CC BY
83
Л. Г. Бызов
ПРОПОРЦИОНАЛЬНАЯ ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА И БУДУЩЕЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ В РОССИИ
В качестве одной из важнейших политических целей, выдвинутой президентом страны, провозглашено повышение роли партий, а в качестве первоочередной задачи — формирование чисто "партийного" парламента, переход от смешанной избирательной системы к пропорциональной. Уже следующие выборы в 2007 г. будут проходить по новым правилам. При этом ужесточаются требования к политическим партиям. Так, до 7% повышается барьер для прохождения партии в Государственную думу, до 50 тыс. человек увеличивается минимально необходимая для регистрации численность членов партии, запрещается участие в выборах избирательных блоков, состоящих, как правило, из нескольких партий. Соответствуют ли эти цели и задачи общественным ожиданиям и настроениям, а также реальной практике формирования в стране многопартийной системы? К каким конкретным последствиям для избирателей приведет подобная реформа? Попытаемся ответить на эти вопросы, опираясь на результаты социологических исследований, проведенных ВЦИОМ, и на некоторые данные, представленные ЦИК.
Действовавшая на протяжении более 10 лет смешанная система во многом перестала удовлетворять как власть, так и общество. Это касается и депутатов-одномандатников, избираемых по мажоритарной избирательной системе, и депутатов, избираемых по пропорциональной системе. Роль депутатов-одномандатни-ков в Государственной думе постоянно падает, а качество их избрания снижается. Все меньше избирателей
помнят фамилию "своего" депутата от их мажоритарного округа (в среднем от 15 до 20%), что означает высокую степень спонтанности голосований, когда выбор поверхностно мотивирован и осуществляется в самый последний момент. Этот процесс наблюдался на протяжении всех 10 лет, усугубляясь отменой второго тура и все более неудачной "нарезкой" избирательных округов. Кроме того, согласно данным ЦИК, на выборах в декабре 2003 г. 44,3% голосов, поданных за депутатов-од-номандатников, оказались неэффективными, т. е. поданными не за того кандидата, который в итоге одержал победу. Для сравнения: на тех же выборах за непрошедшие партийные списки было подано почти вдвое меньше голосов — 23,4%, что, впрочем, тоже достаточно много. Иными словами, формально "партийная" часть Государственной думы в большей мере представляет интересы своих избирателей.
Конечно, низкая эффективность выборов по мажоритарным округам во многом предопределена отменой второго тура голосования, напрашивающегося логикой мажоритарной избирательной системы. В случае восстановления практики второго тура эффективность мажоритарной части выборов стала бы не ниже, чем пропорциональной. С другой стороны, голосование за партийный список в целом отнюдь не тождественно поддержке конкретного кандидата из
БЫЗОВ Леонтий Георгиевич — кандидат экономических наук, руководитель отдела социально-политического анализа ВЦИОМ.
этого списка. Избиратель фактически вынужден голосовать за "кота в мешке", т. е. полностью полагаться на подбор будущих депутатов руководством партии. В результате популярный лидер с раскрученным партийным брэндом может протащить в Государственную думу целую фракцию (самый яркий пример — ЛДПР) из лиц, практически никому не известных и не пользующихся никакой общественной поддержкой, что способствует разного рода злоупотреблениям, продаже мест в списке и т. д. А политической культуре наших соотечественников все же ближе представления о депутате именно как о "региональном лоббисте", живом человеке, которому можно дать наказы.
И все же главная причина, определяющая слабую поддержку в обществе данной инициативы президента,
— это неукорененность в массовом сознании самого института политических партий, отсутствие реальной многопартийной системы. Партии воспринимаются обществом не как инструмент политического участия, а как инструмент политического манипулирования. Дело не только в традициях, историческом менталитете, но и в практике последнего десятилетия, существенно дискредитировавшей институт многопартийности. В ситуации, когда политическая активность населения постоянно снижалась, дистанция между обществом и властью возрастала, условий для развития многопартийности не было. Кроме того, раскол общества, характерный для начала и середины 90-х, постепенно сходил на нет, оно становилось все в большей степени ценностно однородным, различия во взглядах и политической культуре между отдельными слоями населения минимизировались. И, соответственно, постоянно росла доля тех, кто ощущал себя вне политики, не имел четко выраженных идейно-политичес-
ких симпатий. К 2004 г., по данным ИКСИ РАН, эта величина выросла до 56,4%.
