CC BY
248
12 Жанровые определения книги «За волшебным колобком», встречающиеся в исследованиях, различны: дневник; философский очерк; синтез повести и путевых очерков; мифологическая повесть и др.
13 ПришвинМ.М. Ранний дневник. 1905-1913. -СПб., 2007. - С. 568.
14 Северные сказки. Сборник Н.Е. Ончукова: В 2 кн. - СПб., 1998. - Кн. 2. (Полное собрание русских сказок. Предреволюционные собрания. -Т. 1). - С. 72.
15 Сказочная образность в раннем творчестве Пришвина опирается не столько на живое народное творчество, сколько на естественно воспринятые писателем, в т.ч., через посредство мировой литературы фольклорные мотивы и образы (Г.-Х. Андерсен, В.А. Жуковский, П.П. Ершов, А.С. Пушкин). Противоречия между интеллигентом с университетским образованием и простыми поморами не возникает благодаря ведущему
лирическому лейтмотиву «переживания» сказки повествователем.
16 Там же.
17 Существует точка зрения, что в литературе 1920-1930-х гг. тенденция «освоения сказочной семантики как выразителя нравственно-философского идеала автора» не получила развития, возродившись лишь в 50-е, а затем в 70-80-е гг. (Ли-повецкий М.Н. Поэтика литературной сказки (На материале русской литературы 1920-1980-х годов). - Свердловск, 1992. - С. 71). Исследование ранних произведений Пришвина убеждает в том, что писатель всегда следовал именно по этому пути, определенному уже в начале его творческой деятельности.
18 Пришвин М.М. Дневники. 1914-1917. - СПб., 2007. - С. 171.
19 Пришвин М.М. Дневники. 1914-1917. - СПб., 2007. - С. 455.
А.В. Перетягина
ПУШКИНСКИЕ МОТИВЫ В РОМАНЕ И.С.ТУРГЕНЕВА «ОТЦЫ И ДЕТИ»
(к 190-летию со дня рождения И.С. Тургенева)
В настоящее время в отечественном литературоведении заметен интерес к изучению преемственных связей в историко-литературном процессе середины и второй половины XIX века, к выяснению особой роли пушкинского наследия в развитии русской поэзии и прозы. Цель данной работы — осмыслить творческую индивидуальность Тургенева сквозь призму «пушкинских отражений» в его произведении.
В романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» Пушкин занимает особое место. Особое потому, что присутствует в романе Тургенева постоянно. Речь идёт не об отдельных прямых цитатах из Пушкина или его поэтических образах, - в романе они тоже есть, но они и легко перечислимы, - речь идёт о реминисценциях, которые разлиты всюду и без которых роман несомненно утратил бы своё поэтическое обаяние.
Можно даже предположить, что некоторые из них в пору работы Тургенева над романом не осознавались им как реминисценции именно из Пушкина. Большое значение их для понимания подлинной роли пушкинских традиций в творчестве Тургенева-романиста не подлежит сомнению. А.И. Батюто отметил, что эти как бы невольные отголоски свидетельствуют прежде всего о том, что поэтика Пушкина усваивалась Тургеневым настолько органично, что порою незамет-
но для писателя становилась неотъемлемой принадлежностью его стиля [1, с. 372]. Пушкинское видение мира в образах подчас естественно ощущалось Тургеневым как своё собственное. Во всяком случае, оно не было для него чем-то инородным, привходящим извне. Источником таких реминисценций являются не только поэзия, проза и критика Пушкина, но и отдельные факты биографии поэта.
Создавая образ главного героя, Тургенев намеренно представил Базарова глубоко эмоциональной личностью, несущей всю полноту ощущений, с целью поставить её в явное противоречие с ложными убеждениями, устраняющими из жизни романтику и поэзию. Мировоззрение Базарова отрицается Тургеневым в той его части, которая направлена против художества, искусства, шире - против романтического отношения к жизни.
