CC BY
191
СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ LANDMARKS IN HUMAN HISTORY
А.Б. Ларичев
ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ДАНЦИГА НА КАМЧАТКУ ДЛИНОЮ В ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА, ИЛИ РУССКАЯ СУДЬБА ЛЕКАРЯ ГЕНДРИКА ГОВЕ
A. Larichev
A Quarter-Century-Long Journey from Danzig to Kamchatka, Or the Russian Destiny of Doctor Gendrik Gove Увертюра памяти
Мироупокоение, которое все чаще и чаще он стал ощущать, сопровождалось одним и тем же видением: лицо стоящего на причале мальчика нежно обволакивают бархатные ладони встречного ветра, ласковые прикосновения меняются порывистым напором, и на лице появляется мороха - мелкие капли брызг от разбивающихся о парапет волн. Столкнувшись с каменистым обрамлением причала, они в недоумении откатываются назад и с новой силой устремляются к берегу, чтобы захватить в объятья все, что так мило морскому прибою. Подстать водным просторам взволнованы небеса: плывущие издалека тучи рвутся надвое-натрое и, распластавшись над местом свиданья, словно пытаются скрыть радость встречи земной тверди и морской стихии от грустного взгляда многочисленных звезд. А где-то там - далеко-далеко - с иной страстью происходит встреча неба и моря: они сливаются в линию плавно растворяющегося в вечерних сумерках горизонта. Пройдет еще немного времени, и трепет свидания начнет угасать, любопытство звездного небосвода будет удовлетворено одиночеством мечущихся над волнами и тоскливо кричащих чаек и мальчика, устремившего свой взор туда - в морскую даль, - в надежде высмотреть долгожданный парусник, на котором
должен вернуться его отец.
Шел 1790 год... Стареющий ярославский лекарь Петр Гове снова и снова перебирал в памяти затеси жизненных перипетий. Он многое испытал: трудности детства и отрочества, долгие годы учебы, продвижение по служебной лестнице, статус фаворита и опалу, профессиональные взлеты и низвержение с Олимпа. И теперь, когда наступила пора подведения итогов, ему хотелось во всеуслышанье заявить о себе: я жив, у меня есть заслуги, которые нужно оценить по достоинству, а для этого достаточно официального признания 50-летнего служения России, позволявшего на законных основаниях стать причисленным к дворянскому сословию.
Излагая на бумаге свою биографию, Петр Гове неоднократно возвращался в 1733 г., когда последний раз видел своего родителя. Перед мысленным взором разворачивались масштабные события, деятельным участником которых был его отец - лекарь Гендрик Гове.
Первой же фразой, которая, словно горный ручей, стремительно пробежала вдоль нескольких строк документа, он засвидетельствовал почтение оставшемуся в далеком прошлом родителю1. Благородным членам Ярославского губернского дворянского депутатского собрания не требовались подробности, составлявшие мелодику удивительной судьбы одного из многих иностранцев, поступивших на российскую службу в качестве лекаря.
Однако, перелистывая страницы памяти, Петру Гове всякий раз невольно приходилось в деталях мысленно проживать свершившееся. Какие-то факты из жизни отца были доподлинно известны и документально подтверждаемы, что-то носило вероятностный характер. В любом случае это было естеством ушедшей в историю эпохи, которую стоит помнить.
На балтийских волнах, на камнях Котлина
Близилась к концу Северная война, увенчавшаяся историческими победами петровской России на Балтике. В 1716 г. в дополнение к завоеванным территориям (Финляндия и Курляндия) под российское влияние попали важные в стратегическом отношении прибрежные города. Среди них оказался Данциг, наделенный польской короной широкими вольностями и привилегиями. Прозванный
«северной Венецией», город уже третье столетие являлся одним из главных торговых центров на Балтике и активно использовал для этого морские пути. Но многие суда разорялись шведами, с которыми у России тогда были далеко не дружеские отношения. Казалось заманчивым предложение Петра I о защите купечества путем патрулирования Балтийского моря. Участие магистрата Данцига виделось в его долевом финансировании и материальном обеспечении кораблей2. В переводе с дипломатического языка это означало фактическое введение российского протектората на землях польской короны. Русские генералы командовали во множестве размещенными здесь войсками, и во время очередной заграничной поездки сюда Петр I «всем дал почувствовать, что власть в его руках»3.
Вблизи Данцига базировалась российская флотилия, суда которой воплощали в жизнь пункт соглашения о совместном контроле морских просторов Балтии. На кораблях особо остро ощущалась нужда в медиках: «лекарей мало зело». Было понятно, что «лучше людей жалеть, нежели денег на жалованье дохтурам». Имея соответствующее образование, занять подобную вакансию не представляло труда. Поначалу прииском иностранцев занимались специальные агенты, после 1702 г. найм проводили по мере надобности. Воспользовавшись случаем, Гендрик Гове поступил на службу в качестве лекаря одного из судов балтийской флотилии, заключив, как тогда полагалось, свой первый в жизни контракт4.
Вскоре ему довелось принять участие в кампании 1717 г. в составе эскадры, которая под командованием генерал-адмирала графа Ф.М. Апраксина крейсировала у берегов Швеции, обеспечивая успех десанта на остров Готланд5.
Служба на флоте регламентировалась Морским уставом (1720 г.). В соответствии с ним, на каждом корабле предполагалась должность лекаря, и в зависимости от ранга судна подбирались служивые по медицинской части, находившиеся в его непосредственном подчинении. В то время на судах Балтийского флота числилось 39 старших и 7 младших лекарей, 7 подлекарей и 72 лекарских ученика с жалованьем по 15, 10, 7 и 2 руб. в месяц соответственно6.
Получив от аптекаря сундук с лекарствами и медицинским инструментарием, Гове занимался организацией лечебного дела на корабле. По заведенным требованиям он должен был «сообщать свои познания назначенным к нему в науку ученикам, выбиравшимся не-
пременно из грамотных молодых рекрутов, иноземцев или русских матросских и содатских детей». Определяя к каждому ученику по несколько больных, наставник объяснял правила лечения, контролировал прием лекарств и достаток питания страждущих. Во время боевых действий от лекаря требовалось «со тщанием приготовить место для приема раненых и все что надлежит к их врачеванию» в специально отведенном укромном помещении судна, занимавшем пространство между самой нижней палубой и его дном - в интрю-ме, и ни в коем случае не выходить на палубу. Работать нужно было в полном согласии со священником, дабы тот при появлении «опасной болезни» по своей христианской должности мог «исправить» страдальца. Однако главная ответственность за состояние здоровья пациента лежало на нем, ибо в случае выявления связи между смертью больного и небрежным исполнением обязанностей лекаря последний рассматривался как «злотворец», который «яко бы своими руками его убил» и подлежал наказанию вычетом, «по важности и вине смотря» в судебном порядке7.
Все лекари, подлекари и лекарские ученики Балтийского флота находились в непосредственном подчинении штаб-лекаря. В 1718 г. им стал Ян Говий (Jan Hovy) - легендарная и весьма влиятельная личность. Француз воспитывался в Голландии и там же начал свою карьеру на кораблях военной флотилии. Опыт дальних плаваний позволил ему приобрести непререкаемый авторитет. Будучи в Амстердаме, в 1697 г. он оказался в числе 57-ми лекарей, принятых на русскую службу по первому найму. Два года спустя в списке морских чинов значилось только 12 из них. Занятая должность первого хирурга флота при вице-адмирале К.И. Крюйсе свидетельствовала
о незаурядности иноземца8. Казалось, судьба во всем благоволила ему. После смерти Иоганна ванн Термонта в 1704 г. Ян (Иван) Говий стал лейб-медиком Петра I и исполнял эти обязанности до последних дней жизни императора. Периодически на него возлагался иной круг обязанностей: с 1710 г. он - старший лекарь Балтийского флота; с 1716 г. - штаб-доктор и главный лекарь в Астрахани9. Теперь же - снова Балтика.
Без ведома штаб-лекаря - единственного на весь флот - не решался ни один из вопросов по заполнению медицинских вакансий. Потому служба Гендрика Гове шла под известным покровительством начальствующего то ли родственника, то ли однофамильца.
Любопытно, что спустя семьдесят лет имя Яна Говия оказалось в гениалогическом древе причисленной к ярославскому дворянству семьи, основателем которой был Гендрик Гове10. Правда, оно указано отдельной строкой, но все же...
