Публикация «бранденбургской» посольской книги как явление археографии Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Л. А. Тимошина

ПУБЛИКАЦИЯ «БРАНДЕНБУРГСКОЙ» ПОСОЛЬСКОЙ КНИГИ КАК ЯВЛЕНИЕ АРХЕОГРАФИИ

Выход в свет любого тома, который содержит в себе серьезную публикацию разнообразных источников по истории Русского государства XVI-XVII вв., будь то летописные или нарративные тексты, материалы кадастровых описаний, документы приказного делопроизводства, комплексы частных, светских или монастырских, архивов и многое другое, очень часто встречает повышенный интерес историков, независимо от того, какими сюжетами или хронологическими периодами они сами преимущественно занимаются. Всегда можно найти те или иные точки соприкосновения как в конкретно-историческом наполнении опубликованных документов, так и в методике работы археографа, принципах его подхода к избранному объекту и методах их претворения в жизнь. Исходя именно из этой последней позиции, наше внимание привлекло недавно появившееся, весьма солидное издание с публикацией посольской книги по связям России с Бранденбургско-Прусским государством (РГАДА. Ф. 74: «Сношения России с Пруссией и Бранденбургом». Оп. 1. Кн. 2),1 которое обусловило потребность подумать как над некоторыми общими явлениями современной археографии, так и обратить внимание на особенности конкретной публикации.

Однако, прежде чем перейти к подготовленному П. И. Прудовским источнику по внешнеполитическим связям России с одним из своих северо-западных соседей, стоит обратить внимание на одну немаловажную деталь. Как ни странно, но посольские книги, несмотря на то, что их тексты, написанные хорошо читаемыми почерками подьячих

1 Россия и Пруссия в середине XVII века. Т. 1. Посольская книга по связям России с Бранденбургско-Прусским государством 1649-1671 гг. / Сост. П. И. Прудов-ский; отв. ред. Б. Н. Флоря. М., 2013. 576 с.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

21

Посольского приказа и практически не имеющие исправлений, не требуют от археографов особых усилий при их подготовке, введены в научный оборот отнюдь не в том количестве, какое можно было бы ожидать, исходя из указанных выше особенностей.2 И хочется верить, что настоящий том может открыть новую страницу в публикации внешнеполитических документов.

Подготовленный П. И. Прудовским том состоит из семи частей:

1) предисловие с краткой исторической и кодиколого-палеографи-ческой характеристикой источника (С. 5-12);3

2) содержание рукописи, представляющее собой подокументную роспись посольской книги с параллельным (при наличии) указанием на первоисточник — столбец (С. 13-35);

2 Отвлекаясь от серийных публикаций внешнеполитических материалов в XIX — начале XX в., отметим, что со второй половины XX столетия и до наших дней увидели свет следующие издания: Посольская книга по связям России с Ногайской ордой: 1489-1508 гг. / Подгот. текста М. П. Лукичева и Н. М. Рогожина. М., 1984; Посольская книга по связям с Англией 1613-1614 гг. М., 1979; Посольская книга по связям с Грецией (православными иерархами и монастырями) 1588-1594 гг. М., 1988; Посольские книги по связям Молдовы с Россией (1684, 1690-1691 гг.) / Сост. И. А. Еремия, Н. М. Рогожин. Кишинев, 1993; Посольская книга по связям России с Ногайской ордой: 1489-1549 гг. / Сост. Б. А. Кельдасов, Н. М. Рогожин, Е. Е. Лыкова, М. П. Лукичев. Махачкала, 1995; Россия и греческий мир в XVI веке. Т. 1. М., 2004; Посольские книги по связям России с Ногайской ордой (1551-1561 гг.). Казань, 2006; Посольская книга по связям России с Англией 1614-1617 гг. М., 2006.

К ним с некоторой долей можно условности добавить некоторые другие издания или обозрения документов Посольского приказа, где в той или иной степени были затронуты именно посольские книги: Путешествия русских послов XVI-XVII вв. М.; Л., 1954; Рогожин Н. М. 1) Проезжая по Московии / Отв. ред. Н. М. Рогожин; сост. Г. И. Герасимова. М., 1991; 2) Посольские книги России конца XV — начала XVII вв. М., 1994; 3) У государевых дел быть указано. М., 2002. С. 56-75; 4) Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. М., 2003. С. 159-270; Лисей-цев Д. В. Посольский приказ в эпоху Смуты. М., 2003. С. 193-312; Гуськов А. Г. Великое посольство Петра I. Источниковедческое исследование. М., 2005. Приложение. С. 242-245 (описание: РГАДА. Ф. 32: «Сношения России с Австрией и Германской империей». Кн. 44, 45, 45а, 47, 48); и др. Пользуясь случаем, заметим, что последняя из указанных работ представляет собой, с нашей точки зрения, принципиально новый шаг в изучении весьма заметного события в истории связей России с западно-европейскими странами конца XVII в., выгодно отличаясь от других сочинений на эту же тему, в частности, от вышедшей двумя годами ранее книги Д. и И. Гузе-вич (Гузевич Д, Гузевич И. Великое посольство. СПб., 2003), в основном тексте базирующейся, преимущественно, на пересказе предшествующей историографии, а в приложениях — исключительно на повторных воспроизведениях документов из работ Н. Устрялова, М. М. Богословского или публикации «Письма и бумаги императора Петра Великого» (Там же. С. 253-254, 272-273).

3 Здесь и далее ссылки на страницы публикации П. И. Прудовского будут даваться в тексте рецензии в круглых скобках.

22

Вестник «Альянс-Архео» № 5

3) публикация текста книги (С. 37-338);

4) дополнения в виде материалов из столбцов фонда 74 «Сношения России с Пруссией» (РГАДА) и «иных архивных комплексов» (С. 34^446);

5) приложения, где представлены две, принадлежащие перу П. И. Прудовского, статьи: «Развитие русско-бранденбургских отношений в середине XVII века» (С. 449^17) и «Посольская книга и ее источники» (С. 518^26);

6) комментарии (С. 527^38);

7) указатели: список архивных фондов, указатель имен и указатель географических названий (С. 539-573).

Такое множество составляющих элементов, создающее даже впечатление некоторой хаотичности, вызывает желание подробнее разобраться в структуре предложенной вниманию специалистов книги и задуматься над важнейшими вопросами: 1) насколько оправданно подобное расширение, когда к публикации «титульного», основного источника присовокупляется целый ряд сопутствующих материалов, которые, как правило, занимают довольно значительный объем (в издании на «дополнения», «приложения» и «комментарии» приходится, как нетрудно видеть из приведенного выше содержания, более трети всего тома); 2) какими принципами могут руководствоваться археографы, расширяя таким образом границы изданий?

Отвечая на первый вопрос, сразу же скажем, что, по нашему глубокому убеждению, основными, главными, определяющими (синонимы можно продолжать подбирать и дальше) структурными составляющими любого археографического издания являются два: текст избранного публикатором документа и необходимые указатели.4

4 На наш взгляд, необходимыми и достаточными являются два: именной и географический с обязательным включением в первый из них всех персоналий, встречающихся в тексте источника, что при публикации памятников, где содержится много личных имен (например, материалы кадастрового учета) выполняется далеко не всегда. Так, в именном указателе к публикации писцовых описаний городов России XVI в. не учтены имена посадских людей и других «рядовых» городских жителей (Города России XVI века. Материалы писцовых описаний / Подгот. Е. Б. Французова. М., 2002. С. 407-427; это обстоятельство отмечено в отзыве С. Н. Кистерева на данную публикацию: Кистерев С. Н. Рецензия на: Города России XVI века. Материалы писцовых описаний // Отечественные архивы. 2003. № 5. С. 99-102), а в публикации описаний дворцовых вотчин, наоборот, содержатся имена только крестьян, бобылей и «административных лиц», а опущены таковые представителей более «высоких» социальных слоев, в частности, крупных торговых людей, имевших владения в Среднем Поволжье (Памятники писцовых описаний дворцовых вотчин Нижегородского края последней трети XVII века. М.; СПб., 2010. С. 385-420). Наиболее прямо о составлении «частичного» именного указателя заявил И. Ю. Анкудинов: «Указатель включает все имена, содержащиеся в текстах публикуемых документов, кроме имен крестьян, бобылей и слуг» (Ильменское Поозерье и смежные

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

23

К этим двум обязательным элементам, как правило, добавляется третий — археографо-источниковедческое описание источников/источ-ника, имеющее целью воссоздать историю возникновения и бытования рукописей/рукописи, с тем или иным их палеографическим, кодикологическим и текстологическим анализом, степень подробности которого в каждом конкретном случае зависит от особенностей издаваемых документов.5

территории в конце XV-XVII вв. / Подгот. И. Ю. Анкудинов. М., 2014. С. 427. При-меч.). Подобная откровенность весьма похвальна, так как читателям сразу же становится понятным состав индекса, но такой подход археографа не может не вызвать недоумение: если из опубликованных, пусть и в отрывках, кадастровых материалов изъять имена «главных героев», то такой указатель, по большому счету, вообще не нужен.

Не кажется нам удачной и попытка составления «дробных» именных указателей в зависимости от социального положения лиц, например, четыре таких указателя — «старцы Кирилло-Белозерского монастыря», «монастырские люди», «крестьяне», «прочии» — присутствуют в публикации приходо-расходных книг Кирилло-Белозерского монастыря (Приходные и расходные денежные книги Кирилло-Белозерского монастыря 1601-1637 гг. / Сост. З. В. Дмитриева. М.; СПб., 2010. С. 613-697). Как быть, если социальное положение человека указывается не всегда или отмечено один раз, а в остальных случаях дается только имя (прозвище, фамилия)? Искать его по всем четырем указателям? Это неудобно и требует значительно больших временных затрат, чем при традиционном единстве именного указателя.

В зависимости от особенностей источника возможны и иные виды указателей, в частности, названий книг или сюжетов икон при публикации монастырской или церковной описной документации (см.: Опись строений и имущества Кирилло-Белозерского монастыря 1601 года / Сост. З. В. Дмитриева, М. Н. Шаромазов. СПб., 1998. С. 352-359 (иконографический указатель); Переписные книги вологодских монастырей XVI-XVIII вв. Исследование и тексты. Вологда, 2011. С. 389-414 (иконографический указатель и указатель книг)) или более необычные — разновидностей грамот (Акты Новгородского Вяжищского монастыря конца XV — начала XVII в. / Подгот. И. Ю. Анкудинов. М., 2013. С. 248), центральных учреждений (Указные грамоты городовым воеводам и приказным людям 1613-1626 гг. / Отв. ред. И. В. Пугач. М., 2012. С. 593). Что же касается так называемых «предметно-терминологических» указателей, то необходимость их составления из-за сильного влияния субъективного фактора как на отбор понятий, так и на форму их воспроизведения по сравнению с публикуемыми источниками вызывает сильные сомнения.

5 Отметим попутно, что относительно небольшие, но вполне достаточные для решения указанных задач археографические предисловия (описания) характерны для учетно-финансовых комплексов беловых материалов XVI-XVII вв., отложившихся в государственных или частновладельческих архивах, которые сохранили свой аутентичный вид до сего дня (см., например: Писцовые материалы Ростовского уезда XVII века. 1629-1631 годы. М., 2012. С. 3-8; Приходо-расходные книги Соловецкого монастыря 1571-1600 гг. / Сост. Е. Б. Французова. М.; СПб., 2013. С. 25-38; Таможенные книги Сухоно-Двинского пути XVII в. Вып. 1. М.; СПб., 2013. С. 3-12; и др.). Более пространные источниковедческие характеристики свойственны, чаще всего, публикациям иноязычных документов любого рода и их русских переводов, так как для адекватной трактовки и, соответственно, использования этих текстов

24

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Что же касается таких компонентов как комментарии, отсутствие которых в последнее время рассматривается почему-то чуть ли не как mauvais ton, а иначе говоря, как непременный атрибут некоей мифической «академической» публикации, и дополнения, довольно расплывчатое понятие, под которое археографы подводят самые разнообразные материалы, имеющие, по их мнению, хоть какое-то отношение к основному тексту,6 то их наличие или отсутствие определяется как особенностями самих публикуемых источников, так и поставленными специальными задачами. Однако при всей возможной полезности, а в отдельных конкретных случаях — и необходи-

необходима тщательная оценка точности передачи содержания составленных вне границ Русского государства материалов (см., например: Вести — куранты. 1656 г., 1660-1662 гг., 1664-1670 гг. Ч. 2. Иностранные оригиналы к русским текстам / Подгот. И. Майер. М., 2008. С. 13-243), сложным по составу и палеографическим характеристикам рукописям (см., например: Новикова О. Л. Кодикологический анализ рукописи РНБ, Соф. 1548 // Приходная книга новгородского Дома Святой Софии 1576/77 г. («Книга записи софийской пошлины») / Подгот. И. Ю. Анкудинов, О. Л. Новикова, А. А. Селин, А. А. Фролов; сост. И. Ю. Анкудинов, А. А. Фролов. М.; СПб., 2011. С. 75-94) или материалам, изначальная структура которых была нарушена благодаря различным архивным «реформам» второй половины XVIII — XIX в., деструктивному влиянию времени, коллекционерской деятельности различных лиц предшествующих столетий и т. д., иначе говоря, во всех случаях, когда необходима предварительная работа по восстановлению истинного состава и содержания публикуемых комплексов (см., например: Архив гостей Панкратьевых XVII — начала XVIII в. Т. 2. М.; СПб., 2007. С. 3-50 (восстановление оказавшейся разделенной между двумя архивохранилищами и двумя городами, Москвой и Петербургом, копийной книги); Архив гостей Панкратьевых XVII — начала XVIII в. Т. 3. М.; СПб., 2010. № XX. С. 435-451; Т. 4. М.; СПб., 2013. № XV. С. 182-224; и др. (во всех указанных случаях — восстановление нарушенной структуры столбцов XVII в.)).

6 Если оставить в стороне такие полу-анекдотические примеры, как включение в качестве «дополнения»/«приложения» в публикацию сибирских таможенных книг воспоминаний известного историка Сибири О. Н. Вилкова (Вилков О. Н. Таможенные книги сибирских городов XVII в. Вып. 1. Сургут и Тара / Под ред. Д. Я. Резуна. Новосибирск, 1997; рецензию на это издание см.: Тимошина Л. А. О публикации таможенных книг в 1996-1997 годах // ОФР. Вып. 3. М., 1999. С. 270-283), то и в других случаях иногда создается впечатление случайности таких дополнений, связанных с основным опубликованным текстом чисто тематически, по принципу «хрестоматии» (см., например: Писцовые и переписные книги Новгорода Великого XVII — начала XVIII в. Сборник документов / Сост. И. Ю. Анкудинов. СПб., 2003. С. 90-101, 207-241; Писцовые и переписные книги Старой Руссы конца XV — XVII вв. / Подгот. И. Ю. Анкудинов, К. В. Баранов, А. А. Селин; сост. И. Ю. Анкудинов. М., 2009. С. 323-392; Памятники писцовых описаний дворцовых вотчин Нижегородского края... С. 311-384; Акты Новгородского Вяжищского монастыря... С. 160-207; Синодики Никольского Староладожского монастыря конца XVI — XIX века / Подгот. текстов и исследование Н. В. Башнина. М.; СПб., 2012. 237-255; и др.).

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

25

мости, комментарии и «дополнения»/«приложения», особенно эти последние, которые представляют собой, как правило, выдержки из не издаваемых в своем полном виде документов, никак нельзя считать обязательной составляющей любого археографического издания, хотя одновременно нельзя и не признать, что явно наметившийся в последние десятилетия переход от чисто «хрестоматийных» публикаций к изданиям, где, по крайней мере, один основной источ-ник/источники дается полностью и только вспомогательные — в отрывках, является, безусловно, отрадным явлением.

Остается последний элемент, который достаточно часто встречается в публикациях различных источников XVI-XVII вв., — более или менее обширная статья/статьи общеисторического характера, написанная на основании издаваемых материалов.7 С точки зрения своего содержания эти статьи подразделяются, в основном, на две группы. В первую входят работы, основной смысл которых сводится к стереотипному «широкому» взгляду — публикуемые материалы как «исторический источник» по тому или иному направлению исследований, причем само это направление определяется исключительно археографом в соответствии со своими собственными научными приоритетами: социально-экономическая история, внешнеполитические связи и т. д.8 А вторую группу представляют статьи по более узким, отдельным, специальным вопросам, хоть как-то связанным со сведениями, которые можно почерпнуть из публикуемых текстов. Причем авторами таких статей могут быть как сами составители

7 В ряде случаев соединение «археографической» и «общеисторической» составляющих отмечается сразу же на титульном листе (см., например: Переписные книги вологодских монастырей. Исследование и тексты (выделено мною. — Л. Т.) или указание на «исследование» в подзаголовке к публикации синодиков ладожского Никольского монастыря (см. примеч. 7)), в других — включение «исследовательских» статей, более или менее связанных с публикуемым источником, явствует только при обращении к содержанию книги (см., например: Болотина Н. Ю. История нижегородского села Лыскова в первой четверти XVIII в. по материалам ревизий и ландратских описаний // Памятники писцовых описаний дворцовых вотчин. С. 19-25; Фролов А. А. «Книга записи Софийской пошлины» и проблема происхождения Новгородских пятин // Приходная книга новгородского Дома Святой Софии 1576/77 г. С. 207-212; Селин А. А. Служилые люди в приходной книге 1576/77 г.: материалы к комментарию // Там же. С. 213-219; Башнин Н. В. Поминание усопших на Руси и синодики Никольского Староладожского монастыря конца XVI — XIX в. // Синодики Никольского Староладожского монастыря. С. 3-46; и др.).

8 См., например: Лисейцев Д. В. Английская книга Посольского приказа 16141617 гг. как исторический источник // Посольская книга по связям России с Англией. С. 3-20; Башнин Н. В., Черкасова М. С., Шамина И. Н. Описи вологодских монастырей как источник по аграрной и демографической истории // Переписные книги вологодских монастырей XVI-XVIII вв. С. 424-449.

26

Вестник «Альянс-Архео» № 5

публикаций, так и «приглашенные» лица, роль которых в подготовке издания ограничивается только помещением там собственного сочинения.9

Оправдано ли такое включение инородных по отношению к публикуемым текстам материалов в археографические издания? Ответ, на наш взгляд, однозначен — нет. Нам трудно с уверенностью судить, какими мотивами руководствуются в своих действиях составители томов, включая в подготовленные ими публикации подобные структурные элементы. Хочется верить, что самыми добрыми (варианты, когда расширение круга лиц или объемов текста связано с более выгодными условиями получения тех или иных русских или зарубежных грантов, спонсорской помощи или других видов поощрения, мы заранее отвергаем) — как можно более подробно охарактеризовать содержание своего источника, показать его «историческое» значение, на основе вводимых в научный оборот данных рассказать о тех или иных конкретно-исторических событиях, процессах, явлениях и т. д. Насколько успешно выполняется эта задача? Ответ, к сожалению, тот же самый — попытка соединения в одном издании различных видов работ, «археографической», в широком смысле слова, связанной не только с непосредственной подготовкой собственно текста выбранного источника, но и с его источниковедческим анализом и подробным описанием истории формирования и бытования содержащей его рукописи (фонда, коллекции), и «кон-кретно-исторической»,10 направленной на более или менее успешное изучение содержания публикуемых материалов, крайне редко, а, точнее, на наш взгляд, никогда не приводит к полностью успешному результату.11 Наоборот, как показывает рассмотрение многих публи-

9 Соловьева Т. Б. Ремесленные прозвища Новгорода Великого по переписным книгам 1646 и 1678 гг. (прозвища, обозначающие ремесло или занятие человека) // Писцовые и переписные книги Новгорода Великого... С. 168-173; Красиков А. Н. Книжные собрания вологодских монастырей по переписным книгам // Переписные книги вологодских монастырей XVI-XVIII вв. С. 450-457; Смольников С. Н. Переписные книги вологодских монастырей как памятники русского языка // Там же. С. 458-462.

10 Термин условный, так как археографическое описание источника обязательно подразумевает выяснение конкретных обстоятельств его создания.

11 Точно так же не дает удовлетворительного результата и прямо противоположный, довольно распространенный, если не сказать «модный», образ действий, когда к тексту монографии подключаются в том или ином объеме публикации документов, которые, в большинстве случаев, вместо того, чтобы делать «прозрачными», то есть доступными для проверки, источниковедческие и конкретно-исторические построения и выводы авторов, создают впечатление случайного использования того, что просто было под рукой. В качестве примеров можно указать: Дмитриева З. В. Вытные и описные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв. СПб., 2003.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

27

каций последних десятилетий, включение в них собственно «исторических» исследований, как правило, соединяется с очень поверхностным и формальным источниковедческим анализом и слабой археографической подготовкой главного — избранных археографами текстов.12

Более того, искусственное в большинстве случаев соединение под одной обложкой различных составляющих имеет и определенные отрицательные последствия. Статьи «общеисторического» плана или работы типа «нечто как исторический источник», отражая всегда только какие-то отдельные стороны или сведения публикуемых материалов, близкие сердцу их авторов, вольно или невольно, с одной стороны, преуменьшают роль и значение этих документов для про-

Приложения. С. 289-306 (опубликованы три грамоты верховной власти, монастырский соборный приговор и материалы со сведениями о численности братии, монастырском строительстве и количестве приходов и церквей, всего девять документов); Фонкич Б. Л. Греко-славянские школы в Москве в XVII веке. М., 2009. С. 21-27, 86-93, 95-98, 174-187, 218-231, 239-270 (мнение о целесообразности публикации, а вернее, в большинстве случаев републикации этих документов см.: Тимошина Л. А. «Греко-славянские школы» и русская жизнь XVII в. // ОФР. Вып. 14. М.; СПб., 2010. 561-575, 600-604); Романов М. Ю. Московская Бронная слобода в XVII веке. История и люди. М., 2010. Приложения. С. 85-173 (опубликовано пять документов 1665-1704 гг. с выписками из писцовых и переписных книг, челобитная и «сказки» тяглецов Бронной слободы); Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия: политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века. По документам Российского государственного архива древних актов. М., 2011. Приложения. С. 205-232, 241-243 (опубликованы две грамоты 1670 г. из монастыря Анастасии Узорешительницы, записка о жалованных грамотах в греческие монастыри и «„Предсказание о Цареграде“ Льва Мудрого») и др. Существуют, разумеется, и приятные, а главное, полезные для историков XVI-XVII вв. исключения, в частности, монографические исследования (как книги, так и статьи) В. Г. Ченцовой, где публикация документов действительно необходима для лучшего аргументирования позиции автора, с которой, разумеется, можно соглашаться или нет (см., например: Ченцова В. Г. Икона Иверской богоматери (Очерки истории отношений греческой церкви с Россией в середине XVII в. по документам РГАДА). М., 2010 (грамоты (в переводах) приконисского митрополита Иеремии (1651 г.), грека Исая Остафьева (1651 г.), митрополита Навпакты и Арты Гавриила (1653 г.), бывшего константинопольского патриарха Афанасия (II) Пателара (1641 г.), проигумена Иверского монастыря Пахомия (1646 г.) и многие другие).

12 Некоторым исключением является, по нашему мнению, издание приходной книги 1576/77 г. дома Святой Софии, где две «исследовательские» статьи (см. при-меч. 7) в комплексе с составленными А. А. Фроловым на основании публикуемого источника подробными, очень интересными и полезными картами новгородских десятин с экспликациями (Приходная книга новгородского Дома Святой Софии-С. 95-204) сопровождаются подробным кодикологическим описанием рукописи (Новикова О. Л. Кодикологический анализ рукописи РНБ, Соф. 1548 // Там же. С. 75-94).

28

Вестник «Альянс-Архео» № 5

ведения самых разнообразных, подчас неожиданных, исследований, а с другой — в определенной степени дезориентируют читателей, задавая одно или несколько направлений преимущественного внимания, которые отнюдь не исчерпывают всех возможностей научного поиска.

Что же касается статей по более «узким» сюжетам, то здесь отрицательный момент, безотносительно к научному качеству самих работ, состоит в другом — в трудности их поиска, так как заинтересованный в том или ином вопросе читатель может просто не догадаться о наличии исследований по конкретной теме в изданиях более общих по своему характеру источников — о служилых людях в «книге записи софийской пошлины», ремесленных прозвищах в писцовых и переписных книгах Великого Новгорода, истории села Лыскова первой четверти XVIII в. в писцовых описаниях Нижегородского края XVII в. и т. д. На наш взгляд, гораздо целесообразнее со всех точек зрения помещать такого рода работы отдельно, в периодических изданиях, сборниках статей, материалах конференций и др., не имеющих столь строгой, благодаря видовой «заданности» публикуемого источника, тематической привязки, которые привлекают поэтому внимание более широкого круга потенциальных пользователей.

Резюмируя сказанное, подчеркнем, что, по нашему мнению, при публикации документов стоит четко разграничивать два вида работ — «археографическую» в самом широком смысле слова, связанную со всеми возможными аспектами подготовки текстов, и «исследовательскую» (при всей условности этого термина, как было отмечено выше), ставящую во главу угла изучение содержания издаваемых памятников.

Возвращаясь к бранденбургской посольской книге и исходя из высказанных выше общих положений, начнем ее рассмотрение по выделенным нами основным и дополнительным элементам археографического издания, пусть и несколько отступив от структуры самого тома.

Бранденбургская посольская книга включает в себя несколько групп материалов:

1. Приезд посланника Индрика (Андрея) Рифа (Генриха Райффа)13 (С. 41-65; Л. 3-36);

2. Приезд гонца Адама Шемберка (Шумберка) (Адама Шуберта) (С. 65-72; Л. 37-49 об.);

13 Здесь и далее, анализируя русскоязычный источник, мы будем пользоваться, в основном, русской транскрипцией имен XVII в., а при рассмотрении других элементов издания — и предложенной П. И. Прудовским современной формой их на-

писания.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

29

3. Приезд посла Юноса Казимира (барона Иоанаса Казимира фон Эйленбурга) (С. 72-117; Л. 49 об.-125);

4. Отправление посланников дворянина Ивана Андреевича Франц-бекова и подьячего Матвея Федоровича Львова (С. 117-170; Л. 126219);

5. Приезд посланника Якима Борнтина (Фридриха Иоахима фон Борнтина) (С. 170-215; Л. 220-286);

6. Отправление посланников переводчика Василия Боуша и подьячего Самуила Лисовского (С. 216-328; Л. 287-521);

7. Переписка царя Алексея Михайловича и курфюрста Фридриха-Вильгельма (С. 328-336; Л. 522-533 об.).

Сразу и с большой радостью скажем, что передача текста всей книги сделана на очень высоком уровне, в чем легко убедится любой желающий, сравнив фотовоспроизведения л. 53а, 212, 450, 402 об., 418 об., 522 самой бранденбургской книги с типографским текстом (С. 38, 338, 448, 526, 528, 540). Имеющиеся огрехи так незначительны, что на них вообще не стоит обращать пристального внимания.14

Несколько большие претензии можно, как ни странно, предъявить к воспроизведению буквенных обозначений цифр, где ошибки прочтения (или незамеченные опечатки) встречаются, к сожалению, гораздо чаще и цена их, например, при неточном обозначении дат, гораздо выше. Поэтому мы взяли на себя смелость исправить подобные огрехи и сделать (в форме таблицы) нечто вроде «списка замеченных опечаток» (такие специальные вкладыши во время расцвета полиграфического искусства довольно часто встречались в книгах):

Таблица 1

Напечатано (с указанием страниц по публикации П. И. Прудовского) Следует читать (с указанием листов кн. 2 (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1))15

1. 158-го марта в 27 день, бояре, слушав сей выписки, указали- (С. 45) 158-го марта в 26 («ks») день бояре, слушав сей выписки, указали- (Л. 8)

2. Во 156-м году прислал ко государю Мутьянские земли- (С. 60) Во 157-м («рнз») году прислал ко государю Мутьянские земли-» (Л. 29 об.)

14 В доказательство приведем несколько примеров: «королевства» вместо «кро-левства» (С. 299, л. 450); «учинили» вместо «чинили» (С. 279, л. 402 об.); «посидеть» вместо «посидев» (С. 82, л. 65 об.) и т. п. В ряде случаев точнее можно было бы определить исправления: «Ц исправлена из другой буквы» (С. 79, примеч. 49), на самом деле — из «р»; вторая «м» (С. 87, примеч. 60) — из «т»; слово «оспорить» написано по затертому «спросить» (С. 101, л. 97 об.), что не отмечено в подстрочных примечаниях, и некоторые другие. Но, подчеркнем еще раз, таких примеров очень и очень мало.

15 Правильные чтения воспроизведены п/ж шрифтом.

30

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Окончание табл. 1

Напечатано (с указанием страниц по публикации П. И. Прудовского) Следует читать (с указанием листов кн. 2 (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1))

3. Гонцу ж с людьми в дорогу на корм денег 20 рублев да 2 ведра вина, да осетр (С. 70) Гонцу ж с людьми в дорогу на корм денег 20 рублев да 3 («г») ведра вина, да осетр (Л. 47)

4. Августа в 29 день великий государь. (С. 80 — без указания года) 164-го («р^А») августа в 29 день великий государь. (Л. 62 об.)

5. Грамота положена думного диака вь ящик во 165-м году (С. 105) Грамота положена думного диака в ящик во 166-м («pgs») году (Л. 105)

6. а на встрече людей с ним было з 100 человек и болши (С. 144) а на встрече людей с ним было з 200 («с») человек и болши (Л. 169)

7. 167-го февраля в 20 день великий государь. (С. 208); Испр. из: 177 (С. 208, примеч. 203 (к «167-го») 166-го («p^S») февраля в 20 день великий государь. (Л. 274 об.) Цифра исправлена из: 176 («pos»)

8. И всего в том отпуску переводчику и подьячему и толмачю жалованья и с ними посылки 1773 рубли 30 алтын (С. 219) И всего в том отпуску переводчику и подьячему и толмачю жалованья и с ними посылки 1973 рубли («^лцог») 30 алтын» (Л. 292)

9. Писано в государствия нашего дворе в царствующем граде Москве лета от создания миру 7165-го16 (С. 225) Писано в государствия нашего дворе в царствующем граде Москве лета от создания миру 7175-го («^рое») (Л. 302)

10. Дан из Рутцова 7185-го июля17 в 25 день (С. 274) Дан из Рутцова 7175-го («^рое») июля в 25 день (Л. 390 об.)

11. И августа в 6 день посланной поехал из Нового Стетина» (С. 277) И августа в 7 («з») день посланной поехал из Нового Стетина» (Л. 396)

12. Писан под городом Кестриным лета от создания миру 7185-го18 году августа в 11 день (С. 279, с пропуском текста) Писан под городом Кестриным лета от создания миру 7175-го («^рое»), а от Рождества Христова 1667 году августа в 11 день (Л. 401)

13. Из Келна-над-Спрею сентября 23-го числа 1671-го году» (С. 337) Из Келна над Спрею сентября 25-го («ке») числа 1671-го году» (Л. 533 об.)

Понять причину таких ошибок (опечаток) при воспроизведении именно буквенной цифири трудно. Тем более, что в «авторских» текстах П. И. Прудовского эти же самые даты приведены, в большинстве случаев, правильно. В частности, запись о церемонии аудиенции у царя Алексея Михайловича посла Юноса Казимира (Ионаса

16 Ошибка в прочтения даты очевидна и из полного контекста документа: «Писано в государствия нашего дворе в царствующем граде Москве лета от создания миру 7165-го, а от воплощения единороднаго Божия Слова (заглавные буквы у П. И. Прудовского. — Л. Т.) 1667-го, месяца июня 4-го дня» (С. 225).

17 Ошибка в прочтении очевидна из датировки поездки В. Боуша, относящейся к 1667 г.

18 Ошибка в прочтении очевидна из датировки поездки В. Боуша, относящейся к 1667 г.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

31

Казимира фон Эйленбурга) в росписи содержания посольской книги датирована тем же самым 1656 г. (С. 19), который имеется в подлинном тексте и отсутствует в его печатном варианте (№ 4 в таблице); письмо В. Боуша помечено, естественно, 1667 г. (С. 33), а не 1677 г., как в издании (к этому году прошло почти десять лет со времени смерти русского переводчика) (№ 10 в таблице); важная для общей датировки книги описка подьячего, воспроизведенная в печатном тексте как «167» год, исправленный из «177» (№ 7 таблицы), в статье П. И. Прудовского об источниках посольской книги дана вполне адекватно — на «166» был исправлен «176» год (С. 519) и только в одном случае в опубликованном тексте XVII в. и в «авторском» заголовке сохранилась одна и та же ошибка — «23» сентября вместо «25» 1671 г. в дате письма секретаря бранденбургского курфюрста Мельхиора Липпера Петру Марселису (С. 34 и 337; № 13 таблицы).

