CC BY
57
УДК 82-31
Е. А. Щипкова
ПРОМЕЖУТОЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО В РОМАНЕ С. БОГДАНОВОЙ «СОН ИОКАСТЫ»
Рассматривается семантика промежуточного пространства в сюжете новейшего модернистского романа С. Богдановой «Сон Иокасты» (2000). Показано, что выявление этого пространства является важным не только для объяснения сюжетостроения произведения, но и раскрытия сознания героев.
Ключевые слова: современная литература, модернизм, миф, Эдип, художественное пространство, сюжет.
Художественное пространство в произведениях литературы играет большую роль, ведь «одной из фундаментальных характеристик действительности, отображаемой в художественной литературе, является пространство» [1, с. 16]. Е. Кубрякова обобщает значение пространства следующим образом: «Самой большой по своим масштабам, самой важной для восприятия мира и всей жизнедеятельности человека, а поэтому одной из самых существенных по своим последствиям, и выступает для человека, на наш взгляд, такая целостность, как пространство - то, что вмещает человека, то, что он видит простирающимся перед ним» [2, с. 26]. Этим литературоведы обусловливают актуальность исследований художественного пространства романа. Кроме того, «высокая значимость данной категории вытекает из сущностных жанровых характеристик романа, к числу которых относится множественность места действия» [1, с. 16].
Изучение пространства художественного текста можно проводить в двух направлениях. С одной стороны, следует рассматривать «текст как определенным образом организованное пространство: формально-грамматическое, семантическое, графическое»; с другой - «анализировать пространственно-временные отношения в авторской модели мира» [2, с. 63]. В связи с этим исследователи выделяют следующие способы анализа пространства в литературном тексте: «1. Акцентирование символического плана реалистической пространственновременной панорамы связано с обращением к безымянной или вымышленной топографии. ...
2. Обращение к реальной топографии, актуализация географического пространства путем его остранения. Это подчеркивает значимые характеристики, предопределяя развитие сюжета. .
Остраненные топонимы приобретают на фоне географической конкретизации символическое значение, воспроизводят пространственно-временную картину мира в ее символико-идеологическом аспекте. ... 3. Изображение пространства в философской категории понятий “отдельное” - “общее”. Внутреннее ограниченное пространство (комната, дом), его расширение и обобщение. .
4. Описание психологического пространства, по-
груженного во время и внутренний мир человека. ... Психологическое восприятие - доминанта в описании реального пространства» [2, с. 64-66].
Данная работа посвящена исследованию роли промежуточного пространства в романе Светланы Богдановой «Сон Иокасты» («Знамя», 2000, № 6).
С. Богданова (1976 г.р.) представляет новое, постсоветское, поколение писателей, стремящееся оттолкнуться от непонятной злободневной действительности и уйти в универсальный миф о человеке, представленный в литературе (или в мифологии, оставшейся в литературе). Ее роман «Сон Иокасты» - модернистский. Модернисты создают мифы об ускользающей реальности, воспроизводят в тексте ее субъективные образы. Для понимания пространства в модернистском романе важно отмеченное В. Рудневым: «Модернизм стремился моделировать свою реальность. Для модернистов понятие реальности растворялось в аллюзиях, реминисценциях, в зеркальных отображениях одного в другом» [3, с. 256].
В романе «Сон Иокасты» показан процесс познания Эдипом истины о своем рождении, но особое внимание уделяется не открытию героем конкретных фактов, а переживанию крушения устоявшегося мировидения, построенного им. Этот процесс влечет смену типа его сознания: от прагматического к мифологическому. Изменение сознания героя и его видения мира фиксирует образный пространственный ряд романа Богдановой, так как акцентировано пространственное восприятие героем мира.
В начале романа образ мира построен Эдипом по законам и представлениям о должном: в основе его мировидения - предсказуемость и логичность, четкие представления о нравственности, морали, этике, уверенность в решающем слове человека. Пример такого устройства жизни - пространство дворцового комплекса Эдипа в Фивах: в тронной зале «он обыкновенно решал государственные вопросы»; «на террасе и во мраке галереи» гулял, в библиотеке он читал и «по привычке. принимал старшего своего сына, Полиника»; по лестнице ежедневно «поднимался в покои Иокасты» в башне, где наблюдал за спящей женой [4, с. 87].