Кризис института многопартийности, отмечаемый большинством аналитиков, связан с тем, что "старая" модель партии как выразителя определенной культурной среды, формы социально-культурной идентичности отмирает, а "новая", связанная с представительством групповых интересов, практически не реализуется. Именно в этот критический для партий период инициатива сверху, по поводу перехода к пропорциональной системе, вызывает в обществе подозрения в стремлении усилить таким путем манипулируемость политическим процессом.
Низкий уровень доверия к политическим партиям как таковым (в октябре 2004 г. им в совокупности доверяли 19,4% опрошенных россиян), непонимание смысла института многопартийности в ее действующем варианте
— эти тенденции воспроизводятся независимо от того, какая политическая партия сегодня лидирует, на основе каких партий формируется парламент. Низкий рейтинг доверия был характерен и для Думы образца второй половины 90-х, где преобладала левая оппозиция, и для нынешней, в которой доминирует "партия власти". Все это предопределяет невысокую популярность предложенного президентом плана реформирования Государственной думы — согласно опросу, проведенному в мае прошлого года, лишь 14% россиян назвали в качестве наиболее целесообразного вариант формирования Думы исключительно по пропорциональной системе, немногим более 18% — исключительно по мажоритарной системе, а относительное большинство — 36% высказались за сохранение смешанной системы. Согласно тому же опросу, лишь 29% опрошенных готовы поддержать практику формирования пра-
вительства на партийной основе, а почти вдвое больше — 54% — уверены, что правительство должно формироваться президентом на чисто профессиональной основе ("правительство специалистов"). Чрезвычайно низкой поддержкой общества пользуется и идея перехода к парламентской республике — за такой сценарий постоянно высказываются лишь 10—12% опрошенных, а более 55% считают, что в России должна сохраняться президентская республика.
Фасадная многопартийность воспринимается массовым сознанием не более как "политический театр", а лидеры партий вызывают все большее раздражение. Да и сами партии, набирая относительно высокий рейтинг в период избирательных кампаний, начинают быстро терять его в ходе своего практического участия в работе Госдумы. У той же "Единой России", например, остающейся лидером политических симпатий, рейтинг поддержки за неполный последний год снизился с 41% до 29%, и эта тенденция сохраняется. Анализ политической активности показывает, что лишь 1—2% россиян считают важным для защиты своих прав и интересов вступать в политические партии. Иными словами, институт массовых партий явно не соответствует нынешним российским реалиям, а формальная отчетность партий о числе членов является в большинстве случаев откровенно дутой. В этой связи явно циничным выглядит ужесточение требований к массовости партий — как полагают многие, в расчете на административный произвол: кого хочу — поймаю, кого не надо — не поймаю. Политические партии неизбежно приобретают элитный характер, что не способствует доверию к ним со стороны общества. Чем вызвано подобное негативное отношение общества к партиям? Здесь можно предположить целый комплекс при-
чин. Прежде всего речь идет о том, что в последнее десятилетие практика "фасадной демократии" оказалась полностью оторванной от "низовой" демократии и самоуправления, а реальные отношения между обществом и административной властью, с одной стороны, и работодателями, с другой, становились все менее демократичными. Этот разрыв привел к тому, что ценности, связанные с политическим участием, были отброшены во второй десяток. Только 10% опрошенных в качестве значимого назвали право избирать и быть избранным; 8% — право на участие в политической жизни, что на порядок отстает от таких "жизненных" прав, как право на труд (49%), жизнь (49%), здоровье (47%), свободу и неприкосновенность личной жизни (40%), социальное обеспечение и жилье (40%). Другим важнейшим фактором отторжения обществом многопартийной политической культуры, акцентируемым рядом политологов (например, авторами высокопрофессионального исследования "Становление институтов представительной власти в современной России" Н. Бирюковым и В. Сергеевым), является укорененная в политической культуре "соборность" при принятии решений, когда "частное мнение", представленное той или иной партией или фракцией, воспринимается массовым сознанием как недопустимый и опасный раскол. Согласно этой политической культуре, "правильной" может быть только одна точка зрения, отражающая интересы общества в целом. Успех таких политических партий, как "Единая Россия" или ЛДПР, отчасти связан с тем, что они, по мнению значительной части опрошенных, на момент проведения выборов в большей степени представляли "интересы общества в целом", тогда как "правые" партии — СПС и "Яблоко" — только "интересы крупного бизнеса или городской ин-
теллигенции"; а "левые" — КПРФ и "Родина" — "интересы малоимущих" или "рабочих и крестьян". Разочарование в "Единой России" в послевы-борный период во многом обусловлено тем, что она стала проявлять себя скорее как "партия, представляющая интересы государственной бюрократии". Можно с уверенностью утверждать, что в России никогда не будет нескольких одинаково сильных партий, конкурирующих между собой за власть. Всегда (кроме революционных периодов, которые, увы, в нашей стране повторяются с определенной периодичностью) будет доминировать одна партия — "главная", а оппозиция на обоих флангах будет бороться не за власть, а за политическое выживание. И власть, если она заинтересована в общенациональном диалоге, должна создавать оппозиции эти условия выживания.
