CC BY
49
Н. А. Корнилова
СПбГУ, Санкт-Петербург
ПРОЯВЛЕНИЯ ФАТИЧЕСКОГО НАЧАЛА В РУССКОМ ЖУРНАЛИСТСКОМ ТЕКСТЕ: ТРАДИЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Оценивая стилистическое мастерство публициста той или иной исторической эпохи, мы рано или поздно сталкиваемся с вопросом о функционировании в тексте языковых средств, отобранных автором для воплощения своего творческого замысла. Замысел предшествует созданию журналистского произведения и существует на трех взаимосвязанных друг с другом уровнях текста (коммуникативном, информационном и эстетическом) [Корконосенко (ред.) 2013: 177-178]. Нас в свете стилистического анализа интересует эстетический уровень — речевое воплощение замысла, — который, как и все остальные, определяется целеполаганием.
Целеустановка, или коммуникативное намерение автора, существуя как замысел, предопределяет жанровую принадлежность текста, а также характер взаимодействия с аудиторией. В трудах Т. Г. Винокур последовательно проводится мысль о существовании в языке двух основных интенций (коммуникативных целей) — фатической и информативной [Винокур 19936], то есть в конечном итоге отбор и взаимодействие языковых средств в контексте определяется сочетанием и иерархией частных интенций вступления в общение. Информативное общение предполагает передачу и получение некоего сообщения, тогда как фатическое общение — это вступление в коммуникацию ради самого общения [Винокур 1993а].
Долгое время фатическая речь воспринималась как реализация контактоустанавливающей функции языка [Якобсон 1975], и это определяло ее второстепенную роль в речевой коммуникации: считалось, что она сопутствует реализации когнитивной функции, которая воспринималась как основная. И если в устной коммуникации изучение фатической речи имеет давнюю тради-
цню, то как факт публичной письменной коммуникации она была незаслуженно исключена из сферы интересов исследователей. В последнее же время интерес к ней неуклонно растет и все чаще возникает мысль о ее присутствии в том числе и в речи средств массовой информации [Клюев 1996; Чернышова 2004; Андреева 2006; Федосюк 2000; Дускаева и др. 2011]. В связи с этим проведение сопоставительного стилистического анализа журналистских текстов, например, конца XIX и начала XXI века и определение речевых средств, используемых журналистами разных исторических эпох для реализации фатической интенции, заслуживает серьезного внимания.
Основанием для предположения, что журналистская речь XIX века нацелена в том числе и на реализацию фатической интенции, может быть тот исторический факт, что XIX век — это время наибольшей системной организации фатической речи в русском речевом сообществе, а недопустимость строгого противопоставления разговорной и книжной речи позволяет предполагать сильнейшее влияние речевого опыта фатического общения в устной речевой практике на создание письменных, в том числе журналистских, текстов. Дополнительным основанием следует считать и то, что журналистский текст всегда очень жестко ориентирован на целевую аудиторию издания, то есть его целью является создание благоприятной атмосферы общения с читателем, создание длительных отношений с ним, а это, в свою очередь, является и основной направленностью фатической речи (налаживание и поддержание контакта с собеседником).
Фатическое речевое поведение развивалось под влиянием светской культуры и увлечения французской культурой, начавшегося во второй половине XVIII века, хотя
традиции [непринужденного общения] восходят к петровским ассамблеям и пришедшим им на смену балам, литературным и музыкальным салонам, семейным концертам и маскарадам, являвшимся своеобразной формой общественной жизни России. [Старк (сост.) 2000: 6].
Расцветом и кульминацией развития фатического общения становятся светские и литературные салоны, а затем и судебное красноречие. Умение говорить, вести беседу является неотъ-
емлемой чертой воспитанного человека1, речевое мастерство оттачивается на протяжении всей жизни, возводится в культ . Неслучайно так много книг дореволюционной эпохи посвящено искусству ведения беседы: [Хороший тон 1905; Хороший тон 1910; Верещагин 1910; Хороший тон 1911; Интересный собеседник 1911] и др. В этих книгах давалось представление о речевом идеале, манере речи, предлагались рекомендации по выбору темы разговора, того, что мы сейчас называем речевым жанром (комплимент, острота, сплетня и болтовня, беседа, спор довольно подробно описаны в названных книгах) и т. д. Искусством общения всегда восхищались, неслучайно во многих мемуарах [Тютчева 1990; Тенишева 1991; Вяземский 1992; Соллогуб 1993, 1998; Муравьева 1998; Юсупов 2001] при характеристике человека значительное внимание уделено именно его умению вступать в разговор и поддерживать его.
