CC BY
0
УДК 94:323.1(47)"1737/1771"(=512.37) doi: 10.21685/2072-3024-2024-2-2
Противодействие побегам оренбургских и ставропольских крещеных калмыков в Калмыцкое ханство в 1737-1771 гг.
С. В. Джунджузов
Оренбургский государственный педагогический университет, Оренбург, Россия djund@yandex.ru
Аннотация. Актуальность и цели. Поселенные в Среднем Поволжье и на Южном Урале крещеные калмыки способствовали хозяйственному освоению и обороне юго-восточных рубежей России. Негативной стороной создания обособленных калмыцких поселений являлось стремление части крещеных калмыков к возвращению в Калмыцкое ханство. Цель работы - рассмотреть меры, предпринимавшиеся российскими властями для предупреждения побегов крещеных калмыков в Калмыцкое ханство, а также практические шаги, направленные на их задержание и возвращение в 1737-1771 гг. Материалы и методы. Основу источниковой базы исследования составили материалы Объединенного государственного архива Оренбургской области и Национального архива Республики Калмыкия. Использованы историко-генетический, структурно-функциональный методы научного исследования, метод критического анализа исторических источников. Результаты. Проанализированные источники не позволяют судить однозначно об эффективности мер, направленных на предотвращение побегов крещеных калмыков. Побеги продолжались вплоть до откочевки волжских калмыков в Китай и ликвидации Калмыцкого ханства. В то же время общая численность беглецов к концу 1760-х гг. не превышала одного процента общей численности поселенных в Оренбургской губернии крещеных калмыков.
Ключевые слова: Калмыцкое ханство, крещеные калмыки, побег, Оренбургская губерния, противодействие, улус
Для цитирования: Джунджузов С. В. Противодействие побегам оренбургских и ставропольских крещеных калмыков в Калмыцкое ханство в 1737-1771 гг. // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2024. № 2. С. 19-32. doi: 10.21685/2072-3024-2024-2-2
Countering the escapes of Orenburg and Stavropol baptized Kalmyks to the Kalmyk Khanate in 1737-1771
S.V. Dzhundzhuzov
Orenburg State Pedagogical University, Orenburg, Russia djund@yandex.ru
Abstract. Background. The baptized Kalmyks settled in the Middle Volga region and in the Southern Urals contributed to the economic development and defense of Russia's southeastern borders. The negative side of the creation of separate Kalmyk settlements was the desire of some of the baptized Kalmyks to return to the Kalmyk Khanate. The purpose of the work is to consider the measures taken by the Russian authorities to prevent the escape of baptized Kalmyks to the Kalmyk Khanate, as well as practical steps aimed at their
© Джунджузов С. В., 2024. Контент доступен по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 License / This work is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 License.
detention and return in 1737-1771. Materials and methods. The basis of the research source base was the materials of the Joint State Archive of Orenburg Region and the National Archive of the Republic of Kalmykia. The historical-genetic, structural-functional methods of scientific research, the method of critical analysis of historical sources are used. Results. The analyzed sources do not allow us to judge unambiguously the effectiveness of measures aimed at preventing the escape of baptized Kalmyks. The escapes continued until the migration of the Volga Kalmyks to China and the liquidation of the Kalmyk Khanate. At the same time, the total number of fugitives by the end of 1760 did not exceed one percent of the total number of baptized Kalmyks settled in the Orenburg province. Keywords: Kalmyk Khanate, baptized Kalmyks, escape, Orenburg province, opposition, ulus
For citation: Dzhundzhuzov S.V. Countering the escapes of Orenburg and Stavropol baptized Kalmyks to the Kalmyk Khanate in 1737-1771. Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Pov-olzhskiy region. Gumanitarnye nauki = University proceedings. Volga region. Humanities. 2024;(2):19-32. (In Russ.). doi: 10.21685/2072-3024-2024-2-2
Поселения крещеных калмыков на Средней Волге и на Южном Урале способствовали хозяйственному освоению обширного Оренбургского края и содействовали охране юго-восточных рубежей Российской империи в середине XVIII - первой половине XIX в. Первое из них было образовано в 1737 г. из крещеных калмыков, размещенных в Ставропольской крепости (современный Тольятти) и ее окрестностях. В 1740-х гг. оно получило обособленное военно-административное устройство - Ставропольское калмыцкое войско (с 1760 г. - корпус). Оренбургские крещеные калмыки состояли казаками Оренбургского казачьего войска. В 1757 г. они были компактно поселены на выделенной территории по берегам р. Самары, Гусихе, Большому и Малому Урану, между Новосергеевской и Сорочинской крепостями.
Общие сведения о ставропольских и оренбургских калмыках, как правило, представлявшие собой цитирование архивных документов, нашли отражение в трудах дореволюционных авторов [1-4]. В советской историографии крещеным калмыкам не уделялось особого внимания. Исключение составляют несколько книг Т. И. Беликова, посвященные участию ставропольских крещеных калмыков в войнах России и восстании Емельяна Пугачева [5-7]. Наиболее плодотворным в плане изучения истории крещеных калмыков Среднего Поволжья и Южного Урала стал современный период, начавшийся после распада Советского Союза в 1992 г. Последние три десятилетия ознаменовались выходом в свет как обобщающих монографий [8, 9], так и обширной статейной литературы, посвященной различным аспектам истории Ставропольского калмыцкого войска - его военно-административному устройству [10, 11], христианизации калмыков [12, 13], а также вопросам народного образования, здравоохранения и хозяйственного развития их поселения [14-16]. Наименее изученной в силу недостатка источников остается история калмыков-казаков Оренбургского казачьего войска середины и второй половины XVIII в. [17, 18].
