CC BY
44УДК 94(470):338.45 ББК Т3(2Рос.Мор.)5
А. С. Лузгин
ПРОМЫСЛОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ФАКТОР РАЗВИТИЯ МЕЖРЕГИОНАЛЬНЫХ И МЕЖЭТНИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ В РОССИИ (конец XIX - начало XX века)
Ключевые слова: регион, этнос, промысловая деятельность, Мордовия, крестьяне.
A. S. Luzgin
COMMERCIAL ACTIVITY AS A FACTOR OF THE DEVELOPMENT OF INTERREGIONAL AND INTERNATIONAL CONNECTIONS IN RUSSIA (the End of XIX - in the Beginning of XX Century)
Key words: region, ethnos, the commercial activity, Mordovia, peasants.
В конце XIX - начале XX в. в России наблюдалось заметное развитие межрегиональных и межэтнических связей. Оно было вызвано развитием промышленности производства, расширением железнодорожного сообщения и высоким уровнем занятия промыслами, в том числе отхожими.
В России отхожие промыслы, как и в целом крестьянская промысловая деятельность, во многом определяли не только социальноэкономические отношения в обществе, но и влияние на частоту межрегиональных и межэтнических связей. Особый интерес в этом плане представляет многонациональное Поволжье. Отхожие промыслы по организации и социальному статусу существенно отличались от местных. Они делились на ближние (в пределах своего уезда) и дальние (за его пределами). В целом данные промыслы предполагали временный уход мелких товаропроизводителей промышленных изделий из своего селения в другие районы страны, где имелся сезонный спрос на рабочие руки и производимый товар. По структуре отхожие промыслы делились на земледельческие и неземледельческие (кустарные). К первым относились сезонно-полевые работы (сев, посадка, уход за посевами, сенокос, уборка урожая, пастьба скота и т. д.), ко вторым -кустарные промыслы, связанные с валкой обуви, пошивом одежды, производством лесоматериалов, бурлачеством, извозом и т. д.
Отхожие промыслы часто были настолько развиты, что в зимние месяцы из некоторых селений Мордовии уходило почти все взрослое мужское население.
Статистические данные по учету занятого населения конца XIX - начала XX в. позволяют достаточно объективно отразить тенденцию отходничества в России по территориальному, этническому и половому признакам. Что касается мордовского края, его массовые статистические данные, характеризующие состояние промыслово-хозяйственной деятельности в целом и отходничества в частности, не позволяют осветить данную проблему синхронно по всем уездам. Это объясняется тем, что исследуемая территория представляла окраину четырех губерний, где были существенные различия в подходах к промысловой деятельности крестьян.
Характеризуя отходничество в целом, следует отметить существенный рост численности отходников в последние десятилетия XIX в. Основными свидетельствами этого являются количество документов на отлучку (паспорт), выдававшихся отходникам, и срок их действия. В последнее десятилетие XIX в. наибольшее их количество было выдано в Инсарском, Темниковском и Ардатовском уездах Мордовии. В целом ежегодная выдача этих документов не превышала 90 тыс. Суммарное количество выдававшихся ежегодно паспортов по уездам
современной территории Мордовии в обозначенный период колебалось от 88 733 до 97 130.
Наибольшее количество паспортов для отходников в 90-е гг. XIX в. выдавалось в Ардатовском, Инсарском и Темниковском уездах. Значительный процент среди отходников составляли женщины. Их доля среди получивших паспорта отходников в Саранском уезде составляла 15,6 %, в Спасском -10,7, в Инсарском - 8,4 % [17]. Разночтения могли возникнуть в связи с не совпадающими по годам уездными данными. Учитывая, что по одному паспорту часто уходили и другие члены семьи (без подобных документов), можно предположить, что общее число отходников на конец 90-х гг. XIX в. составляло не менее 110 тыс. чел.
По статистике выданных паспортов сложно определить категорию отходников (земледельцы, неземледельцы), ибо в документе это не фиксировалось (исключение составляли Ардатовский, Алатырский и Карсунский уезды). В то же время, зная специфические особенности разных категорий отходников, связанные со сроком пребывания в отходе, можно предположить, что паспорта с большим сроком действия, как правило, оформляли крестьяне, занимавшиеся неземледельческими промыслами, а с небольшим — земледельческими. Впрочем, подобная точка зрения уже встречалась в отечественной исторической науке, например в работах Ю. И. Смыкова [16] и А. С. Тувина [17]. Следует подчеркнуть, что в пореформенные десятилетия количество паспортов, выдававшихся на один год и более, существенно увеличивалось. Причем их процент по разным губерниям и даже уездам одной губернии был различен. Например, по статистике, в 1877-1881 гг. выдача паспортов на один год в среднем в Темниковском уезде в 2,5 раза превысила этот показатель по Спасскому уезду [14]. В то же время в последние годы XIX в. для рассматриваемой территории была характерна общая тенденция увеличения паспортов сроком на один год и более. Так, в Темниковском уезде этот показатель вырос на 24,6 %, в Спасском - на 12,6 % [15]. Данные по Нижегородской губернии подтверждают общую тенденцию. Причем если выдача паспортов на один год здесь увеличивалась ежегодно на 14-15 %, то за послед-
нее десятилетие XIX в. в целом по губернии произошло трехкратное увеличение. Время назревавшего сельскохозяйственного кризиса было отмечено особенно возросшей подвижностью населения, которая свидетельствовала о том, что ни местные промыслы, ни сельское хозяйство не могли обеспечить заработок значительным группам населения, поэтому они вынуждены были искать его на стороне [15].