Итак, свет становится средоточием развития фатической речевой культуры. После революции светская среда исчезает (ее функции в какой-то степени берут на себя СМИ), фатическая коммуникация теряет ценность, коллективное начало вытесняет индивидуальное. Речь перестает быть искусством и становится исключительно средством передачи информации.
Сейчас же мы становимся свидетелями прямо противоположного процесса: общество, пресыщенное информацией, стремится к возрождению значимости фатической коммуникации, а СМИ как институт, наиболее чутко реагирующий на состояние речевой среды, становятся отражением этого процесса. И такую рекомендацию, обращенную к представителям высшего света начала XX века:
Говорить следует о всем и о всех, ни о чем слишком долго и
пространно, не исчерпывая до конца никакого предмета (...) Вы
1 Вспомним строки из «Евгения Онегина»: «Онегин был по мненью многих (Судей решительных и строгих) Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм».
Наиболее показательна в этом отношении реплика лорда Го-ринга, героя пьесы О. Уайльда «Идеальный муж»: Я люблю говорить ни о чем, отец. Это единственное, о чем я что-нибудь знаю.
должны легко и ловко переходить с предмета на предмет, то ведя разговор, то предоставляя говорить другими, и, не давая беседе прерываться, должны находить новый материал для рассуждений, не щеголять исключительно собственным остроумием и знаниями, предоставлять также другим возможность блеснуть своим красноречием, должны поддерживать их, пожалуй, неловкие попытки разговора, покрывать их промахи, чтоб они к концу общей беседы были довольны собою и нашли, что ни с кем нельзя так весело болтать, как с вами. [Интересный собеседник 1909: 99-100].
— можно с не меньшим успехом обратить к журналистам XXI века.
Широкое распространение фатической речи в разговорно-обиходном общении и проникновение ее в публичную речь позволяет сделать вывод о значительной роли фатического речевого поведения в жизни социума. Дело в том, что фатическая коммуникация выполняет функцию социального и психологического регулирования взаимоотношений между участниками речевого взаимодействия, следовательно, в определенных условиях она может выступать как самоцель.
Сложность определения фатической речи заключается в изначальном двояком восприятии этого явления: Б. Малиновский понимал его как праздноречевую коммуникацию [МаНпо\¥81а 1923], Р. Якобсон, о чем было сказано выше, как установление контакта с собеседником [Якобсон 1975]. Современное понимание этого явления значительно шире: в нем объединяются взгляды предшественников и делается предположение, что целеус-тановка фатического речевого поведения лежит в сфере установления особых отношений между говорящим и слушающим [Черник 2002] и характеризует весь процесс общения, а не только первый контакт [Гущина 2006].
В соответствии с этим мы полагаем, что фатическая речь — это разновидность речи, реализующая следующие частные целе-установки: установление контакта, его поддержание, укрепление, проверку, размыкание; разрежение плотности информационного потока; создание «своего» круга читателей; уход от острой социальной тематики; привлечение внимания и развлечение аудитории; создание атмосферы личностно ориентированного общения; этикетность [Корнилова и др. 2012].
По мысли Ю. С. Сорокина, каждый говорящий имеет возможность использовать любые средства общенародного языка в
любом стиле, если их употребление направлено на решение какой-либо стилистической задачи [Сорокин 1954]. (Эта мысль получила дальнейшее развитие в трудах Т. Г. Винокур [Винокур 1993], Л. Н. Мурзина [Мурзин 1998], В. В. Дементьева [Дементьев 2006].) Следовательно, фатическая речь характеризуется не специфическими речевыми средствами, которые позволяют выявить ее в потоке речи информативной, а совокупностью речевых средств, придающей тексту фатические смыслы. Такое наблюдение позволяет сделать вывод о том, что фатическую и информативную речь необходимо противопоставлять не по формальным средствам (маркерам), а по показателям другого уровня, более общим. В реализации этого подхода может быть полезно такое лингвистическое понятие, как текстовая категория.
Под текстовой категорией мы понимаем «один из взаимосвязанных существенных признаков текста, представляющий собой отражение определенной части общетекстового смысла различными языковыми, речевыми и собственно текстовыми (композитивными) средствами» [Матвеева 2003а: 533]. К текстовым категориям, в частности, относят тему как отражение предмета речи, тональность как психологическую установку адресанта, текстовое пространство и время как отражение обстоятельств общения, композицию [Купина и др. 2013: 119].