Завязка сюжета начинается с того, что Эдип знакомится по тексту древней книги «Свидетельства путешественников и паломников» с альтернативным устройством пространства - описанное в книге пространство плавучих островов можно назвать моделью промежуточного пространства. Во-первых, пространство архипелага физически и географически устроено как неустойчивое, промежуточное (в нем смешаны суша/вода, море/небо, географическая неопределенность объясняется тем, что архипелаг плавучий). Во-вторых, оно находится между миром реальным и ирреальным: в дальнейшем пространство островов осмысляют и Эдип (читающий о нем в книге), и его вечно спящая жена Иокаста (видящая эти острова в своих снах), и богиня Гера (знающая в своем божественном всеведении, где они расположены). Изображенное в книге пространство важно для понимания картины мира в романе Богдановой и для интерпретации сознания персонажей (Эдипа, Этеокла, Геры, Иокасты).
Промежуток - «пространство между чем-либо, разделяющее что-либо» [2, с. 636]. Промежуточный - «находящийся между двумя или несколькими предметами или явлениями; занимающий срединное положение между чем-либо» [2, с. 636]. В художественном тексте чаще всего «промежуточным» воспринимается пространство, либо находящееся между различными пространственными координатами, либо описанное одновременно как реальное и ирреальное, либо пространство, где жизнь движется к смерти. Кроме того, пространство можно назвать промежуточным, когда - как в сюжете «Сна Иокасты» - оно включено одновременно в дискурс (текст прочитанной Эдипом книги) и нарратив (изображенное пространство реальной жизни Эдипа).
Если опираться на эти подходы, в роман Богдановой включены три «промежуточные» пространства: описанное в книге «Свидетельства путешественников и паломников», ее читает Эдип; изображенное на карте из ослиной шкуры, которую он рассматривает, и воплощенное в снах жены Эдипа Иокасты.
В романе приводится шесть (во многом повторяющихся) цитат из книги «Свидетельства путешественников и паломников». Судя по ее заглавию, безвестные авторы паломничали и к сакральным местам, так что их не удивляют чудеса, происходящие на островах, они описаны в книге как реальность. Книга не объясняет действительность загадочного мира плавучего архипелага, в котором действуют иные законы, чем в эдиповых Фивах и Греции. «Свидетельства...» запечатлели образ мира, чуждый герою, но идеальный.
Сюжет постижения Эдипом промежуточного пространства островов можно разделить на этапы.
Сначала происходит поверхностное знакомство героя с книжным описанием архипелага, острова которого находятся в постоянном движении и на котором ничто не обладает тенями, т. е. тяжестью и темнотой: «...в разное время архипелаг выглядит по-разному. В него входит множество мелких островов, число сочетаний которых бесконечно. Знамениты они тем, что, как и у предметов, и у животных, и у людей - местных жителей, - у них нет теней, ничто не притягивает их к почве, и если бы не сила человеческой привычки, дома, деревья и горы пребывали бы в вечном движении, постоянно перемещаясь с места на место. Расстояние же между землями архипелага таково, что любой островитянин, стоя на берегу и вглядываясь в даль, не увидит ничего, кроме матового морского блеска и небес, посему даже самое строгое знание о порядке вещей не в силах удержать острова на одном месте» [4, с. 76].
По словарю символов, «тень» означает «то, чем человек не хотел бы быть. Тень является одной из метафор темной стороны психики человека» [5, с. 484-485]. Жители островов не имеют тени, так как принимают себя такими, какие они есть, не обращаясь к понятиям «плохо/хорошо»; они не разделяют сознательное и бессознательное в себе. С другой стороны, буквальное значение слова «тень» - «темное пятно с очерком предмета, от которого тень падает» [6, с. 449], т. е. тень физически связывает человека с почвой, землей, материей реального мира.
