CC BY
154
Путешествие ко Гробу Господню
К 165-летию паломничества Н.В. Гоголя на Святую землю
Подлинный результат поездки писателя на Святую землю — приобретение настоящего духовного смирения и братской любви к людям.
«Только чрез Иерусалим желаю я возвратиться в Россию».
Н.В. Гоголь
Поездки Гоголя по святым местам можно с полным правом назвать паломничеством — они всегда были для него насущно необходимы как в литературном, так и в духовном отношении, а то и другое сливалось у Гоголя (и особенно в последнее десятилетие его жизни) воедино. При этом духовное начинало преобладать над литературным. Это паломничество оборвалось в то время, когда он на многие свои запросы к Церкви получил ответ. Он ехал в русские монастыри и в Иерусалим за «духовным хлебом». И его интерес к этим местам начал расти еще с юных лет.
Мать Гоголя, Мария Ивановна, отличалась глубокой набожностью. После смерти мужа она до конца жизни носила траур — платье из самой грубой шерстяной ткани — как бы по образцу монашеских власяниц, и по свидетельству знавших ее людей была похожа на игуменью монастыря. Любимым занятием в семье было посещение святых мест. Отголоски этой любви к паломничеству слышны в ранней прозе Гоголя: «Что ж, господа, когда мы съездим в Киев? Грешу я, право, пред Богом: нужно, давно б нужно съездить поклониться святым местам. Когда-нибудь уже под старость совсем пора туда: мы с вами, Фома Григорьевич, затворимся в келью, и вы также, Тарас Иванович! Будем молиться и ходить по святым Пече-рам» («Страшная месть», черновой автограф, 1831).
В своем доме Гоголь, несомненно, слышал многочисленные рассказы странников о Святой земле и читал книжки об Иерусалиме, выпускавшиеся для народа. Это также отразилось потом в его ранних произведениях. «Читали ли вы, — спросил Иван Иванович после некоторого молчания, — <...> книгу «Путешествие Коробей-никова ко Святым местам»? Истинное услаждение души и сердца! Теперь таких книг не печатают. <...> Истинно удивительно, государь мой, как подумаешь, что простой мещанин прошел все места эти. <...> Подлинно, его Сам Господь сподобил побывать в Палестине и Иерусалиме» («Иван Федорович Шпонька и его тетушка», 1832).
Неизвестно в точности, когда у Гоголя возник замысел поездки на Святую землю. Возможно, он зародился еще в Нежинской гимназии высших наук под влиянием уро-
Владимир ВОРОПАЕВ,
д.ф.н., профессор МГУ им. М.В. Ломоносова
Владимир Алексеевич Воропаев — доктор филологических наук, профессор МГУ им. М.В. Ломо-носова,председатель Гоголевской комиссии Научного совета «История мировой культуры» РАН, член Союза писателей России, специалист по русской литературе XIX века, автор многочисленных трудов о жизни и творчестве великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя.
ков протоиерея Павла Волынского. Примечательно, что помимо Гоголя судьбы еще двух воспитанников гимназии оказались связанными с Иерусалимом. В.К. Каминский, окончивший курс три года спустя после Гоголя, пять раз совершил паломничество ко Святым местам и умер в самом Иерусалиме (погребен на Сионе), а К.М. Базили — русский генеральный консул в Сирии и Палестине — сопровождал Гоголя в 1848 году в его путешествии на Святую землю.
Как бы там ни было, Гоголь умалчивал о своем намерении и открыл его гораздо позднее. В начале 1842 года он получил благословение на путешествие в Иерусалим от преосвященного Иннокентия, в ту пору епископа Харьковского. С.Т. Аксаков так рассказывает об этом: «.вдруг входит Гоголь с образом Спасителя в руках и сияющим, просветленным лицом. Такого выражения в глазах у него я никогда не видывал. Гоголь сказал: «Я все ждал, что кто-нибудь благословит меня образом, и никто не сделал этого; наконец, <епископ> Иннокентий благословил меня, теперь я могу объявить, куда я еду: ко Гробу Господню».1 Гоголь провожал владыку Иннокентия, и тот на прощание благословил его образом. В этом благословении он увидел повеление свыше.
