CC BY
48
жения бытия по законам высшего идеала, доступного человеку.
Антиномия добра и зла, любви и эгоизма, большой правды и личной корысти оттеняется в «Кладовой солнца» и образами-символами сосны и ели, их единоборством за право на существование, приносящим деревьям лишь боль и страдание.
Так в «Кладовой солнца» философски осмысливается «линия личной жизни» как индивидуальное существование человека - тема, характерная для всего творчества Пришвина. Писатель убежден, что эта «линия личной жизни» (столь необходимая человеку) должна быть детерминирована «творческим поведением», т.е. стремлением слить свое «я» с всеобщим «мы», с природой, со всем мирозданьем.
Библиографический список
1. Замошкин Н. Критика о М.М. Пришвине // Пришвин М. Повести. Рассказы. - М.: ООО «Из-
дательство Астрель», 2003.
2. Паустовский К. Золотая роза: повесть. -Л.: Дет. лит., 1987.
3. Пришвин М.М. Глаза земли. - М.: Просвещение, 1989.
4. Пришвин М. Собрание сочинений: В 8 т. -М.: Худож. лит., 1982-1986. - Т. 8. - С. 345.
5. Солоухин В.А. Очарованный странник // Пришвин М.М. и др. Золотой луг: рассказы. - М.: Дет. лит., 1982.
6. ТрефиловаГ.П. М.М. Пришвин // История русской советской литературы: В 3 т. Т. 1. - М.: АН СССР, 1961.
7. ХайловА.Н. Михаил Пришвин: Творческий путь. - М.; Л.: АН СССР, 1960.
8. Шкловский Е. В поисках гармонии (Пришвин и Паустовский) // Пришвин М.М. Повести. Рассказы. - М.: Изд-во «Астрель», 2003.
9. Хмельницкая Т. Творчество Михаила Пришвина. - Л.: Сов. писатель, 1959.
УДК 8-1
Морозова Светлана Николаевна
Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г Белинского
ОБЩЕСТВЕННАЯ И ТВОРЧЕСКАЯ ПОЗИЦИИ Я. ПОЛОНСКОГО: ДЕМОКРАТИЯ ИЛИ УМЕРЕННОЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО?
В статье рассматриваются вопросы становления творческого самосознания Я. Полонского через определение его общественной позиции и выявляются основополагающие принципы художественного мировоззрения поэта.
Ключевые слова: политические взгляды, нравственное воспитание, прогресс, область искусства, общественная роль искусства.
Между личностью писателя и его книгами существуют сложные многообразные связи. Характер писателя, его вкусы, его политические убеждения - все это в целом определяет его отношение к миру и нуждается в обстоятельном изучении. Разгадать характер писателя, установить его взгляды на искусство, его отношение к современности и современникам - значит найти дорогу к образам, созданным им, и к манере его письма.
Политические взгляды Полонского не отличались радикализмом. Он старался избегать, как он сам выражался, «крайностей», предпочитая находиться не в каком-либо определенном лагере, а сочувствовать в каждом из них «всему доброму и полезному для России». «Я всю жизнь был ничей, - писал он Чехову, - для того, чтобы при-
надлежать всем, кому я понадоблюсь, а не кому-нибудь» [1, с. 56].
Однако там, где возникали принципиальные вопросы, касающиеся убеждений поэта, он смело и откровенно выражал свое мнение, не считаясь с собственными, личными симпатиями. Так, в 1895 году, несмотря на глубокое уважение к Льву Толстому как к писателю и человеку, Полонский печатно вступил с ним в полемику по поводу основных принципов толстовского учения. «Как великий художник, -писал Полонский, - граф Толстой имеет полное право внушать нам веру в действительность им выведенных на сцену типов ...но, выходя на арену проповедника и утописта, напрасно думает граф, что он один владеет истиной» [1, с. 68].
В статье о поэте А. Жемчужникове Полонский косвенно характеризует и свои политические
убеждения: «Он стоял на той золотой середине, на том juste milieu, которое избегает крайностей. Да эти крайности были далеко не в его характере, миролюбивом, не терпящем никакого насилия, ничего необузданного и дикого. Не революционер он был, а просто прогрессист, понимая прогресс так, как понимали его все лучшие люди 60-х и 70-х годов нашего столетия» [1, с. 17].