Тема — содержательная характеристика текста. Противопоставление фатического и информативного речевого общения производится по принципу новизны заявленной темы. Фатиче-ское речевое поведение характеризуют как банальное [Клюев 2002], то есть обращающееся к не-новым — повторяющимся, ритуальным — темам. В СМИ тематическое смещение в сферу фатической речи реализуется благодаря обращению к социально не значимому поводу.
Под тональностью обычно понимают субъективную модальность на текстовом уровне [Матвеева 20036, Солганик 2010]. Термин тональность, позаимствованный из музыкальной грамоты и перенесенный в сферу стилистики, с нашей точки зрения, очень точен: как звуки вне тональности представляют собой случайную последовательность, а не мелодию, так отдельные средства субъективной модальности получают смысл лишь тогда, когда объединены целевой установкой создать определенную
тональность общения. Под этим термином мы подразумеваем характеристику текста, которая уточняет психологическое состояние человека. Если отталкиваться от изначального значения термина тональность, принятого в музыкальной грамоте, то нужно говорить о высоте лада. Мажорный лад соответствует жизнерадостным, светлым мелодиям, а минорный — печальным, грустным, то есть в применении к речи мы говорим об окрашенности текста — эмоциональной, психологической вовлеченности человека в общение. Фатическая интенция — это установка на сближение внутренних миров людей [Арутюнова 1981], личност-но ориентированное общение, поэтому тональность выражения фатической интенции ориентируется на эмоциональную вовлеченность собеседника. В свою очередь эмоциональная вовлеченность реализуется, когда автор сообщения так или иначе «задевает» адресата. Это возможно в двух случаях: полном совпадении эмоционального фона адресата и адресанта— общении в унисон или же при резком несовпадении эмоционального фона, эффекте неожиданности, нарушении ожиданий адресата — общении в диссонансе.
Текстовое пространство и время — категории, соотносящие содержание текста с реальным временем и пространством. Они отражают как действительное соотношение, так и субъективное восприятие адресантом соотношения пространства и времени в реальном мире и собственном произведении. В рамках фатической коммуникации в СМИ эти категории теряют свою обычную значимость, поскольку, как мы уже сказали, в массмедиа смещение в сферу фатической коммуникации означает уход от социально значимых информационных поводов, освещения актуальных событий.
Категория композиции отсылает нас к понятию жанра как определенного текстотипа, характеризующегося устойчивым тематическим содержанием, целеустановкой, композиционным построением [Бахтин 1996]. Типология речевых жанров осуществляется на основе противопоставления фатической и информативной интенции [Арутюнова 1992, Дементьев 1997]. К фатиче-ским речевым жанрам относятся праздноречевые жанры, имеющие единственную цель вступления в контакт и приятного препровождения времени, а также жанры, целеустановкой которых
является налаживание или, наоборот, разрушение контакта. Использование принципов фатического общения так или иначе воздействует на структуру журналистского текста и привносит необычные, нетрадиционные элементы в публицистический материал. Это может быть необычная композиция, включение околопредметной информации в аналитический, серьезный материал и т. д.
Продемонстрируем это на конкретных примерах. Чтобы сформировать наиболее объективную картину, возьмем примеры из изданий, ориентированных на одну целевую аудиторию — женскую: «Добрые советы» (№10. 2010) и «Вестник моды» (№1. 1888).
Для начала обратимся к современному тексту. Начиная с заголовка автор текста старается установить контакт с читателем: Вы умеете быть любимой? В плане содержания это вечная проблема, волнующая человека на протяжении всей его истории, — потребность быть любимым, которая вводит семантическое поле, способное заинтересовать большинство людей в целом, а тем более женскую аудиторию. Сразу отметим отсутствие информационного повода: значимость темы не вызывает сомнений, однако обоснования обращения к ней именно сейчас, в этом номере, в тексте нет, да и не может быть, потому что, как мы уже отметили, это апелляция к вечной, но не остро социально значимой тематике. В плане выражения — вопросительная форма, обладающая большим потенциалом для установления контакта по сравнению с повествовательным предложением, а также прямое обращение к читателю с помощью местоимения вежливости вы. Внутренняя диалогичность текста, оформленная этими средствами, позволяет реализовать частную интенцию установления и укрепления контакта.
