CC BY
61
22
УДК 141
В. А. Чалый
ПСИХОЛОГИЗМ КАК АКТУАЛЬНАЯ ТЕНДЕНЦИЯ АНАЛИТИЧЕСКОГО КАНТИАНСТВА*
Описаны некоторые из наиболее ярких эпизодов трансформации аналитического кантианства из антипсихологистского направления в направление, тяготеющее к психологизму; рассмотрены работы Питера Стросона, Ричарда Рорти, Патриции Китчер, Беатрис Лонгенесс.
The article observes some of the more notable episodes in transformation of analytic kantianism from an atipsychologist school towards a largely psychologist school through the works of Peter Strawson, Richard Rorty, Patricia Kitcher, and Beatrice Longuenesse.
Современные толкования философии Канта в англоязычном мире позволяют достаточно четко разделить их авторов на два соперничающих лагеря. Первые полагают, что система Канта достаточно прочна для навигации по современной философии и требует лишь не затрагивающих ее суть пояснений и модернизаций. Вторые считают, что она исчерпала свой ресурс и может быть «разобрана на части» для нужд более актуальных концепций. Рубеж, на котором определяется принадлежность к тому или иному лагерю, — отношение к теории трансцендентального идеализма, «двигателю» кантовской философии.
Философы первой группы (Г. Патон, Н. Кемп-Смит, Л. у. Бек), которых в отношении кантовской системы можно назвать «холистами», на протяжении ХХ века были заняты сначала сохранением интереса к философии Канта, затем, по мере того, как интерес этот усиливался, разрешением критических возражений разного толка, как «старых», так и «новых», с которыми выступали философы второй группы. В настоящее время целостные аналитические интерпретации философии Канта в значительной мере опираются на психологические подходы.
Философы второй группы, в отличие от первых, ясно заявляют о своей принадлежности к аналитическому движению либо к аналитикопрагматическому (в случае американцев). Их цели в отношении кантовской философии заключаются в укреплении за ее счет собственных школ. Продолжая «механическую» метафору, можно отметить, что самым ценным «узлом» трансцендентальной философии, который аналитики чаще всего пытались приспособить к своим философским конст-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Аналитическое кантианство: становление и развитие, анализ проблематики в сравнении с отечественным кантоведением», проект № 05-03-03154а.
Вестник РГУ им. И. Канта. 2007. Вып. 8. Гуманитарные науки. С. 22—32.
рукциям, оказалась ее теория познания. Попытки эти продемонстрировали, что связь кантовской эпистемологии с центральным механизмом кантианства — доктриной трансцендентального идеализма — сложнее и крепче, чем могло показаться на первый взгляд. Поэтому те, кто отвергал трансцендентальный идеализм, вынуждены были искать альтернативные решения для переназначения или связывания функций, выполняемых им в кантовской теории познания. Например, Питер Стросон, предложивший интегрировать «выжимку» из кантовской теории познания — «аналитический аргумент» — в эмпиристскую по сути дескриптивную метафизику, описывающую предельные основания опытного знания, столкнулся с трудностями в процессе исключения из нее относящегося к трансцендентальной конструкции понятия синтетического априори. Исключение синтетического априори нарушало функционирование теории, а найти ему замену из эмпиристского «набора» оказалось делом достаточно проблематичным. Интерпретациям второй группы свойственна антипсихологическая направленность.
Многие эпизоды истории попыток аналитического прочтения Канта уже были описаны в отечественной литературе. В этой работе мы остановимся на «психологических» тенденциях в аналитических интерпретациях Канта. Представляется, что психологистский подход позволяет достичь наиболее полного объединения аналитической доктрины с философией Канта. Для иллюстрации этого тезиса, во-первых, рассмотрим недавнюю и широко обсуждающуюся в настоящее время работу Беатрис Лонгенесс, в которой она защищает часто критикуемую кантовскую теорию категорий с позиций когнитивной психологии и философии сознания. Во-вторых, рассмотрим эволюцию аналитических интерпретаций комплекса кантовских взглядов на взаимосвязанные проблемы сознания — единства опыта — объективности предмета опыта. Мы обратимся к трем интерпретациям, предложенным Питером Стросоном, Ричардом Рорти и Патрицией Китчер.