Следовательно, в трех из четырех случаев П. И. Прудовский первоначально располагал текстом с вполне исправными цифрами, допустив только одну ошибку прочтения, а неточности вкрались уже в напечатанный вариант.

Есть и некоторые другие особенности печатного издания бранденбургской книги, помимо правильности прочтения, на которых хотелось бы остановиться подробнее.

1. Воспроизведение внешнего вида источника.

Одной из видимых, в прямом смысле слова, особенностей подготовленной П. И. Прудовским публикации является стремление археографа передать наилучшим образом не только сам текст, но и максимально близко к оригиналу отобразить средствами офсетной печати внешний вид листов посольской книги и особенности расположения слов и выражений в отдельных фрагментах текста. Особенно четко это стремление (помимо отмеченного в предисловии сохранения «оригинального деления на абзацы» (С. 12)) проявилось там, где речь идет о даче послам и посланникам жалованья, поденного корма и питья из различных приказов, при перечислении привезенных иностранными представителями русскому царю даров или наград русским дипломатам.

В приказном делопроизводстве было принято делать эти записи, независимо от их местоположения — в столбцах или в книгах, в столбик, а иногда и в два столбика, перечисляя отдельные виды довольствия (или дары) друг под другом при написанном сверху отдельной строкой названием приказа, откуда шли деньги, съестные припасы, меха и т. д. Именно эту внешнюю форму и стремится воспроизвести П. И. Прудовский (С. 43, 44, 48, 59, 60 и многие другие). Такой прием, с одной стороны, визуально, безусловно, облегчает восприятие тек-

32

Вестник «Альянс-Архео» № 5

ста подчеркнутым выделением отдельных разновидностей пожалований, но, с другой стороны, столь усложненная внешняя форма текстопередачи, требующая значительно большего внимания к технической стороне работы, может наносить урон ее археографической составляющей и приводить к ошибкам. И, на наш взгляд, совершенно не случайно, что именно в одном из таких фрагментов публикатор допустил чрезвычайно редкий, если вообще не единственный, пропуск текста. Имеется в виду выпись о жалованье бранденбургскому посланнику Индрику Рифу и его людям: «...з Дворца колач смесной, 6 чарок вина двойного, четверть ведра меду паточного, полведра меду цеженого, ведро пива доброво» (курсивом выделены пропущенные слова и неточно воспроизведенная буква) (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Кн. 2. Л. 230; ср.: С. 177).

Мы не можем высказать однозначно отрицательное мнение о подобном способе публикации посольских книг, но не можем и не признать, что излишнее усложнение внешнего вида текста при публикации влияет подчас на главное — точность его воспроизведения и вызывает к тому же некоторое недоумение: если археограф считает нужным сохранять форму расположения строк, то почему не указывается, допустим, их длина?

В любом случае, в предисловии следовало бы, по-видимому, более подробно обосновать необходимость такого подхода для постановки и решения тех или иных задач, связанных с изучением приказного делопроизводства XVII в., чтобы читателю была ясна цель затраченных усилий. К примеру, можно было бы сравнить выделение абзацев в столбцах-«протографах» и в самой книге и обратить, тем самым, внимание на механизм работы подьячих: при составлении книги копировали ли они внешний вид — расположение строк в столбце — или на свое усмотрение допускали их перегруппировку; при положительном втором варианте ответа — сказывался ли при этом профессиональный опыт и личные качества подьячих и влиял ли такой способ работы на точность и адекватность передачи текста документов, то есть попытаться обратить внимание на те факторы, которые необходимо учитывать при оценке достоверности вторичного по сравнению со столбцами источника — посольской книги.

2. Отображение выносных букв и слов, написанных под титлом.

Правила передачи текста, принятые П. И. Прудовским и изложенные им в «Предисловии» (С. 11-12), по большинству своих параметров довольно близки «Правилам издания исторических документов в СССР» (М., 1990), что, впрочем, не свидетельствует об осознанном намерении археографа, который мог руководствоваться своим пониманием необходимого и достаточного при подготовке посольской

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

33

книги, использовать именно этот норматив.19 В результате, опубликованный П. И. Прудовским текст не выглядит излишне усложненным для восприятия или вызывающем большие трудности при цитировании из-за неоправданного для «исторической» публикации документов XVII в. включения в нее всех или какой-то части вышедших из употребления букв,20 курсивных выделений и выделений полужирным шрифтом, различных скобок, подчеркиваний и т. д., что предпринимается якобы для удовлетворения интересов не только историков, но и прочих специалистов — филологов, лингвистов и т д., однако своей цели вряд ли достигает.21

Вместе с тем, в двух случаях археограф все же вводит в текст публикуемого источника дополнительные обозначения. Первый касается объективно сложного для адекватного воспроизведения текста документа XVII в. (да и любого другого времени) вопроса — употребле-ния/не употребления знака смягчения или гласных после выносных букв. Действительно, в делопроизводственных текстах этого столетия очень часто встречаются различные формы написания в строке одного и того же слова разными подьячими (а иногда, одним и тем же человеком), что создает определенные трудности при восстановлении мягкого знака или гласных в тех случаях, когда согласные пишутся над строкой. Например, в таможенных книгах довольно часто встречаются две формы написания без выносных одного и того же слова — «деньги» и «денги». Что же делать в том случае, когда это

19 На эти «Правила» впрямую ссылается Д. В. Лисейцев при публикации английской посольской книги (Посольская книга по связям России с Англией. С. 34). Подобной ссылки у П. И. Прудовского нет.

20 Несколько странным в этом отношении выглядит появление без каких-либо оговорок буквы «Ф» в одном единственном документе, опубликованном в «Дополнениях» — письме посланника И. К. фон Эйленбурга думному дьяку Л. Д. Лопухину (№ 31). Можно было бы думать, что это исключение было сделано сознательно, для передачи орфографических особенностей этого послания, действительно, весьма своеобразного по своей лексике и стилю. Но тогда непонятно, почему археограф ограничился только одной этой буквой и не воспроизвел другие, например, «i». В любом случае, отступление от принятых и декларированных самим же П. И. Прудов-ским правил требовало бы пояснений.

21 Яркий пример такого подхода представляет недавно вышедший двухтомник: Архив стольника Андрея Ильича Безобразова. Ч. 1-2. М., 2012-2013. А из публикаций дипломатических документов, правда, XVI в. выделяется издание, подготовленное С. М. Каштановым и Л. В. Столяровой, текст которого содержит не только все вышедшие из употребления буквы, но и пестрит множеством привнесенных археографами элементов (Россия и греческий мир в XVI веке. Т. 1. С. 127-306). Подробнее о принципах передачи текста в этом издании см.: Кистерев С. Н. Новое издание документов о России и греческом мира в XVI веке // ОФР. Вып. 9. М.; СПб., 2005. С. 314-316.

34

Вестник «Альянс-Архео» № 5

слово пишется с «н» на выносе, коль скоро в одном и том же памятнике содержатся обе формы? Многие археографы задаются этим вопросом и, отвергая простейший и потому оптимальный вариант — обязательное воспроизведение мягкого знака после выносных по современным грамматическим правилам, ищут свои пути. Понятно поэтому стремление П. И. Прудовского максимально точно обозначить собственное вмешательство в текст, и мы не можем не признать, что принятый им способ — выделение курсивом вставленных после выносных букв «ерь» и гласных (С. 1122) — оригинален и красив, так как, избавляя текст от множества скобок,23 существенно облегчает его восприятие для читателя. Однако насколько последовательно археограф проводит этот принцип и точно следует избранному способу воспроизведения выносных с последующими вставленными знаками?

Ответ, к сожалению, отрицательный. Во многих случаях, что, в общем-то, естественно для публикации текстов XVII в. с их огромным количеством выносных, требующих поистине титанических усилий при работе по предложенному П. И. Прудовским варианту, мягкие знаки после них курсивом не обозначены. Очень показательны в этом отношении две формы, причем на одной странице, типографского воспроизведения «фамилии» Бальцер фон дер Гольст — «Гольст» и «Гольст» (С. 151), которая в посольской книге пишется одинаково — с выносной буквой «л» (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Кн. 2. Л. 180, 181). Точно также в публикации не имеют курсивных обозначений или вообще пропущены мягкие знаки при выносных в словах «людьми» («Гонцу с людми («ь» нет, хотя буква «д» написана на выносе) в дорогу на корм...» (С. 70; Л. 47)), «жалованье» («И посол на государеве жалованье челом ударил» (С. 82; Л. 65 об.)), «провожанья» («.в дорогу послали для провожанья до Жмутцкой земли. (С. 164; Л. 206 об.)) и др. А коль скоро ошибки при выделении вставленных после выносных букв знаков в публикации наличествуют, то был ли смысл заниматься таким трудом, если результат полностью все-таки не достигнут, и у читателей нет возможности уверенно судить, были ли эти

22 В изложении правил передачи текста «ерь» почему назван «ером», но это, по-видимому, не более, чем недоразумение (С. 11).

23 Обычно, приверженцы «точного» воспроизведения форм написания в текстах XVII в. заимствуют способ обозначения выносных и употребляемых после них букв из практики публикации рукописей предшествующих столетий: выносные обозначаются курсивом, а вставляемые гласные и мягкие знаки даются в скобках. В результате, при взгляде на типографскую страницу просто рябит в глазах от скобок и разных видов шрифта (см., например: Архив стольника Андрея Ильича Безобразова. Ч. 1-2).

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

35

буквы написаны в строке в XVII в. или вставлены археографом XXI столетия?

Второе «авторское» и тоже достаточно необычное выделение, введенное П. И. Прудовским в текст публикации, — знак «*» — обосновано следующим образом: «Слова под титлами раскрываются; в случае, если слово, в норме записываемое под титлом, пишется полностью, оно передается под маленькой звездочкой (список слов под титлом см. ниже)» (С. 11-12) и далее действительно приводится некий перечень под широковещательным, относящимся, судя по формулировке, уже не к данной конкретной книге, а к письменным источникам вообще, заголовком: «Список сокращений, употребляемых в рукописных текстах под титлом» (С. 12). Желание археографа и в этом случае как можно более точно отметить свое вмешательство в текст вполне понятно; впрочем, на этот раз, указание следует от противного: «*» ставится к полностью написанным подьячими XVII в. словам, а раскрытые самим П. И. Прудовским из-под титла, наоборот, никак не регистрируются, что и понятно, иначе весь текст пестрел бы не скобками, а звездочками. Казалось бы, такое нововведение можно принять, но ряд обстоятельств мешают его исключительно положительной оценке.

Во-первых, совершенно непонятно о какой «норме» и в чьем понимании пишет составитель тома — людей XVII в. или историков XXI столетия? Если речь все-таки идет о предшествующих временах, то, прежде чем говорить о «норме», следовало бы обязательно указать критерии (принципы) ее выделения, так как любой исследователь, работающий со средневековыми источниками или материалами раннего Нового времени, прекрасно знает, что буквально все перечисленные П. И. Прудовским «сокращения» в документах, принадлежащих руке разных лиц, могут писаться и под титлом, и полностью, в зависимости от уровня грамотности, профессиональной подготовки, личных склонностей и иных факторов, влияющих на работу писцов, а также от видов и предназначения документов, их грамматических конструкций и многого другого.24 Не будем приводить конкретных примеров, они в избытке имеются у каждого археографа, отметим лишь, что такое, предшествующее реальному источниковед-

24 Точно также нет строгой закономерности в употреблении отдельными подьячими или дьяками единичных слов или выражений в виде обведенной кружком буквы/букв: «д» — двор, деревня, дьяк, «к» — крестьянин, «м» — монастырь, «п» — приказ, «пт» (или «п») — полный титул, «с» — старец, «ч» — человек и др. Использование таких форм написания очень индивидуально и часто, по-видимому, зависит от сроков работы — сокращенные написания чаще встречаются при быстром, небрежном характере скорописи, свидетельствующем о некоторой поспешности.

36

Вестник «Альянс-Архео» № 5

ческому исследованию хотя бы какой-то группы материалов, например, документов приказного делопроизводства, утверждение, основывающееся, как кажется, на весьма поверхностном опыте знакомства с источниками XVII в., представляется неубедительным.

Во-вторых, в приведенном П. И. Прудовским списке есть совершенно явные пропуски написанных в бранденбургской книге под титлом слов:25 «бг» — бог, «бгродица» — «богородица», «блго» (и все производные) — благо, «Спса» — Спаса, «Хрста» — Христа и др.

В третьих, в воспроизведении таких слов все равно встречаются ошибки: «и достойную чсть государем» вместо «честь» (С. 147); «великого государя нашго» вместо «нашего» (С. 19126) и др., с одной стороны; а с другой — при полностью написанных словах, которые, по мнению П. И. Прудовского, следует обязательно писать под титлом, знак «*» отсутствует: «А что ваша любовь...» (С. 207) и др.

Резюме из сказанного таково — обычное для текстов XVII в., без дополнительных обозначений, воспроизведение в полной форме слов, написанных под титлом, с краткой оговоркой в предисловии повлекло бы за собой, на наш взгляд, меньшее количество и вопросов к археографу, и описок. Впрочем, само стремление отследить такие слова и выявить определенную, возможно, меняющуюся во времени,27 закономерность использования титла представляется достаточно интересным для более детального изучения приказного делопроизводства XVII в., только источниковедческое исследование должно предшествовать выводу, но никак не наоборот.

3. Знаки препинания и употребление заглавных букв.

При обращении к этой стороне археографической подготовки текста сразу же бросается в глаза отсутствие единообразия как в первом, так и во втором компоненте. В частности, прямая речь при совершенно одинаковых вводных фразах типа «А после того думной диак Ларион Лопухин говорил» или «И посол, выслушав последние речи, говорил» дается как в кавычках, так и без оных (С. 89-90);

25 Отметим заодно и опечатку: «ннешний — ынешний» (С. 12) вместо «нынешний» .

26Здесь же, тремя строками выше, досадная опечатка: «А а в грамотах...».

27 На наш взгляд, к концу XVII века их количество существенно уменьшается и место слов, написанных под титлом, занимают еще более краткие и требующие еще меньше времени для написания аббревиатуры в виде заключенной в кружок первой буквы слова (см. примеч. 24). Причем, одна и та же буква в пределах одного и того же документа все чаще начинает обозначать различные понятия («п» — приказ, подьячий, полный царский титул) и догадаться, какое же слово имеется в виду, можно только из контекста, что делает работу археографа еще более ответственной.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

37

в наказе И. Францбекову и подьячему М. Львову следующие после таких же однотипных слов «и Ивану и Матвею говорити» распоряжения в одном случае заключены в кавычки, в другом — нет (С. 122 и 124); в таком же наказе переводчику В. Боушу после аналогичных вводных «и Василью говорити» предписываемые слова в печатном тексте расположены как в кавычках, так и вне их (С. 23428 и 237, 239), то же самое касается и статейного списка В. Боуша (С. 268 и 276, 282-283 и 284 и др.).

По-разному в издании выглядят и росписи жалованья иностранным представителям или даров, привезенных ими. Сравним два печатных варианта двух росписей поденного корма и питья — голландскому гонцу Лаврентию Лаврентьеву в 1629/30 г. (С. 43-44) и бранденбургскому гонцу Яну Гуслеву в 1656/57 г. (С. 178-179): 1) при выдаче Л. Лаврентьеву «з Дворца» разнообразного питья первое слово в списке начинается с прописной буквы («Кружка вина»), Я. Гуслеву — со строчной («кружка вина боярского»); 2) при перечислении каждый раз с отдельной строки различных видов «корма» и «питья» в приезд 1629/30 г. знаки препинания между отдельными позициями не ставятся («гусь полпереда говядины полоть свинины или ветчины боран шерстью пять куров»), в 1656/57 г. — есть запятые («2 куров, утя, тетерев, 2 части говядины»; 3) при переходе на указания видов жалованья из различных учреждений («з Дворца», «из Большого приходу») в первом случае ставится точка с запятой, во втором — точка.

Определенная непоследовательность наблюдается и при употреблении строчных и прописных букв в географо-топографических названиях или наименованиях государственных образований. Так, парадная палата царского дворца, где проходили приемы иностранных представителей и делегаций, обозначается «золотая» (С. 45) и «Золотая» (С. 46); по-разному указываются «земли» — «Пруская» и «Курляндская» (С. 76, 239 и др.), но «венгерская» земля (С. 299).

Более чем сомнительно использование в научной публикации прописной буквы в прилагательных, производных от существительного «бог», как бы археограф, исходя из неких «современных» правил или собственных убеждений, ни передавал само это слово, — «Божия», «Божиею» и другие там, где прилагательное, разумеется, не является началом текста грамоты (С. 49, 69, 798, 105, 137, 189 и т. д.). Сторонников противоположной точки зрения просим обра-

28 Впрочем, в довольно длинной речи, которую должен был произнести перед курфюрстом В. Боуш, начинающейся на с. 234 и заканчивающейся на с. 236, вторых, заключительных, кавычек также нет.

38

Вестник «Альянс-Архео» № 5

тить внимание на тот факт, что в бранденбургской книге как, равным образом, и в других документах приказного делопроизводства, первая буква во всех этих словах, если они идут в строке, выделяется очень редко (некоторое исключение могут составлять беловики грамот в иностранные государства, да и то не все).

Очевидно, что с точки зрения информационного использования опубликованного текста отсутствие единообразия при использовании различных знаков препинания или особенности употребления строчных и прописных букв не столь уж существенны. Другое дело, что у читателя, не имеющего возможности ознакомиться с архивным подлинником, может возникнуть закономерный вопрос: не являются ли отмеченные различия в воспроизведении однотипных лексических конструкций или названий в печатном тексте отражением неких особенностей их написания в самой посольской книге? Поэтому, на наш взгляд, археографам при публикации больших текстов крайне желательно выработать единые принципы расстановки знаков препинания и придерживаться их возможно более строго на протяжении всей публикации. Понятно, что такое пожелание носит лишь рекомендательный характер, и рецензент, в том числе и на собственном опыте, прекрасно сознает, насколько это нелегко претворить в жизнь.

Более серьезен вопрос с расстановкой знаков препинания там, где это непосредственно касается понимания археографом смысла публикуемого текста. В большинстве случаев такая расстановка не вызывает у нас особых претензий,29 однако остаются моменты, о которых стоит сказать особо.

В некоторых, действительно, неоднозначных для понимания случаях П. И. Прудовский вообще отказывается от расстановки знаков препинания, хитро оговорив такую возможность в предисловии: «Пунктуация рукописи не воспроизводится; знаки препинания расставлены по современным правилам, насколько позволяет синтаксис текста» (С. 12). Ярким примером может служить фраза: «Другой лист под тою ж проезжею грамотою — с той грамоты список писан немецким писмом тут же вместе припечатан тою ж государственною большою печатью» (С. 225). Как видим, никаких знаков препинания кроме совершенно не свойственного русским делопроизводственным

29 Отдельные возможные возражения против употребления скобок во фразе «А к сему, слыша ему Василью от курфистра (или тут же случитца приятель его Богуслав Радивил) склонность и доброхотение к спомочному совершению вечного миру...» (С. 236) или указания на необходимость выделения имен в конструкции «личное местоимение — имя» («А наперед сего был он Андрей у золотого и серебреного дела.» (С. 42); «...курфистр Вильгельм с посланником своим с тобою Индри-ком Рифом.» (С. 53) и др.) общей картины не меняют.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги.

39

текстам вообще, и посольской книге в частности, знака тире, нет. И читателю остается только гадать, что же все-таки было сделано «вместе» (с предыдущей грамотой): «писан» список или «припечатан»? Не хотелось бы впадать в менторский тон, но все же нельзя не сказать, что одной из важнейших задач археографа, помимо возможно более точной передачи текста своего источника, является, даже с риском ошибки или несогласия других исследователей, трактовка содержания текста, которая и проявляется именно через расстановку знаков препинания по современным времени подготовки публикации правилам. В противном случае, все возвращается к знаменитой фразе: «Казнить нельзя помиловать».

Мы никак не можем согласиться и с употреблением запятых в царском титуле, который у П. И. Прудовского постоянно воспроизводится (и это тоже является своеобразным новшеством!) в следующем виде: «Божиею милостию мы великий государь царь и великий князь Алексей Михайловичь, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец...» или «Великий государь царь и великий князь Алексей Михайловичь, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец...» (passim). Трудно понять, чем руководствовался археограф (а объяснения составителя тома были бы в данном случае более чем желательны!), ставя запятую после имени царя перед определением «всеа Великия.» и отказываясь от нее в других фрагментах титула,30 но результат получился сомнительным, так как П. И. Прудовский разделил надвое изначальный, единый блок великокняжеского титула — «великий князь ... всеа Русии», к которому затем, с течением времени и вследствие различных внутри- и внешнеполитических событий присоединялись другие компоненты. Не вдаваясь в рамках

30 Стоит сказать, что расстановка знаков препинания в царском титуле второй половины XVI — XVII вв. у разных археографов варьируется. В частности, С. М. Каштанов и Л. В. Столярова ставят запятые после «Божиею милостию» и «государь»: «Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии» (Россия и греческий мир в XVI веке. С. 291, 295, 298, 299, 301 и др.) или после местоимения «Мы»: «Мы, великий государь Иван Васильевич, божиею милостию царь всеа Русии.» (Там же. С. 366). Выделяют это же местоимение, но не ставят (на наш взгляд, совершенно справедливо) других запятых В. Г. Ченцова и Н. П. Чеснокова: «Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии (или «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии) самодержец.» (Ченцова В. Г. Икона Иверской Богоматери. С. 264; Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия. С. 53). Не отделяет запятой указанный фрагмент царского титула и Б. Н. Флоря: «... государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец.» (Флоря Б. Н. Русскопольские отношения в 50-е годы XVII в. // Русская и украинская дипломатия в международных отношениях в Европе середины XVII в. М., 2007. С. 139).

40

Вестник «Альянс-Архео» № 5

рецензии в этот очень сложный историко-источниковедческий вопрос,31 отметим, что, благодаря такой расстановке знаков препинания, смысловое наполнение титула Алексея Михайловича кардинальным образом изменилось, перестав соответствовать своей древнейшей основе. Очень бы хотелось знать, насколько сознательно археограф подчеркнул «самодержавность» царя Алексея Михайловича и какими основаниями он при этом руководствовался, или же это произошло все-таки случайно, исходя из понимания П. И. Прудовским правил современной орфографии русского языка.

Казалось бы, высказанные поправки и замечания противоречат первоначальному утверждению о высоком уровне подготовки текста бранденбургской книги. Однако это противоречие мнимое, и мы продолжаем настаивать на своей позиции, так как только хорошо переданный текст источника вызывает интерес и побуждает к обсуждению различных тонкостей. А в современной археографии, к сожалению, нередки случаи такого количества грубых ошибок в опубликованных документах, что обращать внимание на какие-то нюансы вроде особенностей написания заглавных букв не только бесполезно, но и просто не хочется, так как использовать подобные издания в научных целях вряд ли стоит.32 Отметим еще раз, теперь уже как итог,

31 Подробнее см., например: Каштанов С. М. 1) Эволюция великокняжеского и царского титула в грамотах афонским монастырям XVI в. // Россия и Христианский Восток. Вып. 1. М., 1997. С. 105-134; 2) Состав и содержание документов «греческих» посольских книг № 1 и 2 // Россия и греческий мир в XVI веке. С. 30-38; Кис-терев С. Н. 1) «Великий князь всея Руси» в XI-XV веках // ОФР. Вып. 6. М., 2002. С. 47-85; 2) Изменения в титулах русских князей и митрополитов XI-XII вв. // Историография и источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин. Материалы XXII Международной научной конференции. Москва, 28-30 января 2010 г. М., 2010. С. 252-254; Филюшкин А. И. Титулы русских государей. М.; СПб., 2006 (1-е изд.); Нью-Йорк, 2008 (2-е изд.); Михаил Ярославич Тверской — великий князь всея Руси. Тверь, 2008 (статьи М. В. Бибикова, С. В. Богданова, А. А. Горского, Е. Л. Конявской, В. А. Кучкина и др.); Пчелов Е. В. Объектный титул русских государей: особенности структуры и принципы формирования // Вспомогательные исторические дисциплины — источниковедение — методология истории в системе гуманитарного знания. Материалы XX Международной научной конференции. Москва, 31 января — 2 февраля 2008 г. Ч. 1. М., 2008. С. 121-136; и др.

32 «Эталоном» такого издания для нас остаются уже упоминавшиеся таможенные книги сибирских городов, подготовленные историками Новосибирска, где при публикации текстов таможенных явок, то есть материалов, требующих предельной точности, допущено столько ошибок в передаче цифр, отдельных слов и выражений, пропущены такие фрагменты текста, что пользоваться этими книгами мы категорически не рекомендуем (подробнее см.: Тимошина Л. А. 1) О публикации таможенных книг в 1996-1997 годах. С. 270-283; 2) О публикации таможенных книг в 1999-2000 годах // ОФР. Вып. 5. М., 2001. С. 223-238). Занятно, что через шесть лет после прекращения (к счастью!) издания серии (в 2004 г.) один из участников

такого «антиархеографического» мероприятия, И. Р. Соколовский, решил поделиться своим мнением о предпринятой некогда публикации (Соколовский И. Р. Значение публикации сибирских таможенных книг XVII в., осуществленной под руководством Д. Я. Резуна // Торговля, купечество и таможенное дело в России в XVI-XIX вв. Сборник материалов Второй международной научной конференции (Курск, 2009 г.) Курск, 2009. С. 113-116). Основное содержание этой публицистической заметки (чего стоит начало опуса с перечислением фамилий «спонсоров и меценатов»!), помещенной среди статей и тезисов научной конференции, сводится, в основном, к завуалированным ответам на наши замечания, в чем легко может убедиться каждый желающий, сравнив указанные выше тексты, несмотря на то, что ссылка на рецензии дана только в конце рассуждений И. Р. Соколовского. При этом автор заметки счел нужным специально подчеркнуть, что круг авторов рецензий и их читателей «ограничивается профессиональными сибиреведами или специалистами по истории таможенного дела и торговли XVII в.» (Там же. С. 115). Спрашивается, кто же, по мнению И. Р. Соколовского, должен писать рецензии на издания именно сибирских таможенных книг? Не специалисты в указанных вопросах, которые не обратят внимания на ошибки? Может быть, те самые меценаты? А если публикаторы заранее предполагали направленность издания на более массовую аудиторию, то тем важнее было бы именно качество подготовки материала, так как «все, интересующиеся историей», в отличие от пресловутых специалистов, могут не увидеть и не понять значение допущенных просчетов. Вторая составляющая опуса И. Р. Соколовского — это постоянные жалобы на различные обстоятельства, прежде всего, на «бедственное финансовое положение издателей» или распоряжения Д. Я. Резуна, тогда главного редактора серии. Странная и непонятная логика рассуждений (об этической стороне мы уже не говорим!): финансовые издательские затруднения могут повлиять только на внешний вид книги, но никак не на уровень археографической работы — издательства публикуют то, что им приносят историки, и сами ничего не сочиняют! К тому же, непригодные к использованию опубликованные тексты таможенных книг или совершенно бесполезные как часть справочного аппарата указатели делались отнюдь не самим главным редактором, и каким образом все те же «финансовые соображения» (Там же. С. 114) могли помешать непосредственным исполнителям точно передать текст источника или проставить около имен пусть даже только служилых людей указания на страницы издания или листы книг, остается загадкой.

Конечно, можно было бы не обращать внимания на подобные, не имеющие никакого отношения к изучению истории XVII в. в любой ее ипостаси, в том числе, таможенного дела и торговли, публикации и посчитать их просто неким недоразумением, если бы не одно гораздо более печальное обстоятельство. К нашему огромному сожалению, заведомо недостоверные данные опубликованных таможенных книг стали использоваться и в собственно исторических исследованиях. Мы имеем в виду книгу Д. В. Раева (а ведь есть еще и другие произведения участников сибирской «публикации», см.: Ананьев Д. А., Комлева Е. В., Раев Д. В., Резун Д. Я., Соколовский И. Р., Туманик Е. Н. «Новые земли» и освоение Сибири в XVII-XIX вв. Очерки истории и историографии. Новосибирск, 2006) с подсчетами производства и продажи спиртных напитков в сибирских городах на основании этих самых книг. «Нами были задействованы, — пишет автор, — все опубликованные таможенные книги сибирских городов: Сургута, Тобольска, Томска, Верхотурья, Кузнецка, Кет-ска, Нарыма, Березова и др.» со ссылкой на появившиеся в 1997-2004 гг. выпуски (Раев Д. В. Кружечные дворы городов Западной Сибири (вторая половина XVII — начало XVIII в.). Новосибирск, 2005. С. 49 и примеч. 90). Можно ли верить таким подсчетам? Впрочем, Д. В. Раев прибегает к «хитрой» уловке, которая на самом

42

Вестник «Альянс-Архео» № 5

такую замечательную черту археографической работы П. И. Прудов-ского, как использование ерей, еров и гласных после выносных, даже если в отдельных случаях и допускались какие-то оплошности, так как в современной археографии стало модным опускать, подчас вообще без оговорок, «ь» и «ъ» после выносных и тем самым делать

деле лучше любых прямых свидетельств показывает его знакомство с нашими рецензиями: ссылки на тексты собственно таможенных книг даются на архивные шифры, а не на страницы публикаций, откуда эти шифры, собственно, и можно почерпнуть, однако сами издания исправно указываются при ссылках на вводные статьи их составителей (С. 134, 216 и др.). А если к этому добавить, что ответственным редактором книги Д. В. Раева был тот же Д. Я. Резун, а двумя из трех рецензентов — составители выпусков И. П. Каменецкий и И. Р. Соколовский, то так и хочется задаться вопросом, неужели честь «сибирского» мундира дороже исторической правды?

Впрочем, примеры далекой от идеальной передачи текста есть и в более близких к нам по времени изданиях. В частности, многочисленные ошибки, как показывает сравнение опубликованных текстов и их фотовоспроизведений, присутствуют в сборнике переписных книг вологодских монастырей. Приведем две цитаты (п/ж шрифтом выделены неточные прочтения): «Лета 7178-го (в публикации — году) маия (в публикации нет) в ... (в публикации отсутствие даты не отмечено) день по указу великого господина преосвященнаго Симона (в публикации примечание: «В ркп. буква о написана поверх исправленного а; на самом деле, буква «а» не исправлена, а зачеркнута, «о» написана сверху над этой чертой, причем даже по чернобелому воспроизведению видно, что правка относится к гораздо более позднему времени, чем рукопись), архиепископа Вологоцкого (в публикации — Вологодского) и Белоозерского (в публикации — Белозерского) архиепископль сын боярской (в публикации — боярский) Федор Григорьев сын Блинов...» (С. 110 и ил. на с. 484); «...сребром сканью золочен, на спнях (в публикации — ступнях) четыре жемчюшка (в публикации — жемчюги), а в средине Живоначалная (здесь и далее в ркп. «л» выносная, в публикации «ь» отсутствует) Троица да Воплощение Пресвятыя Богородицы, а у пророков у Ильи и у Моисея венцы сребряны басмены золочены, пелена бархат черной глаткой (в ркп. — гладкой) ветох (в публикации — ветх), опушена бархатом золотным по зеленой земли, (в публикации далее следует предлог «а», которого нет в ркп.) на кресте дватцеть (в публикации — дватцать) две дробницы сребряны золочены, около креста веревочка (в публикации — веревочки) и слова (в публикации пропущено) низаны жемчюжом (так в ркп.; в публикации исправлено без оговорок на «жемчюгом). Да образ местной Живоначалные Троица (в публикации — Троицы; два последние слова в ркп. подчеркнуты, насколько можно судить по фотовоспроизведению, теми же чернилами, как и указанное выше исправление буквы «а» на букву «о», в публикации не отмечено) обложена (в публикации — обложен) сребром басмен золочен, а венец сканное дело, в венце три камешка. Да прикладу (в публикации — приклад; оба слова в ркп. подчеркнуты, в публикации не отмечено): четыре гривны — одна не витая, басмены золочена (в ркп. «а» исправлена из «ы»; в публикации не отмечено). .В привесе (в публикации — А в пределе; в ркп. оба слова подчеркнуты, в публикации не отмечено) Живоначалныя...» (С. 111 и ил. на с. 485). Понятно, что тексты и этого издания следует использовать с большой осторожностью.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

43

опубликованный текст трудным для чтения и воспроизведения. Для иллюстрации сказанного очень удобно сравнить том, подготовленный П. И. Прудовским, и публикацию тех же самых документов о связях России и Бранденбурга в 50-е годы XVII в., но почерпнутых из столбцов, осуществленную Е. И. Кобзаревой с бесконечными «княз», «корол», «реч», «стати» (то есть «статьи»), «Рус» (то есть «Русь») «дватцат», «обявил», «послат», «молыт», «обнадеживат», «отдат» и т. д. А если учесть, что и тексты самих документов, подготовленных Е. И. Кобзаревой (статейный список Д. Е. Мышецкого, наказ дьяку Г. К. Богданову, статейный список барона Юноса Казимира Эйленберга (транскрипция имени бранденбургского посла у археографов различаются) и др.), постоянно даются в сокращении, причем урезается не только царский титул в его полной или краткой форме, но и повествовательная часть источников,33 то преимущество П. И. Прудовского в комментариях не нуждается.

