CC BY
47
А. В. ПОБЕДКИН,
профессор кафедры управления органами расследования преступлений, доктор юридических наук, профессор (Академия управления МВД России) E-mail: apobedkin71@mail.ru
Научная специальность: 12.00.09 — уголовный процесс.
A. V. POBEDKIN,
Doctor of Law, Professor,
Professor at the Department of Management
of Bodies and Units Crimes' Investigation
(Management Academy of the Ministry
of the Interior of Russia)
Scientific speciality: 12.00.09 — Criminal Procedure.
УДК 343.1
Публичность уголовного судопроизводства и ее отражение в доказательственном праве
Publicity of the Criminal Proceedings and Its Reflection in the Evidentiary Law
В статье рассматривается отражение в доказательственном уголовно-процессуальном праве социальной потребности общества в уголовном судопроизводстве, которая состоит в публичности. Доказывается, что в настоящее время указанная социальная потребность в доказательственном праве выражена на низком уровне. Предлагаются нестандартные пути установления взаимосвязи содержания доказательственного права и публичности.
Публичность, уголовный процесс, уголовно-процессуальное доказывание, нравственность, истина.
The article considers reflection in the evidentiary criminal proceedings law of the social society need in the criminal proceedings, which consists in publicity. It is proved that at the present time this social need in the evidentiary law is expressed at a low level. Non-standard ways of establishing the relationship between the content of evidence law and publicity are proposed.
Publicity, criminal proceedings, criminal procedural proof, morality, truth.
Хаотичность изменений современного отечественного уголовно-процессуального законодательства — одна из основных претензий, обоснованно предъявляемых к законодателю. На первый взгляд, исключением является доказательственное право, единственная подотрасль уголовно-процессуального права, история развития которой, по В. Д. Спасовичу, характеризует «народный ум» [15, 20]. Однако и его стабильность — иллюзия.
Доказательственное право условно может быть классифицировано на нормы его Общей и Особенной частей, где нормы Общей части — положения не только раздела III Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации1 (далее — УПК РФ), но и иных его структурных элементов, которые устанавливают цель доказывания, процессуальный статус субъектов до-
1 Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001 г. № 174-ФЗ // СЗ РФ. 2001. № 52 (ч. I). Ст. 4921.
казывания; средства доказывания, его структуру, стержневые характеристики элементов процесса доказывания. Особенная часть доказательственного права — совокупность норм уголовно-процессуального права, регулирующая порядок собирания доказательств и особенности процесса доказывания на отдельных стадиях судопроизводства.
Учитывая структуру доказательственного права, ясно, что если какие институты в годы уголовно-процессуальной неразберихи и пострадали в наибольшей степени, то это именно доказательственное право. Особые порядки судебного разбирательства (гл. 40 и 40.1 УПК РФ) только с огромной натяжкой могут быть признаны соответствующими принципу свободы оценки доказательств, презумпции невиновности и прямо не соответствуют положениям ч. 2 ст. 77 УПК РФ. Дознание в сокращенной форме — усеченный процесс доказывания, допускающий оценку непроверенных доказа-
тельств с предсказуемым результатом. Производство о назначении меры уголовно-правового характера при освобождении от уголовной ответственности (гл. 51.1 УПК РФ) — нечто иное, как признание лица виновным в совершении преступления с применением меры, сопоставимой с уголовным наказанием, хотя и судом, но без необходимой для этого процедуры доказывания. Продолжающиеся попытки наполнить реальным содержанием право защитника собирать доказательства (ч. 3 ст. 86 УПК РФ), а также объяснить наконец-то, как стороны могут формировать заключение специалиста (ч. 3 ст. 80 УПК РФ), вылились в обязанность следователя (дознавателя) приобщать к материалам уголовного дела документы с неясным процессуальным статусом (ч. 2.2 ст. 159 УПК РФ) и представляют собой яркий пример отсутствия понимания, какой именно тип формирования доказательств нужен России: следственный или состязательный?
В целом наблюдается неприкрытый отказ от положений теории доказывания, основанной на материалистической диалектике, которая собственно и является единственной теорией, объясняющей закономерности доказывания как процесса познания.