Существенной особенностью книги Беатрис Лонгенесс «Кант и способность суждения» [14] — особенностью достаточно важной, чтобы начать обзор именно с нее, — является то, что книга эта формально не принадлежит англо-американской философии, однако в настоящее время является одной из самых обсуждаемых в англоязычном кантове-дении. Она была написана на французском и издана во Франции в 1993 году, после чего ее перевели на английский и издали в США в 1998-м. Являясь «аутсайдером», Б. Лонгенесс с успехом использует возможность оценить англоязычный кантоведческий дискурс со стороны и сравнить его с немецким дискурсом, который, как оказалось, ей также хорошо известен. Несмотря на «континентальное» происхождение автора, стилистика и методология работы являются аналитическими. То, что автор уверенно синтезирует два достаточно обособленных философских дискурса, как представляется, демонстрирует важную тенденцию развития англоязычного кантоведения последних двух десятилетий — обращение к немецким и другим иностранным исследованиям.
24
Задача, решаемая автором, сформулирована в терминах аналитической программы «приспособления» частей кантовского учения к современной философии. В данном случае объект интерпретации — кантовское учение о категориях. Б. Лонгенесс предпринимает попытку положительно истолковать учение, которое на протяжении двухсот лет было одной из наименее популярных сторон философии Канта. Особое внимание при этом уделяется его защите от критики современных аналитиков. Аналитическая школа, опираясь на свои прочные логические достижения, в целом считала теорию Канта основанной на устаревших представлениях и не стоящей внимания. Эта точка зрения наиболее выпукло представлена Стросоном, который утверждает, что Кантом возведены в ранг абсолютных произвольно и не лучшим образом подобранные логические формы суждения. Современный логик мог бы ограничиться несколькими из них и вывести остальные при помощи несложных операций. Линия защиты, предлагаемая Лонгенесс, основана на том, что для Канта выражение «логические формы суждения» означает нечто отличное от современного его понимания. Для современного логика это выражение означает логические константы и правила объединения и вывода, принятые в некотором исчислении. Для Канта «логические формы суждения» означают универсальные правила дискурсивного мышления. Поэтому критика кантовской системы категорий с позиций современной логики бьет мимо цели.
Введение в обращение понятия «мышление» сразу сообщает позиции Канта психологистский оттенок. Критику, звучавшую в адрес кантовского учения о категориях, как раз и объединяет то, что она была антипсихологистской, — и у Когена, и у Хайдеггера, и у Стросона. Поэтому закономерно, что у Лонгенесс противостояние этой критике основывается на психологизме и в более широком плане представляет собой его защиту перед антипсихологизмом. Автор считает, что кантовская философия в основании своем психологистская и что это составляет ее достоинство. Форма ее аргументов и сам материал исследования — человеческое мышление — предопределяют такой подход.
Важной особенностью интерпретации Лонгенесс, которая отличает ее от более «строгих» аналитических интерпретаций, является внимание к синтетическим процедурам, на которые опирается познавательный процесс. Если Стросон целиком сосредоточивается на анализе содержания опытного знания, то Лонгенесс помещает в центр исследования именно синтетические процедуры, приводящие к изначальному образованию этого знания. Она утверждает, что путем анализа мы только реконструируем путь, уже проделанный сознанием в синтезе восприятий и подведении их под понятия. Этот подход позволяет Лон-генесс дать положительную интерпретацию и понятию синтетического априори, важному для теории Канта и затруднявшему многих исследователей. Проблеме синтеза посвящена третья часть работы.
В целом можно утверждать, что аналитическая методология и опора на достижения когнитивной психологии и философии сознания позволяют отнести интерпретацию Лонгенесс к аналитическому канти-
анству. Однако систематическое и «симпатизирующее» прочтение Канта в ряде существенных пунктов отличают ее от традиционных аналитических интерпретаций. Представляется, что работа Лонгенесс еще более смещает дискурс аналитического кантианства в пространство собственно кантовской философии, обогащая его новыми для него решениями фундаментальных проблем и заставляя отойти еще дальше от исходных аналитических установок.
Философская психология, аналитическая философия и кантианство интересным образом входят в соприкосновение в англоязычной литературе по поводу еще одной важной философской проблемы — проблемы сознания. Мы продолжим наш обзор сопоставлением подходов к ней трех очень разных англоязычных философов — Питера Стросона, Ричарда Рорти и Патриции Китчер.
