CC BY
106
Ю. В. Козубенко
Уральский государственный юридический университет (Екатеринбург)
ПРОЦЕССУАЛЬНАЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТЬ СУБЪЕКТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ
В статье рассматриваются соответствие и взаимодействие фактического и процессуального статусов участников уголовного судопроизводства в рамках межотраслевого механизма уголовно-правового регулирования. Автор приходит к выводу о том, что процессуальная правоспособность возникает в момент фактического появления у лица способности иметь процессуальные права и нести соответствующие обязанности, поскольку процессуальный статус лица устанавливается исходя из его фактического положения и лишь оформляется процессуальным решением, но не формируется им.
Особенности вменяемости данного лица на различных стадиях уголовного судопроизводства напрямую влияют на его процессуальную дееспособность. Если лицо совершило запрещенное уголовным законом деяние в состоянии невменяемости или у него после совершения преступления наступило психическое расстройство, делающее назначение наказания или его исполнение невозможным, то такой участник уголовного судопроизводства может быть признан процессуально недееспособным, если его психическое состояние не позволяет ему осуществлять процессуальные права, предусмотренные ст. 46 и 47 УПК РФ (ч. 1 ст. 437 УПК РФ), или участвовать в судебном заседании (ч. 1 ст. 441 УПК РФ). При этом правоприменитель каждый раз при решении данного вопроса должен прибегать к помощи экспертов, участвующих в производстве судебно-психиатрической экспертизы, а при необходимости - запрашивать медицинское заключение психиатрического стационара. Поэтому считать, что такой участник уголовного судопроизводства всегда процессуально недееспособен, было бы неправильным, поскольку уголовно-правовой аспект невменяемости лица не всегда имеет юридическое значение при определении процессуальной дееспособности.
Ключевые слова: презумпция процессуальной дееспособности, ограниченно дееспособные участники уголовного судопроизводства, процессуальный и фактический статус участника уголовного судопроизводства
DOI: 10.34076/2410-2709-2019-3-41-48
Правосубъектность участников уголовного судопроизводства включает в себя процессуальную правоспособность и процессуальную дееспособность [Строгович 1966: 176-177; Пономарев 1971; Кокорев 1971: 99; Зусь 1976: 54, 63; Адаменко 1978; Колмаков 2000; Татьянина 2015]. Под процессуальной правоспособностью субъекта преступления понимают способность иметь процессуальные права и нести процессуальные обязанности, а под процессуальной дееспособностью - способность своими действиями приобретать и осуществлять процессуальные права, создавать для себя процессуаль-
ные обязанности и исполнять их (ст. 17 и 21 Гражданского кодекса РФ). Моменты их возникновения существенно отличаются.
Так, процессуальная правоспособность у рассматриваемого субъекта возникает по достижении им определенного возраста ко времени совершения деяния, запрещенного уголовным законом, и зависит от конкретного состава преступления (ст. 20 УК РФ). Например, у лица, совершившего убийство, процессуальная правоспособность будет возникать в 14 лет, а у лица, причинившего смерть по неосторожности, - только в 16 лет, т. е. в так называемый день его процессуального рож-
дения (по отдельным составам возраст уголовной ответственности специального субъекта может быть 18 лет (гл. 33, примечания к ст. 285, ст. 150, 151 УК РФ) или 25 лет (ст. 305 УК РФ).
Также лицо, достигшее 14-летнего возраста, подлежит уголовной ответственности только за общие преступления (указанные в ч. 2 ст. 20 УК РФ), а не за привилегированные. Например, при посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа такое лицо подлежит ответственности по п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ, а не по ст. 317 УК РФ. Но при убийстве 14-летней матерью сразу же после родов новорожденного ребенка органам предварительного расследования после отказа в возбуждении уголовного дела по ст. 106 УК РФ не следует возбуждать уголовное преследование по ст. 105 УК РФ (хотя в некоторых случаях возможна квалификация содеянного по ст. 105 УК РФ как детоубийство [Семернева 2008: 261; Борзенков 2005: 83]).