Кустарно-ремесленный характер занятий отходников мордовского края можно косвенно определить на основе переписи 1897 г. Дело в том, что в ней указано временно отсутствующее население в количестве 34,9 тыс. чел. [1]. Так как перепись проводилась зимой (28 января), мы можем предположить, что эти данные прямо связаны с отходничеством, причем в основном неземледельческого характера.
Крестьяне Мордовии уходили главным образом за пределы своего уезда, т. е. в дальний отход. Это связано с тем, что на данной территории не получили широкого развития ни капиталистическая промышленность, ни капиталистическое земледелие, которые могли бы поглотить свободные от своего хозяйства рабочие силы крестьянского населения
[18]. В дальний отход отправлялось взрослое население рабочего возраста. Основную его массу составляли мужчины (91,4 %). На долю женщин приходилось лишь 8,6 %, в некоторых уездах этот показатель был выше: в Спасском - 10,7 %, в Саранском - 15,6 %
[19]. В Алатырском, Ардатовском и Карсун-ском уездах, в основном дававших кустарей-отходников, по материалам подворной переписи 1911 г., женщины составляли всего 1,3 %. Любопытно отметить, что из 83 женщин-отходниц названных уездов 64 являлись портными [17]. Подростки (дети) были зарегистрированы только в промыслах по изготовлению одежды и обуви (по данным 1911-1912 гг., они составляли 13,3 % от общего числа отходников Пензенской губернии). Корреспондент Пензенского земства отмечал, что у каждого портного или артели портных из селений Воеводское и Петровка Саранского уезда имелись партия, ученики-подростки; наряду со взрослыми мужчинами в отходе участвовали мальчики 12-14 лет [3].
Среди отходников из Мордовии существенные различия наблюдались в этниче-
ском разрезе. По всем уездам удельный вес отходников русской национальности был выше, чем из мордвы. Что касается земледельческого отхода, то здесь в большинстве уездов преобладала мордва, хотя по отдельным населенным пунктам и волостям соотношение русских и мордвы было диаметрально противоположным.
В Ардатовском, Алатырском и Карсун-ском уездах разница была незначительной: среди русских кустарей отходники составляли 69 %, среди мордвы - 65 % [18]. В отхожем валяльном промысле участвовали только русские и мордовские кустари. При этом в Алатырском и Ардатовском уездах удельный вес русских отхожих валяльщиков был меньше, чем мордовских (в Алатырском - соответственно 68,9 и 97,8 %, Ардатовском - 8,0 и 9,1 %). В мордовских селениях Урусове и Жабине было зарегистрировано соответственно 169 и 42 кустаря валяльного промысла, и все они были отходниками [19].
Доля отходников среди населения Мордовии по уездам различалась. Среди русских крестьян наибольшее их число в конце XIX -начале XX в. отмечалось в Ардатовском уезде (8,7 % от общего числа населения), наименьшее - в Темниковском (5,6 %). Заметно больший разброс наблюдался среди отходников мордовской национальности. В Темни-ковском уезде их было 8,9 % от общего числа населения, в Спасском - 2,7 %.
Крестьяне заблаговременно выкупали паспорта и «сбивались» в артели численностью от 3-4 до 15-20 чел. в зависимости от характера специализации. Выбранный ими староста или просто «старший» вел счета по доходам и расходам «доверителей» и торговался с нанимателями.
У И. И. Фирстова есть данные выборочного обследования, проведенного в 19111912 гг. среди бондарей, углежогов и дегтярей Пензенской губернии. По этим сведениям, артельная форма отхода в целом составляла всего 16,7 % (ниже процент был только у кирпичников - 14,3). Артельная форма преобладала среди столяров и пильщиков (87,0 %), поодиночке уходили только 13,0 % мастеровых. В отхожих промыслах по изготовлению одежды и обуви 44,4 % кустарей предпочитали уходить на заработки артелями, 26,7 - поодиночке, 18,9 % - с учениками-подростками [18].
Надо отметить, что в отход отправлялись мужчины и женщины в основном с хорошим здоровьем. Этого требовала длинная и достаточно опасная дорога. У разных категорий отходников сроки, география отходничества, маршрут и способ передвижения были различными.
Для крестьян, специализировавшихся на неземледельческих промыслах, сроком отхода было время с осени до весны (Покров -Масленица); для крестьян, занимавшихся земледельческими промыслами, - с весны до осени (с начала сельскохозяйственных работ до уборки урожая). Однако И. И. Фир-стов отмечает, что некоторая часть кустарей занималась отхожим промыслом в разное время года. Так, каменщики и горшечники Пензенской губернии работали в отходе больше летом; 2/3 бондарей - тоже летом; 33,1 % столяров и пильщиков - летом, 30,8 -зимой и 46,1 % - в разное время года. Отход колесников Симбирской губернии происходил весной, летом и осенью, а на зиму они возвращались домой. Имелись случаи, когда кустари проводили в отходе весь год. Таких примеров было особенно много среди шорников, кузнецов, сапожников, столяров и слесарей, а также отмечались среди обод-ников, колесников, портных, каменщиков и горшечников [18].
У разных категорий промысловиков была своя система определения предполагаемого места отхода. Район выбирался, во-первых, с учетом прежнего опыта; во-вторых, по достоверной информации или по слухам от односельчан, родственников и знакомых из других селений, полученным во время общения на совместных праздниках или ярмарочных торгах; в-третьих, путем предварительного непосредственного изучения и получения информации в ареале предполагаемого отхода (в основном это касалось отходников, специализировавшихся на заготовке сена и уборке урожая); в-четвертых, через рынок купли-продажи рабочей силы.
