Пространство пророческих сновидений: семиотизация образа действительности Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2018, №39

ПРОСТРАНСТВО ПРОРОЧЕСКИХ СНОВИДЕНИЙ: СЕМИОТИЗАЦИЯ ОБРАЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Анна Андреевна Лазарева

независимый исследователь Москва, Россия anna-kadabra@mail.ru

Аннотация: Статья посвящена анализу рассказов о вещих сновидениях, в которых толкование сна обусловлено соотнесенностью приснившегося пространства с существующими в действительности местами. Основные мотивы таких снов — метаморфозы знакомого локуса, помещение в него символических образов, совершаемые там действия и перемещения. В работе исследуются механизмы интерпретации, регулярно используемые при осмыслении увиденного во сне реального пространства, которые не отражены (или отражены слабо) в текстах «народной герменевтики» («устных сонниках», комментариях информантов, сопровождающих рассказ о сновидении, и других нарративах пояснительного характера). На примере записей, сделанных автором в Полтавской области (г. Миргород, с. Любивщина, с. Зубовка, 2012-2017 гг.), были выявлены и описаны две модели интерпретации знакомого пространства: 1) пространство как символ населяющих его людей; 2) пространство как визуализация жизненного пути. В соответствии с первой моделью значение метаморфоз пространства (или разворачивающегося в нем сюжета) проецируется на будущее владельцев (обитателей) приснившейся территории (чаще всего приусадебного участка самого сновидца или его знакомых). сюжеты, истолкованные согласно второй модели, связаны с предсказанием будущих пространственных перемещений сновидца и его близких (например, смена места жительства). Автор приходит к выводу, что структурирование реального пространства (принадлежность приснившегося локуса конкретным людям или его расположение относительно других локусов) определяет осмысление его образа в сновидении.

Ключевые слова: сон, сновидение, символика сновидений, интерпретация сновидений, толкование сновидений, вещие сны, народный сонник, пространство сновидений, пространственный код, семиотизация пространства. Для ссылок: Лазарева А. Пространство пророческих сновидений: семиотизация образа действительности // Антропологический форум. 2018. № 39. С. 88-117. а о т: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-88-117

http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/lazareva.pdf

ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2 018, NO. 39

THE SPACE OF PROPHETIC DREAMS: SEMIOTIZATION OF THE REALITY IMAGE

Anna Lazareva

Independent researcher Moscow, Russia anna-kadabra@mail.ru

Abstract: The article analyses those narratives about prophetic dreams where the interpretation depends on the correlation between the space in a dream and the real place. The most frequent motifs of such dreams are metamorphoses of a familiar landscape into which symbolic images are placed and where actions and movements happen. The author investigates regular mechanisms underlying the interpretation of real places seen in a dream that are (almost) not reflected in the texts of "folk hermeneutics": "oral dream books", commentaries of informants accompanying the story about a prophetic dream, and other explanatory narratives. Based on field work conducted in Poltava Oblast (2012-2017) the article describes two basic models of interpretation: 1) place as a symbol of its inhabitants; 2) place as a visualization of the dreamer's life trajectory. In accordance with the first model, the meaning of metamorphosis of a landscape or a plot that unfolds there (most often in the dreamer's or somebody else's garden) predicts the future of the owners (inhabitants) of that territory. The second model deal with narratives which predict relocations of the dreamer or their relatives. The author concludes that the structure of real space (its belonging to certain people or its location among other objects) determines the interpretation of its image in a dream.

Keywords: dreaming, dream content, symbolism of dreams, dream interpretation, oneiromancy, prophetic dream, oral dream book, dream space, space code, space semiotization.

To cite: Lazareva A., 'Prostranstvo prorocheskikh snovideniy: semiotizatsiya obraza deystvitelnosti' [The Space of Prophetic Dreams: Semiotization of the Reality Image], Antropotogicheskijforum, 2018, no. 39, pp. 88-117. doi: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-88-117

URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/lazareva.pdf

АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ 2018 № 39 88 .-

Анна Лазарева

Пространство пророческих сновидений: семиотизация образа действительности

Статья посвящена анализу рассказов о вещих сновидениях, в которых толкование сна обусловлено соотнесенностью приснившегося пространства с существующими в действительности местами. Основные мотивы таких снов — метаморфозы знакомого локуса, помещение в него символических образов, совершаемые там действия и перемещения. В работе исследуются механизмы интерпретации, регулярно используемые при осмыслении увиденного во сне реального пространства, которые не отражены (или отражены слабо) в текстах «народной герменевтики» («устных сонниках», комментариях информантов, сопровождающих рассказ о сновидении, и других нарративах пояснительного характера). На примере записей, сделанных автором в Полтавской области (г. Миргород, с. Любивщина, с. Зубовка, 2012-2017 гг.), были выявлены и описаны две модели интерпретации знакомого пространства: 1) пространство как символ населяющих его людей; 2) пространство как визуализация жизненного пути. В соответствии с первой моделью значение метаморфоз пространства (или разворачивающегося в нем сюжета) проецируется на будущее владельцев (обитателей) приснившейся территории (чаще всего приусадебного участка самого сновидца или его знакомых). Сюжеты, истолкованные согласно второй модели, связаны с предсказанием будущих пространственных перемещений сновидца и его близких (например, смена места жительства). Автор приходит к выводу, что структурирование реального пространства (принадлежность приснившегося локуса конкретным людям или его расположение относительно других локусов) определяет осмысление его образа в сновидении.

Ключевые слова: сон, сновидение, символика сновидений, интерпретация сновидений, толкование сновидений, вещие сны, народный сонник, пространство сновидений, пространственный код, семиотизация пространства.

Анна Андреевна Лазарева

независимый исследователь, Москва, Россия anna-kadabra@maiL.ru

Рассказы о вещих сновидениях1 в последние годы все чаще становятся объектом изучения фольклористики2 . Одна из ключевых, на мой взгляд, задач при исследовании этих текстов — выяснить, как соотносятся пересказ сна («сюжет») и его истолкование («прогноз») . Поскольку многих ученых интересовали в первую очередь «устные» и «книжные» сонники, анализ нарративов о сновидениях зачастую исчерпывался ссылкой на краткие правила толкования сна («если снится X — будет Y») . Например, Т . С . Са-дова, рассматривавшая эти формулы как разновидность примет («сновидческие приметы»), ставила задачу изучить их бытование в рамках рассказов о вещих снах («особенности текстового оформления сновидческих примет») [Садова 2004: 13]. Автор пишет о способности «сновидческих примет» к свертыванию до уровня формулы «и развертыванию до уровня сюжетных текстов,

Под выражением «вещие» или «пророческие» сны понимаются нарративы о сновидениях, осмысляемых рассказчиком как предсказания будущих событий.

См. сборники, диссертации и монографии, посвященные изучению таких текстов: [Христофорова 2002; Живица 2004; Сафронов 2016 и др.].

интерпретирующих определенный знак сна» [Садова 2004: 297], тем самым утверждая возможность вычленить из любого нар-ратива о сбывшемся сновидении лежащую в основе его толкования «примету» [Там же: 314—327]. К таким же выводам приходит А. В . Гура, описывая рассказы о сбывшихся снах как «развернутое воспроизведение содержания снотолкования в виде индивидуального нарративного повествования, в котором значимыми являются лишь элементы, входящие в сонник, а все остальные детали в истолковании сна не участвуют» (курсив мой . - АЛ) [Гура 2007: 109].

В то же время исследователи, в центре внимания которых были нарративы о вещих сновидениях, отмечают, что толкование сна далеко не всегда сводится к известным в традиции формулам В предисловии к сборнику «Сны и видения в народной культуре» авторы пишут, что «соотнесение увиденного во сне образа с традиционным сонником не может считаться единственным механизмом интерпретации сна» [Неклюдов, Христофорова 2002: 5]. Эту мысль продолжает М . Л . Лурье в опубликованной в том же издании статье, замечая, что процесс толкования сна в большинстве случаев нельзя свести к «поиску нужной строки в словаре сновиденных символов», а объектом интерпретации могут стать детали сюжета, не входящие в фонд известных носителям традиции «эмблем» [Лурье 2002: 33].

Отдельная проблема, которая мало затрагивалась фольклористами, — вопрос о специфике толкования образов, повторяющих единичные объекты реального мира. Как правило, проекции1 реальности не рассматривались исследователями в качестве символов Поэтому содержащий их сон описывался как имеющий либо буквальное значение (например, видение во сне пожара на конкретном заводе — предвестник пожара на этом заводе наяву [Разумова 2001: 92]), либо отчасти буквальное, отчасти символическое — в зависимости от соотношения «реальных» (имеющих прообраз в действительности) и «символических» образов Например, если конкретный человек (прямо мотивируемый образ) снится уходящим (символическое действие), это предсказывает его смерть [Разумова 2001: 91—93; Живица 2004: 57-59, 61].

Проблема соотнесенности увиденного во сне пространства с реальностью рассматривается в монографии Е . В . Сафронова [Сафронов 2016: 84-85]. Говоря о подобии образа реального локуса и его сновидческого аналога, автор отмечает, что знакомое (в реальности) пространство претерпевает во сне опре-

Под термином «проекция» здесь и далее понимается образ сна, напоминающий некий элемент реального мира (обстановку, материальный объект, знакомого человека и т.д.).

деленные трансформации, описание которых может стать основным мотивом рассказа о сновидении . Исследователь выделяет три вида метаморфоз «реального» пространства во сне:

1) амплификация — добавление новых элементов (объектов, свойств) к привычному образу «реального» места;

2) редукция — упрощение образа реального пространства, отсутствие относящихся к нему объектов (свойств);

3) смешение — сочетание амплификации и редукции [Сафро-нов 2016: 84-85]1 .