Крещение и последующее переселение калмыков в Оренбургский край имело, однако, и обратное, негативное для российского государства последствие. Оно выражалось в стремлении части крещеных калмыков к возвращению в Калмыцкое ханство, в родные для них кочевья. В правительственных кругах побеги крещеных калмыков обычно объяснялись «ветреностью» и
«легкомыслием» степных народов. Действительно, крещеные калмыки часто поддавались на уговоры родственников, соседей и прочих заезжих из Калмыцкого ханства агитаторов. Но для восприятия подстрекательства как руководства к возвращению к родным пенатам имелись и более веские, объективные обстоятельства. Поселения крещеных калмыков располагались в более суровых климатических условиях по сравнению с находившимся в низовьях Волги Калмыцким ханством. Первому поколению калмыцких поселенцев в зимнее время приходилось учиться жить в крестьянских избах, заготавливать впрок дрова и сено. К тому же, пусть и без особого успеха, их пытались принуждать к земледельческому труду. Весьма обременительной для калмыков была и обязанность по несению военной службы по охране пограничных линий. Так что откочевка обратно в Калмыцкое ханство могла восприниматься ставропольскими и оренбургскими калмыками как возвращение к былой и, как им могло казаться, вольной жизни в приволжских степных просторах.
Хронологические рамки противодействия побегам оренбургских и ставропольских крещеных калмыков в Калмыцкое ханство логично укладываются в период с 1737 по 1771 г. - со времени основания Ставропольского поселения крещеных калмыков на Средней Волге и до ликвидации Калмыцкого ханства после откочевки значительной части волжских калмыков в Китай, где они надеялись поселиться на пустующих землях разоренного китайцами Джунгарского ханства.
Источниками для исследования главным образом послужили материалы из фонда 36 (Состоящий при калмыцких делах при астраханском губернаторе) Национального архива Республики Калмыкия и фонда 3 (Оренбургская губернская канцелярия) Объединенного государственного архива Оренбургской области. Некоторые документы из этого фонда были опубликованы в первом томе тематического сборника «Волжские ставропольские калмыки: середина 30-х гг. ХУШ в. - первая половина XIX в.».
Нежелание крещеных калмыков покидать нижневолжские степи стало очевидным, когда их в 1737 г. начали собирать в Астрахани и других низовых городах для отправки к новому месту жительства. 29 сентября назначенный командиром над крещеными полковник А. И. Змеев принял в Саратове собранных воеводой, полковником В. П. Беклемишевым, 2014 калмыков обоего пола [1, с. 515]. По имевшимся в Коллегии иностранных дел сведениям, на Нижней Волге в то время проживало не менее 5,5 тыс. крещеных калмыков [19, л. 13 об.]. В качестве одной из основных причин шестидесятипроцентного недобора крещеных калмыков астраханский обер-комендант, бригадир А. Т. Унгерн объяснял развернутое зайсангом Матвеем Гелдеем подстрекательство к их возвращению обратно в степи. В итоге от Астрахани откочевали 532 кибитки (семьи) крещеных калмыков, а в Саратов было отправлено всего 267 человек [20, л. 145-147].
Напрасно калмыцкая крещеная княгиня Анна Тайшина при посредничестве самой императрицы Анны Иоанновны пыталась добиться передачи ей крещеных калмыков, состоявших в улусе ее покойного мужа Петра Тайшина. По ее мнению, их насчитывалось не менее тысячи кибиток [21, л. 4]. На правительственные запросы хан Дондук-Омбо отвечал, что «с теми кривцами и ворами не советовался и им к себе приходить не велел». Но обещал, что если
они к нему прикочуют, то сообщит в тот же день [21, л. 99-99 об.]. Естественно, оставаясь в Калмыцком ханстве, под влиянием своих нойонов и буддийского духовенства крещеные калмыки забывали о христианстве и вновь становились буддистами.
Однако российское правительство не собиралось отступать от принятого решения поселить всех крещеных калмыков в Среднем Поволжье. 6 июня 1747 г. Контора татарских и калмыцких дел информировала астраханского губернатора И. А. Брылкина о полученном годом ранее секретном указе. Этим нормативным актом астраханским чиновникам предлагалось придерживаться выжидательной тактики: «Беглых крещеных калмык из улусов некрещеных калмык не отбирать и от владельцев формально не требовать, дабы от того калмыцкой народ не мог притти в смятение, а ловить оных крещеных, когда они зачем в который город приедут, и держать под караулом, пока они из улусов вывезут жен и детей своих, и по вызове отсылать в Ставрополь» [22, с. 173-174].
Деятельность российских властей по противодействию побегам крещеных калмыков за пределы определенных под их поселение территорий получила нормативное закрепление и начала осуществляться после передачи Ставрополя-на-Волге в состав Оренбургской губернии. В ней прослеживались два тесно связанных между собой направления. Первое заключало в себе меры предупредительного и надзорного характера. Содержание второго составляли мероприятия по выявлению, задержанию и возвращению беглых калмыков. Начнем с первого.
Указом Сената от 15 февраля 1745 г. «О правилах содержания и управления Ставропольской крепости и поселенных при оной калмыках» определялся круг лиц, призванных следить за перемещением и контактами ставропольских калмыков с посторонними лицами. На низовом уровне «попечение и смотрение» возлагалось на управлявших улусами владельцев (нойонов) и зайсангов. Они были вправе давать разрешение на поездки рядовых калмыков в пределах Ставропольского ведомства. Если возникала необходимость дальней поездки за пределы ведомственной территории, владелец улуса направлял представление градскому командиру - коменданту Ставропольской крепости. В том случае, когда комендант соглашался с необходимостью поездки, просителю выписывался паспорт [22, с. 135-136] с указанием, куда и на какой срок отпущен.