Обратимся к самому материалу:
(1) Оказывается, это непростое занятие. Стервы владеют им, как правило, в совершенстве. Кое-что из их арсенала стоит перенять и нам хотя бы потому, что это приводит к успеху. Быть любимой — кропотливый труд. Попробуй-ка пойми, за что они нас любят. И даже спрашивать наших благоверных об этом не стоит: любой мужчина назовет тысячу резонов и ни один из них не приблизит нас к разгадке. В чем сила нашей притягательности? Как стать желанной? В чем секрет счастливых женщин? Об
этом мы решили поговорить в Теме нашего номера «Сильный полу ваших ног» (с. 76-114). Истории из жизни и комментарии психологов, советы по перевоспитанию любимого, разные типы мужчин, их фантазии, тайные желания, блицкурс по стервологии и маленькие хитрости по-настоящему великих женщин (...) Пусть для кого-то это будет приятным чтивом, для кого-то — прямым руководством к действию. Вам выбирать и Вам решать. Попробуйте стать единственной, любимой. И не забывайте при этом от всей души любить\ [Добрые советы. №10. 2010: 2].
Мы видим, что в данном тексте информативное начало уходит на второй план. Единственная информация, которую дает нам автор, — пунктирное обозначение основных тем номера. В остальном заметно явное желание увлечь читателя, установить и укрепить контакт.
Во-первых, это достигается за счет включения приемов диалогичности: обратим внимание, что заголовок, оформленный в виде вопроса, составляет вопросно-ответное единство с первой фразой основного текста, что дает толчок к дальнейшему развитию логической цепочки (по ассоциативному принципу). В середину текста вписан каскад вопросов, которые являются логическим продолжением заголовка, также сюда относятся прямые обращения к читателю с помощью упомянутого уже местоимения вежливости и побудительные предложения в конце текста. Все это позволяет создать эффект персонального обращения к конкретному человеку, взявшему в руки журнал.
Во-вторых, осуществляется солидаризация с читателем за счет создания «своего» круга: Кое-что из их арсенала стоит перенять и нам (...) В данном случае местоимение нам имеет значение 'нам с вами' — автору и аудитории, при этом мы. противопоставлены им, в данном случае стервам, особенности действий и поведения которых «нам» в данном случае интересны. Обычно сопутствующая такому противопоставлению (мы — они) семантика 'хороший' — 'плохой' в данном случае выражена неявно, поскольку оценочность слова стерва в русском языковом узусе не однозначна (может быть и со знаком «минус», и со знаком «плюс»), хотя автор дает понять, что лишь некоторые особенности поведения стервы мо-
гут быть полезны «нам», «хорошим». Налицо стремление автора создать интимизацию (общение в унисон) [Бельчиков 1974].
В-третьих, нельзя не отметить присутствие разговорного начала в тексте, которое также рассчитано на эффект сближения с аудиторией. Оно вводится благодаря включению лексических единиц со сниженной стилистической окраской: стерва (груб., прост., бран.) [MAC IV: 262], благоверный (разг., шутл.) [MAC I: 92], резон (разг., уст.) [MAC III: 700], чтиво (разг., пренебр.) [MAC IV: 685] — и разговорных синтаксических конструкций: Попробуй-ка пойми. Отметим, что для современных СМИ такой способ интимизации общения является очень популярным.
Неожиданным представляется сочетание приятным чтивом, поскольку чтиво подразумевает низкопробную, низкокачественную литературу и не соотносится со значением слова приятный — 'доставляющий удовольствие', особенно странным кажется подобное словоупотребление по отношению к самому журналу, в котором работает автор. Видимо, в данном случае автор старался привнести иронию в текст, сталкивая лексику разных стилистических пластов (обратим внимание на разброс: от устаревшего словоупотребления до просторечного и бранного). Также заслуживает внимания употребление окказионализма стервология. В данном случае слово образовано по продуктивной модели словообразования сложных слов, обозначающих отрасли науки, где -логия (от греческого logos)— вторая часть, собственно и значащая 'наука о'. Языковая игра начинается с того, что в одном слове соединяются корни разного происхождения; далее игра выходит на уровень семантики: по логике, которую диктуют нам законы словообразования, данное понятие следует трактовать как 'науку о стервах', тогда как контекст подсказывает нам другую, не самую очевидную трактовку: 'наука быть стервой'. И совершенно не вызывает сомнений то, что данное слово вносит в текст ироническую окраску, которая позволяет нам говорить об установке на дружеское, может даже фамильярное, общение, ведущее к сокращению дистанции между адресантом и адресатом.