Часть земледельческих отходников из Мордовии стремились попасть на поволжские рынки труда, в Сызрань, Вольск, Балаково и другие города, где для них создавали элементарные условия. Для заключения договоров по найму туда съезжались работодатели в лице «хозяев» (помещики,
управляющие имениями, приказчики). Все происходило как на настоящей бирже: объявлялись цены и вокруг них шел торг отходников и работодателей. В первую очередь работодатели брали артели, известные по прошлому опыту работы. Сходились на приемлемых условиях. Если была необходимость, отходники тут же «сбивались» в артели и на заранее приготовленных конных подводах работодателей отправлялись к месту отхода, иногда на достаточно большие (до 40 верст и более) расстояния.
Цены на рынках найма отходников зависели от урожайности в местах как выхода, так и отхода, от погодных условий и т. д. Обычно одинаковые цены складывались для достаточно большой территории (на 40-50 верст), и работодателям было непросто их сбивать, так как отходники поручали договариваться опытным в этом деле односельчанам. Вполне возможно, что именно на подобных торгах возникло выражение: «Упрям, как мордвин». В то же время, по сообщениям очевидцев, отходники-земледельцы из мордовского края выделялись из общей массы трудолюбием и покладистым характером, что, безусловно, импонировало работодателям, которые отдавали им предпочтение, считая, что «серые пензяки и мордва не так требовательны, обходятся дешевле и работают добросовестнее» [12].
Часть крестьян, занимавшихся земледельческими промыслами, подряжались в своем или соседнем уезде. Надо отметить, что предпринимательский наем нередко сопровождался различными уловками. Например, в конце XX в. широко практиковался «зимний» вид найма, когда работодатель ссужал крестьянина деньгами, продовольствием в счет будущих летних работ. Используя острую нужду части крестьянства, работодатели (имущие крестьяне и помещики) занижали цены на заранее обговоренные работы. Так, согласно оценочным данным по Темниковскому уезду, введенным в научный оборот А. С. Тувиным, «зимний» наем понижал стоимость различных видов сельскохозяйственных работ на 24-43 % [17].
Несколько иначе проходил наем в бурлаки. Существовали специальные бурлацкие базары, организуемые в середине Великого поста в некоторых поволжских городах,
а также на крупных пристанях, в том числе мокшанских и сурских (Кочелаевская, Тем-никовская, Большеберезниковская и Пром-зинская). На бурлацкие базары съезжались крестьяне из близлежащих сел и деревень, а также владельцы судов, в том числе вновь строящихся. На базарах происходила «ряда» (заключение договоров). Нередко мытарь-вербовщик сам приезжал в село. Начало торга предворяли угощение и поклон начальству села, потом следовало угощение сельского общества. Когда цены были установлены, артели подобраны, подрядчик отсылал начальству «дачу» (годовые подати за каждого заключившего договор), выдавал кабальные задатки, назначал сроки, пункты отправления и прибытия, сборные пункты [6]. Наряду с добровольным заключением договоров, применялось принуждение. В этом случае местные власти (нередко в лице общины) по договоренности с судовладельцем или его представителем вызывали наиболее нуждавшихся и имевших долги по уплате податей и налогов и принуждали их (в том числе женщин) идти в бурлаки.
Бурлаки объединялись в артели. Каждая из них имела «артельного приказчика», руководившего переговорами с хозяином и всеми делами артели, а также «харчевого десятника», ведавшего закупкой и распределением продуктов во время путины (питались из общего котла). Е. П. Бусыгин воспроизвел рассказ одного из старых волжских бурлаков, свидетельствовавший о многонациональном характере бурлачества: «Нас на Волге в то время было много: весь берег был устлан старыми лаптями, каких там не встретишь -и русских, и мордовских, и татарских» [2].
Так сложилось, что всякого рода договоры, в том числе на отходничество, мордва могла заключать лишь в дни, посвященные высшим божествам, которые якобы принуждали договаривающиеся стороны к санкционированию договора, его закреплению и соблюдению [10]. Существовали различные формы закрепления договора, одной из них было «рукобитие». Для крепости договора обычно приглашали свидетелей, в особенности если дело касалось денег. Это был, как правило, сосед, преимущественно старик. В. Н. Майнов указывает и другие средства обеспечения договоров, такие как порука,
задаток, залог. Иногда у мордвы-эрзи практиковалась неустойка [10]. Однако дела о нарушениях договоров редко доходили до волостного суда. Широко применялось мордвой при разного рода покупках отступное, которое приняло чрезвычайно интересную форму - подобие займа под процент [10].
Обычное право у мордвы уравнивало в правах всех членов семьи независимо от пола и возраста. Отходники были обязаны весь заработок приносить семье. При этом сколько бы они ни были на заработках, права на «общественное достояние» не утрачивали. Жена и дети отходника в отсутствие мужа пользовались равными с остальными членами семьи правами [17].
