CC BY
73
Шаповал В.В.
Москва
ПСЕВДОАРХАИЗМЫ В СЛОВАРЯХ ЖАРГОНА
Восприятие жаргона как периферийного феномена родного языка массой его носителей заведомо отличается от представлений о социальные диалектах, разделяемый лингвистами. Последним свойственно критическое отношение к окололингвистической мифологии, опирающееся на строгие процедуры проверки данных и ясное понимание ограниченности рамок функционирования отдельного жаргонного слова в социальной, хронологической и географической системе координат. Как не бывает просто индивида, а есть индивид с определенными характеристиками по возрасту, полу, национальной принадлежности, цвету глаз, росту, весу, так и не бывает жаргонного слова вообще, а есть слово, имеющее хождение в определенной социальной группе, в определенных контекстах, с определенным эмоциональным ореолом. Однако в ряде случаев и лексикографы! становятся жертвами наивного мифотворчества, а в жаргонные словари проникают описания слов, которым после проведения проверочных процедур приходится отказывать в реальности.
Лексикографический феномен, который будет подвергнут критического анализу ниже, можно обозначить рабочим термином псевдоархаизмы. Это подтип словарных описаний «мнимых слов» (дИой-игогйв), омонимичных архаизмам и проникшим в современные жаргонные словари из письменных источников. Функционирование таких мнимых лексических единиц в современной устной речи, включая жаргоны, представляется крайне маловероятным по причине их полного или почти полного забвения. Последнее, однако, не освобождает автора настоящей статьи от необходимости в каждом случае проводить тщательную проверку источников словарного описания, чтобы1 не по произволу отказывать в реальности каждому сомнительному слову, попавшему в современные словари жаргонов по произволу.
1. Словарная статья «бармица - бусы» [Мильяненков, 1992: 82], «бармица - бусы» [Балдаев ,1992 (ББИ): 24; Балдаев, 1997-1: 29], «бармица, ы, ж. Угол. Бусы. ББИ, 24; Мильяненков, 82» [Мокиенко, Никитина, 2000: 45] является, по всей вероятности, результатом переработки краткой выписки из словаря В.И. Даля «баомииа - ожерелье» (после редактирования: бармица - бусы) на основе следующего фрагмента: «бармица стар[инное]. оплечье, походившее на отложное ожерелье || кольчатый доспЬхъ на оплечье, на плеча, грудь и лопатки» [Даль-!: 50, на барма]. («Ять» в цитатах передается буквой Ь. Место ударения обозначается полужирным шрифтом.)
Возможно, включение выписки бармица в рабочую картотеку было спровоцировано тесным соседством с омонимом, описанным у В.И. Даля в следующем абзаце: «барма об[щего рода]. моск. бормотунъ, невнятно, неясно говорящй, картавый». Последнее напоминает «бармить - говорить», включаемое в словари уголовного жаргона с 1923 г. [Потапов ,1923: 165], и могло быть выписано в качестве словарной параллели к нему. Уменьшительное бармица не зафиксировано в «Словаре русских народных говоров», где есть толь-
ко барма ‘риза священника’ (смоленское, 1858 г.) [СРНГ, 2: 118]. В исторических словарях русского языка представлено однократно в значении, аналогичном «кольчатый доспех на оплечье» (у В.И. Даля): «БАРМИЦА, ж. Кольчужная сетка, от нижней части шлема и до плеч» (с примером 1556 г.) [Сл. ХІ-ХУІІ, 1: 74]. Иллюстративных примеров с якобы жаргонным бармица ‘бусы’ неизвестно. Вывод: словари жаргона безосновательно описывают несуществующее слово, не случайно омонимичное архаизму, представленному у В.И. Даля.