На ставропольского коменданта также возлагалась обязанность выявления контактов между крещеными и некрещеными калмыками. Согласно пункту 15 «Правил», используя подчиненных, он должен был «разведывать, чтоб никакие шпионы, а особливо от некрещеных калмык, для возмущения или для каких противных внушений вкрадываться к ним [крещеным калмыкам] не могли» [22, с. 142]. В случае выявления тайно проникавших в Ставрополь или в калмыцкие улусы некрещеных калмыков их следовало немедленно задержать, допросить, «от кого и зачем подосланы», и, не удерживая в Ставрополе, отправлять в Оренбургскую губернскую канцелярию. Если же побег предотвратить не удавалось, то комендант должен был поставить в известность «все ближайшие Оренбургской губернии команды». Задержанные крещеные калмыки направлялись обратно в Ставрополь. Зачинщиков
и предводителей беглецов после выявления или поимки предписывалось содержать в Ставропольской крепости или конвоировать в Оренбург [22, с. 143].
Обстоятельство, способствовавшее побегам ставропольских крещеных калмыков, первый оренбургский губернатор И. И. Неплюев не без основания усматривал в их неконтролируемых контактах с некрещеными калмыками. Повод для беспокойства дал рапорт, представленный 15 сентября 1750 г. Ставропольской канцелярией. В нем говорилось о задержании при переправе через р. Сок шестерых некрещеных калмыков. На допросе они показали, что с письмом от владельца их улуса Бабара и с разрешения Астраханской губернской канцелярии ездили в Яицкий городок за некрещеными калмыками. Затем, что вызвало подозрение, из Яицкого городка с паспортом «калмыцкого письма» были отпущены в Ставропольское ведомство для свидания с родственниками. Задержанные в сопровождении конвойной команды, состоявшей из капрала, солдата и трех отставных драгун, были отправлены к р. Самаре и далее выпровожены в степь. На полпути, в урочище Крутой Баярак, конвоируемые освободились от ножных колодок и напали на конвойную команду. Капрала и солдата они связали, а отставных драгун побили. Затем с отобранными шестью лошадьми, деньгами и прочими пожитками, отобранными у незадачливых конвоиров, скрылись из виду.
Губернатор И. И. Неплюев поставил на вид чиновникам Ставропольского ведомства серьезные просчеты в выполнении должностных обязанностей, предусмотренных п. 15 «Правил содержания и управления Ставропольской крепости». Во-первых, губернатор задавался вопросом, как могло случиться, что шестеро посторонних некрещеных калмыков целый месяц прожили в улусах ставропольских калмыков без ведома Ставропольской канцелярии. Во-вторых, сам факт тайного пребывания некрещеных калмыков должен был вызвать обоснованное подозрение: не шпионы ли они и «не для вымышленного им, крещеным [калмыкам], какого наущения приезжали»? В-третьих, если все же подозрение в «злых умыслах» вызывали, то почему их отправили в степь при малочисленном конвое, не поставив в известность Оренбургскую губернскую канцелярию [22, с. 184-185]?
Ставропольской канцелярии было предписано произвести расследование. Для предупреждения подобной ситуации Канцелярия должна была публично растолковать крещеным калмыкам, чтобы они под страхом наказания ни под каким видом без ее разрешения некрещеных калмыков не принимали даже с выписанными их владельцами паспортами. Тогда же был поставлен вопрос об устройстве и содержании в летнее время форпостов по р. Самаре. Через два года, 22 апреля 1752 г., высочайший указ об учреждении таких форпостов был получен в Оренбургской губернской канцелярии и на следующий день с пояснениями отправлен в Ставрополь [22, с. 186-188].
Российское правительство понимало, что полностью запретить родственные контакты крещеных и некрещеных калмыков попросту невозможно. Поэтому ставилась задача их максимальной регламентации и контроля. В донесении состоявшего при калмыцких делах подполковника Ивана Ки-шенского, полученном в Оренбурге 6 июня 1768 г., утверждалось, что никто из ордынских калмыков без письменного разрешения наместника Калмыцкого ханства Убаши и особенно его, Кишенского, в Оренбург и Ставрополь ездить не должны, «в чем уже желаемый успех происходит». Перед тем как
выписать паспорт, состоявший при калмыцких делах чиновник требовал от некрещеных калмыков подписку, что они не будут подговаривать крещеных калмыков к побегу в свои улусы. В Ставрополе они должны были явиться к ставропольскому коменданту, уведомив его сначала о приезде, а затем и об отъезде в Калмыцкое ханство. Тех его подопечных, кто приезжал в Ставрополь без удостоверяющих документов, И. Кишенской просил: «.. .не допущая до свидания с крещеными калмыками, тотчас высылать оттуда обратно, не-приемля от них никаких объяснений... чем всемерно побеги из Ставрополя и из Оренбурга прекращены будут» [23, л. 63 об. - 64].
Однако ни угроза наказания, ни опасение быть захваченными на речных переправах были неспособны прервать контакты между крещеными и некрещеными калмыками. Регулярность таких неконтролируемых контактов была установлена в связи с конфликтной ситуацией, возникшей вокруг торговли лошадьми, которых ежегодно пригоняли в Самару некрещеные калмыки из улуса нойона Бамбара. На них было подано сразу две жалобы.
Первая от жителей Самары была представлена в донесении Самарского магистрата. Городские обыватели выражали недовольство по поводу угона их скота возвращавшимися с самарского торга кочевыми калмыками. Второе донесение в Оренбургскую губернскую канцелярию губернатору А. А. Путятину было направлено от Трифона Бочарникова, поверенного содержателя питейных и прочих сборов, коллежского асессора Петра Хлебникова. Т. Бо-чарников сетовал на убытки, которые претерпевал его доверитель, не получавший положенного ему с 1 767 г. процента со сбора продаваемых калмыками лошадей.
В обоих донесениях акцентировалось внимание на беспрепятственном общении приезжавших по торговым делам в Самару некрещеных и крещеных калмыков. Самарские обыватели добивались запрета для некрещеных калмыков появляться даже в окрестностях их города. Веским основанием к такому запрету должно было стать указание городского магистрата, что «те волжские калмыки находят способ крещеных калмык в предосуждение христианскому закону подговаривать и о побеге в их орду, что де уже и в самом деле и неоднократно быть случалось» [23, л. 105].