В зависимости от категорий отходников различались способы преодоления пути к предполагаемому месту отхода. В ближний отход добирались пешком либо на конной подводе. Более разнообразными были варианты следования отходников в Оренбургскую, Самарскую и Уфимскую губернии. Как было сказано выше, среди дальних отходников преобладали крестьяне, занимавшиеся земледельческими промыслами. Поэтому каждую весну тысячи крестьян из Пензенской, Симбирской и Тамбовской губерний пешком, на лошадях, на речных судах, а позднее по железной дороге отправлялись в южном направлении к местам предполагаемого отхода или промежуточным центрам по найму на работу. Из Симбирской губернии, например, 35-36 % отходников до места найма добирались пешком, 4 - пешком и пароходом, до 4 - пешком и на подводах, до 2 % - пароходом, остальные - как могли [6]. Старостам артелей приходилось много хлопотать в дороге. «Так как мордвин привык торговаться не хуже татарина, - писал В. Н. Майнов, - да и нам не раз случалось видеть, что капитаны волжских пароходов, поторговавшись с добрый час времени со старостой (кенджазыр), соглашались доставить всю артель до места за 25 копеек с головы там, где по тарифу пришлось бы заплатить копеек по 75 с человека; надо знать, где выйти пароходу навстречу, т. е. не садиться, например, в городах, где никакой торг не возможен, а выходить к таким пристаням, где нельзя ждать ни грузов, ни пассажиров; тут капитан поневоле долго упрямиться не
будет и кенджазыр с торжеством выторгует добрый полтинник с рубля» [10]. Мастеровые, занимавшиеся валяльным, портняжным, плотничным промыслами, ежегодно с наступлением осени, обычно после Покрова дня, убрав урожай и закончив хозяйственные дела в доме, собирались в отход. Конечно, не все промысловики уезжали в один день. Время отъезда иногда растягивалось до 2-3 недель. Жены и близкие родственники обычно провожали отходников на подводах до железнодорожной станции, пристани или уездного центра, помогая перевозить тяжелую поклажу.
Часто маршрут составлялся наугад: «Они идут под влиянием слухов об урожае в таких-то местах и живо меняют направление при новых слухах, ничем иным не руководимые, кроме неточных рассказов и заманчивых надежд» [13].
С учетом того, что земледельческие отходники покидали свои селения весной, а отходники, специализировавшиеся на неземледельческих промыслах, - осенью, их одежда соответствовала времени года. Первые одевались и обувались легко. В заплечном холщовом мешке у них были минимальный запас одежды, сменная пара лаптей и немного продуктов. Вторые, кроме легкой одежды, брали с собой теплую. По внешнему виду трудно было отличить мордвина-отходника от русского. Основной одеждой отходника-земледельца были валяная шляпа, рубаха, подпоясанная ремешком или тесемкой ка-ратайка из грубого крестьянского сукна и лапти. К одежде отходников-кустарей в соответствии со временем года добавлялись шапка-треух, чапан с «огорелком» (без сборов, с воротником), полушубок и нередко валенки. Одежда мордовок-отходниц в целом была более примечательной. Общий ее вид, отдельные элементы и манера ношения выделяли их из обшей массы отходников. Несмотря на то что в летний период было немало праздников, женщины-отходницы не брали с собой нарядную одежду.
Кроме заплечного мешка с необходимыми вещами, у отходников-ремесленников был фанерный, дощатый или плетеный сундук-чемодан, в котором они несли орудия труда. Так, валяльщики брали с собой деревянные колодки-модели, по которым определяли
размер и фасон валенка, станки и установки для чесания шерсти, овечьи ножницы и другие принадлежности; плотники, пильщики и лесорубы - топоры, рубанки и другой инструмент. Пилы из-за больших размеров упаковывали отдельно в рогожу или мешковину. Если одна и та же партия отходников ежегодно выезжала в один и тот же регион, то все свои приспособления они оставляли на месте: прятали их в подполье или на чердаке определенного дома. Когда случалось, что кто-то неожиданно заболевал или решал бросить отходничество, компания ежегодников распадалась. Оставшиеся начинали искать новых партнеров или присоединялись к другой команде. В связи с этим, как правило, менялась география поездки, а значит, все орудия труда приходилось собирать заново.
Необходимо отметить, что место отхода выбиралось не всегда удачно, особенно промысловиками, не имевшими опыта или не отличавшимися высоким профессионализмом. Так, ветераны валяльного дела с. Урусова Ардатовского района рассказывали автору о случаях, когда, приезжая в намеченный населенный пункт, они обнаруживали, что там уже работала другая партия специалистов. Тогда нужно было искать новое место, на что уходило несколько дней. Нетрудно представить, что значит ходить или ездить по Башкирии, оренбургским степям, где расстояние от одного до другого селения несколько десятков километров. Иногда приходилось ночевать в поле, зарывшись в стоге сена. Случалось, заканчивались деньги, продовольствие, а место работы все еще не было найдено. Но, несмотря на различные проблемы, нужное селение все-таки находили (за редким исключением). Валяльщики сообщали жителям о цели своего приезда. Им отводили пустующий дом для работы и жилья. Цена за работу зависела от размера валенок и количества использованной шерсти. Мастера трудились по 15-16 ч в сутки. Небольшие перерывы делали только во время завтрака, обеда и ужина.