Это наивное стремление служить «общему» благу, находясь между борющимися лагерями, доставило Полонскому немало огорчений и разочарований и часто ставило его под обстрел со стороны революционной критики (Щедрин, Писарев, Минаев), несмотря на то, что многое из того, что отстаивали демократы, было дорого и самому Полонскому.
Говоря осудительно о насилии, Полонский имел в виду как правительственный произвол, так и революционную борьбу с ним, возлагая надежды на такие мирные средства, как прогресс в области просвещения и успехи нравственного воспитания общества. «Проповедуй Вы реформы, -писал он Л. Толстому, - я примкнул бы к Вам, как к реформатору, преследующему более или менее усовершенствование того, что... искажено... невежеством и человеческими пороками» [1, с. 68].
Более пространно эта мысль о связи общественных учреждений с «прогрессом» выражена поэтом в неопубликованной статье «В каком смысле я монархист и республиканец». Основные мысли этой статьи сводятся к следующим положениям. Политический строй любого государства обусловлен, по мысли автора, степенью культуры населяющего его народа. В силу этого форма правления зависит от «статистических данных, а не от теорий и прокламаций». Полонский даже делает попытку определить примерные условия для той или иной формы государственного строя. «Если в государстве, - пишет он, - три четверти народа образованные, честные и сознают долг свой, - возможна республика. Если одна треть - возможна конституция. Если же... из 15 миллионов и 5 миллионов не найдешь образованных и честных, то невозможна не только республика, невозможна даже прочная конституция» [1, с. 123].
Иными словами, Полонский считает себя монархистом не потому, что ему вообще нравится эта форма правления, а только потому, что вынужден признать временную необходимость ее для России. Истинные же симпатии автора принадлежат республике.
«Спрашивается, - продолжает свою мысль Полонский, - могу ли я, как честный и сколько-нибудь образованный человек, пожелать для своего отечества, чтобы три четверти его народонаселения могло назваться массою людей честных и образованных. Не могу не желать и желаю этого от всей души и в этом смысле я республиканец» (ибо такое положение в области просвещения масс, по мысли самого Полонского, требует республиканских учреждений) [1, с. 123].
Эта неопубликованная статья позволяет с большей точностью определить отношение Полонского не только к политическому строю России, но вместе с тем и к деятельности революционных разночинцев.
Путь борьбы, выбранный революционерами, не находит у поэта сочувствия. «Я знал заранее, -пишет он, - что ни от прокламаций, ни от социальных учений, ни от самопожертвования ничего не может выйти для России нужного» [1, с. 123].
Видимо, неудачи революционеров 60-70-х годов были восприняты Полонским как подтверждение его умеренно-просветительских взглядов.
Но вместе с тем Полонский далек от мысли видеть в революционерах грубых циников, «бесов», политических честолюбцев и находит возможным назвать их борьбу таким серьезным словом, как «самопожертвование».
В 50-60-е годы в связи с расширением круга разночинной интеллигенции и обострением в стране классовой борьбы резче встал вопрос о социальном самоопределении личности. Полонский стремится в каждой партии, в каждом сословии видеть прежде всего «человека», его личность. Но независимо от субъективных желаний поэта по судьбе и по образу мыслей он все-таки был больше разночинцем, демократом, нежели дворянином.
Не менее важен вопрос о круге тех людей, с которыми Полонский часто общался, а подчас был даже в дружеских отношениях. Среди них мы находим имена виднейших представителей разночинского движения 50-60-х годов: Михайлова, Шелгунова, Пантелеева, Помяловского и Некрасова. Влечение к этим людям определялось у Полонского не только личным к ним расположением, но и известной близостью во взглядах. Враждебное отношение к аристократии и крепостному праву, осуждение правительственного произвола - все это в равной степени было близко и Полонскому и его приятелям-разночинцам. В жиз-
ни ближе всех оказался к Полонскому М.И. Михайлов. Позднее пути друзей разошлись. Революционного энтузиазма Михайлова Полонский не разделял и даже сожалел о том, что тот «отдался политике» и «нигилизму». Но и в шестидесятые годы многое еще их связывало.