Когда супруга Аксакова, Ольга Семеновна, сказала, что ожидает теперь от него описания Палестины, Гоголь ответил: «Да, я опишу вам ее, но для того мне надобно очиститься и быть достойну». Продолжение литературного труда он уже не мыслит без предварительного обновления души: «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существованья» (из письма В.А. Жуковскому 26 июня 1842 года).
Если поездка в Европу была самым обыкновенным делом в русском образованном обществе, то в Иерусалим светские люди, напротив, ездили крайне редко. Последнее было связано с большими трудностями ввиду дальности расстояния и неудобств пути. Намерение такого вполне светского писателя, каким казался Гоголь, сочинения которого не давали основания предполагать в нем глубоко религиозного человека, ехать в Иерусалим на поклонение Гробу Господню, удивило многих. Даже такие близкие друзья Гоголя, как Аксаковы, знавшие об усилении в нем религиозного чувства, не давали себе труда объяснить, какие мотивы подвигают его предпринять столь трудное и отдаленное путешествие.
Свое последнее и самое длительное заграничное странствие Гоголь связывал с паломничеством ко Гробу Господню. 9 мая 1842 года, в день своих именин, за полторы недели до отъезда, он писал старому приятелю Александру Данилевскому: «Это будет мое последнее и, может быть, самое продолжительное удаление из отечества: возврат мой возможен только через Иерусалим».
Н.В. Гоголь. Портрет кисти художника Ф.А. Моллера (1841).
РИА «НОВОСТИ» Маршрут путешествия Н.В. Гоголя на Святую землю.
Поначалу Гоголь собирался ехать ко Святым местам по завершении «Мертвых душ». В письме С.Т. Аксакову из Гастейна от 18 августа 1842 года, объясняя свое намерение, он замечал: «Впрочем, помните, что путешествие мое еще далеко. Раньше окончания моего труда оно не может быть предпринято ни в каком случае...» А в январе 1843 года он писал Н.Н. Шереметевой, встревоженной слухами, что он возвратится в Москву прежде, чем совершит свой путь ко Гробу Господню: «.признаюсь, что только чрез Иерусалим желаю я возвратиться в Россию, и сего желания не изменял. <...> Окончание труда моего пред путеше ствием моим так необходимо мне, как необходима душевная исповедь пред Святым Причащением».
Паломничество в Иерусалим со стоялось только в 1848 году, хотя стремление съездить на Святую землю Гоголь хранил все эти годы. О своем намерении отправить ся к Святым местам он публично
Мария Ивановна Гоголь-Яновская (в девичестве Косяровская; 1791-1868), мать Гоголя. Портрет неизвестного художника.
Нательный крест Гоголя.
молитвы Гоголя «Боже, соде-лай безопасным путь его...».
объявил в предисловии к «Выбранным местам из переписки с друзьями», прося при этом прощения у своих соотечественников, испрашивая молитву всех в России — «начиная от святителей» и кончая теми, «которые не веруют вовсе в молитву», и обещая молиться обо всех у Гроба Господня.
На свое паломничество Гоголь смотрел как на «важнейшее из событий» своей жизни (из письма H.H. Шереметевой от 1 апреля 1847 года). Там, на Святой земле, он надеялся найти духовную опору для своих писаний. «Путешествие мое не есть простое поклонение, — писал он H.H. Шереметевой 8 ноября 1846 года. — Много, много мне нужно будет там обдумать у Гроба Самого Господа, от Него испросить благословение на все, в самой то<й> земле, где ходили Его небесные стопы». Гоголь просит всех молиться о приготовлении к этому путешествию и о благополучном завершении его. Он даже составляет и рассылает молитву о себе: «Боже, соде-лай безопасным путь его.»
