CC BY
58
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ СМЫСЛООБРАЗОВАНИЯ В СИТУАЦИИ БОЛЕЗНИ
Т.В. РОГАЧЕВА
Кафедра психологии и педагогики ФПКП Уральская государственная медицинская академия Ул. Репина, 3, УГМА, Екатеринбург, Россия
В статье рассматриваются вопросы, связанные с процессом смыслообразования в норме и в случае болезни человека. Обсуждаются психологические механизмы смыслообразования личности.
Современное общество находится в ситуации, когда четко структурированная, поделенная на «наших» и «не наших» картина мира трансформируется в размытый мир без детерминированных границ между «реальностью» и всевозможными способами ее восприятия. Болезнь как одно из проявлений реального мира достаточно часто выступает регулятором процессов, приводящих личность к новым отношениям как с собственным телом, так и с Миром, частью которого она является. Другими словами, болезнь может способствовать как появлению новых аспектов при встрече личности с Миром, стать совместным бытием, так и осознанию человеком своего опыта, неся в себе смысл.
Теоретическое обоснование возможностей смыслорождения опирается на разные логико-методологические построения.
Первый подход к пониманию смысла основан на теоретической посылке, что смысл есть результат некоторого абсолютного внешнего авторитета. Этим авторитетом выступает Мир в его предельном понимании, который и используется высшими силами для передачи сообщений человеку.
В рамках данного подхода смысл часто рассматривается как ценность. Так, A.A. Бодалев определяет смысл следующим образом: «Смысл есть отраженная в сознании и переживаниях человека как субъективно предельно значимая для него и превратившаяся в главный регулятор его поведения какая-то ценность, ставшая его собственной» [3, с. 55].
В этом плане смысл выносится за пределы личности и совпадает с понятием «значение», которое приписывается объекту и получает социальную санкцию, нормируется. Сам объект выступает при этом как знак, соотноси-
мый с тем или иным его значением. Мир ценностей, следовательно, есть мир значений, фиксирующих и обобщающих социальный опыт.
Объективная реальность сама по себе есть безразличное бытие, только в процессе практического человеческого овладения ею происходит отнесение к ценности. Ценность, в самом общем плане, есть значимость объекта для субъекта, это бытие объекта для субъекта. И в этом смысле ценностное отношение обратно смысловому отношению. Ценности и ценностные отношения, смыслы и смысловые отношения выражают не свойства мира сами по себе, а разные их функции и функциональные отношения. Одни и те же свойства предмета в одной функции, в одном отношении - это ценности, в другом же получают определение смысла. Как подчеркивает И.Г. Петров: «Отношения ценности и смысла не аналогичны известным количественным отношениям прямой или обратной зависимости. Потому что это, во-первых, два независимых, во-вторых, разнонаправленных, в-третьих, по разным причинам, в разных ситуациях и в разное время актуализирующиеся отношения» [15, с. 31-32]. Другими словами, ценности и ценностные отношения исходят от мира к человеку, присваиваются им, смыслы же, напротив, образуются как бы примериванием ценностей и ценностных отношений к собственным нуждам.
Неудовлетворенность первой логикой решения вопроса о генезисе и существовании смыслов вызвала появление другой логики - попыток искать смысл внутри человека. С нашей точки зрения данный способ исследования смысла не преодолевает проблемы навязывания смысла, т.к. личность остается либо рабом своих догм, либо, если продолжить логические построения многих авторов, вообще перестает быть социальным субъектом. Однако сами логические построения авторов вызывают большой интерес.
Все сторонники данного подхода развивают позицию А.Н. Леонтьева. В деятельностном подходе личностный смысл рассматривается как составная часть сознания, предопределяя тем самым особую значимость для личности чего-либо из происходящего. В самом общем виде личностный смысл определяется как то, что непосредственно отражает и несет в себе собственно жизненные отношения субъекта. Данным понятием обозначается особая сфера явлений сознания, «единица» сознания, которая раскрывается через изучение «отношений субъекта к предметно-социальным условиям действительности, где создается пристрастность человеческого сознания» [2, с. 301].
