CC BY
41ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВОГО ЗНАКА В СОЗНАНИИ СОВРЕМЕННОГО СОЦИУМА
E.H. БЕКАСОВА
(Оренбургский государственный педагогический университет, г. Оренбург, Россия)
УДК 81’23 ББК Ш100.4
ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ НОРМАЛИЗАЦИИ РУССКОГО ЯЗЫКА
Аннотация. В статье анализируются данные психолингвистического эксперимента по исследованию особенностей реализации одного из «слабый» звеньев языжовой системы - формы 1 лица единственного числа настоящего (простого будущего) времени, представляющей синтагматически и парадигматически обусловленные потенциальные варианты, которые в ряде случаев имеют «разночтения» в нормализаторской практике.
Ключевые слова: языковая система, языковая личность, форма 1 лица единственного числа презенса, альтернации, кодификация.
Наиболее сложно процессам нормализации подвергаются языковые явления, которые в силу закономерностей исторического развития системы не получили своего завершения или сохранили прежние стадии в виде «отпечатков», «следов», «окаменелостей», «рудиментов» (по терминологии И.А. Бодуэна де Куртенэ). Как правило, данные «слабые звенья» современной системы русского языка балансируют на грани литературной нормы и не-нормы, нередко поддерживаемой просторечным и диалектным узусом. Именно с ними возникают проблемы кодификации, обусловливающие разночтения в словарях, справочниках и грамматиках.
К таким проблемным зонам современной нормализации, безусловно, относятся формы 1 лица настоящего (простого бу-
дущего) времени (далее - 1 л. ед. ч.), где проявляется синтагматическое и парадигматическое выравнивание вследствие необходимости реализации в большинстве из них альтернации, а также значительной их распространённости в разговорной речи, где ослаблено действие литературной нормы. В этом случае наблюдаются или запреты на употребление формы, или возникают словоизменительные грамматические варианты с неоднозначным кодификационным статусом. Такое положение диктуется внутренними факторами развития языка, и прежде всего, давлением сложившейся системы на исторически обусловленные асистемные формы, в результате чего происходит аналогическое выравнивание основы или утрата не вписывающейся в современные координаты формы. Однако при общей тенденции ожидаемые результаты не столь прямолинейны, что обусловливает неоднозначность решения в научной литературе как проблемы дефектной личной парадигмы глагола, так и наличия вариантности. Как правило, отсутствуют чёткие предписания об употреблении и образовании целого ряда форм 1 л. ед. ч., а также однозначные указания на причины неупотребительности данной формы у некоторых глаголов.
В частности, в академических грамматиках современного русского литературного языка - «Грамматике современного русского литературного языка» 1970 г. (далее - Гр. 70) и «Русской грамматике» 1980 г. (далее - Гр. 80) - отмечается возможность образования личных форм от любого глагола, чему, однако, могут препятствовать лексическое значение, несовместимое со значением форм 1 л. ед. ч., «традиционные представления о неблагозвучии» форм и произносительные неудобства (например, для бдеть), традиции употребления [Гр. 80: 661], а также стремление избежать омонимического совпадения словоформ разных глаголов [Гр. 80: 413].
Данные положения иллюстрируются списками глаголов: около 60-ти глаголов в Гр. 70 и около 70-ти - в Гр. 80. Однако З.К. Тарланов утверждает, что глаголов с неполной личной парадигмой в современном русском литературном языке около 4900 [Тарланов 1979: 66], при этом на долю глаголов «терминологического происхождения, многие из которых полностью или частич-
но восходят к заимствованиям из западноевропейских языков», и «слов с аффиксом -ся, исключающим по смыслу их употребление в 1 и 2 лицах», приходится 90 % всех случаев [там же: 70]. Естественно, их неупотребительность, как считает З.К. Тарланов, связана не «с традицией или стремлением к благозвучию», а с семантическими и жанровыми основаниями [там же: 71]. Таким образом, вырисовывается проблема не запрета употребления форм 1 л. ед. ч. у некоторых глаголов, а специфики представления альтернации глаголов, недавно вошедших или претендующих на вхождение в систему русского литературного языка.