В ноябре 1847 года Гоголь приехал в Неаполь, чтобы отсюда отправиться в Иерусалим. Протоиерей Тарасий Серединский, настоятель церкви Рождества Христова при Русской Миссии в Неаполе, вспоминает, что зимой 1847-1848 года он исповедовал и приобщал Гоголя Святых Таин, а перед отъездом его на Святую землю служил по его просьбе благодарственный молебен. В январе 1848 года Гоголь извещал живописца А.А. Иванова, что на днях выезжает из Неаполя и что «в городе неспокойно». Вскоре после этого он покидает Италию и отправляется на пароходе «Капри» по Средиземному морю на остров Мальта. На Мальте Гоголь пробыл пять дней в ожидании парохода на Смирну. Один из традиционных морских маршрутов на Святую землю проходил через остров Корфу и Смирну. С островом Корфу и пребывающими там нетленными мощами святителя Спиридона Трими-фунтского связан один из загадочных эпизодов биографии Гоголя. В монастыре «Оптина пустынь», который трижды посетил писатель, сохранилось предание, пересказанное преподобным Амвросием: «С IV века и доныне Греческая Церковь хвалится целокупными мощами угодника Божия святого Спиридона Тримифунтского,
которые не только нетленны, но в продолжение пятнадцати веков сохранили мягкость. Николай Васильевич Гоголь, бывши в Оптиной пустыни, передавал издателю жития и писем затворника Задонского Георгия (отцу Порфирию Григорову), что он сам видел мощи святого Спиридона и был свидетелем чуда от оных. При нем мощи обносились около города, как это ежегодно совершается 12 декабря с большим торжеством. Все бывшие тут прикладывались к мощам, а один английский путешественник не хотел оказать им должного почтения, говоря, что спина угодника будто бы прорезана и тело набальзамировано, потом, однако, решился подойти, и мощи сами обратились к нему спиною. Англичанин в ужасе пал на землю пред святыней. Этому были свидетелями многие зрители, в том числе и Гоголь, на которого сильно подействовал этот случай».2
Это недатированное письмо преподобного Амвро сия Оптинского, известное под названием «О почитании святых мощей», имеет широкое хождение в паломниче ской литературе и не раз привлекало внимание биогра фов Гоголя. Недавно было опубликовано (по автографу) письмо другого Оптинского старца — преподобного Макария — к духовной дочери Анне Ивановне Воей ковой (от 26 января 1849 года), в котором также идет речь о пребывании Гоголя на Корфу и о чуде у мощей святителя Спиридона Тримифунтского: «Кстати о св. мощах идет речь, скажу вам сообщенное мне в письме от Нат<альи> Петр<овны> (Киреевской. — Ред.), а им пересказывал Гоголь, бывший в прошлом году в Корфу; там есть мощи св. Спиридона Тримифунтскаго. На открытии английский путешественник, бывши там, желал видеть мощи св. Спиридона без покрова, что и было исполнено. Англичанин осматривал св. мощи (которые, как говорит Гоголь, сохранились совершенно невредимыми и представляют вид недавно умершего человека), начал рассуждать о том, что это св. мощи набальзамированы и что это особенно известный род бальзамирования, употребляющийся еще в Египте, и состоит в том, что мертвому вырезывают кусок из спины, чрез отверстие вынимают внутренность и наполняют тело ароматическими веществами. Когда он это говорил и монахи его слушали, может быть, иные и начинали сомневаться, тогда св. мощи вдруг сами собою повернулись в раке и перево<ро>тились к нему спиною! Это так поразило англичанина, что он тут же с ума сошел, а весь город ни о чем не говорил, как об этом происшествии, когда Гоголь туда приехал».3
Из письма преподобного Макария Оптинского следует, что Гоголь был не свидетелем чуда, а лишь слышал о нем от других горожан и потом рассказал об этом Н.П. Киреевской. К сожалению, письмо, на которое ссылается старец Макарий, не обнаружено. В результате сопоставления имеющихся на сегодня сведений современный исследователь приходит к заключению, что «только в конце января 1848 года Гоголь имел возможность посетить святой остров, почему не мог быть свидетелем чуда у мощей святителя Спиридона Трими-фунтского, хотя только благодаря русскому писателю
Константин Михайлович Базили.
в мире стало известно об этом чудесном событии, прославляющем православную веру».4
Дальнейший путь на Святую землю Гоголь продолжил вместе с членами Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, которая прибыла в Смирну из Константинополя 25 января 1848 года. Миссия была основана в 1847 году по повелению императора Николая I в связи с возрастающим потоком паломников из России. Начальником ее был назначен архимандрит Порфирий (Успенский), впоследствии епископ Чигиринский, крупнейший знаток культуры христианского Востока. В составе Миссии находились также святитель Феофан (Говоров), в то время иеромонах, будущий епископ Тамбовский, Владимирский и Суздальский, знаменитый затворник Вышинский, и только что окончившие Санкт-Петербургскую духовную семинарию два студента. Один из них, послушник Петр Соловьев, впоследствии протоиерей, настоятель Покровской церкви в Петербурге, оставил воспоминания о встрече с Гоголем в январе 1848 года на австрийском пароходе «Истамбул», следовавшем к берегам Сирии — в Бейрут, откуда Миссия должна была отправиться в Иерусалим.
