CC BY
101
СТРАНИЧКА ГАЗЕТЫ "ДАР"
УДК 001(091)
ПУШКИН И "АКАДЕМИК В ЧЕПЦЕ": К 270-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ КНЯГИНИ ЕКАТЕРИНЫ РОМАНОВНЫ ДАШКОВОЙ
Н.В. Забабурова
В третьей главе "Евгения Онегина" читаем такие строки: Не дай мне бог сойтись на бале Иль при разъезде на крыльце С семинаристом в желтой шале Иль с академиком в чепце! [1, т. 6, с. 63-64].
Ю. Лотман [2] связывал эти строки с общим ироническим отношением поэта к ученым женщинам - "синим чулкам", "bluestockings", как их стали называть в Англии в конце XVIII века. В. Набоков [3] "академика в чепце" и вовсе не заметил, заинтересовавшись преимущественно этимологией и написанием слова "шаль" в пушкинском тексте. Между тем, как нам представляется, оба выпада против ученых женщин у Пушкина имеют свои конкретные адресаты.
Вполне вероятно, что "семинарист в желтой шале" - это известная петербургская дама Софья Петровна Свечина, в 1816 г. эмигрировавшая во Францию по причине непреодолимых разногласий с официальным православием. Свечина стала самым верным и известным адептом известного католического философа графа Жозефа де Местра, который провел в Петербурге пятнадцать лет в качестве посла королевства Сардиния и собрал вокруг себя круг единомышленников. Погруженная в богословские дискуссии, Свечина создала в Париже салон "обращенных" и домовую церковь, где совершались католические мессы, в том числе и обряды обращения из православия в католичество. После смерти этой дамы даже ходили слухи о ее предстоящей канонизации. В конце XIX в. в Париже были изданы ее сочинения, а также подробная биография. Брат Жозефа де Местра, Ксавье де Местр, французский эмигрант, был человеком, близким семье поэта и даже находился с ней в родственных связях (он был женат на сестре Натальи Ивановны Гончаровой, матери жены Пушкина Натальи Николаевны). Перу этого талантливого художника и писателя принадлежат известные портреты матери и брата поэта, а также ряд литературных произведений. Это очевидный вариант сближения и, как говорится, обмена информацией между обозначенными историческими персонажами. Свечина имела многолетнюю дружескую переписку с графиней Нессельроде, женой российского министра. Семейство Нессельроде принадлежало к числу открытых врагов поэта. Тем забавнее одно из писем Свечиной 1830 г., в котором она передает просьбу дочери графини, Елены, из Франции: "... Прошу вас, чтобы не забыть, прислать для Елены "Жития святых" на русском или церковно-славянском; она также просит вас прислать ей произведения молодого Пушкина, те, которые она сможет читать" [5]. Итак, "семинарист в желтой шале" - это, скорее всего, узнаваемый в пушкинском кругу персонаж - погруженная в богословские штудии и миссионерские "подвиги" С.П. Свечи-
Забабурова Нина Владимировна - доктор филологических наук, профессор кафедры теории и истории мировой литературы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на-Дону, Университетский пер. 93, e-mail: [email protected].
Nina Zababourova - Doctor of Philology, Professor of the Theory and History of World Literature Department at the Southern Federal University, 93 Universitetski, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: [email protected].
Повесть Ксавье де Местра "Кавказские пленники", несомненно, оказавшая влияние на творчество Пушкина, была впервые опубликована в журнале "Научная мысль Кавказа" [4].
на. Вполне возможно, что желтая шаль в данном контексте - узнаваемая реалия. Шали вошли в моду в Европе и вслед за тем в России после того, как Наполеон привез с Востока своей супруге Жозефине образцы этих изысканных женских аксессуаров, и настоящий бум этой моды пришелся на первые два десятилетия XIX в. Подлинно восточные шали (очень дорогие!) отличались особой яркостью красок и узоров, что делает пушкинское указание на желтый (солнечный) цвет вполне реалистичным.