Перейдем теперь ко второй необходимой составляющей археографических изданий — указателям, которые в настоящем томе представлены именным, географическим и списком архивных фондов. Этот раздел имеет заголовок «Указатели к посольской книге по связям России с Бранденбургско-Прусским государством 1649-1671 гг.», к счастью, не соответствующий действительности, так как в первые два указателя включены все имена и географо-топографические определения, которые имеются не только в основном источнике, но и во всех других структурных элементах тома. Казалось бы, такой подход к научно-справочному аппарату разумеется сам собой, однако в современной археографической практике все чаще появляются издания, где в указателях отсутствуют имена и географические названия, не встречающиеся в тексте публикуемого источника, но присутствующие во введениях/предисловиях или «общеисторических» статьях. Стойкими приверженцами подобного принципа являются,

33 Кобзарева Е. И. Отношения России и Бранденбурга в 50-е годы XVII в. // Русская и украинская дипломатия в международных отношениях. С. 311-340. Впрочем, в этом же томе есть подборки документов, изданных совершенно нормально, без изъятий и с четко оговоренными правилами передачи русских и иноязычных текстов (см., например: Ченцова В. Г. Документы фонда «Сношения России с Грецией» (РГАДА) по истории русской и украинской дипломатии и международных отношений в Восточной и Юго-Восточной Европе в 1654-1658 гг. // Там же. С. 506-549). Создается поэтому впечатление, что уровень подготовки документов в издании зависел исключительно от самих археографов, а необходимое (хотя бы под одной обложкой) единство принципов передачи текста, несмотря на заявленное стремление к расширению источниковой базы по международным отношениям середины XVII в. (Там же. С. 5), международную редакционную коллегию (М. С. Мейер, Л. Е. Семенова, Б. Н. Флоря, О. В. Хаванова, И. Шварц) не интересовало.

44

Вестник «Альянс-Архео» № 5

насколько можно судить, И. Ю. Анкудинов и К. В. Баранов,34 но спорадически такой образ действий характерен и для других археографов.35 Что препятствует публикаторам, используя привычный и простой способ выделения курсивом фамилий и имен лиц историков и археографов последующих эпох, чтобы не смешивать их с именами людей из источников, ввести в указатели все персоналии (и, между прочим, выразить тем самым уважение к своим предшественникам), разумно объяснить вряд ли возможно. Поэтому П. И. Прудовский, следуя традиционному общему подходу к составлению указателей, поступает, на наш взгляд, совершенно правильно, однако применяемые им конкретные методы вызывают возражения:

а) Как представляется, П. И. Прудовский слишком расширительно трактует понятие «имени», вставляя ссылки на листы посольской книги, номера дополнений или страницы своих «авторских» текстов там, где собственно личные имена, фамилии, патронимы, родовые обозначения и др. отсутствуют, а имеются указания только на род занятий, чин, социальный статус тех или иных лиц или содержится стандартная заключительная датирующая запись. Например, в указателе отмечено, что имя «Карл (II Стюарт)» находится на л. 30 об., 33 об.-34 об., 35 об. (С. 549), на самом деле — на л. 30 об., 34 об. встречаются только определения «аглинский королевич» (С. 60, 63); имени Балсыря фан дер Гольста нет на л. 205 об. (С. 543), там присутствует только чин этого лица — генерал (С. 164); на л. 105, как следует из указателя (С. 534), нет не только имени Дитриха фон Ауэра (Авера), но и его чина — полковник (маршал посольства («кур-фистров маршалок» написано на л. 105 об. (С. 105)), как нет его имени, несмотря на сведения по указателю (С. 543), и на л. 121 и 122 (С. 115). Очень показательно, что из девяти листов посольской

34 Великий Новгород во второй половине XVI в. Сборник документов / Сост. К. В. Баранов. СПб., 2001. С. 226-259; Писцовые и переписные книги Новгорода Великого... С. 482-652; Писцовые и переписные книги Старой Руссы... С. 395-524; Ильменское Поозерье и смежные территории. С. 427-450 (и другие публикации этих археографов).

35 Писцовые и переписные книги Вологды XVII — начала XVIII века. В 2-х томах / Подгот. И. В. Пугач, М. С. Черкасова. Т. 1. М., 2008. С. 273-387; Т. 2. М., 2008. С. 329-389; Указные грамоты городовым воеводам и приказным людям 1613-1626 гг. / Отв. ред. И. В. Пугач. М., 2012. С. 575-593; Переписные книги вологодских монастырей. С. 346-388 (впрочем, в этом томе имеется пусть и не слишком понятная по существу, но все же ориентирующая читателей оговорка: «Условия подготовки издания не позволили составить указатели на страницы всей книги — и на тексты источников, и на весь ее научно-справочный аппарат, включая исследовательские статьи» (С. 344), которая к тому же показывает теоретически правильную позицию составителей тома в этом вопросе).

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

45

книги, отмеченных в указателе — 16, 51 об., 73, 102, 243, 298 об., 302, 338, 523 об. (С. 548) — имя «Иисус» на самом деле есть только на четырех — л. 16 (С. 50), 102 (С. 104), 243 (С. 186), 523 об. (С. 329), во всех остальных случаях — обычная формула заключительной даты в той или иной ее форме: «...Спасителя нашего от преславного рождения 1656-го» (С. 73, л. 51 об.), «.от нарождения избавителя Господа и Спаса нашего 1656-го» (С. 87, л. 73) и т. д.

Вполне возможно, что такое уже готовое отождествление конкретных лиц с их различными по своему характеру упоминаниями в тексте источника удобно читателю публикации, так как избавляет его от труда определять этих лиц самому. Однако в таком случае мы имеем дело не только со вспомогательным справочным элементом — указателем, но и с трактовкой текста археографом, которая, с одной стороны, несколько видоизменяет текст бранденбургской книги, а с другой — не дает полной гарантии точности отдельных отождествлений.

б) Очевидна разница в тщательности подготовки иностранных и русских имен. В отношении первых П. И. Прудовский сверяет их «оригинальное» написание с русской транскрипцией и дает необходимые перекрестные ссылки и варианты (Гуслев Яган определяется как Гютцлафф Иоганн, Иван Адамов — Иоганн фон Дельден, Фредрик Эц (Етц, Етцын) — как Гетцен Йобст Фридрих и т. д.), чего не сделано, например, в уже не раз упоминавшемся издании документов по внешней политике в Европе середины XVII в. с его международной редколлегией, по крайней мере, в отношении «бранденбургских» имен.36 Вместе с тем, основной формой в указателе выступает «иностранная», а русская транскрипция XVII в. указывается в скобках, что, на наш взгляд, не очень логично. Более целесообразным при публикации русскоязычных документов представляется для удобства пользователей давать первой все-таки «русскую» форму написания, по которой читатель и будет в первую очередь искать тот или иной персонаж, и наоборот, при издании документов на иностранных языках — иноязычную. Впрочем, это дело вкуса и при наличии необходимых отсылок (а в рассматриваемом указателе они есть) никаких трудностей не создается.

Другое дело — русские имена. И здесь составитель указателя почему-то не считает нужным приводить написание документа XVII в.

36 В частности, тот же Йобст Фридрих Гетцен так и остается «Эцем» со странным обозначением своего должностного положения — «бранденбургский» вместо мемель-ский староста, и еще более странным обстоятельством — на отмеченных в указателе страницах издания этого имени нет вообще! (Русская и украинская дипломатия в международных отношениях. С. 572).

46

Вестник «Альянс-Архео» № 5

в соответствие с современной транскрипцией, в результате чего мы имеем «Никиту» и «Микиту», «Михаила» и «Михайлу», «Гаврилку», «Аникея» и т. д.; прапорщик Михаил из-за различного написания патронима «Костентинов» и «Костянтинов» превращается в указателе в двух человек (С. 550), хотя правильным был бы самый обычный прием составления именных указателей с двумя перекрестными отсылками и помещением вариантов XVII в. в круглых скобках: Костентинов см. Константинов; Костянтинов см. Константинов; Константинов (Костентинов, Костянтинов). В ряде случаев эти самые перекрестные ссылки выполнены весьма небрежно, и читателю остается только гадать, к какому именно лицу, Исааку Абрамову или Юрию Абрамову, относится, например, уточнение «Обрамов см. Абрамов», так как при их патронимах соответствующих отметок нет (С. 542), а в других случаях отсутствуют и сами отсылки. В частности, нет указаний, что постоянно упоминающийся в текстах «Иван Андреевич» это посланник Иван Андреевич Францбеков, «Матвей» — подьячий Матвей Федорович Львов, «Григорий» — дьяк Григорий Карпович Богданов и др., и читатель должен сам определить этих людей и держать все соответствия в уме.

в) Весьма сложным для любого именного указателя является вопрос о степени его распространенности, иначе говоря, с какой долей подробности следует приводить дополнительные по отношению к имени и фамилии сведения о том или ином персонаже. По-видимому, каждый решает этот вопрос в зависимости от поставленных задач и собственных устремлений. Однако, на наш взгляд, и здесь наличествует критерий, который стоило бы соблюдать в любом случае, и в указателях с более или менее обширными описательными статьями (хотя превращать обычный элемент научно-справочного аппарата в некую мини-биографию, как кажется, не имеет смысла), и там, где их нет, — единообразие, то есть единый объем однотипных сведений в каждой отдельной статье. К сожалению, у П. И. Прудовского этот принцип соблюдается не всегда и часты случаи, когда об одних лицах сообщается максимум сведений, даже выходящих за хронологические рамки публикуемых документов, что вносит иногда некоторую пу-таницу,37 а о других — минимум.

37 Трудно, в частности, не обратить внимание на описательную статью при имени Артамона Сергеевича Матвеева: «полковник и голова московских стрельцов, впоследствии думный дворянин, окольничий, боярин» (С. 552). Из этой формулировки не совсем понятно, что означает слово «впоследствии» по отношению к служебному положению этого государственного деятеля, и как оно соотносится с датами опубликованных документов, читателю остается только гадать. Для справки: 9 апреля 1669 г. А. С. Матвеев был назначен главой Малороссийского приказа, 10 ноября

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

47

Для наглядности сошлемся на описательные статьи при именах четырех приказных деятелей: «Богданов Григорий Карпович, дьяк Разрядного приказа, впоследствии думный дьяк» (С. 544), «Волоше-нинов Михаил, думный дьяк» (С. 546), «Иванов Алмаз Иванович, дьяк, думный дьяк, судья Посольского приказа» (С. 548), «Селин Андрей, дьяк» (С. 556). Сразу же хочется задаться вопросом, почему двое дьяков/думных дьяков удостоены чести быть написаны в именном указателе с отчествами, а двое других — нет? В документах все они названы только по именам и фамилиям, и если составитель указателя решил дополнительно ввести их отчества, то это надо было делать, разумеется, в отношении всех этих приказных чинов.38 Непонятны причины отсутствия указаний на то, что Михаил Волошени-нов был, так же как и Алмаз Иванов, судьей Посольского приказа, а Андрей Селин — дьяком приказа Большого дворца, при условии, что у двух других деятелей место службы отмечено. И, наконец, почему у дьяка Григория Богданова39 столь избирательно указан только Разрядный приказ? Этот представитель бюрократии имел, по-видимому, достаточно разнообразные способности (вариант — не обладал ими вообще — для лица, получившего, в конце концов, думное дьячество, не рассматривается), чтобы работать не только в этом учреждении, но и в Посольском и соединенных с ним четвертных приказах (именно в таком качестве он упоминается в отпуске грамоты двинскому воеводе Афанасию Ивановичу Нестерову (С. 336)), а также в Полоняничном и Малороссийском.40

Общий вывод такой: во избежание всех этих неточностей и недоуменных вопросов при составлении именного указателя лучше всего пользоваться простым правилом — в описательной статье (если таковая предусмотрена составителем) давать только те сведения о чинах, должностях, социальном статусе и т. д. включаемых в указатель

1670 г. его пожаловали в думные дворяне, 7 февраля 1671 г. он получил под свое руководство Посольский приказ, 30 мая 1672 г. его возвели в чин окольничего, а 8 октября 1674 г. — в бояре (см., например: Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат и делопроизводство XVI-XVII веков. М., 2006. С. 97, 133; Буш-кович Пол. Петр Великий. Борьба за власть (1671-1725). СПб., 2008. С. 62, 69; и др.). Следовательно, при упоминании в посольской книге в документах осени 1656 г. он был полковником, а летом 1671 г. имел чин думного дворянина, занимая в этот момент должность главы Посольского приказа.

38 Отчество Михаила Волошенинова «Дмитриевич», а Андрея Селина — «Григорьевич» (Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат- С. 228, 286).

39 Думным дьяком он станет только 12 ноября 1671 г., то есть вне хронологических рамок документов книги (Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат-С. 221).

40 Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат- С. 221.

48

Вестник «Альянс-Архео» № 5

лиц, которые соответствуют их положению на момент составления первичных документов с их упоминанием, максимально при этом ограничив круг сообщаемой информации.

Мы не будем подробно останавливаться на географическом указателе, он невелик по объему и содержит не слишком сложные для определения географические наименования. Обратим только внимание читателей на то, что допущенные при публикации основного текста источника недочеты отразились и на полноте указателя: Венгерская земля, не удостоившаяся в печатном тексте написания с заглавной буквы (С. 299), в указатель не попала.

Самым же странным элементом научно-справочного аппарата представляется «Список архивных фондов» (С. 541), который в издании П. И. Прудовского предшествует именному (С. 542-561) и географическому указателям (С. 562-573), хотя обычно бывает наоборот. Прежде всего, несколько смущает исходная позиция — список фондов, а не конкретных, упомянутых в томе рукописей, которые, собственно, и будут необходимы читателям в первую очередь. Если же кто-то заинтересуется именно крупными архивными комплексами, например, при изучении деятельности отдельных столов/повытий Посольского приказа, то указания на фонды будут в любом случае присутствовать в шифрах отдельных документов. В результате, П. И. Прудовский выделил четырьмя отдельными позициями четыре фонда — «Сношения России с Курляндией» (Ф. 63), «Сношения России с Пруссией» (Ф. 74), «Сношения России с Польшей» (Ф. 79) и «Оружейная палата» (Ф. 396), отметив, без обозначения номеров дополнений, страниц предисловия и статей с использованными материалами или любых других поисковых обозначений, в первой и четвертой позиции по одному делу, для ф. 79 — два дела, а для ф. 74 — в подбор, через запятую, сразу восемнадцать единиц хранения. Как читатель, используя такой ничего не указывающий «указатель», сможет найти конкретные, заинтересовавшие его материалы, тот же стоящий особняком по отношению к другим документам столбец Оружейной палаты,41 или выяснить форму их использования и полученные результаты? Пролистав всю книгу?

41 Для облегчения жизни читателей отметим, что документ из этого столбца — «1656 г. августа 29. — Роспись кружевам и галунам...» — находится на с. 380-382 («Дополнения». № 34), а присутствующий также в единственном числе документ из ф. 63 опубликован на с. 433-434 («Дополнения». № 95), причем с ошибкой в археографической легенде (С. 434): вместо фонда «Сношения России с Курляндией» там указан ф. 68 «Сношения России с Молдавией и Валахией», где немецкоязычная грамота курляндского гетмана Якоба Кеттлера вряд ли могла бы находиться.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

49

Кроме того, основная цель подобного указателя, как это ни банально, — дать читателям сведения о всех упоминаемых в изда-нии/книге/сборнике статей документах/рукописях. В имеющемся же индексе учтены только опубликованные в «Дополнениях» материалы, отсылки к другим архивным комплексам или единицам хранения, ссылки на которые есть в «авторских» статьях, в нем отсутствуют. Поэтому, даже если исходить из позиции П. И. Прудовского, исповедуемый им «усеченный» подход следовало бы, в любом случае, специально оговорить.

Третья составляющая издания — археографическое описание рукописи и источниковедческий анализ ее содержания. С этой точки зрения в подготовленном П. И. Прудовским томе есть обращающая на себя внимание особенность, которую трудно признать удачной: результаты археографо-источниковедческого анализа представлены раздельно, в двух структурных частях публикации — на трех страницах в предисловии (С. 8-11) с кодикологическим и палеографическим описанием рукописи и в отмеченной выше специальной статье (С. 518-525), посвященной источникам посольской книги. Причина такого разделения единого объекта исследования нам непонятна, читатель же в попытках получить более или менее полное представление о посольской книге должен будет перелистывать множество страниц. Впрочем, сам П. И. Прудовский, поступив сначала столь неординарным образом, в подготовленных, по-видимому, позднее, чем издание бранденбургской книги, тезисах соединил все эти сюжеты в одно целое.42 И в дальнейших своих рассуждениях мы будем вынуждены привлекать данную работу, так как сделанные в ней наблюдения по многим важным вопросам расходятся с таковыми в предисловии и статье из тома.

Итак, описание рукописи в предисловии включает в себя характеристику почерков, филиграней, указание на количество тетрадей и сведения о пометах XVIII-XIX вв. в конце. Такая структура представляется нам неудачной, так как не позволяет последовательно

42 Прудовский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией 1650-1671 гг.: принципы составления и цели создания // Проблемы дипломатики, кодикологии и актовой археографии. Материалы XXIV Международной научной конференции. Москва, 2-3 февраля 2012 г. М., 2012. С. 435-437. Тезисы были подписаны в печать 29.11.2011, аналогичных сведений на технической странице тома с бранденбургской книгой нет, однако некоторые наблюдения текстологического плана позволяют говорить, что из двух более ранних «рукописей» (предисловие и статья в издании) была составлена путем частичного или полного повторения фрагментов текста, с некоторыми элементами редактирования более поздняя «рукопись» (тезисы), а не наоборот.

50

Вестник «Альянс-Архео» № 5

описать состав рукописи, проследить процесс ее создания в XVII в. и бытования в последующие столетия. Поэтому мы вынуждены дать собственное описание публикуемого источника.

Бранденбургская посольская книга, действительно, как указано П. И. Прудовским, представляет собой рукопись в четверку на 540 листах — л. I—III, 1-533 и литерные 53а, 141а, 419а, 481а (С. 8). Здесь стоит обратить внимание на одну важную особенность пагинации, ускользнувшую от внимания составителя тома или не заинтересовавшую его. Имеется в виду порочная, на наш взгляд, практика отсутствия нумерации чистых, то есть не имеющих текста, листов (остается только благодарить архивистов разных поколений, что они вообще не уничтожили эти, по их мнению, по-видимому, «пустые» во всех смыслах листы!), что очень затрудняет палеографическое и кодикологическое описание рукописей, заставляя всех, в том числе и самого П. И. Прудовского, делать много ненужных дополнительных пояснений и постоянно прибегать к уточняющим фразам: «2 ненумерованных листа после л. 36», «ненумерованный лист перед л. 37», «ненумерованный лист перед л. 156» и т. д. (С. 9). Кроме того, остается загадкой, почему современная (второй половины XX в.) система нумерации идет вразрез с источником: л. III (простой карандаш) проставлен на листе с заголовком XVII в. «Книга бранденбургская». Именно этим листом начинается первая, 4-листовая, тетрадь посольской книги, а подобная нумерация, разрывающая единый блок, способна создать у читателя, не знакомого с рукописью, совершенно неверное представление как о местонахождении этого конкретного листа, так и об общей структуре книги. Таким образом, в настоящее время бранденбургская книга содержит не 540, а 561 (544 + л. III + 22 ненумерованных листов + 4 литерных) листов XVII в., один лист XVII в. (последний в последней же 6-листовой тетради) был утрачен, по-видимому, в XVIII в., при новом переплете, то есть изначально в книге было 562 листов.

Л. III (лицевая сторона), второй ненумерованный лист после л. 155 (оборотная сторона), ненумерованный лист перед л. 156 (лицевая сторона), л. 219 (оборотная сторона), ненумерованный лист после л. 350 (оборотная сторона), л. 351 (лицевая сторона) имеют следы загрязнения.

Книга заключена в кожаный коричневый переплет XVIII в. «в конверт» («сумку») с узкой длинной кожаной завязкой, которая обматывается вокруг книги и заправляется в своеобразную пряжку, прикрепленную к клапану «конверта».

На корешке кожаного переплета вверху находится белая бумажная наклейка с написанным коричневыми чернилами «№ 2»; ниже между двумя горизонтальными выдавленными золотом чертами на-

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

51

писано золотом же (в настоящее время почти полностью стерлось) «прускаго двора 1650-1671».43 Стоит заметить, что постоянно фигурирующая под этим номером бранденбургская посольская книга получила такое обозначение только во второй половине XVIII в., во время архивной «реформы» Г. Ф. Миллера — Н. Н. Бантыш-Каменского и разбора документов бывшего Посольского приказа, а в описи документов этого учреждения 1673 г. она фигурирует в единственном числе и никаких других бранденбургских книг там не отмечено.44 Следовательно, этот порядковый номер не соответствует делопроизводственной практике XVII в., но, сознавая условность обозначения, его, как вошедший в современный шифр рукописи, приходится принять и использовать в дальнейшем изложении.

К верхней внутренней поверхности кожаного переплета подклеен лист плотной, грубой, желтоватой бумаги, который представляет собой первый лист 4-листовой тетради (обозначим ее тетрадь «а»). Второй лист, по-видимому, чистый был обрезан (видны уходящие в переплет срезанные края, около 6-8 мм, обрез неровный). На третьем листе, имеющем современную карандашную нумерацию в правом верхнем углу, — л. I — черными чернилами почерком XIX в. написана помета: «На стран. 326-й находящаяся статья напечатана въ 4-й части Собрания Госуд. Грам. подъ № 57-мъ», которая была сделана, исходя из времени выхода этой части СГГД, не ранее 1826 г.45 Четвертый лист, также, скорее всего, без текста, был, как и второй, обрезан (видны срезанные края, около 5 мм). На л. I просматриваются небольшие фрагменты уходящей в корешок филиграни, состо-

43 При описании элементов XVIII в. П. И. Прудовский ограничился единственной и не совсем точной фразой: «Переплет „в сумку“ XVIII в., на корешке надпись тиснением: „Прускаго двора (1650-1671)“» (С. 8).

44 Опись архива Посольского приказа 1673 года. Ч. 1. М., 1990. С. 342.

45 СГГД. Ч. 4. СПб., 1826. № 57. С. 208. П. И. Прудовский обратил внимание на эту помету, соотнес опубликованный фрагмент с описанием печати с листами книги и сделал вывод, что помета «.отражает публикаторскую деятельность Комиссии печатания государственных грамот и договоров при МГАМИД» (С. 11). Это совершенно очевидное заключение трудно оспорить, но можно дополнить важной для истории археографии деталью: такая помета, бесспорно, показывает, что при публикации русских дипломатических материалов археографы первой трети XIX в. пользовались именно посольскими книгами, а не столбцами, по-видимому, из-за меньшего количества исправлений текста в них, но воспроизводя при этом и ошибки, которые могли закрасться при переписывании в XVII в. правленых отпусков грамот из столбцов в книги. Это обстоятельство необходимо учитывать и при использовании печатных текстов СГГД было бы крайне желательным обращаться еще и к столбцу, тем более, что оригиналы отправляемых за границу грамот писались все-таки не с книжных, а со столбцовых листов.

52

Вестник «Альянс-Архео» № 5

ящей из четырех знаков (цифр?), не поддающихся идентификации. Понтюзо — 2,7-2,8 см.

Между третьим и четвертым, обрезанным, листом тетради «а» вплетена 4-листовая тетрадь из другой, несколько более тонкой, гладкой и чуть менее желтоватой бумаги (назовем ее тетрадь «b»). Филиграней нет, понтюзо — 2,4-2,5 см.

Первый лист тетради «b» имеет заметные следы загрязнения, левый край местами порван, некоторые пятна от грязи имеются и на втором листе, что показывает нахождение в течение более или менее длительного времени тетради «b» как первой в книге, еще не имеющей переплета.

Первые два и четвертый листы без текста тетради «b» не пронумерованы, третий лист имеет современную карандашную нумерацию — л. II.

На л. II и обороте находится роспись содержания книги, сделанная коричневыми чернилами, очень аккуратным почерком второй половины XVIII в.46 Этим же почерком были написаны ряд описательных статей столбцов в составленной при Н. Н. Бантыш-Камен-ском описи «бранденбургских дел»:47 1657 г., № 1, 1658 г., № 1-3, 1659 г., № 2, 1660 г., № 2, 1663 г., № 1, 1665 г., № 1-2 и др.48 Следовательно, можно думать, описание содержания книги, ее нумерация и переплет были выполнены с 1784 по 1793 г., в период составления реестра «прусских и бранденбургских дел», куда эта книга была включена уже под действующим ныне № 2, вытесненным и на ее кожаном переплете.

Наличие загрязнений на первом и втором листах тетради «b» хорошо объясняет выбор сотрудником МАКИД места для помещения описания книги на следующем, чистом, листе. А этот факт, в свою очередь, позволяет полагать, что тетрадь «b» с 4-мя чистыми листами была приложена (приплетена) к блоку XVII в. ранее появления

46 Текст л. II, как входящего в состав современной единицы хранения, воспроизведен в публикации П. И. Прудовского (С. 39) с некоторыми мелкими недочетами: 1) ошибки прочтения (опечатки) — «чрез», а не «через» («...вывозить из России через пять лет по 2000 ластов ржи.»), «брандебургское посольство» и «Брандебур-гия», а не «бранденбургское посольство» и «Бранденбургия» (отсутствие буквы «н» в этом слове — характерная манера писца росписи XVIII в.); 2) отсутствие единообразия — «Курфирст» и «курфирст» (оба слова в строке) при одинаковом написании в источнике.

47 «Реестр прускаго или брандебурскаго двора старых и новых лет делам учиненный вновь надворным советником Николаем Бантышем-Каменским 1784 года, а 1793 года окончаный» (слова «а 1793 года окончаный» приписаны другим почерком) (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Л. III).

48 РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Л. 16, 17, 19, 21-23.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

53

в ней росписи содержания и, по-видимому, довольно значительно, чтобы успеть сильно загрязниться. Как представляется, это могло произойти за несколько лет (а, не исключено, и десятилетий) до 1784 г., до начала работы над описанием «бранденбургских дел». Какой текст предполагалось поместить там (а его возможное наличие более чем вероятно, иначе зачем надо было вообще присоединять тетрадь с чистыми листами?), неясно.49 Впрочем, весьма вероятен и другой вариант: в момент описания 1784-1793 гг. архивисты взяли первую попавшуюся, давно лежавшую, но без записей тетрадь и использовали один из ее чистых листов для описания содержания книги.

За тетрадью с росписью содержания XVIII в. следует 4-листовая же тетрадь (назовем ее тетрадь «с») из бумаги XVII в. с современной своеобразной и очень неудобной, как отмечено выше, «смешанной» нумерацией: первый лист тетради имеет обозначение — л. III, второй — л. 1, третий — л. 2, последний, четвертый, лист без текста не пронумерован.

На л. III в верхней его половине коричнево-серыми чернилами крупно вязью с надстрочными знаками и с росчерком написано «Книга бранденбургская» (С. 36 — фототипическое воспроизведение этого листа). Вся запись выполнена не строго посередине, а с небольшим смещением к левому краю листа и с таким же небольшим уменьшением размера букв от начала к концу, что хорошо заметно и на фотовоспроизведении, — от 2,2 до 2,0 см.

На л. 1-2 находится роспись содержания книги, выполненная скорописью XVII в. двумя почерками. Это весьма важное для изучения истории создания рукописи палеографическое обстоятельство, к сожалению, ускользнуло от внимания П. И. Прудовского, по мнению которого оба этих листа (вместе с десятками последующих — до л. 155) написаны одним почерком — «четкой скорописью XVII в.». Нельзя не согласиться с высказанной характеристикой графических особенностей, присущих и той, и другой руке. Действительно, оба почерка производят впечатление хорошо выработанных, с красивыми, уверенно написанными буквами и ровными строчками и имеют много общего. Однако не менее явственны и различия между ними, ярко

49 С очень большой осторожностью можно допустить, что какой-то учет комплекса этих дел в Московском архиве коллегии иностранных дел намеревались произвести в 1732 г. (или около того), когда в январе этого года из Петербурга в Москву были переданы материалы по сношениям с Пруссией за 1727-1730 годы (Дремина Г. А., Чернов А. В. Из истории Центрального государственного архива древних актов (Государственное древлехранилище хартий и рукописей и Московский архив Коллегии иностранных дел). М., 1959. С. 34-35).

54

Вестник «Альянс-Архео» № 5

проявляющиеся, например, в написании буквы «ю» в слове «царю», слова «году» при дате, как, равным образом, различается и сама буквенная цифирь в обозначениях годов и др.; первый писец имел более размашистую манеру письма (в среднем 36-39 букв в строке), а второй — более сжатую (в среднем 39-43 буквы в строке). Кроме того, при визуальном обращении к тексту хорошо заметно, что для первого писца характерны коричнево-серые чернила и довольно толстое перо, а второй писец использовал темные, почти черные, чернила и более тонкое перо.

Руке первого писца принадлежит текст на л. 1 и большая часть текста на л. 1 об. до слов «Да во 177-м году писал к великому государю...» (С. 40). Фрагмент же на л. 1 об., начинающийся этими словами, и текст на л. 2 написаны второй рукой. Кроме того, этот человек, писавший, обратим еще раз внимание, очень темными чернилами, дважды вмешался в работу первого писца: на л. 1 в начальной части описания во фразе «В сей книге приезд ... к Москве впервые бран-денбурского курфистра Фредерика Вильгельма посланника. » он своими характерными и хорошо поэтому заметными чернилами вычеркнул слово «впервые». П. И. Прудовский при публикации этого фрагмента, конечно, не мог не отметить такую бросающуюся в глаза правку (С. 40. Примеч. 4), но при этом почему-то не указал на явные различия в цвете чернил и, что еще более важно, не обратил внимания на смысловую сторону вычеркивания одного единственного, но значимого слова «впервые» как характеризующего начало связей с курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом в 1650 г. А в XVII в. подметить такую тонкость могло только лицо, хорошо знакомое с более широким кругом приказной внешнеполитической документации, человек, который, вероятнее всего, знал о встрече И. Д. Милославского с Фридрихом-Вильгельмом в Нидерландах в 1646 г.,50 несмотря на то, что соответствующие документы сохранились не в «прусских», а в «голландских» делах.51

Еще более интересно вмешательство второго писца в следующую описательную статью («Приезд к великому государю в его, великого государя, поход под Ригу в обоз бранденбургского курфистра Фреде-

50См.: Прудовский П. И. Развитие русско-бранденбургских дипломатических отношений в середине XVII века // Посольская книга по связям России с Бранденбургско-Прусским государством... С. 451.

51 Опись архива Посольского приказа 1673 года. Ч. 1. С. 331. П. И. Прудовский, указывая на встречу И. Д. Милославского с курфюрстом, ссылается на многотомную публикацию XIX в. документов на немецком языке, касающихся Фридриха-Вильгельма, доступную через интернет-ресурс (С. 451. Примеч. 5). Русские документы автором статьи не привлекались.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

55

рика-Вильгельма посла ево Юноса Казимера во 164-м году с подтверждением прежним лета 7025-го) (С. 40; пунктуация наша. — Л. Т.), где он на заранее оставленном между словами «во 164-м году ... лета 7025-го» месте вписал своими темными чернилами и тонким пером «с подтверждением прежним», что опять-таки не нашло отражения в подготовленном П. И. Прудовским тексте. А эти палеографо-текстологические наблюдения позволяют, в свою очередь, сделать некоторые более общие заключения о механизме приказной работы над росписью содержания бранденбургской книги в целом.