«На «Истамбуле», — рассказывает он, — было много народу, и большею частью поклонников, ехавших в Иерусалим на поклонение Святым местам. Каких представителей наций тут не было! Весь этот люд в общем были как бы земляки; одни только мы, русские, были особняками среди этой разношерстной толпы и не принимали никакого участия в общей суматохе подвижных восточных человеков. Но оказалось, что кроме нас тут же были еще русские люди. Один из них был высокий плотный мужчина в темно-синей с коротким капюшоном шинели на плечах и с красною фескою на голове, другой же маленький человечек с длинным носом, черными жиденькими усами, с длинными волосами, причесанными а 1а художник, сутуловатый и постоянно смотревший вниз. Белая поярковая с широкими полями шляпа на голове и итальянский плащ на плечах, известный в то время у нас под названием «манто», составляли костюм путника. Все говорило, что это какой-нибудь путешествующий художник. Действительно, это был художник, наш родной гениальный сатирик Николай Васильевич Гоголь, а спутник его — генерал Крутов».5
27 января Миссия прибыла на остров Родос. «При остановке у Родоса, — продолжает свой рассказ отец Петр, — мы съехали с парохода на остров осмотреть город с его историческими постройками рыцарей-крестоносцев и посетить местного православного митрополита, жившего за городом. Владыка принял нас радушно, а при прощании снабдил целою корзиною превосходных апельсинов из своего сада. На пароходе отец П<орфирий> поручил мне попотчевать родосскими гостинцами и земляков-спутников, что я не замедлил исполнить, отобрав десятка два лучших плодов. Гоголь и генерал Крутов не отказались от лакомства и поблагодарили меня за любезность».
Архимандрит Порфирий отрекомендовал Гоголю молодого послушника как художника. Спустя полчаса Гоголь вышел на палубу и подошел к отцу Петру. «Не входя ни в какие объяснения, — вспоминает тот, — он показывает мне маленькую, вершка в два, живописную (масляными красками) на дереве икону Святителя Николая Чудотворца и спрашивает мнения — искусно ли она написана? Затем он, пока я всматривался в живопись, поведал мне, что эта икона есть верная копия в миниатюре с иконы Святителя в Бар-граде (Бари), написана для него по заказу искуснейшим художником и теперь сопутствует ему в путешествиях, потому что Святитель Мирликийский Николай — его патрон и общий покровитель всех христиан, по суху и по морям путешествующих. Я полюбовался иконою как мастерски написанною и оговорил, что не могу ничего сказать о верности копии, не видав прототипа, и еще заметил, что у нас на православных старинных иконах Святитель изображается несколько иначе, особенно по облачению, и что последнее прямо говорит о латинском происхождении барградского изображения Святителя. На мой отзыв Гоголь ничего не возразил, но по всему видно было, что он высоко ценил в художественном отношении свою икону и дорожил ею как святынею».6
30 января 1848 года пароход с Русской Духовной Миссией бросил якорь у пристани Бейрута. В городе Гоголь остановился у своего школьного товарища Константина Базили. Отсюда Гоголь и его спутник, отставной генерал Михаил Иванович Крутов, в сопровождении Базили «через Сидон и древний Тир и Акру» отправились в Иерусалим. Впоследствии в письме В.А. Жуковскому от 28 февраля 1850 года Гоголь живыми и поэтическими красками описал свои впечатления от этого путешествия: «Видел я как во сне эту землю. Подымаясь с ночлега до восхожденья солнца, садились мы на мулов и лошадей в со-провожденьи и пеших и конных провожатых; гусем шел длинный поезд через малую пустыню по мокрому берегу или дну моря, так что с одной стороны море обмывало плоскими волнами лошадиные копыта, а с другой стороны тянулись пески или беловатые плиты начинавшихся возвышений, изредка поросшие приземистым кустарником; в полдень колодец, выложенное плитами водохранилище, осененное двумя-тремя оливами или сикоморами. Здесь привал на полчаса, и снова в путь, пока не покажется на вечернем горизонте, уже не синем, но медном от заходящего солнца, пять-шесть пальм и вместе с ними прорезающийся сквозь радужную мглу городок, картинный издали и бедный вблизи, какой-нибудь Сидон или Тир. И этакий путь до самого Иерусалима».