К середине 50-х годов относится знакомство Полонского с другим известным демократом, философом, публицистом - Н.В. Шелгуновым и его женой Л.П. Шелгуновой.
Сама Шелгунова была очень близка к кругу передовых людей 50-60-х годов и, подобно Чернышевскому, Добролюбову, Михайлову, увлекалась «женским вопросом». Она была интересной собеседницей, «большой, - по словам Полонского, - музыкантшей», тонкой ценительницей стихов.
С Николаем Герасимовичем Помяловским Полонский встретился на вечерах у Штакеншней-деров. Повести молодого писателя «Мещанское счастье» и «Молотов», напечатанные в 1861 году в некрасовском «Современнике», сразу же получили признание и широкую известность. Красивая внешность Помяловского, природная доброта, искренность невольно вызывали к нему любовь и расположение. Особенно сильное участие в судьбе Помяловского принял Полонский.
С Некрасовым Полонского связывали многолетние приятельские отношения. Полонский глубоко уважал Некрасова и чрезвычайно дорожил личным его расположением. «Я не изменюсь к Вам никогда, - писал он Некрасову в 1874 году, -как поклонник Вашего поэтического таланта. Если виноват перед Вами, то виноват как перед редактором, а не как перед приятелем. Перестаньте быть для меня редактором и останьтесь моим приятелем» [1, с. 148].
Таков был круг людей, которых Полонский любил и уважал, которых он помнил спустя много лет после их смерти. И пусть он не до конца разделял их убеждения, все же многое в их деятельности было для него дорогим и высоким. Особенно это относится к Некрасову:
Перед дверями гроба он
Был бодр, невозмутим, - был тем, чем сотворен:
С своим поникнувшим челом
Над рифмой - он глядел бойцом, а не рабом,
И верил я ему тогда,
Как вещему певцу страданий и труда. [4, с. 235]
С легкой руки Ап. Майкова Полонского обычно включали в круг поэтов «чистого искусства»:
Тому уж больше чем полвека,
На разных русских широтах,
Три мальчика, в своих мечтах За высший жребий человека Считая чудный дар стихов,
Им предались невозвратимо...
...Те трое были... милый мой,
Ты понял? Фет и мы с тобой.
Так отблеск первых впечатлений,
И тот же стиль, и тот же вкус Нам уготовили союз. [3, с. 310]
Однако высказывания самого Полонского, не говоря уже о его поэтическом творчестве, которое будет рассмотрено ниже, требуют внести ясность в этот вопрос, а многое в нем пересмотреть и уточнить.
Требования, которые предъявляли к поэзии представители «чистого искусства», наиболее четко и по-своему смело были высказаны Фетом в его рецензии на стихотворения Ф.И. Тютчева. «У всякого предмета, - писал он, - тысячи сторон. .. Но в том и дело, что художнику дорога только одна сторона предмета: их красота, точно так же, как математику дороги их очертания или численность... Дайте нам прежде в поэте его зоркость в отношении к красоте, а остальное на заднем плане» [5].
Нетерпимость ко всему, кроме красивого, приводила Фета к резкому ограничению реалистических возможностей искусства, к отказу от изображения теневых и даже повседневных сторон действительности. Поэтические зарисовки Фета всегда подчеркнуто праздничны, изящны за счет тщательного отбора из всего многообразия мира только того, что красиво, что ласкает глаз. Там же, где действительность мало соответствовала вкусам поэта, на помощь приходила творческая фантазия автора, преображавшая мир в соответствии с его идеалами.
Совершенно иное решение находил этот вопрос в статьях Чернышевского и Добролюбова. «Область искусства, - утверждал Чернышевский, - не ограничивается областью прекрасного в эстетическом смысле слова... искусство воспроизводит все, что есть интересного для человека в жизни» [6, с. 465].