Эта трагедия раздвоения Базарова не случайно была замечена Достоевским. «Вы до того полно и точно схватили то, что я хотел выразить Базаровым, - пишет Тургенев Достоевскому, - что я только руки расставлял от изумления и удовольствия. Точно вы в душу мне вошли и почувствовали даже то, что я не счёл нужным вымолвить». Ф.М. Достоевский проник в тайну внутренней душевной жизни Базарова, увидев там борьбу натуры с нигилистическим расчётом, принял главную мысль тургеневского романа, потому что нигилистическое учение и ему представлялось рационалистическим, рассудочным, исключающим глубину и сложность жизни [4, с. 25].
Взаимодействие между творческими принципами Тургенева и Пушкина особенно ярко выражается в осознании обоими писателями «трагического», причём не столько в качестве отвлечённой эстетической категории, сколько в значении одного из основополагающих принципов мироустройства.
Уже в «Рудине» прозвучала мысль Тургенева о трагичности человеческого существования. Далее этот мотив в творчестве писателя усиливается. Повесть «Поездка в Полесье» открывается рассуждением о ничтожестве человека перед властью всемогущих природных сил, отпускающих каждому время жить, до боли мгновенное в сравнении с вечностью. Находясь во власти природы, человек остро чувствует свою обречённость, свою беззащитность, своё одиночество. Понимание писателем трагического как столкновение двух равноправных сил выдвигается на передний план в романе «Отцы и дети».
По своему мировоззрению Тургенев, в отличие от его угловатого Базарова, оставался человеком сомневающимся, но очень терпимым к верующим людям. Тургенев был умеренным христианином, посещал богослужения, его отпевали по православному обряду. Он считал, что никто не в силах решить вопрос о существовании Бога и бессмертия однозначно и уверенно. По мнению Ю.В. Лебедева, Тургенева можно назвать человеком поля, если использовать известные слова А.П. Чехова: между «нет Бога» и «есть Бог» лежит целое поле, через которое должен проходить истинный мудрец. Русский человек чаще всего знает «есть Бог» или «нет Бога», поэтому он или ничего не знает, или знает очень мало. Тургенев постоянно подходил к этим проблемам, постоянно искал [5, с. 7].
К существованию стоящей над людьми могущественной силы Тургенев относился с сомнением, с постоянной, никогда не замолкавшей внутренней тревогой. Эта тревога была основой поэтического ощущения Тургеневым таинственности и загадочности бытия с его многообещающей, но хрупкой и ускользающей красотой, которая, казалось, могла бы «спасти мир» [6, с. 105].
После безответной любви к Одинцовой Базаров начинает высказываться о высшем смысле жизни с большей осторожностью: «Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечнос-тию, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке, кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!» [10, т. VIII, с. 323].
Обратим внимание, что А.И. Батюто видит в этом высказывании Базарова реминисценцию из сочинений Б. Паскаля - известного французского математика, физика и философа XVII века. В «Отцах и детях» имя Паскаля не упоминается, но некоторые поступки, высказывания главного героя этого романа звучат в унисон с его философией. И в самом деле, у Паскаля читаем следующее: «Я вижу эти ужасающие пространства вселенной, которые заключают меня в себе. Я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещён именно в этом, а не другом месте, почему то короткое время, которое дано мне жить, назначено мне именно в этом, а не другом пункте целой вечности, которая мне предшествовала и которая за мной следует. Я вижу со всех сторон только бесконечности. Которые заключают меня в себе как атом; я как тень, которая продолжается только момент и никогда не возвращается. Всё, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть...» [1, с. 63].
А.И. Батюто приходит к выводу: «Благодаря философии Паскаля конкретно-историческое начало в мировоззрении Базарова, тесно связанное с русской действительностью 1860-х годов, органически переплетается с началом общечеловеческим, с «вечными» проблемами жизни и смерти, неизбежными для людей во все времена человеческой истории» [1, с. 64].