Тотчас за вступлением в должность лекаря Ревельской эскадры следовало принятие российского подданства, а за ним - и новое имя. Теперь к нему можно было обращаться по-русски: Андрей Андреевич. Впрочем, для окружающих он оставался иностранцем Гендри-ком Гове (в документах его имя писали когда как: Гендрик, Гендрих, Эндрих и Генрих; по-иному выглядела и фамилия - Говий, Говш).
Будни лекаря заполнялись подготовкой к рейдам и морским походам, исполнением распоряжений о борьбе с моровым поветрием, грозившем проникнуть из Европы морским путем, лечением больших и малых болезней служивых, оказывая им помощь в силу своего разумения и медицинского обеспечения в условиях крейсирования. Всех заболевших доставляли в кронштадский госпиталь, который был организован в 1717 г. вслед за постройкой первых фортов на Котлине.
Еще в то время, когда остров Котлин по большей части занимали леса, Петр I задумал создать на нем богатый город. По заключении мира со Швецией планировалось заселить его собранными с разных губерний жителями. А прежде занялись строительством фортеций, казарм и домов для тех, кто здесь служил. Вскоре появились каменные «губернские дома», возведенные на средства нового налога с каждой губернии обширной Российской империи. В 1723 г. последовал указ о прорубке улиц в лесном массиве, а на освободившихся землях отводились участки для постройки домов офицерам, купцам и мастеровым. В более отдаленных местах давали землю матросам и солдатам11. Постепенно собственноручно заложенная императором крепость Кронштадт превращалась в главную военно-морскую базу Балтийского флота.
Так случилось, что в этом месте судьба уготовила для лекаря Гове возможность создания семьи. Именно здесь в июне 1726 г. у него родился сын Петр12. Кто знает, не памяти ли императора так нарекли новорожденного, которому довелось продолжить начатое отцом дело. Однажды присягнув верой и правдой служить российскому Отечеству, он достойно продолжил лекарскую династию. Однако это совсем другая история, которую Гендрику Гове не суждено
было знать.
Занимаемая Гове должность оплачивалась довольно прилично: согласно штатному расписанию 1727 г., на годовое содержание 42-х лекарей в корабельном (39) и галерном (3) флоте выделялось от 156 до 186 руб. каждому. Жалованье выдавалось третями, трижды в год13. Постоянная нехватка тех, кто мог бы исполнять эти обязанности, вызывала регулярные их перемещения с одного судна на другое
- то ревельской, то кронштадской приписки. В общем-то, лекарская должность давала возможность безбедного существования и ему, и его семье. Но не более того.
В русле этой повседневности для Гове стал событийным спуск на воду 29 июня 1727 г. самого крупного по тем временам стопушечного линейного корабля 1 ранга «Петр I и II».
На самом деле судьба построенного на верфи Санкт-Петербургского Адмиралтейства трехмачтового военного парусника, как, впрочем, и всей его команды, оказалась весьма непростой. Весной следующего - 1728 г. - командиром флагмана Российского флота был назначен капитан-командор Исаак Андрисен Брандт (Isack Brandt), до того командовавший другим кораблем Ревельской эскадры - «Не тронь меня»14. Почти 25-летний опыт воинской службы позволил голландцу со знанием дела принять самое деятельное участие в приведении судна в боевую готовность. Для этого требовались неимоверные усилия. Началось же все с распоряжения следовать «Петру I и II» к Кронштадту и «ожидать указу вперед, а до того не отправлять». Вскоре для буксирования корабля прибыли две галеры, которые в начале лета помогли перевести судно к месту назначения. Путь обеспечивали присланные из Кронштадта несколько команд общей численностью до 1 200 человек под командованием капитан-лейтенантов Якима Леймана, Алексея Косенкова-Темкина и Павла Рогозео15. «Проба пера по морской глади» у новостроя оказалась благополучной.
Практически весь следующий год прошел в заботах, связанных с должным оснащением флагмана и подбором людей, способных составить костяк экипажа. Так готовилась почва для реализации предписания Адмиралтейств-коллегии от 2 января 1729 г.: с открытием навигации в числе других новых судов корабль необходимо было отправить на месяц в кампанию, «дабы в ходу их который лучше усмотреть, а паче морским служителям к практике лучшее знание
подать было можно, и на то время удовольствовать их надлежащим морским провиантом». Указ Верховного тайного совета был более конкретен: «велеть на вооружаемые сего года корабли определить морских служителей всех чинов по регламенту», на «Петр I и II»
- в количестве 800 человек (вдвое больше, чем на другие суда). В марте последовало подтверждение о назначении И. Брандта его командиром. Только сейчас стала понятна суть подбора старших начальников и прочих членов экипажа: к каждому предъявлялись особые требования. Статус флагмана подчеркивался даже тем, что специальным приказом в качестве волонтера на судно был направлен Иван Густаф - сын адмирала П.И. Сиверса. Относительно него предписывалось «во время кампании давать морского провианта по две порции натурою»16.
Среди тех, кому оказали честь служить на «Петре I и II», появление Гендрика Гове было не случайным. В немалой степени способствовали этому почти 15-летнее служение корабельным лекарем во время многочисленных рейдов по Балтийскому морю и сложившаяся репутация грамотного и добросовестного специалиста. Надо полагать, не менее важным в принятии решения о зачислении Гове в команду флагманского корабля оказалось мнение главного хирурга Адмиралтейства штаб-лекаря Яна Говия. Свою лепту в это вложил еще один Говш - Мартын Янсен, который в чине капитана 2-го ранга командовал лоц-гальотами Балтики. Принятый в 1715 г. на русскую службу в качестве унтер-лейтенанта, он быстро продвигался по служебной лестнице. Уникальность его личности определялась исключительными знаниями лоцманских премудростей. Дослужившись до капитана полковничьего ранга, в 1734 г. М. Говий возглавил вновь сформированную Кронштадскую штурманскую группу. Основным же его предназначением было служение флоту в качестве картографа. Подготовка морских карт Финского залива и Выборгского фарватера позволила ему приобрести непререкаемый авторитет, который не смогли перечеркнуть ни французское пленение, ни следствие после освобождения из плена. Избежав наказания, он долгие годы верой и правдой служил России17.
Идилия нового поворота в судьбе Гендриха Гове была недолгой. Начиналось все очень торжественно. По случаю открытия навигации 24 мая 1729 г. прибывший на командорский корабль адмирал П.И. Сиверс «объявил» (поднял) свой флаг. Под приветственные
залпы пушек стоящих на рейде военных судов флагман вышел из гавани и отправился в свое первое плавание. Спустя двое суток его «проверповали» (переместили с помощью верпа - специального якоря, который завозился на шлюпках с кормы судна и сбрасывался в нужном месте) мимо Кронштадта, и на следующий день он встал на якорь у Красной горки. В течение 29 и 30 мая эскадра крейсировала по морю. Час пик пришелся на 31 мая, когда к кораблю причалила адмиральская яхта с важными особами. Такого Гове еще не видел: выстроившаяся на палубе команда приветствовала епископа Рафаила (Заборовского) Псковского и Нарвского и вице-адмирала
Н.А. Синявина. Их сопровождали контр-адмирал П.П. Бредаль и генерал-майор Монок. Торжественные маневры закончились только 4 июня, грациозный «Петр I и II» и возглавляемая им эскадра проследовали от Красной горки до Кронштадта18, завершив первую кампанию флагмана.
Через пять дней в контору Кронштадского порта поступил указ пушки с корабля «Петр I и II» снять, «морских служителей, определя к ним сверх того двух лекарей, прислать в С.Петербург на ботах», а сам корабль разместить в военной гавани. Так Гендрик Гове оказался в столице, а разворачивающиеся вокруг флагмана события сулили неопределенность дальнейших перспектив. Дело в том, что уже
19 июня на заседании Адмиралтейств-коллегии прошло подведение итогов летней кампании 1729 г. Вице-президент этого высшего органа управления военно-морскими делами в России адмирал П.И. Сиверс сообщил результаты инспекции: флагман, построенный по чертежам Петра I «во всяком действии доволен как в ходу, так и в крепости, и под парусами, и в поворачивании, и в строении оного никакого погрешения»19. Однако, невзирая на безусловный успех первого плавания, в течение следующих двух навигационных сезонов «Петр I и II» оставался на «приколе». Причиной тому служили разные обстоятельства, в том числе обеспокоенность, изложенная в доношении конторы Кронштадтского порта от 11 августа 1731 г.: «Прибывает за выливанием воды через 24 часа 16 дюймов, и лучше
б оный корабль из военного гавана вывести и поставить в средний гаван, и для осмотра, отчего в нем течь имеется, повалить на бок»20.
