CC BY
115
ОБЩЕСТВО
ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ РОССИЙСКИХ МОДЕРНИЗАЦИЙ ХУШ-Х1Х ВВ.
Побережников И.В.
Статья посвящена анализу пространственных особенностей российских модернизаций. Отмечается влияние на динамику и характер модернизации пограничного расположения страны между различными цивилизационными мирами. Необходимость укрепления обороноспособности страны, защиты от угроз послужила фактором ускоренного политического развития страны по сравнению с экономическим, раннего становления довольно сильного традиционналистского государства, которое впоследствии и проводило модернизации, в значительной степени умеренную, защитную. Отмечается неоднозначное влияние на динамику процессов модернизации колоссального пространства России, разнообразия ее природно-климатических условий, ресурсной обеспеченности. Обоснована возможность применения модели фронтирной модерниазции к восточным регионам России, в частности, к Уралу. Исследование выполнено в рамках междисциплинарной программы УрО РАН «Историческая динамика России: факторы, модели, прогнозы».
SPACEPE PECULIARITIES OF RUSSIAN MODERNISATION
IN 16TH-19TH CENTURIS
I.V. Poberezhnikov
The article is dedicated to the analysis of space peculiarities of the Russian modernizations. The affects on the dynamics and features of modernization of the country’ bordering on the different civilization worlds. The necessity to fortify the defensive capacity of the country, protection from menaces served as a factor of accelerated political progress of the country compared with the economic one, an early formation of a rather powerful traditionalistic state which later on carried out modernizations, in most ways moderate, defensive. Ambiguous influence on the modernization processes of the colossal Russian territories, diversity of its natural and climatic features, resourse reserves are noted. Possibility to implement frontier modernization to the eastern regions of Russia , in particular to the Urals is proved. The research is carried out in the scope of the UrD RAS programme.
Модернизация понимается нами как сложный эндогенно-экзогенный направленно-циклический процесс взаимодействия структур и деятельностей, традиций и новаций при переходе от традиционного к современному обществу, в свою очередь, осуществляющийся посредством механизмов и субпроцессов (структурной и функ-
циональной дифференциации, рационализации, индустриализации, урбанизации, демографического перехода, бюрократизации, профессионализации, демократизации, становления современных мотивационных систем, образовательной и коммуникативной революций и т.д.), конфигурация и степень проявления которых варьируются в различ-
Побережников И.В.
ных цивилизационно-культурных контекстах.
Необходимость исследования модернизации в пространственном контексте обусловлена его значимостью, территориальной неоднородностью модернизационных процессов, вариативностью «поведения» территориальных единиц в контексте модернизации (конвергенция и дивергенция; восходящая, нисходящая или циклическая динамика). Модернизационные процессы разворачивались в пространственно определенных условиях, которые определяли возможности и ограничения для модернизации, навязывали ей определенный пространственный формат. Страновая модель перехода от традиционности к современности, как и локально ограниченные деятельности, ее созидающие, несли отпечаток не только общей логики процесса модернизации (структурная дифференциация, рационализация, мобилизация и т.д.), но и места его протекания.
Это означает, что процессы модернизации нельзя исследовать, абстрагируясь от пространственных характеристик, исходя из гипотетического представления о гомогенности пространства. Напротив, следует учитывать территориальную неравномерность распространения волн модернизации, региональные особенности разворачивающихся модернизационных субпроцессов, таких как индустриализация, урбанизация, бюрократизация, профессионализация, складывание своеобразной региональной структуры модернизации, включающей пространственные центры и периферию развития, наконец, региональные взаимодействия в контексте модернизации, сопровождающиеся как модернизационными импульсами со стороны более продвинутых регионов, так и реакциями периферии, способными адаптировать или гасить подобные импульсы.
Модернизационный подход применяется с целью объяснения российского перехода от традиционного к индустриальному обществу. Предприняты попытки определе-
ния специфики российских модернизаций, нашедшие, в частности, отражение в конструировании их моделей («имперская модель», модели «консервативной», «рецидивирующей» модернизации, «псевдомодернизации», «контрмодернизации», «деархаизации» [8; 17, с. 47; 18, с. 68; 22; 36, с. 36 -40; 37; 43, с. 12-13] и т.д.). Широкое распространение получили оценки российской модернизации как не органичной, преследующей цель догнать более развитые общества, характеризующейся циклизмом, рецидивирующей природой, прочной связью с традицией.