Различия в перечне глаголов и критериев отсутствия формы 1 л. ед. ч. обусловливают противоречия в установлении кодифицированной нормы. Во-первых, сведения о том, что у глаголов желтить, мутить, приютить, нудить (разг.), чадить «избегаются в употреблении формы 1 лица ед. ч.» [Гр. 80: 660], не подтверждаются данными современных нормативных словарей, где фиксируются желчу, мучу, приючу, нужу, чажу. Во-вторых, наличие разговорных (гвоздить, дудить, гнусить, бузить, чудесить, елозить), просторечных (шкодить, сбрендить, лямзить) и даже диалектных (ерундить) глаголов, составляющих почти четверть приведённых в Гр. 80 глаголов с неполной личной парадигмой, ставит под сомнение предлагаемый список, так как в просторечии, разговорной речи и диалектах не существует запретов на употребление форм 1 л. ед. ч. и их разнообразное оформление. В-третьих, есть случаи разночтений утверждения нормы. В частности, глагол ощутить в Гр. 80 на с. 660 включён в список глаголов, не имеющих формы 1 л. ед. ч., а на с. 677 в перечне форм 1 лица с чередованием /т’-ш’/ имеется форма ощущу.
Такое положение с кодификацией подтверждает высказанное И.А. Бодуэном де Куртенэ мнение о том, что «сознательное или бессознательное стремление к идеальному, стройному, правильному порождает языковой пуризм, граничащий с педантизмом и заставляющий своих представителей вмешиваться постоянно в естественное развитие языка, класть veto против известных явлений, кажущихся почему-то неправильными, и приказывать, чтобы то-то и то-то в языке приняло такой-то и такой-то вид. Пекутся известные правила и известные исключения из
этих правил (всякому самостоятельному, положительному, объективному уму подобные правила могут внушить отвращение к грамматике), которые считаются ненарушимыми и последствием которых бывает то, что подчас иностранец «правильное» (по грамматике) говорит известным языком, нежели туземец» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 50].
Для И.А. Бодуэна де Куртенэ совершенно очевидно, что «все мнимые грамматические исключения объясняются историей языка и представляют или остатки древних «правил», или же задатки будущих» [там же: 51]. В этом плане показательна парадоксальная ситуация с глаголом пылесосить, в котором, по Гр. 80, употребление формы 1 л. ед. ч. избегается, при этом указывается, что «пылесосю и пылесошу, обе формы в употреблении редки» [Гр. 80: 660], хотя речевая практика свидетельствует о необходимости употребления данной формы, при этом спонтанное речевое поведение делает практически невозможным использование рекомендованных описательных конструкций.
Потенциальные формы 1 л. ед. ч., в том числе и вместо оборотов, предписываемых современной нормой, могут выступать и как маркеры неофициального, непринуждённого общения реальных людей: «Я не звезда. Я не хожу и не звезжу!» (интервью с балериной Дианой Вишневой. «Блокнот», 1 ноября 2004 г.), «Скоммунизжу из журналов типа “Радио” 80-х годов» (Журнал «Хакер». 2002. № 7. С. 45).
Спонтанное речевое поведение не только опровергает узаконенные запреты, но и показывает разброс в реализации вариантности форм 1 л. ед. ч., обусловленный столкновением узуальной нормы, допускающей существование данных форм без альтернации, и кодифицированной альтернации, что приводит к вариативности форм типа пылесосю / пылесошу, бузю / бужу, шко-дю / шкожу, очутюсь / очучусь. В результате возникает не только проблема выбора, в принципе невозможная по кодифицированным нормам русского литературного языка, но и иллюзия недопустимости употребления формы 1 л. ед. ч. При этом выдвигаемый в Гр. 80 критерий «традиционного представления о неблагозвучии» - один из самых расплывчатых и научно некорректных. Фактически неблагозвучием объяснено существование
лишь формы чту от чтить, в то время как неупотребительность ерунжу (диал.), мучу (мутить) мотивируется не произносительными неудобствами, а следованием традиции [Гр. 80: 661].
Таким образом, налицо важнейший аспект нормализации, свидетельствующий о том, «норма, учитывающая как системный, так и эволюционный аспекты языка, невозможна без третьей координаты - личностной, т.е. языкового сознания» [Караулов 1987: 37]. В связи с этим нами с 1990 г. проводится исследование особенностей реализации форм 1 л. ед. ч. и критериев отбора потенциальных грамматических вариантов с учётом не только языковой практики носителей русского литературного языка (студентов педколледжей и вузов, учащихся школ и учи-телей-словесников), но выявлением специфики метаязыковой и аксиологической рефлексии индивида.