Такое же функционирование в тексте определено для синтаксической конструкции попробуй-ка пойми: этому эффекту способствует употребление в обобщенно-личном предложении
глагола в форме 2 л. ед. ч. в повелительном наклонении и разговорной частицы -ка, снижающей стилистику высказывания.
В приведенном примере реализуется преимущественно фатическое речевое поведение с установкой на создание и укрепление контакта, коммуникативное намерение информировать (тема номера) оттеснена на второй план. В тексте также явно прочитываются частные цели, подчиненные интенции вступления в контакт: солидаризация и создание атмосферы личностно ориентированного общения.
Под влиянием фатической речи видоизменяется и структура жанра: вместо редакторской колонки мы получаем «письмо редактора», практически лишенное информативного начала и насквозь проникнутое фатикой (установкой на контакт).
Сравним проанализированный современный текст с журналистским произведением, опубликованным в конце XIX века: Рубрика: Смесь Заголовок: Король портных
(2) В области моды неограниченным повелителем можно смело считать знаменитого парижского портного Борта. Он англичанин по происхождению, ему 45 лет, наружность у него значительная и приятная. Одевается Борт чрезвычайно изящно, и пальцы его покрыты дорогими бриллиантовыми кольцами. Он большой любитель строить; круглый год в его вилле, в окрестностях Парижа, происходят пристройки, постройки и различные улучшения. Что ему нравится сегодня, на завтра уничтожено, и делаются новые планы, в свою очередь так же быстро изменяемые. Борт обладает железной энергией, настойчивостью и выносливостью. Каждое отделение его громадного заведения состоит под его личным надзором. Поэтому у Борта так трудно добиться аудиенции, как у любого министра. Он лично закупает материи и материалы для своего производства, лично распределяет работы, принимает своих клиентов и клиенток, и обсуждает с своими помощницами свои новые произведения, которыми восхищается весь свет, и которые многим мужьям стоили половины состояния. Самый дешевый костюм стоит у Борта 600 фр., но несмотря на это, он завален заказами от великосветских дам. Борт должен быть очень богат, но
наверное был бы еще много богаче, если бы ежегодно не терял значительных сумм на непредвиденные расходы по своим прихотям и капризам, которых он имеет много, по привилегии всех великих людей. [Вестник моды. №1. 1888: 1].
В плане содержания мы можем наблюдать точно такой же уход от социально значимой тематики. Отметим здесь, что оба издания, выбранные нами для анализа, ориентируются на женскую аудиторию, издание XIX века более узкоспециализировано: оно посвящено моде, основным его содержанием являются иллюстрации модных платьев и выкройки, а в качестве дополнения публикуются отрывки романов, рекламные объявления и материалы рубрики «Смесь». Сравнение с современными изданиями, ориентированными на ту же целевую аудиторию, позволяет констатировать практически полное совпадение содержания подобных изданий XIX и XXI вв.
В данном случае уход от острой социальной значимости совершается через обращение к интересам частного человека. Это характерно для всего издания в целом, а в выбранном для анализа примере возводится в абсолют. Едва ли кому-то из читательниц газеты «Вестник моды» был знаком парижский портной Ворт, тем меньше возможность предположить, что сведения о его привычках и прихотях имеют хоть какую-то практическую значимость. Тем не менее осведомленность о них создает иллюзию близости к модным кругам, ради чего, по всей вероятности, и публикуется данный текст. Мы также можем говорить о солидаризации, создании «своего» круга посвященных. Информативная ценность сообщения стремится к нулю. Налицо фатиче-ская коммуникация: общение не ради передачи информации, а ради поддержания самого общения.
Что касается плана выражения, частная целеустановка привлечения внимания осуществляется в заголовке за счет метафорического употребления слова король (здесь имеет значение 'лучший из'). Заявленная в заголовке метафора получает развитие в самом материале благодаря метафорическому переносу в словосочетании неограниченный повелитель и сравнению у Борта так трудно добиться аудиенции, как у любого министра. Нельзя не отметить, что речь идет о французском портном, что также обладает контактоустанавливающим потенциалом, так как
преклонение перед французской модой очень характерно для русской культуры, над чем смеялись еще классики.