16 февраля 1848 года путешественники прибыли в Иерусалим. В записной книжке Гоголя появляется запись: «Николай Гоголь — в Св. Граде». И здесь же помета: «В Иерусалиме: молебен о благополучном прибытии. Перечесть все, о чем хотел просить. Купить крестики из перламутра, четки и проч. и образки всех сортов, освятить их на Гробе Господнем».
Сразу же по прибытии Гоголь извещает Жуковского: «И я, по примеру многих других, удостоился видеть место и землю, где совершилось дело искупленья нашего». Со-
Святитель Спиридон Тримифунтский. Художник Ф. Москвитин (2000).
Икона Святителя Николая, принадлежавшая Гоголю.
общает, что вскоре возвратится в Россию; хвалит сочинение Базили «Сирия и Палестина», которое он прочитал в рукописи: «Знания бездна, интерес силен. Я не знаю никакой книги, которая бы так давала знать читателю существо края».
Пребывание Гоголя на Святой земле — малоизученный эпизод его духовной биографии. По свидетельству современников, сам он не любил вспоминать о нем. Когда один из друзей и земляков Гоголя М.А. Максимович говорил с ним о том, что было бы хорошо, если бы он описал свое путешествие в Палестину, Гоголь отвечал: «Может быть, я описал бы все на четырех листах, но я желал бы написать это так, чтоб читающий слышал, что я был в Палестине».7
И вот Гоголь проходит по местам земной жизни Спасителя, говеет и приобщается Святых Таин у Гроба Господня, а также молится за всю Россию — подобно своему далекому предшественнику, игумену Даниилу, первому русскому паломнику, который в начале XII столетия принес к Святому Гробу лампаду «от всей земли Русской».
Гоголевское описание литургии у Гроба Господня исполнено высокого воодушевления и теплого чувства: «...маленькое преддверие <...> на это время превратилось в алтарь. Я стоял в нем один; передо мною только священник, совершавший литургию. Диакон, призывавший народ к молению, уже был позади меня, за стенами Гроба. Его голос уже мне слышался в отдалении. Голос же народа и хора, ему ответствовавшего, был еще отдаленнее. Соединенное пение русских поклонников, возглашавших «Господи, помилуй» и прочие гимны церковные, едва доходило до ушей, как бы исходивш<ее> из какой-нибудь другой области. Все это было так чудно! Я не помню, молился ли я. Мне кажется, я только радовался тому, что поместился на месте, так удобном для моленья и так располагающем молиться. Молиться же собственно я не успел. Так мне кажется. Литургия неслась, мне казалось, так быстро, что самые крылатые моленья не в силах бы угнаться за нею. Я не успел почти опомниться, как очутился перед Чашей, вынесенной священником из вертепа для приобщенья меня, недостойного.» (из письма В.А. Жуковскому из Бейрута от 6 апреля 1848 года).
Эта ночь, проведенная у Святого Гроба, навсегда осталась в памяти Гоголя. Между тем из его писем можно вывести заключение (как нередко и делают биографы), что паломничество не дало тех плодов, на которые он рассчитывал. «Скажу вам, что еще никогда не был я так мало доволен состояньем сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, — писал Гоголь 21 апреля 1848 года протоиерею Матфею Константиновскому из Одессы. — Только разве что больше увидел черствость свою и свое себялюбье — вот весь результат».
Однако эти смиренные слова приобретают несколько иной смысл, если мы вдумаемся в то, что предшествует им и что следует после них. «Часто я думаю: за что Бог так милует меня и так много дает мне вдруг, — говорит Гоголь в начале письма, — и могу только объяснить себе это тем, что мое положенье действительно всех опаснее, и мне трудней спастись, чем кому другому. <...> Дух-обольститель так близок от меня и так часто меня
pIL
обманывал, заставляя меня думать, что я уже владею тем, к чему только еще стремлюсь и что покуда пребывает только в голове, а не в сердце».