Процессуальная дееспособность данного лица напрямую зависит от момента присвоения ему соответствующего процессуального статуса.
По общему правилу, субъект преступления в уголовном судопроизводстве трансформируется в процессуальную фигуру подозреваемого, обвиняемого и с момента наступления событий, указанных в ч. 1 ст. 46 или ч. 1 ст. 47 УПК РФ, приобретает процессуальную дееспособность. Однако в случае отклонения от этого правила возможны варианты, напрямую связанные с презумпцией вменяемости данного лица, как и в случае с его процессуальной правоспособностью, которая отсутствует при опровержении презумпции достижения им возраста уголовной ответственности.
Еще раз подчеркнем: с момента вынесения соответствующего процессуального акта (к примеру, постановления о привлечении в качестве обвиняемого) у лица возникает процессуальная дееспособность, до этого момента он процессуально фактически недееспособен (исключение могут составлять лица, чьи интересы затрагиваются производимыми процессуальными действиями и принимаемыми процессуальными решениями (ч. 1 ст. 123 УПК РФ), т. е. те, чей процессуальный статус УПК РФ фактиче-
ски не определен). Процессуальная правоспособность возникает у лица в момент фактического появления у него способности иметь процессуальные права и нести соответствующие обязанности, поскольку процессуальный статус лица устанавливается исходя из его фактического положения и лишь оформляется постановлением, но не формируется им. К таким же выводам приводит и практика Верховного и Конституционного Судов РФ (см. постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29 июня 2010 г. № 17 «О практике применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве» и Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. № 11-П, а также ч. 2 ст. 2 Федерального закона от 20 августа 2004 г. № 119-ФЗ (ред. от 30 ноября 2011 г.) «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства»). Согласно таковой меры государственной защиты могут быть также применены до возбуждения уголовного дела в отношении заявителя, очевидца или жертвы преступления либо иных лиц, способствующих предупреждению или раскрытию преступления (такие лица на практике именуются защищаемыми лицами независимо от присвоения им последующего формального статуса в уголовном судопроизводстве). Или, например, чч. 2, 3 ст. 20 УПК РФ имеют в виду не процессуальный статус потерпевшего по ст. 42 УПК РФ, а фактический, как лица, пострадавшего от преступления.
Особенности вменяемости данного лица на различных стадиях уголовного судопроизводства напрямую влияют на его процессуальную дееспособность.
Так, если лицо совершило запрещенное уголовным законом деяние в состоянии невменяемости или у него после совершения преступления наступило психическое расстройство, делающее назначение наказания или его исполнение невозможным, то такой участник уголовного судопроизводства может быть признан процессуально недееспособным, если его психическое состояние не позволяет ему осуществлять процессуальные права, предусмотренные ст. 46 и 47 УПК РФ (ч. 1 ст. 437 УПК РФ), или участвовать в судебном заседании (ч. 1 ст. 441 УПК РФ). При этом правоприменитель каждый раз
при решении данного вопроса должен прибегать к помощи экспертов, участвующих в производстве судебно-психиатрической экспертизы, а при необходимости - запрашивать медицинское заключение психиатрического стационара. Поэтому считать, что указанный участник уголовного судопроизводства всегда процессуально недееспособен, было бы неправильным, поскольку уголовно-правовой аспект невменяемости лица не всегда имеет юридическое значение при определении его процессуальной дееспособности. К схожим выводам приходят и специалисты в области психиатрии, утверждая, что «назначение принудительных мер медицинского характера осуществляется с соблюдением правил, гарантирующих от возможного ущемления прав человека, обладающего фактически меньшей процессуальной дееспособностью, чем остальные граждане» [Алмазов 2004: 117].
Кроме того, уголовный закон знает категории уменьшенной вменяемости (ст. 22 УК РФ), отставания в психическом развитии несовершеннолетнего, не связанного с психическим расстройством (ч. 3 ст. 20 УК РФ), а также состояния опьянения вследствие употребления алкоголя, наркотических средств или иных одурманивающих веществ (ст. 23 УК РФ). И все эти категории актуальны и значимы для уголовного закона лишь в момент совершения деяния, тогда как для уголовно-процессуального закона - в момент производства по уголовному делу (ст. 4 УПК РФ).