Одним из наиболее доходных был портняжный промысел. Портные-промысловики говорили: «Заработки наши не трудные, промысел легче любого другого. На стороне, да с иголкой голодным не останешься, а если гулять не будешь, то и домой принесешь, на уплату податей
и для прочих расходов, - да и хлебец-то у тебя в барыше останется» [11]. Портные отправлялись на промысел также партиями, обычно по 5-6 чел. (в основном это были односельчане). Однако на местах они работали индивидуально или с учениками. (Родители охотно отдавали своих детей для обучения портняжному ремеслу к опытным, хорошо известным портным.) Исследователь конца прошлого столетия
В. В. Комаров, говоря об отходниках-портных, отмечал: «Правильно организованного товарищества или артельного начала между ними нет» [11]. Найдя себе работу в каком-нибудь селении, портные принимали заказы и, выполнив их, переходили в другое село. Они были в отходе в среднем 130 дней: от Покрова до Масленицы. Именно в это время каждый крестьянин хотел обзавестись зимней одеждой и обувью. Портные-отходники отмечали непритязательность крестьян к внешней отделке изготовляемой одежды. Главное внимание уделялось прочности сшитой вещи, особенно будничной [11]. Большинство портных-промысловиков размещались в доме заказчика (особенно когда пошив производился из его материала) или в доме одинокого жителя села. Зажиточные портные снимали квартиры и в них «на своих харчах» работали с учениками. Разделения труда среди отходников-портных не было. Каждый из них в продолжение 12-часового рабочего дня мог сшить полушубок, кафтан или две каратайки (из сукна, без подкладки, со сборами сзади), за что получал 50-70 коп. Ученики постепенно осваивали портняжное ремесло; сначала им поручали несложные дела: чинить старые вещи, нашивать заплаты на одежду. Наиболее преуспевающие портные работали в отходе весь год. «Эти портные, - отмечал их современник, - как по внешнему виду, так и по образу своей жизни, принадлежат уже к цеху ремесленников-портных» [11].
Отходники-кустари, как правило, дорожили своим именем и своими заказчиками. В этом отношении особенно отличались мастеровые Алатырского, Ардатовского и Саранского уездов. В 1910 г. из Саранского уезда в отходе было около 1 тыс. портных. Корреспондент «Вестника Пензенского земства» (1913, № 2) писал: «Уходят (портные селений Воеводское и Петровка Саранского уезда. -
А. Л.) далеко партиями шить крестьянскую одежду: одни в Курскую и Воронежскую губернии, другие - в Самарскую губернию и
География промыслового отходничества крестьян Мордовии [7, с. 162-183; 17, с. 64-79; 18, с. 99-131]
Место выхода Место отхода Характер отхода Особые отметки
Нижегородская, Пензенская, Симбирская губер- Саратовская губерния Земледельческий Лето
Пензенская, Тамбовская губернии Юг, донские степи, Южное Приуралье -«-«-
Пензенская губерния - Инсарский, Красносло-бодский, Наровчатский, Саранский уезды Самарская, Саратовская, Ставропольская, Астраханская, Оренбургская, Томская, Ростовская, Екатеринослав-ская, Уфимская губернии, область Войска Донского
Краснослободский уезд, Города Поволжья, Москва, Санкт-Петербург, Торговля, извоз
Усть-Рахмановская волость Царство Польское, Земледельческий
Инсарский уезд, Рузаевская волость Самарская, Уфимская губернии Кирпичники до 1 000 чел.
Инсарский уезд (с. Сиалеевский Поволжье, Тамбов, Воронеж Портные
Майдан) Саранский уезд (с. Воеводское, Петровка) Саранский уезд, Зыковская, Протасовская, Чуфаровская волости Симбирская губерния — Алатырский уезд (с. Жабино, Старое Ардатово, Урусово) Астраханская губерния, область Войска Донского Оренбургская (г. Бугуруслан, с. Кирюшкино), Самарская (с. Архангельские Ключи, Большой Толкай) губернии Земледельческий Валяльный до 2 00 чел.
Алатырский уезд (с.Чеберчино) Волга, Ока, Сура Бурлаки До 268 чел.
Ардатовский уезд Самарская (с. Старая Бинарадка, Судорабочие
(с. Большие Манадыши) Ардатовский уезд (с. Налитово, Старосемейкино, Шилан) Волга, Ока, Сура Портняжный
Кирдяти) -«-«- Судорабочие Свыше 400 чел.
Ардатовский уезд (с. Налитово) Заволжье, Нижнее Поволжье, Сибирь Бурлаки
Карсунский уезд Самарская губерния - преимуще- Рамочники, ободники Часть отходников
ственно Новоузенский уезд и колесники
Тамбовская губерния — Спасский уезд Саратовская губерния - Земледельческий составляли жен-
Спасский уезд Сызранский уезд -«-«- щины (1882 г.)
Спасский уезд, Дракинская Саратовская, Самарская губернии -«-«- 1 430 чел. (1899 г.)
волость
Спасский уезд (с. Дракино) Саратовская губерния Кузнечный С весны до глубо-
Спасский уезд Самарская, Саратовская, Астрахан-
ская губернии -«-«- кой осени
Спасский уезд (с. Виндрей) Самарская губерния, г Баку Сапожный
Спасский уезд (с. Кажлодка) Саратовская губерния Валяльный
Спасский уезд (с. Покассы) Спасский, Темниковский уезды Пензенская, Саратовская губернии Оренбургская, Самарская и Новороссийская губернии Земледельческий
Темниковский уезд, Атюрьевская и Стандровская волости Заволжье, новороссийские степи Земледельческий, валяльный,
Темниковский уезд, Широмасовская волость -«-«- Портняжный, лесопиление, торговля, извоз
Темниковский уезд (с. Теныушево) Владимирская, Ивановская, Нижегородская губернии Красильно-набоечный
вообще за Волгу... Уходят жить в свое село, в свою деревню, то есть туда, где его отец работал. В деревне той все от мала до велика, их, швецов, знают, свыклись с ними, сдружились». В числе отходников-портных был
В. Ф. Муленков из с. Большие Манадыши Ар-датовского уезда Симбирской губернии (ныне Атяшевский район Мордовии). Он обслуживал многие эрзянские населенные пункты Самарской губернии. Здесь «ходячий портной» обшивал в основном крестьянские семьи, переходя из дома в дом: шил зипуны, армяки, шубняки, рубашки, брюки, шаровары, фуражки, суконные поддевки, женскую одежду [7].