2. «Вадить - клеветать, оговаривать» [Мильяненков, 1992: 91], «вадить - клеветать, оговаривать» [Балдаев, 1992 (ББИ): 39; Балдаев ,1997-1: 55]; «вадить, -жу, -дит несов., кого. Угол. Неодобр. Клеветать на кого-л., оговаривать кого-л. Мильяненков, 91; ББИ, 39; Балдаев, І, 55» [Мокиенко, Никитина, 2000: 87]. Это описание находит параллель в словаре В.И. Даля: «вадить... стар., а иногда и нынЬ: клеветать на кого, наговаривать» [Даль-1: 160], ср.: [Востоков ,1858-1: 37].
В СРНГ это значение подается в ряду значений омонима «4. Вадить» («3. Наговаривать, клеветать на кого-л.»), как ни странно, с отсылкой к академическому словарю 1806 г. [с пометой «стар.»] и все той же цитате из В.И. Даля «стар., а иногда и ныне» [без указания места] [СРНГ, 4: 11-12]. Таким образом, весьма причудливые данные «Словаря русских народных говоров» позволяют заключить, что слово вадить в данном значении иллюстрировать было нечем. Косвенной причиной включения выписки «*вадить - клеветать, на говаривать» в картотеку уголовного жаргона могло послужить созвучие между вадить и глаголом валить [кого-л.] ‘доносить [на кого-л.]’, представленным в тех же словарях. Пока иллюстративных примеров с изысканным архаизмом ВАДИТИ ‘клеветать’ в жаргонной речи никто не привел, эта словарная статья в современных жаргонных словарях остается под большим подозрением.
3. Следующее слово употребляется «иногда и ныне», поэтому материал будет изложен строго хронологически. В.И. Даль в середине ХІХ века описал слово так: «гиль м. стар[инное]. смута, мятежъ, скопище. Гилемъ пришли, толпой, буйнымъ скопищемъ. Ги-левщикъ, участникъ въ гилЬ...» [Даль-І: 350]. В 1992 г. в словарях жаргона вместе с многочисленными явными выписками из В.И. Даля появляется следующие описания слова: 1) «гиль - группа мятежников» [Мильяненков, 1992: 103], 2) «гиль (ин.) - возбужденная, мятежно настроенная группа, толпа» [Балдаев, 1992 (ББИ): 55; Балдаев, 1997-І: 87]. Наличие при слове пометы «ин[оязычное]» в двух последних словарях при отсутствии пометы «м[ежду]н[ародное]» у Мильяненкова указывает лишь на то, что авторы ББИ задумывались над происхождением этого слова и решили, что оно из языков народов СССР (ср.: «Лексика, вошедшая в словарь (около 11 000 единиц), собиралась практически на всей территории бывшего СССР (этим, кстати, объясняется и появление в словаре слов с пометой «иноязычное»...») » [Балдаев ,1992 (ББИ): 9, 13]). В 1993 г. вышел в свет криминальный роман В.П. Смирнова «Гроб из Одессы», в котором, судя по аннотации, легендарная старая Одесса представлена от «эпохи Порто-Франко» ("порто-франко" с 1817 года) и «времен Соньки Золотой Ручки» (2-я половина ХІХ в.) «на протяжении сотни лет». Этот в большей мере посвященный прошлому художественный текст явился, наряду с тремя процитированными словарями, источником (сокращение «См.») для словарной статьи в «Большом словаре русского жаргона» 2000 г., что само по себе требует обоснования: «гиль, -я м. Угол., жрр. 1. Мятеж. См.(2), 179. 2. Группа мятежников. См.(2), 179.» [Мокиенко, Никитина, 2000: 124]. Вероятно, БСЖ ссылается на пример употребления слова гиль в данном тексте Смирнова: «А вы... из себя гиль не стройте, сдайте рога в каптерку. Фуцан
щекотнулся, когда жареный петух клюнул...» (В. Смирнов. "Гроб из Одессы") [цит. по: Сте-цюченко, Осташко]. Насколько текст В.П. Смирнова в части стилизации жаргона зависим от вышедших за год до его публикации словарей [Мильяненков, 1992; Балдаев, 1992 (ББИ)], остается неизвестным. Во всяком случае, редкое слово гиль (не в значении ‘чушь’, а в значении ‘возбужденная, мятежно настроенная группа, толпа’) ранее 1992 г. в жаргонной лексикографии известно не было.