Такая трактовка смысла предполагает, что понятия значение и смысл являются разнонаправленными. «Значение, это то, что открывается в предмете или явлении объективно - в системе объективных связей, отношений, взаимодействий. Значение отражается, фиксируется в языке и приобретает благодаря этому устойчивость... Это идеальная форма кристаллизации общественного опыта, общественной практики человечества. Круг представлений данного общества, наука, язык существуют как системы соответствующих значений», - пишет А.Н. Леонтьев [10, с. 288-289].
Другими словами, значение - это общее для всех членов общества знание. Основная конституирующая характеристика значения - «отражение
действительности независимо от индивидуального, личностного к ней отношения» [10, с. 299]. То есть человек в ходе социализации получает значение уже в готовом виде как бесценный, но в некотором роде коварный дар предыдущих поколений, так как он не только обогащает, но и ограничивает развитие человека рамками культурно-исторического опыта конкретного общества.
«Смысл создается отражающимся в голове человека объективным отношением того, что побуждает его действовать, к тому, на что его действие направлено, на свой непосредственный результат» [10, с. 292]. То есть смысл «выражает отношение мотива к цели» [10, с. 300], другими словами, качественная специфика сложившихся мотивов личности принципиально видоизменяет побудительную функцию в нечто новое, в его субъективную цену. Именно эту новую роль мотивов А.Н. Леонтьев назвал смыслообразо-ванием.
Таким образом, для А.Н. Леонтьева вопрос о смысле всегда есть вопрос о мотиве. «Необходимо только особенно подчеркнуть, что термин «мотив» мы употребляем не для обозначения переживания потребности, но как означающий то объективное, в чем эта потребность конкретизируется в данных условиях и на что направляется деятельность как на побуждающее ее», - подчеркивает далее психолог [10, с. 300].
Остается непонятным, как при условии объективного содержания цели и мотива рождается собственно субъективный смысл?
В работах А.Н. Леонтьева исследуются три вида смыслов: биологический (инстинктивный), жизненный и сознательный (личностный, субъективный, разумный).
Понятие жизненного смысла (некоего предмета для субъекта) значительно шире понятия биологический смысл. Оно выступает у А.Н. Леонтьева как философское обоснование пристрастности психики и демонстрирует ее зависимость «от отношения объекта к отражаемому предмету» [9, с. 268].
Термин «субъективный» подчеркивает индивидуальность переработки значения человеком, то есть личностный смысл выражает именно отношение к осознаваемым объективным явлениям [10, с. 154], поэтому с точки зрения А.Н. Леонтьева, смысл - это всегда личностное отношение конкретного индивида к содержанию, на которое в данный момент направлена его деятельность.
По А.Н. Леонтьеву, в личностный смысл входят две системы связей: своим происхождением он обязан процессам, происходящим вне сознания субъекта, однако в структуре сознания он выражает себя в значениях и эмоциональных чувственных переживаниях.
Отдавая дань ситуации, в которой разворачивались научные исследования А.Н. Леонтьева, понимая невозможность отступления от материалистических как в первую очередь марксистских позиций, зададимся вопросом: если два разных субъекта находят общий смысл, то где и как он существует? Ведь если «смысл порождается не значением, а жизнью» [9, с. 279], следовательно, он объективен на «входе» и «выходе».
Стоит отметить, что в конце жизни А.Н. Леонтьев пытался, насколько это было возможно, пересмотреть методологические основания понимания смысла. Б.С. Братусь вспоминает, что, встречаясь с уже больным Алексеем Николаевичем, услышал: «Марксизм ошибается в утверждении, будто исправил Гегеля, перевернув его «с головы на ноги». Гегель стоял правильно». Это означало «позднее признание Леонтьевым значимости идеальных, метафизических оснований как главных, определяющих для человека, составляющих ту самую «реальную, хотя и не всегда видимую индивидом, подлинную действительность» [5, с. 83]. Недаром в последней работе А.Н. Леонтьев писал: «Главным является даже не вопрос о иерархизированности мотивов, схождении их в одной точке, подчинение главному мотиву, жизненной цели, а вопрос о том, какое место занимает эта точка в многомерном пространстве, составляющем реальную, хотя и не всегда видимую индивидом, подлинную действительность» [9, с. 220].
