CC BY
0
Юлиана Бачманова
Пролетая «Над Не»
Премьера спектакля «Над Не» главного режиссера МХАТа им. М. Горького Галины Полищук претендует на знаковое событие. Действительно, для правопреемника советского МХАТа, с 1932 г. носящего имя Максима Горького, спектакль «На дне» всегда был одной из опор репертуара.
С возобновления премьеры 1902 г. стартовал Доронинский МХАТ на Тверском. Это 1987 год. А в 1999-м Хитровскую ночлежку и сложносочиненные лохмотья знаменитой постановки К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко сменили металлические нары и белые рубахи Валерия Беляковича.
Страстный и динамичный спектакль «в стиле диско» собирал аншлаги в России и за рубежом без малого 20 лет, пока не был снят с репертуара Эдуардом Бояковым. До свежей постановки у нового худрука руки не дошли, зато сменивший его на посту Владимир Кехман благословил премьеру «Над Не» в модернизированной инсценировке Елены Исаевой и «постдраматической» режиссуре Галины Полищук.
Технически, вроде бы, все развивается по восходящей: на место подвижным металлоконструкциям и ярким софитам Беляковича пришли прозрачные мобили и сочный видеоарт Николая Слободяника. Но на этом вся сказка и закончилась: дорогая, на десятки миллионов, постановка пышно провалилась, утащив за собой и горьковскую пьесу, и русский психологический театр, и какой-либо здравый смысл.
Перед нами - не Хитровская ночлежка, а «Действующая Нейропси-хологическая Обитель», сокращенно ДНО. Тоталитарная дурка с привкусом елея - привет Милошу Форману («Пролетая над гнездом кукушки») и Александру Молочникову (сериал «Монастырь»).
Клиника платная, с пола до потолка «оцифрованная» - режимное предприятие под контролем искусственного интеллекта. И обитает здесь не видавшая виды и готовая на все от отчаяния босота, а вялые хипстеры с никнеймами вместо имен. Анамнезы из медкарт быстро зачитывает закадровый голос, и они мгновенно выветриваются из головы - так что извините, если что спутаем. Итак. Объегоренный женой и любовником мелкий бизнесмен Бубнов. Не помнящий родства тусовщик Барон. Актер с повадками абитуриента платного отделения, не доживший до участия в безразмерном сериале. Жертва насилия Настя с шизо-синдромом «Пятого элемента». Татарин с паническими атаками («Ложись!») - то ли из чеченского окопа, то ли из трейлера кинобоевика. Наглые нувориши Василиса и Васька, мечтающие прибрать к рукам клинику. Самый серый и двусмысленный в этой компании - балбес Сатин: его монолог о том, что он согласился бы трудиться, найдись работа по душе, хочется закончить словами: «Желательно на удаленке».
Конфликт «правды факта» со «счастьем иллюзии» разворачивается не среди пациентов, а между медиками: седым заведующим клиникой
Костылевым - адептом галоперидола и химических формул поцелуя -и молодым коучем Лукой (с ударением на «у», потому как итальянец, экспат, представитель прогрессивного Запада). Обитатели обители живут под неусыпным надзором видеокамер, на боковых панелях мигают электронные рейтинги поведения. Заработаешь 100 из 100 - выйдешь на свободу. Эдакий рай с когтистой лапой.
Что ж, и Горький любил заострять, на что ему указывала критика: мол, и полицейский Медведев слишком уж потрафляет ворам, и бого-любивый Лука впадает в ересь... Галина Полищук доводит конфликт «до ручки»: если в «На дне» Барон, осознавая свое падение «из князи в грязи», признает, что согласился бы лаять собакой за полбутылки водки, то в «Над Не» он взаправду лает - за лишние поведенческие баллы, которыми издевательски приторговывает медработник Васька Пепел. А мечты горьковских персонажей о землях обетованных и особенно -Актера о клинике для алкоголиков, с мраморными полами - выглядят, как и все прочее, психопатологическим фарсом.