В СРНГ представлено: «3. Гиль, я, м. Толпа, скопище народа. Гиль народу. Нерехт. Костром., Диев., Костром., Даль. - Ср. Гильмо» [СРНГ, 6: 171-172]. Пример употребления показывает, что костромское слово гиль значит ‘множество людей’, а не ‘бунтующих людей’. Если не считать стилизации писателя Валерия Павловича Смирнова, примеров употребления слова гиль в значении ‘бунтовшики (собир.)’ из уст носителей жаргона не зафиксировано.
4. «Гобзить - совершать половой акт» [Мильяненков, 1992: 104]; «гобзить - совершать половой акт» [ББИ: 57; Балдаев, 1997-І: 90]; «Гобзить, сов. Жарг. Совершать половой акт» [Мокиенко, Никитина, 2003: 104]. Словарная статья является результатом искажения вследствие обостренно-эротической трактовки краткой выписки «*гобзить - делать плодным» из словаря В.И. Даля: «гобзить что, дЬлать обильнымъ, плоднымъ...» [Даль-І: 363, на гобина]. Довольно сильная защита от плагиата была заложена в эту словарную статью самим В.И. Далем. Дело в том, что каузатив на -ити со значением ‘делать обильным, плодородным’ - это большая редкость. Возможно, что даже и придумка (реализация потенциального деривата), принадлежащая самому В.И. Далю. Ср.: «гобьзЬти. гл. ср. благоуспЬ-вати» [Востоков, 1858-І: 85]; гобзЬти (гобьзЬти). Процветать, преуспевать», которому обыкновенно соответствует каузатив гобзовати [Сл. ХІ-ХУІІ, 4: 49]. Таким образом, существует ряд признаков того, что якобы жаргонный глагол гобзити ‘ІиШеге’ списан у В.И. Даля с неверно понятым толкованием.
5. Следующее слово дефтер представлено в живых тюркских языках в значении «тетрадь» и др. Однако внутренняя критика должна предшествовать внешней: «дефтер -документ» [Мильяненков, 1992: 113]; «дефтер (ин.) - документ» [Балдаев, 1992 (ББИ): 68; Балдаев, 1997-І: 110]; «дефтер, -а м. Угол. Документ. Мильяненков, 113; ББИ, 68; Балдаев,
І, 110» [Мокиенко, Никитина, 2000: 156]. В словаре В.И. Даля: «дефтеръ или девтеръ м. тат[а]р[ское]. стар[инное]. ханскій ярлыкъ или грамата о выходахъ, т. е. о пошлинЬ, дани, сборахъ» [Даль-І: 434]. Сомнения в реальности описания этого слова применительно к жаргону остаются, в частности, в связи с тем, что помета «ин.» при этом слове в ББИ не имеет соответствия в виде пометы «мн.» у Мильяненкова, что может указывать на тот же слой компиляции, из которого пришло слово гиль.
6. Нет ясности в отношении следующего слова, как не было ее и у В.И. Даля, который поставил 2 знака вопроса в одной строке: «завировать? (вира?) кого, задарить, подкупить» [Даль-І: 560]. Ясно, что произвольные преобразования этой записи привели в чтению ‘задержать’ на месте ‘задарить’: «завировать, -рую, -рует, сов, кого. Угол. 1. Задержать кого-л. Мильяненков, 122; Балдаев, І, 137; ББИ, 82. 1. Подкупить кого-л. Мильяненков, 122; Балдаев, І, 137; ББИ, 82» [Мокиенко, Никитина, 2000: 191]. Поводом для выписки этого слова из словаря В.И. Даля послужило наличие в жаргонных словарях последних полутора десятилетий слова завира, ошибочно возникшего на месте хавира ‘дом, квартира’ в результате нажатия на соседнюю клавишу «З» вместо «X» [ТСУЖ 1991: 62, на залепить; Мокиенко, Никитина 2000: 191]. Это показательный пример того, как одно мнимое слово (завира) «притягивает» в словарь другое, не менее мнимое для жаргона слово.