В моделировании пространства архипелага Богданова максимально усиливает семантику хаоса и подвижности: «...и архипелаг этот найти по карте либо идя на судне упорядоченно в одном только направлении - нельзя, поскольку его острова перемещаются по океану произвольно, хаотически меняясь между собой местами, так что никогда точно не определишь, где в данное мгновение они расположены, да и они ли это в действительности: в разное время архипелаг выглядит по-разному» [4, с. 76]. Здесь подчеркивается подвижность самих островов по отношению друг к другу и подвижному пространству океана в целом; это создает их абсолютную призрачность в реальности, так как они не привязаны к каким-либо координатам и формам. Подобное пространство диктует жителям архипелага такое подчинение течению жизни, когда бессмысленны попытки привязать все к порядку: островитяне «правдивы и наделены даром предвидения - ведь мысли их... способны лететь вперед быстрее времени» [4, с. 76]. Это люди, подчиняющиеся интуиции.
Первоначально пространство островов Эдип принимает недоверчиво, так как оно противоречит пространству реальной жизни в Фиванском двор-
це, где существует порядок и определенность, все распланировано и устойчиво. Вместе с тем подчеркнуто назревание проблемы - жена Эдипа Иокаста телесно обездвижена, пребывает в многолетнем сне, и устойчивая процедура посещения ее в башне (вертикаль эдипова реального пространства) становится бессмысленна («с каждым годом подниматься в покои Иокасты ему было все труднее» [4, с. 76-77]). Поэтому Эдип пытается понять принципы существования телесно ущербных людей в другом пространстве: «они словно бы не замечают собственных изъянов, слепцы по необъяснимым причинам продолжают хорошо видеть, а глухие обладают недюжинным слухом» [4, с. 82].
Жители архипелага не придают значения своей телесной (пространственной) ограниченности, тело не мешает их сознанию проникать в суть явлений мира. Книга не дает прямого объяснения этому явлению, но Эдип (и это новый этап осмысления пространства островов) еще раз обращает внимание на фразу: «поступки людей, обитающих там, как и их желания, не обладают тенями, поэтому островитяне правдивы и наделены даром предвидения - ведь мысли их, лишенные тяжести и темноты, способны лететь вперед быстрее времени» [4, с. 82].
Теперь такое истолкование внутренней свободы островитян обретает для Эдипа несколько смыслов. У этих людей нет абсолютного знания и принятия действительности, поэтому у их поступков отсутствуют «тени», т. е. категоричная оценка (свет/тьма, плохо/хорошо). В то же время их поступки «не обладают тенями», потому что жители не задумываются о том, что могло бы произойти, а принимают все как данность. На этом этапе Эдип еще не понимает «островного» способа существования в промежуточном пространстве, но начинает соотносить действия островитян, описанные в книге, и мир реальности, который распадается на его глазах («Эдип перечитал последнее предложение: оно ему показалось нелепым. За окном войско Креонта продолжало выстраиваться в виде неясных знаков» [4, с. 82]).
Рефлексия Эдипа над книгой начинается после его общения со слепым старцем Тиресием, который пришел в Фивы, чтобы рассказать Эдипу правду о его рождении: «но я поведаю ему, что царство его гибнет» [4, с. 86]. Слепой Тиресий знает о пространстве больше, чем зрячие, и умеет принять мир таким, какой он есть. Эдип понимает суть «островного» мира, когда после разговора с Тире-сием соотносит форму своих мыслей с формой промежуточного пространства архипелага из книги и вследствие этого перестает видеть реальность привычно устойчиво: «Вновь усевшись возле окна и открыв книгу, Эдип был уже не в состоянии про-
должать чтение, его мысли постоянно возвращались к разговору со стариком. К своему изумлению, Эдип понял, что не может вспомнить все сказанное ему незнакомцем, но отдельные лишь слова, точно разрозненные островки памяти, неожиданно и молниеносно всплывали, разрывая его мысли и внося в них непривычную сумятицу. Вот подлинный архипелаг, а не тот, придуманный незадачливым историком» [4, с. 84]. В данном случае «островки памяти» - это те фрагменты прошлого, которые герой помнит, но не может связать их воедино. Сознание Эдипа показано отрывочным, не цельным, «островки памяти» соединяются по принципу «архипелага» - как «сборище многих островов в одной общей черте» [7, с. 25]. Однако Эдип воспринимает свое сознание как еще не познанное пространство, в отличие от архипелага, описанного в книге.