Последователи А.Н. Леонтьева активно разрабатывают вопрос становления смысла. Так, В.Э. Чудновский обращает внимание на так называемые кризисные, переломные моменты в жизни человека, соотнося их специфику с особенностями жизненного смысла. Он пишет: «Возникая в результате сложного взаимодействия внешних и внутренних факторов, он эмансипируется от того и другого и начинает действовать как «буферный механизм», как система сдержек и противовесов, не допускающая одностороннего подчинения внешнему и вместе с тем препятствующая превращению человека в раба собственных потребностей, влечений своих собственных сиюминутных интересов» [19, с. 19].
Л.Д. Чайнова, В.И. Батов и М.В. Ермолаева также опираются на концептуальную схему А.Н. Леонтьева, анализируя личностно-смысловое звено структуры деятельности. Данные авторы различают две формы личностного смысла. «Первая форма совпадает с понятием «личностного смысла», которое раскрывается в работах Леонтьева и определяется как отношение мотива к цели. Понятно, - пишут авторы, - что эта форма осознанна (потому и вербализована) и окрашена в эмоциональные переживания. Вторая же форма представляет собой личностный смысл мотивов деятельности, существующий только в невербализованной форме эмоциональных переживаний и составляет «базисную» часть всякого смыслового образования» [18, с. 67].
Е.С. Мазур считает, что смысл выступает образующей структуры личности, поэтому основной функцией смысловых образований выступает регуляция деятельности, когда задается «та или иная смысловая направленность деятельности и поведения, создается возможность сознательно и гибко менять эту направленность» [13, с. 32]. Кроме того, осознанные смысловые образования выполняют и функцию оценки поведения. Именно поэтому «на основе осознания человек получает возможность произвольно менять смысловую направленность своей деятельности, изменять соотношение между мотивами, вводить дополнительные побудители поведения, т. е. в максимальной степени использовать свои возможности к саморегуляции» [13, с. 37].
Б.А. Сосновский, указывая на открытую А.Н. Лентьевым новую роль мотива, названную смыслообразованием, выделяет этапы разворачивания данной роли. Каждый из этих этапов «выражает разные уровни и грани отношений:
а) между различными группами соподчиненных потребностей, в том числе и недеятельностных; между иерархизированными блоками мотивов;
б) между потребностью и опредмечивающими ее мотивами, между предметами и мотивами деятельности;
в) между мотивом и целью, различными целями;
г) между мотивом и результатом, целью и результатом, различными результатами;
д) между целями и задачами « [17, с.74-75].
Однако многим авторам становится «тесно» в рамках классического деятельностного подхода. Так, Э.В. Сайко указывает, что «понять смысл как феномен индивидуального развития невозможно <...> без изучения процесса становления и осмысления его самого в качестве универсального явления Социума» [16, с. 6]. Данный автор рассматривает смысл как «особого типа отношение к действительности в его специфической (как смысловой реальности) целостности, имеющий свои функции, содержательную и субстанциональную сущности» [16, с. 5].
Б.С. Братусь, анализируя определение А.Н. Леонтьева, приходит к выводу, что « определение смысла только как отношения мотива к цели, по сути, ограничивает понятие смысла рамками отдельно взятой деятельности. Между тем наиболее важные коллизии личности разыгрываются не в плоскости «мотив - цель», а в плоскости «мотив - мотив», в плоскости иерархических отношений между мотивами» [4, с. 48]. Поэтому актуальным становится выведение определения смысла из рамок отдельно взятой деятельности и анализ его как более универсальной категории.
Так появляется третья логика анализа, где предмет исследования не редуцируется ни к субъективным человеческим отношениям в любой их форме, ни к социальным механизмам существования и функционирования мира, а нацеливает познание на сферу между этими двумя феноменами, на их взаимопроникновение и взаимообусловленость, взаимокритику, на способность человека эффективно и адекватно осуществлять этот переход. Эта логика анализа соответствует логике структурно-уровневого подхода.
В данной логике, рассуждает Д.А. Леонтьев, указывая, что в первом приближении «за понятием смысла скрывается не конкретная психологическая структура, допускающая однозначную дефиницию, а сложная и многогранная смысловая реальность, принимающая различные формы и проявляющаяся в различных психологических эффектах» [11, с. 105]. Он предлагает выделить и описать различные формы существования смыслов, а также прояснить психологические механизмы переходов смыслов из одной формы в другую.