7. Астраханское слово исад ‘торговая пристань, базар’ также, по всей видимости, проникло в словарь жаргона из словаря В.И. Даля: «исадъ м. стар. исада ж. арх. исадь ж. прм. исады мн. астрх. изсадъ, мЬсто высадки на берегу, пристань, торговая пристань, базаръ...» [Даль-II: 48]. Более верный протографу Л.А. Мильяненков дает: «исад - базар» [Мильяненков, 1992: 131]; склонный к литературной правке ББИ сообщает: «исад - рынок» [Балдаев, 1992 (ББИ): 96; Балдаев, 1997-I: 171]; БСЖ обобщает: «исад, -а м. Угол. Базар, рынок. Мильяненков, 131 ; Балдаев, 1997, I, 171; ББИ, 96» [Мокиенко, Никитина, 2000: 233]. В говорах известны: исад, исадь, и мн. исады, исади в различных значениях, например: «Исад, а, м. 1. Базар, место для продажи съестных припасов около речной пристани, где пристают торговые суда. Астрах., 1846. Даль (с помет. «стар.») ... » [СРНГ, 6: 211 -212]. В Астрахани и ныне известны рынок «Большие исады» и торговый дом «Селенские исады», как и прочие подобные топонимы в иных местах по Поволжью. Старинное слово исад (пусть и зафиксированное в территориальных диалектах в 1958 г.) в жаргонном словаре оказалось по недоразумению.
8. Впервые в словарь уголовного жаргона слово редрый также попадает в 1992 г.: «редрый - рыжий» [Мильяненков, 1992: 221]; «РЕДРЫЙ - рыжеволосый» [Балдаев, 1992 (ББИ): 209]. Последнее во втором издании словаря Д.С. Балдаева воспроизведено без изменений [Балдаев, 1997-II: 14]. В сводном «Большом словаре русского жаргона» имеются ссылки только на три вышепроцитированные издания: «рЕдРЫЙ, -ая, -ое. Уголовное]. Рыжий. Балдаев, II, 14; ББИ, 207; Мильяненков, 221. <от англ. red rye - красный как рожь>» [Мокиенко, Никитина, 2000: 506]. Ударение и более широкое толкование «рыжий» (а не «рыжеволосый», являющееся характеристикой только человека) принято вслед за Л.А. Мильяненковым. Добавлена этимологическая помета, инспирированная представлением об этом слове как, вероятно, о недавнем заимствовании в связи с английским влиянием в области экспрессивной лексики.
Источником этого словарного описания в жаргонных словарях, по всей вероятности, является выписка из словаря В.И. Даля «*редрый - рыжий» на основе следующего фрагмента: «РЕДРЫЙ стар[ое]. арХ[ангелогородское]. в[о]л[о]г[о]д[ское]. рымй, рыжебурый о рогат[о]м[ъ] скотЬ. Да благословляю язъ Василей дочери своей телииу редру, полутора году, стар[ое]. Рёдра, кличка рыжей коровы. || В[о]л[о]г[о]д[ское]. бЬлоголовая, пестрая корова?» [Даль-IV: 89].
Даже если описание этого слова перекочевало в словарь уголовного жаргона не из словаря В.И. Даля, а (что маловероятно) из диалектной речи, все равно нет оснований включать его в уголовный лексикон, поскольку оно ничем (семантически или грамматически) не отличается от соответствующего диалектного слова, ср.: рёдрый и редрый [СРНГ, 35; 22].
Если в отношении двух предыдущих слов можно предположить некоторую возможность случайного отражения в жаргонном словаре территориальных диалектизмов, то следующие два слова с высокой вероятностью выводятся из словаря В.И. Даля и для современного русского жаргона являются мнимыми словами.