Таким образом, Эдип принимает знания из книги (информацию о плавучих островах) и усваивает их не как отвлеченные от реальности сведения, а как закодированный способ видения мира в его полноте и условности. Вследствие этого герой начинает воспринимать условно даже такой конкретный пространственный объект, как книга. Он, увлекшись материей книги, с трудом отличает пространства сознания и реальности, своего прошлого и настоящего (вспоминает события прошлого и эмоционально переживает их заново): «Ему представлялось, что он сидит в библиотеке, а на коленях у него покоится растрепанный том еще недавно любимых им “Свидетельств путешественников и паломников” - огромная книга в кожаном переплете, оправленном в медь и украшенном гранатами и топазами, мелкими, покалывающими руки читающего. Эдип понимал, что его ощущение -мираж, представление, вызванное зноем и падением, и тотчас же пытался открыть глаза и взглянуть вокруг, но желтое, зеленое и розовое беспощадно мешались, закручивались, превращаясь в расплывчатые водяные блики, и снова перед ним была книга, тень библиотеки, нещадно накалившееся окно» [4, с. 95]. Сосредоточенность на книге как материальном пространственном объекте позволяет Эдипу ощутить смешение реальностей, пережить свое присутствие в промежуточной реальности.
Дальнейшие эпизоды подтверждают, что герой начинает уже постоянно ощущать мир без пространственных и временных границ: «Перед его глазами зарябили увеличенные жаром и слабостью черные овальные дырочки, испещрявшие туф, формой своей напоминавшие деревянные лекала архитектора, - он видел их еще в детстве, когда Полиб затеял постройку дворца. Эдипу, тогда младенцу, разрешено было поиграть с ними. Лекала плавно поблескивали в пухлых детских ладошках,
черные дырочки в стене нестерпимо мелькали и вдавливались в ослепленные солнечным днем зрачки, Эдип почувствовал тошноту» [4, с. 95]. Здесь подчеркнута семантика лекала - «выкройка, образец для внешних очертаний вещи» [8, с. 246]. Эдип должен был с детства принять порядок вещей, не противиться традиции, но он не может этого сделать, а хочет сам решать, как правильно и должно поступить, взять ответственность за свои поступки на себя, а не списать на традиции.
Последний раз осмысление Эдипом пространства, описанного в книге, происходит, когда умирающий герой не читает сам, а слушает бесстрастное отчужденное чтение сына Этеокла и вследствие этого начинает воображать мифическое пространство как объективное (в мельчайших деталях): «И лиловые в закатных отблесках волны, и бесшумный песок под легкими босыми ступнями, и непременно острый запах гиацинтовых соцветий, и кипарисовая роща, оглашаемая предвечерним птичьим клекотом, и светлая, будто прозрачная трава, не хранящая в себе ни единой темной черточки, ни малейшего сгусточка надвигающихся сумерек, - все это представлялось Эдипу во время чтения. .. .Я едва заметно приподнимаюсь над своим ложем и вьюсь, и плаваю в струях божественных воскурений, неужели солнечный жар поразил меня столь жестоко? Неужели ноги мои отказали мне навсегда?..» [4, с. 98].
Эдип не просто представляет себе промежуточное пространство островов (промежуточную эфемерность подчеркивают слова «отблески», «бесшумный», «предвечерний», «прозрачная»), он начинает переноситься туда как в реальный мир и чувствовать то, что чувствуют жители архипелага (песок под ступнями, острые запахи, клекот птиц, жар солнца). На это указывает чередование субъектов повествования: сначала повествователь говорит об Эдипе в третьем лице (когда герой пытается охватить в ощущениях все пространство островов), затем - в первом, когда Эдип сам становится субъектом повествования (переживает среду архипелага как бы «изнутри»). Для понимания значимости этого нарративного хода важно отметить, что в романе Богдановой от первого лица повествуют только всезнающая богиня Гера и слепой прорицатель Тиресий, который лично бывал на архипелаге. Оба персонажа по сюжету - носители высшего знания о мире. В приведенной цитате показано, что Эдип в духовном смысле поднимается на «высоту» («отрывается от почвы»), физически -пребывает в промежуточном пространстве.