Анализируя экспериментальные данные, этот автор характеризует три плоскости, в которых обнаруживается существование смыслов. «Первая из
них - это плоскость объективных отношений между субъектом и миром. В этой плоскости объекты, явления и события действительности, входящие в жизненный мир субъекта, обладают для него жизненным смыслом в силу того, что они объективно небезразличны для его жизни...
Вторая плоскость - это образ мира в сознании субъекта, одним из компонентов которого является личностный смысл. Личностный смысл является формой познания субъектом его жизненных смыслов, презентации их в его сознании...
Третья плоскость - это психологический субстрат смысла - неосознаваемые механизмы внутренней регуляции жизнедеятельности. В этой плоскости смыслонесущие жизненные отношения принимают форму смысловых структур личности, образующих целостную систему и обеспечивающих регуляцию жизнедеятельности субъекта в соответствии со специфической смысловой логикой - логикой жизненной необходимости» [11, с. 112-113].
В результате смысл определяется Д.А. Леонтьевым как «отношение между субъектом и объектом или явлением действительности, которое определяется местом объекта (явления) в жизни субъекта, выделяет этот объект (явление) в образе мира и воплощается в личностных структурах, регулирующих поведение субъекта по отношению к данному объекту (явлению)» [11, с. 114].
А.Ю. Агафонов задается проблемой смысла в аспекте определения единицы анализа в психологии. «На каждом уровне иерархической организации психики смысл выступает в различных формах своей модификации, но, при этом, всегда оставаясь тем «строительным материалом», из которого строятся гетерогенные психические образования, в силу этого, смысл - это и содержание сенсорно-перцептивного образа, и содержание вторичного образа представления, и, конечно, содержание мысли как конечного продукта мышления», - пишет автор [1, с. 54]. Данный автор анализирует понятие смысла, соотнося его с проблемой индивидуальной картины мира. В силу того, что человек не может сопоставить свою картину мира с действительным миром, у него остается, по мнению А.Ю. Агафонова, лишь одна возможность доказательства объективного существования мира, а, следовательно, и доказательства своего объективного существования». Эта возможность заключается в соотнесении моделей мира, построенных, во-первых, в различные периоды времени и, во-вторых, в различных познавательных контурах в один и тот же интервал времени» [1, с. 75]. Но соотнесение моделей или образов мира невозможно без континуума смыслов, поэтому автор предлагает вернуться к понятию Л.С. Выготского «смысловое поле», подчеркивая тем самым динамичность и процессуальность смысла.
Нам важно выделить точку зрения Ф.Е. Васшпока, определившего динамичность и процессуальность смысла через критические ситуации как своеобразного ключа к пониманию реакций человека на травматичный опыт. Он подчеркивает, что в отечественной психологии существует разночтение относительно трактовок смысла. Первая интерпретация данной кате-
гории в оппозиции «смысл-значение», заданной А.Н. Леонтьевым в предложенном им деятельностном подходе, приводит к абстрагированию от конкретной формы существования смысла в сознании. Второе противопоставление «смысл-эмоция» дает лишь возможность различить основные формы выражения отношения человека к определенным событиям или ситуациям. «Третья оппозиция (осмысленность-бессмысленность) имеет совсем другое происхождение. Ее истоком является понятие, смыслообразующего мотива. Только тогда деятельность субъекта и вообще ход событий развертывается в направлении реализации смыслообразующих мотивов, тогда ситуация является осмысленной, имеющей смысл. В противном случае она становится бессмысленной» [6, с. 24].