По общему правилу, уголовно-процессуальный закон не ограничивает указанных лиц в процессуальной дееспособности. Вместе с тем ч. 4 ст. 433 УПК РФ разграничивает лиц, в отношении которых ведется производство о применении принудительных мер медицинского характера с учетом их психического состояния в момент производства по уголовному делу, и лиц, страдающих психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, или расстройством сексуального предпочтения (педофилией), без учета их психического состояния в момент производства по уголовному делу (в отношении последних производство о применении принудительных мер медицинского характера не допускается, но сами меры могут быть назначены).
Итак, получается, что органам уголовного судопроизводства достоверно известно
06 имеющихся у лиц, которые в уголовном процессе пользуются статусом обвиняемого, подозреваемого, расстройствах, однако в отношении указанных лиц действует презумпция процессуальной дееспособности до тех пор, пока экспертным путем не будет установлено, что у них отсутствует способность самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве (п. 3 ч. 1 ст. 196 УПК РФ). В таких случаях участие защитника в уголовном судопроизводстве признается обязательным, поскольку подозреваемый, обвиняемый не может осуществлять свое право на защиту в силу психических недостатков (п. 3 ч. 1 ст. 51 УПК РФ). Защитник «при таких обстоятельствах соединяет свои функции с законным представительством» [Алмазов 2004: 47], а прокурор предъявляет по уголовному делу гражданский иск, если этого требует охрана прав такого обвиняемого, подозреваемого (ч. 6 ст. 246 УПК РФ).
Между тем отметим, что лица первой группы статусом обвиняемого не пользуются, однако согласно ч. 1 ст. 437 УПК РФ такому лицу должно быть предоставлено право лично осуществлять принадлежащие ему процессуальные права подозреваемого, обвиняемого (ст. 46, 47 УПК РФ). Это вовсе не означает, что его показания, которые «могут учитываться судом при оценке его психического состояния, а также опасности лица для самого себя или других лиц либо возможности причинения им иного существенного вреда, при определении вида принудительной меры медицинского характера» (п. 16 постановления Пленума Верховного Суда РФ от
7 апреля 2011 г. № 6 «О практике применения судами принудительных мер медицинского характера»), расцениваются как показания подозреваемого, обвиняемого. Считается, что оно занимает процессуальное положение участника «группы обвиняемого».
По нашему мнению, такое особое процессуальное положение данного лица достаточно регламентировано в ст. 437 УПК РФ, но в силу особенностей доказывания ч. 2 ст. 74 УПК РФ необходимо дополнить пунктом «показания лица, в отношении которого ведется производство о применении принудительных мер медицинского характера, и его законного представителя», иначе показания первого судебная практика так и не будет рассматривать в качестве источника
доказательств по делу (п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 26 апреля 1984 г. № 4, утратило силу), а показания второго, наоборот, расценивать только как показания свидетеля (п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 7 апреля 2011 г. № 6). Странно и то, что ст. 434 УПК РФ предмет доказывания расширила, а перечень средств доказывания - нет, при том что показания такого лица могут учитываться судом при оценке его психического состояния, а также опасности лица для самого себя или других лиц либо возможности причинения им иного существенного вреда, при определении вида принудительной меры медицинского характера (п. 16 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 7 апреля 2011 г. № 6).
Кроме того, процессуальный статус лица, в отношении которого ведется производство о применении принудительных мер медицинского характера, после вынесения судом постановления о применении этих мер не «трансформируется» (как у обвиняемого) в статус осужденного. Следовательно, сроки давности по ст. 78 УК РФ не прерываются, а продолжают течь и исчисляться, что само по себе алогично [Прошляков 2000]. На практике возникает парадоксальная ситуация. Так, поскольку ст. 103 УК РФ приравнивает принудительное лечение лица в психиатрическом стационаре к уголовному наказанию в виде лишения свободы (один день пребывания в психиатрическом стационаре равен одному дню лишения свободы), то такое лицо может фактически бессрочно «отбывать наказание», ибо срок последнего определен моментом излечения.