Анализ данных психолингвистического эксперимента позволил определить предпочтения в выборе синтагматически и парадигматически обусловленных потенциальных вариантов.
Большинство респондентов считают возможным образование форм от глаголов с кодифицированной дефектной парадигмой (школьники и студенты в среднем соответственно в 86 % и 72 % случаев). При этом отсутствие формы 1 л. ед. ч., как правило, фиксируется у глаголов пассивного лексикона или терминологического характера типа умилосердиться, застить, обезуглеродить.
В своё время Л.К. Граудина указывала на спорность кодификации отсутствия формы 1 л. ед. ч. у целого ряда глаголов, в частности, для достаточно известного в этом плане глагола победить: «В.И. Чернышёв в стилистической грамматике рекомендовал две формы - побежу и побежду. Вторая форма современной нормой уже отвергнута, но и первая не принята» [Гра-удина 1980: 217].
Следует подчеркнуть, что В.И. Чернышёв в «Опыте русской стилистической грамматики» указанные генетически расходящиеся огласовки пытался утвердить и для других глаголов с финалью на -дить, где исторически могли наблюдаться колебания в выборе вариантных форм типа «возбужу или возбужду, побежу или побежду, утружу или утружду, наслажусь или наслаждусь», при этом предпочтение отдаётся русской огласов-
ке: «пробужу, поврежу, насажу (топор, деревьев) и насажду (в отвлечённом смысле), досажу, загражу, огражу, прегражу и прегражду, упрежу и упрежду, утружу, учрежу и учрежду, утвержу и пр.; только наслажду более употребительно, чем наслажу» [Чернышев 1979: 563].
Судя по нашим данным, при выборе потенциального варианта от подобных глаголов, более конкурентной, чем формы на -жду является форма без альтернации, широко представленная в русских диалектах [Касвин 1949; Бекасова 1987, 1997], ср.: побежу, убежу, чужу, учреджу (соответственно 52 % и 37 %), по-бедю, убедю, чудю, учредю (25 % и 19 %), побежду, убежду, чужду, учрежду (9 % и 16 %).
На фоне привычной и кодифицированной формы на -жу форма без альтернации, возникшая в результате выравнивания основы и имеющая яркую маркированность, оказывается более востребованной в определенных условиях [Бекасова 2005; 2006; 2008]. В этом плане достаточно нагляден результат такого выбора в произведении В. Высоцкого «Про дикого вепря», где «бывший лучший, но опальный стрелок» отвечает королю: «Чу-ду-юду я и так победю!». Отвергнуты пафосно-монументальное, хотя и кодифицированное «одержу победу», и отдающее высокой «славенщиной» побежду, и ассоциирующееся с поражением побежу. Только форма с отсутствием обязательного для литературного языка чередования, но распространённая в народной речи и так удачно вписывающаяся в ритм и рифму стиха, создаёт образ бесшабашного и решительного героя. Однако другой персонаж (Царь Горох из мультфильма «Как грибы с Горохом воевали») в соответствии со своим амплуа перебирает возможные огласовки формы и останавливается на предписываемом правилами описательном, но просторечном варианте «Я его интеллектом победю, побежу, побежду.. .забью его мозгами».
Следует отметить рост образования форм типа побежду у студентов по сравнению со школьниками (почти в 1,8 раза), видимо, связанное с усилением влияния системных однокоренных образований. Предложенная студентам филологического факультета Оренбургского педуниверситета возможность утвердить какую-либо из возможных потенциальных форм показыва-
ет, что с повышением курса увеличивается процент «кодификации» форм типа побежду и охлажду. В связи с этим интересно отметить, что формы на -жду (убежду, убеждусъ, учрежду) в 73 % случаев предпочитают респонденты с высшим образованием, которые знают о ненормативности данных форм, но считают возможным их употребление и признаются в их использовании в условиях неофициального общения, при этом отвергают формы типа буду учреждатъ или одержу победу и под.