Стоит отметить, что описываемые в рассказах о сновидениях проекции реальных мест Е В Сафронов анализировал с целью выявить жанровую специфику этой группы нарративов, сравнить их с другими фольклорными текстами, в которых повествуется о событиях в реальном или вымышленном мире (быличками, легендами, сказками и т д ) В книге сделан акцент на том, какие из снов, содержащих описания существующих в действительности локусов, вообще рассказываются (метаморфоза как сюжетообразующий мотив) и каким в них представлен «реальный» мир (искажение реальности как маркер ее принадлежности миру сна)

Я собираюсь рассмотреть этот вопрос под другим углом . Для меня важно, что трансформации знакомого ландшафта могут быть не просто центральным мотивом рассказа о сновидении, но и объектом толкования При этом интерпретации подвергается как (1) метаморфоза пространства, так и (2) видение определенного локуса в качестве места действия (другими словами, «помещаемые» в определенный локус сюжетные линии) Таким образом, меня интересуют нарративы о вещих сновидениях2, в которых (1) присутствует указание на конкретный локус, где разворачивался сюжет сна, (2) на толкование сновидения влияет соотнесение приснившегося пространства с реальным местом3 . Цель работы — выявить

В дополнение к классификации Е.В. Сафронова замечу, что интерес могут представлять не только количественные (исчезновение или появление объектов), но и качественные изменения увиденного во сне ландшафта (например, реальный сад предстает во сне увядающим), которые не всегда можно определить как «усложнение» или «упрощение» образа реального места. Поэтому во избежание путаницы термины «амплификация» и «редукция» будут здесь употребляться в тех случаях, когда появившийся или отсутствующий в проекции знакомого места элемент четко обозначен.

Рассматриваются тексты, представляющие собой пересказ сюжета сна и его интерпретацию — описание «предсказанного» сном события или указание на гипотетическое значение сновидения. За рамками исследования остаются сюжеты, в которых упоминаются конкретные места, однако это не имеет существенного значения при толковании сна. Также не рассматриваются нарративы о сновидениях, имеющих буквальное толкование. Например, видение определенного локуса до того, как сновидец там побывал, или пропавшего человека (животного, иконы, клада) там, где его

и описать интерпретационные модели, лежащие в основе таких нарративов .

Исследуемые тексты были записаны мною в 2012—2017 гг. в Полтавской области (г. Миргород, с . Любивщина, с . Зубовка) . Методами сбора данных были глубинное интервью, опрос, групповое интервью . В качестве сравнительного материала в работе использованы данные архива кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ им . М . В . Ломоносова и тексты из опубликованных источников [Лурье, Черешня 2000; Гура 2002; Белова 2017; Запорожец 2017]1 .

Анализируя выбранную группу нарративов, я выделила две основные модели толкования проекций реального локуса . Рассмотрим их подробнее

1. Пространство как символ населяющих его людей

В рамках этой модели территория осмысляется как символ, выражение (будущего) людей, которые ее населяют В рассказах данного типа обычно говорится о домашнем локусе (приусадебном участке, внутреннем пространстве жилища) конкретных людей, часто — самого сновидца . Интерпретация состояния приснившейся территории, появляющихся (или исчезающих) на ней образов и разворачивающихся сюжетов проецируется на ее обитателей . Среди таких нарративов можно выделить сюжеты снов о появлении животных в домашнем локусе сновидца:

Ось Андрюха мет каже, що йому снилося, що у нас быя [возле] сарая поросята. А я кажу: «О-о-о, ото, наверно, кто-то нам свиню тдсуне» [1].

Присутствие поросят в своем домашнем локусе позволяет соотнести сюжет сновидения с выражением «подсунуть свинью» (т . е . устроить неприятность)2 . В следующем рассказе появление

впоследствии находят. Меня интересуют рассказы о сновидениях с иносказательным значением, нуждающиеся в расшифровке. Основной акцент в работе сделан на анализе интерпретации пространства — проекции существующей в действительности территории. Исследование рассказов, в которых внимание толкователя в большей степени сосредоточено на отдельных объектах, являющихся неотъемлемой частью «реального» пространства (например, разрушение конкретного дома как предвестник смерти живущего в нем человека, метаморфозы деревьев как знаки будущих событий в жизни владельцев сада), см. в других статьях: [Лазарева 2016: 93-98; 2017б: 146-151].

Как можно заметить, ареал исследования довольно широк. Помимо нарративов, записанных в Полтавской области (представляющих собой основной корпус текстов), мною привлекаются данные по Волынской, Могилевской, Тверской, Ростовской областям и Краснодарскому краю. В работе не рассматривается региональная специфика этих рассказов. Мне интересны интерпретационные модели, которые могут быть общими для восточнославянской культуры.

См. запись снотолкования, сделанную в Харьковской области: Свиня — це свинство якесь, хтось свиню тдложе [Красиков 2005: 221].

собаки (символизирующей в снотолкованиях друга, жениха) в квартире сновидицы предсказывает ей свадьбу:

У Ольги вмер чоловк [умер муж], i потом проходе якесь [какое-то] время (год пройшов), i ш сниться, шо до неИ на балкон двi собаки вилiзли. I вона одну собаку у комнату впустила, а другу — не впустила. I вона через мсяць вийшла замiж за другого чоловка [2].

Значимость пространственного кода здесь подчеркивается тем, что рассказчица не просто видит собак у себя на балконе, но и впускает одну из них в свою комнату Та же модель лежит в основе другого нарратива:

Мне, например, снился перед дедушкой. На угол дома, с той стороны [рассказчица указывает на конкретное место в своем дворе], такой собачка. Я оглянулась — сидит. Сидит такой собачка невзрачный. Я говорю: «Ты чей? Ты откуда? Иди домой!» А он сидит, смотрит. «Ну, — говорю, — сиди». А другой бежал с улицы, красивый такой, светлый <...> Вбежал, я так посмотрела, но я его не догнала. Думаю: да ладно! <...> Ив жизни так оно и, да... Дедушка ж со мной [жил]. А остался тот хороший знакомый, да и все <...> Во сне было два варианта, и я выбрала этот [3]

Как и в предыдущем рассказе, сновидица замечает в своем домашнем локусе двух собак Одна собака остается (рассказчица ее не выгоняет), другая покидает территорию сновидицы (рассказчица ее не догнала1) . Это связывается с реальной ситуацией: информантка стала жить (в своем доме) с одним мужчиной (невзрачной собакой), а другой потенциальный кавалер (красивый пес) остался «хорошим знакомым» Можно предположить, что и в предыдущем нарративе (где сновидица впускает только одну из двух собак к себе в комнату) присутствовал мотив выбора брачного партнера, который мог быть опущен в силу того, что сон рассказывается от третьего лица . Сравним эти тексты со следующим сюжетом:

Инф.: Сон был один мне, давно. Будто... Возле дома у нас хлив, и там дэржалы поросят. Но я його не вижу <...> одна загородка возле дома, с той стороны. Я смотрю на ту загородку и вижу там копытца [смеется]. И говорю: «Ой! А чьи же это копытца? Кто же это забежал к нам во двор?» А мне говорят, что это боров, дикий кабан, лесной кабан. Ну, он не старый, не тот боров, матерый отот — нет, а такой среднего возраста. Вот он из лесу выскочил и забежал к нам, и оставил следы.

1 Еще один мотив, связанный с предсказанием замужества или девичества: [Д]опуст1м, парень <...> ссл1 ти за ним гонишся, взяла його за руку 1 1деш з ним — значить, вийдеш зам!ж. А ест ти гонишся / не догнала, значить — все [2].

соб.: То есть это следы Вы видели, да?

инф.: Я следы видела. И говорю: «Ну и ладно, поросенок так поросенок». Ну и потом ко мне... Знакомили меня с моряком дальнего плавания. Вот. Издалека. Знакомство было [3].

Толкование сна основано на соотнесении: кабан («не старый, не матерый») — мужчина среднего возраста, дикий боров (не домашний, обитающий в природе) — моряк дальнего плавания (человек, живущий в неосвоенной и опасной среде), забежавшее из лесу животное — приехавший издалека человек . Кабан «забежал» во двор сновидицы — элемент пространственного кода, предсказывающий ее знакомство с кавалером

При анализе этого нарратива стоит обратить внимание на некоторые детали, вскрывающие то, как конструируется рассказ о сновидении и его осмысление . Важно заметить, что, в отличие от рассмотренных ранее сюжетов, здесь идет речь не о видении самого кабана, а о признаках его присутствия — следах животного (я следы видела) и о разговоре про них (мне говорят, что это боров, дикий кабан, лесной кабан)1 . Другими словами, сю-жетообразующим мотивом в рассматриваемом тексте является описание пространственной метаморфозы

Попробуем разобраться, почему подобная трансформация пространства легла в основу рассказа, совпадающего по структуре с предыдущими нарративами (в которых описывался визуальный образ животного) Сопоставляя увиденные во сне образы с действительностью (которую они отображают), важно иметь в виду, что рассказчица живет в городе и никакого леса поблизости ее дома нет Соответственно в реальном мире дикий кабан не может забежать к ней во двор Иными словами, внимание сновидицы привлекает такое искажение действительности, при котором происходит нечто несвойственное естественному порядку вещей При этом немаловажно, что данная метаморфоза (появление следов от копыт) хорошо вписывается в рассмотренную выше интерпретационную модель, которую можно описать так: (1) животное — символ человека, (2) присутствие животного в домашнем локусе — знак появления в жизни сновидца нового человека (что чаще всего связывается с брачной и любовной тематикой) Интересно отметить, что сон про обнаружение следов во дворе интерпретируется рассказчицей примерно так же, как сюжет сна о собаке, забежавшей, но не оставшейся в домашнем локусе сновидицы: «к знакомству» с потенциальным брачным партнером, но не к долговременным отношениям

1 Услышанные или сказанные во сне слова могут истолковываться так же, как образы, которые они обозначают, см. об этом: [Лазарева 2017а: 52].