Таким образом, по фабуле познание героем промежуточного пространства из книги «Свидетельства путешественников и паломников» готовит его к смерти, а по сюжету он открывает новый способ
существования в реальности - «без теней» (нужно ощущать только то, что дано, не задумываясь о том, что могло бы быть). Это важно для реальной жизни Эдипа, потому что теперь он готов к принятию истины о своем рождении и об Иокасте как своей матери.
Второе «промежуточное» пространство в романе С. Богдановой - карта на ослиной шкуре. В «Сне Иокасты» она дважды включена в сюжет: после возвращения полководца Креонта, посланного Эдипом в Дельфы к оракулу, и при финальном уходе Эдипа из Фив. Эти ситуации - границы сюжета об открытии Эдипом тайны своего рождения.
С одной стороны, карта на ослиной шкуре изображает конкретные места жизни Эдипа (вернее, он угадывает эти места, рассматривая складки шкуры); но, с другой стороны, она указывает герою романа путь к архипелагу из книги. Вообще «карта -это чертеж какой-либо части земли, моря, тверди небесной» [8, с. 70]. Карта и книга различаются способом изображения пространства: на карте это визуальная схема с условными знаками; в книге же - развернутое вербальное описание. Таким образом, карта и книга - это материально разные «тексты». Тем более что в романе Богдановой картой становится ослиная шкура с ее естественными линиями. «Шкура - сырая кожа животного, целиком и с шерстью» [6, с. 638], поэтому карта на ослиной шкуре - это еще и знак телесной символики и символики конкретного животного (осла). В культуре это животное, как правило, обозначает глупость, похоть и упрямство [9, с. 260]. Возможно, в романе Богдановой карта на ослиной шкуре обозначает следование стереотипам как осложнение пути к пониманию правды и цели путешествия. Но для нашей работы важнее, что семантика пространства на данной карте становится многомерной, само пространство можно назвать промежуточным.
Образ карты вводится в роман в ситуации, когда Эдип находится в самом начале пути познания тайны своего рождения и еще не понимает знаков, встречающихся на этом пути: «Спустя какое-то время Креонт вернулся - один, на исхудалом осле; шкура животного от старости и многочисленных клейм, оставленных его бывшими владельцами, походила на живую карту, возможно, она и была картой. Осел вскорости пал, и Эдип, найдя на его шкуре Фивы, Коринф и разделявший их Киферон, приказал сохранить ее в память о предсказании, полученном от оракула» [4, с. 80]. Клеймо - «знак, налагаемый на предметы, метка, печать». Клейма в представлении Эдипа означают совершившиеся события его жизни, разные ее этапы, а морщины, знаки старости, - связь событий между собой. Шкура становится картой не только после путеше-
ствий и отметок разных городов, но и благодаря старости (т. е. только в старости тело запечатлевает связь между событиями). Воспользовавшись картой, Эдип не только визуально охватывает пространство своей жизни в целом, но начинает усматривать связь между событиями («приказал сохранить ее в память о предсказании, полученном от оракула»).
Второй раз о шкуре говорится перед уходом Эдипа из Фив, когда он уже узнал о страшной тайне своей семьи: «Наклонившись над шкурой, Эдип снова нашел и Фивы, и Коринф, нашел он и морской берег, и горы и долго сидел, разглядывая каждый изгиб и каждую точку на карте, сидел, пока шкура не окрасилась, не заиграла цветными бликами, скользнувшими сперва по округлым стенам и упавшими затем на ложе - через странный орнамент в окне, скрывавший от бессонных глаз Эдипа наступающий рассвет. На шкуре отчетливо выделялось странное рыжее пятно - в самой середине проплешины, принятой им за Фивы, и из этого пятна, означавшего, без сомнения, его собственный, Эдипа, дворец, вилась тонкая, будто начерченная лезвием клинка, изогнутая линия, бывшая, конечно же, дорогой, по которой Эдипу следовало идти -в направлении моря» [4, с. 101].