9. «Рта - лыжи [Мильяненков, 1992: 223]; «рта (ин. <NB>) - лыжи» [Балдаев, 1992 (ББИ): 213; Балдаев 1997-II: 19]; «рта, неизм. мн. Угол. Лыжи. Балдаев, II, 19; ББИ, 212; Мильяненков, 223» [Мокиенко, Никитина, 2000: 514]. Ср. у В.И. Даля: «рта ж. стар. рты, лыжи. Пріидоша мордва на ртахъ...» [Даль-IV: 106]. Любопытно, что тот же пример из Никоновской летописи (6952 / 1445 г.) приводит И.И. Срезневский в «Материалах» [Срез-невский-III: 79]. Если бы слово было выписано в словарь жаргона из словарей территори-
альных диалектов, его форма была бы1 ирта ‘лыжа’. Если бы1 оно было услышано, оно имело бы1 вид ирты ‘лыжи’ [ср.: Фасмер-!!!: 509]. Типичный анахронизм. В выписке игнорировалась несостыковка в форме числа между толкуемым и толкованием.
10. Версию об искажении кратких выписок из В.И. Даля подкрепляет и следующий пример: «сеунчъ тат[а]р. стар. радостная вЬсть, особенно о побЬдЬ. И прислалъ к царю стольника съ сеунчемъ, что онъ городъ Серпескъ взялъ. И обрЬтоша его уже мертва, и поскочиша къ царю сеунчевати, Курбскрй]. поздравлять. И пригнаша отъ воеводъ сеун-шщика, что городъ взяли, гонца, вЬстника» [Даль-М: 179], а также: [Срезневский-!!!: 343]. В современных словарях жаргона это слово представлено с 1992 г., однако представлено в сомнительном виде: «сеун - радостное известие» [Мильяненков, 1992: 231]; «сеун - приятная новость, радостное известие» [Балдаев, 1992 (ББИ): 222; Балдаев, 1997-!!: 37]. Факт не вполне осознанного списывания подтверждается повторным удалением конечного -Ъ, а именно: сеунчЪ > сеунЧ (прочитано при копировании как *сеунЪ ) > сеун. Таким образом, не остается сомнений в том, что сеун - это случайная выписка, по ошибке поставленная в общий алфавитный ряд жаргонного словаря.
Наличие в современных жаргонных словарях мнимых слов прямо обусловлено массовыми представлениями о структуре русского языка как средства общения. Русский язык как целое, по общему мнению, состоит из таких составляющих, как, например, нормативный вариант литературного языка, а также территориальные и социальные диалекты. Представление о последних отличается необъяснимой двойственностью: с одной стороны, даже парламентарии и школьники используют жаргонные слова и выражения из широко известного репертуара, с другой стороны, в народе существует наивная вера в то, что помимо такого жаргона должен существовать еще и какой-то герменевтический, настоящий жаргон. Видимо, этот миф своей «зазеркальностью» напоминает, например, наивные представления о субкультуре врагов народа эпохи 1930-х - 1950-х годов (они должны травить колодцы) или представления участников и зрителей ведовских процессов о том, как должны проходить шабаши нечистой силы (участницы должны летать на метлах).
В соответствии с этими представлениями в «настоящем» жаргоне должны быть слова, совершенно непонятные и неизвестные читателю (да и составителю) словаря. Человек из академической среды (лингвист), работающий со словарными материалами, собранными человеком, практически связанным по работе с кругами носителей уголовного жаргона, испытывает естественный интерес и, возможно, подсознательное доверие к тем данным, которые являются в его собрании уникальными, не имеют прозрачной этимологии и подкреплены авторитетом истинного носителя данного жаргона. Однако сам носитель жаргона, испытывая доверие к специалисту, в свою очередь «перепоручает» задачу проверки материала ему. Вопрос о том, кто же все-таки должен выявить мнимое слово или просто исправить ошибки, остается без ответа.