Как мы видим, трансформация «реального» пространства способна становиться объектом толкования . При этом интерпретируются не любые метаморфозы действительности, а те, которые можно «подогнать» под имеющиеся в традиции шаблоны . Чтобы лучше понять логику осмысления снов о метаморфозах знакомого локуса, обратимся к другим примерам

В восточнославянской культуре существует устойчивая формула «земля — к смерти» Согласно снотолкованиям, смерть предвещают ямы (рвы, холмы), ассоциирующиеся с могилами, а также любые «земляные» работы (копание, разрыхление земли и т д ), ассоциирующиеся с рытьем могилы, похоронами Эти символы могут появляться в незнакомом (не соотнесенном с действительностью) локусе: например, сновидец падает в яму и не может выбраться из нее (что предвещает его смерть), копает землю («роет кому-то могилу») Однако существует довольно большая группа рассказов, в которых указывается на конкретное место, где сновидец обнаружил яму (ров, холм), совершал (видел кого-то совершающим) земляные работы и т д . В таком случае пространственный код принципиально важен при толковании сна:

Ну оце у мене огород <...> Iя [во сне] глянула: в огород1 ншко1 зелем, тде тчого. Ну, осмня [осенняя] така грядка. I там чо-

тири ями. Я в ужасИПшла на роботу, кажу: «Ну все, нас четверо, повмираемо вс» [3].

Возникшие на территории сновидицы ямы осмысляются как возможные предвестники смерти в ее доме В снотолкованиях любые заметные углубления в земле символизируют могилы, а их количество (четыре) ассоциируется рассказчицей с числом членов ее семьи Важно отметить, что речь здесь идет о метаморфозе земного рельефа Другими словами, важно, что рассказчица не просто видит ямы у себя во дворе, а замечает их там, где в действительности никаких ям нет. Упоминается и другая трансформация увиденного во сне домашнего локуса: из него исчезают трава и растения — по сути, рассказчица видит во сне голую землю («земля — к смерти») . Как предвестник смерти интерпретируется и противоположное изменение рельефа — появление холмов:

Я перед этим видела сон, что будто бы я подъезжаю к Кувшино-ву (она жила в Кувшинове), и вдруг холм такой, на холме телега <...> И потом вот, правда, телеграмма: Рая умерла, значит. Ну, это говорят, мол, телега — это памятник, холм — это могила (тверск . ) (выделено мною . — А.Л.) [Лурье, Черешня 2000: № 12; Лурье 2002: 33-34]

М Л Лурье приводит этот рассказ как иллюстрацию окказиональности снотолкований: формула «телега — памятник» отсутствует в «устном соннике» и актуализируется благодаря могильной символике холма [Лурье 2002: 33—34]. Важно добавить, что данный образ привлекает внимание сновидицы, поскольку является метаморфозой конкретного локуса: подъезжаю к Кувшинову <...> и вдруг1 холм такой. Вероятно, если бы телега на холме приснились в незнакомом пространстве, эта картина попросту не заинтересовала бы рассказчицу и семиотический потенциал приснившихся образов остался бы нереа-лизованным2

Обратим внимание, что в приведенном нарративе прогноз сновидения относится не к сновидцу (как в рассмотренных ранее сюжетах), а к другому человеку Таким образом, говорится о трансформации связанного с ним пространства: (1) населенный пункт понимается как домашний локус жившей там женщины; (2) появление холма при въезде в него ассоциируется с ее смертью В рамках всей этой концепции телега, стоящая на «могильном» холме, осмысляется как надгробие

В рассмотренных рассказах речь идет о том, что знакомое место приснилось в необычном состоянии, которое оценивается негативно Здесь можно провести параллель с довольно распространенной группой нарративов, в которых видение конкретного человека с определенными атрибутами (например, в белой или черной одежде, военной форме и т .д . ) или с нехарактерными для него свойствами (например, другого возраста, роста, телосложения) истолковывается как предвестник его будущего (см . : [Живица 2004: 63—66]) . В таких сюжетах приснившийся человек тождественен себе (не семиотизируется), символичны метаморфозы его внешнего вида, его атрибуты, действия . В случае с трансформациями знакомого пространства семиотизиро-ваться может не только определенное искажение реальной обстановки, но и сам локус (состояние территории — репрезентация будущего ее обитателей, территория — символ человека)

Существуют также рассказы о сновидениях, при толковании которых значима как соотнесенность видимого во сне пространства с реальностью, так и конкретность человека, совершающего в нем действия (чаще всего направленные на преобразование окружающей среды) В частности, в сновидениях синонимом видения голой земли, ям или холмов в домашнем локусе является мотив земляных работ (копания, обработки

1 Рассматривая структуру нарративов о сновидениях, Т.С. Садова отмечает, что слово «вдруг» обычно предшествует описанию кульминационной части сюжета сна: [Садова 2004: 312-313].

2 См. подобные примеры, приведенные в той же статье: [Лурье 2002: 34-35].

земли), ассоциирующихся с рытьем могилы При толковании таких сновидений важны указания на определенное место действия и/или конкретного действующего персонажа:

Снилось, шо я iду з роботи (я ходила через поле), а главний техмк косить у себе на огород1 молоде жито [рожь] i перекапуе граблями землю. Через время його жiнку вбило током. Молоду, тридця-ти ш не було [4]1 .

В этом рассказе кошение жита (ср . формулу «жито — життя», «жито жнешь — жизнь дожинаешь») [Гура 2002: 74, 77]) и земляные работы воспринимаются как предвестники смерти Указание на домашний локус и совершающего в нем действия человека (коллега рассказчицы косит жито и разрыхляет землю на своем огороде) связываются с трагедией в семье приснившегося мужчины (кошение молодого жита — смерть молодой жены) См сходный рассказ:

Когда свекруха умерла, когда свекор умер. Приблизительно одинаковые сны. Свекор умер на 1 мая, а свекруха — на 23 февраля. Но тем не менее приснилось это мне на Новый год. Очень часто на Новый год я загадываю, что будет в течение года. И вот снится... Мне всегда снилось... Вот наш дом,район Стадни (район наш называется Стадня), и муж полет огород трактором или копает землю лопатой, что-то там пытается сажать. Много-много земли и вспаханное такое поле. Такое снилось и на свекруху, и на свекра. Я поняла, что — да, что-то будет такое [5]2 .

В последнем нарративе муж копает землю на общей со сновидицей территории Однако то, что данное действие совершает во сне именно он (а не сама рассказчица), связывается со смертью его родителей

В ряде случаев для сновидца важна не столько конкретика (то, что негативные образы / действия / метаморфозы были замечены на территории, принадлежащей определенным лицам), сколько общая оппозиция «свой — чужой», «далеко — близко»:

Инф.: Свадьбу видела, но издалека. И там, где играли эту свадьбу, там был похорон

Соб.: Это было конкретное место?

Инф.: Ну, помню, кто-то что-то рассказывал. Если бы это было у моих друзей или знакомых, я бы точно помнила [3].

[Информантке звонит кума и пересказывает свой сон, рассказчица воспроизводит их разговор:]

1 См. более подробный анализ данного текста: [Лазарева 2017б: 148-149].

2 См. другой нарратив с близким сюжетом: [Сафронов 2016: 480].

— Мухи мет снилися, i то... мухи там далеко були.

— Ну, кажу, десь бачитимеш [где-то увидишь] похорон, но це не твое, ти там просто проходящий человек [6].

В обоих рассказах информантам не так важно, на чьей именно территории приснились негативные образы (свадьба, мухи), важно, что они видели их не в своем домашнем локусе и далеко от себя В первом сюжете значение сна проецируется на малознакомых соседей («кто-то что-то рассказывал»), во втором толковательница предполагает, что сновидица станет свидетельницей похорон у посторонних людей: «где-то увидишь похороны, но это не твое» (конкретный локус, в котором приснились мухи, не назван) Иными словами, пространственный код — расположение приснившихся образов относительно сновидца (рядом с ним, в его доме или, наоборот, вдали, на чужой территории) может быть частью интерпретации практически любого сновидения

Сюжеты, в которых толкованию подвергается редукция каких-либо элементов знакомого ландшафта, встречаются гораздо реже Приведу один из таких нарративов:

От мет сон приснився. Iдо ах пор я не можу його розгадать. Вже дедушк [мужа рассказчицы] немае [нет в живых]. Отут, на оцему перестночку [указывает на стену], висять два коврика дядi Володни [соседа]. Я зайшла [в свой дом во сне] (после смертi дядi Волод1), глянула — одного коврика немае. Я кажу: «От тобi й на! [Вот тебе и на!] Хай [пусть] i не мог коврики (Серьожа [сын умершего соседа] гх не хотiв забирати) — огольонна стна [голая стена]». Коли заходе [когда заходит] Серьожа (дядн Володн син) i каже: «Та вн [коврик] там, унизу». Конечно, шо внизу же ж. i отак глянула, а вн вносить зеркало, фщрне таке, красиве, на ножках. I каже: «Я заказав це зеркало». Кажу: «Так а шо ти отут його ставиш?» А вн каже: «Да того, шо в нас сиро [у нас сыро], хай вн у вас тут временно постоть». Ну, пройшло вже чотири года, так я його i не розгадала. Зеркало хороше: цые [целое], чисте, нове [3].

На первый взгляд может показаться, что рассказ об этом сновидении мало подходит для исследования фольклорных текстов Сюжет сна повторяет бытовую ситуацию: сосед, который оставил информантке на хранение два настенных ковра, принес другой предмет мебели — зеркало Сновидение никак не истолковывается и не соотносится с событием из жизни Создается впечатление, что этот нарратив не перешел с «предвещей» стадии и не фольклоризировался1 Однако вызывает интерес

1 См. подробный анализ процесса соотнесения сна с событиями реальности как фактора фолькло-ризации рассказа о сновидении: [Сафронов 2016: 53-61].

деталь, на которую я обратила внимание только когда расшифровывала тексты: рассказчица говорит, что этот сон приснился ей четыре года назад («прошло уже четыре года, так я его не разгадала») Если женщина помнит сон целых четыре года, на это должна быть какая-то причина Обратимся к записи повторного интервью:

Соб.: А Вы рассказывали сон про то, что из Вашей комнаты забирают ковер и приносят зеркало.

Инф.: До сих пор не знаю. Некому рассказать такому, чтобы он мне его разъяснил. Вот это зеркало. Этот Сережа его внес и говорит: «Пусть постоит». Оно такое красивое и именно из дерева, и так оформлено красиво, и вырезано так. Я говорю: «Ну пусть постоит».

Соб.: А почему Вы обратили внимание на этот сон? Он был особенно яркий?