Т. Бочарников и вовсе засвидетельствовал факт самовольных поездок ставропольских крещеных калмыков в Калмыцкое ханство. Из его донесения следовало, что крещеные калмыки получали в Ставропольской канцелярии паспорта, разрешавшие им поездку для занятия торговлей в Яицкий городок. Но вместо поездки на Яик они переправлялись через р. Самару и уходили в Калмыцкое ханство. Домой ставропольские калмыки возвращались с купленными в ханских кочевьях лошадьми, за приобретение которых, к досаде П. Хлебникова, не платили установленных пошлин [23, л. 107 об.].
В ходатайствах просителей оренбургский губернатор усмотрел грубое нарушение законодательства, требовавшего не допускать ни под каким видом сообщения крещеных и некрещеных калмыков. Губернатор потребовал, чтобы самарские обыватели прекратили меновую торговлю с калмыками. В противном случае им грозила конфискация всего выменянного и подлежащего к мене товара. Ставропольской канцелярии предписывалось через И. Кишенского сообщить калмыцкому владельцу, люди которого приезжали
на самарский торг, чтобы больше они к Самаре не приближались и без разрешения торговлей не занимались [23, л. 110-112].
Приведенные выше распоряжения правительства и Оренбургской губернской администрации, нацеленные на изоляцию ставропольских крещеных калмыков, были реакцией на повторяющиеся из года в год побеги представителей этой этноконфессиональной группы калмыков к соплеменникам в Калмыцкое ханство.
23 января 1752 г. состоявший в то время в Астрахани при калмыцких делах полковник Н. Спицын получил из Оренбурга от бригадира А. И. Тевке-лева письмо, содержавшее сведения о калмыках, сбежавших из ставропольского поселения. За четыре года - с 1748 по 1751 г. - таковых набралось четырнадцать человек, а именно: в октябре 1748 г. совершили побег четверо братьев с матерью и «одной женкой». С собой они увели сто лошадей. В июле 1750 г. в калмыцкие степи ушли Иван Таки, Иван Олцон и Наталья Ульмжея. Ими было угнано шесть лошадей. 24 сентября 1751 г. их примеру последовали Иван Намки Шарап с десятилетней дочерью, Давыд Эренцен и Михайло Хорулчи. Последние увели двенадцать лошадей [24, л. 21].
Самое раннее документированное известие о бегстве крещеных калмыков из Ставропольского ведомства, отложившееся в фонде Оренбургской губернской канцелярии, датируется 1748 г. Судя по реакции на него со стороны оренбургских и ставропольских чиновников, оно действительно было первым в череде подобных происшествий. 27 октября Ставропольская канцелярия направила в Оренбург донесение о рапорте, полученном от провиантмейстера Красноярской крепости Тимашева. В нем говорилось о бегстве из кочевавшего по соседству с Красноярской крепостью улуса вдовы Никиты Дербетева трех калмыков Гаврилы Лузанга, Гаврилы Ходы и Гаврилы Джачи с женами. Ими были угнаны 90 соседских лошадей. Уходя, они бросили кибитки и двух малолетних сыновей. В погоню за беглецами Тимашев направил есаула Федора Солома с пятнадцатью калмыками. Задержать беглых калмыков не удалось. Их след, как это будет случаться и позднее, терялся на переправе через р. Самару. В спешке преследуемые бросили 39 лошадей - 33 чужих и 6 собственных, а также вывезенную ими вдову Наталью Улем [25, л. 38].
В приведенных документах бросается в глаза явное несоответствие состава и количества беглых крещеных калмыков, а также количество угнанных ими лошадей. Возможно, список, представленный бригадиром Тевкеле-вым, был более точным, так как составлен четырьмя годами позднее. В данном случае более важной представляется реакция властей.
В коллегиальном органе калмыцкого войскового самоуправления, Калмыцком суде, по общему согласию присутствующих членов было определено в местах проживания крещеных калмыков от каждых десяти кибиток выбирать из достойных и надежных людей одного десятского. Два раза в день -утром и вечером - он должен был посещать кибитки своих подопечных и ежедневно докладывать об их поведении ротным чиновникам. На калмыцких войсковых старшин возлагалась обязанность «разведывать, не имеет ли кто худого согласия и намерения». Выявленных злоумышленников следовало без промедления отправлять в Ставропольскую канцелярию. Тем же постановлением для рядовых калмыков вводилась круговая порука [26, л. 47].
Поиск скрывавшихся в Калмыцком ханстве крещеных калмыков Н. Спи-цын поручил русским дворянам, состоявшим на службе при дербетских и торгоутских улусах. От одного из них - С. Везелева - он узнал о появлении в Дербетевом улусе семи сбежавших из Ставрополя крещеных калмыков и двух женщин, которые пригнали с собой восемьдесят краденых лошадей. Выдачи указанных беглецов полковник Спицын требовал от вдовы хана Дон-дук-Омбо, покойный муж которой передал их во владение гелунгу Норме [26, л. 23-24]. Какие-либо известия о возвращении этих перебежчиков из Калмыцкого ханства обратно в Ставрополь до настоящего времени не обнаружены.
Расследование связанных с побегами обстоятельств явно указывало, что их организаторов следует искать в правящих кругах Калмыцкого ханства. По данной полковнику Спицыну ориентировке, побегам 1748-1750 гг. предшествовал приезд в Ставрополь двух некрещеных калмыков, получивших отпуск от наместника Ханства Дондук-Даши. В случае же побега Ивана Намки Шарапа удалось даже установить имя подстрекателя. Им оказался побывавший в Ставрополе в 1751 г. калмык Ракба Джама, наказание для которого Н. Спицын должен был требовать от наместника Калмыцкого ханства [ 27, л. 23-24].