Лингвокультурология, занимаясь «осмыслением коллективного опыта, который закодирован во всем богатстве значений слов, фразеологических единиц, общеизвестных текстов, формульных этикетных ситуаций и т.д.» [Карасик, 2001: 3], не может игнорировать и ту сторону письменной коммуникации, которая, как кажется, связана с фатической функцией языка [Якобсон, 1975]. Как Макар Нагульнов учил буржуинский английский, как русские книжники благоговейно переписывали Азбуковники (копируя, например, «теплумъ, церковь; хруптумъ, плодъ», лат. templum, ГиСит [Дьячок, Шаповал, 1987: 56]), так, видимо, и наши современники читают жаргонные словари в поисках таинственного. Для успешного выполнения данной функции в словаре должно быть что-то сакральное, непонятное.
Отдельный вопрос, насколько сами лексикографы (сознательно или бессознательно) включены в реализацию этого назначения таинственных словариков. Во всяком случае можно констатировать, что авторы жаргонньх словарей регулярно становятся жертвами заблуждений. Например, совсем свежий словарь школьного и студенческого жаргона дает слово «ТОНГАК, -а, м. Шк. Поход или поездка всем классом в целях развлечения. terms20.6/03» [Вальтер и др., 2005: 278]. Есть подозрение, что это шутливое топчан ‘пеший поход’ (от топтать, например, «Отчет о горном топчане, походе в Терскей-Алатау», пример из интернета), однако проверить это подозрение не удается, поскольку тот ресурс, на который имеется ссылка в словаре, уже не существует.
Регулярность, с которой мнимые слова проникают в словари социальных диалектов, сравнима, пожалуй, с частотой фиксации странных слов при собирании фольклора. Обычно не проходит и дня, чтобы информанты не выдали какой-то обессмысленный для них самих, но сберегаемый в коллективной памяти квазивербальный фрагмент и не пояснили, что так искони поется, а что значит, неведомо. Трудно сказать, в какой степени в связи с феноменом мнимых слов в жаргонных словарях проявляется «распредмечивание ценностных смыслов» для носителей жаргона [Карасик, 2001: 16], но не вызывает сомнения, что сам по себе процесс собирания словаря, видимо, настраивает на эпическую атараксию и лексикографов. В уже упоминавшихся словарях уголовного жаргона среди весьма сомнительных архаизмов встречается три слова (жиръ ‘богатство’, смага, цвЬлить), которые, будучи поставлены в ряд, у лингвиста вызывают ассоциацию со «Словом о полку Игоре-ве».
11. «Жир, -а, м. 1. Угол. Достаток, накопления прибыль. Мильяненков, 120; ББИ, 78; Балдаев, I, 130 // Воровская добыча. ББИ, 78; Балдаев, I, 130» [Мокиенко, Никитина, 2000: 184]. У В.И. Даля: «жиръ м. ... ‘Богатство, достатокъ, избытокъ, роскошь.» [Даль-1: 542].
12. «Смага - жар, огонь» [Мильяненков 1992: 235]; «смага - жар, огонь» [ББИ: 227; Балдаев 1997-II: 47]; «смага, -и ж. Угол,, мол. Жар, огонь. ... [Мокиенко, Никитина, 2000: 548]. Параллель у В.И. Даля: «смага ж. жаръ, пылъ, огонь, полымя, горящій жупелъ. Поскочи-ста (половцы) по руской земли, смагу мычучи въ пламянЬ розЬ (изъ пламеннаго рогу), Сл[ово] о п[о]л[ку] Иг[оревЬ]...» [Даль-IV: 230].
13. «Цвелить - дразнить, мучить» [Мильяненков, 1992: 270]; «цвелить - 1 .Дразнить.
2.Мучить» [Балдаев, 1992 (ББИ): 273; Балдаев, 1997-II: 130]; «цвелить, -лю, -лит, несов., кого. Угол. Дразнить кого-л., издеваться над кем-л. ...» [Мокиенко, Никитина, 2000: 658]. У В.И. Даля те же слова в толковании: «цвЬлить кого, стар. и зап. (zwicken?) ...дразнить, ...мучить.» [Даль-IV: 571].