Что же касается "академика в чепце", то другого академика в женском облике попросту и не существовало, как говорится, ни до, ни после - это, несомненно, княгиня Екатерина Романовна Дашкова, первый (думается, и последний) директор Петербургской академии наук и первый Президент Российской академии. В годы изгнания, в своем далеком от столиц нижегородском имении, Дащкова, отрешившаяся от светской жизни, избрала для себя особый аскетический стиль в одежде и даже манерах. "Чепец" - это тоже узнаваемая реалия. Она и в молодости терпеть не могла ухищрений женского кокетства, в частности полностью отказалась от весьма агрессивной косметики, которой славилась придворная мода XVIII в. Юная англичанка Марта Вильмонт, гостившая в имении Дашковой в 1803-1805 гг., так описала свое первое впечатление от знакомства с княгиней: "Одежду ее составляет что-то вроде темного robedechambre*, на голове она носит мужской колпак" [6]. Кстати, именно в таком колпаке или переделанном на свой лад чепце княгиня Дашкова изображена на своих поздних портретах, прежде всего на портрете С. Тончи, с которого в 1796 г. русским художником А.А. Осиповым была сделана гравюра. Она была предназначена в дар племяннику Е.Р. Дашковой графу М.С. Воронцову, о чем свидетельствует соответствующая дарственная надпись под гравюрой. Пушкин явно должен был ее видеть в воронцовском дворце во время одесской ссылки, так что "академик в чепце" - это достаточно точная презентация известного портрета.
Гравюра по оригиналу Сальвадоре Тончи. Автор неизвестен
* Халат (франц.)
Чепец - домашний головной убор, который известен со времен средневековья. В XVIII-XIX вв. его носили женщины преимущественно высших сословий, надевали по утрам. Сшитый из белого батиста или полотна, чепец мог быть украшен кружевами, лентами, вышивкой, но это явно не случай Дашковой. На упомянутом портрете ее чепец действительно похож на строгий мужской колпак, который использовался по назначению исключительно в ночные часы, тогда как женщины появлялись в своих чепцах и в гостях, и на прогулках. Вспомним, как Грибоедов описывал восторг патриотических дам: "... и в воздух чепчики бросали". Во всяком случае, у Пушкина в "Евгении Онегине" чепец - исключительная и условная принадлежность женского сословия, не отягощенного интеллектуальными заботами. Мать Татьяны Лариной, смирившись с судьбой, "обновила наконец/На вате шлафор и чепец" [1, с. 46]. Чтобы подчеркнуть эффект остановки времени в патриархальной Москве, поэт не преминет заметить: "... У тетушки княжны Елены/ Все тот же тюлевый чепец" [1, т. 6, с. 158]. Но была ли Дашкова из этого самого "женского сословия"?
В 1830-е годы в ТаЬ1е-Та1к Пушкин уже без всякой иронии отозвался о женском уме: "Одна дама сказывала мне, что если мужчина начинает с нею говорить о предметах ничтожных, как бы приноравливаясь к слабости женского понятия, то в ее глазах он тотчас обличает свое незнание женщин. В самом деле: не смешно ли почитать женщин, которые так часто поражают нас быстротою понятия и тонкостию чувства и разума, существами низшими в сравнении с нами! Это особенно странно в России, где царствовала Екатерина II, и где женщины вообще более просвещены, более читают, более следуют за европейским ходом вещей, нежели мы, гордые бог ведает почему" [1, т. 12, с. 163]. Как раз в начале 1830-х годов Пушкин получил от Вяземского рукописную копию "Записок" Дашковой (они были впервые изданы Герценом в Лондоне в русском переводе только в 1859 г.) и очень внимательно изучил этот ценный исторический документ [7]. Его суждение о просвещенности и уме женщин недаром соотнесено с екатерининской эпохой и вполне может быть отнесено и к Екатерине Романовне Дашковой. В первой главе "Евгения Онегина" поэт вспоминает о главном ее свершении:
А вижу я, винюсь пред вами, Что уж и так мой бедный слог Пестреть гораздо б меньше мог Иноплеменными словами, Хоть и заглядывал я встарь В Академический словарь [1, т. 6, с. 16].
Академический словарь был любимым детищем Е.Р. Дашковой. В 1783 г. она получила от Екатерины II сразу две должности - директора Петербургской академии наук и председателя Российской академии. В первом качестве она должна была решать сугубо организационные вопросы, потому что к моменту ее назначения академия находилась в глубоком упадке. Ей пришлось заниматься всем - от заготовки дров до научной отчетности, издательской деятельности и международных проектов [8]. Некоторые ее нововведения весьма поучительны для российской современности. Так, радея о будущем русской науки, она установила новый порядок научных публикаций: для сохранения приоритета научные статьи сначала должны были печататься в России, а лишь после этого - за рубежом. Она ввела в практику чтение академиками публичных лекций, вход на которые был для населения бесплатным. В связи с этим Дашкова подготовила доклад для императрицы, в котором, между прочим, подчеркивала, что эти лекции должны читаться не на французском, а на русском языке: "... чтение лекций на российском языке. кажется мне тем паче полезным, что науки перенесутся на наш язык и просвещение распространится" [9]. Екатерина II одобрила эту инициативу и издала указ, согласно которому академии выделялась фиксированная сумма в 30 000 рублей (по тем временам огромная!), ежегодные проценты с которой должны были идти на гонорары читающих лекции профессоров (около 1 500 рублей).