На протяжении всего периода «беспомощности» корабля судьба членов экипажа складывалась по разному. Капитан-лейтенант И. Брандт возглавил фрегаты «Крейсер» и «Россия». По ненадоб-
ности своей большая часть матросов перешла до поры до времени на другую службу. В числе немногих Гове оставался в штатном расписании флагмана, вместе с тем исполнение его обязанностей проходило вне палубы и казалось со стороны довольно странным. Он приглядывал за теми, кто обеспечивал минимум жизнеспособности судна, одновременно «промышляя» лекарским искусством в госпиталях Санкт-Петербурга и значительно чаще - в Кронштадте. Тем самым обеспечивалась минимальная готовность медицинской части корабля к выполнению новых приказов.
К счастью, казавшиеся непреодолимыми проблемы удалось благополучно разрешить, и в феврале 1732 г. Адмиралтейств-коллегия доложила Правительствующему Сенату о намерении использовать флагман в предстоящей кампании. Намечался парад эскады, включая корабли «Петр I и II» и «Святая Екатерина», что послужило импульсом к тщательной подготовке судов. Капитан-командор И. Брандт пошел на повышение: его назначили главным командиром над флотом Кронштадта. Возглавил же команду флагмана из 576 человек сначала капитан-лейтенант Я. Фогель, а с 7 июня - капитан Джемс Лоренс, которого перевели с капитанского мостика менее маститого корабля «Дербент»21.
Предназначение «Петра I и II» было четко определено: служителям выдавать «морской провиант с убавкою одной трети, и давать против полной дачи две трети, для того, что оный корабль имеет быть при порте, а под парусами не будет». Несмотря на то, что флагман не планировали выводить в море, требовалась его абсолютная готовность. Поэтому не вызывали удивления указания Медицинской канцелярии о необходимости починки лекарских котлов, сковородок и иготей - того самого незамысловатого скарба, без которого невозможна работа корабельного лекаря22.
Гендрик Гове стал непосредственным участником кампании, начавшейся 16 мая выходом из гавани большей части Кронштадской эскадры. На следующий день к ним присоединился «Петр I и II». Море как будто решило проверить готовность кораблей к плаванию по открытой воде: бушевал шторм, шквалистый ветер рвал даже спущенные паруса, проливной дождь то и дело сопровождался громовыми раскатами и молниями. Буря словно искала слабые места и находила их: на «Выборге» сломало грот-стеньгу, разрушило фор-стен-салинг.
Только 6 июня в расположение эскадры смогли прибыть главный командир Кронштадского порта, командующий Кронштадтской эскадрой адмирал Томас Гордон и вице-адмирал Наум Сенявин. Спустя два дня на флагмане флота с визитом побывал китайский посол.
Вскоре эскадра снялась с якоря и отправилась в крейсирование. Лишь «Петр I и II», «Дербент» и «Св. Екатерина» остались на рейде под командованием капитана Д. Лоренса. На протяжении трех недель при благоприятной погоде успешно проходили пушечные и ружейные учения, военные построения и другие маневры. Завершив их, 29 июня караван судов направился в Кронштадт.
После небольшой паузы весь следующий месяц корабли перемещались в районе Красной горки, а 31 июля флот выстроился в линию баталии и держал путь на восток. На следующий день эскадра прошла мимо Краншлота и легла на якорь. Ощущение размеренности учебной обстановки сменилась напряженностью ожидания. Суда облетело известие: помимо инспекции вот-вот состоится высочайшее посещение. Потому предпринимались последние, порой скоропалительные, меры по наведению лоска. Ждать пришлось недолго. 1 августа на корабль «Петр I и II» поднялся адмирал Т. Гордон, а на следующий день Гове увидел отплывающую от Раниенбаума шлюпку с поднятым штандартом императрицы Анны Иоанновны. Ее появление было встречено пушечным салютом со всех кораблей и семикратным возгласом «Виват!». Приветственные выстрелы из береговых пушек сопровождались барабанной дробью и музыкой.
Кульминация наступила 3 августа, когда «в начале пятого часа изволила прибыть Ее Императорское Величество на корабль “Петр
I и II”»23. Встреча проходила с наивысшей торжественностью. При поднятом штандарте и пальбе с кораблей она прошлась вдоль парадного строя экипажа. Находясь среди его чинов, Гендрик Гове жадным взором «поглощал» царицу. Вот она - награда, ради которой стоит жить и беззаветно служить, не покладая сил. Не верилось, на расстоянии вытянутой руки - богиня со «стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами». В каждом телодвижении ощущалась величественность и торжественность, которая завораживала при первом же взгляде. Когда она говорила, на устах играла чрезвычайно приятная улыбка. Русская речь лилась в изобилии, она обращалась со всеми так ла-
сково, что каждый чувствовал себя с ней на равных. Впрочем, ни на одну минуту не терялось монаршее достоинство24.
В течение часа императрица осматривала корабль. Оставшись весьма довольной состоянием флагмана, она проследовала во дворец, а затем, спустя полчаса, - на шлюпке в сторону Ораниенбаума. Так закончилась инспекция балтийской эскадры и высочайшее посещение. В ночь на 4 августа адмирал Т. Гордон покинул корабль, а на следующий день в числе трех судов «Петр I и II» втянулся в гавань, тем самым завершив участие в очередной морской кампании25.
Под командорским флагом Беринга
Окончание навигации совпадало с получением жалованья, а дальше маячили реальные проблемы, связанные с содержанием семьи. Подобные перспективы для Гове были не столь радостными, как хотелось бы. Поэтому он проявил неподдельный интерес к сведениям о том, что на кораблях Кронштадской эскадры проводится вербовка для участия в Северной экспедиции. Ему не раз доводилось слышать о Первом Камчатском походе В. Беринга. Высказывались крайне противоречивые мнения: от несомненного успеха этого мероприятия до полного провала его планов и надежд. Сам же Беринг был уверен, что новое посещение восточного побережья Российской империи исключительно необходимо.
Поддавшись настойчивости командора, 17 апреля 1732 г. Анна Иоановна распорядилась о снаряжении и отправке Второй Камчатской экспедиции. Берингу предписывалось «идтить для проведыва-ния новых земель, лежащих между Америкой и Камчаткою», обследовать острова, «продолжающиеся к Японии», и заботиться там об «установлении торгов или где неподвластные - о взятье ясаку»26.
В конце 1732 г. решением Сената на высочайшее утверждение был представлен указ об организации Великой Северной экспедиции в составе нескольких отрядов. Руководство ею возложили на капитан-командора В. Беринга. Иван Иванович, так уважительно величали преклонного возраста датчанина, около 30 лет верой и правдой служил России, слыл знающим и ревностным, добрым, честным и набожным человеком. Его отличала крайняя осторожность и иногда нерешительность, он легко поддавался влиянию подчиненных27.
Недостатки Беринга с лихвой компенсировались особенностями
характера одного из его заместителей Мартина Шпанберга (Мартын Петрович, М. Spangberg). Родившись 31 декабря 1696 г. в Дании, с 1720 г. он служил в российском флоте, так и не овладев русским языком. По удивительному стечению обстоятельств «человек без образования, грубый и жестокий до варварства, жадный к приобретениям» в ранге лейтенанта участвовал в Первой Камчатской экспедиции. Зарекомендовав себя практичным моряком, горячим и деятельным, по ее окончании он был произведен в капитаны 3-го ранга28. Теперь вслед за новым назначением М. Шпанбергу поручалась забота о материальном обеспечении экспедиции, в том числе подготовка всего необходимого для строительства судов и жилья по пути следования29.
До отправления в дальнюю дорогу наиважнейшим было формирование команды. Поначалу (на этапе планирования) запросы по штатному составу выглядели весьма скромно. В частности, за чинами медицинского профиля резервировалась 1 должность лекаря. В июне 1732 г. в поименном списке кандидатов напротив этой вакансии фигурировал Вилим (Филипп Вильгельм) Буцковский30. Выбор был не случаен: немец по происхождению, лекарь из Санкт-Петербурга, и, главное, прошедший бок о бок с командором Берингом путь Первой Камчатской экспедиции, он был знатоком своего дела. В дополнение к этому его жена Анна была дочерью М. Шпан-берга. В феврале 1733 г. последовало официальное назначение В. Буцковского на должность старшего лекаря с годовым окладом в 300 руб. В его ведении оказалось медицинское обеспечение новой экспедиции. Учитывалось все до деталей. К примеру, среди множества хозяйственных распоряжений В. Беринга была обозначена необходимость переделать неудобный в перевозке сундук в малые ящики для медикаментов, как укажет Буцковский31.