Инф.: А он не яркий, скажи, пожалуйста? Если ты годами сидишь и смотришь на два эти коврика на стене. Потом, после смерти мужа, снится мне, что одного коврика нет. А я говорю: «О, а где же коврик делся?» А они говорят: «Да он там где-то внизу: отак посунулся, внизу». Дедушки-то нет, он внизу. А два коврика — значит, он и я. Я-то осталась, а он посунулся. А вот зеркало — до сих пор не могу. До сих пор вот <...>

Соб.: Но в принципе же зеркало — хорошо, если новое?

Инф.: Новое — хорошо, но оно не мое, оно временно поступило ко мне. Если бы он сказал: «Вот, возьмите это зеркало», — другой разговор. А так: «Пусть постоит». Ну, пусть постоит [вздыхает] . Если о мужчинах говорить — нэма [нету]. Не временно не постоит, никак. Ну я будто бы жива до сих пор. Не знаю. Зеркало светлое, дерево было очень светлое, очень светлая рама. Свит-ла-свитла, як натуральнэ дэрэво билэ. Ну хай стоить. До сих пор: «Хай стоить». А шо думать? [3].

Как мы видим из второго рассказа, несмотря на то что информантка преподносит свой сон как «неразгаданный», он все же имеет определенную интерпретацию (соотнесение с событиями действительности) Два ковра на стене символизируют сновидицу и ее мужа, отсутствие коврика (про который говорят, что он там где-то внизу: отак посунулся) символизирует смерть мужа (дедушки-то нет, он внизу, т е в могиле) При этом муж сновидицы умер до того, как ей приснился этот сон Другими словами, эта часть рассказа — не прогноз, а репрезентация текущей жизни сновидицы, воспринимаемая как прелюдия к предсказанию (дальнейшее развитие сюжета) . Появление нового предмета мебели, обладающего положительными харак-

теристиками (чистое целое зеркало в красивой деревянной раме) должно предсказывать нечто благоприятное Возможно, встречу с человеком, который заменил бы сновидице умершего мужа (версия толкования, которую предлагает сама сновидица: Если о мужчинах говорить — нэма). Вероятно, по этой причине описанный сюжет так запомнился информантке

Другой пример толкования «исчезновения» элементов, относящихся к реальному пространству, связан с метаморфозами в саду соседей сновидицы:

инф.: В мене, напрiмер, есть знакомi там одт (були: вже нема гх обох [были: уже нет их обоих]), муж i жена. У них перед домком '¿хтм... <...> вирс дуб <...> А потом сниться мет сон, шо я прийшла до них, глянула: нема того дуба. I кажу ж на роботi [тем людям], хто там знав ту женщину. Кажу: «Ви знаете, отак i отак, у Дердичихи, — кажу, — хтось дуб спиляв». А вони ка-жуть, шо умер дядя Мтя <...>

соб.: А его [дуб] спилили или его просто не было?

инф.: Нет, просто кто-то его убрал. Спиленное дерево.

соб.: То есть там пенек был во сне?

инф.: Ну, пенька я не видела, а просто удивилась, что его нет. И там никаких ни веток, ничего не было [3]1 .

Сюжет сновидения соотносится с известными снотолкованиями «рубить дерево — к смерти», «если свалится дуб — умрет мужчина» [Толстой 1994: 37; Гура 2002: 73—74]. При этом, ориентируясь на слова сновидицы («нет того дуба», «удивилась, что его нет», «пенька не видела»), мы понимаем, что интерпретируется не видимый образ срубленного дерева (по словам рассказчицы, она не видела лежащий на земле ствол или оставшийся на месте дуба пень), а определенная трансформация домашнего локуса соседей . Отсутствие дуба на привычном месте (т е несовпадение между реальностью и ее отображением во сне) осмысляется как синоним его уничтожения («кто-то спилил дуб») и связывается со смертью соседа (ср параллель «дуб — хозяин дома» и традиционное представление о дубе, растущем возле дома, как двойнике живущего там мужчины [Агапкина 2015: 104; 2017: 42]) .

Рассмотрим еще один текст, в котором истолковывается образ «падающего» дуба:

Это рассказывала моя бабушка. Ее маме приснился сон перед... тем, как пришла похоронка на мужа <...>мой прадед погиб в сорок

1 См. полную версию записи интервью с информанткой и ее подробный анализ: [Лазарева 2017б: 146-147].

третьем году <...> она говорит: «Снится мне сон, что выхожу я на улицу, притянки [сумерки], — говорит, — такие <...> и смотрю: летит дуб. И, — говорит, — и летят дубы над деревней, и, говорит, — там упало, там не упало, там упало. И, — говорит, — упало коля мою хату. Я пошла, смотрю: это не дуб, это гроб (могилевск. ) [Белова 2017: 39].

Сновидица видит свою деревню в сумерках, что можно соотнести с закатом жизни многих населявших ее людей (ср толкование «закат солнца — завершение жизни» [Лурье, Черешня 2000: № 27, 28, 53]) . Дубы символизируют ушедших на войну мужчин Их оторванность от своего дома, нарушающая естественный ход жизни, передается через фантастическую картину летящих в полумраке деревьев, которые будто бы выкорчеваны из земли Поскольку вырванное из почвы дерево нежизнеспособно, полет дубов предсказывает гибель многих мужчин на войне . Кроме того, летящие по небу деревья могут напоминать уходящие на небеса души умерших Снотолкование «если свалится дуб — умрет мужчина» в данном случае реализуется необычным образом: дуб в буквальном смысле падает, валится на сновидицу так же неожиданно и неестественно, как новость о смерти молодого и здорового мужа Дерево не просто падает возле дома сновидицы, оно превращается в гроб Создается впечатление, что упавший дуб выступает не только как материал для изготовления гроба (ср также созвучие «дубы — гробы», на которое указывает при анализе этого текста О . В . Белова), но и как объект, который хоронят

По словам информантки, приснившиеся дубы падают не в каждый двор, сновидица перечисляла, в какие дворы «упало», а в какие «не упало»: «там упало, там не упало, там упало» Возможно, предсказание сна относилось не только к сновидице (у которой погиб муж), оно касалось и ее соседей, возле дома которых упали (или не упали) летящие по небу деревья Основываясь на анализе сходных текстов, можно предположить, что семьи, у дома которых во сне упало дерево, получили похоронку, тогда как в те дома, возле которых ничего не упало, вернулись ушедшие на фронт мужчины . Вероятно, эта подробность опускается, поскольку сон рассказан правнучкой сновидицы, для которой неважны судьбы давно умерших соседей прабабки . Однако само то, что рассказ об этом сновидении передавался через три поколения, указывает на его высокую значимость Возможно, важность этого сюжета обусловлена тем, что сон имеет общественное значение, выступая как пророчество для всей деревни

Соотнесение трансформации знакомого пространства с будущим всего сообщества встречается в рассказах, связанных с предсказанием войны:

[Перед войной информантке снится, что она] вышла з хаты, да [где] гляну — вода-вода, кругом вода, скрызь вода-вода, тылько за мостом пэкэлочок видно (одна купочка зэмли, нэ було воды на тому пыкалочковы) (волынск . ) [Гура 2002: 74].

Затопление территории — стихийное бедствие — ассоциируется с социальной катастрофой — войной, приводящей к тем же последствиям (разрушения, гибель людей) Здесь вспоминается описанный И . А. Разумовой тип рассказов о сновидениях, в которых сюжет сна и последующее событие расходятся на уровне мотива (например, сновидцу снится, что его сына ударили ножом — в реальности его застрелили) [Разумова 2001: 92—93]. Мотив потопа, снящегося перед войной, встречается в другом тексте:

Снился сон мне такой, как будто бы. Ну, теперь те строения разрушены — гумно <...>я пришла туда, в это гумно <...> появляется как что-то страшное, огромное, черное, такое страшное <...> выскакиваю — и уже нету ничего: ни поля, ни деревни, только вода, большая, большая вода <...> и началась война (тверск . ) [Лурье, Черешня 2000: № 33].

Анализируя эти нарративы, мы видим, что территория отождествляется с живущими на ней людьми А ее состояние может предсказывать как личную судьбу ее владельца (если в рассказе упоминается чей-то домашний локус), так и общую участь всех ее жителей (если речь идет о трансформации целого населенного пункта) Последний тип сюжетов характерен для рассказов о предвидении значимых событий, затрагивающих судьбы многих людей (таких как война)

2. пространство как визуализация жизненного пути

В рамках этой модели интерпретируются сны, предвещающие перемены, связанные с перемещениями в пространстве (переездом, сменой места работы и т д ) В отличие от рассказов, отнесенных к первой модели, в рассматриваемых нарративах отсутствует (или не играет ключевой роли) связка «пространство — живущие в нем люди» . Как правило, в этих сюжетах указывается на общественную территорию, а не чей-либо домашний локус Пространство в этих текстах обычно имеет буквальное значение (символичны его искажения и происходящие в нем события) . Если в нарративах, построенных по первой модели, предсказание сна может относиться как к самому сновидцу и его семье, так и к другим людям (соседям, знакомым) или даже целому коллективу (население деревни), то в исследованном корпусе текстов, сводимых ко второй модели («пространство как визуализация жизненного пути»), прогноз

сновидения предназначается только для сновидца и его близких (но не для посторонних людей)

Сюжеты таких снов можно разделить на две группы:

1) некий символ, помещенный в проекцию реального пространства, указывает на связь судьбы сновидца с приснившимся локусом (который впоследствии становится значимым в жизни сновидца);

2) перемещения (сновидца, предметов, персонажей) в проекции знакомого пространства соотносятся с будущими пространственными переменами в жизни сновидца (его близких)

Рассказы первого типа сводятся к следующей структуре: во сне человек замечает яркий образ, появившийся в знакомой обстановке (при этом в реальности сновидца ничего с этим локусом не связывает), затем в жизни сновидца происходят события, вследствие которых увиденное во сне место оказывается значимым для него или его близких Рассмотрим примеры таких текстов

[Сын рассказчицы окончил университет и не мог найти работу . Мать беспокоилась за него . В новогоднюю ночь она загадала перед сном, получится ли сыну устроиться на работу:] Це було на Новий год. Я у своеI подруги сплю, Ольгi Олександровни. I так переживаю, де йому устроиться [на работу]. Лягла спати i думаю: «Господi, якби мет сон приснився, чи Валера устроиться, чи не». I сниться мет сон, що на небi отака звезда. Ярка-ярка, страшне ярка. А я ночью встаю, та й кажу до Ольгi Олександровни: «Представляете собi, отакий мет сон приснився!». А Валера тодi тыьки закнчив утверситет. I прийшов вн до мене на роботу (якось [как-то] так, шо прийшов на роботу). Коли приходить знакома женщина i каже: «А хто це такий?» Я кажу: «Та це мШ син». — А де вн робе [где он работает] ? — Да вш з армп прийшов, закончив утверситет, тде пока не робе. Она: «О-о, пшли зi мною», — пшла вона з ним. А ця жнка робила начальником. Iвона взяла його робити [на работу] как раз у то здате, над котрим мет звезда приснилась [2].