Само название «Над Не» отсылает к нашему «концептуализму» нулевых, когда «рефлексивное» отстранение от реальности, живого человека и его проблем, доходило до абсурда, дурной бесконечности, языковой игры.
Ну а что, скажете вы, разве Горький не был концептуален? Вот и Иннокентий Анненский писал: «После Достоевского Горький, по-моему, самый резко выраженный русский символист.. Горький принадлежит именно к тому типу писателей, у которых при появлении нового лица ждешь не подробностей, хочешь знать не что, а зачем. Читая его, думаешь не о действительности и прошлом, а об этике и будущем»1. Анненский же отмечает, что Лука, увлеченный «загадками жизни» и «фокусами приспособлений», никого не любит, а Сатин, отвергая эти «фокусы», «никого не боится». «В драме Горького нет ни обычного начала, ни традиционной развязки». Отсюда, видимо, и особый жанр «сцен»: «Пьеса похожа на степную реку, которая незаметно рождается где-то в болоте, чтобы замереть в песке»2.
Однако драматургический и режиссерский концепт спектакля 1902 г. состоял в гремучей смеси нищего, тесного, грязного быта обитателей Хитровки (куда, аки во Ад, спускались Станиславский с Немировичем) и неожиданно остроумного, мощного, свободного изъявления мысли и воли тамошних «скотов» и «сикамбров». «Между прочим, один прусский офицер, большой патриот своего отечества и поклонник
«Над Не». Сцена из спектакля. МХАТ им. Горького. Фотография с сайта театра
железного кулака, впал в тяжкое раздумье, прослушав пьесу г. Горького, и затем вымолвил: «Да, с такой нацией одними пушками не справишься...» - вспоминал Сергей Адрианов3.
Отсюда, кстати, - бешеная популярность и пьесы, и писателя. «Затерянный среди пустынь вселенной, один на маленьком куске земли, несущемся с неуловимой быстротою куда-то вглубь безмерного пространства, терзаемый мучительным вопросом - «зачем он существует?» - он мужественно движется - вперед! и - выше! - по пути к победам над всеми тайнами земли и неба», - пел Горький в вышедшей вслед за пьесой «На дне» поэме «Человек». В советское время эту свою «витру-вианскую» модель он реализовал в многочисленных всесоюзных культ-проектах, особо отмечая случаи «перековки» бывших уголовников в сознательных строителей новой жизни в советских лагерях. Еще в 1902 г. слова Сатина звучали в унисон с переводом «Интернационала» Аарона Коца: «Кто был ничем, тот станет всем».
Ради этих новых смыслов ломал на сцене МХТ свою купеческую породу трудяга Станиславский, а Москвин чуть ли не восемьсот раз примерял костюм странника Луки. И в 1932-м имя Максима Горького было присвоено МХАТу совсем не даром: это был триумф новой национальной модели жизнестроения и признание за театром соответствующей миссии.
«Над Не». Сцена из спектакля. МХАТ им. Горького. Фотография с сайта театра
Постановка «Над Не» Галины Полищук также напичкана рассуждениями о свободе и назначении человека, также выстроена по вольному принципу сцен, вот только героям оказывается нечего терять, а актерам - нечего играть. Емкий и парадоксальный горьковский текст растворяется в потоке глубокомысленной околонаучной софистики, которую вряд ли растащат на цитаты современные зрители.
Мыкаясь между процедурами и тренингами, пациенты-полуботы выдают две интонации: нарочитую нейтральность или натужную истерику. Не делают погоды и приглашенные звезды: супруги Александр и Екатерина Стриженовы (Михаил и Василиса Костылевы), Павел Афонь-кин (Васька Пепел) дружно «дают» средней руки сериал. Повезло, пожалуй, только умирающей Анне: работа мхатовской актрисы Екатерины Ливановой - чуть ли не единственное, что убеждает в спектакле.