Для кантовской философии характерно, что проблема сознания тесно связана с проблемами единства опыта и объективного мира. Данную особенность большинство исследователей связывают с кантовским способом опровержения скептицизма Юма, основанном на разработке этой трехчастной проблемы. В каком-то смысле аналитическая традиция, еще в своем начале отказавшись от кантианского решения «юмовского вопроса», взяла на себя необходимость предложить ему альтернативу. «Юмовский вопрос» является одним из главных для аналитической философии — и одним из самых трудных. Еще Рассел писал, что, к своему большому сожалению, не видит возможности ни отыскать слабые места в юмовской критике, ни противопоставить ей что-либо [4, гл. 17]. С тех пор аналитиками было предпринято немало попыток, которые постепенно принимали все большее сходство с рассуждениями Канта.
Стросон в «Пределах смысла» [16] называет в числе важнейших достижений кантовской философии доказательства «тезиса объективности» и «тезиса необходимости единства сознания», осуществленные в «Трансцендентальной дедукции». Эти доказательства позволяют прояснить природу сознания и обезопаситься от аргументов Юма. Доказательство второго тезиса начинается с анализа определения опыта; доказательство первого строится на основании второго. Как отмечает Ричард Рорти, успех интерпретации Стросона зависит от того, удастся ли показать, что использование понятий подразумевает возможность самосознания и что самосознание подразумевает опыт об объективном мире. Все эти тезисы, без сомнения, связаны и зависимы друг от друга, комплексное их доказательство можно, в зависимости от философских пресуппозиций, начинать с разных положений. Для Стросона, движущегося от эмпиризма, такой отправной точкой является факт существования опыта: от факта существования опыта Стросон переходит к сущностному для опыта процессу подведения предметов под понятия, что связано с необходимостью единства сознания, а это, в свою очередь, требует самосознания, которое невозможно без восприятия объективного мира.
Кант в «Трансцендентальной дедукции» не расставляет столь явно приоритеты среди этих положений. Скорее, он предлагает несколько вариантов рассуждения, начинающихся с разных тезисов и в сумме представляющих полную картину их взаимосвязанности. Так, «Трансцендентальную дедукцию» он начинает с одной из форм важнейшего, по его мнению, во всем критическом исследовании вопроса о синтезе: как возникает соединение многообразия представлений? [B 116—117*] Только решая этот вопрос он приходит к тезису о необходимом единстве апперцепции (или сознания). Критика кантовской теории синтеза, синтетического априори, как уже отмечалось, долгое время была общим местом в эмпиристски ориентированной философии. Так, в манифесте логического позитивизма «Научное миропонимание — Венский кружок» встречаем: «Именно в отказе от возможности синтетического познания a priori и заключается основополагающий тезис современного эмпиризма»
[2]. Стросон уверенно следует этой программе, заменяя кантовские формулировки проблем, подлежащих исследованию. Различие в философском языке примечательно: Кант говорит о соединении представлений, Стросон пользуется вместо этого подходящим для его целей кантовским выражением «подведение под понятия», не содержащим непосредственного указания на синтез. Стросон считает теорию синтеза лишней при исследовании — анализе — опытного знания: «...эту доктрину [синтеза], возможно, удастся обойти, установив прямую аналитическую связь между единством самосознания и объединенной объективностью мира нашего опыта» [16, с. 96]. Осуществление при формировании знания синтетических процедур казалось Канту настолько очевидным, что он начал с этого факта свое рассуждение. Данные в опыте наглядные представления объединяются в единое знание о них, и выяснение устройства выполняющего эту работу механизма является предметом «Трансцендентальной дедукции». Каковы стросоновские основания для столь радикальной перестройки рассуждения?
Множественность противоречивых интерпретации кантовской теории синтеза является, по мнению Стросона, знаком скрывающихся в ней противоречий. Британский философ находит эти противоречия и указывает на причину — произвольность разделения способностей разума на пассивную чувственность и активный рассудок.