Применительно к российской истории пространственное измерение требует самого пристального внимания. Во-первых, пограничное месторасположение страны в целом между различными цивилизационными мирами оказывало и продолжает оказывать существенное влияние на ее исторические судьбы и цивилизационную специфику, существенно усложняя последнюю. В связи с этим по-прежнему дискуссионным остается вопрос о цивилизационном статусе страны, ответ на который можно свести к следующим позициям: 1) Россия -часть (филиал) западной цивилизации; 2) Россия - восточная цивилизация; 3) Россия
- не самостоятельная цивилизация, а своеобразный ансамбль цивилизаций и этнокультурных анклавов, неоднородное, сегментарное общество (недоцивилизация); 4) Россия - своего рода мост, «фильтр» между Западом и Востоком, синтез восточной и западной цивилизации; 5) Россия - Евразия, уникальная цивилизация, отличная от Европы и от Азии, от Запада и от Востока [12; 13; 27; 30; 32, с. 10-11].
Не вдаваясь в детали данной весьма острой дискуссии, отметим, что целый ряд фактов (наличие определенной целостности, мощной способности к регенерации после «смут» и расколов, тенденции к цивилизационной экспансии) все же свидетельствует в пользу признания цивилизационной самостоятельности и социокультурной це-
лостности России при одновременной ее «цивилизационной неопределенности», по выражению Е.Б. Рашковского [25, с. 64, 67]. Специфика российского культурно-исторического массива, как нам кажется, может быть адекватно описана при помощи концепта «пограничной» цивилизации (считается, что подобная цивилизация характеризуется относительной молодостью, социокультурной гетерогенностью, симбиотично-стью, наличием двух или нескольких культурно-ценностных «ядер», возможно, анти-номичностью и социокультурными дивергенциями), который успешно разрабатывается Я.Г. Шемякиным [39; 40; 41].
Еще одно важное измерение месторасположения страны - соседство, погранич-ность леса и степи. Со времен раннего средневековья больших усилий от страны требовало противостояние «степной» угрозе. По мере расширения территории страны возрастала потребность в обороне преимущественно открытых границ, в организации контроля над обширными пространствами. Находясь во враждебном окружении, страна постоянно вынуждена была доказывать свое право на существование, на суверенитет. В связи с этим политические процессы обгоняли экономические - достаточно сильное централизованное государство, необходимое в условиях низкой плотности населения, особенно на окраинах, и небольшого по объему прибавочного продукта для обеспечения обороны от внешней агрессии, независимости, сложилось относительно рано, не имея адекватной экономической основы. Раннее формирование достаточно эффективного традиционалистского государства, накопившего длительный опыт централизованного управления в противостоянии внешним угрозам, имело серьезные последствия для динамики и характера начавшейся позднее модернизации. Именно традиционалистские правительства обыкновенно инициировали программы ограниченной или защитной модернизации, разрабатывавшиеся в значительной степе-
ни для консервации традиционного общества и защиты его от более интенсивных и радикальных изменений.
Раннее складывание сильного государства обусловило высокую степень централизации государственной администрации, в том числе институтов, отвечавших за разработку и проведение хозяйственной политики. Догоняющая природа российской модернизации, ее мобилизационный характер лишь усиливали роль централизованного государственного аппарата, осуществлявшего контроль за трудовыми отношениями, проведение политики таможенного протекционизма, занимавшегося созданием корпораций и ряда монополий [2].
Во-вторых, колоссальное пространство России, разнообразие ее природно-климатических условий, богатство полезными ископаемыми имели неоднозначные последствия для исторической динамики страны в целом и отдельных ее сфер. Указанные обстоятельства, способствовавшие складыванию обширного внутреннего рынка, объективно создавали предпосылки и возможности для ориентации на самодостаточное, автаркическое развитие. Россия по существу представляла собой, по терминологии Ф. Броделя, мир-экономику, т.е. самодовлеющую структуру, которая «затрагивает лишь часть Вселенной, экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство» [7, с. 14]. Вследствие того, что Россия представляла собой мир-экономику со своим собственным институциональным порядком, взаимодействия с другими мирами-экономиками были чреваты для нее значительными трансакционными издержками, которых она, естественно, стремилась избежать.
В то же время огромные пространства затрудняли создание транспортной инфраструктуры для обеспечения налаженной и скорой связи потребителей с производите-
Побережников И.В.