Прежде всего, очевидно, что над росписью содержания кн. 2 работали два человека, а сама работа включала в себя, как минимум, три этапа. На первом кем-то из сотрудников Посольского приказа был составлен, судя по всему, не слишком разборчиво, черновик росписи (до настоящего времени не сохранился). На втором этапе другой человек, подьячий, использовавший коричнево-серые чернила, написал беловик, не поняв, впрочем, в своем «протографе» три слова. А на последнем этапе еще один подьячий или иное должностное лицо Посольского приказа: а) сверил, о чем свидетельствуют вписанные слова, черновик и беловик;52 б) отредактировал текст последнего, что очевидно из зачеркнутого слова «впервые»; в) дополнил беловик, содержащий перечень документов по август 1668 г., хронологически более поздними материалами — с августа 1669 г. по 25 сентября 1671 г.

С каким хронологическим интервалом делались эти три операции, исправление, редактирование и дополнение текста, сказать трудно, но совпадение тона чернил правки и приписки, скорее, говорит в пользу практической единовременности (или крайне небольшого перерыва между сверкой и расширением текста) всех трех видов работ. Однако главный вывод состоит в другом: дополнение росписи в этой 4-листовой тетради было неизбежным следствием соединения в посольской книге двух частей: 1) материалы за 1649-1668 гг.; 2) материалы за 1669-1671 гг. Следовательно, и создание самой этой книги в недрах Посольского приказа прошло два этапа, разделенных более или менее длительным хронологическим промежутком.

На первом этапе была сформирована основная (первая) часть книги с материалами русско-бранденбургских отношений за 1649-1668 гг. (Л. 3-521), проведено краткое описание документов и составлен общий заголовок. На второй этапе к этой части была подсоединена вторая,

52 Между прочим, само вписывание этих слов на заранее оставленном месте подтверждает как участие в работе над росписью двух лиц, так и тот факт, что обладатель первого почерка был прекрасно осведомлен о предстоящей сверке, то есть именно о таком распорядке работы.

56

Вестник «Альянс-Архео» № 5

гораздо меньшая по объему, с документами за 1669-1671 гг. (Л. 522-533). Последним документом второй части стал перевод письма от 25 сентября 1671 г. секретаря курфюрста Фридриха-Вильгельма Мельхиора Липпера Петру Марселису с пометой в начале документа о том, что письмо было доставлено в Москву «чрез почту нынешнего 180-го октября в 29 день» (С. 336). Исходя из этой даты, можно совершенно точно установить одну из хронологических граней формирования кн. 2: соединение двух частей и, соответственно, дополнение общей росписи содержания произошло в любом случае, даже если письмо было переведено немедленно, не ранее 29 октября 1671 г.

Это простейшее и совершенно очевидное наблюдение, к сожалению, ускользнуло от внимания П. И. Прудовского при написании предисловия к публикации, где содержится чрезвычайно краткое и расплывчатое замечание, что «...работа над ними (частями рукописи. — Л. Т.) не могла быть растянута на слишком долгое время» (С. 11), и появилось только в позднейших тезисах.53 Получается, что, готовя на протяжении двух-трех (а, возможно, и чуть более) лет посольскую книгу к публикации (исследовательский грант РГНФ, как следует из пометы на обороте титульного листа, был получен в 2008 г.), археограф не проанализировал в должной мере текст своего источника и не задумался над историей формирования содержащей его рукописи, а должное изучение этих сюжетов началось только postfactum. Нам такая последовательность работы непонятна (заранее приносим П. И. Прудовскому свои извинения, если сконструированная ситуация неправильна и для ее объяснения имеются какие-то другие, неизвестные нам, обстоятельства) и печальный для исследовательской работы факт остается фактом: аудитория читателей тома (а она не обязательно должна совпасть с таковой тезисов конференции) не получит необходимой информации, а специалисты по внешней политике России и источниковеды будут вынуждены сопоставлять различные по содержанию, но посвященные одной посольской книге тексты.54

При характеристике тетради «с» обратим внимание на еще одно, интересное с точки зрения составления бранденбургской книги обстоятельство.

Как было отмечено выше, на л. III имеется выполненный вязью заголовок «Книга бранденбургская» (С. 36 — фотовоспроизведение).

53 Прудовский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией... С. 435.

54 Допускаем, что внесение необходимых уточнений из тезисов в текст предисловия в момент подготовки тома было невозможно по техническим причинам, тем не менее, это обстоятельство не отменяет высказанное суждение об изначальном невнимании к источниковедческому анализу публикуемой рукописи.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

57

Коричнево-серые чернила этой надписи по своему тону совпадают с чернилами первого писца, написавшего текст на л. 1 и частично на 1 об. Мы не берем на себя смелость утверждать единство подьячего, переписавшего черновой текст росписи, с человеком, сделавшим общий заголовок к книге, так как идентификация «скорописного» и «книжного» письма чисто палеографическими методами представляет собой значительные трудности и, главное, не дает бесспорного результата.55 Однако совпадение в обоих случаях цвета чернил позволяет говорить о том, что написание первой части росписи, то есть окончание работы над первой, большей по объему, частью самой книги, и составление заголовка происходили в одно и то же время. А тот факт, что писец не смог расположить заголовок строго по центру листа и допустил вариативность в размерах букв, свидетельствует, что название книги было выполнено человеком, безусловно, владеющим не только скорописью, но и другими манерами письма, однако первая была ему несколько ближе. Поэтому выскажем, предельно осторожно и предусматривая возможность ошибки, предположение о том, что человеком, написавшим заголовок, мог быть подьячий, оформивший первую часть росписи содержания.

После чрезвычайно краткой характеристики кн. 2 П. И. Прудов-ский переходит к палеографической части и выделяет в предисловии три почерка, которыми, по его мнению, написана бранденбургская книга: почерк I — л. 1-155, 220-350, 522-533; почерк II —

55 Вопрос о возможности отождествления двух манер письма одного человека, «книжной» и «обиходной» (в приложении к нашим материалам — «книжной» и «скорописной»), является одним из дискуссионных при изучении греческих документов XVII в. (подробнее см.: Ченцова В. Г. 1) Челобитная палеопатрского митрополита Феофана 1645 г. об организации греческого книгопечатания и греческой школы в Москве // Palaeoslavica. XIV. 2006. С. 77-123; 2) Иллюзии и реалии палеографии. О разных подходах к изучению греческих грамот XVI-XVII вв. // ОФР. Вып. 15. М.; СПб., 2012. С. 371-398; 3) Иллюзии и реалии палеографии (2). Так что же нам делать? // ОФР. Вып. 16. М.; СПб., 2013. С. 367-372; Фонкич Б. Л. 1) О некоторых «новых открытиях» в истории русско-греческих связей XVII в. // ОФР. Вып. 14. М.; СПб., 2010. С. 509-516 (повторное воспроизведение этого текста: Фонкич Б. Л. О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки. М., 2012. С. 35-45).; 2) К вопросу о происхождении иконы Иверской Богоматери, доставленной в Москву в 1648 г. // Фонкич Б. Л. О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. С. 70-76 (повторное воспроизведение: Cyrillomethodianum. Studies on the History of Greek-Slavic Relations. V. XIX (2014). Thessaloniki, 2014. S. 67-86). Не можем не обратить внимание на странную манеру последнего из авторов постоянно переопубликовывать одни и те же работы. Повторение, конечно, «мать учения», но вряд ли может что-то добавить к представленной ранее доказательной базе, и, волей-неволей, такую методу приходится расценивать как стремление к пропаганде своих взглядов любой ценой.

58

Вестник «Альянс-Архео» № 5

л. 156-219; почерк III — л. 351-521 (С. 8). Однако в тезисах сам составитель тома опять же (!) корректирует себя,56 отмечая, что книга была писана «тремя-четырьмя почерками середины XVII в.», правда, в этом случае указание дается в общем виде, без разбивки на листы.57 В целом, увеличение числа подьячих, писцов кн. 2, представляется справедливым, но недостаточным — на наш взгляд, их было еще больше. Мы согласны с атрибуцией П. И. Прудовским обладателю почерка I л. 3-155, 220-350, 522-533, к которым следует добавить л. 1-1 об. (верхняя часть), но не л. 1-2 целиком. Не вызывает возражений то, что л. 156-202 написаны, действительно, одним человеком, почерком II. Однако л. 203-219, которые П. И. Прудовский присоединяет к этому почерку, атрибутируются, как представляется, еще одному участнику работы, обозначим его как почерк IV. Точно также можно согласиться с тем, что л. 352-521 (статейный список В. Боуша) также принадлежат одному человеку, письмо которого П. И. Прудовский определяет как III почерк, кроме одного: л. 351 с заголовком, открывающим этот статейный список, и по графике, и по тону чернил разительно отличается от основного комплекса, поэтому обозначим руку его творца как почерк V. И, наконец, еще один приказной служитель — почерк VI — не только дописал роспись содержания (л. 1 об. (нижняя половина) — л. 2), но и сверил и отредактировал весь текст книги, исправляя и вписывая над строкой или на заранее оставленном месте своими характерными черными чернилами и тонким пером отдельные слова и целые выражения, а также пронумеровал (буквенной цифирью) все тетради книги.58

Таким образом, в бранденбургской посольской книге выделяются следующие почерки:

I почерк — л. 1-1 об. (верхняя половина), 3-155, 220-350;

II почерк — л. 156-202;

III почерк — л. 352-521;

IV почерк — л. 203-219;

V почерк — л. 351;

56 Еще раз оговоримся, что поступательное развитие исследовательской мысли не только естественно, но и необходимо, и наше недоумение вызывает только нарушение последовательности работы, когда более подробное источниковедческое изучение рукописи происходит после ее публикации.

57 Прудовский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией... С. 435.

58 П. И. Прудовский отмечает эти исправления, но в подстрочных примечаниях ограничивается лаконичным «другими чернилами», не атрибутируя эту правку ни одному из указанных им почерков. В ряде случаев чернила не указываются вообще. Например, на л. 180 над строкой дописано слово «полковника», а на л. 181 — «государя царевича чашу», однако в соответствующих подстрочных примечаниях просто отмечено: «Написано над строкой» (С. 151, примеч. 152 и 153).

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

59

VI почерк — л. 1 об. (нижняя половина) — 2, правка и редактирование всего текста, нумерация тетрадей.

Странно, что П. И. Прудовский не обратил внимание на имя обладателя I почерка, написавшего, как сказано, большую часть кн. 2 — чуть менее 400 листов, которое сам подьячий написал внизу л. 350: «Сие письмишко Андрюшки Иванова» (С. 257). Составитель тома, воспроизведя запись, отметил, что она написана «более торопливым почерком» (С. 257), что верно, и само слово «более» как будто подразумевает тождество руки автора записи с писцом текста. Тем не менее, впрямую в росписи почерков в предисловии имя подьячего Андрея Иванова не указано. А между тем, к этому лицу, принявшему наиболее активное участие в подготовке посольской книги, стоило бы присмотреться внимательнее. Андрей Иванов к началу 1670-х годов был одним из старейших подьячих Посольского приказа, проработавший в этом учреждении, по сведениям Н. М. Рогожина, 42 года, с 1639/40 г., когда он перешел из Поместного приказа в Посольский, и до 1681/82 г., когда был сменен подьячим Семеном Дядькиным; в 1644 г. он числился подьячим средней статьи с окладом в 15 рублей, а с середины 1650-х годов — «старым подьячим».59

Небезынтересна и манера работы Андрея Иванова на протяжении всех, подготовленных им, листов, например, на л. 52, где в нижней строке он очень старательно, с большими росчерками и заметно крупнее, чем обычно, выписал первые две буквы «i» и «а» и довольно изобретательно соединил их между собой таким образом, что вместе они стали несколько напоминать «книжную», полууставную букву «н». Точно также, в подражание «книжному» письму, А. Ивановым были выполнены начальные буквы некоторых других документов — «В» («В лето 7164-го...» — Л. 37), «Б» ( «Божиею милостию...» — Л. 23, 44, 71 об., 106, 127). А если учесть высказанное выше предположение о возможном тождестве руки лица, написавшего вязью заголовок «Книга бранденбургская», с писцом первой части росписи содержания посольской книги, почерк которого атрибутируется теперь конкретному человеку — подьячему Андрею Иванову, то воспроизведение отдельных начальных букв в виде более или менее искусных инициалов некоторым образом подтверждает эту гипотезу.

59 Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 146147. В работе Н. Ф. Демидовой в подзаголовке к имени «Иванов Андрей» отмечено «1663-80 под Пос. пр.», но следующая затем длинная роспись жалованья начинается с 1633 г. (Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII века (16251700). Биографический справочник. М., 2001. С. 217). Имеет ли здесь место опечатка или, по мнению составителя справочника, до 1663 г. он находился в другом приказе, непонятно.

60

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Трудно пройти и мимо III (по определению П. И. Прудовского) почерка, не просто «более свободного и беглого», чем первый (С. 8), но по своей графике — очень крупная, размашистая, небрежная, какая-то «пляшущая» скоропись (С. 526 — фотовоспроизведение) — мало похожего на каллиграфические, пусть иногда чуть вычурные (почерк II) манеры письма подьячих Посольского приказа. Привлечение других приказных документов показывает, что человеком, переписавшим весь статейный список Василия Боуша, то есть 164 листа посольской книги, был Иван Михайлович Волков, взятый из псковской приказной избы в Москву в Посольский приказ, по данным Н. Ф. Демидовой, в 1669 г.60 Следовательно, переписывание статейного списка Василия Боуша произошло не ранее этого года, а, скорее всего, несколько позднее, так как в 1669 г. Иван Волков находился на «посольском съезде», в 1670/71 г. просил о возвращении во Псков,61 и такое неустойчивое положение вряд ли могло способствовать поручению ему довольно большой работы. Зато не позднее 9 сентября 1671 г. он подал еще одну челобитную с просьбой выделить двор в Москве, и по помете дьяка Якова Поздышева от 9 сентября на обороте документа это место жительства было ему предоставлено.62 Может быть, мысль о подаче такой челобитной с надеждой получить на нее положительный ответ посетила подьячего именно в связи с довольно важной работой, после завершения задания?

Небольшую часть и так не слишком обширного археографического введения занимает перечень водяных знаков бумаги бранденбургской книги, но без их воспроизведения, так как у археографа, по-видимому, не было необходимых технических средств для отображения постоянно уходящих в переплет и поэтому труднодоступных и трудновоспроизводимых фрагментов филиграней (не воспроизведены, впрочем, и отдельные, хорошо просматривающиеся на листах без текста целостные водяные знаки). Нет таких средств, а главное, необходимого умения, и у нас, поэтому, не предлагая собственных трактовок бумажных знаков, ограничимся некоторыми комментариями.

60Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России... С. 120.

61 Точная дата подачи челобитной в справочнике не указана, однако не исключено, что Иван Волков решил вернуться во Псков в связи со сменой руководства Посольского приказа — с А. Л. Ордина-Нащокина на А. С. Матвеева (21-22 февраля 1671 г.), так как именно первый из них — земляк — был, судя по всему, инициатором приглашения подьячего псковской приказной избы в Посольский приказ (Там же).

62 РГАДА. Ф. 138. Дела о Посольском приказе и служивших в нем. Оп. 1. 1671 г. № 26. Л. 1-1 об.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

61

Прежде всего, необходимо отметить бросающуюся в глаза фрагментарность отслеживания филиграней: для листов 50-56 (одна тетрадь), 135-155 (четыре тетради), 187-194 (одна тетрадь), то есть в целом для шести тетрадей филиграни не указаны, что без специальных оговорок об их отсутствии (а на листах четырех, следующих друг за другом тетрадей, они наличествуют) заставляет говорить о допущенных пропусках.

Трудно положительно оценить и проведенное археографом отождествление. П. И. Прудовский выделяет шесть видов филиграней, и если пять из них — 1) голова шута; 2) лев «7 провинций»; 3) голова шута с двумя симметричными рогами; 4) литеры НР; 5) геральдическая лилия на французском щите — имеют хоть какие-то идентификации по справочникам, то шестая, крайне обобщенная и схематичная, — «четыре вида головы шута одного типа с филигранью 1, но с отличиями в контурах рисунка» (С. 9) — вообще никак не соотносится с опубликованными образцами. Встает вопрос, кому и зачем могут пригодиться такие указания и какова была цель археографа, поместившего их?

Не меньшее недоумение вызывает и хронологическая приуроченность филиграни, идущей под первым номером: «1) Голова шута. Имеет отдаленное сходство в рисунке с Лихачев № 3541 (1604 г. или позднее) и с Хивуд № 2002, 2003 (Голландия, 1674, 1671-1672)» (С. 9). Неужели, если исходить из первой позиции, археограф действительно допускает 50-70-летнюю залежность бумаги, не важно, в месте ее производства (тогда стоит задаться вопросом, почему иностранные купцы привезли, а русские купили такое «старье») или потребления (появляется другой вопрос — каким образом эта бумага пережила не только события Смутного времени, но и пожар 1626 г., уничтоживший архивы, прежде всего, центральных приказов со всей находившейся там бумагой)? А если это не так, то для чего вообще ссылаться на этот номер у Лихачева?

Не исключено, что причина отмеченных просчетов кроется в очень узком наборе справочников, которыми пользовался П. И. Прудов-ский (Лихачев Н. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Ч. 3. СПб., 1899; Heawood E. Watermarks. Mainly of the 17'th and 18'th centuries. Hilversum, 1950; Дианова Т. В., Костю-хина Л. М. Водяные знаки рукописей России XVII в. М., 1980), несмотря на то, что, например, для наиболее популярной в кн. 2 филиграни — «голова шута» — существует специальный альбом.63 Стоит ли добавлять, что обобщенно описанные и фрагментарно пере-

63Дианова Т. В. Филиграни XVII-XVIII вв. «Голова шута». Каталог. М., 1997.

62

Вестник «Альянс-Архео» № 5

численные филиграни никак не соотносятся с почерками, тетрадями и содержанием посольской книги.

В целом, создается впечатление, что это направление в описании рукописи не представляется археографу сколько-нибудь значимым и, прямо говоря, мало ему интересно, а помещение в предисловии краткого перечисления водяных знаков — данью некоей «традиции» «академических» публикаций. Признаемся сразу, что мы никоим образом не хотим усматривать в этом факте что-то «порочащее» П. И. Прудовского, нам также не близки такого рода источниковедческие штудии в отношении рукописей, поддающихся датировке по другим параметрам. Наоборот, стоит подчеркнуть, что при публикации таких рукописей скрупулезное изучение и воспроизведение водяных знаков отнюдь не является непременным условием любой археографической работы и определяется конкретными задачами, которые ставят перед собой составители.64

Впрочем, изучение филиграней в их соотношении с другими элементами при воссоздании истории формирования рукописи сложного состава, а именно таковой является бранденбургская книга, может быть очень полезно. Приведем только один конкретный пример (на других остановимся в ходе дальнейшего изложения). Имеется в виду филигрань на л. 203-219, определяемая П. И. Прудовским как один из не повторяющихся на других листах типов «головы шута». Если добавить, что эти же листы написаны особым, не встречающимся в других местах почерком (почерк IV по нашему определению) и на ощутимо (в буквальном смысле слова) более тонкой бумаге, то становится очевидным, что две тетради с окончанием статейного списка И. А. Францбекова и подьячего М. Ф. Львова были написаны «случайным» по отношению к другим писцам кн. 2 лицом. В этом человеке можно видеть как одного из самых «молодых» служителей Посольского приказа, занимавшего низшие ступени служебной лестницы и выполнявшего небольшие задания «на подхвате», так, наобо-

64 Примеры удачного воспроизведения филиграней в археографических публикациях и рассмотрение некоторых методических вопросов их изучения см.: Абелен-цева О. А. Альбом филиграней бумаги хозяйственных книг Кирилло-Белозерского монастыря конца XVI — первой трети XVII в. // Приходные и расходные денежные книги Кирилло-Белозерского монастыря... С. 549-610; Новикова О. Л. Кодикологи-ческий анализ рукописи РНБ, Соф. 1548. С. 75-94. О методике и перспективах изучения филиграней отдельных видов исторических источников см., например: Есипова В. А. Филиграни на бумаге сибирских документов XVII-XVIII вв. Томск, 2005; Дадыкин А. В. Методические указания по определению и датировке бумаги рукописных кириллических книг XVI-XX вв. Ростов Великий, 2006; Ченцова В. Г. Филиграноведение в изучении греческих документов XVII в. // Историография, источниковедение, история России X-XX вв. М., 2008. С. 187-241; и др.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги.

63

рот, одного из «старых»/справных подьячих, который подключился к переписыванию ввиду срочности работы, нехватки или недостаточной квалификации кадров. Возможная в будущем атрибуция этого почерка конкретному лицу позволит выбрать правильный вариант ответа.

После описания филиграней П. И. Прудовский переходит к рассмотрению тетрадей, из которых состоит бранденбургская книга. Он справедливо отмечает как наличие кириллической нумерации тетрадей внизу листа посередине — от «а» — «1» до «ов» — «72», так и тот факт, что в счет тетрадей включены и не имеющие в настоящее время нумерации чистые листы, однако приходит к спорному, на наш взгляд, выводу о том, что эти цифры-буквы выполнены чернилами, «отличными от использованных при написании книги» (С. 9). Как было отмечено выше, если исходить из букв кириллической цифири, черным чернилам и тонкому перу, нумерация тетрадей выполнена тем же самым почерком VI, которым сделаны добавления в росписи содержания книги и проведена правка и сверка всего текста.

Помимо этого П. И. Прудовский отмечает, что, в целом, посольская книга «состоит из 73 тетрадей, сохраняющих следы швов первоначального переплета. Большая часть тетрадей восьмилистные» (С. 9). И в этом утверждении справедливые и интересные наблюдения сочетаются с требующими уточнения постулатами.

Действительно, основной блок кн. 2, относящийся к XVII в., содержит в себе указанное количество тетрадей — одна ненумерованная с заголовком и росписью содержания и 72 пронумерованных буквенной цифирью с текстом (в XVIII в. к ним будут добавлены еще три тетради (см. выше) и всего, в таком случае, современная единица хранения включает в себя 75 тетрадей). Однако простой констатации этого факта, как, равным образом, и мало что значащего указания на «господствующий» объем в восемь листов для кодикологического описания явно недостаточно. Археографу следовало бы представить полную полистную роспись тетрадей,65 поэтому при отсутствии таковой мы берем на себя смелость дополнить описание, представив полученные результаты в виде таблицы:

65 Впрочем, такой росписи нет в большинстве опубликованных в последнее время посольских книг, где содержится все то же краткое указание на преобладание 8-листных тетрадей (Посольская книга по связям России с Англией. С. 23; Посольские книги по связи России с Ногайской ордой. С. 30; и др.). Исключение составляет публикация греческой кн. 1 (Каштанов С. М. Кодикологическая структура «греческой» посольской книги № 1 // Россия и греческий мир в XVI веке. С. 41-83).

64

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Таблица 2

№ тетради Листы

i 3-10 (8-листовая)

2 11-18 (8-листовая)

3 19-26 (8-листовая)

4 27-34 (8-листовая)

5 35-36 + две ненумерованных листа (4-листовая)

6 ненумерованный лист + 37-41 (6-листовая)

7 42-49 (8-листовая)

8 50-53, 53а, 54-56 (8-листовая)

9 57-64 (8-листовая)

10 65-72 (8-листовая)

ii 73-80 (8-листовая)

12 81-88 (8-листовая)

13 89-96 (8-листовая)

14 97-104 (8-листовая)

15 105-112 (8-листовая)

16 113-120 (8-листовая)

17 121-126 (6-листовая)

18 127-134 (8-листовая)

19 135-141 (8-листовая)

20 142-149 (8-листовая)

21 150-155 + два ненумерованных (8-листовая)

22 ненумерованный лист + 156-163 (8-листовая)

23 163-170 (8-листовая)

24 171-178 (8-листовая)

25 179-186 (8-листовая)

26 187-195 (8-листовая)

27 195-202 (8-листовая)

28 203-210 (8-листовая)

29 211-218 (8-листовая)

30 219 + пять ненумерованных листов (6-листовая)

31 220-227 (8-листовая)

32 228-235 (8-листовая)

33 236-243 (8-листовая)

34 244-251 (8-листовая)

35 252-259 (8-листовая)

36 260-267 (8-листовая)

37 268-275 (8-листовая)

38 276-283 (8-листовая)

39 284-286 + пять ненумерованных листов (8-листовая)

40 287-292 (6-листовая)

41 293-300 (8-листовая)

42 301-308 (8-листовая)

43 309-316 (8-листовая)

44 317-324 (8-листовая)

45 325-332 (8-листовая)

46 333-338 (8-листовая)

47 339-346 (8-листовая)

48 347-350 + четыре ненумерованных листа (8-листовая)

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

65

Окончание табл. 2

№ тетради Листы

49 351-358 (8-листовая)

50 359-366 (8-листовая)

51 367-374 (8-листовая)

52 375-382 (8-листовая)

53 383-390 (8-листовая)

54 391-398 (8-листовая)

55 399-406 (8-листовая)

56 407-414 (8-листовая)

57 415-421 (8-листовая)

58 422-429 (8-листовая)

59 430-437 (8-листовая)

60 438-445 (8-листовая)

61 446-453 (8-листовая)

62 454-461 (8-листовая)

63 462-469 (8-листовая)

64 470-477 (8-листовая)

65 478-484 (8-листовая)

66 485-492 (8-листовая)

67 493-500 (8-листовая)

68 501-508 (8-листовая)

69 509-516 (8-листовая)

70 517-521 + один ненумерованный лист (6-листовая)

71 522-529 (8-листовая)

72 530-533 (4-листовая)

Не приходится сомневаться в том, что большая часть тетрадей — 1-4, 7-16, 18-29, 31-39, 41-69, 71, всего шестьдесят пять тетрадей, действительно являются 8-листными. Однако некоторые из них имеют другой объем: 5-я и 72-я тетради состоят из четырех листов, 6, 17, 30, 40 и 70 — из шести.

Эти выкладки могут показаться ненужным буквоедством, точнее, «листоедством», если бы не одно, чрезвычайное важное для понимания истории создания рукописи обстоятельство. Если соотнести по-тетрадную разбивку с содержанием посольской книги, то нетрудно заметить, что тетради, отличающиеся от принятого «стандарта» меньшим количеством листов, несут на себе «знаковую» нагрузку: ими оканчиваются или начинаются ее отдельные, различающиеся между собой по содержанию разделы: 5-я тетрадь содержит окончание приезда Генриха Райффа (л. 36); 6-я тетрадь открывает приезд гонца Адама Шуберта (на ее первом, чистом листе, возможно, предполагалось написать заголовок); 17-я тетрадь, хотя формально одновременно завершает приезд посла барона Ионаса Казимира фон Эйленбурга (л. 121-125, л. 125 об. — пустой) и начинает раздел об отправлении к курфюрсту посланников дворянина И. А. Францбекова и подьячего

66

Вестник «Альянс-Архео» № 5

М. Ф. Львова (л. 126-126 об.), предшествует списку с их «верющей» грамоты, текст которой совершенно сознательно, о чем свидетельствуют три пустые строки внизу л. 126 об., был начат с первого листа следующей тетради; первый и единственный заполненный лист 30-й тетради (л. 219) завершает подборку документов об отправлении указанных выше посланников; 40-я тетрадь, открывающая собой большой раздел с отправлением переводчика В. Боуша, тем не менее, представляет в нем совершенно отдельный фрагмент, что подтверждается отсутствием текста на л. 292 об.; 70-я, 6-листовая тетрадь с незаполненным л. 521 об. и пустым, следующим за ним, ненумерованным листом, заканчивает статейный список В. Боуша, а 72-я, 4-листовая — всю книгу. Таким образом, 4- или 6-листовые тетради можно рассматривать как своеобразные «маячки», обозначающие этапы работы над отдельными микрокомплексами. К сказанному стоит добавить, что начальный пустой, без текста, лист имеется и в 8-лис-товой 22-й тетради, где начинается статейный список И. А. Франц-бекова и М. Ф. Львова. По-видимому, лист предназначался для написания заголовка подобного тому, который предваряет статейный список В. Боуша на л. 350, но работа выполнена не была.

Совместим теперь потетрадную роспись посольской книги с приведенными выше, при общем описании рукописи, сведениями о листах с загрязнениями. Результатом является отчетливое выделение групп тетрадей, которые какое-то время лежали отдельно друг от друга, не имея никаких защитных обложек: а) ненумерованная тетрадь + тетради 1-21 (Л. III, 1-155); б) тетради 22-30 (л. 156-219); в) тетради 31-48 (л. 220-350); г) тетрадь 49 (л. 351) и примыкающие к ней другие тетради (50-70) со статейным списком В. Боуша.

П. И. Прудовский, опираясь на имеющиеся в кн. 2 исправления кириллических номеров тетрадей или нумерацию тетрадей, проставленную не в середине лицевой части начального листа, а в других местах, например, на оборотах листов (часть такой нумерации срезана при переплете XVIII в.),66 приводит свою группировку тетрадей, над которыми, по его мнению, работа велась отдельно: 6-20, 22-25, 40-47 с примыкающей тетрадью 48, 49-56 (С. 10-11). На наш взгляд, такая группировка, несмотря на определенные совпадения с представленной выше, не совсем точна, так как, во-первых, не включает в себя все тетради кн. 2, а во-вторых, не учитывает полную совокупность кодиколого-палеографических показателей. Поэтому,

66 Из приведенных П. И. Прудовским примеров очевидно, что нумерация на оборотах листов или заключительных листах тетрадей обозначает учет отдельными подьячими количества переписанных ими листов.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

67

если соединить все имеющиеся данные (роспись тетрадей, следы загрязнений, распределение почерков, содержание переписанных документов), то структуру бранденбургской посольской книги можно представить следующим образом:

I блок — л. III, 1-1 об. (верхняя половина), 3-155, тетради — без номера, 1-21; I почерк.

По содержанию этот блок включает в себя пять микрокомплексов:

1. Заголовок книги и роспись содержания (л. III, 1-1 об., ненумерованная тетрадь);

2. 1650 г. февраль-июнь. Приезд посланника Индрика Рифа (Генриха Райффа) 1650 г. февраль-июнь (л. 3-36, 1-5 тетради) — столбец: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2 (полностью);

3. 1656 г. август. Приезд гонца Адама Шемберка (Адама Шуберта) (л. 37-49 об., 6 и 7 (частично) тетради) — столбец: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 4 (полностью);

4. 1656 г. август-сентябрь. Приезд посла Юноса Казимера (барона Йонаса Казимира фон Эйленбурга) (л. 49 об.-125, 7 (частично) — 17 (частично) тетради) — столбец: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 6 (полностью);

5. 1656 г. сентябрь-октябрь. Отправление в Пруссию посланников Ивана Андреевича Францбекова и подьячего Матвея Федоровича Львова (л. 126-155, 17 (частично) — 21 тетради) — столбец: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 8 (частично — до л. 56).

I блок целиком принадлежит руке подьячего Андрея Иванова, большая часть документов из различных столбцов была переписана им в посольскую книгу подряд, без разделения тетрадей и учета тематически различного содержания (возможно, это обстоятельство послужило причиной отсутствия заголовка на ненумерованном листе перед л. 37), что свидетельствует о единовременности этой работы. Исключение составляет только второй микрокомплекс с приездом Индрика Рифа, написанный на пяти обособленных тетрадях с неиспользованными последними листами. Однако одинаковый, насколько можно судить de visu, тон чернил, которыми пользовался Андрей Иванов, на л. 36 и 37 (граница тетрадей), позволяет думать, что переписывание материалов и этого столбца происходило одновременно с другими. Более того, наличие загрязнений только на лицевой стороне л. III и оборотной стороне второго ненумерованного листа после л. 155 и отсутствие их на всех других листах I блока дают основания полагать, что заголовок и роспись содержания кн. 2 (без дополнений) делались примерно в то же время. Следовательно, общий состав посольской книги был, по-видимому, определен заранее и зафикси-

68

Вестник «Альянс-Архео» № 5

рован в том самом черновике, предположение о существовании было высказано выше.

II блок — л. 156-219, тетради 22-30; II и IV почерки.

Этот блок является тематически единым и включает в себя: 1656 г. сентября 24 — 1657 г. февраля 7. Статейный список И. А. Францбе-кова и М. Ф. Львова; столбец — РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 8 (частично — л. 56-106).

Нетрудно заметить, что один столбец (Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 8) оказался поделен почти пополам между Андреем Ивановым и двумя другими подьячими, которые затем распределили доставшиеся им листы уже между собой — обладатель II почерка — л. 156-202, тетради 22-27, обладатель IV почерка — л. 203-219, тетради 28-30. Точно такая же операция будет произведена и с материалами поездки к Фридриху-Вильгельму умершего в пути переводчика Василия Боуша, когда тот же подьячий Андрей Иванов перепишет в посольскую книгу само отправление посланника, а другой, Иван Волков, — статейный список (см. ниже).