Е.Р. Дашкова организовала издательскую деятельность академии, и под ее непосредственным руководством было впервые издано первое полное собрание сочинений М.В. Ломоносова (1784-1787). Со своей известной страстью к строительству и созиданию, она занялась возведением нового здания академии на Васильевском острове. Дашкова признавалась, что более всего ее всегда интересовала архитектура. Архитектором нового здания был назначен великий Джакомо Кваренги, который, в конце концов, так устал от ее неусыпного надзора и советов, что отказался от проекта, и он был завершен без него. Один из современников вспоминал:
"Когда она при упомянутом строительстве Академии, которым Дашкова очень интересовалась и которое посещала ежедневно, иногда даже дважды за день, карабкалась по лесам, ее можно было принять скорее за переодетого мужчину, чем за женщину" [9, с. 187]. Сама Дашкова научными исследованиями, естественно, не занималась. Обладая широкой эрудицией во всех областях знаний, удостоенная быть членом многих иностранных академий, княгиня, к ее чести, не раз подчеркивала, что ученым себя не считает. Она оказалась, прежде всего, прекрасным организатором, искренне радеющим о процветании отечества и российской науки.
Что же касается второй должности, то Российская академия стала делом совершенно новым. Сама Дашкова так рассказала об этом проекте: "Однажды мы с императрицей прогуливались в царскосельском саду и говорили о красоте и богатстве русского языка. Я сказала ее величеству, что не могу понять, почему, будучи сама писательницей и любя наш язык, она до сих пор не учредила Академии русского языка. Нам так не хватает правил и хорошего словаря, которые избавили бы нас от глупости употреблять иностранные понятия и слова, притом что мы обладаем собственными и гораздо более выразительными" [6, с. 187-188].
Российская академия была создана по образцу Французской академии, учрежденной кардиналом Ришелье в 1635 г., и ставила перед собой сходные цели. Дашкова сама подготовила ее предварительный план/устав "Из краткого начертания Императорской Российской академии", где определялось собственно филологическое направление деятельности будущей академии: разработка правил грамматики, словоупотребления, стихосложения, а главное -создание словаря русского языка, который должен был бы представить все его богатство и закрепить его литературные нормы. Поразительно, что в основе этого амбициозного проекта стояли две женщины, изначально русским языком не владевшие, но ценившие его красоту и богатство. Немка императрица, естественно, начала учить русский язык в России и до конца жизни говорила с акцентом, а юная Дашкова была воспитана в роскошном дворце своего дяди, елизаветинского вельможи и вице-канцлера М.И. Воронцова, и в духе времени ее учили, прежде всего, европейским языкам (немецкому, итальянскому, французскому). Когда после замужества она впервые отправилась в Москву, то обнаружила, что ей трудно общаться со свекровью, не владевшей иностранными языками, поскольку по-русски в ту пору она говорила очень плохо (и до конца жизни по-русски, увы, писала с ошибками). Пришлось наверстывать упущенное. Но писала она, в основном, по-французски, в том числе и свои знаменитые "Записки". Когда волновалась, то чередовала в письмах французские и русские слова. Тем более важен и значим для русской культуры осуществленный замысел ее "Словаря".
Шеститомный "Словарь Академии Российской" появился в 1789 - 1794 гг., т.е. работа над ним потребовала всего 11 лет. Это был своеобразный рекорд. В 1836 г. Пушкин опубликовал статью "Российская академия", в которой обозначил завершенный проект этого словаря как величайшее культурное свершение. "Французская Академия, основанная в 1634 году, и с тех пор беспрерывно занимавшаяся составлением своего словаря, издала оный не прежде, как в 1694 году. Словарь обветшал, пока еще над ним трудились, говорит Вильмен", - заметил поэт [1, т. 12, с. 41]. В оценке этого культурного события Пушкин сослался на слова Карамзина: «Карамзин справедливо удивляется таковому подвигу. "Полный Словарь, изданный Академи-ею", говорит он, "принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями"» [1, т. 12, с. 42].