Звезда, увиденная над конкретным зданием, может пониматься как «путеводная», указывающая на локус, с которым будет связан жизненный путь сына рассказчицы Здесь интересно провести параллель с полесским гаданием: глядя на ночное небо, девушки загадывали, где чья звезда, и наблюдали, в какую сторону она «скатится» — считалось, что оттуда придут сваты [Плотникова 1999а: 293]. Сюжет о звезде, «указывающей» на определенное место, встречается и в рассказах о знамениях: Перед войной было явление вот какое. Звезда горела <...> Вот где будет в скорости война, тут будет гореть звезда. Эта звезда

указывает место, где будут воевать (волгоградск . ) [АКФ МГУ 2000: кассета № 2А]. В данном случае рассказ о сновидении напоминает (по образности и прагматике) нарративы о святочных гаданиях, включающие вызывание вещих сновидений . Сон был загадан информанткой в новогоднюю ночь . Его толкование обусловлено сформулированным перед сном вопросом («Легла спать и думаю: Господи, пусть мне приснится сон, устроится Валера на работу или нет»), в свете которого осмысляются увиденные образы

В другом сюжете девушке снится цветущая вишня во дворе у соседа . Впоследствии она выходит за него замуж и переезжает жить в его дом:

Сниться мет <...> шо (там того дерева ще i приблизно не було,

я на тому дворi не жила) я iду отак по вулищ, i '¿хнш двiр [двор соседа] видно:хата, чудова вишня цвте. Шо ви думаете?Явий-шла туди замiж, посадила там черешню, i вона цвыа [6].

Как и в предыдущем рассказе, предсказание сна благоприятно: оно связано с реализацией человека в новом статусе, сопряженной с определенными пространственными перемещениями (в первом сюжете юноша устраивается на работу, обретает рабочее место; во втором девушка становится женой и переезжает в другой дом) . В обоих рассказах основной образ (яркая звезда, цветущее дерево) получает положительную оценку и выделяет локус, с которым связана судьба человека Любопытно, что и деревья, и звезды способны выступать как двойники людей [Толстая 1998: 72—77; Криничная 2010: 79], в связи с чем можно предположить, что эти образы символизируют обретение человеком своего места в жизни (в прямом и переносном смысле)

Как и приведенный выше, второй нарратив близок к рассказам о святочных гаданиях . Толкование цветущей вишни как предвестника любви и замужества имеет параллели в украинском рождественском гадании, записанном в Полтавской области . Девушки сажали (или ставили в воду) вишневую ветку, загадывая на определенного парня (или несколько веток — на нескольких молодых людей) Если ветка вишни расцветала, это предсказывало брак с тем человеком, на которого девушка гадала [Копержинський 1929: 45—46]. Однако в этом рассказе важна не только символика цветущей вишни, не менее значимо появление этого образа в конкретном дворе, указывающее на дом будущего мужа сновидицы Любопытно отметить, что в основе многих способов гаданий на жениха лежит попытка узнать место (направление), где живет суженый (следя за плывущим по воде венком, подбрасывая в воздух предметы и наблюдая, в каком положении они упадут, прислушиваясь к звукам, доносящимся с той или иной стороны, и т д )

Здесь имеет смысл сделать небольшую оговорку Во втором рассказе указывается на домашний локус конкретного человека, что в целом нехарактерно для текстов, относимых к рассматриваемой модели («пространство как визуализация жизненного пути») Причем появление во дворе соседа нового дерева можно соотнести не только с будущим самой сновидицы, которая выходит замуж и переезжает в «отмеченный» дом, но и с судьбой живущей в этом доме семьи Этот нарратив близок к рассмотренному выше рассказу, в котором говорится о противоположной трансформации: отсутствии во сне дерева, которое существует в реальности . Если в первом случае «исчезновение» дуба (символизирующего мужчину, отца, хозяина) соотносится со смертью знакомого рассказчицы (уменьшением семьи), то появление цветущей вишни (символизирующей молодую девушку, невесту) можно трактовать как знак увеличения семьи соседа — включения в нее молодой жены Другими словами, этот рассказ сводим к обеим рассматриваемым в статье моделям, а образ вишни можно понимать одновременно и как (1) символ, маркирующий важный локус для сновидицы, и как (2) трансформацию домашнего локуса соседа, предвещающую перемены в жизни его семьи Многозначность образов сна дополняется и возможностью истолковать их буквально: рассказчица видит цветущую вишню в том месте, где затем в реальности выросло и зацвело дерево . Однако поскольку для сновидицы в первую очередь важно то, что сон предвещает ее свадьбу и переезд (а не последующую посадку дерева или перемены в жизни соседа, на территории которого появилась вишня), этот нарратив ближе к модели «пространство как визуализация жизненного пути» . В целом надо отметить размытость границы между двумя описываемыми моделями . Наряду с текстами, в которых они представлены в чистом виде, есть много «переходных» сюжетов, когда (как в последнем рассказе) роль пространственного кода можно объяснять по-разному

В других рассказах важен не образ (метаморфоза), появляющийся в онирической проекции реального места, а действия внутри этого пространства Причем если в текстах, отнесенных к первой модели, интерпретируемые действия направлены на преобразование окружающей среды (например, кошение жита, выкапывание ямы, уборка в доме, срубание дерева), то в рассматриваемых сюжетах толкованию подвергается движение сновидца (персонажей сна) и/или перемещение объектов в определенном направлении внутри знакомого пространства:

[Информантка — пенсионер, имеет высшее образование, работала товароведом На момент записи интервью занималась частным бизнесом — торговлей в рыночном лотке Сначала ее лоток располагался в одном месте, но впоследствии ей при-

шлось переместиться в другую часть рынка С точки зрения рассказчицы, эти перемены предсказывал следующий сон:] Оце ми торгували на однш сторот [рынка]. Iмет сниться сон, шо приходе якийсь [какой-то] мужчина i забирае уа мог вещ1, i переносе [и переносит их] на другу сторону [рынка]. Коли, десь [когда, где-то] через мiсяця три, нас вiдтiля [оттуда] забирають i точно на ту сторону переносять, шо мет приснилась [2].

Этот рассказ интересно сравнить с текстом, который уже рассматривался мною в другой статье (в связи с изучением иного аспекта толкования) [Лазарева 2017а: 54—56]. Женщина видит во сне знакомый ландшафт: она оказывается посередине реки Хорол (разделяющей в реальности два села — Зубовку и Малые Сорочинцы) и доплывает до берега, на котором располагается село Зубовка Этот сон связывается ею с переменой места работы: сновидица устраивается учителем в школе, находящейся в Зубовке, т . е . в той стороне, к которой она поплыла во сне (до этого рассказчица работала на противоположном берегу реки, в селе Малые Сорочинцы) [7]. В обоих сюжетах толкование сновидения почти буквально: движение в определенном направлении во сне соотносится с таким же пространственным перемещением наяву

Любопытный пример сюжета, когда интерпретируется как движение сновидца в проекции реального пространства, так и метаморфоза ландшафта, был записан в Ростовской области:

Были люди — лечили. Это я сама — у меня живот болел в молодости, часто болел живот, может, подымала тяжело. И я ходила, тут недалеко жила пожилая женщина, прям подпирало, болел живот. А я пошла к ней — она читаеть «Отче наш», лечить меня, лечить живот <...> И от — пошкарябаеть, прямо пошкарябаеть, живот болить, больно прислониться, от ее, что она от так его, как оттягываеть, болить, а вообще не перестаеть у меня живот, болить. Да, и приснился мне сон, вот это суеверие или чего, и приснился мне сон. Иду, и точно мне надо завтра утром к ней идтить же лечить живот, а я иду по дороге, а с горы — вода, так широко разлилася, так идеть, я не могу к ней перейтить. Вот так от. И я проснулась и не пошла больше к ней. Вода, такая вода шла, я не могла перейтить к этой бабке. А потом — живот же бо-лить — а мне говорять: «А там вон бабушка — хорошо лечить животы». Вот я к той бабушке пошла, а та бабушка, значить, а он уже у меня понашкорябанный был, больный такой, она его просто вот так вот, так вот — от прислоняеть, и молитвочки, такие хорошие молитвочки она читала, я ж молодая была, но мне как-то... И она один раз прочитала, а тут у меня болить, она, а мне аж приятно как-то. А я говорю: «Бабушка, приходить еще?» Она говорить: «Как хотишь, детка, но я тебе полечила». Раз и все.

От есть такие люди, конечно, есть (ростовск . ) [АКФ МГУ 1998, 3: № 25] (см . также: [Живица 2004: 37]) .