Причина разделения труда кроется, на наш взгляд, в характере работы с различными видами документов: перенесение в посольскую книгу из столбцов материалов о «приездах» или «отправлениях» требовало определенного отбора и «редакционной» обработки отдельных документов,67 что подразумевало достаточно высокий профессиональный уровень занимавшегося этой работой подьячего. Статейные же списки, наоборот, не предусматривали ничего кроме их простого копирования, что было вполне по силам и начинающим писцам.

III блок — л. 220-350, тетради 31-48; I почерк.

Этот блок включает в себя два микрокомплекса:

а) 1658 г. январь-февраль. Приезд посланника Ефима Борнтина (Фридриха Иоахима фон Борнтина) (л. 220-286, тетради 31-39) — столбец: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1658 г. № 1 (полностью);

б) 1667 г. май — 1668 г. август. Отправление переводчика Василия Боуша (л. 287-350, тетради 40-48) — столбцы: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1667 г. № 1 (полностью); 1668 г. № 2 (полностью) + неизвестный ныне источник.

IV блок — л. 351-521, тетради 49-70; III и V почерк.

Этот блок также является тематически единым и включает в себя: 1667 г. июль — 1668 г. январь. Статейный список переводчика Василия Боуша и подьячего Самуила Лисовского — источник неизвестен.

67 Например, в записях аудиенций глаголы в инфинитиве, имеющиеся в столбце, заменялись в книге на глаголы в прошедшем времени: «быти» — «был», «ехати» — «ехал», «говорити» — «говорил» и т. д.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

69

Весь статейный список, за исключением заголовка, написан рукой подьячего Ивана Волкова.

V блок — л. 522-533, тетради 71, 72; I почерк.

Этот блок, представляющий собой вторую, дополнительную часть посольской книги и написанный рукой того же подьячего Андрея Иванова, включает в себя: 1669 г. август — 1671 г. сентябрь. Переписка царя Алексея Михайловича и курфюрста Фридриха-Вильгельма — столбцы: РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1669 г. № 1 (полностью);

1671 г. № 1 (полностью).

Присоединение к первой, основной, части посольской книги этого блока произошло, как уже отмечено, не ранее 29 октября 1671 г. (по дате доставки письма М. Липпера в Москву), и в этом мнение П. И. Прудовского, пусть даже высказанное в другой работе, а не в археографическом введении к публикации, и наше совпадают. Требуется, следовательно, установить время окончательного формирования всей посольской книги, то есть верхнюю хронологическую грань создания рукописи, которую П. И. Прудовский определяет следующим образом: «Книга ... была создана после 29 октября 1671 г., но до 1673 г., когда она уже фигурирует в описи архива Посольского приказа».68

Как видим, и в этом случае исследователь высказывает более или менее определенное суждение о хронологии публикуемого им источника отнюдь не в археографическом описании, как следовало бы ожидать, а в ином месте. В самом же подготовленном П. И. Прудовским издании четкий вопрос о хронологических рамках создания рукописи, по существу, и не ставится. Хотелось бы, к тому же, большей точности в расплывчатом определении «до 1673 г.». Иначе, если буквально следовать написанному, то получается, что верхней гранью посольской книги является 31 декабря 1672 г. Обратимся поэтому еще раз к основному учетному документу.

Опись Посольского приказа, как было отмечено в ее заголовке, это «Книга переписная великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца чиновным книгам ... и приказным всяким делом при окол-ничем Артемоне Сергеевиче Матвееве с товарыщи 181-го году»,69 то есть формально документ имеет хронологические рамки 1 сентября

1672 г. — 31 августа 1673 г., что уже не позволяет полностью принять дату 31 декабря 1672 г. К сожалению, В. И. Гальцов, подготовивший текст описи к печати, постоянно определяя ее, не совсем

68 Прудовский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией. С. 435.

69 Опись архива Посольского приказа 1673 г. Ч. 1. С. 27.

70

Вестник «Альянс-Архео» № 5

точно, документом исключительно 1673 года, никаких более подробных комментариев о времени начала и, главное, окончания работы над этим источником не дает. Таким образом, при отсутствии более точных сведений, касающихся описи 1673 г., верхнюю хронологическую грань бранденбургской книги стоило бы определить как «не позднее 31 августа 1673 г.».

Чрезвычайно важно указание П. И. Прудовского на следы «первоначального переплета» (С. 9), которые и дают основание говорить об объединении нескольких блоков тетрадей в единое целое и видеть в этом конгломерате именно ту самую «книгу в полдесть» из описи 1673 г. Впрочем, сам археограф не задается вопросом, о каком именно переплете идет речь, и, рассказывая на основании описи 1673 г. о сундуках, где хранились грамоты курфюрста и польские грамоты и договоры (С. 519), почему-то не приводит имеющееся там же описание публикуемой им книги, не заметить которое невозможно: «Книга в полдесть в досках, оболочена кожею красною, а в ней писаны приезды к великому государю брандербурских послов и послан-цов: во 158-м году приезд к великому государю к Москве посланца Индрика Рифа и отпуск ево с Москвы, во 164-м году приезд к великому государю в поход под Ригу брандербургского посла Яноса Ка-зимера с подтверженьем и отпуск ево, да отпуск х курфистру от великого государя ис походу ис-под Риги Ивана Францбекова в том же году, да во 175-м году отпуск х курфистру с Москвы Посолского приказу переводчика Василья Боуша и статейный ево список».70

Очевидно, что в заголовке пропущены имеющиеся в посольской книге в ее современном виде приезд бранденбургского посланника Я. Борнтина, который в настоящее время находится между статейным списком И. А. Францбекова и подьячего М. Львова и документами об отправлении переводчика В. Боуша, и заключительная подборка грамот из переписки царя Алексея Михайловича и курфюрста Фридриха-Вильгельма. Можно ли из отсутствия указания на эти материалы в описи 1673 г. и их сегодняшнего наличия в книге сделать вывод, что в первоначальный переплет по той или иной причине попала только часть «бранденбургских» тетрадей, а затем, уже после 31 августа 1673 г., переплет из красной кожи в досках сняли и к основному корпусу были добавлены два пропущенных блока? При этом вопрос о вторичном переплете на этот раз уже всего комплекса остается открытым.

70 Опись архива Посольского приказа 1673 г. Ч. 1. С. 342. Ранее текст заголовка был частично процитирован, частично пересказан Н. М. Рогожиным, см.: Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 185-186.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

71

Теоретически, такая практика приказной работы, наверное, возможна, но вряд ли применима в данном конкретном случае. И если в отношении грамот из переписки какие-то сомнения еще остаются, хотя и не имеют под собой, исходя из указания П. И. Прудовского на единство филиграней бумаги всей последней части книги (л. 351533), особых оснований, так как, в противном случае, надо говорить опять-таки о не менее, чем 4-летней залежности бумаги, то приезд Я. Борнтина, входящий в, безусловно, единый с отправлением переводчика Василия Боуша III блок, написанный и подписанный одним и тем же человеком, подьячим Андреем Ивановым, такое предположение полностью исключает.

Почему же так получилось? Причины, на наш взгляд, кроются в особенностях заголовка бранденбургской книги из описи 1673 г., который, как показывает его текстологическое сравнение с росписью содержания посольской книги на л. 1-1 об., имеет более сокращенный вид. В росписи же содержания в бранденбургской книге эта самая запись о приезде Е. Борнтина находится вверху л. 1 об., начиная его и, вполне возможно, что подьячий, писец заголовка в описи 1673 г., ее просто не заметил.71 Что же касается присоединенных отпусков грамот из переписки, то сама формулировка заголовка описи 1673 г. («писаны приезды ... послов и посланников») как будто не подразумевала обязательного включения в него такого рода документов. Поэтому есть основания думать, что бранденбургская книга, получившая не позднее 31 августа 1673 г. переплет, была заключена в доски, оболоченные красной кожей, в своем полном составе.

Гораздо сложнее обстоит дело с установлением нижней хронологической грани для кн. 2, то есть определения начала работы по ее созданию. П. И. Прудовский и в этом вопросе предпочитает ограничиваться общими и при этом, как ни странно, достаточно противоречивыми сентенциями. В предисловии он отмечает: «.общность

71 К сожалению, приведенная В. И. Гальцовым палеографическая характеристика описи 1673 г. крайне схематична: «Опись переписывали писцы разных повытий (крымские дела, например, описаны характерным почерком, напоминающим арабскую вязь), поэтому почерков много, точное их количество установить сложно» ([Гальцов В. И.] Архив Посольского приказа в 1673 году // Опись архива Посольского приказа 1673 года. Ч. 1. С. 28), почему говорить о конкретных лицах, участвова-ших в ее составлении, не приходится. Тем не менее, не обращаясь к архивному подлиннику, позволим себе высказать предположение, идущее несколько вразрез с суждением В. И. Гальцова. На наш взгляд, заголовок к бранденбургской книге в описи составлял подьячий, не являвшийся специалистом по связям Русского государства с Бранденбургом и Пруссией, так как допустить, что, например, тот же Андрей Иванов, переписавший в книгу документы визита Я. Борнтина, мог вдруг забыть или упустить из виду это событие при написании заголовка в описи, трудно.

72

Вестник «Альянс-Архео» № 5

почерка (почерк I) разных частей рукописи говорит о том, что работа над ними не могла быть растянута на слишком долгое время» (С. 11). В специальной статье, находящейся в этом же томе, исследователь, базируясь на исправлении «всея Русии» на «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии», пишет, что «Неизвестно, когда началась работа над книгой. Анахронизм в написании царского титула на л. 32, когда вместо „всея Русии“ писец первоначально поставил „всеа Великия и Малыя и Белыя Росии“ указывает, что составление книги началось после августа 1655 г., времени принятия Алексеем Михайловичем нового титула, а, скорее всего, и не ранее осени 1656 г., по завершении миссии И. К. фон Эйленбурга» (С. 518-519) и тут же, тремя строками ниже, поправляет себя: «Однако, по всей видимости, работа над книгой (или, возможно, над ее отдельными частями) велась не ранее 1660-х гг. На это указывает описка на л. 274 об.: переписывая документ от 20 февраля 1658 г., писец вместо 166 года первоначально написал 176, видимо, по привычке, выработанной текущим делопроизводством. Кроме того, на л. 215 имя думного дьяка Лариона Лопухина исправлено из имени его коллеги Алмаза Иванова, умершего в 1669 г., очевидно, еще при жизни последнего» (С. 519). В более концентрированном виде эта же мысль выражена в тезисах: «Имеющиеся в тексте (кн. 2. — Л. Т.) датирующие приметы показывают, что работа не могла начаться раньше 1655 г. и, по всей вероятности, падала на конец 1660-х годов».72

Совместить и логически упорядочить приведенные выше цитаты нелегко. С одной стороны, археограф пишет об относительно небольшом промежутке времени между фрагментами, написанными первым почерком, то есть блоками I и III, а с другой — указывает как начало и завершение работы 1655 г. и конец 1660-х годов, считать же 15-летний период «небольшим промежутком» затруднительно. Кроме того, из высказываний П. И. Прудовского остается неясным механизм формирования рукописи; неоправданно расплывчатым видится определение «конец 1660-х годов», не говоря уже о просто «1660-х гг.», что, само по себе, плохо согласуется друг с другом. Чтобы разобраться в этих построениях и высказать свою точку зрения, разберем сначала «датирующие» аргументы П. И. Прудовского, первым из которых является ссылка на правильность написания царского титула.

В самом деле, изменение формы написания титула с краткого «всеа Русии» на более пространный «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии» (политико-географическое наполнение нового государева име-

72 Прудовский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией... С. 435.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

73

нования мы оставляем в стороне), приуроченное к достаточно узкому хронологическому периоду, при учете довольно распространенной в русском приказном делопроизводстве практики использовать при переписывании хронологически более ранних документов только «действующую» на тот момент форму титула, независимо от того, каким был его вид в «протографе» (это правило распространялось, в частности, и на основной с середины XVII в. юридический кодекс — Соборное уложение73), может служить достаточно надежным хронологическим индикатором. Однако для определения даты начала работы над бранденбургской книгой эти наблюдения мало что дают.

Во-первых, П. И. Прудовский, по всей вероятности, неправильно понял и неправильно воспроизвел имеющуюся на л. 32 правку (это начало грамоты царя Алексея Михайловича воеводе Великого Новгорода кн. Юрию Петровичу Буйносову-Ростовскому от 31 мая 1650 г.). В оригинале текст выглядит следующим образом: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца в нашу отчину в Великий Новъгород...» (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Кн. 2. Л. 32), причем написанные I почерком слова «Великия и Малыя и Белыя Росии» с боков и снизу отчеркнуты черными чернилами, а над строкой, по нашему определению, почерком V, то есть почерком правки, приписано «Русии». П. И. Прудовский же при публикации этого фрагмента, не отметив разницу чернил и почерков в подстрочных примечаниях (С. 61, примеч. 21), почему-то посчитал нужным поменять, хотя из самой рукописи необходимость такой замены никак не следует, написанные основным для этого блока бранденбургской книги почерком слова на поставленное над строкой слово, что в результате дало: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии самодержца в нашу отчину в Великий Новъгород.» (пунктуация наша. — Л. Т.) (С. 61).

Разумеется, такая форма титула соответствует его написанию в отпуске этой грамоты в столбце, но искажает механизм работы над посольской книгой. Подьячий Андрей Иванов, переписывая отпуски различных царских грамот и других документов, связанных с приездом Индрика Рифа, в большинстве случаев при воспроизведении их текстов пользуется, в соответствии со своим «протографом» — столбцом, формой «всеа Русии» (С. 45, 47, 48, 51, 52, 55, 57, 58, 62, 64). Однако в начале этого микрокомплекса, при изложении отписки псковского воеводы Никифора Сергеевича Собакина и дьяка Ивана Степанова и при выписи в доклад, он представляет царский титул

73Подробнее см.: Тимошина Л. А. Судебно-следственные дела XVII в. в источниковедении // ОФР. Вып. 15. М.; СПб., 2012. С. 264-265.

74

Вестник «Альянс-Архео» № 5

как «Великия и Малыя и Белыя Росии» (С. 41, 42), что остается никак не замеченным и не откомментированным справщиком. Следовательно, на наш взгляд, можно говорить о небрежной и, скорее всего, поспешной работе подьячего Андрея Иванова при воспроизведении столбца в «книжной» форме, когда он, как показывает анализ текстов, при переписывании царского титула не придерживался, строго говоря, никакого принципа, и о точно такой же по характеру работе справщика (почерк VI), который в одном случае обратил внимание на неточность в передачи текста «столбцового» документа и очень изобретательно отметил ее, а в двух других — нет. Понятно поэтому, что соотносить форму написания титула на л. 32 и соответствующую правку именно с летом 1655 года, а не с любым другим последующим годом, при учете того, что основным и для подьячего Андрея Иванова, и для справщика оставался столбец 1650 г., нет оснований. В публикации же в основном тексте следовало бы воспроизвести титул, написанный I почерком, а особенности его графического оформления и вписанное над строкой почерком VI слово отразить в подстрочных примечаниях с обязательным указанием на иные чернила и руку писца.

Во-вторых. Материалы о приезде посланника Индрика Рифа входят, по нашему мнению, в состав первого блока кн. 2, а последние документы заключающего этот блок микрокомплекса с отправлением посланника И. А. Францбекова датируются началом октября 1656 г. Соответственно, и правка всех текстов, сделанная, отметим это еще раз, одним почерком и чернилами, могла быть выполнена никак не ранее этого времени. Трудно предположить, что через примерно 1,5-2 года после появления новой формы царского титула уже весьма опытный, «старый» подьячий Андрей Иванов, который к этому времени уже, скорее всего, написал не один отпуск грамот от имени царя Алексея Михайловича, все еще никак не мог привыкнуть к произошедшим изменениям. Если же мы ошибаемся, и этот микрокомплекс из пяти тетрадей появился ранее, то в существующей летом 1655 г. международной обстановке и условиях военных действий его возникновение допустимо было бы связывать только с одним событием из истории русско-бранденбургских связей: визитом посланца курфюрста Фридриха-Вильгельма Лазаря Киттельмана, который «должен был выступить с предложением о посредничестве между Алексеем Михайловичем и Яном Казимиром».74 Однако Л. Киттель-ман встречался 13 сентября 1655 г. с боярином И. Д. Милославским

74 Подробнее см.: Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (16551661 гг.). М., 2010. С. 31-32.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

75

и думным дьяком Л. Лопухиным далеко от Москвы — под Вильно,75 и предполагать неотложную необходимость для русской дипломатии в данных условиях сведений о событиях пятилетней давности, как, равным образом, и тот факт, что, в таком случае, эти тетради должны были увозиться из столицы довольно далеко, не приходится.

Остроумно и психологически оправданно второе наблюдение П. И. Прудовского о написании подьячим «по привычке» вместо «166-го» «176-й» год, но и оно вряд ли справедливо в отношении бранденбургской книги. Подьячий Андрей Иванов допустил ошибку в одной цифре при указании года на л. 274 об., в записи церемонии отпуска посланника Я. Борнтина, а комплекс документов о приезде этого лица в Русское государство составляет в книге вместе с материалами об отправлении переводчика В. Боуша единый, как уже отмечалось, III блок. Последний документ этого блока — отпуск грамоты царя Алексея Михайловича курфюрсту — датирован 5 августа 1668 г., то есть до «превращения» «176-го» в «177-й» год оставалось 26 дней, за которые подьячий Андрей Иванов должен был, начав работу практически немедленно после формирования столбца с посылкой В. Боуша, преобразовать материалы двух столбцов в «книжный» вид, написав 130 листов формата в 4°. Трудно сказать, насколько эта задача была выполнима чисто физически, однако, даже в случае положительного ответа,76 остается совершенно непонятной причина столь поспешной работы, так как ни собственно русско-бранденбургские связи, ни более общая международная обстановка не предполагали необходимости столь срочного, к началу осени 1668 г., преобразования для тех или иных целей более «сложной» столбцовой формы документов в более «легкую» для использования «книжную» форму.

Кроме того, стоит учитывать, что IV блок, включающий статейный список того же В. Боуша, был написан рукой подьячего Ивана Волкова, который только в 1669 г. появился в Москве в Посольском приказе и вряд ли сразу приступил к работе над этим обширным документом. Как видим, предположение П. И. Прудовского вызывает слишком много вопросов и не вполне обоснованных предположений, чтобы его принять. Скорее, в данном случае мы, действительно, имеем дело с ошибкой подьячего, спутавшего при написании довольно похожие по графике буквы «s» и «з» и сразу же исправившего свою описку.

75 Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (1655-1661 гг.). С. 32.

76 Заметим, что очень важный для понимания механизмов приказного делопроизводства и датировки документов вопрос о производительности труда подьячих, включающий необходимость учета множества субъективных факторов, до сих пор остается невыясненным, и поэтому любые наблюдения исследователей, работающих с документами XVII в., имеют большую ценность.

76

Вестник «Альянс-Архео» № 5

И, наконец, остается исправление имен двух думных дьяков — Алмаза Иванова на Лариона Лопухина, что, по мнению П. И. Пру-довского, каким-то образом также свидетельствует о написании основной части посольской книги (без дополнений) во второй половине 1660-х годов, до 1669 г., смерти Алмаза Иванова. Честно говоря, такие абстрактные построения археографа без простейшего, проверки по «столбцовому» документу имени думного дьяка, нам не совсем понятны. Напомним, что думные дьяки Л. Лопухин и А. Иванов совместно возглавляли Посольский приказ в период 1653/54-1664/65 гг.77 Иначе говоря, в статейном списке И. Францбекова в столбце при упоминании грамоты от 14 января 1657 г., посланной из Посольского приказа, а именно в этом месте по затертому «Алмаз Иванов» было написано выделенным нами IV, особым для кн. 2 (см. выше) почерком «Ларион Лопухин» (С. 168-169), могло находиться имя любого из них. Затем, в марте 1667 г. Илларион Дмитриевич Лопухин получает чин думного дворянина и в качестве такового вместе с боярином кн. Ю. А. Долгоруким возглавляет приказ Казанского дворца, а Алмаз (Ерофей) Иванович Иванов остается главой Посольского приказа до 10 марта 1667 г., затем отходит от дел и умирает 27 апреля 1669 г.78

Таким образом, если исходить из хронологии должностных перемещений Л. Лопухина и А. Иванова и практически одновременного оставления ими поста руководителя внешнеполитического ведомства, то остается непонятным, почему в уме подьячего, писавшего окончание статейного списка И. А. Францбекова, запечатлелось имя только второго из них, которое он подсознательно, по мнению составителя тома, и воспроизвел в кн. 2. Единственно возможной, но, наш взгляд, не очень вероятной причиной такой невольной описки могла бы послужить, вопреки П. И. Прудовскому, как раз ставшая известной в приказе смерть Алмаза Иванова, но тогда и появление статейного списка И. А. Францбекова в составе книги должно датировать не до 1669 г., а временем после апреля этого года. Следовательно, изложенные соображения свидетельствуют, как и ранее, скорее, о допущенной подьячим при переписывании текста из столбца в тетрадь ошибке.

Не свидетельствуют о конце 1660-х годов и приведенные самим же П. И. Прудовским данные о филигранях: первые пять тетрадей (л. 1-36 + два ненумерованных листа) написаны на бумаге с фили-

77 Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат... С. 132.

78 Там же. С. 79, 133, 243, 258; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975. С. 203, 299-300; Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России. С. 221, 322.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

77

гранью «голова шута» 1671-1672 гг. или 1674 г. (С. 9). Почему археограф никак не соотнес свои же собственные, касающиеся истории создания рукописи, наблюдения и не дал никаких объяснений имеющимся в них противоречиям, остается не совсем понятным.

В целом, приведенные П. И. Прудовским аргументы в пользу составления первой, основной, части посольской книги в конце 1660-х годов не представляются основательными, а главное, остается непонятной побудительная причина, подвигшая служителей Посольского приказа создать выборку «бранденбургских» сведений именно в этот период, так как, с очевидной для читателей надоедливостью повторим еще раз, никаких, насколько можно судить по отечественной историографии, поводов для обострения интереса к русско-бранденбургским связям после миссии В. Боуша, что отмечает и сам П. И. Пру-довский,79 не было.

Как видим, ограничение круга данных, используемых для датировки рукописи, только «бранденбургскими» сведениями, понимая под ними как собственно посольскую книгу с ее случайными описками, так и русско-бранденбургские связи 1650^660-х годов, не позволяет достаточно обоснованно определить начальную дату работы в Посольском приказе над этим источником. Расширим поэтому сферу интересов и в поисках искомого ответа обратимся к истории того учреждения, где составлялась бранденбургская книга и в опись документов которого она вошла.

Как известно, в 1670 г. был поднят «вопрос о новом генеральном описании архива Посольского приказа», которое началось около 26 июля 1670 г., когда им руководил боярин А. Л. Ордин-Нащокин, с передачи из Тайного приказа описи посольского архива 1626 г.80

79 «С 1660-х годов в русско-бранденбургском контакте, сколь бы эпизодическим он ни был, появляется новая тема — планы противодействия возобновившейся турецкой агрессии в Восточной Европе. Обеспокоенность российского правительства по этому поводу передавали и Кармихель в 1663 г., и Боуш в 1667. Однако на первый план переговорам (правка наша. — Л. Т.; в тексте: переговоров) по этому вопросу предстояло выйти только после захвата турками Каменца-Подольского в 1672 г.» (С. 517).

80 [Гальцов В. И.] Архив Посольского приказа в 1673 году. С. 7. За интересующий нас период в Посольском приказе были проведены две «частные» описи: в 1653 г. документы из ящика, принадлежавшего некогда убитому в 1648 г. думному дьяку На-зарию Ивановичу Чистого, при его передаче думному дьяку Л. Лопухину и в 1667 г. при передаче этого же ящика новому начальнику приказа А. Л. Ордину-Нащокину. Однако учитывать эти реестры, по-видимому, не стоит, так как, во-первых, нет никаких сведений о нахождении в ящике документов по не самому главному направлению внешнеполитических связей, а, во-вторых, в любом случае указанные годы никак не соответствуют хронологии блоков документов, входящих в бранденбургскую книгу.

78

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Каким именно образом (по видам документов или направлениям внешних связей) проходило описание внешнеполитических материалов на этом первом этапе неизвестно. Можно думать, исходя из затребованной описи 1626 г., о первоочередном проведении сверки имеющихся в наличии материалов с учтенными ранее. Делалось ли одновременно описание появившихся позднее этой даты документов и составление необходимых посольских книг или эта работа началась чуть более чем через полгода, со второй половины февраля 1671 г., с приходом нового главы Посольского приказа, сказать без проведения дополнительных исследований трудно. Поэтому в настоящее время нижнюю грань начала формирования бранденбургской книги стоит определить как не ранее 26 июля 1670 г. (строго формально, эта дата действительно относится к самому концу 1660-х годов, но не к 1668-1669 гг., как думает П. И. Прудовский).

Наше предположение подтверждает имеющаяся только на столбце с приездом Индрика Рифа, то есть первом столбце, материалы которого были помещены в посольскую книгу, помета «в книгу списан весь».81 Очевидно, что под «книгой» подразумевается опубликованная единица хранения, которая в это время и начала создаваться. Причем подьячий Андрей Иванов закончил работу над первыми пятью тетрадями, по-видимому, еще до завершения полной переписи «бранденбургских» столбцов, что и породило указанную помету, а работа над всеми другими, вошедшими в посольскую книгу, материалами, заняла по вполне понятным причинам гораздо большее время и закончилась уже после описи всех «столпов».

При этом имеется, как кажется, возможность понять причину присоединения к этому основному комплексу второй, дополнительной, части в виде разрозненных отпусков грамот и переводов, относящихся ко второй половине 1669 г. — осени 1671 г. Как уже отмечалось, менее чем через год после начала описания — 22 февраля 1671 г. — А. Л. Ордин-Нащокин был заменен на посту главы Посольского приказа думным дворянином Артамоном Сергеевичем Матвее-

О соотношении документов в описях Посольского приказа 1626 и 1673 годов см. также: Кистерев С. Н. 1) Документы русско-греческих связей в царствование Ивана IV в Описи Посольского приказа 1626 г. // Третьи чтения памяти профессора Николая Федоровича Каптерева (Москва, 26-27 октября 2005 г.). Материалы. М., 2005. С. 7-19; 2) Документы русско-греческих связей в царствование Ивана IV в описи Посольского приказа 1673 года // Социально-политическая история России: проблемы изучения и преподавания. Материалы региональной научно-практической конференции 31 марта — 1 апреля 2004 года, Тверь. Тверь, 2004. С. 52-59.

81 Опись архива Посольского приказа 1673 года. Ч. 1. С. 343. Эта помета воспроизведена Н. М. Рогожиным (Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 186), П. И. Прудовским не отмечена.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

79

вым.82 И через неделю после получения им новой должности появился царский указ от 1 марта 1671 г. о переписывании грамот и других внешнеполитических документов в отдельные книги: «179-го марта в 1 день великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец указал с того числа, как по ево, великого государя, указу велено во всяких делех государственной Посолской приказ ведать думному дворянину Арте-мону Сергеевичю Матвееву, розных государств посольские и послан-ничьи и гонецкие приезды и отпуски и о каких делех от великого государя в которое государство посланы будут грамоты, все то подлинно писать в книги по государствам порознь. Такъже и всякие приказные дела и из городов отписки и каковы будут посланы в го-роды государевы грамоты и по приказом памяти, писать в книги ж по тому ж все подлинно».83

Совершенно очевидно, что указанные выше документы текущих взаимоотношений (переписки) царя Алексея Михайловича и курфюрста Фридриха-Вильгельма, хранившиеся, насколько можно судить, отдельно и входившие в состав отдельных же столбцов, были подсоединены к книге в период после 29 октября 1671 г. во исполнение именно этого указа.84 Поэтому нет никакой нужды довольно натянуто объяснять эту, по признанию самого П. И. Прудовского, выбивающуюся из общей «схемы» переписку каким-то «открытым финалом» «для перехода к планируемой (интересно, кем? и откуда

82 [Гальцов В. И.] Архив Посольского приказа в 1673 году. С. 7; Рогожин Н. М. 1) У государевых дел быть указано- С. 156-204; 2) Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 39, 43, 49 и др.; Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат— С. 133; Бушкович Пол. Петр Великий. С. 57-61; и др.

83 РГАДА. Ф. 138. Оп. 1. 1671 г. № 40. Л. 1.

84 В настоящее время беловик перевода (вместе с его черновиком) одной из грамот — курфюрста Фридриха-Вильгельма от 23 августа 1669 г. — представляет собой отдельную единицу хранения (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1669 г. № 1), а остальные семь собраны в единый на сегодняшний момент столбец (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1671 г. № 1). Однако понять, был ли сформирован этот столбец (что, на наш взгляд, сомнительно) действительно в XVII в. или он возник благодаря разрушительной для делопроизводства Посольского приказа деятельности архивистов второй половины XVIII в. во время так называемой архивной «реформы» (подробнее см.: Тимошина Л. А. Опись архива Посольского приказа 1673 г. и «Реестры греческим делам» конца XVIII — начала XIX в. // Каптеревские чтения. Сборник статей. Вып. 7. М., 2009. С. 210-233), по тексту посольской книги, разумеется, невозможно, и этот вопрос нуждается в дополнительном изучении. Впрочем, в любом случае, описание разрозненно хранящихся грамот происходило, по всей вероятности, позднее, чем столбцов. В связи с этим хочется пожелать, чтобы в дальнейшем при публикации «столбцовых» документов по истории русско-бранденбургских связей археографы, по возможности, выясняли соотношение существующих в настоящее время единиц хранения со столбцами XVII в.

80

Вестник «Альянс-Архео» № 5

археограф почерпнул эти сведения?) следующей книге», где должны были бы содержаться документы «нового посольства» (С. 525).

Таким образом, хронологические рамки формирования опубликованной П. И. Прудовским бранденбургской книги определяются как не ранее 26 июля 1670 г. — не позднее 31 августа 1673 г.

Понятно, что столь широкие даты определяют появление не только бранденбургской, но и любой другой посольской книги, созданной во время проведения описания 1670-1673 гг.,85 и их сужение применительно к конкретной рукописи требует детальной проработки мельчайших деталей работы подьячих с одновременным выяснением нюансов внешнеполитических отношений, что никак не входит в нашу задачу, поэтому ограничимся самыми общими и поверхностными наблюдениями.

Прежде всего, стоит заметить, что всю работу, распределявшуюся между разными лицами в соответствии с формой хранения документов в виде отдельных столбцов, а не с ориентацией на их содержание, о чем свидетельствует деление материалов поездок И. А. Францбе-кова и В. Боуша, выполнили две группы подьячих. Сначала Андрею Иванову, трудившемуся над I блоком материалов (приезды Индрика Рифа, Адама Шуберта, Юноса Казимира и отправление И. А. Франц-бекова и М. Львова), помогали подьячие, обладавшие почерками II и IV (статейный список Францбекова-Львова, II блок). Затем вместе с А. Ивановым, переписывавшим приезд Я. Борнтина и отправление В. Боуша (III блок), работал бывший псковский подьячий Иван Волков, занимавшийся статейным списком В. Боуша (IV блок). Выскажем поэтому предположение, что Андрей Иванов, руке которого принадлежала большая часть текста будущей кн. 2., если формально и не возглавлял эту работу, то, несомненно, был главным исполнителем, а трое других подьячих были у него на подхвате. В целом же, создание I-II и III-IV блоков шло последовательно друг за другом и характеризовалось совершенно одинаковым методом организации работы: наиболее опытный подьячий занимался самым трудным делом — «творческим», то есть с элементами сокращения и редактирования, переписыванием/переносом документов из столбцов в книгу (дела о прибытии или отправлении послов и посланников), а его менее квалифицированные в силу возраста или срока работы в Посоль-

85 К сожалению, ни В. И. Гальцов, ни Н. М. Рогожин не приводят точных количественных сведений о числе книг, созданных во время проведения именно этого описания. Впрочем, обращение только к самому тексту описи 1673 г. или к другим учетным материалам делает такую задачу (если она и ставилась авторами) невыполнимой, и для выяснения времени формирования той или иной рукописи требуется отдельное рассмотрение каждой конкретной посольской книги.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

81

ском приказе помощники занимались копированием не требующих внешнего вмешательства материалов (статейных списков).