Деятельность Российской академии развивалась, прежде всего, в сфере филологии, которая была Дашковой ближе. Поэтому она сама непосредственно включилась в подготовку словаря, собрала и описала более семисот слов из области морали и политики, в частности занималась подбором слов на буквы "ц", "ш", "щ". В это же время в русский язык была введена буква "е". Под эгидой академии Дашкова стала выпускать литературно-художественный журнал "Собеседник любителей российского слова", призванный знакомить публику с новинками отечественной литературы. В нем печатались Д. Фонвизин, Г. Державин и даже сама императрица. В упомянутой статье Пушкин вспомнил и о "Собеседнике" и даже привел отрывок из довольно дерзкой статьи Д. Фонвизина "Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание". Вот, к примеру, фрагмент, на который обратил внимание Пушкин:
"В. От чего у нас начинаются дела с великим жаром и пылкостию, потом оставляются, а не редко и совсем забываются?
О. По той же причине, по которой человек стареется" [1, т. 12, с. 42].
Вопросы эти были адресованы императрице, и отвечала на них она сама. Существует мнение, что именно эта публикация, в конечном счете, привела к закрытию "Собеседника". Дашкова также стала редактором нового издания "Российский феатр, или Полное собрание всех российских феатральных сочинений". В рамках этого проекта было опубликовано 43 тома современных русских пьес (Фонвизина, Хераскова, Крылова, Сумарокова, Тредиаковского). Княгиня и сама писала для театра, как и ее августейшая покровительница.
Однако в статье Пушкина Дашкова лишь упомянута: "Екатерина II основала Российскую Академию в 1783 году и повелела княгине Дашковой быть председателем оной" [1, т. 12, с. 41]. О ее личных заслугах ни слова. Это, разумеется, не случайно. В 1830-е годы, когда Пушкин занялся русской историей XVIII в. (история Петра I, история пугачевского бунта), его интерес к документам и персоналиям этой эпохи был велик и мотивирован. Вспомним, что именно в это время он получил от Вяземского экземпляр "Записок" Дашковой. М.И. Гиллельсон [7] абсолютно прав в том отношении, что Дашкова могла интересовать Пушкина, прежде всего, в связи с событиями дворцового переворота 1762 года [7]. Позиция поэта в данном историческом сюжете была однозначной. Во-первых, он гордился тем, что его дед не захотел присягать Екатерине, за что на два года был посажен в крепость ("Моя родословная"). Во-вторых, он считал, что этот переворот обозначил кризис русского дворянства и подорвал его исторический статус: "Падение постепенное дворянства; что из того следует? восш. <ествие.> Екатерины II, 14 дек. <абря> и т.д." (1, т. 12, с. 206). Роль Дашковой в событиях 1762 г., к тому же сильно ею преувеличенная, предопределила пушкинскую оценку ее личности. В "Записках" себя она представила едва ли не главной вдохновительницей свержения Петра III. Она красочно описывала, как больная, ночью, прибежала к будущей императрице, как они вдвоем, переодевшись в мужские костюмы, устремились в резиденцию свергнутого императора, как она давала советы братьям Орловым, как ее приветствовали полки и т.п. Вполне понятно, что энтузиазм неопытной восемнадцатилетней княгини не мог не раздражать новоявленную императрицу, предпочитавшую об этих событиях не вспоминать. Немилость не заставила себя ждать, и на целые двадцать лет Дашкова была, по существу, удалена от двора.
Пушкин в "Дневнике" с удовольствием пересказывает обидный анекдот о Дашковой, который он услышал от Н.К. Загряжской [1, т. 12, с. 316]. В 1831 г. он побывал на балу у дочери покойной княгини А.Н. Щербининой и кратко записал их разговор, опять- таки касающийся событий 1762 г. Вряд ли этот разговор был случайной бальной болтовней: Пушкин наверняка расспрашивал дочь княгини о давних событиях. Если учесть, что А.Н. Щербинина находилась со своей матерью в жестоком конфликте, который в итоге привел к полному разрыву отношений, то поэт вряд ли мог услышать о Дашковой что-то лестное. К тому же этот разговор приоткрыл завесу над личной драмой Дашковой: вполне вероятно, что ее горячо любимый муж князь Михаил Дашков, отличавшийся не столько добродетелями, сколько красотой и обаянием, оказался любовником Екатерины II: "Дашков, посол в Константинополе. Влюблен в Екатерину" [1, т. 12, с. 204]. Эта версия поддерживается многими исследователями.
