борьбы за настоящую, то есть чистую, готику, он создал книгу-альбом «Контрасты. Сравнение благородных зданий 14—15 веков и похожих современных» (Contrasts, A Parallel between the Noble Edifices of the 14th and 15th centuries and Similar buildings of the Present Day. Showing a Decay of Taste) (1836). Далее последовал еще ряд книг в том же духе, причем «Истинные принципы остроконечной или христианской архитектуры» (The True Principles of Pointed or Christian
1 Весьма удачно последнее и, вероятно, лучшее исследование о Пьюджине так и называется: «Божий архитектор» (см.: Hill Rosemary. God's Architect. Pugin and Building of Romantic Britain. Yale University Press, 2007). Того же автора см.: Augustus Welby Northmore Pugin: A Biographical Sketch // A.W.N. Pugin: Master of Gothic Revival. Yale University Press, New Haven and London, 1995. Следует упомянуть и посмертную публикацию некоторых его творений: A. Pugin and A. W. Pugin. Gothic Architecture selected from various Ancient Edifices in England. Vols. 1 and 2. J.R. Jansen, Carlton Building, Cleveland, OH, USA, 1927 (Published in five volumes between 1821 and 1838).
Architecture) (1841) была одной из самых читаемых. За успехом «Контрастов» и «Истинных принципов» последовало несколько важных творческих заказов — в частности в соборе св. Георгия в Саутворке (Лондон).
Пьюджин занимался не только церковной архитектурой. Он оформил немало интерьеров, создал множество рисунков для обоев, мебели, витражей, гар-гулий, плитки и черепицы, работая в разных графствах Англии и Уэльса.
Одно из творений Пьюджина стоит особняком — это Вестминстерский дворец в Лондоне. Новое здание Парламента строилось под руководством сэра Чарльза Берри, но Пьюджин отвечал за оформление интерьеров и за рабочие рисунки всех деталей экстерьера.
В 1844 г. Пьюджин спроектировал в готическом духе и построил знаменитый дом для своей семьи — Сент-Огэстинз Грэйндж (т. е. Дом св. Августина) в Рэмсгейте (Кент), с видом на море, и рядом — церковь св. Августина. Из окна библиотеки он наблюдал за терпящими бедствие судами и спешил к ним на помощь на своем судне по имени «Каролина». Деньги, которые он выручал таким способом, служили небольшой прибавкой к его архитектурным доходам. Однажды он сказал: «Есть только две вещи, ради которых стоит жить, — Христианская Архитектура и Лодка»2.
В 1851 г. Пьюджин трудился над созданием Медиивэл Корт (Кристал Пэлэс) для Всемирной выставки, но к этому времени его здоровье было уже подорвано. Некоторое время он провел в лечебнице для душевнобольных, но скончался дома, в Рэмсгейте, 14 сентября 1852 г. от удара.
Пьюджина принято считать создателем стиля Викторианской готики. Его влияние на творчество Джона Рёскина, Уильяма Морриса, архитектора Эдвина Лаченса и др. просто огромно.
Итак, перечислим для начала основные положения той системы взглядов, что и защищает в своих текстах Пьюджин, и воплощает в своих проектах.
Архитектура может быть совершенной, то есть завершенной, свершившейся в своих благих и полезных, благотворных возможностях.
Это совершенство связано с реализацией качеств, «необходимых с точки зрения удобства, конструкции или уместности». Знакомая витрувианская триада, слегка преображенная с точки зрения духовной пользы.
Необходимость в свою очередь проявляется в осмысленности элементов, а последнее, то есть присутствие смысла, связано с целевым предназначением постройки. Можно только удивляться и восхищаться простой и прозрачной логикой данной теории: постройка должна быть искренней, не скрывать своих намерений, ясно обнаруживать свое предназначение, то есть свое служение.
Очень важно, что искренность намерений зодчего проявляется в отношении к материалу, прежде всего к камню — все к той же земле, из которой все вышло и куда все возвращается. В рассуждениях Пьюджина о каменной кладке, о величине камня и величии постройки, о том, как размеры частей не должны нарушать единство целого, — во всем этом проступает какое-то особое благоговей-
2 В целом Пьюджин церковных зданий.