И далее, сказав, что никогда еще он не был так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, Гоголь прибавляет: «Была одна минута... но как сметь предаваться какой бы то ни было минуте, испытавши уже на деле, как близко от нас искуситель! Страшусь всего, видя ежеминутно, как хожу опасно. Блестит вдали какой-то луч спасенья: святое слово «любовь». Мне кажется, как будто теперь становятся мне милее образы людей, чем когда-либо прежде, как будто я гораздо больше способен теперь любить. Но Бог знает, может быть, и это так только кажется; может быть, и здесь играет роль искуситель.»
«Одна минута», о которой Гоголь писал отцу Матфею, это, по всей видимости, — ночь, проведенная у Гроба Господня, когда он приобщался Святых Таин. О той же «минуте» Гоголь говорил А.О. Смирновой. По ее словам, он не отвечал, когда его расспрашивали о Святых местах, а ей рассказал только «одну ночь, проведенную им в церкви».8
Подлинный результат поездки Гоголя на Святую землю — приобретение настоящего духовного смирения и братской любви к людям. В этом смысле следует понимать и его слова из письма Жуковскому в феврале 1850 года: «Мое путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узнать лично и как бы узреть собственными глазами, как велика черствость моего сердца. Друг, велика эта черствость! Я удостоился провести ночь у Гроба Спасителя, я удостоился приобщиться от Святых Таин, стоявших на самом Гробе вместо алтаря, и при всем том я не стал лучшим, тогда как все земное должно бы во мне сгореть и остаться одно небесное».
Паломничество Гоголя на Святую землю по-разному было воспринято его родными и знакомыми. Историк В.А. Чаговец, комментируя мемуары сестры писателя Ольги Гоголь-Головни, замечает: «И в семье, как и в дружеских и близких кругах, результатами поездки Гоголя в Иерусалим все были разочарованы. Об этом мы читаем и в мемуарах».9
Однако в мемуарах можно прочесть и другое. Так, княжна В.Н. Репнина-Волконская в своих воспоминаниях так описывает приезд Гоголя в их имение Яготи-но в 1848 году: «Лицо его носило отпечаток перемены, которая воспоследовала в душе его. Прежде ему были ясны люди; но он был закрыт для них, и одна ирония показывалась наружу. Она колола их острым его носом, жгла его выразительными глазами; его боялись. Теперь он сделался ясным для других; он добр, он мягок, он братски сочувствует людям, он так доступен, он снисходителен, он дышит христианством. Потом в Одессе я дала ему прочесть эти строки; он сказал мне: «Вы меня поняли, но слишком высоко поставили в своем мнении».10
Перемену в Гоголе заметили и другие. Например, Ф.В. Чижов (знакомый с Гоголем еще по службе в уни-
т Ж ^¡¡i Ни
ШШ
Реликварий Гоголя (коробочка с изображением Святого Благовещения, привезенная из Иерусалима).
верситете) писал 1 июня 1848 года А.А. Иванову из Киева: «Четвертого дня приехал сюда Гоголь, возвращаясь из Иерусалима, он, кажется, очень и очень успел над собою, и внутренние успехи выражаются в его внешнем спокойствии».11
Из паломничества ко Гробу Господню Гоголь привез на родину свидетельство о подлинности реликвий, которыми благословил его наместник Иерусалимского Патриаршего престола митрополит Мелетий: «1848. Февраля 23-го во граде Иерусалиме ради усердия, которое показывал к живоносному Гробу Господню и на прочих Святых местах духовный сын наш Николай Васильевич, в том и благословляю ему маленькой части камушка от Гроба Господня и часть дерева от двери Храма Воскресения, которая сгорела во время пожара 1808 <г. > сентября 30-го дня; эти частички обе справедливость. Митрополит Петрас Мелетий и наместник Патриарха во Святом граде Иерусалиме».
Как память о путешествии Гоголя к Святым местам — в Васильевке хранился кипарисовый посох, подаренный им сестре Ольге, с которым она не расставалась всю жизнь; а также — сердоликовые крестики, перламутровые иконки-ящички с изображением Благовещения, цветы из Палестины, освященное иерусалимское мыло, которым омывают Гроб Спасителя в ночь перед Пасхой, и другие реликвии.