Думается, что приведённое выше высказывание Базарова выходит за рамки только лишь фи-
лософии Паскаля, здесь есть и другой, более близкий Тургеневу источник - поэзия Пушкина.
В минуту уныния Пушкин написал горькие стихи о бессмысленности жизни:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум [9, т. Ш, с. 62].
Митрополит Филарет, встревоженный мотивами безверия, появившимися в поэзии Пушкина, дар которого он высоко ценил, написал поэту возражение в стихах: «Не напрасно, не случайно / Жизнь от Бога мне дана, / Не без воли Бога тайной / И на казнь осуждена. // Сам я своенравной властью / Зло из тёмных недр воззвал, / Сам наполнил душу страстью, / Ум сомненьем взволновал. // Вспомнись мне, забвенный мною! / Просияй сквозь сумрак дум, / И созиждется Тобою / Сердце чисто, светлый ум» [11, с. 22]. «Стихи христианина, русского епископа в ответ на скептические куплеты! - это, право, большая удача», -воскликнул Пушкин и, продолжая диалог, написал ответ митрополиту Филарету («В часы забав иль праздной скуки...», 1830 г.), завершавшийся таким четверостишием:
Твоим огнем душа палима Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима В священном ужасе поэт [6, т. III, с. 165].
(Курсив мой. - А.П.).
Этот заключительный аккорд является одним из высших взлётов творчества Пушкина, свидетельствуя в то же время о полном умиротворении его мятущейся души, ощутившей снова радостную красоту жизни после пережитой им внутренней бури.
Два великих современника - Филарет и Пушкин, как две могучие духовные вершины, высоко поднимающиеся над своим временем, не могли не заметить друг друга. Митрополит Филарет, этот тонкий художник слова, полного яркой образности и запечатленного иногда высокой духовной поэзией, не мог не оценить вдохновения
Пушкина, обогатившего сокровищницу русского языка и ставшего откровением в нашей литературе. С другой стороны, Пушкин, столь чуткий ко всему высокому и прекрасному, стремившийся объять своим гениальным даром все высшие проявления человеческого духа, не мог не остановить своего внимания на Филарете, которого уже тогда почитала вся Россия как мудрого пастыря, глубокого богослова и вдохновенного проповедника [8, с. 154].
Не однозначно истолковывается исследователями сцена соборования Базарова. Вспомним эти строки Тургенева:
«Перемена к лучшему продолжалась недолго. Приступы болезни возобновились. Василий Иванович сидел подле Базарова. Казалось, какая-то особенная мука терзала старика. Он несколько раз собирался говорить - и не мог.
- Евгений! - произнёс он наконец, - сын мой, дорогой мой, милый сын!
Это необычайное воззвание подействовало на Базарова. Он повернул немного голову и, видимо стараясь выбиться из-под бремени давившего его забытья, произнёс:
- Что, мой отец?
- Евгений, - продолжал Василий Иванович и опустился на колени перед Базаровым, хотя тот не раскрывал глаза и не мог его видеть. - Евгений, тебе теперь лучше; ты, Бог даст, выздоровеешь; но воспользуйся этим временем, утешь нас с матерью, исполни долг христианина! Каково-то мне это тебе говорить, это ужасно; но ещё ужаснее... ведь навек, Евгений. ты подумай, каково-то...
Голос старика прервался, а по лицу его сына, хотя он и продолжал лежать с закрытыми глазами, проползло что-то странное» (курсив мой. -А.П.) [10, т. VIII, с. 391].
И далее: «Когда его соборовали, когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся, и, казалось, при виде священника в облачении, дымящего кадила, свеч перед образом что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице» [10, т. VIII, с. 396397]. Что же странное проползло по лицу Базарова, о каком ужасе идет речь у Тургенева?
