CC BY
72
В.А. Пищалинакбва Психолингвистический судебной речи
аспект
исследования
Для выявления специфических факторов, шияющих на организацию судебной оечи, нами был проведен прямой ассоциативно-эмоциональный эксперимент. В эксперименте участвовало 160 реципиентов-неюристов (студенты разных курсов и факультетов вузов Барнаула) и 50 юристов - судей, адвокатов, работников прокуратуры Барнаула (реципиенты разного возраста и пола). В эксперименте а) выявлялись составляющие смысловых ассоциаций, связанных с юридической лексикой, б) определялся характер эмоций, вызываемых юридической терминологией. Заданная в инструкции последовательность операций предполагала:
1) предъявление каждому испытуемому анкет с предложенным набором слов (приговор, свидетель, виновный, воздух, азартные игры, предать суду, честь, море, судья, изобличить, колыбель, оговор, правосудие, добро, преступление, обвинение, участь, ложный вывод и др., всего 40 слов);
2) запись испытуемыми ответа, адекватного их ассоциативным и эмоциональным представлениям о приведенных словах по шкале: + (положительные), - (отрицательные) или + / -(нейтральные). •
При исследовании закономерностей восприятия юридической лексики нами отобраны слова, используемые судебными ораторами в их выступлениях (юридическая терминология, профессиональные устойчивые сочетания). Эти слова перемежались случайными лексемами, использование которых в эксперименте не позволяет испытуемым создать смысловое «юридическое» поле, т.е. эксперимент становится более чистым. Мы целенаправленно анализировали только лексику речей, произнесенных юристами в суде с участием присяжных. С помощью используемой в судебных речах лексики, по нашему предположению, адвокаты формируют у присяжных отрицательную эмоциональную доминанту, на бале которой и
осуществляется процессуальное поведение присяжных.
При обработке первой части эксперимента были исследованы все слова-стимулы. Кроме гого, была проведена количественная обработка данных по эмоциональным оценкам слов-
стимулов. Данные эксперимента сведены в таблицы.
Результаты эксперимента показывают, что большинство реципиентов-неюристоь ассоциативно связывает юридическую лексику с судопроизводством. Например: приговор - суд (31 из 50); предать суду - обвинить (14), осудить (13), судебный процесс (10); вынести приговор - суд (13), обвинить (13). Менее частотны ассоциации реципиентов, связанные с отрицательными эмоциями: приговор - ужасно, тяжело; предать суду - страх, не хочу, безысходность, тяжело; виновный - жаль, плохо, несчастный и т.п.
Подавляющее большинство испытуемых-неюристов негативно оценивает все слова, связанные с юриспруденцией. Например: приговор - 72%, обвинение - 65%, предать суду - 72%, свидетель события - 45%, вынести приговор - 59% и т.п. Находящиеся в одном ряду стимулов слова, не относящиеся к юридической лексике, в то же время оцениваются как нейтральные или положительные: воздух - 69% положительных реакций, птица - 90%, чайник - 69%, весна - 83%, море -90%. Следует отметить, что слово «правосудие» 45% опрошенных оценили негативно, 34% - положительно при подавляющем большинстве ассоциатов закон, суд, судья. Это объясняется «правовым нигилизмом», получившим широкое распространение в нашей стране ь настоящее время, негативным отношением к отечественному правосудию, отразившемуся и в ассоциатах: то, чего нет, где оно? неправдоподобно, продано, редкость. Характерно, что при этом 76% юристов оценивают слово «правосудие» положительно. Если сравнивать этот результат с результа-
тами ассоциативного экспеоимента с неюристами, он может вселить оптимизм, однако нужно помнить, что 10% неюристов дали отрицательные оценки слова.
Подавляющее большинство юристов, как и неюристов, связывает юридическую лексику с процессом судопроизводства, однако этой сферой юристы на ограничиваются: приговор - суд (29), судья (13), зал суда (12), вердикт (6); поедать суду - обвинить (14), наказать (13), преступник (12); виновный - преступник (17), убийца (13), осужденный (19). Различия между юристами и неюристами выявляются и при оценке предложенных юридических терминов. Как правило, неюристами они оцениваются положительно или нейтрально: виновный - 62% положительных, 10% нейтральных, 23% отрицательных; свидетель - положительных 52%, нейтральных 17%, 28% отрицательных, обвинение - 52% положительных, 10% нейтральных, 38% отрицательных. В некотоюых случаях оценки юридических терминов юристами и неюристами совпадают (приговор - 59% отрицательных при 31% положительных; вина - 59% отрицательных при 34% положительных и под.). Важно подчеокнуть, что в оценках неюоидической лексики разницы между разными группами испытуемых не наблюдается.