Правда, не совсем понятным остается время написания первоначальной, без последующих дополнений, росписи содержания бранденбургской книги и ее заголовка, принадлежащие первая — безусловно, второй — с большой долей вероятности, руке Андрея Иванова, что еще раз подчеркивает его главенствующее положение при создании рукописи. Здесь возможны два варианта: после завершения всей работы по переписыванию материалов столбцов или до ее начала. На наш взгляд, второй вариант, когда А. Иванов сначала на маленькой, 4-листовой тетради написал заголовок книги и ее содержание, а затем, по мере изготовления, стал подкладывать к ней тетради I блока, выглядит предпочтительнее, так как хорошо объясняет отсутствие загрязнений на первом листе нумерованной, 1-ой, тетради. Помимо этого, составление росписи содержания имело смысл именно на начальном этапе, когда следовало определить круг подлежащих обработке столбцов и, следовательно, общий объем работы, ее сроки и количество необходимых исполнителей. Сравнительный анализ других посольских книг, составленных в это время, позволит подтвердить или опровергнуть эту гипотезу.

Проведя кодикологический и палеографический анализ бранденбургской книги и выяснив тем самым время формирования рукописи, нельзя пройти мимо трех основных, с нашей точки зрения, неточностей (а в двух случаях — прямых ошибок) составителя тома.

Первое. На титульном листе издания находится заголовок: «Россия и Пруссия в середине XVII века. Т. 1. Посольская книга по связям России с Бранденбургско-Прусским государством 1649-1671 гг.». Получается, что археограф датирует составление бранденбургской посольской книги на самом главном, определяющем «лицо» всего издания, месте более чем 30-летним периодом, несмотря на то, что и в предисловии, и в статье сам же П. И. Прудовский указывает (справедливо или нет, это уже второй вопрос) совсем иные хронологические рамки. Причина такого кардинальнейшего для тома в целом просчета состоит в недостаточном, на наш взгляд, понимании двух вещей: единым и единственным публикуемым историческим источником — документом — является сама бранденбургская посольская книга, сформированная конкретными лицами в точно установленном учреждении в указанный период, а не множество входящих в нее отдельных материалов. Иначе говоря, необходимо совершенно точно различать датировку рукописи и хронологию описываемых в ней событий/входящих документов.86 А, между тем, со-

86 Такая же проблема стоит перед археографами, занимающимися, например, изданием таможенных книг, когда создание окончательного отчетного финансового

82

Вестник «Альянс-Архео» № 5

вершенно очевидно, что П. И. Прудовский, давая своей публикации такой заголовок, ориентировался на эти составляющие,87 на основании которых можно было бы изучать русско-бранденбургские связи, но не историю создания посольской книги, что требовалось от археографа в первую очередь. И, кстати, если обращать внимание на время создания входящих в кн. 2 документов, то почему бы не поставить начальной датой 1517 г., так как в ней имеется список с договора от 10 марта этого года московского великого князя Василия III с верховным магистром Немецкого ордена в Пруссии Альбрехтом?

Второе. Все изложенные выше палеографические и кодикологи-ческие наблюдения (не будем даже кратко повторять их) со всей очевидной для любого исследователя, занимающегося материалами приказного делопроизводства и не только ими, наглядностью показывают, что мы имеем дело с оригиналом бранденбургской книги, подготовленным в Посольском приказе в период после 26 июля 1670 г. и до 31 августа 1673 г. Поэтому утверждение археографа о том, что «публикуемая посольская книга сохранилась в единственном списке» (С. 8) выглядит не просто неудачным выражением, опиской и т. д., но неприкрытой демонстрацией откровенного непонимания имеющихся между этими видами документов различий.88 Впрочем, в при-

документа по хронологии заведомо не совпадает с описываемой в нем деятельностью таможенных голов и целовальников (см. заголовок на шмуцтитуле «Таможенная книга Великого Устюга головы Панкратия Харламова за 1634/35 г. 1636 г. после января 30 — ранее июля 20» // Таможенные книги Сухоно-Двинского пути XVII в. Вып. 1. СПб., 2013. С. 13).

87 Дату 1649 г. в посольской книге имеет только один документ: грамота курфюрста Фридриха-Вильгельма царю Алексею Михайловичу от 8 октября этого года (С. 50), которая, однако, была доставлена в Россию посланником Индриком Рифом не ранее февраля 1650 г., а переведена, по-видимому, в конце апреля — начале мая. Исходя, вероятно, из времени перевода, в названии тезисов, посвященных бранденбургской книге, П. И. Прудовский указывает чуть иную, но не становящуюся от этого правильной дату — «Посольская книга по связям России с Пруссией 1650-1671 гг.: принципы составления и цели создания». И здесь датировка в заголовке вступает в незамеченное автором противоречие с его же собственным, уже цитированным выше текстом о создании книги после 29 октября 1671 г. до 1673 г. (Там же. С. 435).

88 Честно признаться, в искусственно образованных из документов Посольского приказа фондах-коллекциях РГАДА («Сношения России с...») нам вообще не встречались списки посольских книг. Н. М. Рогожин в известном перечне внешнеполитической документации указывает наличие списка у одной из «польских» книг и более десятка копий со статейных списков русских послов в разные страны (Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 209-210, 167-170, 173 и др.). Однако, как представляется, детальное изучение каждого такого списка/копии может в дальнейшем изменить определение видовой принадлежности этих документов, которая, в отдельных случаях, кажется нам сомнительной.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

83

надлежащих перу П. И. Прудовского и уже много раз упоминавшихся тезисах слово «список» отсутствует. Значит ли это, что с течением времени исследователь продвинулся в своем источниковедческом изучении и понимании уже опубликованной им посольской книги и сам, сознательно, пусть и без необходимой, на наш взгляд, из-за принципиальной важности вопроса оговорки о неправильности предшествующего определения, или неосознанно исправил ошибку? Хочется верить, что так. Однако в отношении разбираемого издания вывод по-прежнему остается неутешительным: в момент подготовки публикации П. И. Прудовский не мог или не хотел углубляться в настоящее источниковедческое изучение посольской книги, в результате чего читатель получил том не только с совершенно неправильно указанными на титульном листе датами, но и определенным крайне некорректно видом источника, и никакие последующие работы, о которых другие исследователи могут просто не узнать, положения уже не исправят. И в этом отношении хотелось бы обратить внимание на работу не только самого археографа, но и рецензентов тома (см. оборот титульного листа) — Д. В. Лисейцева, не так давно подготовившего однотипный источник — английскую посольскую книгу,89 и К. А. Кочегарова, автора написанного на основании большого количества архивных документов исследования о взаимоотношениях России и Речи Посполитой в 1680-х годах.90 Каким образом эти более чем сомнительные положения прошли мимо их внимания, нам остается непонятным.

Третье. При изучении истории любой рукописи важнейшим является вопрос о целях ее создания. Разумеется, подобный вопрос встал и перед П. И. Прудовским, и хотя в сопроводительных материалах к тому эта проблема впрямую не указывается, два возможных варианта ответа, тем не менее, присутствуют. Первый, достаточно абстрактный, предваряет имеющуюся в томе исследовательскую статью об источниках посольской книги, чем, по-видимому, и объясняется его расплывчатость: «Как известно, посольские книги — это лишь вершина, венчающая массивы документации из архива Посольского приказа. В отличие от первичного столбцового делопроизводства, по своей функции фиксировавшего и организовывавшего настоящее,

Например, как может являться списком «польской» посольской книги «1671-1672 гг., в лист, 1036 л.», содержащей приезд посла Я. Гнинского, такого же формата книга, датируемая Н. М. Рогожиным теми же 1671-1672 гг., но состоящая из 869 л. (Там же. С. 209-210), и каковы были цели ее составления?

89 См. примеч. 2.

90 Кочегаров К. А. Речь Посполитая и Россия в 1680-1686 годах. Заключение договора о Вечном мире. М., 2008.

84

Вестник «Альянс-Архео» № 5

посольские книги имели функцию представления прошлого и организации знаний о нем» (С. 518).91 Затрудняемся сказать, подразумевал ли автор под понятием «вершина» не только количественные, но и качественные характеристики столбцов и книг, однако, как следует из дальнейшего текста статьи, витиеватые выражения «представление прошлого» и «организация знаний» расшифровываются очень просто — посольская книга была нужна для наведения справок о содержании дипломатических документов или о порядке проведения церемоний и величине выдаваемого жалованья. Поэтому «...в интересах посольских дьяков и подьячих было скопировать соответствующие документы в удобную для такой цели книгу» (С. 521).92

Не можем не заметить, что такие рассуждения представляют собой общее место в отечественной историографии: об элементарно-справочном характере посольских книг неоднократно писали Н. М. Рогожин и Д. В. Лисейцев.93 Проверим, насколько эти суждения подходят

91 Дословно и на том же месте, то есть в самом начале, повторено в тезисах (Пру-довский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией 1650-1671 гг. ... С. 435). Ср.: «Высшей и заключительной формой обобщения материалов, касавшихся внешнеполитических вопросов, являлись составлявшиеся в Посольском приказе книги» (Рогожин Н. М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 279).

92 И этот фрагмент текста статьи из тома полностью вошел в тезисы (Прудов-ский П. И. Посольская книга по связям России с Пруссией 1650-1671 гг. ... С. 435), что свидетельствует о неизменности позиции автора по данному вопросу.

93 Рогожин Н. М. 1) Посольские книги России. С. 161; 2) Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. С. 260; Лисейцев Д. В. Посольский приказ в эпоху Смуты. С. 299; Посольская книга по связям России с Англией. С. 27-28; и др. работы этих авторов. Неточно утверждение П. И. Прудовского о том, что «проблема делопроизводственного и источниковедческого контекста» посольских книг, а, проще говоря, выяснение соотношения конкретных документов в столбцах и книгах, была поставлена Д. В. Лисейцевым на примере опубликованной им английской книги. На самом деле, первым на этот источниковедческий вопрос обратил внимание Н. М. Рогожин, а Д. В. Лисейцев, по его же собственному признанию, следовал методике этого исследователя (Лисейцев Д. В. Посольский приказ в эпоху Смуты. С. 291: «Сопоставление (столбцов и книг. — Л. Т.) производится по методике, разработанной Н. М. Рогожиным»). В более хронологически позднем предисловии к публикации английской посольской книги, на которую ссылается П. И. Прудовский, прямого указания на методику Н. М. Рогожина нет, но косвенное признание ее использования наличествует: «При рассмотрении содержания книги и сопоставлении его с сохранившимся до настоящего времени столбцом Посольского приказа, посвященным посольству Дж. Меррика, обнаруживается их взаимосвязь. Таким образом, подтверждается сделанный Н. М. Рогожиным вывод о том, что первоисточником книг Посольского приказа выступали столбцы» (Посольская книга по связям России с Англией. С. 24-25). Подробнее о рассмотрении вопроса соотношения столбцов и книг в историографии см.: Тимошина Л. А. Столбцы и книги Посольского приказа: к вопросу о соотношении (на примере документов о визитах синайских

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

85

к опубликованной П. И. Прудовским бранденбургской посольской книге.

Если исходить из определенной П. И. Прудовским (конец 1660-х годов) или нами (после 26 июля 1670 г.) даты начала работы над рукописью (1,5-2-летний разрыв в данном случае не принципиален), то получается, что в течение 20-ти предшествующих лет сотрудники Посольского приказа при наведении справок о различных сторонах русско-бранденбургских отношений использовали столбцы, совершенно не задумываясь ни о каких-то возникающих неудобствах, ни о необходимости составления для облегчения повседневной работы некоей особой книги. В частности, во время приезда в Россию Е. Борн-тина в 1658 г. как прецеденты для выдачи жалованья в докладной выписи упомянуты приезды бранденбургских посланника Индрика Рифа (Генриха Райффа) в 158-м году, гонца Яна Гуслева в 165-м году, посланника Лазаря Кительмана в 164-м году и посла Юноса Казимира (Йонаса Казимира фон Эйленбурга) в 165-м году под Ригу (С. 177-180). Очевидно, что составленные не ранее 1668 г., даже если исходить из датировки П. И. Прудовского, блоки тетрадей посольской книги с приездами Индрика Рифа и Юноса Казимира никак не могли служить справочным материалом в 1658 г., а документы, связанные с визитами Яна Гуслева и Лазаря Кительмана, в посольской книге отсутствуют вообще, что снимает любую, самую гипотетическую (при более ранней датировке складывания блока I) возможность расценивать ее в качестве элементарного справочника.

Таким образом, говорить о простом справочном характере посольской книги для ее использования в текущей работе подьячими, а именно они делали практически не правившиеся вышестоящими лицами выписки из предшествующих дел, не приходится. Однако очевидно, что подбор материалов в кн. 2 не был случайным, а преследовал какую-то цель. П. И. Прудовский удачно обратил внимание на этот момент и попытался «проследить логику в выборе миссий для включения в Посольскую книгу» (С. 523). В результате, исследователь русско-бранденбургских отношений пришел к выводу, с которым мы склонны согласиться, что в нее вошли наиболее значимые с точки зрения поставленных задач или достигнутых результатов посольства. Для кого или в каких целях это было сделано?

П. И. Прудовский, отвечая на этот вопрос и приведя слова из наказа посланникам И. А. Францбекова и М. Львову о том, что в случае «нештатных» ситуаций, не предусмотренных полученной ими

монахов в 1682-1683 и 1687-1689 годах) // Каптеревские чтения. Сборник статей. Вып. 11. М., 2013. С. 124-131.

86

Вестник «Альянс-Архео» № 5

инструкцией, они должны действовать так, чтобы «государеву имени было к чести и к повышенью, а Московскому государству к доброй славе и похвале» (С. 127 и 525), приходит к еще одному, на этот раз не вызывающего одобрения, выводу: «Выбор материала для исследуемой посольской книги показывает, что ее составители действовали в рамках того же императива, оставляя только сюжеты, несущие в себе символически выгодные для Российского царства смыслы» (С. 525). Как представляется, в этом логически противоречивом суждении (если проводился столь специфический отбор, о каком справочном характере посольской книги вообще можно говорить?) причина и следствие поставлены с ног на голову. Вряд ли стоит с такой уверенностью полагать существование в умах приказных служителей некоего абстрактного «государственного» «императива», который влиял на составление посольской книги (посольские дьяки, как и И. Кант, были, конечно, достаточно умными людьми, чтобы объективно оценить значение тех или иных внешнеполитических контактов, но, прежде всего, они были людьми практическими). Включение в нее подобных материалов обусловливалось вовсе не стремлением во что бы то ни стало создать «положительный образ» Русского государства в документе для внутреннего употребления (кто еще, кроме служителей Посольского приказа, мог иметь к нему доступ?), хотя желание защитить репутацию своей страны у служилых людей, естественно, не могло не присутствовать. Гораздо целесообразнее обратить внимание на внешнеполитические реалии середины — третьей четверти XVII в. В 1650-1660-е годы на «бранденбургском» направлении были достигнуты определенные внешнеполитические успехи (и, заметим в скобках, успехи эти были отнюдь не «символическими»),94 которые, отразившись в материалах наиболее значимых посольств с той и другой стороны, попали в конце концов в посольскую книгу.

Казалось бы, опровергнуть наше суждение может отсутствие в бранденбургской посольской книге статейного списка дьяка Григория Карповича Богданова, посланного в 1656 г. к курфюрсту Фридриху-Вильгельму в связи с вопросом о правильности написания царского титула, то есть отчета о поездке, которая закончилась скандалом с взаимными обвинениями сторон в недостойном поведении. П. И. Пру-довский пишет: «...иногда это связывают со скандалом, разразившимся во время его (дьяка Г. Карпова. — Л. Т.) миссии» со ссылкой, без указания страниц, на работу Е. И. Кобзаревой «Отношения Рос-

94 Подробнее см.: Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655-1661 годах. М., 1998. С. 94, 95-97,168-171, 173, 191-194 и др.; Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (1655-1661 гг.). С. 30-32, 69-71, 106-109; и др.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

87

сии и Бранденбурга в 50-е годы XVII в.» (С. 522. Примеч. 8). Между тем, ни во вводной статье, ни в комментариях к опубликованным документам о причинах пропажи статейного списка и связи этого события с произошедшим между Фридрихом-Вильгельмом и Григорием Богдановым конфликтом Е. И. Кобзарева ничего не говорила, она просто кратко описала имевшее место столновение, причиной которого стал вопрос о том, кто первый должен был снять головной убор.95 Сам же П. И. Прудовский склонен связывать исчезновение статейного списка с уничтожением на границе России после эпидемии чумы 1654 г. поступавших из-за рубежа документов. По его мнению, подлинный статейный список был сожжен, а сделанная копия поступила не в Посольский приказ, а в приказ Тайных дел (С. 522). Однако в таком случае встает вопрос, каким же образом попали в Москву созданные также за рубежом отписка Г. Богданова из Митавы, грамоты курфюрста Фридриха-Вильгельма от 23 сентября 1656 г. царю Алексею Михайловичу и боярину Б. И. Морозову, привезенные посланником и опубликованные тем же П. И. Прудовским (С. 362-372)?

Поэтому, чтобы выяснить причины невключения в посольскую книгу если и не найденного до сего дня статейного списка, то хотя бы имеющихся в наличии других материалов о поездке Г. Богданова, необходимо учесть, что весь этот комплекс, находящийся сейчас в составе фонда-коллекции «Сношения России с Пруссией» (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 5), по описи 1673 г. среди бранденбургских столбцов не числился.96 И вполне допустимо предположить иное место хранения этих документов, тот же Тайный приказ, в описи которого, составленной после ликвидации учреждения в 1676 г., упоминается не только статейный список, но и отписки дьяка Григория Богданова.97 Следовательно, не исключено, что отсутствие материалов этой миссии в кн. 2 объясняется не стремлением скрыть неблаговидную ситуацию с участием русского должностного лица и не «эпидемиологическим», по выражению П. И. Прудовского, «фактором», а простой недоступностью в начале 1670-х годов этих документов для служителей Посольского приказа.98

95 Кобзарева Е. И. Отношения России и Бранденбурга в 50-е годы XVII в. С. 311, 339-340. Примеч. 24.

96 См.: Опись архива Посольского приказа 1673 г. Ч. 1. С. 343.

97 РИБ. Т. 21. СПб., 1907. С. 16. В дальнейшем было бы интересно задаться вопросом о причинах первоначального поступления этих и других внешнеполитических документов не в Посольский, а в Тайный приказ.

98 Стоит заметить, что по описи дел Тайного приказа 1676 г. там присутствовал и статейный список Ивана Францбекова и Матвея Львова, состоящий из восьми тетрадей «в десть» (РИБ. Т. 21. С. 10-11), который находится и в посольской книге,

88

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Наш же вариант ответа на вопрос о целях составления бранденбургской посольской книги также связан с вполне практическими, но несколько иной направленности потребностями. Вспомним еще раз указ от 1 марта 1671 г. о составлении посольских книг с учетом текущей документации по связям России с различными государствами. Насколько можно судить, исходя из совпадения дат начала действия документа и работы А. С. Матвеева во главе Посольского приказа, именно этот человек, только что возглавивший одно из важнейших государственных учреждений и как никто другой заинтересованный в быстрой возможности получения необходимых сведений в новом для него деле, и был инициатором распоряжения.99 Следовательно, допустимо думать, что и бранденбургская книга, содержащая в относительно сжатом виде материалы о важнейших дипломатических миссиях за почти 20-тилетний период, которые до этого представляли собой разрозненные столбцы 1650-1660-х годов,100 была составлена по инициативе А. С. Матвеева для информирования думного дворянина о наиболее важных событиях в области внешнеполитических связей России с Бранденбургом. А если это так, то начало

занимая там девять тетрадей, но в последней из них- только один лист (С. 137-170, л. 156-219) П. И. Прудовский не обратил внимания на этот факт, а между тем стоило бы провести текстологический анализ, чтобы убедиться, коль скоро археограф ставит перед собой такую задачу, что источником книги явился именно столбец, а не эти, не сохранившиеся/не найденные тетради.

99 Как известно, до февраля 1671 г. А. С. Матвеев участвовал в посольстве при подписании Переяславского договора 1654 г., в миссиях в Польшу, как полуполковник, а затем полковник московских стрельцов сопровождал приезжавших в Россию иноземцев, в частности, в 1666 г. — иерусалимского патриарха Паисия и антиохийского патриарха Макария, в 1669 г. возглавил Малоросийский приказ (Щепо-тьев Л. Ближний боярин Артамон Сергеевич Матвеев как культурный политический деятель XVII века (опыт исторической монографии). СПб., 1906. С. 23-107; Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 2. М., 1996. С. 327-328; Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат... С. 261; Бушко-вич Пол. Петр Великий. С. 54-69; и др.), то есть контакты с иностранными представителями, как и некоторый опыт управления государственным учреждением у него был, но, понятно, что масштабы работы во главе Посольского приказа требовали совершенно иного уровня знаний.

100 В отличие от материалов по связям с некоторыми другими государствами, где посольские книги к началу 1670-х годов уже имелись, «бранденбургское» направление было представлено только столбцами. Числящаяся в настоящее время под первым номером посольская книга (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. Кн. 1), в которой содержатся материалы о взаимоотношениях с магистром Тевтонского ордена и прусским герцогом Альбрехтом второй половины 1510-х годов, в описи 1673 г. не указана. Этот факт хорошо согласуется с наблюдением С. Н. Кистерева об отсутствии в этой же описи «греческой» посольской книги за 7026-7079 годы (Кистерев С. Н. Документы русско-греческих связей. С. 53), что позволяет говорить об ином, нежели Посольский приказ, местонахождении в этот момент уже двух «древнейших» посольских книг.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

89

работы над рукописью можно сдвинуть более чем на полгода и определить временем не ранее 21 февраля 1671 г. (назначение А. С. Матвеева на новую должность). Отсюда становится понятным и наличие красивого кожаного переплета, вряд ли уместного в повседневной работе подьячих, хотя полностью исключить возможность доступа к бранденбургской книге, помимо главы учреждения, высшего слоя приказных служителей, дьяков, было бы опрометчивым. Что же касается конкретных лиц, которые выбирали наиболее важные для русско-бранденбургских связей материалы, то определить в настоящее время их имена затруднительно.

Завершив рассмотрение трех основных частей публикации, обратимся к другим ее составным элементам, прежде всего, к сделанной П. И. Прудовским и предваряющей текст бранденбургской книги росписи содержания рукописи. Это описание включает в себя семь выделенных археографом частей кн. 2, к каждой из которых дается подокументная роспись содержания с необходимыми заголовками отдельных документов и поисковыми данными. Там, где это возможно, указывается «через абзац и одинарную жирную точку» столбцовый источник внесенного в посольскую книгу документа с архивным шифром, «если сохранились более отдаленные источники, на основе которых был составлен ближайший, они указываются через абзац и двойную точку» (С. 13).

В целом, принятая П. И. Прудовским система обозначений, несмотря на некоторую громоздкость ее изложения, достаточно удобна, а сам подход, когда археограф, бережно обращаясь с публикуемым источником, не допускает произвольного разрушения единства его текста введением массы не помогающих, а дезориентирующих читателя заголовков, можно только приветствовать. В свое время при публикации первой греческой книги так поступили С. М. Каштанов и Л. В. Столярова, поместив составленные ими весьма обширные заголовки, по своим объемам превосходящие подчас имеющиеся в книге «документы»,101 непосредственно в текст, что в совокупности с имеющимися под каждым из «документов» текстовыми комментариями (эти «археографические» элементы на печати были выделены курсивом) сделало для читателей вообще не очень понятным, чем же они все-таки пользуются — документом XVI в. или неким странным конгломератом. На негативные стороны такого подхода несколько лет назад обратил внимание С. Н. Кистерев и подробно разобрал их.102

101 Россия и греческий мир в XVI веке. С. 127-306 (особенно см.: С. 131, 136, 138, 144, 168 и др.).

102 Кистерев С. Н. Новое издание документов о России и греческом мире в XVI веке. С. 317-320.

90

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Мы не знаем, знаком ли П. И. Прудовский с этой публикацией и рецензией на нее (в библиографических ссылках ни того, ни другого нет), но тот факт, что составитель тома, сам ли, поняв неплодотворность такого способа публикации посольских книг, или прочитав критические замечания и согласившись с ними, не стал слепо копировать приемы работы пользующихся большой известностью предшественников, не может не вызвать искреннюю радость.

Однако более внимательное знакомство с подготовленной П. И. Пру-довским росписью содержания рукописи показывает, что совершенно правильный замысел выполнен не идеально и вызывает ряд замечаний:

а) Стремясь определить источники текста посольской книги, П. И. Прудовский путает два понятия: источник-«протограф», то есть тот документ столбца, текст которого был скопирован или перенесен в книгу с некоторыми стилистико-редакционными изменениями,103 и документ как источник сведений, но не собственно текста. Отсюда уже в самом начале росписи содержания можно столкнуться с такими фактами, как указание на «ближайший» и два «отдаленных» для

103 Отметим, что эта сторона работы подьячих привлекла мало внимания П. И. Пру-довского, который ограничился самым общим, имеющимся и у Н. М. Рогожина, и Д. В. Лисейцева, замечанием о том, что часть документов из столбцов копировалась в книгу «полностью и дословно», а у части «воспроизводилось лишь основное содержание» (С. 520), с последующим перечислением тех же самых, которые указывались и в работах предшественниками, видов документов первой (грамоты, протоколы бесед, росписи церемоний, съестных припасов и фуража) и второй (переписка с воеводами и другими должностными лицами) групп (С. 520-521, 436). Между тем, самый поверхностный текстологический анализ показывает, что такая, слишком общая группировка не выдерживает проверки практикой, то есть сравнением текстов из столбцов и книги. В частности, при перенесении в посольскую книгу записей церемоний аудиенций, которые, на взгляд П. И. Прудовского, попадали туда «полностью и дословно», подьячие естественным образом меняли время глаголов — с инфинитива на прошедшее, вместо личных местоимений употребляли существительные, заменяли предлоги и т. д. Сравним (курсивом выделены глагольные изменения): «А лошадь под него да под человека его послати з государевы конюшни. А дары нести и лошади вести перед ним стрелцом. А приехав в город, слести с лошади у посолской полаты и итти в посолскую полату и дожидатись вести в Посол-ском приказе» (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 29) и «А лошедь под посланца и под человека ево посылана з государевы конюшни. А дары несли и лошади вели перед посланцом в город (этих слов в столбце нет) стрелцы. А приехав в город, посланец (этого слова в столбце нет) ссел с лошади у Посолские полаты и шел в По-солскую полату и дожидался вести в Посолском приказе» (С. 45; Л. 9). Поэтому для выяснения точности передачи текстов столбцов по сравнению с книгой и понимания степени достоверности или, наоборот, вольного или невольного искажения текстов при переписывании необходимо детальное сравнение каждого документа, коль скоро археограф вообще затрагивает вопрос о формах воспроизведения.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

91

докладной выписи от 26 марта 1650 г. источника: первый, что соответствует действительности, — докладная выпись в соответствующем столбце (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 11-17), а вторые — памяти из Посольского приказа в приказы Большого прихода и в Новую четверть от 1 и 2 апреля 1650 г., следующие в столбце далее (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 18 и 19) (С. 14-15). Совершенно очевидно, что два последних «исполнительных» документа являются производными от первого, они отражают выполнение распоряжения Боярской думы о величине выдаваемого Андрею Рифу поденного корма и питья, составлены через 4-5 дней и никоим образом не могут являться любыми, пусть даже самыми «отдаленными» источниками текста докладной выписи. Наоборот, в них самих будут процитированы/из-ложены фрагменты докладной выписи или приговора Боярской думы. Точно так же в этом комплексе документов никак не нельзя расценивать как «отдаленные» источники для записи о приезде бранденбургского посланника и росписи данного ему «в стола место» корма в первом случае памяти в Стрелецкий приказ, а в приказы Большого дворца, Большого прихода и Новую четверть, во втором (С. 14-15). Подобные примеры есть и в других местах (С. 17, 19, 21, 22, 24 и др.).

Кроме того, не все документы, попавшие в посольскую книгу, снабжены указаниями на источники в виде листов соответствующих столбцов. И если в отношении материалов, связанных, например, с отправлением переводчика В. Боуша, где такие ссылки отсутствуют (С. 30, 33-34), П. И. Прудовский ищет и находит объяснение в ветхости столбцов (С. 521), то источники двух очень интересных и крайне необычных для бранденбургской книги документов обходятся археографом по какой-то причине полным молчанием. Речь идет о помещенных в конце подборки материалов о приезде посланника Индрика Рифа отписке двинского воеводы окольничего Ф. В. Бутурлина об отпуске 5000 четвертей хлеба англичанам Ивану Гебдону и Ивану Азборну и их расписке в получении оного (С. 17, 62-65). Трудно допустить, что составитель тома не заметил эти два документа, их чужеродность общему комплексу бросается в глаза, поэтому причина такого небрежения состоит, как нам кажется, в ином, в общем невнимании (к сожалению, уже не раз продемонстрированном выше) к любым сюжетам, не связанным напрямую с русско-бранденбургскими отношениями.

Что же касается двух отмеченных документов, то, чтобы не оставлять этот сюжет совсем уж без внимания, коль ему так «не повезло» в вышедшем издании, можно наметить несколько возможных вариантов их включения в посольскую книгу: 1. Эти документы изначально, в 1650 г., находились в столбце с приездом Индрика Рифа,

92

Вестник «Альянс-Архео» № 5

но потом из-за ветхости, деятельности архивистов второй половины XVIII в. или по другим каким-то причинам из столбца пропали; 2. Отписка двинского воеводы и расписка англичан были подсоединены к столбцу во время проведения учета документов Посольского приказа в 1670-1673 гг., а затем по тем же самым причинам из него исчезли; 3. Документы были специально включены именно в бранденбургскую книгу при ее составлении.

Не предлагая окончательного ответа, обратим внимание читателей на некоторые любопытные подробности. Прежде всего, в столбце с документами миссии Индрика Рифа в его настоящем виде (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2) этих документов нет. Далее, в конце расписки И. Гебдона и И. Азборна имеется указание «Подлинная отпись за руками положена в ящик с отписью аглинского посла к думному диаку Михаилу Волошенинову» (С. 65). И наконец, в описи Посольского приказа 1673 г. в описании содержимого дубового ящика «что бывал думных дьяков, а в нем дел по росписи думного дворянина Ивана Афанасьевича Гавренева да дьяка Микифора Демидова 162-го году» указано «...отпись в хлебе в 5000 четях за руками Ивана Азборна да Ивана Гебдона, запись помечена на листу: выдана, а отпись есть».104 Налицо тождество помещенной в бранденбургской книге расписки англичан с пометой и документа из описи 1673 г. Таким образом, можно твердо сказать, что до апреля 1653 г., когда думный дьяк Михаил Волошенинов перестал быть главой Посольского приказа, расписка англичан находилась у него и затем так и осталась в комплексе материалов «дубового ящика». Следовательно, ни в 1650 г. (дата визита Индрика Рифа), ни в 1673 г. этот документ в состав бранденбургского столбца не входил. А воеводская отписка обреталась все это время, скорее всего, среди документов Новгородской четверти, в ведении которой находился Двинской уезд и, не относясь напрямую к собственно «посольским» документам, в опись 1673 г. не попала. Однако, в связи с тем, что на протяжении всего этого периода, за исключением небольшого полугодового промежутка, судьи Посольского приказа возглавляли одновременно и Новгородскую четверть,105 «четвертные» документы, пусть и не подвергшиеся, судя по всему, особому переучету, были хорошо известны.

Таким образом, наиболее вероятным представляется третье предположение о специальном включении двух указанных документов «про англичан» именно в бранденбургскую посольскую книгу с совершенно понятным побудительным мотивом: в 1650 г. одна из вы-

104 Опись архива Посольского приказа 1673 года. Ч. 1. С. 472, 474.

105 Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат... С. 105.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

93

сказанных Индриком Рифом просьб состояла в разрешении купить в России и вывезти через тот же Архангельск довольно значительное, 40 000 четвертей, количество хлеба (С. 53, 452). Возможность продажи такого объема была русскими властями отклонена, но было разрешено купить те самые 5000 четвертей, о которых идет речь в столбце. В результате, сначала из-за разногласий в цене, затем — из-за окончания навигации и опоздания с вывозом уже ставшего доступным для покупки хлеба — сделка не состоялась (С. 452). Однако при позднейшем разборе материалов Посольского приказа и обнаружении среди них документов об очень близкой и хронологически, и по объему партии зерна, но при этом успешной торговой операции с представителями другого государства, данные материалы, как содержащие дополнительную сравнительную информацию, которая могла быть полезна новому руководителю приказа при решении подобных вопросов в будущем, были включены в книгу.