Каким же образом система тезисов Стросона (подведение предметов под понятия, что связано с необходимостью единства сознания, а это, в свою очередь, требует самосознания, которое невозможно без восприятия объективного мира) работает без синтетических операций? Сначала кажется, что постановка проблемы в его интерпретации соответствует кантовской: это видно, например, на с. 47 [16], где британский философ говорит о фундаментальной паре наглядных представлений и понятий. Однако далее мы замечаем интересную подмену: когда Стросон на с. 72 [16] формулирует основной вопрос «Трансцендентальной дедукции» (см. выше), мы замечаем, что речь уже идет не о двойственно-
* Здесь и далее ссылки на текст «Критики чистого разума» И. Канта — с применением стандартной пагинации.
сти наглядных представлений и понятий, не о «подведении под понятия» материала чувственности, а о двойственности вещей (items) и понятий и «подведении» этих вещей — понятий вещей — под категории рассудка, или общие понятия. Исследование формирования опытного знания подменяется исследованием уже сформированного опытного знания; однако, как утверждает Кант, «...мы не можем представить себе ничего соединенным в объекте, чего прежде не соединили сами...» [B 130]. Очевидно, что такая подмена Стросоном сути проблемы позволяет при ее решении избежать обращения к синтетическим процедурам.
Рорти, рассматривая выведение Стросоном тезиса необходимого единства сознания из определения опыта как процедуры подведения представлений под понятия, также отмечает, что британскому философу никак не обойтись без теории синтеза, которой (и автор согласен в этом со Стросоном) надо всячески избегать. Рорти представляет стратегию исследования комплексной проблемы сознания-объективности-единства в виде следующей последовательности подлежащих доказательству тезисов:
«(1) Опыт требует способности различать распознавательный компонент (recognitional component) и распознаваемую вещь (item being recognized).
(2) Распознавательный компонент есть сознавание (awareness), распознаваемая вещь — предмет сознавания (object of awareness).
(3) Таким образом, опыт требует способности различать сознавание и предмет сознавания.
(4) Таким образом, опыт требует способности сознавать, что мы сознаем.
(5) Эта способность объясняет, как мы можем иметь опыт о предметах, чье esse есть percipi — даже при том, что в таком опыте нет возможности отличить сознавание от предмета сознавания. Мы делаем это, прибавляя [к такому опыту] сознавание нашего сознавания — так производя распознавательный компонент наравне с предметом распознавания» [15, с. 217].
По мнению Рорти, рассуждение Стросона спотыкается уже на пункте (2), когда «понятие» приравнивается к «сознаванию». Такое совпадение предстоит доказать — или показать — в ходе рассуждения, его нельзя принимать за посылку на полпути. «Мы не можем показать, что всякий опыт должен быть опытом человека, обладающего понятием "опыта", допуская, что весь опыт случается по формуле "Вот то, как я испытываю...", или допуская, что он всегда может быть представлен таким» [15, с. 218]. Необходимость в теории синтеза возникает именно на этом этапе: рассуждение требует трактовки кантовского понятия наглядного представления как чего-то, что мы сознаем, не прибегая к дескрипциям, не концептуализируя, а пользуясь неясной способностью синтеза; строгость же рассуждения требует, чтобы мы сохранили «сен-суалистское» значение этого понятия как «представления» — набора сенсорных качеств, характеризующих предмет, таких как краснота и прямоугольность. Таким образом, мы приходим к выводу, что страте-
28
гия рассуждения, выбранная Стросоном и Рорти, не позволяет им избавиться от кантовской теории синтеза при анализе проблемы сознания-объективности-единства.
Вернемся теперь к проблеме обоснования двух тезисов — объективности и единства. Здесь интересны следующие вопросы: в какой степени эти тезисы зависимы от теории синтеза у Канта, и каким образом Стросон обосновывает их в обход этой теории. Рассмотрим первый вопрос. Можно утверждать, что демонстрация — или доказательство — Кантом необходимости единства сознания относится к сознанию, содержание которого образовано при помощи синтеза представлений и показывает то, как присоединяемые новые представления оказываются принадлежащими этому сознанию. Таким образом, к необходимости первоначального единства — тезису единства — Кант подступает со стороны процесса присоединения к сознанию новых представлений, процесса синтеза, затрудняющего аналитических интерпретаторов. Проблема объективности, или соответствия опытного знания внешним объектам, хотя и поднимается Кантом в «Опровержении идеализма», значительно позднее «Трансцендентальной дедукции» и рассмотрения тезиса единства сознания, имеет, как совершенно верно отмечает Стросон (см. выше), непосредственную связь с последним. Действительно, «простое, но эмпирически определенное сознание моего собственного существования» [B 275], которые можно мыслить только как следствие существования внешних предметов в пространстве, есть то самое единое сознание, в котором многообразие наглядного представления необходимо относится к одному и тому же «я мыслю» [B 140].