Вместе с тем при истечении сроков давности уголовного преследования независимо от наличия и характера заболевания лица суд своим постановлением о прекращении уголовного дела может его освободить как от уголовной ответственности, так и от наказания, причем не испрашивая на то согласия указанного лица (как предписано в ч. 2 ст. 27 УПК РФ), потому что при данном виде производства обвинительный приговор не выносится (чч. 2-4 ст. 443 УПК РФ).
По нашему глубокому убеждению, нормы Общей части Уголовного кодекса РФ, в том числе гл. 11, являются регулятивными, устанавливают (явно или неявно) про-
цедуру, например, применения сроков давности уголовного преследования. Правда, в уголовно-процессуальном смысле лучше бы они этого не делали, и вот почему.
Если раньше по ст. 48 УК РСФСР срок давности исчислялся на момент вынесения постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого (по делам, по которым предварительное расследование не проводилось, - на момент назначения судебного заседания), то сейчас по ст. 78 УК РФ -на момент вступления приговора суда в силу, что не подразумевает вынесения никакого иного процессуального акта, поскольку применение уголовного закона по аналогии не допускается (ч. 2 ст. 3 УК РФ). Но думается, здесь было бы правильным и логичным допустить применение по аналогии регулятивных норм Общей части УК РФ.
С данным мнением соглашается и Верховный Суд РФ, разъяснив, что указание в ч. 2 ст. 78 Уголовного кодекса РФ на вступление приговора суда в силу не означает невозможность применения положений ст. 78 УК РФ в тех случаях, когда при рассмотрении дела по существу суд вынес иное, кроме приговора, итоговое решение.
Между тем тогда остается «за скобками» ситуация вступления в законную силу иного решения суда. Вот один из случаев из моей практики представительства по уголовным делам, когда заложенная в ст. 78 УК РФ конструкция исчисления сроков давности уголовного преследования изменила законный, обоснованный и справедливый приговор.
11 апреля 2012 г. судебная коллегия по уголовным делам Свердловского областного суда изменила приговор Верх-Исетского районного суда Екатеринбурга Свердловской области от 20 января 2012 г. по делу № 22-2300/2012. Коллегия указала, что в соответствии с п. «а» ч. 1 ст. 78 УК РФ лицо, совершившее преступление небольшой тяжести, освобождается от уголовной ответственности, если со дня совершения преступления истекли два года. Согласно ч. 2 ст. 78 УК РФ сроки давности исчисляются со дня совершения преступления и до момента вступления приговора суда в законную силу. Как видно из материалов дела, К. осужден за предусмотренное ч. 2 ст. 146 УК РФ преступление небольшой тяжести, оконченное 3 марта 2010 г. Таким образом,
сроки давности по данному преступлению истекли 3 марта 2012 г., т. е. после вынесения приговора, но до вступления его в законную силу, а потому судебная коллегия посчитала необходимым приговор суда первой инстанции изменить, освободив К. от наказания в связи с истечением сроков давности.
Возвращаясь к вопросу о процессуальной дееспособности участников «группы обвиняемого», уточню: приведенные соображения позволяют утверждать, что, во-первых, в уголовно-процессуальном законе решен вопрос о процессуальной дееспособности обвиняемых, страдающих физическими и психическими недостатками (по крайней мере, частично); во-вторых, в отношении всех лиц, указанных в ч. 1 ст. 97 УК РФ, действует презумпция процессуальной дееспособности до тех пор, пока она не будет опровергнута экспертным путем.
Отсутствие в процессуальной правосубъектности участников уголовного судопроизводства какого-либо из элементов может иметь ощутимое процессуальное значение для уголовного дела.