Независимо от того, в ближний или дальний отход собирались промысловики, они всегда брали с собой запас продуктов. В первую очередь это были сухари, 2-3 каравая ржаного хлеба, соленое или вяленое мясо (свинина или говядина), вяленая рыба, а также продукты для приготовления пищи (горох, чечевица и др.). Этого запаса хватало лишь на несколько дней. Поэтому обычно, перед тем как приступить к работе, промысловики оговаривали с местным населением и этот вопрос. Люди, делавшие заказ, были обязаны выделять мастерам продукты (картофель, молоко, мясо и др.). Жабин-ские валяльщики, например, рассказывали, что особой щедростью отличались башкиры. Они приносили столько баранины, что можно было прокормить несколько многодетных семей. Безусловно, люди понимали, что работа валяльщика очень тяжелая, поэтому требовалось хорошее питание.
Бурлаки, судорабочие, сплавщики леса и другие готовили пищу на костре. В зависимости от величины артели использовали чу-гуны, котлы, котелки и другие металлические емкости. Как правило, их выделяла община на месте отхода или хозяева, приглашавшие на работу. Чашки и ложки отходники обычно носили с собой. Нередко на месте отхода плотники вытачивали деревянные чашки и ложки, которые дарили местным жителям в качестве своеобразной рекламы. В особых случаях это превращалось в своего рода соревнование в мастерстве. В результате из утилитарного по назначению предмета получалось художественное произведение (чашка-братина, ложка с ручкой в виде конской или утиной головы и т. д.). Важно отметить и то, что такие штучные произведения искусства, как правило,
несли на себе этнические символы, родовые знаки. Этнические элементы в виде вышивки нередко имелись и на личных вещах отходников, носовых платках, варежках.
Лесорубы ночевали в специально устроенных землянках или шалашах. Шалаши строили и бурлаки, останавливаясь на ночлег. Часто под жилье занимали гумно, другие хозяйственные постройки. Валяльщики в этом отношении были привилегированной частью отходников. Как уже говорилось, им выделяли пустующее жилье.
У отходников складывался своеобразный профессиональный язык общения, не понятный для окружающих. Так, у валяльщиков одного из наиболее крупных центров Мордовии - русского села Покассы Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне Зубово-Полянский район Мордовии) он проявился наиболее рельефно. В их языке встречаются слова и выражения из мордовского-мокша языка, например: «Хозяин-мае, как вергас!» (вергас - волк), что значит: «Хозяин очень находчивый, дошлый». Валяльщик В. Т. Ке-мяшев рассказал автору, как пользовались мастера своим языком. Приезжали в какое-либо село, нанимались к одному из жителей на работу валять из его материала валенки. Получив сырье, начинали обсуждать. «Да, жго-нина шошна», - говорил один, теребя шерсть в руках. «Шошна», - соглашался другой. Хозяин же стоял возле них, ничего не понимая: «Вы о чем, мастеровые?» - «Да это мы так, меж собой», - смутившись, что их услышали, ответили валяльщики, и шепотом продолжали: «Если жгонина шошна, то и засывать из межа нее шошна. И ходары выхлют шош-нее. На шпаря себе, подкаял мае, на ходары межи ула! Ясать (шаповалить) будет тяжело...» («Да, шерсть плохо расчесана. Если она плохо расчесана, то и работать с ней тяжело. И валенки выйдут из нее плохие. Да, ничего себе, дал нам хозяин на валенки шерсти много. Работать тяжело»). Как видно, даже если в их диалоге и встречалось русское слово, все равно ничего нельзя было понять. Затем следовали хитрости, которые, как утверждал информатор, на качество валенок не влияли, но облегчали работу. Часть шерсти мастера возвращали хозяину или присваивали, экономя на этом. Заказчик с их решением охотно соглашался, не чувствуя подвоха.
В первые же дни покасцы определяли, хороша ли хозяйка: «Накаяла еды много и мяса-кромзы даже положила! Померяшни-ку ракешки накаяла!» («Еды много, даже мясо положила. И по стакану налила водки-самогону!»). Тогда мастера делали вывод: «Надо сьясать ходары посизовше!» («Надо валенки сделать (свалять) получше!»). Случалось, попадалась скупая: «Шошная куфта. Ракешки не накаяла. Или подкаяла сизим-ку. Да и кижа, шошная» («Плохая хозяйка. Водки-самогона не поставила»).
Валяльщики валенок в отношении к своему ремеслу мало отличались от плотников или мастеров других промыслов. Искусствовед
В. И. Колмыков, исследовавший язык валяльщиков из Покасс, отмечал, что при плохом к себе отношении они могли и навредить: клали в шерсть соль, которая постоянно впитывала влагу, отчего ноги в валенках становились мокрыми; подсыпали крахмал или втирали вареный картофель. От таких «наполнителей» обувь становилась жесткой, твердый валенок был непрочным на изгиб - давал трещину. Чтобы валенок стал мягким (темяшным), в шерсть подмешивали муку [5].
Кроме валенок, покасцы «катали» войлочные шляпы, варежки с одним пальцем и даже мячи для детей. Все изделия были без узоров, белого или черного цвета.