Что такое современная партия, мало кто знает. И какова должна быть реформа партийной системы — не только с точки зрения сегодняшней конъюнктуры — также практически не обсуждается. Ясно, что эта реформа должна быть многоаспектной, не ограничивающейся лишь реформой избирательной системы или внедрением новых административных барьеров на пути к допуску партии к реальной политической жизни. Следовательно, переход к пропорциональной избирательной системе должен выражаться не в декларативных, а во вполне конкретных действиях по укреплению института политических партий, созданию условий для развитой многопартийности. В чем эти условия могут состоять? Во-первых, в готовности властей реально демонополизировать политическую жизнь в стране, иметь Государственную думу, представляющую весь существующий в обществе политический спектр. Возможно, такой переход было бы уместно сопроводить снижением избира-
тельного барьера с 5% до 3% или его полным временным снятием, чтобы новые политические партии могли бы проявить себя, а "старые", но переживающие кризис и смену поколений, — адаптироваться к новым политическим реалиям. Между тем наблюдается обратный процесс — повышение избирательного барьера до 7% (некоторые предлагают сделать эту цифру еще более высокой). В результате, как мы упоминали, уже сегодня объем неэффективного голосования по партийным спискам достигает почти 25%, причем, что особенно неприемлемо, в число "неэффективных" избирателей попадают целые социальные группы, безусловно, имеющие право на представление своих взглядов в парламенте.
Второй момент, заслуживающий внимания, — это более демократический механизм формирования центрального и федерального партийных списков, представление избирателям возможности не только поддержать или отвергнуть весь список в целом, но и выделить в нем тех, кого бы они хотели или не хотели видеть в Госдуме (такая практика существует в ряде европейских стран). Следует подумать и о том, чтобы вместо, как правило, надуманных требований к фиктивной массовости, предоставить определенные, очерченные законом, права тем, кто сочувствует партии, не требуя формального членства (например, проводить формирование списков путем процедуры праймериз, используя голосование по Интернету или через систему мобильной связи). В любом случае, реформа избирательной системы не должна ограничиваться переходом к пропорциональной системе выборов, необходима широкая общественная дискуссия о судьбе и роли политических партий в современной России, формах их влияния на принятие политических решений.
К чему может привести переход на чисто пропорциональную систему формирования парламента? В первую очередь к консервации на неопределенную перспективу нынешних политических партий. Так, "Единая Россия", несмотря на явную утрату симпатий общества, сможет в еще большей степени монополизировать работу Государственной думы, заняв в ней до 65—70% мест. Хорошо это или плохо? Возможно, такое большинство и повысило бы ответственность парламента перед обществом, если бы "Единая Россия" воспринималась как партия, представляющая общество или его отдельные слои. Однако, согласно данным опроса ВЦИОМ в декабре 2004 г., большинство респондентов полагают, что эта партия лишь отражает точку зрения правительства или администрации президента, а в социальном плане — интересы государственной бюрократии. Следовательно, и ответственность "Единая Россия" будет нести преимущественно перед своим "начальством" из сферы исполнительной власти. В качестве ее младших партнеров, скорее всего, окажутся ЛДПР и КПРФ (Г. Зюганов), если, конечно, процессы распада и дробления в коммунистическом лагере вообще не похоронят КПРФ как думскую партию. Некоторые шансы занять место в Думе имеет также "Родина", которой сегодня готовы отдать свои голоса около 5% избирателей (внутренний конфликт в этой партии почти вдвое снизил ее рейтинг, однако общая ситуация работает скорее на нее как носителя магистрального общественного запроса на порядок и справедливость). В то же время партии, проигравшие выборы 2003 г., и лишь немного не дотянувшие до заветного рубежа в 5% (СПС, "Яблоко", аграрии и др.), оказываются заведомо "похороненны-
ми" новой избирательной системой. Выпав из большой политической игры, они подверглись общественному забвению. Сейчас число их сторонников не превышает 1,5—2%. Между тем, как считают большинство аналитиков, эффективный политический диалог в отсутствие "праводемократической" оппозиции просто невозможен. В худшем же варианте Государственная дума будет состоять только из "Единой России" и ЛДПР (которые вообще с известной долей условности могут быть охарактеризованы как политические партии), "левая" оппозиция в ней также не будет представлена. Никак не будет представлено и то "пассивное большинство", которое отказывает в доверии всем политическим партиям (в явное нарушение избирательных прав этой части общества). Все это означает, что реальный общественный диалог, процесс принятия и корректировки политических решений будут окончательно перенесены за кулисы политической сцены. Результат — не повышение роли и престижа политических партий, а их дальнейшая дискредитация.