Как строит свое рассуждение британский философ? Он делает отправной точкой тезис объективности. «Мы начинаем, взяв за посылку тезис о том, что опыт необходимо включает сознавание (awareness of) объектов, отличных от частных субъективных состояний сознавания их, от частных "представлений" или "опытов"» [16, с. 89]. Для того, чтобы представления имели объективное значение, они должны выказывать связность, согласовываться друг с другом, быть упорядоченными. Если какое-то представление не подчиняется этому правилу, мы признаем его иллюзией, субъективной ошибкой. Таким образом, все фрагменты объективного опыта должны складываться в единое представление о едином объективном мире. Так Стросон реконструирует общий ход кантовского рассуждения.
Этот аргумент, по мнению британского философа, может вызвать возражения. Так, мы можем, казалось бы, представить себе вид опыта, не соответствующий вышеприведенным правилам. Стросон утверждает, что им мог бы быть «сенсуалистский» («sense-datum») опыт в духе Мура и Рассела.
Возможность такого опыта вызывает сомнения у Рорти. По мнению американского философа, не может быть опыта о таких предметах, что нельзя провести различия между ними и субъективными представлениями о них. Вопрос проведения или непроведения такого различия решается не объектом, а субъектом [15, с. 209]. Рорти утверждает, что
приведенное Стросоном описание может относиться к двум различным видам опыта, которые он называет «сенсуалистский опыт-1» и «сенсуа-листский опыт-2». Первый из них отличается тем, что представляет собой опыт человека, «не имеющего понятия физического объекта в своем концептуальном репертуаре» [15, с. 210]. Понятие о предметах у такого человека ограничивается описанным Стросоном сенсуалистским представлением о «фигурах». Второй вид — это такой чувственный опыт, подвергнутый исключительно которому человек не будет в состоянии сформировать понятие о физических объектах. Рорти считает, что хотя «сенсуалистский опыт-2» ближе по смыслу стросоновскому рассуждению, сам британский философ рассматривает исключительно «сенсуалистский опыт-1».
Углубляясь в сенсуалистскую интерпретацию кантовского учения о сознании, Рорти открывает возможности для подходов к кантианскому учению о сознании со стороны философской психологии. Эти возможности были реализованы в работах Патриции Китчер, которая предложила целостную психологистскую интерпретацию кантовской эпистемологии, сохранившую ряд ее важных особенностей, от которых отказались Стросон и Рорти. Прежде всего, это касается учения о синтетическом априори, нежелание принять которое вызвало затруднения в интерпретациях последних.
Патриция Китчер является автором нескольких важных работ по философии Канта, самая крупная среди которых — книга «Кантовская трансцендентальная психология» (1990) [11]. В ней Китчер фактически принимает вызов, брошенный Стросоном, который назвал предмет кантовской трансцендентальной психологии «воображаемым»
[16, с. 32]. Трансцендентальная психология — дисциплина, изучающая способности сознания, такие как память и воображение — дает и объяснение синтетических процедур, соединяющих многообразие чувственных восприятий в единое целое опыта о мире. Стросон обходит стороной учение Канта о синтезе, считая, что концептуальную схему можно объяснить и без него — и без трансцендентальной психологии. Китчер признает фундаментальную важность синтетических процедур в процессе познания и предпринимает попытку дать трансцендентальной психологии положительную интерпретацию средствами современной эпистемологии и когнитивной психологии. Этой же теме посвящены последовавшие за указанной работой статьи, в которых позиция автора уточняется и даются ответы на некоторые критические возражения. Среди этих статей заметны две — «Пересматривая кантовскую эпистемологию: скептицизм, априоризм и психологизм» [12] и «Кант о самосознании» [13].