Тенденция объяснима. Законодатель ориентируется на иные концепции доказывания, которые не строятся на познании. В приоритете другие идеи — «снятие конфликта», «восстановительное правосудие», «доказывание как убеждение». Они не требуют процессуальной формы, учитывающей объективные познавательные закономерности.
Принесут ли новые акценты в доказывании пользу? Смотря кому. Здесь и возникает ключевой вопрос о том, кто основной адресат уголовного судопроизводства.
Уголовный процесс выделился в самостоятельный вид деятельности, а совокупность уголовно-процессуальных норм — в отрасль права по объективным основаниям в результате длительного исторического развития, например в Европе в ХУ1-Х1Х вв. [9, с. 43-47].
Установление лиц, виновных в совершении преступления, привлечение их к уголовной ответственности, назначение справедливого наказания с течением времени, когда человечество осознало именно общественную опасность преступлений, уже не могло основываться на праве, с гражданским процессуальным методом правового регулирования. Потребовалась новая отрасль права, обеспечивающая общественную потребность в защите от преступности путем выявления и осуждения тех, кто преступил закон, посягнул на общественную безопасность. Это мировая тенденция приобретения уголовным судопроизводством черт публичности, объ-
яснять которую особенностями исторического развития России, как это делают некоторые авторы [6, с. 78-94], можно лишь отчасти.
Уголовно-процессуальное право — средство, которое, если претендует на статус самостоятельной отрасли, должно содержать механизмы, обеспечивающие реализацию социальной потребности в защите от преступности. Доказательственное уголовно-процессуальное право, имеющее научное гносеологическое основание, неразрывно связано с нравственно здоровым обществом, с его нормальными потребностями, оно не только их обеспечивает, но и оказывает на общество обратное влияние. Содержание именно доказательственного права - показатель меры веры в человека, в его возможности, развитость нравственных качеств; «зеркало» заявленных законодателем принципов; инструмент воспитания и одухотворения человека.
Уголовный процесс, как верно замечает Л. М. Володина, это «не технология, а инструмент государственной власти» [8—9], эффективный только в том случае, если основан на правильно познанных объективных закономерностях.
Эффективность доказательственного права как подотрасли уголовно-процессуального права определяется следующими основными условиями: 1) оно соответствует социальной потребности любого нормального общества в правильном установлении обстоятельств по уголовному делу и обеспечивает ее удовлетворение; 2) оно соответствует лучшим историческим и духовно-нравственным традициям народа России; 3) оно способно воспитывать человека своим содержанием и формой.
Кратко обоснуем и наметим пути формирования этих условий:
1. Соответствие доказательственного права социальной потребности любого нормального общества в правильном установлении обстоятельств по уголовному делу и обеспечение ее удовлетворения.
Это условие наднационально. Любое нравственно здоровое общество не может не быть заинтересовано в установлении лиц, в действительности совершивших преступления, и применении к ним мер, позволяющих обезопасить тем самым законопослушных людей от преступных действий путем общей и частной превенции.
Доказательственное уголовно-процессуальное право способно быть действенным механизмом удовлетворения этого интереса при условии, что процессуальная форма основана на познавательных закономерностях и создает все условия для их эффективного использования.
Прежде всего на познавательных закономерностях основано собирание доказательств. Трудно понять, что удерживает законодателя от облечения в процессуальную форму познаватель-
ных закономерностей при применении «иных способов собирания доказательств», которые отличаются от следственных действий только отсутствием процессуального порядка производства, что отрицательно сказывается на эффективности неурегулированных действий. Назрела регламентация порядка и содержания запросов, требований, поручений (ч. 4 ст. 21 УПК РФ), принятия представленных предметов и письменных документов (ч. 2 ст. 86 УПК РФ), действий по уяснению и уточнению полученной таким путем информации; собирания «доказательств» защитником (ч. 3 ст. 86 УПК РФ) и проверки их допустимости; формирования заключения специалиста (ст. 80 УПК РФ).