В этой ситуации (при вглядывании героя в карту) меняется его «прочтение» мира в целом и своей судьбы в частности: сначала он видит на шкуре-карте только спланированные им самим «объекты» («Фивы» и «Коринф», «морской берег» и «гора» -это привычные координаты его мира); затем - когда лучи солнца высвечивают фактуру самой шкуры, и она видится Эдипу во всей материальной сложности и объеме (в отблесках различного света и знаков оконного «орнамента») - заведомо известные ему объекты перестают вызывать интерес, и герой переключается на расшифровывание «случайных» знаков шкуры («странного рыжего пятна», «изогнутой линии», «проплешины», неверно «принятой им за Фивы»). После этого Эдип проводит параллель между «случайными» знаками карты и неотрефлексированными событиями его личной жизни (либо казавшимися случайными, либо удаленными в будущее). Мысленно совмещая пространство «текста» (знаки на карте) и пространство «реальности» (события личной жизни), герой становится способен понять свои нынешние интенции и внутреннюю цель («дорогу к морю», островам).
Если книга «Свидетельства паломников и путешественников» и карта на ослиной шкуре - конкретные (материальные и текстовые) источники, рождающие отчужденное и обобщенное представление Эдипа о промежуточном пространстве, то вдумывание героя в сны Иокасты воплощает самостоятельные догадки Эдипа о том, что есть сме-
шанная реальность. Он домысливает существование Иокасты, потому что оно не укладывается в рамки его реальности, герой хочет объяснить и логически выстроить даже непонятные ему улыбки жены и тем более ее многолетний сон.
Первый раз дух Иокасты дан в романе в осознании Эдипа: «Ему чудилось, что, оставив собственное тело как прекрасную, привычную, но ставшую вдруг по какой-то причине неудобной раковину, она, точно рак-отшельник, подыскала себе другое жилище, где-то очень далеко от него, и что там она и обитает - совсем другой женщиной, спит, разговаривает, смеется, готовит пищу, поет песни, а ее тело, оказавшись в его объятиях, улыбается, печалится и стонет, запоздало отвечая лишь на события нынешней ее жизни вдали от Фив, не зная ни Эдипа, ни детей, ни комнаты в башне» [4, с. 78-79]. Цитата демонстрирует догадку Эдипа, что телесная «омертвелость» (сон) не означает утраты жизни, духа - в процессе сна смешиваются реальности существования человека. Раковина - это пространство, ограничивающее взаимодействие с внешним миром. В символическом плане раковина и ракушка означают как положительные явления (зачатие, обновление, процветание, возрождение), так и отрицательные (траур, уход от действительности) [9, с. 202-203]. В отношении Иокасты работают оба толкования: она ушла от мира, реальности, чтобы сначала продолжить свое существование независимо от этой реальности, а затем возродиться.
Второе упоминание снов Иокасты дано в осмыслении Геры. История царицы Иокасты, ее сны описаны в романе через слова богини Геры, которая считала себя автором и хозяйкой всех снов и действий Иокасты, но к концу романа сама богиня показана с точки зрения повествователя, как один из персонажей. Это говорит о том, что в современном модернистском романе истину познают не только герои-люди, но и герои-боги (т. е. боги не всесильны и подчиняются тем же законам, что и человек).