Резюмируя сказанное, подчеркнем, что сегодня общественное мнение не видит явной необходимости к переходу на пропорциональную избирательную систему. Это предложение президента кажется надуманным и, соответственно, интерпретируется в невыгодном для властей свете — с точки зрения дальнейшего искоренения и без того еле тлеющего диалога с обществом и монополизации политической жизни "партией власти". Создается опасный политический вакуум, так как никакая административная реформа не в состоянии уничтожить реальную политическую жизнь в стране, просто она примет иные формы, не те, на кото-
рые рассчитывали авторы нынешней политической реформы.
И все же есть ли в нашей политической реальности объективные предпосылки для формирования многопартийности? Заняты ли все политические ниши? И может ли вообще существовать невиртуальная многопартийность в условиях ценностного консенсуса, огромного электорального "болота", делающего большинство партий похожими друг на друга?
Ценностная устойчивость общества и одновременно неустойчивость электоратов конкретных политических партий, не видящих между последними существенных различий, держалась на феномене так называемого "путинского консенсуса", который представлял собой достаточно размытый ценностный сегмент, охватывающий до 60—70% населения страны. О содержании и характере этого феномена мы неоднократно писали. В этот консенсус в определенной степени не входили лишь традиционалистские слои общества, остальные же социальные группы в той или иной степени поддерживали власть в целом, В. Путина персонально, а также представляемую им "партию власти". Поддерживали на весьма неопределенных условиях, когда каждой социальной группе подавались сигналы, заставлявшие их ожидать от власти именно того, на что они рассчитывали. И власти удавалось длительное время балансировать между целым рядом если не взаимоисключающих, то, по крайней мере, существенно противоречащих друг другу тенденций.В Путине и олицетворяемом им курсе видели "свое" и сторонники "жесткой руки", и "демократы", для которых Путин длительное время был как бы "наименьшим злом", и либералы, представляющие адаптивные слои общества, и социально ориентированные "дезадаптан-
ты". На практике уровень поддержки В. Путина и "Единой России" чрезвычайно слабо варьировался в самых разных социальных и идейно-политических группах общества, "партия власти" оставалась наиболее лабильной политической силой, притягивающей к себе и так называемое "болото", т. е. слои со слабо выраженными политическими симпатиями, и конформистов, всегда готовых примкнуть к сильнейшему. Лидеры достаточно артикулированных политических сил, противостоящие В. Путину на президентских выборах, так и не сумели сформулировать более или менее определенную альтернативу путинскому курсу именно из-за неопределенности, "всеохватности" последнего. Но и в этой системе, при всей ее привлекательности для "партии власти", были свои существенные недостатки. Главный из них — крайне слабая мобилизационная составляющая, когда каждый более или менее определенный шаг властей так или иначе был сопряжен с риском потерь части своего электората. Если первый путинский срок прошел под знаком ожиданий и надежд, никаких резких шагов сделано не было, то сегодняшние попытки властей сформулировать более определенную политику, перейти от слов к делам сразу поставили вопрос об устойчивости сформировавшейся политической системы. И распад монолитного консенсуса начинает происходить буквально на глазах. Остановимся на данной проблеме более детально.