Если жир в значении ‘достаток’ еще можно представить в переносном употреблении (однако принадлежность такого употребления исключительно уголовному жаргона еще надо доказать), то два других слова, оказавшись в современном жаргонном словаре, по-хорошему, должны стать поводом для сенсации. Значение ‘огонь’ - архаичное, в народных говорах можно найти значения ‘сажа, копоть’, ‘сухость во рту, жажда’ [Даль-IV: 230; Фасмер-III: 682-683]. Тот факт (если это факт), что старинное, эпохи «Слова о полку Игореве», значение этого редкого слова до сих пор живет в уголовном жаргоне, заставляет неровно биться сердце историка русского языка. Столь же драгоценным раритетом является глагол цвелить. Контекст «Слова о полку Игореве» (Рано еста начала Половецкую землю мечи цвЬлити...) недостаточно информативен для того, чтобы во всех деталях восстановить значение этого глагола. И.И. Срезневский дает толкование ‘заставлять плакать’ [Срезнев-ский-III: 1437]. Может быть, современный жаргон подскажет какие-то типовые контексты,
которые позволят окончательно прояснить значение этого слова? Однако словари жаргона не выходят за пределы той информации, которая могла быть извлечена из словаря В.И. Даля (иногда в искаженном виде).
Кроме того, существует еще ряд признаков того, что рассмотренные выше архаизмы попали в картотеку жаргонных материалов по недоразумению. Все эти слова в словаре жаргона появились в одно время и единым списком. Существенной общей чертой этих выписок является игнорирование ударений В.И. Даля, а затем восстановление ударений на произвольном месте:
бармица - оплечье, похожее на ожерелье > бармица - бусы;
гобзить - делать обильным, плодным > гобзить - совершать половой акт;
завировать - задарить, подкупить > завировать - задержать, подкупить;
исад - торговая пристань, базар > исад - базар;
цвЬлить > цвелить - дразнить, мучить.
Характерные ошибки прочтения при копировании говорят о том, что непосредственно со словарем В.И. Даля имел дело человек, не только не получивший филологического образования, но и просто не слишком грамотный.
Накопление немотивированных графических трансформаций свидетельствует о том, что рукописные сокращенные выписки из словаря В.И. Даля были скопированы несколько раз, прежде чем стали частью рабочей картотеки, на основе которой возникли печатные источники 1992 г. [Мильяненков, 1992; Балдаев, 1992 (ББИ)].
В ряде случаев имеются явные признаки того, что словарь Л.А. Мильяненкова текстуально ближе к протографу, чем более тщательно отредактированный стилистически ББИ. Протограф, то есть рабочая картотека, даже может быть частично реконструирован на основе сопоставления словаря В.И. Даля с двумя печатными версиями. (Второе издание 1997 г. [Балдаев-І/ІІ] для восстановления шагов искажения выписок из словаря В.И. Даля самостоятельного значения не имеет.)
Таким образом, анализ списка подозрительных архаизмов (13 словарных статей), представленных в жаргонных словарях современного русского языка, начиная с 1992 г., позволяет заключить, что в рассмотренных словарях описаны псевдоархаизмы. Не во всех случаях критика на уровне отдельной словарной статьи дает достаточные основания для того, чтобы доказать, что представленное в словаре описание не отражает реальную практику носителей жаргона. Однако рассмотрение списка подозрительных слов как целого позволяет обнаружить дополнительные признаки письменного заимствования из постороннего источника, которым является «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля.
Выявленный феномен (некритическое включение в словари жаргонов мнимых слов, в частности, явных архаизмов), вероятно, может быть объяснен как одна из форм реализации фатической функции языка в сфере письменной коммуникации. Содержательно пустые формы письменной коммуникации как часть культуры общения еще ждут всеобъемлющего исследования, поэтому и рассмотренный выше частный случай мог быть квалифицирован лишь в предварительном плане. В заключение следует подчеркнуть, что устойчивость феномена доказывает, что он не вступает в противоречие с массовыми представлениями о жаргоне.
© Шаповал В.В., 2005