Предполагаем, что в этом случае срабатывает «логическая мерка», которая «вводит язык в настоящую искусственность» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 50]. Дело в том, что именно в глаголах X словоизменительного класса 1 подкласса отсутствует ожидаемый параллелизм гетерогенных членов альтернационных рядов типа охлаждатъ, охлаждённый, охлаждение, но охлажу; осво-бождатъ, освобождённый, освобождение, но освобожу и под Появляется своеобразный соблазн, как писал И.А. Бодуэн де Куртенэ, «быть законодателем, хотя бы и в области языка»: «даже у многих из самых светлых и чисто объективных умов сохраняется наклонность перестраивать и поправлять родной язык» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 50]. Удивительно, но «нормали-заторский синдром» касается в основном списка глаголов, который был представлен М.В. Ломоносовым в «Российской грамматике» (1855-1857 гг.): «ЖДУ имеет ЖДАТЬ»: бежду, врежду, гражду, кажду, нужду, слажду, чрежду, тружду, хо-жду, прежду, чуждусъ, труждусъ [Ломоносов 1952: 746]. Однако провозглашённая М.В. Ломоносовым идентичность альтернации не выдерживает проверку практикой ни в материалах «Российской грамматики», ни в творчестве М.В. Ломоносова, где предпочтение отдаётся формам в исконном оформлении [Бекасова 1998; 2007; 2013].
Следует отметить, что формы 1 л. ед. ч. малоупотребительных глаголов или новообразований респондентами обычно фиксируются с восточнославянскими по происхождению альтернантами (обычно в речи студентов) или с утратой чередования (у школьников): соответственно 69 % и 23 % для жижу/дю, по-мажу/дю, чажу/дю, цежу/дю и 71 % и 18 % для колошмачу/тю, баламучу/тю и под. Эти данные подтверждаются результатами
эксперимента Р.В. Бахтуриной, в котором из 94 участников 77 человек при образовании формы 1 л. ед. ч. от новообразований и глаголов, парадигма которых ограничена спрягаемыми формами, типа шкодитъ, руладитъ, колобродитъ, комплемен-титъ, банкротитъ предпочли использовать альтернанты восточнославянского происхождения, и только 17 участников избегают альтернации [Бахтурина 1966]. Показательно, что никто из респондентов нашего исследования и эксперимента Р. В. Бах-туриной не привёл формы с альтернантами южнославянского происхождения /жд/ и /щ/.
В параметры альтернационного облика 1 л. ед. ч., выявленные в ходе нашего эксперимента, который в той или иной степени включает элементы сознательной оценки предложенных потенциальных форм или отобранных самим респондентом, практически не включаются примеры «обратной альтернации» типа плечу (вм. плету), бережу (вм. берегу), печу (вм. пеку) или альтернации согласных, отличающихся только признаком твёрдости / мягкости, типа ходу (от ходить), гомону (от гомонитъ), завинту (от завинтитъ), которые свойственны детям, осваивающим систему русского языка [Бекасова 1991; 1999]. Однако ненорма-тивность таких «эксклюзивных» для взрослых форм 1 л. ед. ч. становится притягательной для одного из «игроков» в достижении определённых коммуникативных задач даже в официальном общении (см. [Гридина 2012: 20-24]), например, в сериале «Закон и порядок» на вопрос «Вы же его ведёте! (то есть осуществляете слежку)» допрашиваемый отвечает с иронией: «Ведю!».
Таким образом, процессы синтагматического и парадигматического выравнивания (реже - их деформации) свойственны именно формам 1 л. ед. ч. настоящего (простого будущего) времени вследствие необходимости реализации в большинстве из них альтернации, а также значительной распространённости данных форм в условиях ослабления литературной нормы (детская речь, разговорная речь). К внутренним факторам исторического развития системы языка, обусловливающих контур колебаний и их амплитуду, присоединяются внешние факторы, в том числе личный опыт использования потенциальных форм, незнание или игнорирование предписываемых кодификацией форм, желание
Психолингвистика в образовании
откорректировать парадигму чередований. При этом морфоноло-гическое оформление формы 1 л. ед. ч. наиболее разнообразно для детской речи, когда осваиваются все потенциальные возможности языковой системы, не ограниченные рамками литературного языка. Для школьников и студентов нормативный аспект в определённой степени суживает выбор потенциальных вариантов, чаще всего в случаях реализации форм глаголов активного употребления. Однако ощущение возможной вариантности и её разнообразной маркированности позволяет языковой личности креативно реализовать потенциал системы русского языка.