Что касается Полонского, то в этом вопросе о границах поэтического и непоэтического, он снова оказывался шире, терпимее и демократичнее Фета. «У твоей музы, - писал он Фету, - идеальное солнце, для моей - самое обыкновенное, вот то самое, на которое я теперь страшно злюсь,
за то, что оно плохо светит и заставляет меня в час пополудни зажигать лампу... По твоим стихам невозможно написать твоей биографии, или даже намекать на события твоей жизни... по моим стихам можно проследить всю мою жизнь... Ясно, что мой духовный, внутренний мир далеко не играет такой первенствующей роли, как твой, озаренный радужными лучами идеального солнца» [1, с. 135].
Смысл приведенного отрывка ясен: Полонский рисует действительность такой, как она есть, -Фет преображает ее в соответствии со своим идеалом красоты; по стихам Полонского можно судить о фактах жизни, в стихах Фета прежде всего и ярче всего раскрывается духовный мир самого поэта.
Наряду с самодовлеющим значением в искусстве красоты Фет настойчиво отстаивал мысль о бессознательности, бездумности самого творчества. «Можно быть величайшим художником-поэтом, не будучи мыслителем в смысле житейском или философском», - заявлял он все в той же статье [5].
Идейные руководители «Современника» видели в науке не антипод искусства, а лучшую его помощницу. «Свободное претворение самых высших умозрений в живые образы и вместе с тем полное сознание высшего, общего смысла во всяком, самом частном и случайном факте жизни -это есть идеал, представляющий полное слияние науки и поэзии», - писал Добролюбов [2, с. 115].
На чьей стороне, или, точнее, к кому ближе стоял в этом споре Полонский? Высказывания самого поэта говорят здесь не в пользу «чистого искусства». «Изящное, - утверждает он, - должно проистекать из стройного согласия истины, добра и красоты... Всякий истинный писатель должен образовать ум свой полезными знаниями, иметь сердце, преисполненное чувствительности и... руководствоваться правилами очищенного вкуса» [1, с. 136].
Истина, добро, польза, как видим, стоят у Полонского на первом месте. Полонский никогда не противопоставлял поэтическое творчество широким, основательным знаниям, поэзию - науке. Издавая в 1883 году стихотворения Бенедиктова, того самого Бенедиктова, которым он сам увлекался еще в Рязанской гимназии, Полонский ставит в вину своему былому кумиру как раз недостаток образования и проистекающий отсюда узкий взгляд на жизнь.
Вместе с тем, видя в искусстве союз «истины, добра и красоты», Полонский резко возражал против грубо утилитарного взгляда на искусство, при котором в жертву «пользе» приносится его эстетическая сторона. В письме к издателю журнала «Русская мысль» Полонский возмущается статьей одного из критиков этого журнала, который утверждал, что принципом «полезности» «определяется в сущности (подчеркнуто Полонским) судьба самого творчества». «Никогда, -писал Полонский, - не было, да и быть не может таких поэтов... Вашему г. NN хочется быть вторым Писаревым и угождать утилитарному направлению молодежи, но у Писарева был талант, а у NN никакого» [1, с. 168].
Вопрос о полезности, точнее, об общественной роли искусства также нуждается в свою очередь в историко-литературном рассмотрении. В 50-е годы революционные разночинцы видели основное назначение искусства в последовательном и непримиримом отрицании всего, что было связано с крепостническими отношениями в стране. Поэтому наиболее плодотворным Чернышевский считал гоголевское сатирическое, точнее критическое, направление.
В последующие десятилетия нарастание в России революционных настроений еще выше подняло роль щедринской сатиры и некрасовской музы «мести и печали». Совершенно другие цели преследовали критики из либерального лагеря -Анненков и Дружинин. Именно здесь был провозглашен принцип «искусство для искусства». Согласно этому принципу писатель меньше всего должен думать о влиянии своего произведения на жизнь общества, на жизнь народа. Искусство, заявляли противники Чернышевского, не должно иметь цели, выходящей за рамки самого искусства, оно должно доставлять людям «бескорыстное» наслаждение. Родоначальником «чистого искусства» был объявлен Пушкин, специально для этой цели истолкованный Анненковым. Полонского Дружинин весьма энергически старался причислить к поэтам «пушкинского направления».