Некоторые известные тургеневеды (например, А.И. Батюто [1], ГБ. Курляндская [4]) считают, что Базаров до конца остаётся приверженцем атеистического учения. Содрогание ужаса перед мировой пустынностью, перед абсурдом жизни -
именно в таком состоянии полной безнадёжности Базаров встречает смерть.
Ю.В. Лебедев, напротив, видит в этой сцене отголоски влияния А.С. Пушкина. Нет никакого сомнения, что последние минуты жизни Базарова овеяны у писателя духом пушкинской поэзии. Присутствует он и в этом эпизоде. Тургенев знал о том диалоге, который состоялся у Пушкина с митрополитом Филаретом. Таким образом, Тургенев намекает здесь на «священный ужас», о котором Пушкин говорит в заключительной строке своего послания [7, с. 281].
Кроме того, на наш взгляд, здесь звучит и мотив более раннего стихотворения поэта «Безверие» (1817 г.), в котором потеря веры изображалась как духовная болезнь, взывающая к снисхождению и участию. Написанное ещё на школьной скамье, для выпускного лицейского экзамена, оно носит в себе отпечаток глубокой философствующей мысли, ставящей перед собою мучительный вопрос о загробной жизни, непостижимая для человека тайна которой находит своё разрешение только в свете веры:
Наш век - неверный день, всечастное волненье. Когда, холодной тьмой объемля грозно нас, Завесу вечности колеблет смертный час,
Ужасно чувствовать слезы последней муку -И с миром начинать безвестную разлуку!
Тогда, беседуя с отвязанной душой,
О вера, ты стоишь у двери гробовой,
Ты ночь могильную ей тихо освещаешь И, ободрённую с надеждой отпускаешь...
[9, т. I, с. 251].
Потрясающими драматическими чертами поэт изображает психологию неверия, всегда безответного перед лицом могилы, и противопоставляет ей тихое умиротворяющее созерцание веры:
А он (слепой мудрец!), при гробе стонет он,
С усладой бытия несчастный разлучен, Надежды сладкого не внемлет он привета, Подходит к гробу он, взывает. нет ответа!
[9, т. I, с. 251].
Не только творчество великого поэта помогало Тургеневу создавать неповторимые художественные образы. Последние минуты жизни Пушкина тоже нашли отражение в романе. Подробности дуэли и кончины Пушкина широко известны. Имеется чрезвычайно много документальных данных и воспоминаний друзей и очевидцев. Свет и тьма напряжённо боролись в поэте, пока он не побеждал своих сомнений, и солнце истины не озаряло его смятенную душу.
Жуковский пишет, что когда все поняли, что это конец, он предложил Пушкину «исполнить долг христианина». Это своеобразный речевой штамп, в XIX веке означавший предсмертную исповедь и причастие. К некоторому изумлению, пишет Жуковский, Пушкин с лёгкостью согласился. Когда доктор Спасский спросил, за кем из батюшек послать, Пушкин ответил: «Возьмите первого, ближайшего священника» [2, с. 233]. Послали за отцом Петром из Конюшенной церкви. Пушкин мог бы потребовать митрополита или святого. А он - первого попавшегося батюшку. Вот такое умение открыться простому приходскому священнику, не искать особо одаренных, особо гениальных - признак хорошей церковности человека [3, с. 264].
Из воспоминаний княгини Е.Н. Мещерской (дочери Карамзина) узнаём следующее: «Он исполнил долг христианина с таким благоговением и таким глубоким чувством, что даже престарелый духовник его был тронут и на чей-то вопрос по этому поводу отвечал: «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать? Вы можете мне не верить, когда я скажу, что я для себя самого желаю такого конца, какой он имел» [2, с. 234].