Следует свести к минимуму использование в уголовно-процессуальном доказывании процессуальных действий, при производстве которых должностные лица, осуществляющие производство по уголовному делу, не контролируют процесс получения информации. Это аргумент против введения в уголовное судопроизводство оперативных-розыскных мероприятий [18], «тайных» следственных действий [10, с. 202], на чем настаивают сегодня многие видные ученые. Недопустимо прикрывать процессуальной формой мероприятия, не позволяющие должностному лицу, ведущему производство по делу, участвовать в получении сведений, имеющих потенциал доказательств. Результатом подобных процедур должны быть результаты оперативно-розыскной деятельности, порядок преобразования которой в доказательства должен быть урегулирован на уровне уголовно-процессуального закона. Сегодня он, как ни странно, не предусматривает ни одной процессуальной нормы, позволяющей собирать доказательства на основе результатов оперативно-розыскной деятельности.
Мнение некоторых видных специалистов о неуместности в отечественном уголовном судопроизводстве процессуальной формы вместе с ее институтом допустимости доказательств, как имеющей западно-европейский генезис [3, с. 142], можно объяснить не всегда высоким качеством процессуальной регламентации, проявлениями ненужного формализма. Разумная процессуальная форма была и всегда останется важнейшей процессуальной гарантией.
Процессуальная экономия за счет уголовно-процессуального доказывания — прямой отказ от удовлетворения социальной потребности в результатах уголовного судопроизводства. Ссылки на западный опыт здесь неуместны. В тех странах, где вина подсудимых не доказывается, а признание обвиняемого — достаточное и почти необходимое условие постановления обвинительного приговора, уголовный процесс не связан с обществом, не работает на его без-
опасность, не воспитывает человека. Органы уголовного судопроизводства в таких случаях работают «сами на себя». В литературе верно замечено, что несмотря на некоторую тенденцию к снижению зарегистрированных преступлений в США, реальная преступность не снижается. Раскрываемость убийств колеблется в районе 60 %, изнасилований — не достигает 40 %, ограблений — 30 %, подавляющая масса преступлений остается нераскрытой, а «правоохранительные органы США развиваются в направлении отчуждения от надежд и интересов населения» [12, с. 115—119]. Заметим, что виновные по большей части раскрытых преступлений в США установлены путем сделки о признании, которая не дает уверенности в правильности приговора. Характер и состояние преступности в США с регулярными массовыми убийствами при таком подходе не удивляют. Для чего нам двигаться по явно ошибочному, ненаучному пути?
К сожалению, проблема неправильного отношения к показаниям обвиняемого, признающего свою вину, имеет вненациональный характер, в ее основе — психология человека.
«Думали, что собственное признание преступника необходимо было для его полного обличения, — мысль не только неосновательная, но даже совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо, если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство его невинности (фактически не приемлется и сейчас — прим. наше — А. П.), то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности», — словами Гринева заметил А. С. Пушкин в «Капитанской дочке». Однако «ценность эмоционально-психологической составляющей признательных показаний» [4, с. 389] по прежнему диктует стремление следователя их получить.
К сожалению, законодатель сам поощряет психологическую склонность правоприменителя к приданию преувеличенного значения признания вины. Предостережение о недопустимости строить обвинение исключительно на признании вины обвиняемым (ч. 2 ст. 77 УПК РФ) уже не работает, поскольку опровергнуто сокращенными процедурами, недвусмысленно требующими ориентироваться именно на согласие с предъявленным обвинением.
Значение показаний обвиняемого, признающего свою вину, на протяжении многих лет — болезненный вопрос процессуальной теории. Решать его и сегодня предлагают радикально: не признавать значение обвинительного доказательства за такими показаниями, ориентироваться только на наличие иных доказательств виновности [1, с. 260]. Жесткое решение предлагает О. Я. Баев: показания обвиняемого, при-
знающего свою вину, должны признаваться недопустимыми, если сделаны вне прозрачных (в прямом смысле) стен [5, с. 248].
Ориентироваться нужно на принцип свободы оценки доказательств, все ответы в нем даны. Однако ч. 2 ст. 77 УПК необходимо дополнить следующим положением: «Запрещается склонять обвиняемого к признанию вины. Следователь (дознаватель) обязаны разъяснить обвиняемому нравственную обязанность давать правдивые показания».
В то же время и законодатель, для которого принципы уголовного процесса также обязательны, должен пересмотреть все сокращенные процедуры, не укладывающиеся в содержание ряда принципов. В связи с этим в ст. 14 УПК РФ следует внести ч. 5 следующего содержания: «Запрещается устанавливать правила, порядки и процедуры, прямо или косвенно свидетельствующие об особом доказательственном значении показаний обвиняемого, признающего свою вину, или его отношения к предъявленному обвинению».