Вопреки принимаемым властями мерам бегство с годами только усиливалось. По ведомости, составленной комендантом Оренбургской крепости генерал-майором Писаревым, в 1763 г. беглых калмыков в Оренбургском и Ставропольском войсках насчитывалось 52 человека, из них 42 мужчины и 10 женщин. В 1765-1766 гг. Оренбургский губернатор, князь Путятин рапортовал о 68 побегах.
Групповые побеги фиксировались в местах проживания и оренбургских крещеных калмыков. 10 апреля 1767 г. оренбургскому атаману подполковнику Василию Могутову был направлен ордер, в котором на основании рапорта командира самарской инстанции майора Иванова сообщалось о бегстве двадцати оренбургских казаков-калмыков. Они бежали в ночь на 3 апреля из располагавшегося на р. Гусихе калмыцкого кочевья, бросив семьи и кибитки. Состоявший командиром над оренбургскими калмыками, хорунжий Илья Ба-сан с небольшой командой начал преследование бежавших. Преодолев 80 верст, Басан нагнал беглецов и даже окружил их, но в силу превосходства противника в бой вступить не решился. Направленные к нему в поддержку двадцать казаков из Сорочинской крепости, очевидно, прибыли с опозданием. В качестве назидания оренбургский губернатор распорядился: «скот и пожитки беглецов продать аукционным порядком» и о принятом решении публично известить всех оренбургских калмыков. Отвечая на запрос Оренбургской губернской канцелярии о розыске этих калмыков в Калмыцком ханстве, подполковник И. Кишенской пояснил, что причина побегов крещеных калмыков кроется в предоставлении им пристанища в улусах некрещеных калмыков [28, л. 1-3].
В дело вмешалась сама императрица. Свои претензии Екатерина II выразила в личном послании к наместнику Калмыцкого ханства Убаше. Наместнику ставилось в вину, что «калмыки из Ставропольского и Оренбургского ведомства в улусы беспрепятственно бегают и такие побеги время от времени умножаются... Для того особливо не только во всех улусах
принимают, но еще и подговоры им делаются через подсылаемых нарочных, под притворством свидания с родственниками. Хотя напротив того, беглые из калмыцких улусов везде в городах отыскиваются и обратно отдаются». В конце письма содержалось требование: «Всех беглых крещеных калмыков отыскивать и возвращать». В противном случае царица грозилась прибегнуть к ба-ранте - захвату заложников, угону скота, уничтожению принадлежащего калмыкам имущества [26, л. 223-225].
Зимой 1768 г. в Оренбурге от подполковника И. Кишенского было получено обнадеживающее донесение. Состоявший при калмыцких делах чиновник рапортовал о задержании в калмыцких улусах 87 беглых крещеных калмыков с женами и детьми. Содержались они кочевьем в находившейся недалеко от Саратова Енотаевской крепости под караулом. Задержку с их отправкой И. Кишенской объяснял кочеванием ордынских калмыков в зимнее время на луговой стороне Волги. Подполковник опасался, что в пути крещеные калмыки могут быть отбиты родственниками или сами смогут найти способ к побегу. Он предлагал дождаться весны, когда местные калмыки откочуют от Волги и тогда уже «за ненадежным присмотром» отправить беглых крещеных калмыков в Оренбург [29, л. 66 об.]. Сведения о дальнейшей судьбе собранных в Енотаевской крепости крещеных калмыков в архивном деле отсутствуют.
Тяжелым испытанием и настоящим бедствием для калмыцкого народа обернулось решение наместника Калмыцкого ханства Убаши и поддержавших его нойонов об уходе из пределов России в Джунгарию и принятии там китайского подданства. Первое известие о движении многочисленной калмыцкой орды к Яику командовавший войсками Оренбургского корпуса генерал-майор И. К. Давыдов направил оренбургскому губернатору И. А. Рейнс-дорпу 5 января 1771 г. [23, л. 1]. В следующем донесении говорилось уже о переправе 10 января калмыков «в немалом числе» через р. Яик между форпостов Красных яров и Хавкина на степную сторону [29, л. 67].
Однако губернатор И. А. Рейнсдорп, по его собственному признанию, до получения 23 января от полковника И. Кишенского и царицынского коменданта полковника Циплетева подтверждающего уведомления о намерении калмыков выйти из российского подданства «по многим резонам за вероятное не почитал» [29, л. 112]. В итоге действия, предпринятые оренбургской администрацией, оказались запоздалыми. Задержать основную массу калмыков посланным по их следу войскам не удалось.
Не мог не обеспокоить оренбургского губернатора и тот факт, что ханским резидентам удалось склонить к побегу, а в каких-то случаях принудить некоторую часть служилых и отставных яицких казаков калмыков. 20 января, как говорится в таких случаях, по горячим следам в войсковой канцелярии Яицкого войска был составлен реестр ушедших с войсковой территории яиц-ких калмыков. В нем указаны имена 18 служилых казаков, 5 отставных казаков с женами и детьми и еще 11 калмыков, в разные годы присоединившихся к Яицкому войску и на войсковой территории кочевавших [29, л. 55]. Уходившие в спешке калмыки бросали скот, лошадей и служившие им домом кибитки.
Вслед за яицкими калмыками могли побежать ставропольские и оренбургские крещеные калмыки. Губернатор И. А. Рейнсдорп и чиновники его
канцелярии не исключали такого оборота событий и, надо отдать им должное, сумели его предотвратить. Ставропольской канцелярии было направлено предписание над находящимися в ее ведомстве волжскими крещеными калмыками и подселенными к ним в 1750-1760-е гг. крещеными джунгарами обеспечить «самострожайшую предосторожность», чтобы не было у них никаких контактов с ханскими лазутчиками. Для наблюдения за ставропольскими калмыками предлагалось привлекать надежных осведомителей, «через которых бы всякой час поступки их, калмык, смотрены и разведываны прилежно были» [29, л. 2 об.].