Таким образом, оезультаты эксперимента обнаруживают следующее:
1. В обществе сформировалось довольно устойчивое негативное отношение к существующему правосудию, что отражено в импульсивных (неподготовленных) реакциях испытуемых на слова-стимулы, являющиеся юридической терминологией или устойчивыми профессиональными сочетаниями нетерминологического содержания. Это нельзя не учитывать при формировании состава присяжных заседателей. Кроме того, при такой ситуации усиливается не только внимание к неукоснительному выполнению всех процессуальных требований в судебном заседании со стороны судьи, но и резко повышается роль защитительной речи, учитывающей возможность эмоционального воздействия на присяжных.
2. Эксперимент подтверждает возможность формирования в защитительной речи эмоциональных и смысловых домиьант на базе имеющегося у испытуемых конвенционального, устойчивого негативного отношения к отечественному правосудию.
Блестящее использование такой возможности было продемонстрировано выдающимися судебными ораторами XIX в. А.Ф. Кони, Ф.К. Плевако, П. А. Акимовым. ЕД. Спасовичем, С.А. Арсеньевым, Н.П. Карабчевским, А.И. Урусовым и другими. Мы проанализируем лишь одну речь Ф.Н. Плевако, произнесенную им в защиту Баки-ханова, чтобы продемонстрировать специфические приемы судебной защитительной речи и показать, насколько необходимо сейчас восстановление института красноречия судебного оратора, насколько от его умения убедить зависит судьба подсудимого.
Во введении задается необходимая адвокату эмоция, управляющая дальнейшим ее восприятием и пониманием. Содержание любого речевого произведения. как известно, представляется прежде всего на лексическом уровне, который, безусловно, в процессах понимания речевого высказывания является доминантным. Во всех пяти абзацах, составляющих введение первой части, доминируют юридическая лексика и юридические профессиональные устойчивые словосочетания. Эта лексика составляет 54% от общего числа лексем, тогда как в других частях речи - 23%: приговор (повторяется 3 раза), предать суду, ошибка судей, прокурор, предать подсудимого суду, пересмотр дела, высшая инстанция. В некоторых современных исследованиях, особенно западных, настойчиво подчеркивается мысль о том, что в защитительной речи следуем избегать юридической лексики, поскольку она мало понятна присяжным-неюристам [1]. Действительно, не следует перегружать речь узко специфической терминологией с неясным для присяжных значением. Однако использовать лексику, способную одновременно сфоомировать отрицательное эмоциональное поле и связать, объеди-
-шть его с возможностью неправого суда, как показывает опыт выдающихся судебных ораторов, просто необходимо. Таким образом неосознаваемо актуализируются чувство справедливости и негативные эмоции по отношению к суду, которые формируются вследствие незнания и боязни закона, низкой правовой культуры, непонимания юридических тонкостей и ряда других факторов. Помимо юридической лексики для достижения этой цели используется и иная, акцентирующая уже заявленное: ваше слово последнее, слово, переходящее в жизнь, смерть заживо, решающее слово, вывод неверный, ум и совесть судьи, слово - высший акт правосудия и справедливости и др. Это делается с учетом того, что присяжные заседатели, будучи представителями разных социальных страт общества, хотя и участвуют в судебных заседаниях и выносят вердикты, не вырабатывают профессионально нейтрального отношения к юридической терминологии. Важно отметить, что и фон семантическое содержание приведенных в качестве примера слов также негативно. В анализируемой части превышена частотность звуков /п/, /р/, /с/, которые, по данным исследований психо-шнгвистов, имеют доминантный признак «плохой» [2]. Таким образом, негативная эмоциональная доминанта в речи Ф.Н. Плевако в защиту Бакихано-ва актуализирует чувство тревоги за жизнь подсудимого.
Из предварительной информации об этом деле ясно, что веских доказательств виновности или невиновности Бакиханова у следстьия не было. Поэтому Ф.Н. Плевако обращается к а^итепШт ас! Ьюттет, т.е. к доказательству, основанному не на объективных данных, а рассчитанному на эмоции убеждаемых, в большей мере присяжных и судей.