В процессе подготовки экспедиции выяснилась наивность первоначальных планов относительно ее штата, который не смог бы решить ни одну из задач похода на Камчатку. Его список ширился и к началу 1733 г. приблизился к трем сотням необходимых должностей. Медицинские проблемы вменялись команде, включавшей старшего лекаря, 2 лекарей, 6 подлекарей и 4 лекарских учеников. Указом Анны Иоанновны В. Берингу и И. Брандту, исполнявшему обязанности командира Кронштадского порта, а также капитану-командору И. Козлову, руководившему Петербургской корабельной
командой, предстояло найти достойных кандидатов для участия в деле государственной важности. В связи с болезнью Беринга в адрес его заместителя капитана М. Шпанберга последовало аналогичное распоряжение: выбрать в Кронштадте служителей «всех из руских, а не из ыноземцов». Через считанные дни И. Брандт рапортовал в Адмиралтейств-коллегию о том, что дело это оказалось весьма
сложным32.
За помощью обратились к штаб-лекарю Яну Говию и главному доктору Кронштадского морского госпиталя Демьяну Петровичу Синопеусу (ратїапш Synopaeus). В их компетентности сомневаться не приходилось, и именно они занялись подысканием кандидатур на штатные вакансии по медицинскому обеспечению Великой Сибирской экспедиции.
Первым в списке претендентов оказался Гендрик Гове - лекарь корабля «Петр I и II» 33. Третьим (после Г. Гове и В. Буцковского) числился Ян Кашпер Фейге (Фейх), служивший лекарем на трехмачтовом парусном линейном корабле 2-го ранга «Фридемакер», который имел постоянную приписку в Кронштадте.
Прекрасно осознавая серьезность предложения, Гендрик Гове не смог от него отказаться. Вероятно, он решил использовать шанс поправить материальное положение своей семьи. Предстояла трудная миссия, и посему всем ее участникам было определено жалованье в размере двойного оклада. Кроме того, по возвращении непременно предполагалось милостивое вознаграждение от императрицы.
А может быть, в этом проявился характер человека, которого привлекало дотоле неведомое. Однажды уже было подобное, когда он поступил на службу в зарождавшийся российский флот, и «прибытка» ждать не приходилось. В любом случае это был поступок мужа, добровольно ставшего на путь преодоления множества ожидаемых и непредвиденных трудностей. Получив новую должность, Гендрик Гове с головой окунулся в водоворот событий, связанных с подготовительными заботами. В принципе его обязанности были схожи с тем, чем он занимался раньше. Лекарь знал, что сибирским властям предписывалось всячески поддерживать экспедицию. Однако практика подсказывала: на бога надейся, да сам не плошай. Именно поэтому первоочередной задачей стало создание запаса медикаментов и оборудования, столь необходимого в долгом походе.
В целом комплектование команды шло не без проблем. Капитан
И. Брандт сообщил в Адмиралтейский корпус: «За малоимением ру-ских, по призыву доктора Синопеуса и штап-лекаря Говия, по их выбору выбраны ж желающие из иноземцев»34, вместо подлекаря взят лекарский ученик Вилим Баренс, а за боцмана - шхимонмат Нилс Янсен, а также подконстапель Юрья Аритландер.
В конце января 1733 г. именной список служителей, набранных в Кронштадте для отправки в Сибирскую экспедицию, включал 14 человек: 3 лекаря (Гендрик Гове, Филипп Буцковский и Ян Кашпер Фейх), 7 подлекарей и 4 лекарских ученика (Дементей Литвинов, Никита Дударев, Никула Быстрой, Архип Коновалов). В дальнейшем по разным причинам в него вносились изменения. К примеру, заболел подлекарь Иван Булатов, и тут же Д. Синопеусу и Я. Говию последовало распоряжение: проверить истинность хвори. «Подлинно болен» - таков был вердикт светил. Его заменил подлекарь Илиас Гинтер35. Чуть позднее количество подлекарей увеличилось до девяти; в их числе оказались Иван Ступин, Вилим Беренсен, Питер Браунер, Сим Грен, Томас Винцендорф, Генрих Шефер, Илья Гинтер, Кирило Жемчужников и Мориц Арменус36. С кем-то Гове был знаком, о других предстояло узнать и разделить с ними тяготы дальнего похода.
Планируемая на шесть лет Сибирская экспедиция отправилась в путь в начале 1733 г. Первыми выдвинулись группы лейтенанта Д.Л. Овцына и шкипера И. Белого. Вслед за ними 23 февраля из Санкт-Петербурга выехал передовой отряд во главе с М. Шпанбергом, прибывший 2 апреля в Тобольск. Далее ему предписывалось следовать до Якутска и заниматься там подготовкой транспортных судов для северных отрядов. В эту команду из 10 человек вошел подлекарь И. Гинтер.
Путь Гендрика Гове на Камчатку начался 2 марта 1733 г. В составе основного обоза были морские офицеры и служивые рангом пониже (штурманы, подштурманы, штурманские ученики, гардемарины, комиссары, шкиперы, подшкиперы, боцманы и боцманматы), а также мастеровые, солдаты и прочие, общим числом более 500 человек. Почти все офицеры и даже некоторые нижние чины отправились с женами и детьми. Колонна тронулась на подводах до Твери. Оттуда, пересев на специально оборудованные суда, плыли по Волге до Казани, затем - по Каме. С наступлением морозов команда следовала санным путем до Тобольска, где предстояло зазимовать.
В январе 1734 г. туда же прибыл Академический отряд, возглавляемый естествоиспытателем, врачом и ботаником академиком Иоганном Георгом Гмелиным. В этой группе оказался академик Герард Фридрих Миллер и французский астроном Луи Делиль де ла Крой-ер. В числе сопровождавших студентов был будущий профессор и ректор Санкт-Петербургского университета Степан Петрович Крашенинников, а также геодезисты и другие специалисты. Им предстояло сделать географическое описание Сибири и Камчатки и провести ряд исследований.
Незадолго до этого Берингу поступило распоряжение о всяческом содействии кладезю науки российской. К ним должен быть приписан лекарь с полевой аптекой, которого «в их особливый путь всегда с собою брать могли, понеже де куда из той великой свиты кто нечаянным случаем ранен будет или болезнию занеможет, то оной от искусного лекаря свободно и скоро вылечен быть может»37. В распоряжение академиков направили подлекаря Питера Брауне-ра38. Ему, как и другим знакомым с грамотой, поручалось вести натуралистическую работу. Они должны были описывать растительность и животный мир новых мест, примечать камни-минералы, кости мамонтов и другие палеонтологические ценности, заниматься почвоведением и геодезией, проводить элементарные метеорогиче-ские наблюдения, не пренебрегая изучением народов, которые населяют эти земли39.
Однако главным для Великой Сибирской экспедиции было плавание к берегам Америки и Японии. Уже в Тобольске стало ясно, что на подготовительные мероприятия потребуется не один год. К работам привлекались местные жители, ссыльные, арестанты. В результате численность отряда значительно увеличилась, что затрудняло его продвижение на восток. Придерживаясь определенного порядка следования к берегам океана, в феврале 1734 г. вслед за Шпанбер-гом в Якутск с небольшим арьергардом отправился В. Беринг. Этот переход продлился до средины осени. В свите командора числился лекарь Фейге Ян Кашпер, засвидетельствовавший, кстати, прогрессирующую болезнь находившегося в числе команды пастора Э. Ми-
лиаса40.
Тем временем отряд М. Шпанберга в октябре 1734 г. первым достиг морского побережья восточной окраины России и обосновался у устья реки Охоты. Большую часть транспорта, провианта и снаря-
жения пришлось оставить, не доходя до Юдомского Креста. Сезонное мелководье и ранние заморозки вынудили «схоронить» суда на этом водоразделе. Обитание в Охотске было совсем безрадостным: преодолевая мучительное чувство голода, питались падалью и корнями, а для проживания надо было строить хотя бы мало-мальски приспособленные помещения. Даже при наличии крыши над головой и обилии печей казармы практически не прогревались, пол оставался влажным, на стенах сверкал злорадными блестками иней. Пурга и повсюду проникающий холод делали так, что мерзло все. Едва дождались весны с тем, чтобы к подножему корму добавилась рыба, ловля которой только теперь стала возможной41.