Так, если лицо было застигнуто на месте преступления в состоянии опьянения, к примеру, вызванном употреблением алкоголя, то по общему правилу данное обстоятельство его вменяемости не исключает (ст. 23 УК РФ). Между тем судебная практика по таким делам складывается интересным образом.
Например, во время обыска В. и М. совместно с другими лицами, задержанными на время проведения следственного действия, выпили около шести-семи бутылок водки и коньяка. М. на момент допроса его в качестве подозреваемого находился в состоянии алкогольного опьянения, в связи с чем не мог в полной мере осуществлять свою защиту (уголовное дело № 215, возбужденное по признакам преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 172 УК РФ, 2 марта 2004 г. УФСБ России по Свердловской области).
Защитник М. сослался на постановление Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия», согласно которому «доказательства должны
признаваться полученными с нарушением закона, если при их собирании и закреплении были нарушены гарантированные Конституцией РФ права человека и гражданина». И действительно, в случае допроса лица, находящегося в состоянии опьянения, нарушается его право на защиту, гарантированное ст. 45 Конституции Российской Федерации, поскольку лицо при этом не может в полной мере реализовать указанное конституционное право [Коломеец 2001: 51], т. е. его в процессуальном смысле можно считать ограниченно дееспособным.
Еще один пример. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ рассматривала кассационную жалобу осужденного, в которой, в том числе, ставился вопрос о недопустимости показаний свидетеля П.: в момент допроса она «находилась в состоянии алкогольного опьянения, а во время конфликта спала». Суд признал ее полностью процессуально дееспособной, так как «в судебном заседании ни осужденный, ни его адвокат не ставили вопрос о признании недопустимыми показаний свидетеля П. Судом ее показания приняты лишь в той части, в которой они согласуются с другими доказательствами по делу. В связи с этим утверждение в жалобе о недопустимости данного доказательства несостоятельно» (определение Верховного Суда РФ от 9 февраля 2010 г. № 77-О10-1).
В другом случае суд просто ушел от оценки подобного довода, считая, что «наркозависимость Б., на которую ссылается в своей жалобе осужденная как на основание ее оговора Б., не свидетельствует о недостоверности показаний Б., изобличающего И. в совершении преступлений, за которые она осуждена, поскольку судом не установлено мотивов для оговора осужденной указанным лицом (выделено мной. - Ю. К.)» (определение Ленинградского областного суда от 10 февраля 2011 г. № 22-276/2011). Суд не проверил, в каком состоянии находился Б. в момент дачи показаний, тогда как осужденная в жалобе указывает, что «показания свидетелей С., Ф., Б. не могут являться доказательствами ввиду их недостоверности. Свидетель Б. в суде не допрошен, его показания судом не проверены, он являлся наркоманом и на момент дачи явки с повинной находился в состоянии наркотического опьянения, однако
экспертиза на предмет установления состояния опьянения ему не была проведена, чем нарушена ст. 179 УПК РФ. Б. ее оговорил под давлением сотрудников милиции, чтобы остаться на подписке о невыезде».
Однако уголовно-процессуальный закон предписывает проводить освидетельствование лица для выявления состояния его опьянения, а также судебную экспертизу, если возникает необходимость освидетель-
Показания лица, данные в состоянии опьянения, могут быть как недопустимыми, так и недостоверными
ствования такого участника уголовного судопроизводства для оценки достоверности его показаний (ст. 179 УПК РФ), поскольку в таких случаях, как правило, возникают (да и должны возникать) сомнения в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания, а также в способности самостоятельно защищать свои права и законные интересы (ст. 196 УПК РФ).
Примечательно, что в административном судопроизводстве с лицом, находящимся в состоянии опьянения, как правило, не производят никаких процессуальных действий (кроме, естественно, освидетельствования на состояние опьянения). Даже срок административного задержания исчисляется не с момента доставления, а со времени его вытрезвления (ч. 4 ст. 27.5 КоАП РФ), т. е. когда лицо может осознанно реализовать
свои права и соблюдать возлагаемые на него законом обязанности.