В качестве предпосылки своего исследования Китчер отмечает, что сложное положение кантовской теории познания в современном аналитическом философском мире основано на большом недоразумении. Современные (англоязычные) философы делятся на два лагеря по поводу одного из важных вопросов теории познания: одни принимают куайновскую критику деления суждений на аналитические и синтети-
30
ческие, другие — нет. Для каждой из этих групп кантовское понятие «синтетическое априори» является неприемлемым: для первых — потому что оно подразумевает деление суждений на аналитические и синтетические, для вторых — потому что всё априорное является аналитическим. Другой ключевой термин кантовской теории познания — «трансцендентальный» — большинством современных философов списывается со счетов на основании его бессмысленности. Таким образом, теория познания Канта оказывается лишенной перспектив. Китчер предпринимает попытку продемонстрировать неадекватность указанных трактовок кантовских понятий и показать, что основанная на них эпистемология предлагает большие возможности.
Китчер полагает, что стратегия этого предприятия может иметь следующий вид: начав с положительного истолкования того, чем является трансцендентальный метод в философии (ключевой в кантовской теории познания), обратиться к объяснению на его основе проблемы синтетического априори, а затем показать, какие возможности эта комбинация открывает в решении как специфических современных, так и традиционных философских проблем, в частности проблемы скептицизма.
Рассмотрим, как интерпретирует Китчер трансцендентальную эпистемологию. Трансцендентальный метод исследования в теории познания, во-первых, касается не отдельных высказываний о предметах, а нашего способа познания вообще. Поэтому неправы те критики, которые утверждают, что с его помощью Кант пытается обосновать знание внеопытных предметов по образцу эмпирического. Во-вторых, он изучает возможность понятий, или «ментальных представлений», неэмпирического происхождения, необходимых для возможности опыта. Проясняя значения кантовских терминов «возможность опыта» и «неэмпирическое происхождение», Китчер предлагает опираться на определение опыта, даваемое когнитивной психологией и полагающее его материалом, на котором проявляются «когнитивные функции сознания» [11, с. 289]. Выражение «неэмпирическое происхождение» Китчер, обращаясь к реакции Канта на критику Эберхарда, предлагает понимать условно, как приходящее в сознание первым и создающее в нем условия для приема и обработки последующих восприятий. С такой интерпретацией, несомненно, согласятся не все специалисты, поскольку в кантовских текстах можно найти и многочисленные свидетельства против нее. Китчер указывает на исследования влиятельного немецкого кантоведа Д. Хайнриха, который в статье «Кантовское понятие дедукции и методологические основания первой "Критики"» [10] на основании сравнения немецкой юридической терминологии XVIII века и терминологии Канта приходит к сходным выводам.
Понятие «априори» применяется Кантом в связи с четырьмя различными свойствами. Первые два — универсальность и необходимость. Эти два свойства ментальных понятий не могут иметь опытное происхождение (потому что ни о том, ни о другом нельзя заключить из опыта). Многие комментаторы Канта концентрировались на этих двух свойствах априорных понятий и на основании их полагали, что фило-
соф занят проектом концептуального анализа. Именно так его исследование понимали ранние аналитические интерпретаторы Стросон и Беннет. Однако два других свойства априорных понятий — внеопыт-ное происхождение и трансцендентальность — делают такое прочтение проблематичным. Предложенная Китчер интерпретация этих понятий, как она полагает, позволяет избежать трудностей и дать комплексное толкование априорности, максимально соответствующее кантовским намерениям. Защищая кантовское учение о синтетических априорных суждениях, Китчер опирается на аргументы Л. Бека [7] и считает их достаточными для того, чтобы принять кантовское определение априорных синтетических суждений буквально и оставить за ними их место в трансцендентальной эпистемологии.
Еще одной важной проблемой для правильной интерпретации кантовской теории познания Китчер считает определение степени ее зависимости от психологии. В том, что исследование Канта психологично, сомнений нет, и все попытки «депсихологизировать» его оказались безуспешными. И именно это стало причиной его непопулярности во времена, когда антипсихологизм был лидирующим направлением. Однако, по мнению Китчер, современные психологистские доктрины, и в частности программа «натурализирующей эпистемологии», восходящая к работам Куайна, предлагают весьма перспективный подход к синтезу психологических и эпистемологических исследований. С их позиций исследование Канта выглядит достаточно солидным предприятием, хотя и не претендующим на абсолютные результаты. Строя свои трансцендентальные доказательства от наличных когнитивных свойств человеческого сознания, Кант приходит к набору фундаментальных свойств, необходимых для сознания, устроенного именно таким образом. Тот факт, что результаты эти могут показаться некоторым философам слишком скромными, вызывает некоторое сочувствие, однако они — максимум, которого мы способны достигнуть в исследовании подобного рода. Таких результатов достаточно, чтобы освободить теорию познания от связывающего ее скептицизма. Кант выбирает психологизм как единственное возможное основание для эпистемологического исследования.