б) Довольно много неточностей встречается в приводимых П. И. Пру-довским датировках. Прежде всего, нельзя не заметить отсутствие дат у некоторых документов в тех случаях, когда определение времени их создания вполне возможно. Так, не имеющая даты роспись поденного корма и питья посланнику Я. Борнтину (С. 26), составленная во исполнение царского указа от 23 января 1658 г., естественным образом датируется как «1658 г. не ранее января 23», еще одна роспись «в стола место» корма, который следовал ему же на отпуске по времени отпускной аудиенции 20 февраля 1658 г. — «1658 г. не ранее февраля 20». Отсутствуют даты в докладной выписи о жалованье посланных в Бранденбург переводчика В. Боуша и подьячего С. Лисовского и в росписи отправленных с ними помин-ков для курфюрста Фридриха-Вильгельма и Богуслава Радзивилла (С. 29-30), несмотря на наличие в тексте первого документа указания на помету думного дьяка Герасима Дохтурова от 13 мая 1667 г. (С. 218), что позволяет определить время составления двух документов как «1667 г. не позднее мая 13» и «1667 г. не ранее мая 13», соответственно.

В других подобных же конструкциях — докладная выпись — помета думного дьяка — роспись жалованья — датировки на основании распоряжения высшего должностного лица хотя и наличествуют, но вызывают сомнения. Приведем два примера. Дата написания докладной выписи о поденном корме и питье посланнику И. Рифу определена археографом как «1650 г. марта 26» (С. 14), очевидно, на основании имеющегося в конце текста: «На сей выписке помета думного диака Михаила Волошенинова такова: 158-го марта в 27106 день

106 На самом деле, «26» (см. выше таблицу исправлений ошибочно воспроизведенных цифр).

94

Вестник «Альянс-Архео» № 5

бояре, слушав сей выписки, указали...» (С. 45). Сразу же хочется спросить, где доказательства того, что выпись была подготовлена приказными служителями именно в день доклада, а не, например, накануне? Если у П. И. Прудовского были какие-то дополнительные соображения, позволяющие ему с уверенностью говорить именно о 26 марта, например, время приезда в Москву бранденбургского посланника или ответ на очень интересный вопрос о соотношении дат заседаний Боярской думы в ее полном или более узком составе с подготовленными для заслушивания приказными документами, то это следовало бы специально оговорить.

Кстати, по поводу докладных выписей надо сделать небольшую ремарку. Строго говоря, в столбцах докладная выпись и вынесенный (главой Посольского приказа, членами Боярской думы, царем) на ее основании приговор/указ, который мог быть зафиксирован, в зависимости от склонностей пишущего, как в конце выписи, так и по лицевым или оборотным склейкам ее листов, являются двумя различными документами со своими собственными (при публикации) заголовками и отдельными датами. Однако процитированное указание на помету думного дьяка Михаила Волошенинова соединяет эти документы в посольской книге в одно целое, что, по-видимому, является особенностью данного вида источника.107 Поэтому при росписи содержания посольских книг вряд ли целесообразно столь строго формально делить эти документы, коль скоро сами приказные служители объединяли докладные выписи с приговорами, но в составленных археографом заголовках стоило бы, во избежание утраты сведений о включенных в книги документах столбцов, указывать наличие приговоров, а при определении даты ориентироваться на время составления последних, например: 1650 г. не позднее марта 27. Докладная выпись о поденном корме и питье для посланника Индрика (Андрея) Рифа с приговором Боярской думы.

Точно так же, исходя из пометы думного дьяка Алмаза Иванова о царском указе от 23 января 1658 г. (С. 181), следует датировать докладную выпись о выдаче поденного корма и питья посланнику Я. Борнтину, безоговорочно определенную П. И. Прудовским «1658 г. января 23» (С. 26), как «1658 г. не позднее января 23», а следующую за ней и вообще не имеющую даты роспись поденного корма тому же Я. Борнтину как «1658 г. не ранее января 23». На наш взгляд, введение в даты заголовков ограничительных хронологических определений «не позднее» или «не ранее», в зависимости от кон-

107 О ценности подобных указаний для точного определения внепалеографическими методами имен писцов таких указов/приговоров подробнее см.: Тимошина Л. А. Столбцы и книги Посольского приказа... С. 139-141.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

95

текста, было бы весьма полезно и гораздо точнее указывало бы даты составления документов.

Впрочем, это не единственная претензия. Еще труднее принять датировку документов, обозначаемых в росписи содержания, подготовленной П. И. Прудовским, как «переводы»: «1655 г., декабря 17. — Перевод грамоты Генеральных Штатов Соединенных Нидерландов царю А. М. ...» (С. 20), «1657 г., октября 9 н. ст. — Перевод грамоты курфюрста Ф.-В. к царю А. М. ...» (С. 26), «1657 г., октября 9 н. ст. — Перевод второй грамоты курфюрста Ф.-В. к царю А. М. ...» (С. 27) и др. Между тем, в преамбуле первого документа указано, что грамота была подана окольничему С. Л. Стрешневу послом «Юносом Казимером» (бароном И. К. фон Эйленбургом) только 3 сентября 1656 г. (С. 102; Л. 99). Конечно, можно допустить почти невероятное — И. К. фон Эйленбург предоставил русской стороне одновременно и оригинал грамоты, и ее русский перевод, но и такой вариант никак не позволяет предположить, что перевод был сделан в Генеральных Штатах сразу же в день написания грамоты. Не просто неточна, но прямо ошибочна дата еще одного заголовка: «1656 г. июля 10 н. ст.108 — Перевод грамоты бранденбургского курфюрста Ф.-В. царю А. М.109 полномочной Эйленбургу» (С. 21). Однако при обращении к тексту документа (С. 104-105) неожиданно выясняется, что 10 июля эта грамота была еще только написана в Королевце (Кенигсберге), 4 сентября доставлена приставом Василием Лихачевым в посольский шатер (дело происходило в ставке под Ригой) думному дьяку Лариону Лопухину, а когда был сделан ее перевод, в тот же день или чуть позднее, точно установить не представляется возможным. 17 декабря 1655 г. датируется не перевод (С. 20-21), а время написания грамоты Генеральных Штатов царю Алексею Михайловичу, поданной тому же Лариону Лопухину 3 сентября 1656 г. Поэтому П. И. Пру-довскому, чтобы до такой степени не дезориентировать читателей, стоило бы сделать очень простую и совершенно обычную в археографии вещь: в первом слове заголовка давать основное название документа — «грамота», предварив его соответствующей датой, а в конце заголовка указать разновидность — «перевод» (или черновик, отпуск, список и т. д.), например: «1656 г. июля 10. Полномочная грамота бранденбургского курфюрста Фридриха-Вильгельма послу Йонасу Казимиру фон Эйленбургу, отправленному к царю Алексею Михай-

108 Отдельные, имеющиеся в заголовках указания на «новый стиль» при отсутствии необходимых пояснений археографа, мы оставляем без комментариев, тем более, что подобные отметки в других иноязычных грамотах отсутствуют (см., например, грамоту Генеральных штатов от 17 декабря 1655 г. (С. 20-21)).

109 Сокращенное написание имен двух правящих особо оговорено в предисловии.

96

Вестник «Альянс-Архео» № 5

ловичу. Перевод» (редакция заголовка наша. — Л. Т.); «1655 г. декабря 17. — Грамота Генеральных Штатов Соединенных Нидерландов царю Алексею Михайловичу ... Перевод». Таким образом, можно было бы вообще снять весьма щекотливый вопрос о датах переводов, а читатель, не давший себе труда сравнить «авторские» заглавия П. И. Прудовского с текстом посольской книги, получил бы шанс избежать возможных неточностей при ссылках только на заголовки.

в) Оставляет желать лучшего определение вида документа, а иногда — и раскрытие его содержания. Помимо приведенного выше примера с полномочной грамотой барону Эйленбургу, обратим внимание и на такой заголовок, как «Проезжая грамота царя А. М. воеводам и приказным людям от Москвы до Новгорода по городам о даче Райффу подвод и провожатых» (С. 17). Если буквально понимать текст, то получается, что эта самая грамота была дана воеводам и приказным людям, а отнюдь не бранденбургскому посланнику. Впрочем, в других случаях таких нелепостей нет: «Проезжая грамота по государствам И. А. Францбекову и М. Львову.» (С. 22).

Не может использоваться как название документа и слово «церемониал» («Церемониал прощального приема» — заголовок документа на с. 22), которое обозначает распорядок проведения какого-либо действия, церемонии. Правильным вариантом будет употребляемый П. И. Прудовским в других случаях заголовок «Запись о церемониале.» (С. 22; точнее — «Запись церемониала.»). По той же самой причине неприемлемо как название документа «Разговор дьяка Е. Юрьева с посланником» (С. 26), гораздо более удачен используемый археографом в других местах термин «протокол» (С. 27, 28).

Неточности при изложении содержания документов очевидны, в частности, из заголовка «Указная грамота царя А. М. псковскому воеводе Д. С. Велико-Гагину проведывать о В. Боуше и принять меры для его встречи и препровождения в Москву» (С. 31). На самом же деле, в этой грамоте псковским властям предписывается написать архимандриту Печерского монастыря, чтобы он велел крестьянам «проведывать» о приезде В. Боуша в Новый городок (Нейгау-зен), и как только они узнают об этом событии, дать переводчику-посланнику подводы и ехать с ним до Пскова. В обязанность же псковского воеводы входило только предоставление подвод и отправление В. Боуша из Пскова до Москвы.

г) К сожалению, в росписи содержания посольской книги, которая в подобного рода публикациях представляет собой элемент научносправочного аппарата, что требует максимально возможной точности, выверенности и единообразия всех компонентов, явно ощущается недостаток редакторской/корректорской работы, что наиболее ярко проявляется в ряде моментов. Во-первых, в отсутствии унификации

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

97

написания имен: если в приездах Генриха Райффа, Адама Шуберта и Йонаса Казимира фон Эйленбурга110 в заголовке первого документа комплекса они приводятся полностью, а в последующих — только фамилии, то затем, в заголовках документов визита Фридриха Иоахима фон Борнтина бранденбургский посланник обозначается по-разному — «Ф. И. фон Борнтин» (не только в первом заголовке, но и далее) и «Борнтин» (С. 24-29), то же самое относится и к русскому посланнику, переводчику В. Боушу, фамилия которого совершенно произвольно воспроизводится то с именем-инициалом, то без оного (С. 29-33). Во-вторых, в отмеченном выше отсутствии единообразия заголовков. В-третьих, и это самое печальное, в наличии довольно многочисленных опечаток: «1656» год вместо «1650» в приезде Генриха Райффа февраля — июня 1650 г. (С. 14), «л. 35 об.» вместо «л. 36» в общем заголовке о приезде Генриха Райффа (С. 14) и в указании листов последнего документа этого комплекса (С. 17), «л. 37 об.» вместо «л. 37» в общем заголовке о гонце Адаме Шуберте (С. 17), «л. 47» вместо «л. 47 об.» при указании листов с записью церемонии прощального приема А. Шуберта царем (С. 18), «л. 304 об.» вместо «л. 303-304 об.» при указании листов грамоты псковскому воеводе окольничему кн. Д. С. Велико-Гагину и дьяку Л. Пашину (Л. 30). Возможно, имеются и другие опечатки такого же рода, всю подготовленную П. И. Прудовским роспись с текстом книги мы, разумеется, не сличали.

Как итог, приходится констатировать присущую росписи содержания книги двойственность: составленный П. И. Прудовским и вынесенный за рамки публикуемого текста перечень входящих в посольскую книгу документов являет собой в этом отношении, безусловно, шаг вперед,111 однако по уровню археографо-редакторской подготовки — два или сколько-то еще (на усмотрение читателя) шага назад, если вести отсчет от многочисленных перечней или заголовков к актовым публикациям, подготовленных в том числе и сотрудниками РГАДА.

Еще одной структурной частью рассматриваемого тома являются «Дополнения к посольской книге по связям России с Бранденбургско-Прусским государством 1649-1671 гг.», занимающие около

110 Как представляется, в общих заголовках этих миссий следовало бы давать в скобках и русский приказной вариант их имен и фамилий.

111 В «ногайской» книге имеется также вынесенное в предисловие своеобразное «оглавление» — перечень приездов, но без росписи по отдельным документам (Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой (1551-1561 гг.). С. 20-29. В «английских» посольских книгах отдельные документы не выделяются.

98

Вестник «Альянс-Архео» № 5

107 страниц, то есть чуть менее 20% всего объема тома (С. 339-446). Сразу скажем, что такой «привесок» к публикуемому единому историческому источнику — бранденбургской посольской книге — кажется нам весьма странным и вряд ли необходимым: какие еще особые добавления требуются с археографической точки зрения опубликованному полностью документу? Черновик? Но он является точно таким же самоценным и самодостаточным источником, а во многих случаях — информационно и более емким, чем подготовленный на его основе беловой вариант, и заслуживает поэтому такой же чести быть опубликованным самостоятельно.112

Чем же руководствовался П. И. Прудовский при включении в том этой части? Основания были изложены археографом в кратком предисловии к «Дополнениям»: «В нижеследующем перечне учтены все документы, не вошедшие в Посольскую книгу, из дел, которые дьяки (откуда такая уверенность, не подкрепленная никакими конкретными наблюдениями, остается непонятным. — Л. Т.) Посольского приказа положили в ее основу. Таким образом, читатель может составить себе представление, каким образом происходила отбраковка материалов, по какой-либо причине не подходивших для перенесения в книжную форму. ...Однако в случаях, когда в бумагах находятся существенные дополнения к данным Посольской книги, после заголовка приводятся их тексты, иногда в выдержках (тогда пропущенные места помечены угловыми скобками), но преимущественно полностью. Другой категорией документов, включенных в перечень, являются иноязычные оригиналы, переводы которых мы находим в Посольской книге. Их тексты публикуются полностью. Наконец, также с приведением полных текстов в перечне помещен ряд документов из иных архивных комплексов, без которых сведения о событиях, упоминаемых в делах о прусских посольствах, были бы неполны» (С. 341).

Из этой пространной по необходимости, для точного воспроизведения позиции П. И. Прудовского, цитаты явствует, что основную цель публикатор видел в дополнении содержания посольской книги, но не в обнародовании неких, пусть и гипотетических, материалов, полезных для уяснения истории создания и бытования рукописи. Иначе говоря, и в этом случае нет четкого понимания, а, соответственно, и разграничения двух видов работ — собственно археографи-

112 Примером такой публикации служат беловой и черновой экземпляры таможенной книги Великих Лук 1671 г. ноября 1 — 1672 г. августа 31: Таможенные книги города Великие Луки 1669-1676 гг. / Подгот. к печати А. В. Юрасов. М., 1999. С. 97-208.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги-

99

ческой, направленной на публикацию и, по возможности, источниковедческое исследование избранного памятника, и «общеисторической», когда основным объектом внимания становится изучение, с большей или меньшей полнотой, на основе почерпнутых из источника/источ-ников сведений тех или иных конкретных событий или явлений. Смешивать эти совершенно разные задачи, которые требуют для своего выполнения не одинаковых подходов и методов работы, под одной обложкой представляется малопродуктивным для археографов и не слишком полезным для читателей. А в сочетании с выборочной, по типу «хрестоматии», публикацией некоторых, по субъективному выбору составителя тома, документов и, тем более, отдельных их фрагментов (к счастью, такой подход, принципиальным противником которого мы являемся, находит в последнее время все меньше и меньше сторонников) подготовленные П. И. Прудовским «Дополнения» вообще, на наш взгляд, не заслуживали бы особого внимания, но и просто пройти мимо этой составляющей издания вряд ли правильно. Поэтому кратко остановимся на том, насколько же П. И. Прудовскому удалось выполнить поставленные им же самим задачи.

1. Получить представление об «отбраковке» материала, то есть о побудительных мотивах и механизме работы приказных служителей, их образе действий на основании «перечня» нельзя, можно только выяснить «статическую» номенклатуру включенных в посольскую книгу и отсутствующих в ней документов. К тому же, избранный П. И. Прудовским способ сравнения столбцов и книг, когда листы вошедших так или иначе в книгу «столбцовых» документов указаны в росписи содержания (С. 14-35), а отсутствующих в ней, причем вперемешку с обрывками текстов, — в расположенных 300-ми страницами далее «Дополнениях», кажется крайне неудачным. В результате, читатель не только не имеет четкого представления о целостной структуре столбцов, но и для поиска интересующих его сведений о конкретных документах вынужден постоянно листать весь том. Гораздо более наглядным было бы сведение всех данных в единые таблицы с последовательным указанием листов столбцов и посольской книги и соответствующими отметками о включенных и не вошедших в нее документах, так, как это сделал, например, А. Г. Гуськов при сопоставлении одного из «имперских» столбцов и соответствующей посольской книги.113

113 Гуськов А. Г. Великое посольство Петра I. С. 136-139; см. также (на примере «греческих» столбцов и книг): Тимошина Л. А. Столбцы и книги Посольского приказа- С. 149-151.

100

Вестник «Альянс-Архео» № 5

2. Ставящееся во главу угла приращение «сведений о событиях» представлено в «Дополнениях» иноязычными материалами — грамотами курфюрста Фридриха-Вильгельма царю Алексею Михайловичу (№ 1, 32, 35, 56, 57), хранящимися в ф. 74 «Сношения России с Пруссией» (Оп. 2), и русскоязычными документами или комплексами материалов из других, помимо этого, фондов-коллекций РГАДА. Не стоит, разумеется, доказывать, что публикация «входящих» грамот, написанных на иностранных языках, лицами, которые этими языками хорошо владеют, более чем полезна как с чисто практической точки зрения (адекватно воспринять иноязычной текст, набранный современным типографским шрифтом, может гораздо большее число исследователей), так и для изучения истории приказного делопроизводства в качестве исходного материала для текстологических сравнений с целью определения точности перевода, степени «редакторского» вмешательства посольских дьяков или подьячих, всего того, что и характеризует индивидуальные особенности восприятия и, главное, реальную форму представления таких документов вышестоящим лицам или органам власти.

Вместе с тем, следует помнить, что такую работу целесообразно проводить с первоисточниками, то есть с оригиналами русских переводов, а еще лучше — с их находящимися в столбцах черновиками, а не с их вторичными отображениями в посольских книгах. В противном случае, читателю сначала придется сверить текст перевода из посольской книги с аналогичным из столбца, чтобы убедиться в их идентичности, и только потом привлекать иноязычный источник, то есть проделать двойную работу. Поэтому публикация текстов грамот Фридриха-Вильгельма в бранденбургской книге если и не совсем бесполезна, то и не вполне оправданна.

Другое дело, когда иностранные грамоты публиковались бы вместе со столбцами о приездах тех людей, которые и доставили эти документы в Русское государство, тогда мы имели бы идеальное и с источниковедческой, и с содержательной стороны издание. Сейчас же в «столбцовой» археографии, как правило, отсутствуют иноязычные тексты, а в «актовой» присутствуют, чаще всего, только зарубежные грамоты, без воспроизведения всего комплекса сопровождающих их материалов, в лучшем случае — имеются их приказные или современные переводы. Положение печальное, но, хочется верить, поправимое благодаря работе, в частности, того же П. И. Прудовского, который в комплексе столбцовых материалов об отправлении дьяка Г. Богданова (№ 23-31) опубликовал оригиналы грамот курфюрста Фридриха-Вильгельма царю Алексею Михайловичу и боярину Б. И. Морозову (№ 27, 28), переводы которых находятся в столбце. Правда,

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

101

при более чем похвальной идее — представить оба варианта текста одного и того же акта — методически ее реализация, на наш взгляд, неверна: находящиеся сейчас в составе фонда-коллекции «Сношения России с Пруссией» (Ф. 74. Оп. 2. № 10, 11) и хранившиеся в XVII в. отдельно грамоты,114 написанные на александрийских листах бумаги, вставлены П. И. Прудовским прямо в текст столбца (Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 5). Тем самым, археограф своей рукой разрушил публикуемый им единый, сложившийся в Посольском приказе, исторический источник, дело об отъезде в Бранденбург московского дьяка, вольно (то есть совершенно сознательно, что трудно понять и оправдать) или невольно (просто не подумав) включив туда инородные с делопроизводственной точки зрения, хотя и относящиеся к этому комплексу по содержанию, документы.

Более того, не знакомясь de visu с указанным столбцом (Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 5), мы беремся утверждать, что и его внутренняя структура была грубо нарушена. Нетрудно заметить, что опубликованные П. И. Прудовским документы расположены строго по хронологии, охватывая период с 6 по 29 сентября 1656 г. Однако листы столбца, опубликованного, кстати, не полностью, при этом идут вперемешку — л. 3-4, 1-2, 5-22, 42-46, 32-36, 23-31, 47-48, 58-59, а возможная плохая сохранность, повлекшая за собой их путаницу в XVII-XVIII вв. или позднее, не оговорена и никак не следует ни из текстов, ни из примечаний к ним.

Стоит напомнить, что в приказном делопроизводстве в любых, более или менее сложных по составу делах, а дела об отправлении послов или посланников относятся именно к таковым, действительно был принят хронологический принцип расположения документов. Но эта хронологическая последовательность (при условии, что мы имеем дело с аутентичными столбцами XVII в., не подвергшимися последующим искажениям) не являлась прямолинейной: поступавшие в приказ со стороны материалы (привезенные иностранные грамоты, комплексы документов местных учреждений и т. д.) включались в столбец в соответствии с датой сопроводительного документа, то есть того документа, к которому они были непосредственно приложены, а не с опорой на их собственные датировки, приходившиеся, естественно, на более ранний период. Для наглядности представим расположение документов в столбце (по указаниям листов в легендах в «Дополнениях»; названия документов даются в сокращении) и в публикации П. И. Прудовского в виде таблицы:

114 Опись архива Посольского приказа 1673 г. Ч. 1. С. 344.

102

Вестник «Альянс-Архео» № 5

Таблица 3

РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1656 г. № 5 Дополнения (№ 23-32)

1. Л. 1-2 — 1656 г. августа 6. — Проезжая грамота Г. К. Богданову Л. 3-4 — 1656 г. августа 6. — Грамота царя Алексея Михайловича курляндскому герцогу Якобу о пропуске Г. К. Богданова (№ 23)

2. Л. 3-4 — 1656 г. августа 6. — Грамота царя Алексея Михайловича курляндскому герцогу Якобу о пропуске Г. К. Богданова Л. 1-2 — 1656 г. августа 6. — Проезжая грамота Г. К. Богданову (№ 24)

3. Л. 5-22 — 1656 г. августа 7. — Посольский наказ Г. К. Богданову Л. 5-22 — 1656 г. августа 7. — Посольский наказ Г. К. Богданову (№ 25)

4. Л. 23-31 — 1656 г. сентября 28. — Расспросные речи Г. К. Богданова о переговорах с курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом Л. 42-46 — 1656 г. [августа 6115]. — Отписка Г. К. Богданова о переговорах с курляндским канцлером М. фон Фель-керзамом (№ 26)

5. Л. 32-36 — 1656 г. октябрь116. — Перевод грамоты курфюрста Фридриха-Вильгельма Л. 32-36 — 1656 г. сентября 23117. — Перевод грамоты курфюрста Фридриха-Вильгельма (№ 27)

6. Л. 37-41 — в публикации П. И. Пру-довского отсутствуют (в состав столбца не входит) — 1656 г. сентября 23 — Грамота курфюрста Фридриха-Вильгельма боярину Б. И. Морозову (№ 28)

7. Л. 42-46 — 1656 г. не ранее августа 6. — Отписка Г. К. Богданова о переговорах с курляндским канцлером М. фон Фель-керзамом Л. 23-31 — 1656 г. сентября 28. — Рас-спросные речи Г. К. Богданова о переговорах с курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом (№ 29)

8. Л. 47-48 — 1656 г. сентября 26. — Письмо И. К. фон Эйленбурга кн. Ю. И. Ромодановскому Л. 47-48 — 1656 г. сентября 26. — Письмо И. К. фон Эйленбурга кн. Ю. И. Ромодановскому (№ 30)

9. Л. 49-57 В публикации П. И. Прудовского отсутствуют

10. Л. 58-59 — 1656 г. сентября 29. — Письмо И. К. фон Эйленбурга думному дьяку Л. Д. Лопухину Л. 58-59 — 1656 г. сентября 29. — Письмо И. К. фон Эйленбурга думному дьяку Л. Д. Лопухину (№ 31)

Наглядно видна четкая, логически обусловленная последовательность расположения материалов в столбце (в данном случае неважно, что он составлялся не в Москве, а в походной канцелярии) в противоположность хаотическому, лишающему опубликованные документы каких-либо внутренних связей порядку, предложенному П. И. Пру-

115 Определенная археографом дата вызывает некоторые сомнения, так как основывается, по видимому, на упоминании 6 августа как дня разговора Г. К. Богданова с канцлером, а составление довольно объемного документа могло произойти и после этого.

116 Датируется по упоминанию месяца в заголовке перевода.

117 Датируется по иноязычному оригиналу, включенному в состав столбца.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

103

довским. Сначала в столбце в строгой хронологической последовательности идут три документа, связанные с отправлением Г. К. Богданова (№ 1-3); затем следует комплекс материалов о возвращении дьяка (№ 4-7), который вполне логично открывается первым документом, связанным с этим событием, — его расспросными речами от 28 сентября 1656 г. (№ 4) К речам были подсоединены переводы двух бранденбургских грамот, о доставке которых и рассказал во время расспроса Г. К. Богданов, — ответной грамоты Фридриха-Вильгельма царю Алексею Михайловичу от 23 сентября 1656 г. (№ 5) и грамоты о «виленских мещанах», где курфюрст сообщил, что шляхты и мещан у себя не держит и держать не будет (С. 375). Понятно, что оба акта были составлены ранее 28 сентября, а переведены в походной канцелярии, как отмечено в заголовке перевода первой из них, в октябре (число не указано) этого же года. Мы беремся утверждать, что перевод второй из грамот находился на оставшихся никак не обозначенными П. И. Прудовским л. 37-41, что следует из очевидной логики следования документов. Возможное возражение, что на этих листах располагался перевод грамоты Фридриха-Вильгельма боярину Б. И. Морозову, оригинал которой также хранится отдельно118 и никоим образом не является составной частью столбца, отвергается тем обстоятельством, что небольшой немецкий текст этого акта при своем воспроизведении на русском языке вряд ли мог потребовать пяти столбцовых листов (№ 6).119 Если наше предположение справедливо (предоставляем читателям право проверить его), то мы имеем еще один и очень показательный пример полного отсутствия у археографа (а именно в таком качестве выступает П. И. Прудовский в разбираемом томе) интереса к публикуемому источнику в противовес ярко выраженной направленности на получение неких тематически ограниченных сведений о русско-бранденбургских отношениях, трактуемых им чрезвычайно узко, иначе чем можно объяснить пренебрежение к документу, посвященному судьбе весьма важной для России в этот период группы населения.

Что же касается отписки Г. К. Богданова, составленной после беседы в Митаве 6 августа 1656 г. с курляндским канцлером и до встречи с бранденбургским курфюрстом, то есть заведомо ранее 28 сентября, то ее помещение в столбце с нарушением прямой хронологии объясняется «отчетным» содержанием документа, почему приказные лица

118 РГАДА. Ф. 74. Оп. 2. № 11.

119 Для сравнения: грамота Фридриха-Вильгельма царю от 23 сентября 1656 г. занимает в напечатанном виде вдвое больше места, чем грамота Б. И. Морозову (С. 367-368 (обе страницы полностью) и 371-372 (шесть слов)), а ее перевод располагается в столбце как раз на пяти листах (л. 32-36).

104

Вестник «Альянс-Архео» № 5

и присоединили ее к расспросным речам, но поставили, исходя, по-видимому, из формальной и сущностной градации документов данного микрокомплекса, на последнее место.

Завершают столбец два письма И. К. фон Эйленбурга с описанием неподобающего поведения Г. К. Богданова, посланные двум же адресатам с разницей в три дня, первое из которых было получено в обозе под Ригой, как следует из соответствующей пометы, 30 сентября 1656 г. (С. 376, археографическая легенда), то есть через два дня после расспросных речей Г. К. Богданова. Вероятно, в тот же день до думного дьяка Л. Д. Лопухина, учитывая небольшое расстояние между Митавой, где пребывал И. К. фон Эйленбург, и Ригой, дошло и адресованное ему послание, поэтому эти два документа (даже если письмо Л. Д. Лопухину пришло позднее) и завершили весь стол-бец.120

Мы не знаем, какое продолжение предполагается у заявленной в заголовке книги серии «Россия и Пруссия в середине XVII века»,121 но если таковым планируется публикация столбцов, то мы настоятельно рекомендуем П. И. Прудовскому отказаться от принятого в «актовой» археографии и справедливого при издании этого вида источников правила строгой хронологической последовательности расположения материала и исходить из методов «столбцовой» археографии, когда публикуемой единицей является не отдельный документ, а их сформированная в XVII в. естественная совокупность — столбец с присущей ему логикой расположения материала, логикой, которую археографу надо понять и точно воспроизвести. Не стоит, наверное, уточнять, что публикация столбцов на современном уровне развития археографии требует, безусловно, полного воспроизведения всех входящих в них текстов при абсолютной недопустимости включения посторонних, изначально не принадлежавших столбцовому делопроизводству документов.

120 Предложить, какие документы находятся на проигнорированных археографом л. 49-57, нашего воображения уже не хватает, но, скорее всего, что-то, не относящееся, по мнению П. И. Прудовского, к русско-бранденбургским связям, поэтому заинтересованный читатель все равно будет вынужден обратиться к архивным документам, не удовлетворившись имеющимися «Дополнениями». Так и хочется спросить, а зачем, в таком случае, вообще стоило утруждать себя «выборочной» публикацией некоторых текстов из данного столбца?

121 Отметим, что указание на «1» том обязательно подразумевает некую серийность публикации, направление и дальнейшее содержание которой без соответствующих пояснений в отсутствующей в томе специальной общей вводной статье ко всей серии, а не к конкретному публикуемому источнику, непонятно. Можно только гадать, будут ли последующие том/тома представлять какое-то, неведомое нам, продолжение изданной кн. 2 или имеется в виду публикация текстов других бранденбургских посольских книг, а возможно, и столбцов.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

105

В «Дополнениях» по-настоящему любопытен документ под № 16, обозначенный П. И. Прудовским как «1650 г., мая 22. — Первоначальный вариант грамоты царя А. М. курфюрсту Ф.-В. с Г. Райффом (реконструкция)» (С. 349-352; заголовок приводится в авторской редакции, требующей уточнения даты и содержания документа). Сам замысел попытаться восстановить первоначальный вид документа, чтобы понять проведенную сотрудниками Посольского приказа последующую редакторскую работу и путем дальнейшего текстологического анализа «реконструированного» текста и текста грамоты из посольской книги с уже учтенной правкой попытаться определить внесенные изменения, которые косвенным образом, но от этого не менее доказательно, способны показать все нюансы отношений с Бранденбургом, более чем перспективен. Однако и это похвальное намерение остается в определенной степени «дорогой в никуда», так как при публикации совершенно иного источника, посольской книги, а не столбца, при полном отсутствии сравнительного текстологического анализа «столбцовых» и «книжных» вариантов,122 подобная реконструкция представляется не столько продуманной, сколько случайной, а ее воплощение оставляет желать лучшего.

Оговаривая правила реконструкции, П. И. Прудовский указывает, что текст правки в ней не отражен, «но в примечаниях оговорены места, зачеркнутые в ходе редактирования. Правка, предположительно относящаяся к первоначальной редакции грамоты, отражена в примечаниях» (С. 352). Эти положения сразу же вызывают ряд вопросов: на каких принципах базируется выделение двух уровней правки? (если есть «первоначальная» редакция, то должна быть и последующая); на каком этапе проходило зачеркивание текста и внесение правки, которая в реконструкции не отражена?; кто (какого ранга) из сотрудников Посольского приказа занимался этой рабо-

122 Приведем только один пример такого текстолого-палеографического анализа, который дает недвусмысленное представление об информационном потенциале столбцов по сравнению с книгой. В записи церемонии царской аудиенции Индрика Рифа 7 апреля 1650 г. в столбце при описании стоявших при царе в белом платье и золотых цепях стольников отмечено: «С правую сторону Василей Иванов сын Шереметев да Олексей Ондреев сын Плещеев. С левую сторону Петр Васильев сын Шереметев да Лев Ондреев сын Плещеев» (РГАДА. Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 29). Выделенные курсивом имена и фамилии вписаны на заранее оставленное место другой рукой, что никак не отражено в книге. А между тем, такая форма записи прекрасно показывает, хотя прямо об этом и не сообщается, что эти лица были назначены непосредственно на данную церемонию, очевидно, незадолго до самого действа, так, что их фамилии были внесены в составленную заранее, как обычно, на узких длинных листках, запись церемониала в последний момент, если не вообще postfactum.