Г.П. Данилевский, автор популярных исторических романов, лично знавший Гоголя и совершивший в мае 1852 года поездку на родину писателя, рассказывает в своих воспоминаниях, что местные крестьяне не хотели верить, что Гоголь умер, и среди них родилось сказание о том, что похоронен в гробе кто-то другой, а барин их будто бы уехал в Иерусалим и там молится за них. В этом сказании есть глубокая духовная правда: Гоголь действительно переселился в Горний Иерусалим и там из своего таинственного и неведомого далека, у Престола Господня, молится за всю Русскую землю, чтобы непоколебимо стояла она в православной вере и чтобы больше было в ней правды и любви.
1 Аксаков С.Т. История моего знакомства старца иеросхимонаха Макария. Т. 4. — с Гоголем. — М., 1960. С. 62. М., 1862. С. 430-432.
2 Собрание писем блаженной памяти 4 Захарченко С.О. Гоголь на Корфу // Оптинского старца иеросхимонаха Ученые записки Петрозаводского гос. ун Амвросия к мирским особам. — Сергиев та. Посад, 1908. С. 81-82. 5
3 Собрание писем Макария Оптинского к мирским особам. В 3 т. Т. 1. Петрозаводск, 2010. С. 298. Это письмо впервые было опубликовано в 1862 году,
но с исключением эпизода у мощей 7 Кулиш П.А. Записки о жизни Николая
святителя Спиридона. См.: Собрание Васильевича Гоголя, составленные из вос- Пушкин. Лермонтов. Гоголь.
писем блаженныя памяти Оптинского поминаний его друзей и знакомых и из его С. 778.
- Петрозаводск, 2012. №5. С. 74.
5 Соловьев П., свящ. Встреча
с Н.В. Гоголем в 1848 г. // Русская старина. 1889. №9. С. 553.
6 Там же. С. 554.
собственных писем. — М., 2003. С. 93.
8 Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. — М., 1989. С. 35.
9 Из семейной хроники Гоголей (Мемуары Ольги Васильевны Гоголь-Головни) / ред. и прим. В.А. Чаговца. — Киев, 1909. С. 68.
10 Из воспоминаний княжны
В.Н. Репниной о Гоголе // Русский архив. 1890. №10. С. 230-231.
11
Литературное наследство. Т. 58.
М., 1952.
Русский архив. 1890. №10. 11. Литературное наследство. Т. 58. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. — М., 1952.
Список использованной литературы
1. Аксаков С.Т. История моего знакомства с Гоголем. М. —
1960. Петрозаводск, 2012. №5. ник. Воспоминания. — М., 1989. 12. Гоголь Н.В. Полное собра-
2. Собрание писем блаженной 5. Соловьев П., свщ. Встреча 9. Из семейной хроники ние сочинений и писем: памяти Оптинского старца с НВ Го^ем в 1848 г // Гоголей (Мемуары Ольги в 17 т. — М., Киев, 2009-2010. иеросхимонаха Амвросия Русская старина. 1889. №9. Васильевны Гоголь-Головни) 13. Книга бытия моего. Днев-
к мирским особам. — Сергиев 6. Там же. / ред. и прим. В.А. Чаговца. — ники и автобиографические
Посад, 1908. 7. Кулиш П.А. Записки о жизни Киев, 1909. записки епископа Порфирия
3. Собрание писем Макария Николая Васильевича Гоголя, 10. Из воспоминаний княжны Успенского. Ч. 1-8. — СПб., Оптинского к мирским особам. составленные из воспомина- В.Н. Репниной о Гоголе // 1894-1902.
Ключевые слова: Гоголь, Святая земля, остров Корфу, святитель Спиридон Тримифунтский, нетленные мощи, Русская Духовная Миссия в Иерусалиме.
В т. Т. 1. — Петрозаводск, 2010. ний его друзей и знакомых
4. Захарченко С.О. Гоголь и из его собственных писем. —
на Корфу // Ученые записки М., 2003.
Петрозаводского гос. ун-та. — 8. Смирнова-Россет А.О. Днев-