Ф.Е. Василюк, анализируя динамику преодоления человеком критических жизненных ситуаций, приходит к выводу, что только процессы такого рода и составляют «то искомое измерение психологической реальности, для которого в теории деятельности нет соответствующей категории» [6, с. 24]. Именно процессы смыслообразования дают возможность определить переживание как особую внутреннюю работу. Согласно автору, эта деятельность состоит в активном результативном внутреннем процессе, реально преобразующем психологическую ситуацию невозможности изменения внешней действительности. Если проблемная ситуация воспринимается человеком как ситуация невозможности реализовывать внутренние необходимости своей жизни, подчеркивает Ф.Е. Василюк, возникает кризис. « Переживание - это преодоление некоторого «разрыва» жизни, это некая восстановительная работа, как бы перпендикулярная реализации жизни» [6, с. 25]. В этом состоит бытийный план переживания. Его идеальный, включенный в сознание план заключается в производстве смысла, поиске смысловых основ как субъективной реальности, «Я», так и жизненного мира в целом. «Если на уровне бытия переживание - это восстановление возможности реализации внутренних необходимостей жизни, а на уровне сознания - обретение осмысленности, то в рамках отношения сознания к бытию работа переживания состоит в достижении смысловой соотнесенности сознания и бытия, что в отнесенности к бытию суть обеспечение его смыслом, а в отнесенности к сознанию - смысловое принятие им бытия» [6, с. 27]. Поэтому результат переживания есть всегда нечто внутреннее и субъективное, будь то душевное равновесие, или осмысленность, или умиротворенность.
Ф.Е. Василюк указывает, что анализ переживания как особого вида активности невозможен без понятия онтологии жизненного мира. Данное понятие фиксирует тот факт, что «мы нигде не находим живое существо до и вне связанности его с миром. Оно изначально вживлено в мир, связано с ним материальной причиной своей жизнедеятельности, <...> и рассмотрение его в абстракции от этого мира есть ложный теоретический ход» [6, с. 86]. Кроме того, жизненный мир это не физический мир, оставаясь материальным и объективным. Это единственный побудитель и источник содержания жизнедеятельности человека. Поэтому жизненный мир не соотносим ни с объективной, ни с субъективной реальностями по отдельности, но существует как
их синтетическое единство, как одно через другое, и поэтому свидетельствует своими символами, в первую очередь смыслами, о субъекте как живущем в мире и о мире, который субъект в силу интенциональности сознания делает «своим».
Ф.Е. Василюк выделяет внутренний аспект психологического мира, подразумевая под ним «внутреннее строение жизни, организацию, сопряженность, связанность между собой отдельных ее единиц» и внешний аспект данного мира, представленный как «обеспеченность всех жизненных процессов, непосредственная данность индивиду предметов потребностей» [6, с. 92]. Конституирующим признаком жизненного мира является его целостность, внутреннее смысловое единство, поэтому травматическое для сознания событие, произошедшее объективно, обнаруживается в жизненном мире нарушением его целостности через разрыв в смыслах.
Смысл, таким образом, выступает в качестве ключа к пониманию реакции субъекта на травмирующую ситуацию. Так, в научной психологической литературе приводят следующие смысловые контексты, которые способствуют преодолению травмы. Во-первых, это уверенность человека в том, что он способен перенести данное событие, что оно находится в границах его терпения. Тем самым образ события становится менее разрушительным [21]. Во-вторых, желательность либо нежелательность болезненного события. Так, еще во время II мировой войны было замечено, что боль переживается по-разному гражданскими и военными лицами. Бехер [20] приводит пример различных болевых ощущений в условиях объективно одинаковой тяжести операции у раненых солдат и гражданских лиц. Он считает, что низкий порог переживания боли напрямую был связан с позитивным смыслом госпитализации для солдат, которые воспринимали ее как временную передышку, отдых. Гражданские же лица предъявляли больше претензий, демонстрировали высокий порог боли, так как в их картине мира операция носила негативный смысл, являясь неприятным событием. В-третьих, когда человек воспринимает жизненную трудность, в том числе и болезнь не как случайное событие, а как часть жизненного плана, логическое следствие собственных целей, ценностей [22].
Данный подход позволяет предположить существование специфической смысловой реальности, которая, находясь на границе Мира и человека, представляет собой, с нашей точки зрения, след, оставляемый сцеплением поверхности и изнанки жизненного мира. Если это сцепление произошло, тогда и появляются смыслы, приводя к пониманию специфики существования психических явлений, когда мы исследуем системный способ бытия человека в мире, в том числе и в ситуации болезни.