Мы можем говорить о мажорной тональности общения благодаря использованию исключительно слов с положительным оценочным значением: король, неограниченным повелителем, знаменитого портного, наружность у него значительная и приятная, одевается Борт чрезвычайно изящно, дорогими бриллиантовыми кольцами, железной энергией, настойчивостью и выносливостью, восхищается весь свет, великих людей. Для целевой аудитории журнала такая тональность общения является установкой на сближение.
Реализацией той же установки является использование слов, принадлежащих к разговорному стилю: завален заказами, громадного заведения. Некоторая стилистическая вольность, появляющаяся благодаря такому словоупотреблению, сокращает дистанцию между автором и читателем, преобразуя жанр заметки в сплетню. Интимизация, общение в унисон, поддерживается и созданием противопоставления им (мужьям): обсуждает (...) свои новые произведения, которыми восхищается весь свет, и которые многим мужьям стоили половины состояния. Автор позиционирует себя как часть собственной аудитории — кокетку, которой новый наряд важнее благосостояния семьи. Отметим также разговорные синтаксические конструкции, имитирующие спонтанную разговорную речь: преобладает бессоюзная и сочинительная связь, использована парцелляция, которая логически выделяет уже упомянутое нами сравнение.
Подводя итог, подчеркнем следующее:
— обращение к фатической речи свойственно письменной публичной коммуникации, причем это явление находит отражение не только в современных СМИ, но и в печатных изданиях прежних веков;
— выделенные маркеры фатической речи (имитация разговорного синтаксиса, обращение к сниженным пластам лексики с целью создания эффекта интимизации) наблюдаются в журналистских текстах разных эпох;
— анализ текстов в аспекте текстовых категорий темы, модальности и композиции показывает следующие совпадения: уход от социально значимой тематики; апелляция к эмоцио-
нальному вовлечению аудитории в общение путем организации общения в унисон; трансформация классических журналистских жанров за счет смещения в поле праздноречевой коммуникации.
Сделанные выводы следует считать лишь приближением к исследованию фатической речи в журналистских изданиях XIX века.
Источники
Верещагин 1910 — П. Верещагин. Хороший тон. Правила светских приличий. Казань. 1910. Вестник моды 1888 — Вестник моды. Иллюстрированный журнал
моды, хозяйства и литературы. СПб. № 1. 1888. Вяземский 1992— П.А.Вяземский. Записные книжки. М.: Русская книга. 1992.
Добрые советы 2010 — Добрые советы. М.: Изд. дом «Бурда». № 10.2010. Интересный собеседник 1909 — Интересный собеседник или искусство
быть всегда занимательным в обществе. СПб. 1909. Интересный собеседник 1911— Интересный собеседник, или Искусство быть всегда занимательным в обществе. (Хороший тон.) Практическое руководство для дам и мужчин с образцами разговоров на различные случаи современной общественной жизни, почерпнутые из лучших авторов. СПб. 1911. Муравьева 1998 — О. С. Муравьева. Как воспитывали русского дворянина. СПб.: Летний сад. 1998. Соллогуб 1993 — В. А. Соллогуб. Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. СПб.: Афина. 1993. Соллогуб 1998 —В. А. Соллогуб. Воспоминания. М.: Слово. 1998. Старк (сост.) 2000 — Дворянская семья: Из истории дворянских фамилий России /Сост., науч. ред. В. П. Старк. СПб.: Искусство; Набоковский фонд. 2000. Тенишева 1991 — М. К. Тенишева. Впечатления моей жизни. Л.: Искусство. 1991.
Тютчева 1990 — А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II. М.: Мысль. 1990. Хороший тон 1905 — Хороший тон, или Как держаться в обществе. Варшава. 1905.
Хороший тон 1910 — Хороший тон. Сборник правил и советов на все
случаи жизни общественной и семейной. СПб. 1910. Хороший тон 1911— Хороший тон. Сборник правил, наставлений и советов, как следует вести себя в разных случаях домашней и общественной жизни. М. 1911.
Юсупов 2001 — Ф. Ф. Юсупов. Князь Феликс Юсупов. Мемуары. М.: Захаров. 2001.
Литература
Андреева 2006 — С. В. Андреева. Речевые единицы устной русской речи: система, зоны употребления, функции. М.: КомКнига. 2006.
Арутюнова 1981 — Н. Д. Арутюнова. Фактор адресата // Изв. Академии наук СССР. Серия литературы и языка. Т. 40. №4. М.: Наука. 1981. С. 356-367.