Накануне запланированного визита к знахарке рассказчице снится, что она направляется к дому целительницы, но разлившаяся вода преграждает ей путь, препятствуя перемещению к месту назначения На следующее утро информантка не пошла к этой женщине и впредь перестала ее посещать В данном случае сон воспринимается рассказчицей не столько как прогноз будущих событий, сколько как предупреждение, вызывающее ответную реакцию (аналог приметы, предвещающей путнику неудачу: вот это суеверие или чего) . О «правдивости» (сбывшемся статусе) сновидения свидетельствует дальнейшее развитие событий: рассказчица пошла к другой целительнице, которая ей помогла

Сравнивая особенности трансформаций, толкуемых с точки зрения двух моделей, можно сказать, что для текстов, отнесенных к первой из них, характерны все три описанных Е В Саф-роновым типа метаморфоз: амплификация, редукция и их сочетание При этом в текстах, в которых пространство выступает как визуализация жизненного пути сновидца, обычно (если говорится об искажениях знакомой обстановки) указывается на амплификацию пространства — добавление к нему новых элементов (звезд, деревьев, рек), имеющих символическое значение для сновидца Вероятно, это связано с тем, что отсутствие определенных элементов в хорошо знакомом месте (домашнем ло-кусе) чаще замечается сновидцем и становится сюжетообра-зующим мотивом рассказа (ср ответ информантки на вопрос, почему она запомнила сон о пропавшем со стены коврике и был ли этот сон ярким: А он не яркий, скажи, пожалуйста? Если ты годами сидишь и смотришь на два эти коврика на стене. Потом после смерти мужа снится мне, что одного коврика нет) Кроме того, подобный сюжет идеально вписывается в существующую интерпретационную модель «исчезновение объекта в домашнем локусе — смерть члена семьи» Тогда как отсутствие элементов общественного пространства (деревьев, рек) на их привычных местах не ложится в основу рассказов о вещих сновидениях в рассмотренном корпусе текстов . В нарративах, отнесенных ко второй модели, внимание и интерес сновидца привлекает появление нового, заметного образа — «страшно яркой звезды», «чудесной цветущей вишни» В некоторых случаях метаморфоза «высвечивается» за счет того, что определяет развитие сюжета сна: появившаяся вода преграждает сновидице путь, и она не может пройти к месту назначения

Особым локусом при толковании сновидений, где происходит перемещение в проекции реального мира, является кладбище:

Вижу я во сне <...> проходит моя мать мимо <...> я и говорю: «Мама, куда ты <...> идешь?» Она говорит: «В Потураево». А в Потураеве это, кладбище <...> Ну, нядели две не прошло, и мать моя умерла (тверск. ) [Лурье, Черешня 2000: № 53].

Ср :

Сныцця мини сон, як вроди я выйшла на двир, дывлюсь так у вэрх, а по нэбу Матэр Божа лэтыть з сэвэра <...> долэтила до нашей хаты, над хатой повэрнула и полэтила дали туды, дэ кладовыще <...> И мужа отнэслы тоже туда — нэ думалы и нэ гадалы, умэр (краснодарск. ) [Запорожец 2017: 37].

Толкование движения к кладбищу в приведенных текстах можно назвать скорее иносказательным («переезд на кладбище» — метафора смерти), нежели буквальным (тело умершего человека перемещается на кладбище), как в прошлых случаях, когда речь шла о переезде или смене места работы Другими словами, в отличие от рассмотренных ранее рассказов, отнесенных к модели «пространство как визуализация жизненного пути», в данном случае пространство семиотизируется, соотносясь с конечным этапом жизненного цикла (кладбище как символ смерти)

В первом рассказе мотив отбытия на «тот свет» актуализируется за счет упоминания уходящей матерью названия населенного пункта, возле которого находится кладбище Во втором сочетаются обе рассмотренные выше модели толкования снов: Богородица долетает до хаты сновидицы (пространство как символ населяющих его людей), затем поворачивает и движется в сторону кладбища (пространство как визуализация жизненного пути) Вероятно, в рассматриваемом сюжете Богородица выступает как иномирный персонаж, «забирающий» мужа сновидицы на «тот свет»1 (см . представления о кладбище как о месте пребывания душ умерших: [Плотникова 1999б: 503— 507]) . Стоит добавить, что толкование облика Божьей Матери как предвестника смерти (беды) встречается и в других текстах:

У меня брат на Севере был. Вот он и говорит, встает утром <...> говорит: «Полотно, а на полотне этом как Божья Мать, говорит, и поплыла, поплыла, поплыла». Это, говорит, нехорошо, это, говорит, в нашей родне, может быть, ктой-то помер. И правда, прошел день, на другой день нам телеграмма: «При-

1 Эту функцию могут выполнять не только покойники (наиболее распространенный сюжет), но и святые [Сафронов 2016: 120]. Причем не во всех случаях иномирный персонаж взаимодействует с человеком (приглашает его к себе, уходит вместе с ним). Иногда достаточно его появления на чьей-либо территории. Ср. сюжеты снов о покойниках, направляющихся к дому конкретного человека, что рассматривается как предсказание его смерти: [Никитина 2002: 221; Сафронов 2016: 288-291, 304].

езжайте хоронить». Умер брат мой (орловск. ) [АКФ МГУ 1999, 2: № 237]1 .

На примере второго нарратива мы видим, что элементы структурирования пространства в реальном мире (ориентация по сторонам света — Матэр Божа лэтыть з сэвэра, относительно других локусов — полэтила дали туды, дэ кладовыще) переносятся на его онирическую проекцию Вероятно, подобная символизация направления более характерна для жителей небольших населенных пунктов (деревень, сел), где умерших обычно отвозят на какое-то одно известное всем кладбище . Маркированность кладбища («стороны», где оно находится) коррелирует с культурными представлениями об опасности контакта с этим локусом, о чем свидетельствуют многочисленные правила и запреты, связанные с его посещением: например, нельзя на кладбище оборачиваться — несчастье будет, так говорят (кировск. ) [АКФ МГУ 2002, 5: № 31]2 .

Заключение

Рассмотренные примеры показывают, что соотнесение увиденного во сне пространства с существующим в реальности локу-сом в ряде случаев играет ключевую роль при толковании сновидения Образ знакомого места интерпретируется в соответствии с двумя описанными в работе моделями:

1) пространство как символ населяющих его людей (сновидца, его соседей или живущего на определенной территории сообщества);

2) пространство как визуализация жизненного пути (сновидца и его близких)

Интерпретация сна в рассмотренной группе рассказов основана на соотнесении приснившегося локуса со структурой реального пространства Важны такие критерии, как принадлежность увиденной во сне территории определенным людям (или общая оппозиция «свое — чужое пространство»), ориентация движения сновидца (персонажей сна) относительно значимых объектов (кладбища, соседних сел)

При толковании сна часто происходит сопоставление внешнего вида (предметного наполнения) реального локуса и его проекции Важно учитывать, что увиденный во сне «реальный мир» никогда не бывает точной копией действительности, напоминая

1 Ср. также рассказы о сновидениях, где Богородица ассоциируется с жизненными трудностями, «терпением» (польск.): [М1еЬ7едс™$ка 1996: 74-76, 120-121].

2 См. другие примеры: [Плотникова 1999б: 504].

некое «зазеркалье», где реальность всегда искажена. Это хорошо выражают слова одной из информанток В . Е . Добровольской:

Вот ты-то тут живешь, а во сне и свет тот же, и ты тот же — а все не так. Тот же да не тот. Все как у нас, да не наше-то <...>Всех знашь, а они — то не они (ярославск . ) [Добровольская 2002: 56].

Иначе говоря, мы имеем дело с таким осмыслением опыта (конструированием нарратива), при котором сходство увиденного во сне ландшафта с реальным понимается как их тождественность, а определенные — не любые — отличия между ними воспринимаются как знаки и становятся предметом осмысления . Таким образом, мы можем говорить о некоем устойчивом наборе мотивов, связанных с трансформациями реального локуса1 .

В большинстве случаев информанты выделяют те метаморфозы знакомого пространства, которые связаны со стереотипическими образами, повторяющимися во многих текстах и включенными в перечень толкований «устного сонника» . Например, появление мух как предвестник покойника, яма или холм как могила, срубленное дерево как метафора прерванной жизни Перечисленные символы могут иметь одинаковое значение независимо от того, в каком пространстве они возникают во сне, однако их появление в проекции чьего-либо домашнего локуса указывает на адресата содержащегося в сюжете сновидения «сообщения» (т е , как уже говорилось, упоминание конкретного места является частью модели толкования сна)

Интерпретация реального ландшафта в исследуемой группе нарративов часто была связана с особенностями наполняющих его природных объектов, таких как (1) почва и ее рельеф (возникновение ям, холмов, видение «голой земли»); (2) растительность и деревья (появление, исчезновение, метаморфозы деревьев, увядшее или цветущее состояние природы); (3) реки и водные источники (затопление территории); (4) животный мир (появление животных); (5) небесные светила (яркая звезда, закат солнца) . Метаморфозы ландшафта описывались как результат чьих-то действий (дерево срубили, яму выкопали, животное оставило следы), природных циклов (упоминание времени суток / года), атмосферных явлений (паводок, ураган и т .д . ) . Толкование состояния окружающей среды обычно основано на его оценке: например, увядание растительности противопоставлено цветению, закат и сумрак — рассвету

Подобно тому, как можно выделить повторяющиеся мотивы, связанные с метаморфозами (атрибутами, действиями) увиденного во сне конкретного человека. См. указатель Е.Ю. Живицы: [Живица 2004: 57-59].

Внимание толкователя, как правило, привлекают заметные отличия приснившегося пространства от реального Например, видение знакомого ландшафта (который в действительности покрыт зеленью) голым интерпретируется с помощью формулы «земля — к смерти» (т к вместо травы сновидец созерцает голую почву) . При этом отсутствие растительности замечают и истолковывают, поскольку реальный локус отличается от увиденного во сне Эту мысль подкрепляет тот факт, что рассказы, в которых сновидец подвергал бы толкованию видение голой земли там, где и в действительности ничего не растет, зафиксированы не были Отсутствие дерева в проекции знакомого локуса понимается как синоним его уничтожения, осмысляясь в соответствии с толкованием «срубленное дерево — к смерти» При этом важно, что в реальности там растет дерево Следы кабана интерпретируются так же, как и сам кабан — «к встрече с кавалером» Однако значимо, что в действительности дикие животные не забегают на огород сновидицы, и ее удивляет обнаружение кабаньих следов

Во многих нарративах, в которых трансформация пространства выделяется в качестве основного мотива, важна актуализация этих изменений в самом сюжете сна Например, метаморфозы знакомого пространства вызывают определенную реакцию сновидца, с ними связаны реплики и диалоги: [Г]оворю: «Ой! А чьи же это копытца? Кто же это забежал к нам во двор?» А мне говорят, что это боров, дикий кабан. Либо же трансформация реальности определяет развитие сюжета сна: Иду по дороге, а с горы — вода, так широко разлилася, так идеть, я не могу к ней перейтить.