Данные санитарного обследования 1899 г. свидетельствуют, что отходники из Спасского уезда работали едва ли не в половине губерний России: Астраханской, Московской, Рязанской, Нижегородской, Саратовской, Самарской, Ярославской, на Дону и Кубани. Большинство отходников занимались сельскохозяйственными работами. Так, крестьяне мордовского села Дракина ежегодно с ранней весны до глубокой осени выезжали на полевые работы в частновладельческие хозяйства Саратовской губернии, получая поденную плату в размере 20-30 коп. Женский труд оплачивался на треть ниже [8].
Многие мастеровые бывшего Виндрей-ского железоделательного завода в 80-е гг XIX в., не имея достаточного земельного надела, отправлялись в Самарскую, Саратовскую, Астраханскую и другие губернии, где работали при котельных заводах, некоторые - мастерами, а большая часть - молотобойцами [15].
Среди отходников были широко распространены судорабочие, подписывавшие на весенне-летние месяцы «кормежную запись». В одном из таких уникальных документов середины XIX в. (1853) расписаны права и обязанности судорабочих с одной стороны и хозяина в лице крестьянина И. Ф. Моштакова - с другой. По вступлении контракта в силу «судно, именуемое коломенка, погруженное пшеницей в судовую работу, почему и обязаны мы, судорабочие, убрав оную коломенку надлежащим образом к верховному ходу, взвести вверх по реке Волге до Рыбинска с должной поспешностью, не просыпая без работы отнюдь утренних и вечерних зорь». В документе указывалось также, что были обязаны делать судорабочие в случае посадки судна на мель, возникновения пожара; оговаривалась и схема расчета за работу. Обслуживать данное речное судно для доставки груза до Рыбинска брали на себя обязательство лоцман и 17 судорабочих. Лоцман получал 10 руб. серебром аванса и 10 руб. по приходу в Рыбинск, рабочие - в два раза меньше. Важно отметить, что 8 судорабочих были из Нижегородской губернии, 7 - из Пензенской и 2 -из Костромской [1].
Своеобразным отхожим промыслом считалось нищенство, порожденное тяжелым положением крестьянства. Эта участь не обошла и крестьян Мордовии. Нищими были также люди, потерявшие трудоспособность и не имевшие поддержки родных. Эта категория крестьян собирала милостыню круглый год, рассматривая ее как основной источник существования. Кроме того, нищенством занимались погорельцы, бедные и даже средние крестьяне. Они уходили нищенствовать преимущественно в неурожайные годы, когда своего хлеба не хватало. Ежегодно повторявшиеся недороды, систематический недостаток хлеба привели к тому, что во многих деревнях нищенство превратилось в постоянный промысел, профессиональное занятие: крестьяне не ждали, когда кончится свой хлеб, а сразу же после окончания полевых работ уходили собирать милостыню (сочить). Была еще одна группа нищих - бездельники, бродяги, привыкшие жить за чужой счет. Имея подчас достаточное состояние, они продолжали заниматься нищенством в качестве
основного источника получения дохода. Это были нищие-профессионалы. Они отправлялись на промысел, как правило, в соседние уезды и губернии, а иногда в более богатые заволжские селения. С холщовыми сумами ходили из дома в дом и собирали милостыню «Христа ради» - мукой, отрубями и ломтями черного хлеба. В Инсарском уезде промысловым нищенством занимались жители двух сел: Голицыно («голицынские калилы») и Костыляй. По материалам И. П. Новикова, голицынские калилы в зиму обжигали оглобли, сани, дугу и в обгорелой повозке семьями уезжали собирать «на погорелое». Не менее предприимчивыми были жители с. Русские Найманы Карсунского уезда, которые нередко представлялись глухонемыми [9].
В сочении был свой возрастной ценз. Слишком маленьких не брали: лишняя обуза, в дороге нужно быть «налегке». Тот же запрет распространялся на стариков. Время года большой роли не играло, хотя предпочтение отдавалось лету. Нищие ходили как в одиночку, так и группами (артелями), обычно по 2-3 чел. Это могли быть родственники, соседи или односельчане. Во главе обязательно был опытный человек. Дневную выручку распределяли поровну. Этот отход стал настолько привычным, что девушка в этих селах не шла замуж за молодого человека, не умевшего зарабатывать деньги таким промыслом. В некоторых сельских общинах выбирали «нищенского старосту», в обязанности которого входило размещение пришедших в село нищих по квартирам [2].
Кроме нищих-профессионалов, были и такие, кого судьба обделила умом. Они довольствовались тем, что дадут.
Отходничество расширяло кругозор крестьян, создавало им авторитет в глазах членов семьи и односельчан. Отходники играли если не решающую, то чрезвычайно важную роль в информационном развитии России конца XIX - начала XX в. В его основе лежала устная информация. Степень ее достоверности и соответствие официально опубликованным сведениям варьировались от непосредственных или точно пересказанных сообщений очевидцев до фантастических изменений. Для большинства крестьян слухи являлись одним из основных источников сведений о внешней и внутренней политике государства, смене
монархов, заговорах, переворотах. В процессе многоэтапной устной передачи события не только обрастали вымышленными подробностями, но нередко и кардинально меняли характер - в зависимости от представлений, симпатий и чаяний той среды, в которой распространялись слухи.