В конце романа Гера видит сны Иокасты как «комментатор», со стороны, но ее точка зрения выражена точно теми же фразами, которые осмыслял Эдип: «О, моя Иокаста, я запомнила каждый твой сон! Тебе снились далекие острова, их было множество, и они перемещались по океану произвольно, хаотически меняясь между собой местами, так что никогда нельзя было точно определить, где они расположены и они ли это в действительности. Ты будто бы стояла на берегу одного из них и наблюдала за срывающимся полетом белых морских птиц, у птиц этих не было теней, ничто не притягивало их к земле, кроме их собственной воли и силы человеческой привычки. Поступь твоя была столь легка, что песок не скрипел под ногами и не хра-
нил отпечатков твоих босых ступней» [4, с. 91]. Из наблюдений Геры видно, что Иокаста в своих снах существует на тех плавучих островах, к которым начинает стремиться Эдип, прочитав книгу «Свидетельств...». В сюжете данного сна переплетаются виртуальный мир архипелага, сознание спящей Иокасты и сознание прочитавшего книгу Эдипа. И все эти реальности преломлены через сознание Геры, которая комментирует их. Так создается авторский миф о возможности совмещенного (или промежуточного) существования сознаний в пространстве.
Образ Геры (важный и в античном мифе об Эдипе) необходим Богдановой как образ персонажа, существующего на границе божественного и профанного миров. Этот сюжетный прием нужен автору, с одной стороны, для того, чтобы создать мифологическую значимость книжной информации об островах, с другой стороны - чтобы объективировать ирреальные сны Иокасты (сознание Геры - внешнее по отношению к сознанию Иока-сты). «Внезапно мнилось тебе, что кто-то на тебя смотрит, . ты была уверена, что и сама нарисована, что являешься лишь деталью рисунка, разглядываемого незнакомцем... Какое же блаженство для меня было обманывать тебя!» [4, с. 91].
По Богдановой, суть сна (суть промежуточного пространства) - в совмещении и изменении точек зрения тех, кто пребывает в нем. Иокаста, погруженная в свое сознание, сначала наблюдает мир островов, находясь внутри него, и не испытывает дискомфорта от его необычности (птицы без теней, отсутствие следов): «Ты вглядывалась в даль и не видела ничего, кроме матового блеска воды и изменчивых небес, даже самое строгое знание о порядке вещей не дало бы тебе представления, где ты находишься и чего ждешь на этом родном, но словно бы давным-давно позабытом тобой берегу». Но затем «ты закрывала глаза, ... вновь открывала их, и вот уже весь пейзаж тебе представлялся плоским и наивным, как картинка из детской азбуки, волны переливались, птицы, точно нанизанные на невидимые проволоки, то взмывали вверх, то камнем устремлялись в море, да и твоя собственная фигура, светлая, почти призрачная, будто парила над берегом» [4, с. 91]. Ракурс видения меняется: Иокаста обретает позицию отчуждения, смотрит на острова как наблюдатель и сразу видит все «плоским».
Во сне Иокаста стоит на «берегу», символизирующем промежуточное пространство, находящееся «на пределе земли и воды» [7, с. 82]. Коммен-татор-Гера подчеркивает, что острова, включенные в перспективу «дали» и «изменчивых небес», не являются объективной реальностью, они - плоская картинка реальности, которую лишь наблюдает, а не проживает чье-либо отчужденное сознание (в
данном случае - Эдип). Так возникает еще одна трактовка промежуточного пространства - это пространство, когда на него смотришь с разных точек зрения.
В финале романа, когда Эдип пересмотрел свое существование и жизнь с новой точки зрения, он уходит из Фив. Этот уход означает в реальности смерть героя и всех персонажей его сознания, которых он пытался объяснить: Иокасты, Тиресия, Геры. Поэтому в конце возникает образ пространства, промежуточного и для богов, и для людей, -пространства реки Стикс [10, с. 469]: «Харон не знает ничего ни об Иокасте, ни об Эдипе: он лишь видит перед собой новую пассажирку для своего ветхого судна, он берет себе бусину, ему нравится аметист, оживляющий все в этих скорбных сумерках светлым сиянием, переправа оплачена, и Гера садится в ладью - на паром ли? на движущийся ли мост? на плот, подпрыгивающий при каждом вздохе времени? - садится и отправляется на другой берег» [4, с. 102]. Богдановой подчеркнуто, что Харон (хтонический перевозчик в мир мертвых [10, с. 584]) никого и ничего не знает загодя (не опирается на готовое знание) и оценивает оплату за переправу исходя из сиюминутной ситуации. Например аметист - камень умеренности, покоя и смирения [9, с. 12] - полностью соответствует данной ситуации в жизни Эдипа.