«Мостом», связывающим Мир и человека, выступают в первую очередь потребности. Мы согласны с точкой зрения В.А. Иванникова, который, дав развернутый анализ определений потребностей, приходит к выводу, что «понятие было введено не для обозначения определенной реальности (или реальностей), а для ее (их) объяснения» [8, с. 14]. Данный автор подчеркивает: «Как причина активности живых существ кроется не в их устройстве, а в
особых отношениях со средой, так и потребности характеризуют не столько живое существо само по себе, сколько его отношения с миром» [8, с. 15]. Первым, кто обратил внимание на тесную связь физического здоровья и де-приваций в сфере потребностей, был А. Маслоу. Он писал: «Невозможность удовлетворить базовые потребности, такие как потребность в безопасности, любви, уважении, самоуважении, идентичности и пр. приводит к болезням и разного рода расстройствам <...> если серьезно и глубоко заняться изучением «соматического» заболевания, то неизбежно всплывут его интрапсихиче-ские, интраперсональные и социальные детерминанты» [14, с. 34-35].
Следовательно, можно предположить, что нарушения в функционировании потребностной системы человека могут привести к болезни, тем самым выступая глубинным смыслом этой болезни. Для болезней и нарушений системы кровообращения такой потребностью чаще всего является потребность в персональной любви. А. Лоуэн так писал об этом: «Многие люди в нашей культуре испытали в детстве утрату любви, которая оставила их с «разбитым сердцем». Стремясь перенести это, человек подавляет боль, создавая «панцирь», напрягая мышцы грудной клетки, которые становятся жесткими. Эта жесткость блокирует и ограничивает дыхание, движения и чувствительность, подвергая тело постоянному стрессу, который повышает риск развития сердечно-сосудистых заболеваний» [12, с. 119].
Проверка выдвинутой гипотезы осуществлялась нами на выборке, состоящей из 140 пациентов в возрасте 52,9±0,7 лет, перенесших острый крупноочаговый инфаркт миокарда 2,8±0,1 года назад. Больные были репрезентативны по полу, возрасту, давности инфаркта, локализации, глубине и обширности зоны инфаркта, наличию сопутствующих заболеваний, образовательному уровню.
Для проведения исследования были выбраны следующие методики: техника репертуальных решеток Дж. Келли, модифицированная В.М. Воробьевым и психоаналитическая методика Л. Сонди.
Техника репертуарных решеток Дж. Келли позволяет, оперируя системой личностных конструктов, вскрыть противоречия в моделях взаимодействия человека с миром, которые создают конфликтные стили поведения. Психоаналитическая методика Л. Сонди позволяет проанализировать глубинную структуру личности, в том числе и подсознательные уровни.
Обработка полученных результатов производилась с помощью пакета статистических программ Statistika - Windows 4.1, куда входит и факторный анализ. Методом факторного анализа был выбран Varimax normalized. Разбив все переменные на 4 группы факторов, мы обнаружили, что в четвертом факторе наибольшую нагрузку имеет переменная, представляющая вытесненную потребность в персональной любви (табл. 1), что дало основание назвать Фактор 4 как «манифестация в потребности в любви».
Как видно из табл. 1, депривированная потребность в любви тесно коррелирует с такими клиническими переменными, как «гипертоническая болезнь на момент инфаркта» (у 50,4%) и «гипертоническая болезнь на момент исследования» (у 57,4%). Однако другие клинические переменные,
вошедшие в данный фактор, демонстрируют относительно благополучное состояние пациентов. Так, у 90% больных этот инфаркт был первым, ранней постинфарктной стенокардии не наблюдалось у 78% пациентов. Электрокардиограммы, сделанные в острый послеинфарктный период (1-5 дней после инфаркта) не зафиксировали глубоких нарушений работы сердца у 66% больных. Отсутствовала нестабильность стенок в течение года после инфаркта у 72% пациентов. Следовательно, клинические данные позволяют предположить, что острый постинфарктный период - самый «удобный» для удовлетворения потребности в любви и заботе со стороны значимого окружения.
Таблица 1
Матрица структуры переменных, вошедших в Фактор 4
Нарушения ритма сердца 0,322577*
Экстрасистолия 4-й группы 0,246308*
Первичность ИМ 0,411147*
Глубина предыдущих ИМ 0,390238*
Нарушения ЦНС в остром периоде 0,310201*
Незлокачественные автоблокады в остром периоде 0,206513*
Экстрасистолия (1 год после ИМ ) 0,411748*
Холтеровское мониторирование 0,390749*
Я-реальное (по Келли) 0,525710*
Ь-фактор (вытесненная потребность в любви) 0,804061*
Гипертоническая болезнь на момент исследования 0,624122*
Гипертоническая болезнь на момент ИМ 0.612111*
Экстрасистолия на момент исследования 0,369654*
Примечание: * - инфаркт миокарда.