Интерпретацию рассматриваемых сюжетов, как правило, можно свести к формулам «устного сонника» («земля — к покойнику», «срубленное дерево — к смерти», «кабан — к кавалеру»), что сами информанты обычно и делают Однако во многих случаях именно заметная метаморфоза хорошо знакомого ло-куса играет ключевую роль при толковании сна, поскольку ее описание (1) становится сюжетообразующим мотивом расска-за1; (2) сигнализирует о необходимости истолковать сон (определенную деталь его сюжета, связанную с трансформацией); (3) актуализирует то или иное значение «сонника» (срубленное дерево — предвестник смерти), культурную коннотацию (растущий возле дома дуб — двойник хозяина), интерпретационную модель (потерянный / уничтоженный объект — умерший человек) Другими словами, запускает процесс толкования сна и определяет его логику. Подобные наблюдения опровергают

См.: [Сафронов 2016: 84-85].

представление о том, что интерпретация сновидения исчерпывается неким набором известных носителям традиции правил: во многом она обусловлена соотношением увиденного во сне с той уникальной средой, которая окружает конкретного сновидца

Стоит сказать, что сны, в которых человек созерцает знакомые места, снятся людям регулярно, о чем свидетельствуют ответы информантов:

Быьшють оце сни [большинство снов], ят сняться, хоча я ба-гато подорожувала [хотя я много путешествовала], я же вчитель географИ, но мет цього не снилося. Мем сниться та територ'ы, де я живу, де я народилася, де я живу. Оце огород мт може сниться, батьк1вська хата, де я родилася. Часто сниться батьшвська хата. Ото туди, де ми ходили купатися, корови пасли. Оце так сниться. I сниться ще часто: в мене... вiдсiля [отсюда] п'ять кiлометрiв — хутiр Шдруда, мама вiдтiля [оттуда] родом, там бабушка живе. То часто сниться оце гхня хата: сниться бабушка там. Я розмовляю [разговариваю], дiдуся бачу [дедушку вижу]. IвХомутщмамини ттки [тетки] жили. Iото вони часто тоже сняться, сниться та гхня хата, як ми малину там рвали, бабушка то мет приносила — ямсь [какие-то] воспомшанш [7].

Из этого можно сделать вывод, что толкование сновидения во многих случаях представляет собой не столько попытку усмотреть и разгадать какие-то отвлеченные символы (как, например, гадание на воске или кофейной гуще), сколько осмысление искаженного образа реальности сквозь призму известных снотолкований и интерпретационных моделей

Список сокращений

АКФ МГУ — Архив кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ им . М . В . Ломоносова

Список информантов

1 — Пронька Екатерина Александровна, 1953 г . р . (урож . г . Миргород),

Полтавская обл . , г . Миргород, 2012 г .

2 — Гончар Ольга Петровна, 1939 г. р . (урож. г . Ивано-Франковск),

Полтавская обл . , г . Миргород, 2012 г .

3 — Ксенз Нина Ильинична, 1948 г.р . (урож. г. Миргород), Полтавская

обл . , г. Миргород, 2013, 2015, 2016 гг.

4 — Надежда, 1952 г. р . (урож. Николаевской обл . ), Полтавская обл . ,

г . Миргород, 2013 г .

5 — Иващенко Алла Анатольевна, 1963 г . р . (урож. с . Широкая Долина

Велико-Багачанского р-на Полтавской обл. ), Полтавская обл . , г . Миргород, 2015 г .

6 — Едчик Валентина Станиславовна, 1960 г . р . , Полтавская обл . ,

г . Миргород, 2015 г .

7 — Купка Светлана Ивановна, 1959 г .р . (урож. с . Зубовка), Полтав-

ская обл. , Миргородский р-н, с . Зубовка, 2015 г .

Архивные материалы

АКФ МГУ. Фольклорная экспедиция 21:0765—0834, 1998 г . Ростовская обл . , Тацинский р-н, станица Ермаковская . Соб . — Живица Е . Ю. , Борисова Е . В . Руководитель экспедиции — Диа-нова Т . Б . Т. 3 . № 25 . Рассказ о лекарях. Зап . от Кузнецовой Клавдии Григорьевны, 1926 г .р .

АКФ МГУ. Фольклорная экспедиция 20:3607-3684, 1999 г . Орловская обл . , Хотынецкий р-н, с . Ильинское, с . Льгов, д . Дергово . Соб — Дементьева В А , Хворикова Е И Руководитель экспедиции — Алпатов С . В . Т. 2 . № 237 . Быличка о сбывшемся сне . Зап . от Ганичевой Зинаиды Михайловны, 1914 г. р.

АКФ МГУ. Фольклорная экспедиция 21:1316-1353, 2000 г. Волгоградская обл . , Серафимовичский р-н, хутор Бобровский . Кассета № 2А. Знамение . Зап . от Ялфимовой Марьи Ивановны, 1915 г . р .

АКФ МГУ. Фольклорная экспедиция 20:8377-8441, 2002 г. Кировская обл Афанасьевский р-н, д Ромаши Соб — Сорокина А А Руководитель экспедиции — Иванова А А Т 5 № 31 Малый жанр, поверье . Зап . от Ромашовых Клавдии Александровны, 1948 г р , Валентины Кузьмовны, ок 50 лет, Зои Андреевны, 1957 г. р .

Библиография

Агапкина Т.А. «Первое» дерево славянского дендрария: доминантные признаки в структуре символа // Узенёва Е . С . (ред . ) . Славянский мир в третьем тысячелетии . М . : Ин-т славяноведения РАН, 2015 . Вып . 10: Ратный подвиг и мирный труд в истории и культуре славянских народов. С . 99-106 .

Агапкина Т.А. Грамматический род и культурная семантика: о «мужских» и «женских» деревьях в славянской традиции // Славяноведение . 2017 . № 6 . C . 36-44.

Белова О.В. «У них там действительно продолжается жизнь...»: Рассказы о снах из Кричевского района Могилевской области // Живая старина. 2017 . № 1. С . 39-42.

Гура А.В. Снотолковательная традиция полесского села Речица // Христофорова О Б (сост ) Сны и видения в народной культуре М : Изд-во РГГУ, 2002 С 70-94

Гура A.B. Сонник // Славяноведение . 2007 . № 6 . С . 108-114 .

Добровольская В.Е. Суеверия, связанные с толкованием сновидений в Ярославской области (по материалам экспедиции второй половины 1990-х годов в Пошехонский и Переславль-Залесский районы) // Христофорова О Б (сост ) Сны и видения в народной культуре М : Изд-во РГГУ, 2002 С 55-69

Живица Е.Ю. Устная народная снотолковательная традиция (на материале рассказов о снах): Дис . ... канд . филол . наук / МГУ им . М . В . Ломоносова. М . , 2004. 147 с .

Запорожец В.В. Рассказы о снах (станица Динская Краснодарского края) // Живая старина. 2017 . № 1. С . 37-38 .

Копержинський К Календар народньо! обрядовости новорiчного циклу // Первкне громадянство та його пережитки на Укра!ш . 1929 . Вип . 3 . С . 14-98 .

Красиков М. Логiка сновидiнь: Матерiали до укра'шського сонника // Дмитренко М . (уклад . ) . Народний сонник. Ки!в: Вид-во Ми-кола Дмитренко, 2005. С . 207-229 .

Криничная Н.А. Дерево-человек: к проблеме синкретизма и дифференциации фитоантропоморфного образа (по материалам нарративного фольклора Карелии) // Труды КарНЦ РАН . 2010 . № 4 . С . 77-85 .

Лазарева А.А. Выпавший зуб, упавший потолок и другие онирические сюжеты в рамках традиционных моделей толкования сновидений // Этнографическое обозрение . 2016 . № 1. С . 89-103.

Лазарева А.А. Невизуальное в сновидениях: толкование ощущений и чувств // Вестник РГГУ Серия: История . Филология . Культурология. Востоковедение . 2017а. № 12 . С . 50-59 .

Лазарева А.А. Символика дерева в сновидениях // Традиционная культура. 2017б . № 4 . С . 145-158.

Лурье М.Л. Вещие сны и их толкование (на материале современной русской крестьянской традиции) // Христофорова О . Б . (сост . ) . Сны и видения в народной культуре М : Изд-во РГГУ, 2002 С 26-43

Лурье М.Л., Черешня А.В. Крестьянские рассказы о сбывающихся снах // Лурье М .Л . (ред . -сост . ) . Традиция в фольклоре и литературе: Ст , публ , метод разработки преподавателей и учеников Акад гимназии СПбГУ СПб : Акад гимназия СПбГУ, 2000 С . 275-310 .

Неклюдов С.Ю., Христофорова О.Б. Предисловие // Христофоро-ва О Б (сост ) Сны и видения в народной культуре М : Изд-во РГГУ, 2002 С 5-8

Никитина С.Е. Сны и обмирания у духоборцев // Христофоро-ва О Б (сост ) Сны и видения в народной культуре М : Изд-во РГГУ, 2002 С 220-226

Плотникова А.А. Звезды // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т / Под общей ред Н И Толстого М : Междунар . отнош . , 1999а. Т. 2 . С . 290-294.

Плотникова А.А. Кладбище // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под общ ред Н И Толстого М : Междунар отнош . , 1999б. Т. 2 . С . 503-507 .

Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи: Быт . Фольклор . История. М . : Индрик, 2001. 376 с .

Садова Т.С. Народная примета как текст и проблемы лингвистики фольклорного текста: Дис . ... д-ра филол . наук / СПбГУ. СПб . , 2004 373 с

Сафронов Е.В. Сновидения в традиционной культуре . М . : Лабиринт, 2016. 544 с .

Толстая С.М. Символические заместители человека в народной магии // Кен В .Д . (ред . -сост. ) . Судьбы традиционной культуры: Сб . ст . и мат-лов памяти Ларисы Ивлевой . СПб . : Дмитрий Буланин, 1998 . С . 72-77 .

Толстой Н.И. Толкование снов: беглый взгляд с филологической и этнографической точек зрения // Наука в России . 1994. № 3 . С . 33-37 .