— автор проектов более тридцати жилых домов и более шестидесяти 123
ное благочестие, таинственным образом соединяющее и уважение к исходному материалу-веществу с его естественными, то есть природными, свойствами, и готовность и способность преобразить эти исходные качества, явить именно человеческую свободу по отношению к этим изначальным (архаическим!) условиям. Понятно, почему наш автор так ополчается против греческого зодчества, обнаруживая в нем то самое язычество, что покоряется исключительно естественным условиям бытия и творчества и потому дает в итоге противоестественные результаты (например, подражание в камне деревянным конструкциям: «красивейший греческий храм сооружен по тому же принципу, что и какая-нибудь обширная деревянная хибара»).
В связи с этим стоит отметить такое ключевое для Пьюджина слово, как упоминавшаяся уже «у-местность», которая, что крайне важно, в устах архитектора-практика вовсе не есть эквивалент у-топии.
Обращает на себя внимание и какое-то непередаваемо трепетное отношение Пьюджина к деталям, подробностям, к «украшениям». Это еще одно специфически, как нам кажется, христианское качество: внимательность, уважительность к малому, скромному, незаметному, а также — для малого творения это крайне важно — попросту старательность и усердие, когда именно в сердце полагается собственный труд, к которому испытывается любовь... Особенно это чувствуется в разговоре о всевозможной металлической, как бы мы сказали, фурнитуре. Меняются естественные свойства вещества, но остается неизменным сверхъестественно честное отношение человека к тому, что он призван сотворить ради пользы и красоты.
Момент честности в строительстве связан для Пьюджина с открытостью намерений, с искренним и не лукавым обращением как с материалом, так и с архитектоническим целым: «Остроконечная архитектура не скрывает своей конструкции, но украшает ее». Это принципиальная фраза, заключающая идею непосредственной и прямой связи между структурой и декором, когда последний оказывается продолжением скрытых отношений, реализуя «великий принцип украшенной полезности». Это означает, что польза — это именно конструкция, тогда как украшение — это обращенность полезного к эстетическому, к созерцанию, к зрителю, который должен испытывать «впечатление от здания», воспринимая «очертания целого», тогда как призвание «полезного» — быть «проводником красоты».
Более того, соответствие намерений и средств, пользы и красоты — это требование даже не столько эстетическое, сколько этическое, ибо «строгость христианской или остроконечной архитектуры решительно противостоит всякому обману».
Отдельная и крайне важная черта текста Пьюджина — это последовательное и беспощадное ополчение против «слепого поклонения современности всему языческому» и одновременная защита старины. Но старина — это не древность, не архаика, то есть — не античность, которая для Пьюджина — воплощение язычества и подражание которой — по крайней мере непоследовательность и маловерие («На что нам, искупленным Господом, Который принес в жертву Себя Самого, туши быков и козлов?»). Пьюджин скрупулезно и не без яда перечисляет
минимум четыре причины, почему «христианам не подобает вводить у себя архитектуру греческих храмов или подражать ей».
Фактически обращение к старинной — остроконечной, то есть средневековой и подлинно христианской, — архитектуре означает своего рода покаяние, перемену не только и не столько вкуса, сколько именно ума и чувства. Характерно, что здесь сам Пьюджин — вполне достойный пример для подражания, ведь он не скрывает, что прежде «совершил много <...> чудовищных преступлений» против архитектурной правды, против истинных принципов. Уже в самом конце своих лекций он считает нужным еще раз вспомнить «ошибки и заблуждения, в которые <...> впадал». Текст Пьюджина — прямое и искреннее исповедание веры. Это если и памфлет, то обращенный, прежде всего, на самого себя.
В конце наших размышлений — несколько принципиальных замечаний уже от себя, но в духе нашего автора.