Подозрение Ставропольской канцелярии вызвали прибывшие из ведомства «Калмыцких дел» И. Кишенского зенгорский нойон «дербетева роду» (вероятно, из Дербетева улуса - С. Д.) Нормо Даженко и из тех же дербетов рядовая калмычка Орабшина. Оба объявили желание воспринять православие. Ставропольские чиновники усомнились в искренности Нормо Даженко. 19 января Ставропольская канцелярия направила оренбургскому губернатору рапорт, в котором говорилось, что калмыцкий владелец может оказаться специально подосланным: «.для возмущения и подговору к последованию себе на равный побег и ставропольских калмык. Ибо не может статься, чтоб сей владелец о предприятиях той Волжской орды, как недавно отлучившийся, не знал». В ответном послании губернатор И. А. Рейнсдорп дал указание установить за Нормо Даженко негласное наблюдение и постараться выяснить его истинные намерения [29, л. 5].
Преследование и задержание ставропольских крещеных калмыков, если кто-то из них или какая-то их часть все же решились бы присоединиться к бежавшим из России калмыкам, возлагались на казаков, несших службу на Самарской дистанции.
Не остались без внимания губернатора и оренбургские крещеные калмыки. В составе Оренбургского тысячного полка из казаков-калмыков комплектовалась отдельная рота. Для преследования перебравшихся через Яик волжских калмыков была сформирована команда из 500 оренбургских казаков во главе с полковником А. А. Углецким. 31 января атаман Оренбургского казачьего войска В. И. Могутов рапортовал И. А. Рейнсдорпу об отстранении из команды Углецкого 89 крещеных калмыков. Вместо них были отправлены в поход резервные казаки из самарских дистанционных крепостей [29, л. 5].
Об эффективности мер, направленных на противодействие побегам оренбургских и ставропольских крещеных калмыков, нельзя судить однозначно. Побеги крещеных калмыков в Калмыцкое ханство продолжались вплоть до его ликвидации в 1771 г. Более того, фиксировалось их увеличение. В то же время даже к концу 1760-х гг. в улусах у некрещеных владельцев скрывалось чуть более восьмидесяти крещеных калмыков, выявленных чиновниками, состоявшими при калмыцких делах. В совокупности они составляли менее одного процента от списочного состава ставропольских крещеных калмыков.
Поездки крещеных калмыков за пределы отведенных им территорий допускались исключительно по письменному согласию ставропольского коменданта. В улусах вводилась круговая порука, предусматривавшая коллективную ответственность за побеги соседей и родственников. На переправах
через реки устанавливались форпосты. Отслеживались контакты между крещеными и некрещеными калмыками.
Известно, что история не терпит сослагательного наклонения. Но на вопрос, как могла сложиться судьба крещеных калмыков без административного надзора за их контактами и перемещениями, она все же дала однозначный ответ. В январе 1774 г., когда Ставрополь и его округа оказались в эпицентре пугачевского восстания, сподвижник Е. И. Пугачева, войсковой квартирмейстер Федор Дербетев, увел всех крещеных калмыков, включая женщин и детей, к Яицкому городку. После подавления восстания и наведения порядка оренбургские и ставропольские калмыки были возвращены к местам их прежнего жительства. Побеги крещеных калмыков стали фиксироваться значительно реже, а если случались, то беглецов, как правило, задерживали где-нибудь в Сибири, по пути к китайской границе.
Список литературы
1. Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. : ист. моногр. Казань : Типо-лит. В. М. Ключникова, 1897. Вып. 1-2. 616 с.
2. Нефедьев Н. А. Подробные сведения о волжских калмыках, собранные на месте Н. Нефедьевым. СПб. : Тип. К. Крайя, 1834. 310 с.
3. Рычков П. И. Топография Оренбургской губернии (Сочинение П. И. Рычкова 1762 года). Оренбург : Императорское Русское Географическое Общество - тип. Б. Бреслина, 1887. 405 с.
4. Стариков Ф. М. Откуда взялись казаки. Оренбург : Типо-лит. И. И. Евфимовского-Мировицкого, 1884. 324 с.
5. Беликов Т. И. Калмыки в борьбе за независимость нашей Родины (XVII - начало XIX вв.). Элиста : Калмиздат, 1965. 179 с.
6. Беликов Т. И. Участие калмыков в Крестьянской войне под руководством Е. И. Пугачева (1773-1775 гг.). Элиста : Калмиздат, 1971. 167 с.
7. Беликов Т. И. Ф. И. Дербетев - сподвижник Е. И. Пугачева. Элиста : Калм. кн. изд-во, 1978. 104 с.
8. Джунджузов С. В. Калмыки в Среднем Поволжье и на Южном Урале: имперские механизмы аккультурации и проблема сохранения этнической идентичности (середина 30-х годов XVIII - первая четверть XX века). Оренбург : Издат. центр ОГАУ, 2014. 424 с.
9. Орлова К. В. История христианизации калмыков: середина XVII - начало XX в. М. : Восточная литература, 2006. 207 с.
10. Рахимов Р. Н. Военная служба как фактор интеграции башкир и калмыков в имперское пространство в XVIII - первой половине XIX в. // Oriental Studies. 2023. Т. 16, № 5. С. 1115-1127. doi: 10.22162/2619-0990-2023-69-5-1115-1127
11. Ряжев А. С. Командный состав Ставропольского калмыцкого войска в военной и вероисповедной политике государства: от Семилетней войны до эпохи 1812 г. // Былые годы. 2020. № 58 (4). С. 2356-2364. doi: 10.13187/bg.2020.4.2356
12. Цюрюмов А. В., Курапов А. А. Христианизация калмыков в российско-калмыцком взаимодействии в конце XVII - середине XVIII вв. // Вестник Калмыцкого университета. 2020. № 4 (48). С. 38-45.