Таким образом, показания лица, данные в состоянии опьянения, могут быть как недопустимыми, так и недостоверными. Из этого следует, что отсутствие у участников уголовного судопроизводства процессуальной дееспособности или ее ограничение обусловливают возникновение определенных требований к доказательствам по уголовному делу.
Вместе с тем если ограниченная процессуальная дееспособность обвиняемого может делать его показания недопустимыми или недостоверными, то, например, установленный ч. 2 ст. 28 Федерального конституционного закона от 26 февраля 1997 г. № 1-ФКЗ «Об Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации» запрет Уполномоченному по правам человека в РФ давать показания о ставших ему известными в процессе рассмотрения жалобы обстоятельствах частной жизни заявителя и других лиц без их письменного согласия влечет недопустимость его показаний как свидетеля вследствие отсутствия у него уголовно-процессуальной правоспособности. Аналогичные запреты предусмотрены в ч. 3 ст. 56 УПК РФ.
Иными словами, уголовно-процессуальный закон закрепляет условия допустимости и достоверности доказательств определенного вида, вытекающих из процессуальной правосубъектности их источника, т. е. допустимость и достоверность показаний применительно к процессуальной праводее-способности лица, дающего эти показания.
Список литературы
Адаменко В. Д. Процессуальная дееспособность участника уголовного процесса // Правоведение. 1978. № 4. С. 55-59.
Алмазов Б. Н. Правовая психопатология. Екатеринбург: Издат. дом Урал. гос. юрид. акад., 2004. 408 с.
Борзенков Г. Н. Квалификация преступлений против жизни и здоровья. М.: Зерцало-М, 2005. 144 с.
Зусь Л. Б. Механизм уголовно-процессуального регулирования (общая характеристика основных элементов): учеб. пособие. Владивосток: РИО Дальневосточ. ун-та, 1976. 107 с.
Кокорев Л. Д. Участники правосудия по уголовным делам. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1971. 160 с.
Колмаков П. А. Проблемы правового регулирования принудительных мер медицинского характера: дис. ... д-ра юрид. наук. СПб., 2000. 360 с.
Коломеец В. К. Повинная в российском уголовном и процессуальном законодательстве (1845-2001). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001. 99 с.
Пономарев и. Б. Правоспособность и дееспособность как предпосылки уголовно-процессуальных отношений // Советское государство и право. 1971. № 6. С. 110-112.
Прошляков А. Д. Освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности // Российская юстиция. 2000. № 9. С. 10-14.
Семернева Н. К. Квалификация преступлений (части Общая и Особенная). Екатеринбург: Издат. дом Урал. гос. юрид. акад., 2008. 290 с.
Строгович М. С. Основные вопросы советской социалистической законности. М.: Наука, 1966. 252 с.
татьянина Л. Г. Уголовно-процессуальная дееспособность в структуре личности участника уголовного судопроизводства // Правоведение. 2015. № 6. С. 124-130.
Юрий Вячеславович козубенко - доктор юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса Уральского государственного юридического университета. 620137, Российская Федерация, Екатеринбург, ул. Комсомольская, д. 21. E-mail: yuri.kozubenko@ usla.ru.
Procedural Legal Personality of the Subject of a Crime
The article examines the conformity and interaction of the actual and procedural statuses of criminal procedure participants within the framework of the cross-cutting mechanism of criminal law regulation. The author concludes that standing arises at the time of the actual emergence of the ability to exercise procedural rights and bear the relevant duties, since the procedural status of a person is established on the basis of its actual position and is only drawn up by a procedural decision, but is not formed by it.
The specifics of the person's sanity at various stages of criminal procedure directly affects his procedural capacity. If a person has committed an act prohibited by criminal law in a state of insanity or he has a mental disorder after committing a crime, making it impossible to impose a sentence or execute it, then such a participant in criminal proceedings may be declared procedurally incompetent if his mental state does not allow him to exercise procedural rights, under Articles 46 and 47 of the Code of Criminal Procedure (part 1 of Article 437 of the Code of Criminal Procedure), or participate in a court hearing (part 1 of Article 441 of the Code of Criminal Procedure). In this case, the law enforcer every time when addressing this issue should resort to the help of experts involved in forensic psychiatric examination, and, if necessary, request a medical conclusion of a psychiatric hospital. Therefore, it would be wrong to assume that this participant in criminal proceedings is always procedurally incapable, since the criminal law aspect of a person's irresponsibility is not always of legal importance in determining procedural capacity.