Перебор средств переправы - ладья, паром, мост и плот - (так же, как упоминание образов Стикса, сумерек и аметиста) указывает на промежуточное пространство. Он не случаен: ладья и плот - подвижные средства водной переправы, которым не задана на берегу точка прибытия, паром и мост соединяют два берега. Перебор заканчивается тем, что выбран плот - самое примитивное, свободное, но и ненадежное средство передвижения, плыть на котором можно, только отдаваясь воле стихии (воды, времени).
Гера дана в мире мертвых как главный действующий субъект: «Сойдя там, она протягивает вперед ладони и, захватив будущее, создает мутную смесь его с прошлым. В эту смесь включено все: там плавают соединившиеся фигурки Эдипа, Тире-сия и Иокасты, растворяются глиняные таблицы, поведавшие потомкам о плавучем архипелаге и развлекавшие предков, явленных на свет позже собственных детей» [4, с. 102]. Гера может не просто входить в мир мертвых, но и осознавать себя там, чего не дано другим персонажам.
Подчеркивая, что она делает смесь прошлого с будущим, текстов с людьми, автор романа указывает на промежуточность как вариант существования в ином мире (небытии). В целом это означает, что роману С. Богдановой «Сон Иокасты» присуще не только модернистское избавление от линейного
представления о времени, от логической связи дя вослед удаляющемуся в ладье Харону, Гера
между событиями, но и разрушение постулата чувствует славную прохладу окружающей ее
классического модернизма о принципиальной не- смерти, она вздрагивает и издает резкий крик -
похожести здешнего и запредельного бытия. Поэ- победоносный и испуганный крик новорожденно-
тому заканчивается роман мыслью о переживании го» [4, с. 102]. Это подтверждает, что пространст-
бессмертной богиней одновременно чувства во имеет значение «смысло- и сюжетообразую-
смерти и рождения: «Стоя на черном песке и гля- щее» [11, с. 43].
Список литературы
1. Шутая Н. К. Топология и топография романного пространства // Филологические науки. 2006. № 6. 16-24.
2. Кубрякова Е. С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы) // Известия Академии наук. Сер. «Литература и язык». 1997. Т. 56. № 3. С. 26-64.
3. Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры ХХ века. Ключевые понятия и тексты / В. П. Руднев. [Изд. 3-е, испр. и доп.]. М.: Аграф, 2009. 599 с.
4. Богданова С. Сон Иокасты // Знамя, 2000. № 6. С. 76-102.
5. Энциклопедия. Символы, знаки, эмблемы / авт.-сост. В. Андреева и др. М.: ООО «Изд-во Астрель»: ООО «Изд-во АСТ», 2004. 556 с.
6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1955. Т. 4. 684 с.
7. Там же. Т. 1. 700 с.
8. Там же. Т. 2. 780 с.
9. Трессидер Дж. Словарь символов / пер. с англ. С. Палько. М.: ФАИР-Пресс, 2001. 443 с.
10. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1997. Т. 2. 720 с.
11. Шустова Е. Н. Образы дома и дороги в пьесе М. Булгакова «Дон-Кихот» // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical Uni-
versity Bulletin). 2000. Вып. 6. С. 43-47.
Щипкова Е. А., аспирант.
Томский государственный университет.
Пр. Ленина, 36, Томск, Россия, 634050.
E-mail: elena1331@bk.ru
Материал поступил в редакцию 18.01.2011.
E. A. Shchipkova
INTERMEDIATE SPACE IN THE NOVEL “lOKASTA'S DREAM” BY S. BOGDANOVA
This paper focuses on the role of the intermediate (conditional) space for the time and space organization of the modernist novel “Iokasta’s Dream” by S. Bogdanova. The existence of this space is shown to be very important not only for revealing the character, but for plot-building of the whole novel.
Key words: modern literature, modernism, myth, Oedipus, artistic space, plot.
Tomsk State University.
Pr. Lenina, 36, Tomsk, Russia, 634050.
E-mail: elena1331@bk.ru