Заметим, что в литературе последних лет встречается критическое отношение к принципу презумпции невиновности. Его называют «чужеродным элементом» западной правовой цивилизации [2, 5], «очевидным алогизмом» [17, с. 176], предлагают различные варианты перемещения бремени доказывания на обвиняемого [16, с. 120]. Не будем отрицать, что принцип презумпции невиновности в доказывании не стимулирует к раскаянию действительно виновного, осознанию им вины, может использоваться как инструмент уклонения от ответственности. Однако без него члены общества не смогут обрести уверенность в действенности уголовного судопроизводства, истинности его результата, ощутить состояние защищенности от преступности и убежденности, что признанный судом виновным виноват действительно. Невзирая на западный генезис презумпции невиновности, в уголовном судопроизводстве России без нее не обойтись.
2. Соответствие доказательственного права лучшим историческим и духовно-нравственным традициям народа России.
Для каждого народа, с учетом его исторического развития, нравственные оценки имеют особенности [7, 17]. Неразумно отрицать наличие особенностей национального характера россиянина, которые следует учитывать, а большинство — развивать. В целом они достаточно полно отражены в Стратегии национальной безопасности Российской Федера-ции2. «При соответствии уголовно-процессу-
2 О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации: указ Президента РФ от 31 декабря 2015 г. № 683 // СЗ РФ. 2011. № 1. Ч. (II). Ст. 212.
ального права культурно-историческому и духовно-нравственному наследию нашего народа оно оказывает положительное влияние на духовную жизнь российской общности и формирование ее культуры» [3, с. 149]. Это суждение верно, но оно будет полным, если добавить, что и эффективно уголовно-процессуальное право — только в этом случае.
Приоритет истины, правды, справедливости перед прагматичностью, «сделками», экономией на «святом» — национальная черта, не требующая доказательств. Стремление к истине — мощная нравственная характеристика жителя России, а принцип правды (в целях настоящей статьи разграничивать истину и правду нет смысла) выступает «своеобразной внутренней пружиной самой нравственности в уголовно-процессуальной сфере...» [3, с. 163], ментальная модель истины-правды имеется в каждом из нас» [3, с. 182].
Эти простые и понятные идеи даже не нужно обосновывать сложными философскими анализами понятия истины, ее достижимости, видов и т. д. Истина всегда конкретна, одна и не совместима с терминологическими «играми» вроде: пусть страдает «житейская истина», лишь бы торжествовала «юридическая» [1, с. 129—130]. Чаще всего стремление запутать вопрос об истине — это «нравственная неспособность осуществлять доказывание на основе своего внутреннего судейского убеждения, базирующегося на материалах уголовного дела, страх перед ответственностью за ошибку» [13, с. 66].
Целью уголовно-процессуального доказывания, если таковым считать познание, не может быть ничего, кроме истины. Об этом необходимо прямо заявить в УПК РФ: «собирание, проверка и оценка доказательств осуществляется в целях установления истины по уголовному делу». При этом нет никакой необходимости раскрывать данное понятие ни в ст. 5 УПК РФ, ни в каких-либо иных процессуальных нормах. Всем нравственно здоровым жителям России предельно понятно, что означает истина. Не возникало же ни у кого вопросов к этому термину в период действия УПК РСФСР 1960 г., в котором он упоминался неоднократно.
Обостренная совестливость для народа России — регулятор поведения едва ли не более мощный, чем нормативные требования. Ее нужно будить и развивать в человеке не столько упреками за принятие зачастую бессовестных процессуальных решений, а прямым требованием законодателя действовать по совести не только при оценке доказательств (ч. 1 ст. 19 УПК РФ), а в ходе всего уголовного судопроизводства. Уместно будет в ст. 7 УПК РФ связать законность и совесть, чтобы не создавать ложного представления об антагонизме
этих понятий. Тем самым законодатель внесет важную лепту в преодоление еще одной исторической отечественной традиции (на сей раз весьма сомнительной) — отдавать приоритет духу, совести, не считаясь с законом. Соблюдение закона должно быть требованием совести, ч. 1 ст. 7 УПК РФ могла бы быть изложена следующем виде: «Участники уголовного судопроизводства в его ходе строго соблюдают Конституцию Российской Федерации, настоящий Кодекс и иные федеральные законы Российской Федерации, действуя справедливо и по совести».