лями для нормального функционирования рынка. Недооценивать данное обстоятельство в контексте модернизационных процессов не следует, поскольку транспортный фактор имел решающее значение для становления современного индустриального общества. Поскольку организация рыночной инфраструктуры в определенном смысле есть покорение пространства, постольку для России, в силу ее территориально-климатических условий, данный процесс был в значительной степени заторможен.
Наличие больших массивов слабозаселенных территорий создавало предпосылки для дальнейшего переселения, миграций, разрядки демографического давления в густонаселенных районах. Еще В.О. Ключевский заметил: «История России есть история страны, которая колонизуется. ... Так переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты» [16, с. 50-51]. Освоение новых пространств как ведущий региональный процесс сближало Россию с переселенческими странами, расширяло поле регионализма за счет разнообразия территорий и взаимодействий и в то же время замедляло рост регионализма в силу своей незавершенности и подвижности [35, с. 40].
Колонизация тормозила переход от экстенсивных к интенсивным методам освоения пространства, закрепляла низкотехнологичные уклады в центре страны, транслировала их на периферию, ослабляя таким образом целый ряд модернизационных по своей природе процессов, таких как урбанизация, индустриализация и т.д. Вероятно, можно даже говорить о расширении базы для пространственно-временных исторических реверсов в процессе колонизации. Подобный характер «фронтирной» динамики обосновывался последователями фронтирной теории Ф.Д. Тернера применительно к североамериканскому континенту: «Эта вечно движущаяся пограничная полоса явилась одной из отличительных черт в
развитии американского общества. Ясное понимание ее влияния разрешает многие трудные проблемы в этой истории. . история Соединенных Штатов представляет собою описание движения могучей армии на Запад, на завоевание лесов и прерий. Эта армия имела своих разведчиков, свой авангард, своих саперов и минеров, свои оккупационные отряды. Эти различные отряды воспроизводили по очереди различные ступени общественного развития, пройденные в свое время всей расой. . последовательные ступени заселения Запада надвигающейся армией пионеров Америки вновь воспроизводят перед нами историю социального развития. Авангард охотников, трапперов, рыболовов, разведчиков и борцов с индейцами с замечательной точностью воспроизводит дикое состояние общества. Они жили в примитивных жилищах, выстроенных из бревен, или в землянках, добывали себе пищу и одежду охотой на зверей, группировались вокруг отдельных вождей, часто не знали никаких законов, были грубы и легко возбуждали ссоры, хотя часто обнаруживали еще более характерные черты диких - молчаливость и фаталистическую храбрость. Эти люди заходили на целые сотни миль вглубь пустыни, вдаль от всяких постоянных поселений. Они нередко дружились и жили вместе с индейцами. Таковы были французские бегуны по лесам, которые собирали меха на пространстве от Гудзонова до Мексиканского залива, исследуя реки, нанесенные на карту лишь в течение последних десятилетий. Когда эти разведчики произвели разведку местности, появился первый отряд главной завоевательной армии. Он состоял из небольших групп поселенцев, лепившихся вдоль водяных потоков и главных путей, по которым прошел авангард. ... Люди этого периода представляли собою бродячий элемент. Едва успевали они расчистить небольшой участок в пустыне, как снова двигались в путь, чтобы опять взяться за эту же работу, дальше на Запад. Они тоже группировались
вокруг отдельных вождей, обыкновенно соединяли охоту и рыболовство с земледелием, и во всех войнах, в которые оказывались втянутыми Соединенные Штаты, кроме последней, они давали самых лучших борцов» [29, с. 87-88].
Необходимо также учитывать то, что доминирующий восточный вектор российской колонизации со временем увеличивал удаленность страны от моря, что в плане торговли способствовало росту транспортных издержек при перевозке товаров и делало более дорогостоящей интеграцию страны в международное разделение труда [23, с. 593].
Определенное воздействие на экономику и динамику социальных отношений оказывали суровые природно-климатические условия страны (холодный, засушливый континентальный климат), мало благоприятные для ведения сельского хозяйства, сезонного и находившегося в сильной зависимости от климатических колебаний. Так, по мнению Л.В. Милова, следствием низкого естественного плодородия почвы и недостатка в силу климатических условий рабочего времени являлись невысокий уровень производительности труда и агротехнической культуры, что повлекло учреждение крепостнического режима как механизма распределения и перераспределения небольшого по объему прибавочного продукта, укрепление государства - гаранта крепостнической системы, а также длительное сохранение общинных форм жизнедеятельности среди крестьян, обеспечивавших солидарное поведение последних в хозяйственной, социокультурной и прочих сферах [21, с. 39-41].