ЛИТЕРАТУРА
Бахтурина Р.В. Морфонологические условия образования отымённых глаголов с суффиксом -0- / -и-(ть). // Развитие словообразования в современном русском языке. - М., 1966. С. 55-74.
Бекасова Е.Н. Особенности морфонологических чередований в глаголах с основами на -д’-, -т’- в русских народных говорах (в сопоставлении с литературным языком) // Формирование и развитие говоров территорий позднего заселения. - Саратов, 1987. С. 49-54.
Бекасова Е.Н. Статистические параметры южнославянских по происхождению элементов в русских народных говорах // Вестн. Оренб. пед. ин-та. Гуманитарные науки. Языкознание. 1997. № 2 (6). С. 4-14.
Бекасова Е.Н. «Стихия возникающего слова» // Проблемы лингвистического образования школьников: материалы V зон. конф. «Филологический класс»: Наука - ВУЗ - школа». - Екатеринбург, 1999. С. 218-223.
Бекасова Е.Н. «Чуду-юду я и так победю!» // Русский язык в школе. 2006. № 5. С. 71-75.
Бекасова Е.Н. Закономерности совмещения генетически неоднородных элементов в русском языке // Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект: к 100-летию А.М. Иорданского: материалы седьмой междунар. конф., Владимир, 25-27 сент. 2007 г. -Владимир, 2007. С. 64-65.
Бекасова Е.Н. О некоторых особенностях морфонологического облика форм 1 лица единственного числа в современном русском языке // Русский язык и литература рубежа XX-XXI веков: специфика функционирования: материалы всерос. науч.-практ. конф., Самара, 5-7 мая 2005 г. - Самара, 2005. С. 273-276.
Психолингвистика в образовании
Бекасова Е.Н. О процессах аналогического выравнивания в детской речи // Твори для дітей і про дітей у вітчизняній і зарубіжній літературі // 1 частина: Тезі і матеріали доповідеи міжвузівської науково-методичної конференциї, Одеса, 11-15 травня 1991 року. - Одеса, 1991. С. 84 Одеса, 85.
Бекасова Е.Н. Побеждю, побежу, побежду... (грамматическая форма в свете показаний языжового сознания) // Психологические аспекты изучения речевой деятельности. - Екатеринбург, 2008. Вып. 6. С. 3—13.
Бекасова Е.Н. Структура трансплантатов в современном русском языке // Вопросы общего, сравнительно-исторического, сопоставительного языкознания: Русский филологический вестник. — М., 1998. № 2. С. 19—25.
Бекасова Е.Н. Феномен формы 1 лица типа освобожу в русском языке // Глагольные и именные категории в системе функциональной грамматики: сб. материалов конф. ИЛИ РАН, Санкт-Петербург, 9—12 апреля 2013. — СПб., 2013. С. 17—21.
Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке // Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1. — М., 1963. С. 47—77.
Грамматика современного русского литературного языка. — М., 1970.
Граудина Л.К. Вопросы нормализации русского языка. Грамматика и варианты. — М., 1980.
Гридина Т.А. Языковая игра в художественном тексте: монография. 2-е изд., испр. и доп. — Екатеринбург, 2012.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М., 1987.
Касвин Г.А. Основы настоящего времени глаголов 2-го спряжения // Материалы и исследования по русской диалектологии. Т. III. -М., Л., 1949. С. 84-151.
Ломоносов М.В. Полное собр. соч.: в X т. Т. VII. Труды по филологии. - М.,-Л., 1952.
Русская грамматика. Фонетика. Фонология. Интонация. Словообразование. Морфология. Т. 1. - М., 1980.
Тарланов З.К. Глаголы с неполной личной парадигмой в русском языке // Вопросы языкознания. 1979. № 1. С. 63-74.
Чернышев В.И. Правильность и чистота русской речи. Опыт русской стилистической грамматики // Избранные труды. Т. I. - М., 1979.
© Бекасова Е.Н, 2013