Соглашаясь с тем, что реалии уголовного судопроизводства сегодня не всегда в ладу с совестью «многонационального народа» России, вряд ли стоит расценивать ее упоминание в УПК РФ только как декларативное и бессодержательное [3, с. 192]. Нужно добиваться, чтобы затертый вопрос «Как Вам не стыдно?», зачастую произносимый в качестве обычной приговорки, звучал бы (естественно, в иных формулировках) со страниц юридических документов, в которых констатируется нарушение законности и справедливости.
3. Способность доказательственного права воспитывать человека своим содержанием и формой.
Воспитательная задача в действующем УПК РФ не ставится и не решается. Предмет частных определений (постановлений) суда, представлений следователя, дознавателя ограничен нарушениями закона; обстоятельствами, способствовавшими совершению преступления. Представления эти зачастую остаются без ответа [14, с. 97]. Общественные обвинители и общественные защитники — далеко в прошлом. Причины и условия совершения преступления доказывать и устранять не требуется.
Однако воспитательную задачу уголовного судопроизводства, которая, вне всякого сомнения, должна быть прямо поставлена в общих положениях УПК, все равно не решить несколькими локальными, хотя бы и успешно апробированными инструментами.
Уголовный процесс воспитывает общество и каждого его члена только при условии, что человек не сомневается в эффективности и справедливости уголовного судопроизводства в отношении каждого, кто уже состоит в уголовно-процессуальных отношениях, и в отношении него самого, если придется оказаться в орбите уголовного процесса.
Такой веры в уголовный процесс не добиться, если он не направлен на установление истины, вскармливает низменные чувства, нетребователен к должностным лицам, его осуществляющим; не включает в себя воспитательные мероприятия, написан языком инструкции.
Да, возможности человека небезграничны. Но они и не так уж «ничтожно малы» [1, с. 127— 128], чтобы не требовать от него истинных решений. «Зародившееся в древние времена, прошедшее свое углубленное развитие во времена Гегеля и в последующий советский период жизни России... учение о возможностях человека при помощи данных ему самой природой чувственно-предметных рецепторов, такого бесценного дара, как человеческий разум, понять Мироздание было и остается целью человечества» [11, с. 75], — совершенно справедливо утверждает З. З. Зинатуллин.
От дознавателя, следователя, прокурора, судьи нужно требовать жертвенного служения, подчеркивать особую доверенную им миссию, противопоставлять ее обыденной канцелярщине: «Суд, следователь, прокурор, начальник органа дознания, дознаватель в ходе доказывания обязаны в пределах своих полномочий принимать все предусмотренные настоящим Кодексом меры, направленные на установление истины, в целях обеспечения законного и справедливого решения по уголовному делу, защиты общества, каждого его члена, государства от преступности, являющейся угрозой национальной безопасности Отечества». Так могло бы звучать это требование в тексте УПК РФ.
Воспитательный заряд уголовного судопроизводства сильно страдает от попыток решить экономические, организационные, ведомственные проблемы без учета особого мессианского назначения уголовного процесса. Прежде всего речь о прекращении уголовного дела по нерабилитирующим основаниям, которое не только весьма уязвимо с точки зрения соответствия принципу презумпции невиновности, но и не предполагает раскаяния.
Доводам, объясняющим, почему раскаянию не нашлось места в УПК РФ, в резонности не отказать. Действительно, искренность раскаяния проверить непросто, а потерпевшему важно возместить вред [19, с. 113]. Однако стоит ли здесь не замечать публичную функцию уголовного судопроизводства (его основную функцию!), делая выводы, что возмещение вреда важнее раскаяния [19, с. 118], а внутренние переживания не так важны, как объективные действия обвиняемого [9, с. 72—75]. Обществу важно, чтобы освобожденный от уголовной ответственности не просто возместил ущерб потерпевшему, но и осознал постыдность своего поведения, не допускал его впредь. Освобождения от уголовной ответственности заслуживает только действительно раскаявшийся преступник. Обязанность законодателя состоит в том, чтобы ориентировать должностных лиц, участвующих в принятии решения о прекращении уголовного дела (уголовного преследования), на установ-
ление искренности раскаяния. Проявление милосердия возможно только в отношении действительно раскаявшихся. Иное — не уголовный процесс как познавательная деятельность в интересах страны и каждого его жителя, а посредничество в урегулировании конфликта преступ-
ника и жертвы при параллельном решении экономических проблем государства. Такой подход к роли тех, кто призван защищать Отечество от преступности, не соответствует социальному назначению уголовного процесса и, вероятно, со временем будет отторгнут.