В-третьих, пространственный фактор оказывал существенное воздействие на внутренний строй страны, ее территориальную морфологию. С одной стороны, Россия характеризовалась меньшим разнообразием природно-климатических условий по сравнению с Западной Европой, четкой, широко скроенной сферой «флагообразно-
го» расположения географических зон, «кон-тинентальностью», т.е. целостностью и не-разбросанностью приобретенной территории. С другой же стороны, колоссальная территория России, ее природная вариативность, сложный исторический характер формирования странового пространства, существенная роль миграций, колонизации, смешения и чересполосного расселения народов в складывании этносоциальной структуры предопределили становление достаточно сложного территориального каркаса [3; 10, с. 643; 14; 28; 31, с. 37; 32; 44, с. 1-46]. Исторически складывавшиеся в первичном русско-православном ядре и в зонах фронтиров освоения, наиболее важными из которых являлись северный, восточный и южный, регионы различались административно-управленческими, хозяйственными, социально-сословными, этнокультурными ландшафтами, что создавало предпосылки для вариации степени их проницаемости для импульсов модернизации.
Особенные условия для модернизации возникали в странах фронтира, которые продолжали осваиваться в модерную эпоху. К числу таких стран можно отнести США, Канаду, Австралию, Россию. Следует заметить, что в монографии «Динамика модернизации» С. Блэк в особый тип модернизации выделил «филиалы» Великобритании и Франции в Новом Свете (имелись в виду такие страны, как США, Канада, Австралия и Новая Зеландия) [42, с. 110-114]. С. Блэк обращал особое внимание на значение для развития стран данного типа доступных пограничных областей, которые служили не только источником богатства, но также и клапаном для разрядки социальных проблем более плотно заселенных регионов. Личности и группы, которые считали себя незаслуженно обиженными, которые не сумели обеспечить себе удовлетворительных условий существования или мечтали культивировать нетрадиционные представления, как отмечал историк, имели возможность переселиться в пограничные облас-
Побережников И.В.
ти вместо того, чтобы пытаться найти компромисс или понести возможное поражение на прежнем месте жительства. С. Блэк указывал и на ряд проблем, создаваемых фронтиром. Наиболее существенную он видел в том, что избыточные ресурсы не могли быть разработаны без дополнительной рабочей силы. Большой же приток иммигрантов, в свою очередь, создавал проблему ассимиляции, которая наиболее критические очертания приобрела в Соединенных Штатах, в то время как в других странах в силу сложившихся обстоятельств иммиграция имела более постепенный и гомогенный характер.
Сама концепция фронтира, сформулированная в начале 1890-х гг. американским исследователем Фр.Дж. Тернером, стала удобным познавательным инструментом для изучения стран, в истории которых существенную роль играла колонизация, континентальная экспансия, имелись «свободные земли», были свои «запад» и «восток». При этом последователи концепции Тернера расширили понимание фронтира, показав односторонность тернеровского представления о пограничных условиях как ключевом факторе формирования страновых особенностей и обратив внимание на несомненную значимость для истории общества традиций, «ввезенных» из метрополии, характера и степени интенсивности взаимоотношений «ядра» и «границы», «запада» и «востока» [6, с. 301-338; 11; 19; 20; 29; 34; 38].
Представляется, что Урал, включенный в состав России на протяжении ХП-ХУП вв., может рассматриваться как региональный пример фронтирной модернизации в ХУШ-Х1Х вв. Крупное заводское строительство, развернувшееся на Урале с начала ХУШ в., ускорило перемещение сюда новых контингентов населения с различных территорий. Только с середины ХУШ в. началось мощное земледельческое освоение Южного Урала (Оренбуржье). Большие массивы свободной земли были распаханы в
Башкирии, Предуралье и Зауралье во второй половине Х1Х — начале ХХ вв. Аграрное освоение региона создавало базу для обеспечения местной промышленности собственным хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами. Таким образом, Уральский регион длительное время сохранял освоенческий синдром, что выразилось в растянутости колонизационных процессов (заселение, аграрное, промышленное освоение), в частности, применительно к Северному и Южному Уралу; в экстенсивном характере аграрной экономики; в региональных, этнокультурных контрастах и диспропорциях, различной степени заселенности и освоенности территорий; в социально-сословной и этноконфессиональной мозаике и т.п.