На момент исследования, спустя 2,8±0Д года, каждый третий диагностируется как имеющий нарушения ритма сердца, стенокардия не зафиксирована лишь у 5%, причем каждый четвертый имел самую тяжелую, IV группу, 40% - III группу проявленности данного сердечно-сосудистого нарушения, что говорит о поражении коронарных артерий и ограничении движения крови к сердцу. Вот как об этом писал Лоуэн: «Жесткость - главный механизм неосознаваемого контроля чувств... Когда жесткость охватывает коллатеральные кровеносные сосуды, это вызывает гипертонию, которая вынуждает сердечную мышцу работать с огромной перегрузкой и является признанным фактором риска заболеваний коронарных сосудов. Когда жесткость охватывает коронарные сосуды, это приводит к возникновению атеросклеротических бляшек, блокирующих эти важнейшие магистрали, доставляющие сердцу кислород и питательные вещества, в результате чего возникает угроза смертельного сердечного приступа» [12, с. 131-132].
С какими факторами связано такое изменение в клиническом состоянии пациентов, достаточно благополучно переживших инфаркт миокарда? Обратим внимание на переменную Я-реальное в факторной структуре.
С помощью метода последовательных интервалов мы проанализировали набор конструктов, наиболее часто встречающийся по показателю Я-ре-альное. Обычная процедура получения результатов при использовании данного метода состоит в том, что исчисляют меру центральной тенденции распределения оценок. В нашем случае такой мерой выступает медиана распределения (Ме). Медиана указывает точку на шкале возможных оценок, ниже которой помещено 50% оценок, приписанных выделенной характеристике. Используя математические методы, мы вычислили 7 характеристик, которые наиболее часто встречаются при определении Я-реального пациентами, перенесшими инфаркт миокарда. Оценки распределились следующим образом (см. табл. 2).
Таблица 2
Ранжирование показателей Я-реального
Характеристи ки Ранг
Помогающий (заботливый, внимательный) 1
Добрый (чуткий, ласковый, любящий) 2
Правильный (требовательный, человек слова) 3,5
Хозяйственный (трудолюбивый, работящий) 3,5
Больной 5
Активный (целеустремленный) 7,5
Раздражительный (психованный) 7,5
Как видно из табл. 2, реальные представления больных о себе являются противоречивыми. Конструкт, с точки зрения В.М. Воробьева, это «модель, которую человек пытается приспособить к действительности в целях ее интерпретации.., который можно рассматривать и как вербальное выражение потребности человека» [7, с. 11]. В свою очередь, потребности, доминирующие в отношениях личности, образуют ее жизненную позицию. Можно констатировать, что потребности быть заботливым, добрым вступают в конфликт с желанием проявлять свою раздражительность, а потребность в активности не может быть удовлетворена в полном объеме болеющим человеком. Обращает на себя внимание, что существуют пересечения в показателе Я-реальное, куда чаще входит характеристика «больной», и в показателе Я-идеальное, достаточно часто определяемое больными как «здоровый». В оба показателя вошли такие характеристики как «помогающий» и «добрый», что можно рассматривать как способ психологической защиты - дефлексию, когда человек демонстрирует другим людям те качества, в которых сам остро нуждается.
Другим интересным фактом выступает четкое разделение направленности любви в этих показателях, Так, в Я-реальном пациенты достоверно
чаще употребляют характеристику «любящий», тогда как в Я-идеальном -«любимый». Такую проявленность потребности в любви можно обозначить как любовь-нужду, которая сигнализирует о внутренней конфликтности личности. Любовь-нужда предполагает, что человек пытается вступить во взаимодействие с таким объектом, которым он на самом деле не обладает. Это травматичный опыт, уничтожающий настоящую любовь. Подведем итоги.
