CC BY
11
Драматические дни ноября-декабря 1989 г. Чрезвычайный съезд чешских писателей 5.12.1989. Подведение итогов пагубной деятельности СЧСП. Постановление чрезвычайного съезда. Дискуссии о прошлом и будущем.
Образование новых писательских союзов.
Современная оценка деятельности СЧСП. Роль Я. Козака, И. Скалы. Я. Пиларжа и других функционеров СЧСП. Различия чешского и словацкого Союзов.
Литературная ситуация начала 90-х. Издание запрещенных ранее авторов: М. Кундеры, Й. Шкорецкого, А. Лустига, К. Пецки. Литературные премии и конкурсы начала 1990-х гг.
И.Е. Адельгейм
(Институт славяноведения РАН)
Пространства-палимпсесты в молодой польской прозе после 1989 г.
1. Доклад посвящен двум пространствам-палимпсестам, острый интерес к многослойности которых возник в 1990-2000 гг. у младших поколений писателей. Оба эти пространства так или иначе связаны с военным опытом, поэтому перспектива молодых авторов, родившихся после войны, - это перспектива постпамяти: специфической формы памяти, отделенной от травматического события поколенческой дистанцией, когда человек связан с объектом не реальными воспоминаниями, а работой воображения. Наиболее характерной формой текста в этом случае оказывается эмпатическое повествование.
2. 1990-е годы в польской прозе - период активного художественного осмысления исторической драмы переселения народов с Восточных Кресов на «Обретенные земли» - северо-запад послевоенной Польши. Это сделали дети и внуки переселенцев, ощутившие себя здесь одновременно хозяевами и чужаками. Для укоренения в бывшем немецком пространстве авторам, хотя они и родились уже на этой земле, бытовой адаптации оказалось недостаточно: возникла потребность в художественной рефлексии над судьбами довоенных жителей этих территорий, что и было сделано в 1990-е годы.
Как раз для сложной национально-исторической мозаики западных Кресов польская проза 1990-х гг. и находит этот образ - «палимпсест на листе времени» \ Это и буквальные, физические наслоения - герои С. Хвина, П. Хюлле, А. Д. Лисковацкого и др. обнаруживают немецкие следы повсюду - под обоями, в подвале, на оборотной стороне кафельной
плитки, в укромных уголках мебели, они проступают под свежей краской и т. д. Это и причудливый «палимсест домовладельцев» - довоенных, военных, послевоенных. Это и палимпсест названий - переименовываемых улиц (роман Е. Лимона посвящен истории одной улицы; Хвин помещает в конце романа «Ханеман» словарик; во множестве других текстов повествователи словно бы перебирают эти топонимические слои, снимая их один за другим). Гданьск и его окрестности - это и «живой» палимпсест (прячущиеся в убежищах под гданьской медицинской академией немцы), и «палимпсест тел» (тела убитых солдат), и т. д.
Герои Хюлле, Хвина, Лисковацкого и др. погружены в «археологические» изыскания. В немых свидетелях прошлого, слоях палимпсеста они прочитывают напряжение между прошлым и настоящим, своим и чужим, данным и отсутствующим. Этот опыт своеобразного психоанализа пространства, повествование о предшествующих слоях, реконструкция судеб прежних жителей служат преодолению разграниченностиполиэт-ничного, пограничного пространства, мерой же человечности оказывается вовсе не степень укорененности, но осознание собственной преходя-щести, искоренение в себе ревности к тем, кто был здесь раньше и - тем самым - тем, кто придет «после нас». Как показывает эта проза, путь к пониманию настоящего пролегает через осознание сегодняшнего дня как пространства многослойного, интертекстуального(наши предшественники - это «мы сами до нас» 2).
3. В 2000-е годы в центре внимания художественной и документальной прозы оказывается еще одно пространство-палимпсест - Варшава.
В молодой прозе 2000-х гг. настойчиво повторяются образы города-кладбища, города, выстроенного из трупов, стоящего на трупах и пр. (С. Хутник, Д. Масловская, И. Остахович и др.), с характерным топосом подвала-подсознания, обладающего памятью (Хутник) или грозящего возмездием (Остахович).
Это также тема, которой предстояло рано или поздно быть поднятой, подобно теме «Обретенных земель» в 1990-е годы. Но тема значительно более болезненная, поскольку затрагивает «манию собственной невиновности» поляков - одну из основ современного национального дискурса. Процесс этот был начат в 2001 г. книгой Т. Гросса «Соседи», продолжен и в прозе, и в драматургии («Наш класс» Т. Слободзянека, «Реинкарнация» П. Ровицкого и пр.), публицистике, документалистике -в частности, текстах на грани документальной прозы, эссеистики, репортажа, научного исследования.
Книга Э. Яницкой «Festung Warschau» анализирует процесс стирания с пространства города памяти о восстании в варшавском гетто при помощи фанатичного запечатлевания памяти о Варшавском восстании. «Станция Муранов» Б. Хомонтовской посвящена уникальному варшавскому району-кладбищу, выстроенному на руинах и из руин гетто, где при этом практически ничто не напоминает о прошлых жителях, улицы переименованы или перенесены в другие места.
Если проза 1990-х гг. о гданьском палимпсесте касалась скорее присутствия следов, то проза 2000-х гг. о палимпсесте варшавском - повествование об отсутствии. Это также своего рода психоанализ пространства, тщательное прочтение его слоев - числе утрачиваемых, наносимых заново, вытесняемых друг другом, сосуществовании слоев официальных и неофициальных, маркированных и стертых, декларируемых и замалчиваемых.
4. Контекстом для описанных явлений оказывается звучащее в текстах молодых авторов желание освободиться от многослойной мартирологической традиции, сбросить многослойное «бремя трупов» 3. «Я зол на самого себя, - говорит герой И. Остаховича, - почему я не родился в другом месте /..../ которое от глубоких подземных вод до песка, глины, бетона и кирпича, корней, деревьев, котов, окон, крыш, воздуха, птиц, облаков и людей с их имуществом не мучат угрызения совести и болезненный опыт. /.../ Здесь каждый атом обагрен кровью. /.../ Если мир полон руды зла, то здесь, у нас она была выплавлена в печи. Производство чистейшего зла в печах, которые люди топят людьми. Зло - это радиоактивный элемент, здесь все заражено /.../» 4. «Мне не нужно это наследство, - признается героиня М.Тулли, - но в чьи добрые руки отдать темный дым над печью крематория?» 5.
1 TurczynskiA. Spalone ogrody rozkoszy. W., 1998. S. 129.
2 Liskowacki A.D. Cukiernica pani Kirsh. Szczecin, 1998. S. 152.
3 ChutnikS. Dzidzia. W., 2010. S. 146.
4 OstachowiczI. Noc zywych zydöw. W., 2012. S. 205.
5 TulliM. Wloskie szpilki. W., 2011. S. 75.