Доминирующей эмоцией речевого произведения, как мы выяснили, является тревога, которая во введении акцентируется нагнетанием лексики, ассоциативно связанной с негативными эмоциями. В основной части речи эта эмоция заявлена в системе семантического противопоставления: «...не свиде-
тели события, а свидетели не подтвержденного на суде оговора»; «не судебный материал, а ...доказательство его отсутствия»; «Верить ли ему? Нет, верить нельзя» и др. Это противопоставление акцентирует недостаточность фактической базы для принятия вердикта присяжных, что и должно вызвать у последних чувство дискомфорта, тревоги, неуверенности при вынесении решения. С истиной оратор ассоциативно связывает оправдание Бакиханова, а с ложью - «смерть заживо». В последнем компоненте еще раз акцентируется эмоциональная доминанта речи - тревога. С той же силой, что и во введении, она возникает в заключительной части, которая по объему даже больше, чем основная. Это объясняется отсутствием явных доказательств и избранной оратором системой аргументации ас! Иоштеш. Плевако вновь обращается к чувствам присяжных Используется та же лексика, та же звуковая организация, что и во введении, когда формировалась эмоциональная установка, поскольку адвокату необходимо закрепить ее. В выводах эмоциональная доминанта опять акцентируется: «если подсудимый не изобличен... он выйдет оправданным»; «Вам говорят: вы знаете все! А я вам говорю: вы ничего не знаете». И далее идет сильнейшее эмоциональное давление на присяжных и судей: «И потому вы не подпишете приговора - рука дрогнет...». После таких слов у присяжных должно возникнуть, по крайней мере, чувство дискомфорта и желание вынести обязательно справедливый приговор. Но Плевако этим не заканчивает: «Я кончил свое ходатайство перед вами. Позвольте сказать еще два слова, вызванные особенностями данного процесса». Он обращается к характеристике личности убитого присяжного поверенного Старосельского (в подкупе его убийц был первоначально обвинен Бакиханов). «Покойный был борцом за право, за честь; покойный спасал обвиняемых, защищал сирого и обиженного. Так неужели ему нужна тризна, неужели ему приятны слезы осужденного, как благоухание кадильное? Нет... если невин-
ный выйдет отсюда оправданный... это будет лучшей тризной, лучшим надгробным памятником... какой воздвигнется тебе друзьями и соратниками твоими по бранному полю - за честь[» Для чего Плевако продолжил свою речь? Ответ мы видим в намеренной акцентуации выражения «за честь». Первый раз он употребляет его в связи с личностью покойного, второй - в свя зи с «друзьями и сооатниками» Таким образом, Плевако подводит присяжных к мысли, что, оправдав подсудимого, они выполнят то, к чему всегда стремился покойный: они будут бороться за честь невиновного (Бакиханов был оправдан). Следует отметить, что Плевако довольно часто пользуется отмеченным приемом нагнетания юридической лексики с целью 1) профессиональной выстроенности речи, смысловой струк-турации зачина ее, 2) формирования эмоциональной доминанты. которая регулирует и восприятие излагаемых фактов.
Таким образом, анализ речей выдающихся ораторов XIX в. (мы привели лишь один пример вследствие ограниченности статьи) показывает, что, во-первых, для Формирования внутренней убежденности, выгодной для судебного оратора, эффективна апелляция к эмоциям присяжных. В зависимости от конкретных обстоятельств осуществления судебного заседания избирается прямое или имплицитное эмоциональное давление на присяжных. Во-вторых, в защитных речах используется большое количество юридической лексики во вступлении речи с целью формирования негативного эмоционального отношения к возможному несправедливому отправлению правосудия. Мы не затронули в анализе широкое использование в речи элементов риторического искусства, поскольку закрепленность за ними определенного эмоционально-психологического содержания известна в науке давно и в рассмотренной речи свойство это целенаправленно эксплуатируется. Традиционные риторические приемы усиливают воздействие субъективных эмоциональных приемов, можно даже сказать, что они находятся в отноше-
ниях взаимной детерминации. Попытки анализа судебных (в частности защитительных ) речей советских адвокатов [3] позволяют отметит^ что композиция лучших из них традиционна и не отличается от эталонных образцов ораторов конца XIX в. Отчасти это может быть объяснено константностью, регламентированностью судебного процесса и, конечно, субъективными факторами' уровнем языковой компетенции и профессионализма оратора. Однако эмоциональное давление оказывается на судей, а потому характер доминирующих эмоций иной. Эмоции прежде всего связываются не с нормами морали, нравственности, а с соблюдением принятых в обществе идейно-политических норм и реализацией идеологических и социальных стереотипов. Частое обращение к букве закона вполне объясняется . jm, что приговор выносится профессиональными судьями. Следует отметить и ограниченное употребление риторических средств воздействия или отсутствие таковых в речи современных адвокатов.