Между тем основной обоз во главе с капитаном А.И. Чириковым покинул Тобольск. Летом 1735 г. на 70-ти построенных в Верхоленске легких судах значительно увеличившийся отряд прибыл в Якутск. В этой бесконечно большой команде Гендрик Гове занимался оказанием медицинской помощи. Наибольшие трудности возникали с обеспечением продуктов питания. Самым простым казалось принятие образа жизни проживающих здесь, в условиях особого климата, и употребление в пищу сибирских даров. Однако все это оставалось лишь желаемым и практически невыполнимым для подавляющего большинства членов экспедиции. Впрочем, Гове и другие лекари пытались приспособиться к новой среде обитания. В качестве действенного и весьма популярного лекарственного средства на многие случаи жизни они использовали вино из специальной «тамошней травы». Его изготавливали «внутри Камчатской экспедиции», благо существовало официальное распоряжение: «надобно будет команды нашей лекарям иметь при себе для сидение им вотки канфарной и протчаго потребного в лекарство для лечение болных»42.
Чрезвычайность ситуации создавалась к тому же нараставшими подобно снежному кому трудностями, которые формировали нездоровую обстановку вокруг экспедиции. Связанные с ней неизмеримые хлопоты, были обусловлены, в первую очередь, необходимостью материального обеспечения, которое возлагалось на коренное население. Особую озабоченность вызывало далеко не безупречное поведение некоторых участников похода. Лихоимство, злоупотребление алкоголем, торговля табаком и мехами, драки - все это было благоприятной почвой для множества жалоб со стороны жителей и местных властей.
Исчерпывающе ведая про состояние дел во всех отрядах, в июне 1737 г. В. Беринг выехал из Якутска в составе небольшой группы, «чтоб завезши туда служителей, не поморить голодом». По прибытии в Охотск его взору предстало место «пустое... и лесов и травы в нем не растет и близко не имеется... Служители. дрова для топления печей на себе таскают верст за шесть и за семь; воду пресную на свое употребление из реки возят на себе же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по реке с лишком с тридцать верст. и нарты делают сами; и провиант на себе ж возят»43. Капитан-командор убедился: трехлетнее пребывание в этих местах группы М. Шпанберга мало что изменило. Важнее было другое: преодолевая трудности бытия, передовой отряд успешно занимался подготовкой морского этапа экспедиции. Ему удалось-таки заложить три судна, и их спуск на воду, состоявшийся в начале лета 1737 г., стал переломным событием, которое избавило команду от тягостного настроения.
Основным препятствием для воплощения дальнейших планов оставалась нехватка продовольствия, а отсюда - реальная угроза голодной смерти. Решением этой задачи занимался капитан А. Чириков. Он руководил переброской провианта и снаряжения отдельными партиями по воде до Юдомского Креста. Оттуда, если удавалось, груз перемещали обозом, чаще же команде приходилось нести его на себе. К сожалению, даже для них «провизии не было в изобилии кроме обычного пайка, состоявшего из ржаной муки и небольшого количества крупы»44.
Только после того как были созданы достаточные запасы продовольствия, в Охотске стали собираться остальные участники похода. Для некоторых все, что являлось их взору и случалось во время следования, было не ново. Беринг, Шпанберг, Чириков, Буцковский по опыту предыдущего путешествия знали злосчастные приметы этого пути в «мекку» Камчатской экспедиции. Труднее происходящее воспринимали те, кому впервые выпало ощутить превратности этого пути. Среди них - лекарь Гендрик Гове, которому вместе с другими сослуживцами предстояло пройти 578 верст по Сибирскому тракту. Он неоднократно слышал: будет особенно трудно после Вельской переправы. Теперь же все было не в рассказах, а наяву. Переход через Алдан пролегал то по речной окраине, то сквозь лес, прочно це-
плявшийся за горную породу. Он оказался столь беспокойным, что «труднее проежжей дороги представить нельзя. Берега обломками камней или круглым серовиком так усыпаны, что тамошним лошадям надивиться нельзя, как они с камня на камень лепятся. Впрочем, ни одна с целыми копытами не приходит до места. Горы чем выше, тем грязнее; на самых верхах ужасные болота и зыбуны, в которые ежели вьюшная лошадь прилепится, то свободить ее нет никакой надежды. С превеликим страхом смотреть должно, коим образом земля впереди сажен за 10 валами колеблется»45. Вдобавок ко всему не удалось миновать легендарные наледи, в том числе Капитан-та-рын, распластавшийся на три версты в длину и с версту в ширину. Этот переход длился без малого 50 суток.
С «Архангелом Михаилом» вояж в вечность
По прибытии в Охотск лекаря Гендрика Гове определили в команду Шпанберга, которой предстояло совершить морское путешествие «ради обсервации и изыскания пути до Японии» и попутно обследовать Курильские острова.
Знаменательное событие состоялось 18 июня 1738 г. В составе трех собственноручно построенных судов - бригантины «Архангел Михаил», дубель-шлюпки «Надежда» и бота «Святой Гавриил»
- «японский» отряд вышел в открытое море и направился к берегам Камчатки. Первое из них возглавил капитан М. Шпанберг. На верхней палубе одномачтовой бригантины длиной чуть более 18 м и шириной в 5,5 м разместили тендерное вооружение в виде легкой артиллерии. Все остальное жизненное пространство заняла команда из 63-х человек, в том числе штурман Матвей Петров, пробирных дел мастер (рудознатец) Симон Гардеболь, лекарь Говий46, и каждый со своим скарбом.
Обретши палубу под ногами, многие испытали естественное чувство - трепет перед морскими просторами. До сих пор на душе было неспокойно, поскольку всякие трудности и беды на пути экспедиции отодвигали едва сдерживаемое желание - выйти в море, предаться волне и ощутить единение человека с водной стихией. На Гове вновь нахлынула всепоглощающая тревога, спасавшая от тоски по привычкам той жизни, которая осталась далеко позади. Теперь он будет жить, «постоянно одерживая победу; ибо это победа
- даже просто пересечь Океан и не дать ему себя проглотить; это победа - идти куда хочешь и кидаться в объятия злому ветру; это победа - бросать вызов шторму и заставлять его следовать за собой, как слугу; победа - спокойно почивать и невозмутимо заниматься привычным делом среди разгула стихии»47. Во всем этом была радость встречи и предательски щемящее чувство: море вернулось в его жизнь.
Морская стихия широко распростерла объятья. Конечно, это была не милая и родная сердцу Балтика. Куда не кинь взглядом, все свидетельствовало о суровом характере здешней природы, даже летнее исчисление времен года не мешало встречать остатки зимнего плена воды. Однако море праздновало приход лета, шторм громогласно возвещал об очередном освобождении обозримого пространства от ледяных оков. Волны и попутный ветер подхватили и понесли эскадру к заветной цели.
5 июля «Архангел Михаил» первым достиг Большерецкого устья, где предстояло пополнить запасы продовольствия и воды. Здесь же к экспедиции примкнули толмачи (переводчики). К этому времени море успокоилось, и водная гладь покрылась туманом. Посчитав такое умиротворение благоприятным знаком, 15 июля команда М. Шпанберга отправилась на поиск «баснословно богатой страны Японии».
На пути следования главным ориентиром была Курильская гряда. Взору путешественников представали один за другим новооткрыва-емые острова, которые тут же получали русские названия - Шум, Галант, Кривой, Теленок, Сестра, Ольховый, Березовый. Хотелось с ними познакомиться поближе, однако такой возможности не представилось. Шпанберг осторожничал, ибо «берега каменные, утесы весьма крутые, и в море великая быстрина, и колебание жестокое на якоре стоять, грунтов не имеется и очень глубоко...». К тому же лето оказалось скоротечным, в начале августа уже ощущалось дыхание осени. Темные и долгие ночи, сплошной туман и быстрое течение между островами, а также недостаток воды и пищи (особенно не хватало сухарей) - все это заставило повернуть назад. 17 августа изрядно потрепанная бригантина «Архангел Михаил» вернулась в Большерецк48.