Крестьяне-отходники несли информацию о жизни крестьян в других регионах, иных климатических зонах. Крестьян интересовало, какие сельскохозяйственные культуры здесь возделываются, каковы урожайность и система землепользования, цены на сельскохозяйственную продукцию и товары повседневного спроса и др. Живо обсуждались вопросы городской жизни, быт и нравы горожан. На всю зиму хватало рассказов о впечатлениях от поездки на пароходе или по железной дороге. Здесь было интересно все: начиная с того, сколько нужно угля для топки котлов на пароходе и паровозе, какова их скорость и заканчивая тем, как спится в этих видах транспорта. Особенно интересны были рассказы отходников мордовской национальности о том, как в тех краях проживают их соплеменники. Говорили об их языке, одежде и обуви, кухне, семейном быте, предполагаемом месте жительства предков. Отходники часто воспроизводили песни, легенды, предания, сказки, загадки, бытовавшие у мордвы в районах отхода. Это могли быть как варианты, так и оригинальные произведения конкретного жанра устно-поэтического творчества мордовского народа.
Много было и чисто мужских рассказов о любовных похождениях, особенно с женщинами других национальностей, например, о том, каким образом отходнику из с. Урусова удалось избежать женитьбы на местной башкирке, или о женитьбе молодого отходника-мордвина из с. Жабина на татарке и принятии им мусульманской веры. Случалось, что отходник возвращался в родные места с молодой женой или в чужих краях у него оставались дети. Многие житейские случаи в отходе на долгие годы становились поводом для насмешек и шуток.
Слыша множество анекдотов, басен, сказок, промысловики-отходники любили и сами «потешить народ своими рассказами о жар-птице или другой какой-нибудь диковинке».
Итак, несмотря на все перипетии, связанные с отходничеством, оно играло важную
роль в жизни крестьянской семьи и сельской важно подчеркнуть, что по мере складывания
общины в целом. Во-первых, средства, полу- территориального разделения труда, включая
ченные в отходе, помогали снизить налоговое промыслы. Мордовия все больше выделялась
бремя крестьянского хозяйства, приобрести как территория, имевшая отличительные осо-
необходимый скот; во-вторых, время отсут- бенности и занимавшая определенное место
ствия отходника позволяло его жене утвер- на всероссийском рынке труда.
диться в глазах членов семьи, собственных Делая обобщающий вывод, отметим, что детей и сельского мира; в-третьих, инфор- промысловое отходничество являлось важ-
мационная база крестьянской семьи попол- ным показателем уровня межрегиональных
нялась политическими, экономическими и и межэтнических связей в России в конца
культурно-бытовыми сведениями. Наконец XIX - начала XX в.
Библиографический список
1. Архангельский С. И. Очерки по истории промышленного пролетариата Нижнего Новгорода и Нижегородской области XVII-XIX вв. / С. И. Архангельский. - Горький, 1950.
2. Бусыгин Е. П. Русское сельское население Среднего Поволжья (середина XIX - начало XX в.) / Е. П. Бусыгин. - Казань, 1966.
3. Вестник Пензенского земства. - 1913. - № 2.
4. Громыко М. М. Мир русской деревни / М. М. Громыко. - М., 1991.
5. Колмыков В. И. «Шаповал ходарил сизимку?» : Тайный язык валяльщиков валенок села Покас-сы / В. И. Колмыков // Живая старина. - 2000. - № 3.
6. Лузгин А. С. Жизнь промыслов / А. С. Лузгин. - Саранск, 2001.
7. Лузгин А. С. Промыслы Мордовии / А. С. Лузгин. - Саранск, 1993.
8. Лузгин А. С. Торбеево / А. С. Лузгин, Ю. Ф. Юшкин. - Саранск, 1988.
9. Лузгин А. С. Отхожие промыслы как показатель уровня межрегиональных и межэтнических связей в России (конец XIX - начало XX в.) / А. С. Лузгин // Этнокультурные процессы в мордовской диаспоре. - Саранск, 2005. - № 4 (121).
ЮМайнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы / В. Н. Майнов. - СПб., 1885.
11.Нижегородский сборник. - Н. Новгород, 1889. - Т. 8.
12. Сборник сведений по Саратовской губернии за 1905 г - Саратов, 1906. НИИГН. - И-1228. -Л. 213-214.
13.Сборник статистических сведений по Саратовской губернии. - Саратов, 1884. - Т. 3. - С. 257.
14.Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. - Тамбов, 1883. - Т. 4. - С. 238 - 239.
15.Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии. - Тамбов, 1883. - Т. 5. - С. 120-121.
16.СмыковЮ. И. Крестьяне Среднего Поволжья в период капитализма / Ю. И. Смыков. - М., 1984.
17.Тувин А. С. Отходничество как фактор формирования сельских пролетариев Мордовии в 18611905 гг. / А. С. Тувин // Из истории формирования и развития рабочего класса Мордовии. - Саранск, 1989. - С. 69-71.
18.Фирстов И. И. Отхожие кустарные промыслы мордовского пореформенного крестьянства / И. И. Фирстов // Материальная и духовная культура мордвы в XVШ-XX вв. - Саранск, 1978.
19.Фирстов И. И. Некоторые особенности промысловых занятий пореформенного мордовского крестьянства / И. И. Фирстов // Материалы по археологии и этнографии Мордовии. - Саранск, 1975. - С. 124-125.
Поступила в редакцию. 20.01.2012.
Сведения об авторе
Лузгин Александр Степанович - доктор исторических наук, профессор кафедры традиционной мордовской культуры и современного искусства ФГБОУ ВПО «Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарёва». Министр по национальной политики. Область научных интересов: традиционная материальная культура русского и мордовского народов: промыслы Мордовии середины XIX - начала ХХ в. Автор более 80 научных и учебно-методических работ, в том числе 7 монографий, 2 учебных пособий.