Показательно, что с вводом института присяжных адвокаты быстрее, чем другие участники процесса, адаптируясь к новым условиям, вполне сознательно начинают использовать в своих речах приемы эмоционального воздействия на присяжных заседателей.
Сиавним две речи разных адвокатов, произнесенных на разных процессах, но с одинаковой целью: смягчения наказания обвиняемым в убийстве и разбойном нападении и пособничестве в убийстве.
В уголовном деле №74305 по обвинению Безгодова A.B. по ст. 212-1 ч. 3, 102 п. «е», 144 ч. 2, 218 ч. 1 УК и Вороны A.A. по ст. 212-1 ч. 3, 144 ч. 2. 18Р 4i 1, 218 ч. 1, 15-188 ч. 2 УК РФ содержится защитительная речь адвоката Б., произнесенная после оглашения вердикта присяжных:
«Мне поручена защита Вороны, он обвиняется по статьям 212-1 часть 3 144 часть 2, 189 часть 1, 15-188 часть 2 УК РФ. Вердиктом присяжных он признан виновным. По моему мнению. Ворона виновен только в сокрытии убий-
■
ства. В остальном Ворона вину не признал и пояснил, что Безгодов приехал к нему просить денег на свадьбу, вместе они поехали на пос. Южный, свернули на Борзовую в поисках денег у знакомых Вороны, в частности, Валдиса. В судебном заседании быля исследована справка о том, что Валдис в Борзозой Заимке в настоящее время не проживает. Не это не говорит о том, что Валдис там никогда не проживал1 Затем остановили машину, Ворона вышел, и последовал выстрел. Безгодов пояснил, что выстрелил нечаянно. Я не усматриваю согласованных действий между Безгодовым и Вороной. Считаю, что имели место неосторожное убийство и укрывательство. Это следует из показаний обоих подсудимых. Отсюда следует. что Ворона виновен в укрывательстве неосторожного убийства. Далее Вороне вменяется похищение имущества Б. Присяжные признали это доказанным. Я считаю, что после поездки на нефтебазу деньги были у всей компании, все покупали спиртное. Хищение вещей Б. не доказано. Кроме того, Вороне вменяется приобретение, ношение и хранение гранаты. По вердикту присяжных, Ворона не виновен в ношении и хранении гранаты. По побегу. Нет субъективной стороны - Ворона просто вылез отцепить простыню. Характеризуется Ворона положительно, не привлекался и не судим. В данном случае имела место просто крайняя необходимость. На основании статьи 461 УПК РФ председательствующий по делу может вынести оправдательный приговор, несмотря на обвинительный вердикт присяжных. По статье 189 часть 1 УК РФ я не оспариваю. У меня все».
Адвокат Б. продемонстрировала в своей речи все те традиционные и типичные ошибки, которые характеризуют неквалифицированную судебную речь. Прежде всего, в речи исследуются обстоятельства, по которым судебное заседание уже провело тщательное исследование. Вещественные доказательства убедительно продемонстрировали, что Ворона и Безгодов действовали умышленно, специально готовились к совершению убийства (подготовка ооу-
жия, сговор на угон машины, заготовленная Вороной веревка для связывания потерпевшего и др.). Поэтому отрицание доказанных фактов, никак не аргументированное, нр может ни поколебать решения присяжных, ни повлиять на характер вынесении приговора.
Неаргум цитированным выглядит и стремление адвоката снять с подсудимого обзинение в краже вещей потерпевшего: неважно, что на похищенные деньги пила вся компания, валено - и этот факт установлен, — что украл их Ворона. Присутствовавшие на допросе юристы и присяжные заседатели отмечали, что Ворона и Безгодов вели себя на процессе крайне цинично (достаточно отметить, что подсудимый Ворона, осуществляя свое право на вопросы к потерпевшему, спрашивает жену уби-тог о, когда у нее день рождения, демонстрируя полное презрение и к погибшему. и к боли его родных). И защи^ител! ная речь адвоката воспринимается присяжными как продолжение этого наглого отпирательства и желание ввести суд в заблуждение. Немаловажно и то, что речь адвоката неэмоциональна, состоит из штампов и клише, что не способствует ее положительному воздействию.