Арутюнова 1992 — Н. Д. Арутюнова. Диалогическая модальность и явление цитации // Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М.: Наука. 1992. С. 52-79.
Бахтин 1996— М. М. Бахтин. Проблема речевых жанров //М. М. Бахтин. Собрание сочинений: в 7-ми т. М.: Русские словари. 1996. Т. 5. С. 159-206.
Бельчиков 1974 — Ю. А. Бельчиков. Интимизация изложения // Русская речь. 1974. № 6. С. 38-42.
Винокур 1993а— Т. Г. Винокур. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. М.: Наука. 1993.
Винокур 19936 — Т. Г. Винокур. Информативная и фатическая речь как обнаружение разных коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М.: Наука. 1993.
Гущина 2006 — Л. В. Гущина. Фатическая функция обращения в диалогической речи (на материале современного английского языка): Автореф. (...) канд. филол. наук. Ростов-на-Дону. 2006.
Дементьев 1997 — В. В. Дементьев. Жанры фатического общения // Дом бытия. Альманах по антропологической лингвистике. Вып. 2. Язык— мир— человек. Саратов: Изд-во СГПИ. 1997. С. 50-63.
Дементьев 2006 — В. В. Дементьев. Непрямая коммуникация. М.: Гно-зис. 2006.
Дускаева и др. 2011— Л. Р. Дускаева, Н.А.Корнилова. Фатика как речевая форма реализации развлекательной функции в медиа-тексте // Гуманитарный вектор. 2011. № 4. С. 67-71.
Клюев 1996 — Е. В. Клюев. Фатика как предмет дискуссии // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Татьяны Григорьевны Винокур. М.: Наука. 1996. С. 212-220.
Клюев 2002— Е.В.Клюев. Речевая коммуникация. М.: РИПОЛ-КЛАССИК. 2002.
Корконосенко (ред.) 2013 — Основы журналистской деятельности / Под ред. С. Г. Корконосенко. М.: Издательство Юрайт. 2013.
Корнилова и др. 2012 — Н. А. Корнилова, К. В. Прохорова. Фатические маркеры в заголовочном комплексе текстов СМИ //Вестник Пермского ун-та. Российская и зарубежная филология. Вып. 4 (20). 2012. С. 138-143.
Купина и др. 2013 — Н. А. Купина, Т. В. Матвеева. Стилистика современного русского языка. М.: Изд-во Юрайт. 2013.
Матвеева 2003а— Т.В.Матвеева. Текстовая категория //Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М. Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука. 2003. С. 533-536.
Матвеева 20036 — Т. В. Матвеева. Тональность // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М. Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука. 2003. С. 549-552.
Мурзин 1998 — JL Н. Мурзин. Полевая структура языка: фатическое поле (текст лекции) // Фатическое поле языка (памяти профессора J1. Н. Мурзина): Межвуз. сб. научных трудов. Пермь: Изд-во Пермского ун-та. 1998. С. 9-14.
Солганик 2010— Г. Я. Солганик. Очерки модального синтаксиса. М.: Флинта: Наука. 2010.
Сорокин 1954 — Ю. С. Сорокин, к вопросу об основных понятиях стилистики // Вопросы языкознания. 1954. № 2. С. 68-82.
Федосюк 2000 — М. Ю. Федосюк. Публичная фатическая речь // Рече-ведение: научно-методические тетради. № 2. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого. 2000. С. 19-28.
Черник 2002 — В. Б. Черник. Фатические речевые жанры в педагогическом дискурсе и тексте урока: Автореф. (...) канд. филол. наук. Екатеринбург. 2002.
Чернышова 2004 — Т. В. Чернышова. Фатическое общение как социальный символ коммуникации (на материале текстов печатных СМИ) // Изв. Алтайского гос. ун-та. Серия история, филология, философия и педагогика. № 4. Барнаул. 2004. С. 46-51.
Якобсон 1975 — Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс. 1975. С. 193-230.
Malinowski 1923 — В. Malinowski. The problem of meaning in primitive languages // The meaning of meaning / С. K. Ogden, I. A. Richards (eds.). New York: Harcourt, Brace & World. 1923. P. 296-336.
Словари
MAC — Словарь русского языка / Под ред. А. П. Евгеньевой. Т. I-IV. 3-е изд., стереотип. М.: Русский язык. 1985-1988.