13. Якунин В. Н. Распространение православия среди калмыков в конце XVII - первой половине XVIII вв.: культурно-исторический анализ // Вестник славянских культур. 2022. Т. 63. С. 21-43. doi: 10.37816/2073-9567-2022-63-21-43
14. Артамонова Л. М. Школа для крещеных ставропольских калмыков в контексте этноконфессиональной и образовательной политики XVIII века // Русь, Россия. Средневековье и Новое время. 2017. № 5. С. 575-581.
15. Джунджузов С. В. Наделение землей и землепользование казаков Ставропольского калмыцкого войска (середина XVIII века) // Новый исторический вестник. Специальный выпуск «Сибирские чтения в РГГУ». 2010. № 4 (26). С. 29-45.
16. Джунджузов С. В. Организация медицинской службы в Ставропольском калмыцком войске (30-е годы XVIII века - начало 40-х годов XIX века) // Вестник Челябинского государственного университета. Серия: История. 2012. № 16 (270), вып. 51. С. 12-17.
17. Джунджузов С. В. «Они люди степные и в вере еще не совершенные.». Оренбургский след в крещении калмыков // Родина. 2014. № 10. С. 110-112.
18. Джунджузов С. В. Семен Хошоутов: история мятежного калмыцкого нойона, ставшего полковником и командиром оренбургских казаков-калмыков // Одиннадцатые Большаковские чтения. Оренбургский край как историко-культурный феномен : сб. статей Всерос. (с междунар. участием) науч.-практ. конф. : в 2 т. (г. Оренбург, 31 марта - 2 апреля 2022 г.). Оренбург : Изд-во ОГПУ, 2022. Т. 2. С. 118-124.
19. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 248. Оп. 3. Кн. 140.
20. Национальный архив Республики Калмыкии (НАРК). Ф. 36. Оп. 1. Д. 90.
21. РГАДА. Ф. 819. Оп. 1. Д. 6.
22. Волжские ставропольские калмыки: середина 30-х гг. XVIII в. - первая половина XIX в. : документы и материалы : в 4 т. Т. 1. Ставропольское калмыцкое войско в середине 30-х - 60-е гг. XVIII в. / отв. ред. А. С. Ряжев ; сост.: С. В. Джунджузов, А. В. Тепикин, Л. Б. Четырова. Ростов н/Д. : Изд-во ЮНЦ РАН, 2011. 320 с.
23. Объединенный государственный архив Оренбургской области (ОГАОО). Ф. 3. Оп. 1. Д. 89.
24. НАРК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 235.
25. ОГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 12.
26. ОГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 87.
27. НАРК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 221.
28. РГАДА. Ф. 822. Оп. 1. Д. 3.
29. ОГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 114.
References
1. Vitevskiy V.N. I.I. Neplyuev i Orenburgskiy kray v prezhnem ego sostave do 1758 g.: ist. monogr. = Neplyuev and Orenburg region in its former composition until 1758: historical monograph. Kazan: Tipo-lit. V.M. Klyuchnikova, 1897;(1-2):616. (In Russ.)
2. Nefed'ev N.A. Podrobnye svedeniya o volzhskikh kalmykakh, sobrannye na meste N. Nefed'evym = Detailed information about the Volga Kalmyks, collected on site by N. Nefedyev. Saint Petersburg: Tip. K. Krayya, 1834:310. (In Russ.)
3. Rychkov P.I. Topografiya Orenburgskoy gubernii (Sochinenie P. I. Rychkova 1762 goda) = Topography of the Orenburg province (Essay by P.I. Rychkov, 1762). Orenburg: Imperatorskoe Russkoe Geograficheskoe Obshchestvo - tip. B. Breslina, 1887:405. (In Russ.)
4. Starikov F.M. Otkuda vzyalis' kazaki = Where did the Cossacks come from? Orenburg: Tipo-lit. I.I. Evfimovskogo-Mirovitskogo, 1884:324. (In Russ.)
5. Belikov T.I. Kalmyki v bor'be za nezavisimost' nashey Rodiny (XVII - nachalo XIX vv.) = Kalmyks in the struggle for the independence of our Motherland (17th - early 19th centuries). Elista: Kalmizdat, 1965:179. (In Russ.)
6. Belikov T.I. Uchastie kalmykov v Krest'yanskoy voyne pod rukovodstvom E.I. Puga-cheva (1773-1775 gg.) = Participation of Kalmyks in the Peasant War under the leadership of E.I. Pugachev (1773-1775). Elista: Kalmizdat, 1971:167. (In Russ.)
7. Belikov T.I. F.I. Derbetev - spodvizhnik E.I. Pugacheva = Derbetev is an associate of E.I. Pugacheva. Elista: Kalm. kn. izd-vo, 1978:104. (In Russ.)
8. Dzhundzhuzov S.V. Kalmyki v Srednem Povolzh'e i na Yuzhnom Urale: imperskie mek-hanizmy akkul'turatsii i problema sokhraneniya etnicheskoy identichnosti (seredina 30-kh godov XVIII - pervaya chetvert' XX veka) = Kalmyks in the Middle Volga and South Urals: imperial mechanisms of cultural acquisition and the problem of preserving ethnic identity (mid 30s of the 18th century - first four decades of the 20th century). Orenburg: Izdat. tsentr OGAU, 2014:424. (In Russ.)
9. Orlova K.V. Istoriya khristianizatsii kalmykov: seredina XVII - nachalo XX v. = The history of christianization of Kalmyks: mid-17th century - early 20th century. Moscow: Vostochnaya literatura, 2006:207. (In Russ.)