С нашей точки зрения общим механизмом смыслообразования в болезни выступает выбор, который может осуществляться как осознанно, так и на неосознаваемом уровне. Если это неосознаваемый выбор, тогда человек, попав в ситуацию болезни и испытывая определенный дискомфорт, вынужден исследовать реальность (и внутреннюю, и внешнюю) как основу для удовлетворения своих потребностей. При этом человек вынужден присваивать уже существующие в Социуме значения болезни, которые могут не совпадать с его личностными смыслами. Часто такая позиция личности в Мире приводит к формированию невротических моделей поведения, которые осложняют течение соматической болезни.
Другой особенностью механизмов смыслогенеза является отсрочен-ность во времени ситуации фрустрированности потребностей, в случае с инфарктами миокарда - потребности в любви и проявлений болезни. Здесь мы можем говорить о таком процессе этиопатогенеза болезней системы кровообращения, когда длительное время клиническая картина не проявлена, что характерно для данной группы нозологий.
Второй, более сложный путь связан с включением в процесс смыслообразования рефлексии. Он возможен, когда личность пытается осознанно выработать собственную программу выживания в изменившихся условиях. Так смыслообразование превращается в переосмысление, в том числе и всей жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Агафонов А.Ю. Человек как смысловая модель мира. - Самара, 2000. - 336 с.
2. Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. - М.Воронеж, 1996.-768 с.
3. Бодалев А.А. О смысле жизни человека, его акме и взаимосвязи между ними // Мир психологии. - 2001. - № 2. - С. 54-58.
4. Братусь Б.С. К изучению смысловой сферы личности // Вестник МГУ. - Сер. 14. -
1981,-№2.-С. 46-56.
5. Братусь Б.С. Смысловая вертикаль сознания личности // Вопросы философии. -2000.-№ 11.-С. 81-89.
6. Василюк Ф.Е. Психология переживания. - М., 1984. - 189 с.
7. Воробьев В.М. Келли-98: ко-терапевтическая компьютерная система. - СПб., 1998. -158 с.
8. Иванников В.А. Потребности как жизненные задачи // Вестник МГУ. - Сер. 14. -
1997. -№ i.-c. 14—27.
9. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. - М., 1977. - 304 с.
10. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. - М., 1981. - 584 с.
11. Леонтьев Д.А. Психология смысла. -М., 1999. -487 с.
12. ЛоуэнА. Секс, любовь и сердце. - М., 2000. - 224 с.
13. Мазур Е.С. Проблема смысловой регуляции в свете идей J1.C. Выготского // Вестник МГУ. - Сер. 14. - 1983. - № 1. - С. 31-39.
14. МаслоуА. Дальние пределы человеческой психики. - СПб., 1997. - 430 с.
15. Петров И.Г. Смысл как рефлективное отношение человеческого бытия // Мир психологии. - 2001. - № 2. - С. 26-35.
16. Сайко Э.В. Смысл как отношение к действительности и его определение как социокультурной реальности // Мир психологии. - 2001. - № 2. - С. 3-12.
17. Сосновский Б.А. Мотивационно-смысловые образования в психологической структуре личности: Дис... д.психол.н. - М., 1991.
18. Чайнова Л.Д., Батов В.И., Ермолаева М.В. Исследование смысловых образований в структуре функциональных состояний // Психологический журнал. - 1982. - № 6. -С. 66-72.
19. Чудновский В.Э. Смысл жизни как психологическая реальность // Психолого-педагогические и философские аспекты проблемы смысла жизни. - М., 1997. -С. 14-21.
20. Beecher V. Relationship of significance of wound to pain experienceed // J. of the Amer. Med. Assoc. - 1956. - V. 161. - P. 1609-1613.
21 .Miller Th.G. The Foundation of Human Behavior. Dynamic Psychology in Nursing. -N.Y., 1956.-632 p.
22. Wormian C. Attributions of blame and coping in the «real world». Severe accident victims react to their Lot // J. of personality and Soc. Psycholody. -1977. - V. 35. - P. 351-363.
THE PSYCHOLOGICAL MECHANISMS OF SENSE-FORMATION UNDER CONDITIONS OF A DISEASE
T.V. ROGACHEVA
The Chair of Psychology and Pedagogics Urals State Medical Academy 3, Repin St., Yekaterinburg, Russia
The article takes up the problems connected with the process of sense-formation in normal conditions and in the case of an illness of a person. The psychological mechanisms of sense-formation of an individual are discussed.