Наличие больших массивов слабозаселенных территорий создавало предпосылки для дальнейшего переселения, миграций, разрядки демографического давления в густонаселенных районах. Продолжавшаяся колонизация тормозила переход от экстенсивных к интенсивным методам освоения пространства, закрепляла на длительное время доминирование добывающих отраслей экономики. Освоение новых пространств как ведущий региональный процесс сближало Россию с переселенческими странами, в частности, со странами Нового света [1, 24, 33].
Проявлением фронтирности являлась заметная милитаризация региона, проявлявшаяся в размещении здесь фортификационных сооружений, регулярных воинских частей, поселенных иррегулярных формирований (Яицкое, Оренбургское казачество, Башкиро-мещерякское войско), установлении особых военизированных форм администрации (военный губернатор, генерал-губернатор).
Так, в связи с активизацией колонизации Южного Урала в 1734 г. там была сформирована самостоятельная областная единица, в значительной степени ориентированная на военно-колонизационную деятель-
ность, - Оренбургская экспедиция (с 1739 г.
- Оренбургская комиссия, с 1744 г. - Оренбургская губерния), подчиненная непосредственно Сенату. С самого момента образования новой губернии в ее управлении существенную роль играл военный элемент. Начальник губернии призван был решать сложный узел военно-политических, административно-управленческих, хозяйственно-экономических проблем освоения Южного Урала и Заволжья, расширения разнообразных связей России с Казахстаном и Средней Азией. В Х1Х в. краем руководил военный губернатор или генерал-губернатор (последний пост был упразднен лишь в 1881 г. после того, как край утратил значение пограничного).
Особая роль, которая отводилась правительством Оренбургу, нашла отражение в привилегиях (1734 г.), предоставленных городу. Возводился Оренбург в необжитой местности, на юго-восточной окраине Европейской России, где еще не было оседлого русского населения и имелось враждебное окружение в лице воинственных номадов. Именно политический (даже внешнеполитический) подтекст становления Оренбурга обусловил, как отмечает
Н.В. Козлова, «исключительный в городской политике абсолютизма факт предоставления исконно российскому городу привилегии и использование для этой цели проекта, предназначавшегося для крупнейшего портового города страны» - С.-Петербурга [15, с. 136].
Естественное следствие пограничнос-ти региона, продолжения на его территории освоенческих процессов, межэтнической миксации - конгломератность, т.е. длительное сосуществованием и устойчивое воспроизводство пластов разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношений (согласно концепции А.Д. Богатурова и А.В. Виноградова, данные пласты образуют внутри общества анклавы, эффективная организованность которых дает им возможность
выживать в рамках обрамляющего общества-конгломерата) [5]. Множества социально-сословных, этноконфессиональ-ных, профессиональных групп создавали конгломератный ландшафт региона.
Экономическая модернизация на Урале на протяжении ХУШ - начала ХХ вв. проходила в два этапа [26]. Первый этап протоиндустриальной модернизации охватил период времени с начала ХУШ в. примерно до середины Х1Х в. Содержанием его явилась промышленная колонизация региона, приведшая к возникновению горнозаводского сектора промышленности, занявшего со временем ведущие позиции не только в региональной промышленности, но и в экономике страны. Горнозаводской сектор по мере своего развития превратился в важнейший фактор экономической модернизации Урала. Второй этап - раннеиндустриальной модернизации - был более кратким, заняв вторую половину Х1Х - начало ХХ в. На протяжении данного этапа происходила трансформация предприятий горнозаводского сектора от мануфактуры к фабрично-заводскому производству.
В ходе модернизации существенно усилилась конгломератность Урала. Дело в том, что протоиндустриальная модернизация ХУШ в. сопровождалась интенсивной диффузией западноевроейского опыта - технологического и организационного, даже буквальным переселением на Урал приглашавшихся для работы иноземных специалистов [4]. Очаговый характер модернизации резюмировался созданием промышленных анклавов, окруженных сохранявшейся традиционной аграрной периферией [9]. Даже в конце Х1Х в. хотя уральская горная промышленность и захватывала Пермскую, Уфимскую, Оренбургскую и отчасти Вятскую и Вологодскую губернии, но в наибольшей степени она была развита в Пермской губернии (составлявшей центр «горнозавод-ства» на Урале), в меньшей - в Уфимской и Оренбургской.