Выгодно отличается от только что рассмотренной речь адвоката И.И. Гу-сельникозой (уголовное дело №10198 по обвинению Гордымова В.Г. по ст. 102 п. «д», 15 - 102 п «д, з»). Прежде всего следует отметить, что адвокат умело использует актуализацию сложившихся в социуме стереотипов, морально-нравственных норм для создания определенного эмоционального настроя присяжных и отчасти председательствующего: она не исследует заново уже рассмотренные доказательства а пытается дать нравственную оценку поведения потерпевших на сЬоне актуализации некоторых социальных явлений, характерных для нашего современного социума. '<Прежде всего я хотела бы остановиться на причинах того, что произошло в ту ночь, никто не дал оценку этому поведению этой краже... Каким образом охраняется собственность в Тягуне? Свидетели нам сказали, что никаким, что заявлений о хищении очень много, но ни-
чего нельзя поделать Нет закона об охране собственности. Каждый защищает как может. Это нужно учесть». И.И Гусельникова привлекает внимание участников процесса к тому, что лкди совершенно не защищены законом. что они не имеют никаких законных средств борьбы с участившимися хищениями их имущества (скота, продукции огородов), а ведь - и это тоже отмечено в речи - в настоящее время, не получая зарплаты, люди вынуждены ^ществовать только на доходы от собственного хозяйства. Эта ситуация понятна каждому, более того, она эмоционально принимается как несправедливая. Сформировав эмоционально негативное отношение к самому поступку потерпевших, адвокат характеризует их как личности: "В 14 лет погибший был поставлен на учет в ИДН. В 14 лет ему дано было узнать, что он может кончить жизнь в чужом огороде. Погибшим нужно было заниматься вовремя, вовремя отвратить его от спиртного. Сейчас об этом говорить поздно. О Ко-лотове и говорить не приходится Он и сейчас находится под следствием за кражу. Шишлов до сих пор не сделал выводов из случившегося. Говорит, что ворует каждый второй».
Таким образом, защитником эффективно используется еще одно социально значимое противопоставление: работающие люди, создающие для себя и окружающих определенные блага, и изначально порочные бездельники, которые, ничего не создавая, не работая, обкрадывают первых. Это тоже вполне принимается эмоционально как хтрояв-ление сочувствия подсудимому, неосторожно убившему одного из потерпевших. Анализируемая речь выгодно отличается еще и тем, что в ней исследуются только те моменты доказательств, которые действительно остались в судебном разбирательстве непроясненными, которые можно интерпретировать по-разному: сколько
выстрелов прозвучало на самом деле (потерпевшие и свидетели давали противоречивые показания), в каком положении по отношению друг к другу находились потерпевшие в момент произведения выстрелов, время, в которое свидетели слышали выстрелы, и время, через которое следовали выстрелы, возможность перезарядки ружья за 2-3 секунды и т.п. В результате противоречивость в показаниях убедительно трактуется адвокатом как непраьдивость их, а это тоже способствует формированию определенного отношения к стороне потерпевших. Наконец, ИИ. Гусельникова использует для эмоционального воздействия на присяжных еще один расхожий стереотип - о некомпетентности и несправедливости работников милиции: «Далее считаю, что если бы у следователя была возможность доказать вину моего подзащитного, то он бы не тянул 8 месяцев, а справился бы в положенные 2». Этот довод психологически может, как показывает опыт, оказать воздействие и на судью, поскольку, к сожалению, работники судов жалуются на не всегда качественную работу следственных органов.
В связи с восстановлением института при< *жных и важностью эмоционального воздействия на них при формировании необходимой для вынесения ими вердикта психологической установки следует восстановить практику использования в судебных речах традиционных риторических приемов и способов аргументации.
Целесообразно ввести в курс психологии для студентов-юристов раздел, связанный с изучением суггестивных свойств речи на основе теории эмоций, и деловые игры, на основе которых они могли бы приобретать необходимые навыки построения и произнесения судебных речей.
Литература
1. Защитник в суде присяжных. М., 1997.
2. Журавлев А.П. Звук и смысл. М,, 1974.
3. Пишальникова В.А., Гаврнлин Г.Г.
Эмоциональная доминанта как структурообразующий фактор судебной речи // Человек. Коммуникация. Текст: Тез. докл. 2 Всероссийского научного семинара. Барнаул, 199Ь.