Первая попытка воочию узреть Японию осталась мечтой. И все же плавание к дальней стране, которую никто не увидел, многие
считали удачной вылазкой или разведкой без боя, ставшей залогом успеха будущих походов.
Для части мореплавателей возвращение «в тихую гавань» напоминало посещение Большерецкого острога в Первую Камчатскую экспедицию - одного из пяти наиболее крупных поселений полуострова. Взору Гендрика Гове предстала находившаяся за рукотворной оградой часовня с церковным амбаром, до 30-ти обывательских домов, в которых обитали служивые, и кабак с винокурней. С западной стороны «живое ограждение» продолжала ясачная изба для сбора дани, атаманская казенка и подсобные амбары. Это меньше всего походило на крепостное сооружение (в том нужды особой не было) и называлось оно острожек. Все знали: местные жители - камчадалы - не проявляли особой враждебности, слыли верными и надежными соседями. Иначе и быть не могло, поскольку они имели прямую выгоду от русских поселенцев: по прибытии судов привозные товары получали из первых рук, за содержание приезжих в своих жилищах следовало награждение, да и главный камчатский товар -морской бобр - скупался у них первоочередно. Впрочем, трудностей хватало. Насущной оказалась заготовка съестного припаса - рыбы в разных вариантах приготовления в нужном количестве, да так, чтобы на весну хватило, когда великая их дороговизна бывает, а вслед за этим - голод49.
У лекаря - свои заботы. Гове понимал: мимолетное, двухмесячной давности, знакомство с этой частью суши обещало продолжиться, по крайней мере, до прихода тепла в следущем году. И ждать его пришлось долго, в здешних местах «настоящей весны и лета не более четырех месяцев положить можно; ибо деревья начинают. распускаться в исходе июня, а иней - падать в начале августа»50. По сравнению с сибирскими морозами зимняя стужа Камчатки казалась не столь суровой. Наибольшие неудобства причиняли жестокие ветры и бури с огромными заносами снега. Не обошлось без болезней и «нечисти, которая от врагов напускается». Благо под рукой оказались целительные при цинге чай из кедровника и дикий чеснок. А вот «разслабление», рак и французская болезнь, появившаяся здесь по прибытии российских людей, считались неизлечимыми. От чирьев же люди вовсе умирали.
Преодолевая мыслимые и немыслимые трудности, команда Шпанберга готовилась к новому походу. Все силы были направлены
на то, чтобы оснастить вторую экспедицию на поиски Японии. Бе-ринговцам, которые планировали этим летом отправиться к берегам Америки, ничего не оставалось кроме томительного ожидания своей очереди выйти в море и выполнить возложенную на них миссию.
Помимо заготовки продуктов, начали постройку еще одного судна. В самые короткие сроки, к весне 1739 г., на воду спустили 18-весельный шлюп «Большерецк», - как оказалось впоследствии, удачное изделие из березы, великолепно шедшее под парусами, оставляя позади «сородичей».
Час пик пришелся на 21 мая, когда в составе четырех кораблей
- «Архангел Михаил», «Надежда», «Святой Гавриил» и «Больше-рецк», - под реющим на каждом из них андреевским флагом, эскадра вышла в море. Следуя вдоль Курил, экспедиция продвигалась на юг к заветной цели.
16 июня на горизонте появились очертания острова. Предчу-ствия не обманули: конечно, это были земли, принадлежащие Японии. По мере ее приближения Гендрика Гове все больше завораживало сказочное побережье, покрытое «роскошной растительностью, богатыми селениями и множеством народа»; повсюду можно было встретить невиданные дотоле плавающие «деревья и травы, и чудных животных - рыбы огромной величины и странной формы, черепах с сороковую бочку»51.
Тихая туманная дождливость позволила 22 июня зайти «Архангелу Михаилу» в бухту Сендай, где бригантина бросила якорь в версте от берега. Вскоре пожаловали гости, их приближение звонким лаем оповестили собаки - верные друзья моряков в этой экспедиции. Гове с любопытством разглядывал появившиеся из тумана маленькие лодки. Они причалили к черному, вымазанному смолой борту у одного из корабельных отверстий для пушки и в нерешительности ожидали реакции хозяев судна. Соблюдали осторожность и на корабле, в случае внезапного нападения несколько матросов с гарпунами были готовы дать отпор пришельцам. Впрочем, насчет того, как себя вести в подобной ситуации, команду заранее снабдили «Инструкцией из Государственной адмиралтейской коллегии». В ней предписывалось: «Ежели далее к самой Япони острова ж или земли найдутся, подвластные хана японского или иных азиатских владетелей, такие осмотреть же, и ежели людей найдете, то с ними поступать ласково и ничем не озлоблять и нападения никакого и не-
дружбы не показывать. А наведатца, коль велики такия острова или земли и куда они пошли, и чем они довольствуются, и при том, усматривая случая для лутчаго приласкания, давать малыя подарки, какия по тамошнему обычаю при таких первых случаях даются. И на те подарки требовать Вам подлежащих вещей от капитана-коман-дора Беринга»52.
В точном соответствии с инструкцией с перых минут встречи команда проявляла чрезвычайную доброжелательность. Причаливших за руки подняли на борт - ими оказались «японцы росту среднего и малого. Платья у них много схожа на татарское. Ходят босыя, штанов и портков ни на ком не имеетца. С полуголовы ко лбу волосы стрижены и подклеяны клеем, назади завязывают кустиком, который торчит кверху. Шляпы у них великия, травяные, плоския, ис которых носят те шляпы, привязав под бороду; а у которых шляп нет, те головы повязывают плотками. А телом оные японцы некоторые избела, а более смуглых, глаза малые, волосы черные, бороду бреют»53.
Гостей встретили офицеры в парадной шерстяной форме красного цвета, которая весьма контрастировала с одеянием других членов команды, изготовленным из кожи или «толстого хлопкового материала. Большинство же имело одежду, сшитую из меха, и меховые шапки. На них были как бы брюки, к которым прикреплялись чулки». Рыжеволосые и русые моряки со светлыми глазами дружелюбно похлапывали по плечам пожаловавших с берега. Удовлетворяя их любопытство, хозяева показывали все без утайки. А посмотреть было на что: внутренняя отделка корабля, окрашенная черной липкой смолой и необычные разворачивающиеся паруса, большое хранилище мехов и «кожаный шар с изображенной на нем черным цветом картой разных стран», дети в команде и собаки с длинной шерстью, куры и петух, жилые помещения под низом деревянной палубы и вершивший эту картину чрезвычайно неприятный запах.
Гендрик Гове стал свидетелем посещения корабля значительными особами. Наиболее приметным из них был местный чиновник Дзенбей, статус которого тотчас угадывался по одежде и важной манере поведения. В сопровождавшей его свите находился буддийский священник Рюмон. Капитан Шпанберг приветливо встретил их в своей каюте и даровал российские монеты. Обоюдно соблюдалась учтивость, обменивались любезностями, угощениями, подарками
и кое-каким товаром. Известные опасения не мешали гостям быть весьма доброжелательными и в меру любопытными.
И все же в глаза бросилась их чрезвычайная сдержанность, некоторая суетливость и кратковременность визита. Местные жители придерживались непреложного требования: всегда и во всем оберегать островную независимость своего государства. Поэтому, осмотрев главный корабль (на другие суда их не допустили), японцы спешили сообщить властям результаты разведки. Именно так следовало расценивать их визит. Представленные в специальном докладе сведения были бесценны не только по местным соображениям: безопасности населения ничего не угрожает. Побывавшие на корабле стали невольными очевидцами исторического события. Меткими характеристиками они весьма детально и правдоподобно описали пришельцев, тем самым документально увековечив факт открытия Японии русскими мореплавателями.
Во время ответного визита группа из восьми человек во главе со штурманом Львом Казимеровым навестила рыбацкое поселение. Пополнив запасы воды и не рискуя быть плененными, моряки быстро вернулись на корабль. Настораживало возрастающее число японских лодок, со стороны одной из них раздавались явно военные распоряжения. Дальнейшее пребывание в бухте становилось опасным, потому не заставила себя ждать команда Шпанберга «расправить паруса». Пушки отсалютовали прощальное приветствие, и экспедиция ушла в море54.