Завершая обзор интерпретации Патриции Китчер, необходимо отметить любопытный факт: в своих работах она говорит о «философах-аналитиках» в третьем лице, явно не относя себя к ним. При этом контекст ее исследования, ее оппоненты и союзники в подавляющем большинстве, на наш «сторонний» взгляд, принадлежат англо-американской аналитической традиции эпистемологического концептуального анализа. Это позволяет заключить, что исследования Китчер относятся к данной традиции, при этом обогащая ее новыми подходами со стороны философской психологии.
Проведенный в настоящей работе анализ современной англоязычной кантоведческой литературы показывает, что развитие психологических подходов составляет, пожалуй, самое перспективное направление аналитического кантианства, позволяющее наиболее полно объе-
32
динить две исследовательских традиции — аналитическую и трансцендентальную. Психологизм выступает наиболее прочной основой для синтеза постаналитической философии и кантианства — по крайней мере, среди имеющихся альтернатив. Именно эпистемологический психологизм в настоящее время задает тон целостных, «холистических» интерпретаций Канта в аналитическом кантианстве. Следует отметить, что психологистские подходы к интерпретации философии Канта активно применяются в российском кантоведении [8]. Развиваясь в различных контекстах, и аналитическое кантианство, и отечественная школа имеют, таким образом, глубокие теоретические основания для продуктивного диалога.
Список литературы
1. Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского. М., 1994.
2. Карнап Р., Хан Х., Нейрат О. Научное миропонимание — Венский кружок. [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/carnap/ wienerkr.html.
3. Панченко Т. Н. Питер Стросон в роли аналитического интерпретатора кантовской философии // Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта. Калининград, 1980. Вып. 5. С. 91—109.
4. Рассел Б. История западной философии. Новосибирск, 2001.
5. Стросон П. Ф. Кантовы новые основания метафизики / / Кантовский сборник. Калининград: Изд-во КГУ, 2002. Вып. 23. С. 3 — 17.
6. Чалый В. А. Аналитическое кантианство: становление и развитие // Аргументация и интерпретация. Исследования по логике, истории философии и социальной философии: Сб. науч. ст. / Под ред. В. Н. Брюшинкина. Калининград, 2006. С. 84 — 104.
7. Beck L. W. Can Kant's Synthetic Judgements be Made Analytic? // Kant. ed. R. P. Wolff. New York, 1967. P. 3 — 22.
8. Bryushinkin V. N. Kant, Frege, and the Problem of Psychologism / / KantStudien, 1999. Heft 1. S. 59 — 74.
9. Guyer P. Kant and the Claims of Knowledge. Cambridge, 1987.
10. Heinrich D. Kant's Notion of Deduction and the Methodological Background of the First Critique. Foerster, 1989.
11. Kitcher P. Kant's Transcendental Psychology. New York; Oxford, 1990.
12. Kitcher P. Revisiting Kant's Epistemology: Scepticism, Apriority and Psychologism // Nous. 1995. Vol. 29. No. 3. P. 283—315.
13. Kitcher P. Kant on Self-Consciousness / / The Philosophical Review. 1999. Vol. 108. No. 3. P. 345 — 386.
14. Longuenesse B. Kant and the Capacity to Judge: sensibility and discursivity in the transcendental analytic of the Critique of pure reason / transl. from the French by Wolfe C. T. Princeton, 1998.
15. Rorty R. Strawson's Objectivity Argument // Review of Metaphysics. 1970. № 24. C. 207—244.
16. Strawson P. F. The Bounds of Sense. An Essay on the "Critique of pure reason". London, 1966.
Об авторе
В. А. Чалый — канд. филос. наук, доц., РГУ им. И. Канта, vadim.chaly@gmail.com.