Впрочем, сам Полонский иначе смотрел на свое творчество. Сочувствие «отрицателям» выражалось у Полонского в гуманном направлении его поэзии, которое заставило его думать и писать о нищете, бесправии и страданиях народа. Это была уже не область «чистого» искусства. Более того, в искусстве он видел силу, способную излечить общество от его недугов. Но имен-
но в этом вопросе он и сходился и расходился с «отрицателями» из революционного лагеря. Сходился в признании за искусством его действенной общественной роли и расходился в понимании средств, которыми искусство должно осуществить свое гражданское назначение.
Не признавая насилия в политике, Полонский и в поэзии призывал не к борьбе со злом, а к любви и согласию, к некому умозрительному Братству, исключающему всякую вражду.
Признавая за литературой огромную моральную и общественную силу, Полонский резко отрицательно отнесся к появившимся в России декадентам. Воспитанный на статьях Белинского и Герцена, на стихах Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Полонский не без негодования говорить о писателях, сознательно уводивших литературу от ее общественных задач.
В этом непримиримом отношении к декадентской литературе Полонский оказался в одном
ряду со своими великими современниками -Чеховым и Львом Толстым.
Библиографический список
1. Дневник Полонского 1858-1860 гг. - М.: Центральный Государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ) (1818-1922): ф. 403, оп. 1, д. 209, л. 173.
2. Добролюбов Н.А. Полное собрание сочинений: В 3 т. Т. 3. - М.: Гослитиздат, 1950. - 315 с.
3. МайковА.Н. Сочинения в двух томах. Т. 1 / Под ред. Ф.Я. Приймы. - М.: Правда, 1984.- 425 с.
4. Полонский Я.П. Стихотворения и поэмы / Ред. и примеч. Б.М. Эйхенбаума. - М.: Сов. писатель, 1835. - 780 с.
5. Фет А.А. О стихотворениях Ф. Тютчева // Русское слово. - 1859. - .№2. - С. 65-66.
6. Чернышевский Н.Г. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4 / Ред. Ю.С. Мелентьева. - М.: Правда, 1974. - 623 с.
УДК 88-26
Осипова Ольга Ивановна
кандидат филологических наук Якутский государственный университет им. М.К. Амосова (филиала в г. Нерюнгри)
ОСОБЕННОСТИ ПОВЕСТВОВАНИЯ В ЦИКЛЕ В. БРЮСОВА «ЗЕМНАЯ ОСЬ»
Статья посвящена исследованию нарратива в новеллах В. Брюсова. Автор рассматривает принципы взаимодействия повествовательной структуры и жанра, роль подзаголовков при определении планов повествования. Отмечается усложнение повествовательной структуры в новеллах за счет добавления в традиционную коммуникативную схему дополнительного компонента.
Ключевые слова: формы повествования, адресант, адресат, повествователь, рассказчик, точка зрения, исповедальный дискурс.
В художественной прозе структура повествования базируется на принципиальном различении «голоса» повествователя и «голосов» персонажей. В повествовании отражается и возможная позиция адресата текста. В современной «лингвистике нарратива» различаются традиционный нарратив, включающий перволичную форму повествования, аукто-риальную форму, и свободный косвенный дискурс [1]. Цикл Валерия Брюсова «Земная ось» характеризуется использованием указанных повествовательных форм.
Особенности перволичной формы повествования можно рассмотреть на примере новелл «Мраморная головка», «Первая любовь», «Последние мученики», «В зеркале», «Теперь, когда
я проснулся...». Сходным нарративом обладают новеллы «Мраморная головка» и «Первая любовь», обе построены как диалог повествователя и рассказчика. Но данный диалог имеет редуцированный характер - в новеллах представлена точка зрения только одного собеседника, ведущего монологическое повествование (поэтому и можно говорить о диегетическом повествователе). Второй участник определяется только в экспозиции новеллы. Она служит индикатором описываемой ситуации, благодаря ей монологический рассказ помещён в дискурс беседы.
Повествование в новелле «Последние мученики» строится на тех же принципах, что и в предыдущих двух новеллах, за исключением того, что рассказ повествователя помещён в контекст