Список литературы:
References:
1. Аверин А. В. Истина и судебная достоверность (Постановка проблемы). 2-е изд., доп. СПб., 2007.
2. Агутин А. В., Агутина Н. В. Теоретические и нравственные основания принципов в современном отечественном уголовном судопроизводстве. М., 2009.
3. Агутин А. В., Трошкин Е. З, Губжоков Р. X. Организационно-правовой механизм реализации концепции «должной правовой процедуры» и нравственные основы уголовно-процессуальной деятельности в отечественном уголовном судопроизводстве. М., 2016.
4. Баев О. Я. Защита доказательств в уголовном судопроизводстве. Избранные работы (2012—2016 гг.). Воронеж, 2016.
5. Баев О. Я. Основные направления специальной превенции принуждения к даче показаний. Избранные работы (2012—2016 гг.). Воронеж, 2016.
6. Барабаш А. С. Природа российского уголовного процесса, цели уголовно-процессуальной деятельности и их установление. СПб., 2005.
7. Бучакова М. А, Дизер О. А. Категория нравственности как объект правового регулирования: теоретические вопросы // Алтайский юридический вестник. 2017. № 2 (18).
8. Володина Л. М. По следам парламентских слушаний. (заметки на полях) // Библиотека криминалиста. 2016. № 4 (27).
9. Головко Л. В. Прекращение уголовного дела в связи с деятельным раскаянием // Законодательство. 1999. № 1.
10. Гриненко А. В. Уголовное судопроизводство: от прошлого — к будущему // Библиотека криминалиста. 2016. № 5 (28).
11. Зинатуллин З. З. О судебной этике, правде, «допустимости» лжи и еще некоторых уголовно-процессуальных вопросах // Актуальные проблемы уголовного процесса в трудах профессора А. А. Чувилева: сборник статей. Омск, 2011.
12. Клейменов И. М. Преступность в России и США: попытка сравнительного анализа // Вестник Омского университета. Серия «Право». 2012. № 1 (30).
13. Кокорев Л. Д., Котов Д. П. Этика уголовного процесса: учеб. пособ. Воронеж, 1993.
1. Averin A. V. Istina i sudebnaya dostovernost' (Postanovka problemy). 2-e izd., dop. SPb., 2007.
2. Agutin A. V. , Agutina N. V. Teoreticheskie i nravstvennye osnovaniya principov v sovre-mennom otechestvennom ugolovnom sudo-proizvodstve. M., 2009.
3. Agutin A. V., Troshkin E. Z, Gubzhokov R. H. Or-ganizacionno-pravovoj mekhanizm realizacii kon-cepcii «dolzhnoj pravovoj procedury» i nravstvennye osnovy ugolovno-processual'noj deyatel'nosti v otechestvennom ugolovnom sudoproizvodstve». M., 2016.
4. Baev O. Ya. Zashchita dokazatel'stv v ugolovnom sudoproizvodstve. Izbrannye raboty (2012— 2016 gg.). Voronezh, 2016.
5. Baev O. Ya. Osnovnye napravleniya special'noj prevencii prinuzhdeniya k dache pokazanij. Iz-brannye raboty (2012—2016 gg.). Voronezh, 2016.
6. Barabash A. S. Priroda rossijskogo ugolovno-go processa, celi ugolovno-processual'noj deyatel'nosti i ih ustanovlenie. SPb., 2005.
7. Buchakova M. A, Dizer O. A. Kategoriya nravs-tvennosti kak ob"ekt pravovogo regulirovani-ya: teoreticheskie voprosy // Altai Law Journal. 2017. № 2 (18).