106

Вестник «Альянс-Архео» № 5

той? Последний вопрос чрезвычайно важен, так как именно от этого лица, правившего отпуск грамоты, и зависело ее окончательное содержание, проще говоря, именно он, а не некое анонимное «русское правительство», как часто пишут в подобных случаях, и определял в конечном счете направление русско-бранденбургских отношений в этот период.

Чтобы ответить на эти вопросы и обратить внимание на некоторые другие имеющиеся в реконструкции П. И. Прудовского недочеты, вернемся еще раз к тексту.

Первое, что приходится, хотя и без всякого желания, констатировать, — наличие, как ни странно, если учесть высокое качество археографической работы в основном тексте посольской книги, довольно большого количества ошибок прочтения:

а) при перечисления титулов Фридриха-Вильгельма в начале грамоты последние слова воспроизведены как «и государю равенстеин-скому, тому.» (С. 349), что делает смысл выражения трудноуловимым. На самом деле, в столбце первоначально было написано «и государю равенстеинскому» (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 84), затем эти слова были зачеркнуты таким образом, что черная черта прошла поверх букв «ск» в последнем слове таким образом, что визуально соединила их в букву «т», а П. И. Прудовский, не обратив на это внимания, воспроизвел зачеркнутое окончание как слово «тому», которого на самом деле в документе нет;

б) в продолжение этого же текста написана дата, представленная в печатном тексте как: «В нынешнем во 150-м году апреля в 6 день...» (С. 349), тогда как в столбце написано: «В нынешнем во 158-м году апреля в 7 день.» (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 84);

в) слово «благодественнаго» в выражении «и благоденственнаго и счастливого пребыванья» (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 84) превратилось в «благоденствия» (С. 350);

г) во фразах «и иные подлежащие княжества и графства и государства» (Л. 86) и «у нашего царского величества, в Великом Нове-городе и во Пскове и в Новгородцком и во Псковском уездех» (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 87) выделенные курсивом слова (оба — С. 350) пропущены.

Второе. При воспроизведении по заявленным принципам зачеркнутых при редактировании мест или указания на первоначальную правку были также допущены неточности, которые уменьшают значение всей проделанной работы по реконструкции первоначального вида документа. В частности, как зачеркнутые отмечены слова «вашего велеможества» в выражении «и по вашего велеможества письму и прошенью» (С. 350), тогда как в документе зачеркнуто только слово «вельможства» (чтение наше. — Л. Т.). Вряд ли справедливо отме-

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

107

чать как зачеркнутый и большой фрагмент о положении в северных уездах в связи с закупками хлебных запасов (С. 350-351). В столбце это место отчеркнуто коричневыми чернилами, то есть чернилами, которыми работал подьячий, писец основного текста черновика, по левому полю листа, сверху и снизу, в результате чего получилось нечто вроде рамки без одной, правой, стороны, но текст в этой «рамке» не перечеркнут и, следовательно, смысл выделения, сделанного не справщиком, был, возможно, иным. Следовательно, не исключено, что безапелляционный вердикт о невключении этого фрагмента текста в посольскую книгу как зачеркнутого был вынесен позднее. И, наоборот, число «22», которое П. И. Прудовский воспроизвел, как свойственное первоначальному тексту (С. 351), в документе написано черными чернилами правки на заранее оставленном месте и отчетливо выделяется среди коричневых строк, то есть оно было вписано после редактирования всего текста и заведомо не относилось к его исходной части.

Основной текст отпуска грамоты в столбце написан несколькими почерками (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2: л. 83 — первый почерк, л. 84 — второй почерк, л. 85-91 — третий почерк), но все подьячие работали коричневыми чернилами, правка же, выражающаяся в редактировании царского титула (вместо «мы великий» — «от великого»), зачеркивании некоторых фрагментов основного текста и внесении добавлений над строкой, выполнена двумя почерками черными чернилами. Определить имя одного справщика позволяет имеющаяся в этом же столбце (Ф. 74. Оп. 1. 1650 г. № 2. Л. 18) память из Посольского приказа в приказ Большого прихода боярину кн. Ивану Никитичу Хованскому и думному дворянину Богдану Федоровичу Нарбекову, где имеется подпись-автограф — «диакъ Алмаз Иванов», сравнение которой с правкой отпуска грамоты от 22 мая 1650 г. показывает, что именно это, занимающее в тот момент в Посольском приказе второе, после думного дьяка Михаила Волошенинова, место лицо поправило царский титул. Что же касается всей другой правки, то в этом отпуске, как и в прочих документах столбца, она выполнена одной рукой и более тонким пером. Следовательно, именно этот приказной человек и провел практически все окончательное редактирование царской грамоты. И если П. И. Прудовский поставил себе целью реконструкцию первоначального текста документа, то он должен был, разложив его по почеркам, путем палеографического анализа попытаться определить имя основного справщика, создавшего беловик, без чего проделанная довольно трудоемкая работа во многом теряет свое значение.

После «Дополнений» в подготовленном П. И. Прудовским томе следуют две его исследовательские статьи, второй из которых, о по-

108

Вестник «Альянс-Архео» № 5

сольской книге и ее источниках, мы уже касались ранее, а в отношении первой — «Развитие русско-бранденбургских отношений в середине XVII века» (С. 449-517) — повторим высказанное выше общее суждение о том, что подобного рода работы, безотносительно к их научному качеству, не представляются нам в археографических изданиях необходимыми. Тем более, что в данном конкретном случае, во-первых, перу этого же автора принадлежит гораздо более обширное исследование по указанной проблеме с практически таким же названием,123 которое, вероятно, могло бы стать самостоятельной книгой, а не некоей представленной читателю сопровождающей публикацию выжимкой. Во-вторых, сам П. И. Прудовский при рассмотрении русско-бранденбургских связей в большинстве случаев пользуется отнюдь не посольской книгой, а материалами столбцов ф. 74 «Сношения России с Пруссией» (из более чем 65 указаний на документы этого фонда-коллекции только 11 (преимущественно во второй части) приходятся на посольскую книгу).124 И наконец, помещенная в издании статья хронологически заканчивается, как и указано в ее названии, серединой XVII в. — 1658 г., тогда как всю вторую половину бранденбургской книги (Л. 287-533) составляют более поздние материалы за 1665-1671 гг., не нашедшие, если не считать общих слов последнего абзаца,125 никакого отражения в этой исследовательской работе. Стоило ли вообще помещать в томе статью, касающуюся содержания только половины публикуемого источника? И даже в том случае, если П. И. Прудовский считал принципиально необходимым наличие некоего исторического очерка, то материалы его диссертации, легшие, со всей очевидностью, в основу статьи, следовало бы дополнить изучением миссии В. Боуша и основных тем

123 Прудовский П. И. 1) Дипломатические отношения России с БранденбургскоПрусским государством в середине XVII в.: Дис. ... канд. ист. наук. М., 2008; 2) Дипломатические отношения России с Бранденбургско-Прусским государством в середине XVII в.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2008.

124 Любопытный и представляющий интерес с эвристической точки зрения факт: точно также поступают и коллеги П. И. Прудовского по внешнеполитическим исследованиям, затрагивающим взаимоотношения с Бранденбургом в 1650-1660-х годах (см., например: Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России. С. 138-139; Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи. С. 109, 306).

125 «С 1660-х годов в русско-бранденбургском контакте, сколь бы эпизодическим он ни был, появляется новая тема — планы противодействия возобновившейся агрессии в Восточной Европе. Обеспокоенность российского правительства по этому поводу передавали и Кармихель в 1663 г., и Боуш в 1667. Однако на первый план переговоров этому вопросу предстояло выйти только после захвата турками Камен-ца-Подольского в 1672 г.» (С. 517).

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

109

переписки курфюрста Фридриха Вильгельма и царя Алексея Михайловича 1669-1671 гг.126

В статье П. И. Прудовского трудно не заметить и постоянно отмечавшуюся выше односторонность подхода, обусловленную субъективными интересами историка. В частности, внимание автора, сосредоточенное исключительно на русско-бранденбургских отношениях, никак не позволяет акцентировать внимание будущих читателей на других интересных сюжетах, как связанных с деятельностью Посольского приказа, так и характеризующих иные стороны российской действительности того времени. Приведем по одному примеру из той и другой области.

В записи церемонии встречи царем Алексеем Михайловичем бранденбургского посланника Фридриха Иоахима фон Борнтина (Ефима Борнтина) в Золотой палате в торжественной обстановке отмечено: «А наперед сего в тот же день (25 января 1658 г. — Л. Т.) были два митрополита греческие, да цесарева сына Леопольдуса, короля венгерского и чешского, посол, да посланник датцкой» (С. 182). Очевидно, что эта краткая помета дает возможность обратить внимание не только на собственно бранденбургско-русские отношения во второй половине 50-х годов, но и на русско-греческие связи, а также отношения с Империей и Датским королевством. Интересно было бы сравнить эти упоминания с материалами «профильных» фондов-коллекций, сформированных во второй половине XVIII в. (Ф. 32 «Сношения России с Австрией и Германской империей»; Ф. 52 «Сношения России с Грецией»; Ф. 53 «Сношения России с Данией») на предмет выявления утрат соответствующих документов в этих собраниях и возможности, пусть и в самом кратком виде, восстановить на основании

126 Трудно пройти мимо предваряющего статью эпиграфа: «Кикси-микси, тики-таки, ексель-моксель брамденбург» (С. 449). Приятно сознавать, что современные молодые историки знакомы с творчеством весьма популярной в последней четверти XX в. писательницы и драматурга Л. С. Петрушевской, у которой и заимствованы процитированные строки. Однако если встать на классическую позицию и рассматривать эпиграф как выражение основной мысли автора, смысла или духа следующего за ним произведения и т. д., а не как простой набор забавных, но ничего не значащих слов, одно из которых случайно/искаженно созвучно с центральным географическим названием публикации, то какое глубокое или сокровенное значение имеет эта присказка? Напомним к тому же, что приведенные слова, сопровождаемые подобными же прибаутками («трали-вали, кошки драли», «а от курицы вода, бабка-ежка поплыла») заимствованы из одноактной пьесы Л. С. Петрушевской, входящей в сборник «Три девушки в голубом» (1989), под названием «Вставай, Анчутка!», основной смысл которой литературоведы видят в демонстрации невозможности диалога и установления причинно-следственных связей. И если следовать такой трактовке, должно ли полагать, что сам П. И. Прудовский ставит, мягко говоря, под сомнение значение своей статьи?

110

Вестник «Альянс-Архео» № 5

бранденбургской книги не сохранившиеся до сего дня сведения. Так, не очень понятно, о каких именно «двух греческих митрополитах» идет речь, так как приезды обладающих таким саном лиц, даже если толковать определение «греческий» в самом широком смысле слова, как иереев Христианского Востока вообще, в документах ф. 52 фиксируются только в сентябре и ноябре 1657 г.,127 и столь долгое ожидание ими царской аудиенции представляется маловероятным. Можно ли думать, что не имеющая никакого отношения к конфессиональным связям посольская книга сохранила не дошедшие по другим источникам сведения?

Кроме того, порядок перечисления лиц, принятых царем Алексеем Михайловичем 25 января 1658 г., позволяет задаться и другим вопросом: насколько случайным было помещение в этот день, на праздник св. Григория Богослова, архиепископа Константинопольского, когда патриарх Никон совершил специальное богослужение в честь этого лица в Успенском соборе,128 на первое место в списке допущенных к царю лиц именно «греческих митрополитов» или здесь действительно можно видеть более глубокий политико-конфессиональный смысл, который никакими письменными источниками впрямую не передается?

Интересно отметить, что и на отпускной церемонии, состоявшейся 20 февраля этого же года в той же самой Золотой палате, фон Борн-тин был не один. Вместе с ним у царя присутствовал тот же представитель «Леопольдуса, короля венгерского и ческого» Ян Фракштен, названный, правда, в этом случае не послом, а посланником (С. 208), который был вместе с бранденбуржцем и на церемонии приема 25 января. В таком совпадении вряд ли стоит видеть простое стечение обстоятельств. И здесь мы, конечно же, имеем в виду не существование неких тайных связей двух доверенных лиц, обусловленные не менее гипотетическими общими интересами их сюзеренов, дело в другом. Не дают ли эти наблюдения основания говорить о существовании определенных дней торжественных царских аудиенций для приема самых разных с точки зрения государственной и конфессиональной принадлежности лиц? Причем, речь идет именно о торжественных, то есть проходивших в Золотой палате, церемониях,

127 Бантыш-Каменский Н. Н. Реестры греческим делам Московского архива Коллегии иностранных дел. Российский государственный архив древних актов. Фонд 52. Опись 1. М., 2001. С. 125 (1658 г. № 3. «Сентября 18. Приезд в Путивль а) сербского митрополита Михаила...»; 1658 г. № 4. «Ноября 2. Приезд в Москву турецкого города Варны Предтечевского монастыря митрополита Даниила.»).

128См.: Севастьянова С. К. Материалы к «Летописи жизни и литературной деятельности патриарха Никона». СПб., 2003. С. 168.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

111

где царь представал в парадном облачении со всеми регалиями в окружении придворных и иных чинов, также одетых в нарядное платье и т. д.129 Вряд ли было «технически» возможно организовывать столь пышные собрания если и не каждый день, то достаточно часто, к приезду или отъезду любого, более или менее значимого по своему положению лица, а поэтому ответ будет, по нашему мнению, скорее, утвердительный.

Понятно, что вся организационная работа по формированию «групп» иностранных лиц для представления царю и подготовке необходимых документов ложилась на сотрудников Посольского приказа и дальнейшее изучение документации этого учреждения поможет ответить и на другие, неизбежно возникающие вопросы, и тем самым пополнить наше представление о посольском церемониале: существовал ли некий максимум временного интервала между приездом иностранного представителя и его приемом у царя? зависела ли «коллективность» церемонии от статуса приехавших/отъезжаю-щих лиц или их вероисповедания?130 возможно ли было совмещение в один и тот же день приемов «на приезде» и «на отпуске»? прово-

129Подробнее описание церемоний царских аудиенций см.: Юзефович Л. [А.]. 1) «Как в посольских обычаях ведется.» М., 1988; 2) Путь посла. Русский посольский обычай. Обиход. Этикет. Церемониал. Конец XV — первая половина XVII в. СПб., 2011; Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия. С. 65-90. На отмеченную особенность церемониала указанные авторы внимания не обращали.

130 Имеющиеся в литературе и опубликованных источниках данные позволяют говорить, что, например, высшие церковные иерархи греческой церкви — патриархи — принимались, по-видимому, в индивидуальном порядке (Посольская книга по связям России с Грецией. С. 28; Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. М., 2005. С. 276-282; Чеснокова Н. П. Христианский Восток и Россия. С. 65-83), как, равным образом, и совершенно другое по своему социальному положению лицо — грузинский царевич Теймураз (Дворцовые разряды. Т. 3. СПб., 1852. С. 495-496). Такой же индивидуальный характер приема относится, как ни странно, и к самым низшим с точки зрения дипломатического этикета представителям иностранных государств — гонцам, что, скорее всего, было обусловлено самой характерной чертой их деятельности — ее срочностью. Гонцы, как хорошо видно из текста публикуемой книги, принимались и отпускались, что называется, в «рабочем» порядке и отнюдь не в Золотой палате, в сопровождении совершенно стандартной и постоянной фразы. Им предписывалось и в случае приезда, и в случае отъезда «быти у себя, государя, на дворе» (С. 45, 57, 65, 71; пунктуация наша. — Л. Т.). Вопрос о том, все ли они действительно представали перед царем или являлись только в Посольский приказ, остается открытым.

Что же касается вероисповедания, то, как показывает бранденбургская книга, эти вопросы для проведения церемонии царской аудиенции значения не имели, тем более, что представители разных конфессий (а «греческие митрополиты», бранденбургский, датский и чешский посланники заведомо конфессионально отличались) принимались царем поочередно.

112

Вестник «Альянс-Архео» № 5

дились ли такие совместные, для нескольких лиц, аудиенции вне стен Золотой палаты? и т. д.

Задать все эти необходимые для дальнейшего изучения посольского церемониала вопросы131 позволяет краткая запись в бранденбургской книге. Однако, чтобы иметь возможность проделать такую работу, необходимо знать о наличии в ней подобных материалов, получить же эти знания читатель может (и должен) из статьи с характеристикой содержания публикуемого источника, если уж таковая имеется в издании (и, наоборот, ее отсутствие поневоле заставит исследователей прочитать весь опубликованный текст и обратить внимание на содержащиеся в нем нюансы).

Второй момент весьма далек от дипломатических, «внешних», отношений Русского государства в середине XVII в., но тесно связан с внутренней историей страны, а точнее, с условиями жизни «придворного купечества»132 — гостей, в частности, с вопросом об их якобы принудительном переселении после получения соответствующего чина в Москву.

В исторической литературе утвердилось мнение, основанное на тексте боярского приговора 1613 г., который был изложен в царской грамоте от 29 апреля 1613 г. Земскому собору, «да и то нам подлинно ведомо есть, которые гости и торговые и всякие жилецкие люди москвичи в московское разоренье разбежались с Москвы по городам, а ныне, по вашему боярскому приговору, велено им с женами и с детьми и со всеми их животы ехати к Москве на житье, и подаваны в том на крепкие поруки з записми, и те все гости и жилетцкие и посадцкие всякие люди, для убивства и грабежей, к Москве ехати не смеют»,133

131 Кстати, для характеристики посольских обычаев стоит отметить, что церемониал приема бранденбургского посла Юноса Казимира (барона Йонаса Казимира фон Эйленбурга) 29 августа 1656 г. в походных условиях, в царской ставке под Ригой (подробнее см.: Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (16551661 гг.). С. 86-166) практически ничем не отличался от аудиенций в столице, только вместо Золотой палаты фигурировал шатер Алексея Михайловича (С. 80-81). Следовательно, к середине XVII в. этот церемониал был уже хорошо выработан и отличался известной устойчивостью.

132 Термин предложен С. Н. Кистеревым: Кистерев С. Н. Функции земельных владений в хозяйстве московского придворного купечества XVI-XVII веков // Вспомогательные и специальные науки истории в XX — начале XXI в.: призвание, творчество, общественное служение историка. Материалы XXVI международной конференции. Москва, 14-15 апреля 2014 г. М., 2014. С. 198-201.

133 Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века Т. 1. М.; Л., 1947. С. 350-351 (Ссылка на: Дворцовые разряды. Т. 1. СПб., 1850. С. 1174-1175). В современной публикации юридических узаконений (Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986) такого указа нет.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги.

113

что «в первые годы царствования Михаила Федоровича пожалования в гости сопровождались приказанием переезжать в Москву», причем «эти требования были достаточно категоричными», вплоть до того, что «воеводам предписывалось собирать по вновь пожалованным соответствующие поруки».134 При этом выделяется три варианта поведения представителей высшего купечества: часть гостей почти сразу же завела дворы в столице (например, ярославцы Г. Никитников, Н. Светешников, И. Чистой), «другие продолжали добиваться новых отсрочек, третьи просто всячески отлынивали, ссылаясь на разные причины».135 Впоследствии московское правительство перестало настаивать на обязательной смене места жительства, в результате чего «упорно не желавшие переезжать гости» остались жить в своих родных городах.136

Не вдаваясь в подробное рассмотрение этого вопроса, хотя тезис о действительно принудительных, а не экономически обусловленных мерах по переселению вызывает большие сомнения, так как процитированный выше документ направлен, прежде всего, на возвращение в Москву разбежавшихся в предыдущие «смутные» годы жителей, отметим, что выяснение общего количества и топографического положения дворов гостей в Москве из-за почти полного отсутствия соответствующих кадастровых материалов представляет большие трудности. Возможно, именно этим обстоятельством и объясняется мнение, что ряд гостей, уроженцев провинциальных городов, дворов в столице не имели. И первыми в этом ряду в середине XVII в. стояли одни из крупнейших торговцев пушниной, ярославцы братья Иоан-никий (Аникей) и Вонифатий (Внифантий) Скрипины,137 которые традиционно считались виднейшими ярославскими дворовладельцами, построившими на территории своего двора в Ярославле один из самых известных памятников городской архитектуры XVII в. — церковь Ильи Пророка (с семейной усыпальницей), куда по распоряже-

134 Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI — первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 96; См. также: Голикова Н. Б. Численность, состав и источники пополнения гостей в конце XVI — первой четверти XVIII в. // Русский город. (Исследования и материалы). Вып. 8. М., 1986. С. 95-96; Шахова А. Д. Дворы торговых людей Панкратьевых и Филатьевых в Москве. К вопросу о формировании городской историко-архитектурной среды второй половины XVII — начала XVIII в. // Историография, источниковедение, история России X-XX вв. М., 2008. С. 401-402.

135 Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации. С. 96.

136 Там же.

137 По данным Н. Б. Голиковой, Иоанникий (Аникей) Скрипин упоминается с чином гостя с 1650 г. (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации. С. 99).

114

Вестник «Альянс-Архео» № 5

нию царя Алексея Михайловича и патриарха Иосифа была передана часть «ризы Христовой»,138 но московской резиденции не имевшие.

Опубликованная П. И. Прудовским посольская книга дает совершенно неожиданную и поэтому еще более ценную возможность не только выяснить наличие у ярославских купцов двора в столице, но и очень точно определить его местоположение: бранденбургский посланник Яким Борнтин со свитой был поселен в Москве на дворе Аникея Скрипина, на который ему следовало ехать 24 января 1658 г. в сопровождении «полуполковника» Федора Нарышкина, в направлении «на Варварский крестец Веденскою улицею и в Варварские ворота на Кулишки гостя на Аникеев двор Скрыпина» (С. 173; пунктуация наша. — Л. Т.).

Таким образом, мы можем с полной уверенностью говорить, что у гостя А. Скрипина действительно имелся двор в Москве, пусть и не в самом центре столицы, в Китай-городе, где располагались дворы многих его собратьев по чину (Булгаковы, Гусельниковы, Никитниковы, Филатьевы, Чистые и др.), но в непосредственной близости от него, на Кулишках у Варварских ворот. И двор этот был, по-видимому, достаточно большой и хорошо обустроенный, чтобы там примерно на месяц (отпускная аудиенция Я. Борнтина состоялась 20 февраля 1658 г. (С. 208)) разместились 14 человек сопровождающих его лиц и 8 стрельцов «для караула». По-видимому, двор представлял собой такую же городскую усадьбу, каковыми были, по данным А. Д. Шаховой, дворы гостей Панкратьевых и Филатьевых в Китай-городе,139 и совершенно не исключено, что у Аникея Скри-пина, как и у многих других гостей, там были возведены каменные палаты. Вместе с тем, довольно длительное проживание бранденбуржцев может, по-видимому, свидетельствовать об отсутствии в Москве в это время хозяина двора, основным местом жительства которого оставался, скорее всего, Ярославль. Поэтому стоит задаться вопросом о юридическом статусе такого владения, коль скоро центральные власти имели возможность столь свободно распоряжаться им. К сожалению, П. И. Прудовский в «Дополнениях» привел только

138См.: Воейкова И. Н., Митрофанов В. П. Искусство древнего Ярославля. Ярославль, 1973. С. 58-78; Бусева-Давыдова И. Л., Рутман Т. А. Церковь Ильи Пророка в Ярославле. М., 2002; Рутман Т. А. Церковь Ильи Пророка в Ярославле. Кн. 1-2. Ярославль, 2004;и др.

139 Шахова А. Д. Дворы торговых людей Панкратьевых и Филатьевых... С. 402-415. По приведенным в статье данным, площадь дворов-усадеб Панкратьевых и Филатьевых, имевших форму неправильного четырехугольника, существенно (особенно у Филатьевых) превышала 3000 кв. м. На дворах такого размера действительно мог бы разместиться не один десяток человек.

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

115

заголовки двух памятей из Посольского приказа в Земский и Стрелецкий приказы по поводу двора А. Скрипина, посчитав, по-видимому, сами эти документы не имеющими большого значения для характеристики русско-бранденбургских связей (С. 421-422), и мы не имеем возможности проанализировать тексты документов, чтобы понять, являлась ли московская усадьба ярославского купца чем-то вроде «служебной квартиры» или же двор находился в его полной собственности; может ли идти речь о постойной повинности, от которой гости были, как будто, освобождены и т. д.

Краткая запись в кн. 2 о дворе Аникея Скрипина позволяет прояснить и еще один момент из жизни представителей этой семьи, касающийся на этот раз их родственных связей. Известно, что первой женой другого известного гостя середины-второй половины XVII в., Ивана Даниловича Панкратьева, была дочь Вонифатия Скрипина Пелагея, скончавшаяся бездетной (по нашему предположению — во время родов) в 1653 г.140 Размышляя о возможном месте знакомства двух семейств, мы склонялись к предположению, что это могло произойти в Сибири или по пути туда (например, в Соли Вычегодской), так как в 1640-е годы отец Ивана, гость Данила Григорьевич Панкратьев, и отец Пелагеи, Вонифатий, вместе со своим братом Аникеем занимались в больших масштабах пушной торговлей. Однако выяснение местоположения двора Скрипиных в Москве дает основание высказать гораздо более вероятное предположение. Московский двор Панкратьевых находился совсем недалеко от двора ярославских купцов, на той же самой Введенской улице, по которой ехал к двору А. Скрипина Яким Борнтин, рядом с Успенской церковью, «что у гостиного двора», примыкая с южной стороны к Старому Посольскому двору.141 Вполне возможно, что оба семейства близко познакомились друг с другом именно в столице и, выяснив близость направлений своей экономической деятельности, решили породниться, что, впрочем, не исключает возможность и обратного: знакомство в сибирских городах привело к желанию поселиться поблизости друг от друга в Москве.

Разумеется, делая такие, несколько затянувшиеся, отступления, мы никоим образом не хотим упрекнуть П. И. Прудовского в незнании

140 Тимошина Л. А., Шаброва О. Г. К вопросу о составлении генеалогии рода Скрипиных // XVII Золотаревские чтения. Тезисы докладов научной конференции (2324 ноября 1998 г.). Рыбинск, 1998. С. 66-69); Тимошина Л. А. «Записная книга» Ивана Андреевича Шергина // Архив гостей Панкратьевых XVII — начала XVIII в. Т. 1. М., 2001. С. 11. Примеч. 35; Бусева-Давыдова И. Л., Рутман Т. А. Церковь Ильи Пророка в Ярославле. С. 8.

141 Пушкарев Л. Н. Юрий Крижанич. Очерк жизни и творчества. М., 1984. С. 59; Шахова А. Д. Дворы торговых людей Панкратьевых и Филатьевых... С. 402.

116

Вестник «Альянс-Архео» № 5

совершенно посторонних ему сюжетов (хотя, справедливости ради, стоит заметить, что все они относятся к истории России XVII в.) или (тем более!) в стремлении продемонстрировать собственную эрудицию. Основной посыл состоит в желании показать, что возможности использования публикуемого П. И. Прудовским источника гораздо шире, чем отмеченные в статье, и никак не исчерпываются только русско-бранденбургскими, к тому же узко ограниченными по сравнению с самой книгой, связями.

Последней структурной частью тома являются комментарии, которые, на наш взгляд, производят просто удручающее впечатление. Прежде всего, весьма странным выглядит их местоположение после «Дополнений» и двух статей, несмотря на то, что там содержатся сведения, относящиеся только к собственно тексту посольской книги. Далее. В комментариях, как и в именном указателе, отчетливо заметен интерес их составителя к лицам со стороны Бранденбурга или, в меньшей степени, других иностранных государств при бросающемся в глаза равнодушии к упоминающимся в рукописи русским представителям. В результате, в них отсутствуют такие люди, как воевода боярин Василий Борисович Шереметев и другие представители этого рода, фигурирующие в книге, воевода кн. Василий Григорьевич Ромодановский и стольник кн. Юрий Иванович Ромодановский, боярин кн. Федор Федорович Волконский, думные дьяки Михаил Волошенинов, Герасим Дохтуров, Алмаз Иванов и т. д., перечнем русских имен можно заполнить несколько строк. Создается впечатление, что П. И. Прудовский решил ограничиться только лицами, непосредственно участвовавшими в контактах с Бранденбургом, но и это не так. В комментариях нет ни слова ни об Иване Андреевиче Францбекове, ни о его товарище, подьячем Матвее Львове, поездке которых посвящены л. 121-219 посольской книги, как, равным образом, и о дьяке Ларионе Лопухине, упоминающемся в ней на нескольких десятках листов при описании его контактов с бранденбургскими представителями.

Однако не лучше обстоит дело и с теми русскими государственными мужами, которые удостоились чести попасть в комментарии. Например, упоминание в тексте посольской книги «головы и полковника Артемона Сергеева» откомментировано так: «Артамон Сергеевич Матвеев (убит стрельцами в 1682 г.), впоследствии думный дворянин, боярин» (С. 535). Кому нужны столь примитивные и, к тому же, неточные (между думным дворянством и боярством он имел чин окольничего) сведения?

Уменьшает доверие к приводимым П. И. Прудовским данным и тот факт, что целый ряд биографических комментариев не содержит отсылок к использованной для их составления литературе (курфюрст

Тимошина Л. А. Публикация «бранденбургской» посольской книги...

117

Фридрих-Вильгельм, шведский король Карл X Густав, Федор Петрович Обернибесов, Василий Боуш — С. 529-531, 536, 537), ограничиваясь, в лучшем случае, указанием на архивный шифр с материалами миссии того или иного лица (Афанасий Нестеров, Иван Желябужский — С. 537). А характеристики некоторых персонажей таковы («Мутьянские земли владетель и воевода Матвей. Матвей (Матей) Басараб, валашский господарь в 1632-1654 гг.» — С. 531; «Кениксъ-граф. граф (sic!) Ханс Кристоф фон Кенигсмарк (1600-1663 гг.), шведский фельдмаршал» — С. 535; и др.), что заставляют подозревать использование составителем комментариев в серьезном археографическом издании чего-то вроде Википедии или другого, аналогичного интернет-ресурса, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Совершенно непонятно наличие в комментариях дублирующих географический указатель уточнений: «Королевец. Славянское название Кенигсберга», Шлезицкая земля. Силезия», «Шлонская земля. Силезия» (С. 530, 531, 536, соответственно, С. 565, 566, 570, 571) и многие другие.

В целом, создается впечатление, что или П. И. Прудовскому катастрофически не хватало времени для их нормальной подготовки,142 или он, ориентируясь на некие «общепринятые» представления о солидной «академической» публикации, обязательным элементом которой эти самые комментарии и являются, чисто формально, не задумываясь о содержательной стороне, собственной ответственности за опубликованные сведения и их необходимости для читателей, включил подобный структурный элемент в подготовленный том.

Завершая рассмотрение вышедшей из печати бранденбургской посольской книги, настоятельно обратим внимание на главное — историки получили в свое распоряжение в целом добротный текст источника, который можно использовать при решении многих исследовательских задач, касающихся внешней политики и внутренней жизни России XVII в. И если бы археограф (выскажем здесь для многих спорную, а может быть, и крамольную мысль), во-первых, четко определил для себя и разделил, не пытаясь совместить, различные виды работ — публикацию источника и использование его сведений для общеисторических построений, во-вторых, отказался

142 Приведем любопытные цифровые показатели: на 533 листа бранденбургской посольской книги у П. И. Прудовского имеется 57 разного качества комментариев, а у Д. В. Лисейцева для английской посольской книги такого же формата и практически такого же объема (524 листа) — 461, причем некоторые из них занимают более страницы печатного текста и обязательно сопровождаются ссылками на литературу. Разумеется, такое сравнение в достаточной степени условно, но и оно хорошо показывает отношение двух археографов к своей работе.

118

Вестник «Альянс-Архео» № 5

от попыток «углубленного» источниковедческого исследования (к чему П. И. Прудовский, совершенно очевидно, не имеет «вкуса», но и упрекать его за это никак нельзя), ограничившись минимумом необходимых конкретных сведений о публикуемых материалах и не пытаясь во что бы то ни стало следовать неким мифическим «стандартам», то количество вопросов и замечаний сократилось бы весьма существенно. Надеемся, что последующие тома материалов, посвященные отношениям Русского государства и Бранденбурга в XVII в., вместив в себя тексты новых интересных документов, будут свободны от отдельных указанных недочетов и позволят существенно расширить источниковую базу по этому направлению истории русской внешней политики.