Знаковыми событиями первого полугодия путинского второго срока стали законодательство об отмене льгот, активно поддержанное самим президентом и "Единой Россией" (наряду с резким увеличением доли платного образования и медицины и т. д.), а также последовавшие в сентябре 2004 г., на "волне" бесланских событий, предложения по реформи-
рованию политической системы ("наведение порядка, выстраивание вертикали власти"). Против первого из этих проектов активно выступили левоориентированные политики и слои общества, против второго — "демократические" политики, традиционно выступающие против попыток формирования в стране авторитарного режима. С точки зрения теории идейно-политической сегментации, можно утверждать, что избран в целом "право-правый" курс. "Правый" сразу по двум критериям
— с точки зрения социально-экономической, это ставка на активное меньшинство, способное само себя "прокормить", — с точки зрения авторитарных тенденций — это "наведение порядка", "управляемая демократия". "Либеральный порядок"
— вот смысл заявленного курса, пусть и с некоторыми оговорками. Какова же социальная база такого курса? По данным одного из всероссийских опросов, "составляющая", связанная с наведением порядка, пользуется поддержкой почти у 60% населения страны, тогда как либеральная — менее чем у трети россиян. А вот "правых либералов", по данным того же исследования, поддерживают всего 15,1% опрошенных. То есть, в складывающейся политической системе право-либеральный курс никак не может претендовать на доминирование. Конечно, сказанное вовсе не означает, что рейтинг В. Путина и "Единой России" будет в ближайшее время тяготеть именно к названной цифре. Проводимая политика все-таки не радикально "право-либеральная", скорее, правоцентристская. К тому же для российской политической культуры характерна высокая инерционность. Но и на объединение вокруг "нового курса" 60—70% населения рассчитывать также не приходится. Зато идея "левого порядка",
можно не сомневаться, прошла бы "на ура" — эту идею поддерживают 42,5% населения. Но это экономически пассивное большинство, которому "порядок" нужен для социальной защиты, ориентироваться на него нынешняя власть, пожалуй, не намерена.
С другой стороны, заявленный "новый курс" не в состоянии консолидировать и экономически активное меньшинство. Эти слои населения как раз дорожат политическими и общежитейскими свободами, не готовы поступаться ценностями демократии ради идеи "жесткого порядка". Такие, "правые демократы" составляют около 17% общества, их немного больше, чем "правых либералов". И, наконец,явственно вырисовывается еще один сегмент "защитников народа", которые противостоят право-либеральному курсу сразу по обеим составляющим. Это "левые демократы" — то самое дерево, на котором, по образному выражению Владислава Суркова,"растут и яблоки, и лимоны". Симпатизируют им 23,7% граждан страны.
При всей условности подобной "раскладки" (использовано только два, правда, важнейших фактора дифференциации), она заставляет всерьез задуматься об устойчивости политической системы в стране в ходе проведения "нового курса". Сегодня ставка на одну, доминирующую в политическом пространстве, партию кажется достаточно рискованной. Следование "новому курсу" неизбежно сужает ее политическую и электоральную базу, оставляет широкое поле возможностей для оппозиции, которая в случае симптомов системного кризиса может превратиться в "ядро" новой партии власти со всеми вытекающими из этого революционными последствиями (как это произошло на рубеже 80—90-х годов).
Адекватное понимание политиками своей социальной и идеологической базы — одно из важнейших условий формирования действенной многопартийности. Другим важнейшим условием является эффективность партий как инструмента борьбы за власть. В российских реалиях партии никогда не станут самодостаточными политическими субъектами, так как ресурсы исполнительной власти всегда существенно превосходят аналогичные ресурсы парламентской власти. Партии приобретают жизнь тогда, когда за ними проступает "нечто большее" — борющиеся за власть и собственность кланы и группировки внутри исполнительной власти. В этом случае политические партии становятся фактором легитимации их властных устремлений, апелляции к обществен-
ному запросу. Сейчас именно такая ситуация — налицо начало распада общественного консенсуса, ожесточенная война номенклатурных группировок и неопределенность в процессе преемственности власти в 2007—2008 гг. И это позволяет предположить, что, скорее вопреки, а не благодаря затеянной сверху партийно-политической реформе, следующие выборы будут политически "более кровопролитными", их исход сегодня не гарантирован ни для кого.
Leontiy Byzov in "Proportional Electoral System and the Future of Political Parties in Russia" speculates about the presidential initiatives aimed at strengthening the party system and establishment of the new procedures for the parliamentary elections. He makes an attempt to understand whether these projects comply with the public expectations and the real functioning of the multi-party system in Russia.