И Пушкин, и Базаров в последние минуты жизни смогли сделать огромный, решающий рывок к Богу, чтобы душа могла «непостыдно и мирно» разлучиться с телом. Промысл Божий выводит Базарова из замкнутого круга бытия, в котором тот жил эгоистично, исключительно ради себя. Внутреннее «я», разбуженное и потрясённое страданием, разрывает окостеневшую скорлупу грехов. «Потерявший» себя человек, подменивший подлинную жизнь фальшивками и уродливыми внешними муляжами, находит себя. Он прорывается через непреодолимую пропасть между собой и своими близкими. Он вдруг начинает постигать страдания окружающих, которые терзаются из-за него, сострадая его мучениям.
Добрыми делами оказались слёзы раскаяния, проползшие по лицу, и милосердие, которое Базаров неожиданно проявил к своим родным. Ему, вероятно, вообще впервые стало их жалко, захотелось уберечь от боли. А милосердие - критерий человечности, причастности и сродности Богу: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк.
6, 36). Базаров согласился исполнить долг христианина, хотя и просил «подождать». Что же, умирающие люди часто не верят в то, что они умирают. И хотя пути Господни неисповедимы, хочется ве-
рить, что и для Базарова последний день стал Пасхой - переходом от духовной смерти к воскресению. Православные исповедуют, что души людей, которые покаялись и причастились, но не успели до смерти принести достойные плоды покаяния, живут в надежде на помилование и не страдают.
Итак, какой же смысл имели болезнь и смерть Базарова? Тургенев не делает богословского резюме своего произведения. Однако читаем завершающие строки романа: «.Неужели их молитвы, их слёзы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной...» [10, т. VIII, с. 402] (курсив мой. - А.П.).
Для Базарова болезнь и смерть явились сразу и судьбоносной ситуацией, и импульсом для переоценки ценностей, и почвой для покаяния, и стимулом духовного роста. Смертельная болезнь была послана Промыслом Божиим в качестве горького, но полезного лекарства. В свои последние минуты Базаров буквально перерос себя, поднялся над собой и над трагичностью ситуации. Смысл был внесён, казалось бы, в окончательно потерянную жизнь.
Значит, печалью не исчерпывается лиризм тургеневской прозы. Его главный нерв и смысл -как и у Пушкина - Любовь, Любовь во всех её степенях и оттенках, любовь к человеку, к внутренней и внешней его красоте, любовь к женщине, к искусству, к природе, к России. В этом со-
стоит, возможно, самая главная примета стиля Тургенева, поэзия его прозы, а роман «Отцы и дети» - самое «пушкинское» по духу произведение писателя.
Библиографический список
1. Батюто А.И. Тургенев - романист. - Л.: Наука, 1972. - С. 62-66.
2. ВересаевВ.В. Соч. в 4 т. Т. 3. Пушкин в жизни. - М.: Правда, 1990. - С. 209-287.
3. Диакон Андрей Кураев. Церковь в мире людей. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2007. - С. 460-468.
4. Курляндская Г.Б. И.С. Тургенев и русская литература. - М.: Просвещение, 1980. - С. 10-48.
5. ЛебедевЮ.В. Созвучия веков. (Интервью. Записано Т. Андреевой) // Северная правда. -2007. - №64. - С. 7.
6. Лебедев Ю.В. Судьбы России в творческом наследии И.С. Тургенева, Ф.И. Тютчева, Н.С. Лескова. (В помощь учителю). - Орёл: ИД «ОРЛИК» и К, 2007. - С. 93-149.
7. Лебедев Ю.В. Художественный мир романа И.С. Тургенева «Отцы и дети» - М.: Классикс Стиль, 2002. - С. 203-283.
8. Митрополит Анастасий (Грибановский). Пушкин в его отношении к религии и Православной церкви // А.С. Пушкин: путь к Православию. -М.: Отчий дом, 1999. - С. 114-183.
9. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. 3-е изд. - М.: АН СССР, 1962-1966.
10. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. - Сочинения: В 12 т. Т. 8. - М.; Л.: Наука, 1964.
11. Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. - М.: Отчий дом, 1994.