Keywords: presumption of procedural capacity, partially capable participants in criminal proceedings, procedural and actual status of a participant in criminal proceedings
References
Adamenko V. D. Protsessual'naya deesposobnost' uchastnika ugolovnogo protsessa [Procedural Capacity of Criminal Procedure Participants], Pravovedenie, 1978, no. 4, pp. 55-59.
Almazov B. N. Pravovaya psikhopatologiya [Legal Psychopathology] Yekaterinburg, Izdat. dom Ural. gos. yurid. akad., 2004, 408 p.
Borzenkov G. N. Kvalifikatsiya prestuplenii protiv zhizni i zdorov'ya [Criminal Characterization of Crimes against Life and Health], Moscow, Zertsalo-M, 2005, 144 p.
Kokorev L. D. Uchastniki pravosudiya po ugolovnym delam [Criminal Justice Participants], Voronezh, Izd-vo Voronezh. un-ta, 1971, 160 p.
Kolmakov P. A. Problemy pravovogo regulirovaniya prinuditel'nykh mer meditsinskogo kharaktera [Problems of Legal Regulation of Compulsory Medical Measures]: doct. jur. sc. thesis, Saint-Petersburg, 2000, 360 p.
Kolomeets V. K. Povinnaya v rossiiskom ugolovnom i protsessual'nom zakonodatel'stve (1845-2001) [Admission of Guilt in the Russian Criminal and Procedural Law], Yekaterinburg, Izd-vo Ural. un-ta, 2001, 99 p.
Ponomarev I. B. Pravosposobnost' i deesposobnost' kak predposylki ugolovno-protsessual'nykh otnoshenii [Legal Capacity and Legal Competence as Prerequisites for Criminal Procedural Relations], Sovetskoe gosudarstvo i pravo, 1971, no. 6, pp. 110-112.
Proshlyakov A. D. Osvobozhdenie ot ugolovnoi otvetstvennosti v svyazi s istecheniem srokov davnosti [Exemption from Criminal Liability Due to Statute of Limitations], Rossiiskaya yusti-tsiya, 2000, no. 9, pp. 10-14.
Semerneva N. K. Kvalifikatsiya prestuplenii (chasti Obshchaya i Osobennaya) [Criminal Characterization (General and Special Parts)], Yekaterinburg, Izdat. dom Ural. gos. yurid. akad., 2008, 290 p.
Strogovich M. S. Osnovnye voprosy sovetskoi sotsialisticheskoi zakonnosti [The Main Issues of Soviet Socialist Legality], Moscow, Nauka, 1966, 252 p.
Tat'yanina, L. G. Ugolovno-protsessual'naya deesposobnost' v strukture lichnosti uchastni-ka ugolovnogo sudoproizvodstva [Criminal Procedural Capacity in the Personality Structure of a Participant in Criminal Procedure], Pravovedenie, 2015, no. 6, pp. 124-130.
Zus' L. B. Mekhanizm ugolovno-protsessual'nogo regulirovaniya (obshchaya kharakteristika osnovnykh elementov) [The Mechanism of Criminal Procedural Regulation (General Characteristics of the Main Elements)], Vladivostok, RIO Dal'nevostoch. un-ta, 1976, 107 p.
Yurii Kozubenko - doctor of juridical sciences, associate professor of Department of criminal procedure, Ural State Law University. 620137, Russian Federation, Yekaterinburg, Komsomol'skaya str., 21. E-mail: yuri.kozubenko@usla.ru.
Дата поступления в редакцию / Received: 08.04.2019
Дата принятия решения об опубликовании / Accepted: 15.06.2019