Христофорова О.Б. (сост . ) . Сны и видения в народной культуре . М . : Изд-во РГГУ, 2002. 382 с .

Niebzegowska S. Polski sennik ludowy . Lublin: Wydawnictwo Uniwersytetu Marii Curie- Sklodowskiej, 1996 . 297 s.

The Space of Prophetic Dreams: Semiotization of the Reality Image

Anna Lazareva

Independent researcher Moscow, Russia anna-kadabra@mail . ru

The article analyses those narratives about prophetic dreams where the interpretation depends on the correlation between the space in a dream and the real place . The most frequent motifs of such dreams are metamorphoses of a familiar landscape into which symbolic images are placed and where actions and movements happen The author investigates regular mechanisms underlying the interpretation of real places seen in a dream that are (almost) not reflected in the texts of "folk hermeneutics": "oral dream books", commentaries of informants accompanying the story about a prophetic dream, and other explanatory narratives . Based on field work conducted in Poltava Oblast (2012—2017) the article describes two basic models of interpretation: 1) place as a symbol of its inhabitants; 2) place as a visualization of the dreamer's life trajectory . In accordance with the first model, the meaning of metamorphosis of a landscape or a plot that unfolds there (most often in the dreamer's or somebody else's garden) predicts the future of the owners (inhabitants) of that territory. The second model deal with narratives which predict relocations of the dreamer or their relatives The author concludes that the structure of real space (its belonging to certain people or its location among other objects) determines the interpretation of its image in a dream

Keywords: dreaming, dream content, symbolism of dreams, dream interpretation, oneiromancy, prophetic dream, oral dream book, dream space, space code, space semiotization.

References

Agapkina T . A. , '"Pervoe" derevo slavyanskogo dendrariya: dominantnye priznaki v strukture simvola' ["The First" Tree of the Slavic Arboretum: The Dominant Signs in the Structure of the Symbol], Uzene-va E . S . , Slavyanskiy mir v tretem tysyacheletii [Slavic World in the Third Millennium]. Moscow: Institute of Slavic Studies Press, 2015, vol . 10: Ratnyy podvig i mirnyy trud v istorii i kulture slavyanskikh narodov [Military Feat and Peaceful Work in the History and Culture of the Slavic Peoples], pp . 99—106 . (In Russian) .

Agapkina T. A. , 'Grammaticheskiy rod i kulturnaya semantika: o "muzh-skikh" i "zhenskikh" derevyakh v slavyanskoy traditsii' [Grammatical Gender and Cultural Semantics: On "Male" and "Female" Trees in the Slavic Tradition], Slavyanovedenie, 2017, no . 6, pp . 36—44. (In Russian)

Belova O . V. , '"U nikh tam deystvitelno prodolzhaetsya zhizn...": Rasskazy o snakh iz Krichevskogo rayona Mogilevskoy oblasti' ["Their Life Really Continues There." Narratives about Dreams from Krichev District of Mogilev Oblast], Zhivayastarina, 2017, no . 1, pp. 39—42. (In Russian)

Dobrovolskaya V. E . , 'Sueveriya, svyazannye s tolkovaniem snovideniy v Yaroslavskoy oblasti (po materialam ekspeditsii vtoroy poloviny 1990-kh godov v Poshekhonskiy i Pereslavl-Zalesskiy rayony)' [Superstitions Related to the Interpretation of Dreams in the Yaroslavl Oblast (Based on Materials from the Expedition of the Second Half of the 1990s to Poshekhonsky and Pereslavl-Zalessky Districts)], Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, pp . 55—69 . (In Russian)

Gura A. V. , 'Snotolkovatelnaya traditsiya polesskogo sela Rechitsa' [The Tradition of Dream Interpretation in the Village Rechitsa of Polesie Region], Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, pp . 70—93 . (In Russian)

Gura A. V. , 'Sonnik' [The Dream Book], Slavyanovedenie, 2007, no . 6, pp . 108-114 . (In Russian) .

Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, 382 pp (In Russian)

Koperzhinskiy K. , 'Kalendar narodnoyoyi obryadovosti novorichnogo tsiklu' [Calendar of Folk Ceremonies of the New Year Cycle], Pervisne gromadyanstvo ta yogo perezhitki na Ukraini [Initial Citizenship and Its Remnants in Ukraine], 1929, no . 3, pp . 14-98 . (In Ukrainian) .

AHTPOnO^OrMHECKMM OOPYM 2018 № 39

116

Krasikov M . , 'Logika snovidin: Materiali do ukrayinskogo sonnika' [The Logic of Dreams . Materials for Ukrainian Oral Dream Book], Dmit-renko M . (comp. ), Narodniy sonnik [Oral Dream Book]. Kiev: Mykola Dmitrenko Press, 2005, pp . 207-229 . (In Ukrainian) .

Krinichnaya N . A., 'Derevo-chelovek: k probleme sinkretizma i differentsiatsii fitoantropomorfnogo obraza (po materialam narrativnogo folklora Karelii)' [Tree-Human: On Syncretism and Differentiation of a Phyto-Anthropomorphic Image], Trudy Karelskogo nauchnogo tsentra RAN [Transactions of the Karelian Research Center of the Russian Academy of Sciences], 2010, no . 4, pp. 77-85 . (In Russian) .

Lazareva A. A. , 'Vypavshiy zub, upavshiy potolok i drugie oniricheskie syuzhety v ramkakh traditsionnykh modeley tolkovaniya snovideniy' [The Lost Tooth, the Tumbling Ceiling, and Other Oneiric Plots in the Light of Traditional Patterns of Dream Interpretation], Etno-graficeskoe obozrenie, 2016, no . 1, pp . 89-103. (In Russian) .

Lazareva A A , 'Nevizualnoe v snovideniyakh: tolkovanie oshchushcheniy i chuvstv' [Non-Visual in Dreams: Interpreting Sensations and Feelings], Bulletin of the Russian State University for the Humanities, series: History, Philology, Culturology, Orientalism, 2017, no . 12, pp 50-59 (In Russian)

Lazareva A. A. , 'Simvolika dereva v snovideniyakh' [Symbolism of Tree in Dreams], Traditsionnaya kultura, 2017, no . 4, pp . 145-158 . (In Russian)

Lurie M L , 'Veshchie sny i ikh tolkovanie (na materiale sovremennoy russkoy krestyanskoy traditsii)' [Prophetic Dreams and Their Interpretation (On the Material of the Modern Russian Peasant Tradition)], Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, pp 26-43 (In Russian)

Lurie M . L. , Chereshnya A. V. , 'Krestyanskie rasskazy o sbyvayushchikhsya snakh' [Peasant Narratives about Fulfilling Dreams], Lurie L . (ed. and comp . ), Traditsiya v folklore i literature [Tradition in Folklore and Literature]: Papers, publications, methodology layouts by teachers and students of the Academic gymnasium at St Petersburg State University]. St Petersburg: Academic gymnasium at St Petersburg State University Press, 2000, pp . 275-310. (In Russian)

Neklyudov S . Yu. , Khristoforova O . B . , 'Predislovie' [Foreword], Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, pp 5-8 (In Russian)

Niebzegowska S . , Polski sennik ludowy [Polish Oral Dream Book]. Lublin: Wydawnictwo Uniwersytetu Marii Curie-Sklodowskiej, 1996, 297 ss.

Nikitina S . E . , 'Sny i obmiraniya u dukhobortsev' [Dreams and Near-Death Experience among the Doukhobors], Khristoforova O . B . (comp . ), Sny i videniya v narodnoy kulture [Dreams and Visions in Traditional Culture]. Moscow: Russian State University for the Humanities Press, 2002, pp 220-226 (In Russian)

Plotnikova A.A. , 'Kladbishche' [Cemetery], Tolstoy N . I . (ed. ), Slavyanskie drevnosti [Slavic Antiquities]: Ethnolinguistic dictionary: In 5 vols . Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1999, vol. 2, pp. 503—507. (In Russian) .

Plotnikova A.A. , 'Zvezdy' [Stars], Tolstoy N . I . (ed. ), Slavyanskie drevnosti [slavic Antiquities]: Ethnolinguistic dictionary: In 5 vols Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1999, vol . 2, pp . 290—294 . (In Russian)

Razumova I .A. , Potaennoe znanie sovremennoy russkoy semyi: Byt. Folklor. Istoriya [Secret Knowledge of a Modern Russian Family: Everyday Life . Folklore . History]. Moscow: Indrik, 2001, 376 pp . (In Russian) .

Sadova T S , Narodnaya primeta kak tekst i problemy lingvistiki folklornogo teksta [Folk Omen as a Text and Problems of Linguistics of Folklore Text]: Doctor of Science Dissertation in Philology. St Petersburg, 2004, 373 pp (In Russian)

Safronov E . V. , Snovideniya v traditsionnoy kulture [Dreams in Folk Culture] . Moscow: Labirint, 2016, 544 pp . (In Russian) .

Tolstaya S . M . , 'Simvolicheskie zamestiteli cheloveka v narodnoy magii' [Symbolic Substitutes of Humans in Folk Magic], Ken V. D . (ed. ), Sudby traditsionnoy kultury [The Fate of Traditional Culture]. St Petersburg: Dmitriy Bulanin, 1998, pp . 72—77 . (In Russian) .

Tolstoy N . I . , 'Tolkovanie snov: beglyy vzglyad s filologicheskoy i etno-graficheskoy tochek zreniya' [Interpretation of Dreams: A Glimpse from a Philological and Ethnographic Perspective], Nauka v Rossii, 1994, no . 3, pp . 33-37 . (In Russian) .

Zaporozhets V. V. , 'Rasskazy o snakh (stanitsa Dinskaya Krasnodarskogo kraya)' [Narratives about Dreams (the Village of Dinskaya, Krasnodar Krai)], Zhivaya starina, 2017, no . 1, pp . 37-38 . (In Russian) .

Zhivitsa E . Yu . , Ustnaya narodnaya snotolkovatelnaya traditsiya (na materiale rasskazov o snakh) [Oral Folk Tradition of Dream Interpretation (Based on Stories about Dreams)]: Candidate of Science Dissertation in Philology. Moscow, 2004, 147 pp . (In Russian)