В "Записках" Дашковой Пушкин мог обратить внимание и еще на одну важную деталь. Дашкова описывает встречу в Брюсселе с Григорием Орловым. Разглядев ее юного сына, унаследовавшего от отца природную красоту, Орлов пообещал, что готов посодействовать его возвышению в качестве фаворита императрицы, вместо тогдашнего А.Д. Ланского: "Когда сын вышел, я сказала Орлову, что не понимаю, как он мог обратиться с подобными речами к семнадцатилетнему мальчику и бросить тень на свою государыню." [6, с. 141]. Для Пушкина это были важные детали, уточняющие картину нравов и психологические характеристики исторических персонажей. Но, может быть, больше всего мешало поэту быть объективным по отношению к действительно выдающейся женщине с драматической судьбой и непростым характером то, что она, волею судьбы, оказалась родной теткой ненавистного ему графа М.С. Воронцова, "полумилорда", "полуневежды", как он его назвал. К тому же тетка любила племянника Мишеньку и даже сделала его одним из основных наследников своего немалого состояния.
А дашковская академия продолжала существовать и в XIX в., вплоть до 1841 г., когда она была присоединена к Академии наук в качестве отделения литературы и языка (ОЛЯ). На базе этого отделения образовались несколько академических институтов, которые и до нашего времени определяют направления филологических исследований и в эффективности которых российским филологам пока не приходится сомневаться. Может быть, все дело в собственности, т.е. в тех престижных зданиях, которыми государство в свое время наделило филологические институты? Сама Дашкова сначала проводила заседания Российской академии в собственном доме и позволяла академикам пользоваться своей богатейшей библиотекой. Но в начале XIX в., после ее отставки, уже при Александре I, для Российской академии в Петербурге было выстроено специальное здание (Васильевский остров, 1-я линия, 52). Оно так и осталось нерушимым приютом учебных заведений, хранящих филологические и педагогические традиции. Ныне в нем располагается филологический факультет Российского педагогического университета. Словно храня традиции дашковского времени, государство передало новым гуманитарным институтам здания, составляющие культурную память нации. Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом) был основан еще до революции 1917 г. и располагается в здании бывшей Морской таможни по адресу Васильевский остров, набережная Макарова, 4 (архитектор И.Ф. Лукини). Институту русского языка РАН в 1936 г. был передан особняк А.А. Яковлева (дяди А.И. Герцена), построенный в 1770-е года (Москва, Волхонка 18/2). Институт мировой литературы с 1932 г. занимает московский особняк Гагариных по адресу Поварская, 25. В связи с предстоящей реформой РАН упоминаем мы об этом не случайно. Неужто и в этой реформе в центре останется, прежде всего, передел собственности? Есть что делить. Мы привыкли этого бояться. А эффективность гуманитарного знания ныне легко измерить в минусовых показателях. Как сказал Пушкин устами Сальери: "Что пользы в нем?"
Среди академиков созданной Дашковой Российской академии вместе с другими выдающимися писателями эпохи был и Александр Сергеевич Пушкин.
ЛИТЕРАТУРА
1. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.: Изд-во АН СССР, 1937-1949.
2. Лотман Ю.М. Пушкин. СПб.: Искусство-СПб, 1995. С. 622.
3. Набоков Владимир. Комментарии к "Евгению Онегину" Александра Пушкина. М.: НПК "Интелвак", 1999. С. 372-373.
4. Кавказский сюжет графа Ксавье де Местра: - Ксавье де Местра. Кавказские пленники // Научная мысль Кавказа. 1998. № 3. С. 53-69.
5. Lettres de madame Swetchine: in 2 vol. Vol. 1. P.: Didier et C.P, 1862. P. 281.
6. Записки княгини Дашковой. Письма сестер Вильмот из России. М.: Советская Россия, 1991. С. 263.
7. См.: Гиллельсон М.И. Пушкин и "Записки" Е.Р. Дашковой // Прометей 10. М.: Молодая гвардия, 1974. С. 132-144.
8. См. об этом подробнее: Лозинская Л.Я. Во главе двух академий. М.: Наука, 1978. 144 с.
9. Воронцов-Дашков Александр. Екатерина Дашкова. М.: Молодая гвардия, 2010. С. 183-184.
8 августа 2013 г.