10. Rakhimov R.N. Military service as a factor in the integration of Bashkirs and Kalmyks into the imperial space in the 18th - first half of the 19th century. Oriental Studies. 2023;16(5):1115-1127. (In Russ.). doi: 10.22162/2619-0990-2023-69-5-1115-1127
11. Ryazhev A.S. The command staff of the Stavropol Kalmyk army in the military and religious policy of the state: from the Seven Years' War to the era of 1812. Bylye gody = Past years. 2020;(58):2356-2364. (In Russ.). doi: 10.13187/bg.2020.4.2356
12. Tsyuryumov A.V., Kurapov A.A. Christianization of Kalmyks in Russian-Kalmyk interactions in the late 17th - mid-18th centuries. Vestnik Kalmytskogo universiteta = Bulletin of Kalmyk University. 2020;(4):38-45. (In Russ.)
13. Yakunin V.N. The spread of orthodoxy among Kalmyks in the late 17th - first half of the 18th century: a cultural and historical analysis. Vestnik slavyanskikh kul'tur = Herald of slavic cultures. 2022;63:21-43. (In Russ.). doi: 10.37816/2073-9567-2022-63-21-43
14. Artamonova L.M. School for baptized Stavropol Kalmyks in the context of ethno-confessional and educational policy of the 18th century. Rus', Rossiya. Srednevekov'e i No-voe vremya = Rus, Russia. Middle Ages and Modern Times. 2017; (5):575-581. (In Russ.)
15. Dzhundzhuzov S.V. Land allocation and land use of the Cossacks of the Stavropol Kalmyk army (mid-17th century). Novyy istoricheskiy vestnik. Spetsial'nyy vypusk «Sibirskie chteniya v RGGU» = New Historical Bulletin. Special issue "Siberian Readings atRSUH". 2010;(4):29-45. (In Russ.)
16. Dzhundzhuzov S.V. Organization of medical service in the Stavropol Kalmyk army (1730s - early 1940s). Vestnik Chelya-binskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya = Bulletin of Chelyabinsk State University. Series: History. 2012;(16):12-17. (In Russ.)
17. Dzhundzhuzov S.V. "They are steppe people and not yet perfect in faith..." The Orenburg trace in the baptism of Kalmyks. Rodina = Homeland. 2014;(10): 110-112. (In Russ.)
18. Dzhundzhuzov S.V. Semyon Khoshoutov: the story of a rebellious Kalmyk noyon who became a colonel and commander of the Orenburg Kalmyk Cossacks. Odinnadtsatye Bol'shakovskie chteniya. Orenburgskiy kray kak istoriko-kul'turnyy fenomen: sb. statey Vseros. (s mezhdunar. uchastiem) nauch.-prakt. konf.: v 2 t. (g. Orenburg, 31 marta -2 aprelya 2022 g.) = The 11th Bolshakov Readings. Orenburg region as a historical and cultural phenomenon: proceedings of the All-Russian (with international participation) scientific and practical conference: in 2 volumes (Orenburg, March 31 - April 2, 2022). Orenburg: Izd-vo OGPU, 2022;2:118-124. (In Russ.)
19. Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv drevnikh aktov (RGADA). F. 248. Op. 3. Kn. 140 = Russian State Archive of Ancient Acts. Fund 248. Item 3. Book 140. (In Russ.)
20. Natsional'nyy arkhiv Respubliki Kalmykii (NARK). F. 36. Op. 1. D. 90 = National Archives of the Republic of Kalmykia. Fund 36. Item 1. File 90. (In Russ.)
21. RGADA. F. 819. Op. 1. D. 6 = Russian State Archive of Ancient Acts. Fund 819. Item 1. File 6. (In Russ.)
22. Ryazhev A.S. (resp. ed.). Volzhskie stavropol'skie kalmyki: seredina 30-kh gg. XVIII v. -pervaya polovina XIX v.: dokumenty i materialy: v 4 t. T. 1. Stavropol'skoe kalmytskoe voysko v seredine 30-kh - 60-e gg. XVIII v. = Volga Stavropol Kalmyks: mid-1830s -first half of the 19th century: documents and materials: in 4 volumes. Vilume 1. Stavropol Kalmyk army in the mid-30s - 60s of the 18th century. Rostov-on-Don: Izd-vo YuNTs RAN, 2011:320. (In Russ.)
23. Ob"edinennyy gosudarstvennyy arkhiv Orenburgskoy oblasti (OGAOO. F. 3. Op. 1. D. 89 = United State Archives of Orenburg Region. Fund 3. Item 1. File 89. (In Russ.)
24. NARK. F. 36. Op. 1. D. 235 = National Archives of the Republic of Kalmykia. Fund 36. Item 1. File 235. (In Russ.)
25. OGAOO. F. 3. Op. 1. D. 12 = United State Archives of Orenburg Region. Fund 3. Item 1. File 12. (In Russ.)
26. OGAOO. F. 3. Op. 1. D. 87 = United State Archives of Orenburg Region. Fund 3. Item 1. File 87. (In Russ.)
27. NARK. F. 36. Op. 1. D. 221 = National Archives of the Republic of Kalmykia. Fund 36. Item 1. File 221. (In Russ.)
28. RGADA. F. 822. Op. 1. D. 3 = Russian State Archive of Ancient Acts. Fund 822. Item 1. File 3. (In Russ.)
29. OGAOO. F. 3. Op. 1. D. 114 = United State Archives of Orenburg Region. Fund 3. Item 1. File 114. (In Russ.)
(Россия, г. Оренбург, ул. Советская, 19) (19 Sovetskaya street, Orenburg, Russia) E-mail: djund@yandex.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов / The author declares no conflicts of interests.
Поступила в редакцию / Received 08.04.2024
Поступила после рецензирования и доработки / Revised 29.04.2024 Принята к публикации / Accepted 10.05.2024
Информация об авторах / Information about the authors
Степан Викторович Джунджузов доктор исторических наук, доцент, Оренбургский государственный педагогический университет
Stepan V. Dzhundzhuzov Doctor of historical sciences, associate professor, Orenburg State Pedagogical University