Принятию решения о возвращении домой в немалой степени способствовала памятуемая многими обманчивость капризов природы, которые были слишком знакомы по плаванию годичной давности. Сказывалось нервное перенапряжение экипажа и однообразие пищи, к тому же появились больные. Лекарь Гендрик Гове с помощниками Илиасом Гинтером и Иваном Дягилевым оказались бессильны в противостоянии с цингой. Поначалу одолевала слабость и дрожание в ногах, затем появилось чувство нехватки воздуха, усиливающееся при малейшем движении, на теле проступали какие-то странные синие пятна, все это сопровождалось упадком духа и безволием. Тяготило шатание зубов и источавшееся изо рта зловоние. Обстановка совсем накалилась, когда у некоторых при чихании появилась колющая боль в крестце. К видавшим виды морякам впервые так близко подступила смерть. В начале июля умерли плотник
Д. Колосов и конопатчик С. Босемщиков55.
В известной степени мрачность обстановки вознаграждалась осознанием того, что цель экспедиции достигнута, команда дошла до Японии, и теперь возможен прямой путь назад - к берегам Камчатки. Следуя мимо попадавшихся один за другим островов, всякий раз возникало искушение сделать остановку, пополнить запасы воды, вдохнуть ароматы неведомых земель, восхититься красотой тамошних мест и. попытаться решить еще одну задачу государственной важности - расширить границы Российской империи.
Вскоре такая возможность представилась.
На одном из островов встретились «выходцы доисторической эпохи», которые «носят долгое платье, портков и штанов не имеют, ходят босые. по ногам у них и по всему телу шерсть; бороды. великие». Это были айны (айносы) - представители вымирающей гиперборейской расы, независимые по месту обитания, образу жизни и своему характеру. От них удалось узнать, что близь расположенные острова тоже не имеют государственности. Шпанберг полагал: будет целесообразнее привести в российское подданство жителей этих и прилежащих островных земель по «испрошении разрешения свыше», при подобающей обстановке в третьем японском походе.
Дальнейший путь проходил при неблагоприятных погодных условиях. Экспедицию преследовали шквалистые ветры, сплошной туман, проливные дожди. Море будто не хотело отпускать путешественников, столь полюбившихся и ставших ему почти родными. Моряки прикладывали неимоверные усилия, удачно лавируя между бесконечными мелями.
Напряженность обстановки умножалась еще одним испытанием: «больных было в команде более двадцати человек, да и на всех служителях была тягость великая, едва могли судном исправлять, и то с великою нуждою»56.
Как не противился Гендрик Гове наступавшему злому року, все более настойчиво давали о себе знать неведомые силы. Исподволь нарастало поначалу едва заметное недомогание. Один за другим уходили в мир иной те, кому он уже ничем не мог помочь. Это выводило из равновесия, периодически одолевала апатия, появился страх приближения смерти. «Странно, - думал Гове, - куда исчезло то, что позволяло ощущать себя царем природы: “он лежит на хребте Океана, словно святой Иероним на хребте укрощенного льва, и
наслаждается отрешенностью, которая делит с ним его ложе”. Откуда эта предательская тревога? “Я в плену у моря; оно стережет меня со всех сторон вокруг - все волны да волны; только их я и вижу, только их я и слышу. Глядя изо дня в день на их пену, я поседел, и от сырости их у меня даже согнулась спина ».
Из забытья вывела утренняя побудка того самого петуха, с которым он любил общаться во время плавания. Это был значимый символ на корабле, ибо многие верили: его крик не только пробуждает ото сна, он напоминает о Страшном суде и всеобщем воскрешении мертвых. Незамысловатое пение птицы растревожило щемящее чувство тоски по семье, по сыну Петру, которые остались там
- далеко-далеко, на другом краю России. Сейчас их роднили только звезды, одинаково холодно светившие для всех на грешной земле.
Сегодня - 13 августа. С палубы спустился его верный помощник и друг Илиас Гинтер. Его слова пронизывала мольба: «Эндрик, крепись! Скоро - земля, уже видна Камчатка». После этого появилось мироупокоение. Чуть волнующееся море с попутным ветром, усердно раздувавшим паруса и помогавшим вернуться домой, стало близким одухотворенным созданием, к которому обращалось все естество Гове. Он видел - занавес опускается.
Пополудни лекарь Гендрик Гове умер. Блюдя традиции, его тело завернули в холст и предали морским волнам.
На следующий день, 14 августа 1739 г., «Архангел Михаил» прибыл в Большерецк. Капитана Шпанберга одолевали противоречивые чувства: экспедиция закончилась, цель достигнута, но какой ценой. За время плавания погибло 10 человек. Последняя потеря
- лекарь Гове, была самой досадной и тяжелой.
После небольшой передышки бот снова вышел в море и направился в Охотск. Там во время встречи командоров М. Шпанбрег попытался убедить В. Беринга в необходимости возобновить экспедицию в Японию на следующий год, чтобы привести курильцев в российское подданство. Беринг не решился на это и отпустил капитана в Санкт-Петербург для личного представления предложений. Вскоре Шпанберг вместе с офицерами «для удобнейшего удовольствия» отправился в Якутск, где их встретило «запрещение Адми-ралтейств-коллегии ехать далее, сделанное по предварительному его прошению» годовалой давности.
В ожидании дальнейших распоряжений в ноябре 1739 г. один за
другим последовали в столицу два рапорта. В первом М. Шпанберг сообщил: «В бытность поверенного мне вояжу, что имелось в команде моей морских и адмиралтейских служителей и протчих сибирских разных чинов, и с того числа сколько ныне налицо, и где обретаютца покорнейше предлагаю имянной список». Первым из 16-ти тех, кто «волею божиею померли», был указан лекарь Эндрик Гове58.
Ярославский финал
Погрузившись мыслями в те далекие годы, Петр Гове не заметил, как за окном потемнело, стало накрапывать. Постепенно шум дождя усилился, словно в ритме проплывавших событий прошлого поток воды изображал их витиеватую мелодию. Порывы ветра пытались проникнуть в личное пространство пожилого лекаря, однако, проявляя особую тактичность, водная стихия стыдливо скатывалась по оконной преграде, и снова «шумел, не умолкая, память-дождь». Это было единение природы и человека - некая идилия их взаимоотношений, которую никому не хотелось нарушать.
Внезапно раздались раскаты грома и заплясали отсветы молний, будто призывая вернуться издалека-далека в сегодняшнюю реальность. Петр Гове сидел за столом, перед ним лежал лист бумаги, на котором было начертано несколько строк об отце: «По выезде из Данцига, вступив в 1717 г. в вечное подданство его Императорского величества, служил лекарем на кораблях Балтийского флота, в 1733 г. в составе команды Беринга отправился во Вторую Камчатскую экспедицию, откуда не было возврата».
Известие о его смерти пришло поздней осенью 1740 г. Тогда закончилось детство, исчезли ожидания парусника, который должен был вернуть отца, началась своя многотрудная жизнь. Ее успехи и неудачи теперь, по-прошествие полувека, казались сопоставимыми с тем, что выпало на долю родителя.
Наибольшее впечатление вызывала предельная насыщенность событий, которые были связаны с отцом. Возникло непреодолимое желание изложить все «увиденное» на бумаге, ибо насколько верны слова: «семейные рассказы хороши тем, что они словно удлиняют нашу жизнь, уводя нас в прошлое, подобно тому, как воображение, которое подчас предугадывает события, способно удлинить ее, увлекая нас вперед, в грядущее»59.
У Петра Гове был еще один повод взяться за перо: не единожды ему приходилось слышать мнение, что иностранцы, занимавшие практически все лекарские должности в России, были обеспокоены в первую очередь личным обогащением. Судьба его отца Гендрика Гове ниспровергала данную сентенцию. Если за работу хорошо и исправно платили, то делали это по заслугам. Исполнение обязанностей лекаря во все времена сопряжено с немалыми трудностями. И остается неразрешимой загадкой устремление подавляющего большинства тех, кто принял решение посвятить жизнь врачеванию, ибо лучшее лекарство - сам врач, и его жизненное кредо - А1ш inserviendo сопБитог (Светя другим, сгораю).
Примечания
1 Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. 213. Оп. 1. Д. 1254.Л. 1.
2 Материалы для истории русского флота. Ч. IV. СПб., 1867. С. 92-94.
3 Брикнер А.Г. Иллюстрированная история Петра Великого. Т. 2. СПб., 1903.С. 116.