8. Volodina L. M. Po sledam parlamentskih slu-shanij... (zametki na polyah) // Biblioteka krim-inalista. 2016. № 4 (27).
9. Golovko L. V. Prekrashchenie ugolovno-go dela v svyazi s deyatel'nym raskayaniem // Zakonodatel'stvo. 1999. № 1.
10. Grinenko A. V. Ugolovnoe sudoproizvodstvo: ot proshlogo — k budushchemu // Biblioteka kri-minalista. 2016. № 5 (28).
11. Zinatullin Z. Z. O sudebnoj ehtike, pravde, «do-pustimosti» lzhi i eshche nekotoryh ugolovno-processual'nyh voprosah // Aktual'nye problemy ugolovnogo processa v trudah professora A. A. Chuvileva: sbornik statej. Omsk, 2011.
12. Klejmenov I. M. Prestupnost' v Rossii i SShA: popytka sravnitel'nogo analiza // Vestnik Om-skogo universiteta. Seriya «Pravo». 2012. № 1 (30).
13. Kokorev L. D, Kotov D. P. Ehtika ugolovnogo processa: ucheb. posob. Voronezh, 1993.
14. Kuznecova S. M. Sub"ekty kontrolya (nadzo-ra) za ispolneniem predstavleniya sledovatelya
14. Кузнецова С. М. Субъекты контроля (надзора) за исполнением представления следователя по устранению обстоятельств, способствовавших совершению преступлений // Алтайский юридический вестник. 2016. № 1 (13).
15. Курс уголовного процесса / под ред. Л. В. Головко. М., 2016. С. 43-47.
16. Маслов И. В. О частичном переносе бремени доказывания: уголовно-процессуальные и криминалистические аспекты // Библиотека криминалиста. 2015. № 2 (25).
17. Розовский Б. Г. Истина и средства ее достижения в уголовном производстве // Уголовный процесс современной России. Проблемные лекции: учеб. пособ. (для студентов высших юридических учебных заведений) / науч. ред. В. Т. Томин, А. П. Попов и И. А. Зинченко. Пятигорск, 2014.
18. Россинский С. Б. Результаты оперативно-розыскной деятельности - доказательства по уголовному делу: только «за» и никаких «против» // Деятельность правоохранительных органов в современных условиях: сборник матер. XXIII Междунар. науч.-практ. конф. (г. Иркутск, 24-25 мая 2018 г.). Иркутск, 2018. Т. 1.
19. Смолькова И. В. Значение признания обвиняемым своей вины при прекращении уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием (ст. 28 УПК РФ) // Библиотека криминалиста. 2017. № 1 (32) .
20. Спасович В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств. СПб., 1861.
po ustraneniyu obstoyatel'stv, sposobstvovavs-hih soversheniyu prestuplenij // Altajskij yuridi-cheskij vestnik. 2016. № 1 (13).
15. Kurs ugolovnogo processa / pod red. L. V. Golovko. M., 2016. S. 43-47.
16. Maslov I. V. O chastichnom perenose bremeni dokazyvaniya: ugolovno-processual'nye i krim-inalisticheskie aspekty // Biblioteka kriminalis-ta. 2015. № 2 (25).
17. Rozovskij B. G. Istina i sredstva ee dostizheniya v ugolovnom proizvodstve // Ugolovnyj process sovremennoj Rossii. Problemnye lekcii: ucheb. posob. (dlya studentov vysshih yuridicheskih uchebnyh zavedenij) / nauch. red. V. T. Tomin, A. P. Popov i I. A. Zinchenko. Pyatigorsk, 2014.
18. Rossinskij S.B. Rezul'taty operativno-rozys-knoj deyatel'nosti — dokazatel'stva po ugolovnomu delu: tol'ko «za» i nikakih «pro-tiv» // Deyatel'nost' pravoohranitel'nyh or-ganov v sovremennyh usloviyah: sbornik mater. XXIII Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (g. Irkutsk, 24—25 maya 2018 g.). Irkutsk, 2018. T. 1.
19. Smol'kova I. V. Znachenie priznaniya obviny-aemym svoej viny pri prekrashchenii ugolovno-go presledovaniya v svyazi s deyatel'nym raskay-aniem (st. 28 UPK RF) // Biblioteka krimina-lista. 2017. № 1 (32) .
20. Spasovich V. D. O teorii sudebno-ugolovnyh dokazatel'stv. SPb., 1861.
138