Столь любезное Пьюджину «двойное соединение» мистического и естественного назначения — не образ ли Боговоплощения? Если вертикализм — «эмблема Воскресения», то естественные конструкционные функции — не знак ли Творения как такового? И в этом случае не получается ли, что, например, разговор о «чистом стиле» — это попытка представить себе творение в его первозданной, незамутненной, невинной и безгрешной праведности? Мы не можем утверждать, что это есть прямая идея Пьюджина, но логика его рассуждений — и особенно их пафос и общий тон — позволяют говорить, что история искусства, понятая как история творчества, — это повторение во времени исторического бытия человечества (европейского — точно), предыстории миротворения и райского бытия человечества — и того, что за этим последовало, в том числе и упадок, но и восстановление. Чистое — всегда в начале, согласно этой логике, но совершенное — уже в конце, оно завершение, понятое и осуществленное как свершение.
Получается, что жизнь зодчества, как и бытие мироздания в своих таинственных и, конечно же, сокрытых размерностях, непременно эсхатологично, связано с благими и упорными созидательными и спасительными усилиями Творца и Спасителя и Его верных (и Ему принадлежащих и служащих) соработников-созидателей, один из коих — вне всякого сомнения, — это Огастес Уэлби Пьюд-жин, зодчий, мыслитель и христианин.
В заключение стоит особо остановиться на сознательном использовании в переводе выражения «остроконечная» архитектура, вместо привычной нам «стрельчатой». Понятие «остроконечная» — куда более точное (буквально — pointed) и емкое, ибо в нем присутствует и «мистический», собственно говоря духовный смысл: острота стиля и его конечность, в смысле исчерпанности и реа-лизованности возможностей, то есть — все того же совершенства и завершенности, попадания в нужную, единственно правильную точку. Показательно, что все это справедливо и для текста самого Пьюджина: в нем острота и строгость суждений сочетаются с законченностью и определенностью намерений, выраженных со всей простотой и прямотой: «...пусть Красота и Истина будут нашим
девизом в будущих усилиях низвергнуть современный презренный вкус и язычество и возродить католическое искусство и достоинство».
Русскоязычному и православному читателю при желании ничто не мешает и вполне по силам чуть расширить эту фразу, мысленно и со смирением заменив «католическое» — на «христианское», ничуть в остальном не умалив и не утратив, а, наоборот, лишь укрепив и утвердив достоинство того же древнерусского зодчества и кафолической веры.
Как это существенно, когда мысли и намерения, рожденные в веке буквально позапрошлом, живы и в веке нынешнем. Не значит ли это, что принадлежат они и жизни будущего века?
Истинные принципы остроконечной или христианской архитектуры
Огастес Уэлби Пьюджин (пер. с англ. е. а. Ванеян)
Данный текст, впервые переведенный на русский язык, принадлежит одному из самых интересных английских теоретиков и практиков архитектуры — Огастесу Уэлби Пьюд-жину. Его высказывания об искусстве архитектуры — свидетельство подчеркнутого и последовательного раскрытия христианской веры во взглядах и постройках. Для православного контекста может быть весьма плодотворным обсуждение той мысли, что определенному типу веры может соответствовать наилучшим образом определенный стилистический строй архитектурной постройки, особенно если речь идет о храмовом строительстве, где принципы искренности, правдивости, верности традиции и Церкви, которые отстаивал английский архитектор, совершенно приемлемы и для нашей сегодняшней культурной ситуации.
Цель настоящей лекции — сформулировать и разъяснить истинные принципы остроконечной или христианской архитектуры, знание каковых позволило бы вам судить об архитектурном совершенстве. Два величайших правила проектирования суть следующие: 1. В здании не должно быть черт, не необходимых с точки зрения удобства, конструкции или уместности. 2. Все украшение должно состоять в обогащении основной конструкции здания. Пренебрежение этими двумя правилами и есть причина всей дурной современной архитектуры. Архитектурные элементы то и дело присовокупляют к зданиям, с которыми они никак не связаны, исключительно ради того, что называется эффектом. И украшения на самом деле сооружают, вместо того чтобы обогащать ими сооружение, которому, в согласии с хорошим вкусом, украшения неизменно должны служить.