Побережников И.В.
Более того, анклавность составляла суть самой модернизации, поскольку в ее процессе широко применялись традиционные институты и социальные технологии, в частности, внеэкономическое принуждение для мобилизации трудовых ресурсов и феодальные привилегии и монополии для обеспечения экономической элиты необходимыми производственными ресурсами. Успехи уральской металлургии на протоиндустри-альной стадии развития во многом достигались за счет привлечения принудительного труда мастеровых и работных людей в основном производстве и приписных крестьян на вспомогательных работах. В первой половине Х1Х в. была упрочена и консолидирована окружная организация горнозаводской промышленности, построенная на крепостной основе; горнозаводское производство наделялось монопольными правами, а вся система ставилась под военноадминистративный контроль и государственную опеку.
Рыночные отношения отвоевывали свои экономические и социальные ниши еще до буржуазных реформ середины Х1Х в., но, с другой стороны, последние не привели к моментальному и повсеместному внедрению в экономику рыночных ме-
ханизмов хозяйствования. Элементы внеэкономического принуждения длительное время сохранялись после отмены крепостного права. Условия освобождения крестьян на долгое время прикрепили их к земле, вынуждая трудиться на основе полуфеодальных «отработок». То же самое можно сказать о мастеровых Урала, прикрепленных системой «отработок» к заводам. На Урале к тому же длительное время сохранялась практически в неприкосновенности окружная система организации горнозаводского производства, крепостническая в своей основе.
Итак, к числу особенностей Урала на протяжении ХУ111-Х1Х вв. можно отнести фронтирность, большую подвижность населения, сохранявшее свою значимость освоение в разнообразных проявлениях, особая роль военного элемента. Включение еще недостаточно освоенного региона в модер-низационные процессы способствовало усилению его гетерогенности в социальном, экономическом, культурном отношениях, причудливому переплетению традиции и новации в производственной, социально-институциональной, управленческой сферах, формированию анклавно-конгломератной пространственной структуры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Агеев А.Д. Сибирь и американский Запад: движение фронтиров. М., 2005. 334 с.
2. Алексеев В.В. Промышленная политика как фактор российских модернизаций (ХУШ-ХХ вв.) // Промышленная политика в стратегии российских модернизаций ХУШ-ХХ1 вв. Материалы Международной научной конференции, посвященной 350-летию Н.Д. Антуфьева-Демидова. Екатеринбург: Институт истории и археологии УрО РАН, 2006. С. 6-14.
3. Алексеев В.В., Алексеева Е.В., Зубков К.И., Побережников И.В. Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике. ХУ1-ХХ века. М.: Наука, 2004. 600 с.
4. Алексеева Е.В. Роль экзогенных факторов в формировании индустриальных цивилизаций / / Цивилизационное своеобразие российских модернизаций: региональное измерение. Материалы Всероссийской научной конференции. 2-3 июля 2009 г. Екатеринбург, 2009. С. 46-54.
5. Богатуров А.Д., Виноградов А.В. Анклавно-конгломератный тип развития. Опыт транссистемной теории // Восток-Запад-Россия. М., 2002. С. 109-128.
6. Болховитинов Н.Н. США проблемы истории и современная историография. М., 1980. 406 с.
7. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХУ-ХУШ вв. М., 1922. Т. 3: Время мира. 680 с.
8. Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. 432 с.
9. Голикова С.В., Миненко Н.А., Побережников И.В. Горнозаводские центры и аграрная среда в России: взаимодействия и противоречия (XVIII - первая половина XIX века). М., 2000. 261 с.
10. Горичева Л.Г. К вопросу о целостности и типе национального хозяйства России и Запада // Экономическая теория на пороге XXI века - 2. М., 1998. С. 637-647.
11. Ефимов А.В. «Свободные земли» Америки и историческая концепция Ф.Д. Тернера // Из истории общественных движений и международных отношений / Сб. памяти в память академика Е.В. Тарле. М., 1957. С. 548-560.
12. Ионов И.Н. Российская цивилизация и ее парадоксы // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. С. 139-150.