4 Смирнова Е.М. «Медицинские чины» в российской провинции (XVIII - середина XIX вв.) // Новый исторический вестник. 2011. №
2(28). С. 6-19.
5 ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1254. Л. 13.
6 Материалы для истории русского флота. Ч. IV. С. 403.
7 Полное Собрание Законов Российской империи: Собрание 1-е (ПСЗРИ-1). XVI. № 3485.
8МакаровБ.С. Голландцы в деле Алексея Петровича // Труды Государственного Эрмитажа. Т. XLVII. СПб., 2009. С. 205-217.
9 Цион В. Гови Ян (Иван) // Русский биографический словарь. Т. 5. М, 1916. С. 430-431.
10 Ельчанинов И.Н. Материалы для гениалогии дворянства Ярославской губернии. Вып. 10. Ярославль, 1909. С. 334.
11 Веселаго Ф.Ф. Очерк русской морской истории. Ч. I. СПб., 1875. С. 513-516.
12 ГАЯО. Ф. 213. Оп.1. Д. 1254. Л. 1.
13 Материалы для истории русского флота. Ч. V. СПб., 1875. С. 452453.
14 Там же. С. 572-573, 732-733.
15 Там же. С. 612, 616.
16 Там же. С. 572-573, 715, 732-733, 750, 760.
17 Цион В. Гове (Гэвт) Мартын Янсен // Русский биографический
словарь. Т. 5. С. 430.
18 Материалы для истории русского флота. Ч. V. С. 695-697.
19 Там же. С. 767-769.
20 Материалы для истории русского флота. Ч. VII. СПб., 1879. С. 12, 92, 207.
21 Там же. С. 276, 287, 302, 307, 330.
22 Там же. С. 372, 375.
23 Там же. С. 332-334.
24 Рондо Дж. Письма леди Рондо, супруги английского министра при российском дворе, в царствование императрицы Анны Иоанновны. СПб.. 1836. С. 45.
25 Материалы для истории русского флота. ЧУП. С. 334, 413.
26 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. М., 2001. С. 78, 88-94.
27 Соколов А. Северная экспедиция 1733 - 1743 гг. // Записки Гидрографического департамента. Вып. IX. СПб., 1851. С. 10.
28 Там же. С. 16-17.
29 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1734 - 1736: Морские отряды. СПб., 2009. С. 26.
30 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. С. 124-125.
31 Там же. С. 208, 274-275.
32 Там же. С. 191, 196, 198, 323.
33 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. С. 213.
34 Там же. С. 196-197 (комментируя личность «штап-лекаря Говия» в ссылке 3 к данному документу, редакторы ошибочно связывают это имя с лекарем Эндриком Гове).
35 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. С. 196, 213-214, 216, 221.
36 Соколов А. Указ. соч. С. 248-251.
37 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. С. 544.
38 Соколов А. Указ. соч. С. 44.
39 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1734 - 1736: Морские отряды. С. 47-49.
40 Там же. С. 148.
41 Ваксель С. Вторая камчатская экспедиция Витуса Беринга. Л.; М., 1940. С. 36.
42 Там же. С. 61.
43 Соколов А. Указ. соч. С. 142.
44 Ваксель С. Указ. соч. С. 34.
45 Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. М.; Л., 1949. С. 529.
46 Соколов А. Указ. соч. С. 147-148.
47 Де Виньи А. Неволя и величие солдата. Л., 1968. С. 50.
48 Соколов А. Указ. соч. С. 149-150.
49 Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 501.
50 Там же. С.200.
51 Соколов А. Указ. соч. С. 151-153.
52 Вторая Камчатская экспедиция: Документы, 1730 - 1733. Ч. 1: Морские отряды. С. 313.
53 Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в.: Сборник документов. М., 1984. С. 192.
54 Калугина Н.Б. Книга «Мартин Шпанберг: Датский мореплаватель на службе у русского царя» // Камчатка: события, люди: Материалы XXV Крашенинниковских чтений. Петропавловск-Камчатский, 2008. С. 107-111.
55 Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. С. 187-189.
56 Там же. С. 194.
57 Де Виньи А. Указ. соч. С. 106.
58 Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. С. 187-189.
59 Де Виньи А. Указ. соч. С. 9.
Автор, аннотация, ключевые слова
Ларичев Андрей Борисович - докт. мед. наук, профессор Ярославской государственной медицинской академии
larich-ab@mail.ru
В художественно-документальном очерке впервые в отечественной и зарубежной историографии излагается биография лекаря Гендрика Гове. Выходец из Данцига, в 1717 г. он вступил в российское подданство. Почти четверть века жизни в России он служил лекарем на кораблях Балтийского флота, участвовал во Второй Камчатской экспедиции В. Беринга (Великая Северная экспедиция, 1733-1743 гг.). В составе морского отряда под командованием М. Шпаберга участвовал в обследовании Курильских островов и «открытии» русскими Японии в 1739 г. Служба Г. Гове в России раскрывается на широком фоне исторических событий на Балтике и Российском Дальнем Востоке, рядом с историческими лицами, с которыми его сводила судьба. Это была судьба, типичная для множества иностранцев, посвятивших себя служению России. Автор опровергает распространенное мнением о том, что европейские врачи, занимая практически все 119
лекарские должности в Российской империи XVIII в., заботились, прежде всего, о личном материальном благополучии.
Российская империя XVIII в., Гендрик Гове, Данциг, Кронштадт, Балтийский флот, военная медицина, военный врач, Вторая Камчатская (Великая Северная) экспедиция 1733-1743 гг., В. Беринг, М. Шпанберг, Камчатка, Курильские острова, Япония, биографика
References (Articles from Scientific Journals)
1. Smirnova E.M. “Meditsinskie chiny” v rossiyskoy provintsii (XVIII -seredina XIX vv.). Novyy istoricheskiy vestnik, 2011, no. 2(28), pp. 16-19.
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Makarov B.S. Gollandtsy v dele Alekseya Petrovicha. Trudy Gosudarstvennogo Ermitazha [The State Hermitage Research Papers]. St. Petersberg, 2009, vol. XLVII, pp. C. 205-217.
3. Kalugina N.B. Kniga “Martin Shpanberg: Datskiy moreplavatel na sluzhbe u russkogo tsarya”. Kamchatka: sobytiya, lyudi: Materialy XXV Krasheninnikovskikh chteniy [Kamchatka: Events and People: The Proceedings of XXV Krasheninnikov Conference]. Petropavlovsk-Kamchatskiy, 2008, pp. 107-111.
(Monographs)
4. Vaksel S. Vtoraya kamchatskaya ekspeditsiya Vitusa Beringa [V. Bering’s Second Expedition to Kamchatka]. Leningrad; Moscow, 1940, p. 36.
5. Vaksel S. Vtoraya kamchatskaya ekspeditsiya Vitusa Beringa [V. Bering’s Second Expedition to Kamchatka]. Leningrad; Moscow, 1940, p. 61.
6. Vaksel S. Vtoraya kamchatskaya ekspeditsiya Vitusa Beringa [V. Bering’s Second Expedition to Kamchatka]. Leningrad; Moscow, 1940, p. 34.
Author, Abstract, Key words
Andrey B. Larichev - Doctor of Medicine, Professor, Yaroslavl State Medical Academy (Yaroslavl, Russia)
larich-ab@mail.ru
The essay written in the combined form of fiction and documentary offers Doctor Gendrik Gove’s biography presented for the first time both in Russian and foreign historiography. Born in Danzig he became a Russian subject in 1717. For nearly a quarter of a century he served as a war ship doctor in the Baltic Fleet and took part in V. Bering’s Second expedition to Kamchatka, known as the Great Northern Expedition of 1733-1743. As a member of a maritime expeditionary detachment under commander M. Shparberg Gendrik Gove participated in the exploration of the Kuril Islands and the “discovery”of Japan by Russians in 1739. His service is depicted against the broad background of historical events on the Baltic Sea and in Russia’s Far East alongside with historical figures he fortuned to meet. His destiny is typical of many other foreingers who committed themselves to Russia. The author goes on to question the popular belief that those European physicians who used to occupy almost every medical position in the Rusian Empire in the 18th century were motivated entirely by their own welfare.
Russian Empire of 18th century, Gendrik Gove, Danzig, Kronshtadt, Baltic Fleet, military medicine, military doctor, Second expedition to Kamchatka (Great Northern Expedition of 1733-1743), V. Bering, M. Shpanberg, Kamchatka. Kuril Islands, Japan, biographics