13. Ионов И.Н. Парадоксы российской цивилизации (По следам одной научной дискуссии) // Общественные науки и современность. 1999. №5. С. 115-116.
14. Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 1997. 334 с.
15. Козлова Н.В. Российский абсолютизм и купечество в XVIII веке (20-е - начало 60х годов). М., 1999. 381 с.
16. Ключевский В.О. Сочинения: В 9-ти т. М., 1987. Т. I: Курс русской истории. Ч. 1. 430 с.
17. Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. №7. С. 40-56.
18. Красильщиков В.А., Гутник В.П., Кузнецов В.И., Белоусов А.Р и др. Модернизация: Зарубежный опыт и Россия. М., 1994. 114 с.
19. Кук Р. Граница и метрополия: опыт Канады. М., 1970 (XIII Международный конгресс исторических наук, М., 16-23 августа 1970 г.). 12 с.
20. Кушнер Г. Постоянство «идей границы» в американской мысли // Новый взгляд на историю США: Американский ежегодник, 1992. М., 1993. С. 136-151.
21. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. 573 с.
22. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? М., 1999. 176 с.
23. Нольте Г.Г. Западная и Восточная Европа перед лицом глобализации // Экономическая теория на пороге XXI века - 7: Глобальная экономика. М., 2003. С. 589-611.
24. Побережников И.В. Канадский и сибирский фронтир: общее и особенное (XVI - начало XX вв.) // Уральский исторический вестник. 2009. №2 (23). С. 25-30.
25. Рашковский Е. Целостность и многоединство российской цивилизации // Общественные науки и современность. 1995. №5. С. 61-76.
26. Россия в XVII - начале XX в.: региональные аспекты модернизации. Екатеринбург, 2006. 342 с.
27. Россия между Западом и Востоком: мосты в будущее. М., 2003. 512 с.
28. Роуни Д. Региональные различия эпохи индустриализации в России // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. М., 2000. С. 125-144.
29. Саймонс А.М. Социальные силы в американской истории. М., 1925. 220 с.
30. Семенникова Л.И. Концепт цивилизации в современной историографической ситуации в России // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. С. 28-45.
Побережников И.В.
31. Соколов А.К. Природно-демографические факторы в российской истории и вызовы современности // Этот противоречивый век. К 80-летию со дня рождения академика РАН Ю.А. Полякова. М., 2001. С. 31-53.
32. Стрелецкий В.Н. Этнокультурные предпосылки регионализации России // Регионализация в развитии России: географические процессы и проблемы. М., 2001. С. 10-38.
33. Супоницкая И.М. Опыт освоения земель: Сибирь и Запад // Российско-американские отношения в прошлом и настоящем: Образы, мифы, реальность / Материалы международной конференции, посвященной 200-летию установления дипломатических отношений между Россией и США, РГГУ (Москва), 21-22 февраля 2007 г. М., 2007. С. 134-143.
34. Тернер Ф.Дж. Фронтир в американской истории. М., 2009. 303 с.
35. Трейвиш А.И. Региональное развитие и регионализация России: специфика, дилеммы и циклы // Регионализация в развитии России: географические процессы и проблемы. М., 2001. С. 39-66.
36. Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996. 168 с.
37. Хорос В.Г. В поисках ключа к прошлому и будущему (размышления в связи с книгой А.С.Ахиезера) // Вопросы философии. 1993. № 5. С. 98-103.
38. Шейд У Дж. Не только граница: значение Фредерика Джексона Тернера для исследования ранней республики // Американский ежегодник, 2002. М., 2004. С. 9-31.
39. Шемякин Я.Г. Типы межцивилизационного взаимодействия в «пограничных» цивилизациях: Россия и Североамерика в сравнительно-исторической перспективе // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. С. 191-221.
40. Шемякин Я.Г. Отличительные особенности «пограничных» цивилизаций (Латинская Америка и Россия в сравнительно-историческом освещении) // Общественные науки и современность. 2000. №3. С. 96-114.
41. Шемякин Я.Г. Европа и Латинская Америка: Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории. М., 2001. 391 с.
42. Black C.E. The Dynamics ofModernization: A Study in Comparative History. N.Y: Harper Colophon Books, 1975. 210 p.
43. Piirainen T. Towards a New Social Order in Russia: Transforming Structures in Everyday Life. University ofHelsinki, 1997. 188 p.
44. Sumner B.H. Survey ofRussian History. L., 1966. 480 p.