Совершенно не понятно, что за реальность перед нами, пусть даже и фантастическая, что за антиутопия. После самоубийства Актера незадачливого итальянца Луку изгоняют из клиники, но он успевает посеять среди пациентов и персонала зерна эмпатии, так что даже Василиса над телом случайно (!) убитого мужа покаянно плачет. В финале коллективный градус добродетели неожиданно подскакивает до критической оценки в 99 градусов, и вся братия хором поет «Кто тебя выдумал, звездная страна?». Звучит эта песенка Добронравова-Таривердиева
о Маленьком принце, как у Булгакова - «Шилка и Нерчинск». И вот ведь штука! Хит оттепельных шестидесятых, как дудочка крысолова, подтягивает робкие зрительские голоса. А кто-то смеется и нос воротит, что справедливо.
На дворе уже 2024-й, на авансцене истории - новые, вполне реальные люди: жертвы войны, врачи и волонтеры, священники, солдаты, волнующиеся обыватели, мошенники, иноагенты, гастарбайтеры - кому из нас может быть интересен этот высокобюджетный нафталин? А за истеричку-Татарина по нынешним временам могут и морду набить.
Может быть (крамольная мысль), «Над Не» - это крипто-фарс о сегодняшнем МХАТе? Что вообще творится в театре? Мне представляется, что со сменой руководства во МХАТ имени М. Горького, в доронинский «театр-монастырь», еще в 2018 г. был занесен вирус постмодернизма, с помощью которого «лекари» надеялись вывести обитель из состояния, как они считали, анабиоза.
Именно Галине Полищук выпала миссия довести запущенный процесс «взросления» главного национального театра России до состояния пубертатного кризиса. «Над Не» - лишь звено длинной цепочки.
В многочисленных интервью режиссер то и дело поминает постдраму с ее ставкой на универсализм и злободневность. «Признаюсь, я не думаю, что наша работа и видение материала могут быть привязаны к каким-то национальным корням. Во-первых, ты берешься за некую идею и оцениваешь то, насколько она затрагивает тебя - можешь ли ты ее развить в свете сегодняшнего времени или нет? Во-вторых, мне кажется, что возможность отстраниться от каких-то навязанных (где-то в школе или в твоем ближайшем окружении) национальных стереотипов дает возможность рассмотреть тему под другим углом. И этот вопрос меня сейчас очень беспокоит: люблю политический, актуальный, социальный театр», - делится режиссер в интервью журналисту Александру Савину, по совместительству замгендиректора по связям с общественностью НОВАТа4.
Речь идет о постановке «Женщин Есенина», но уже следующая премьера превращает режиссерское кредо в навязчивую идею, а приемы - в штампы. В постановке, сделанной по биографической книге Захара Прилепина, поэта (Андрей Вешкурцев) то и дело мутузят в драках. В «Жди меня» (по повести Валентина Распутина «Нежданно-негаданно») бандиты под предводительством Бурого теми же приемами «воспитывают» его младшего брата и подельника Олега (снова - Андрей
Вешкурцев). По заднику бегут титры: «Медведь - символ России», «Убей Бурого». Урбанистическая тема, лихо приправленная хитами «Агаты Кристи», полностью подавляет распутинскую обетованную деревню. Непривычно безголосая, безликая и беспомощная, она безжалостно подтапливается «рекой времени» в виде всамделишного бассейна (но о бассейнах - отдельно). Надо сказать, что линия городского «жестка-ча» была существенно дописана драматургом Еленой Исаевой. Идею поддержал директор Владимир Кехман: «"Нежданно-негаданно", это бандитская история. 90-е - страшное время. Этим спектаклем я хотел всем напомнить, в какой стране мы жили тогда. Чтобы все задумались, что было бы с нами, если бы в стране не навели порядок. Нежданно попал в яблочко. Получился шедевр»5.
А чтобы народ принял сей конъюнктурный разворот, спектакль переименовали в «Жди меня», на поклоны выпустили маленькую дочь директора и перед премьерой грянули гимн России в исполнении хора Михайловского театра и детского хора из Новосибирска. Ну и убрали из релизов слово «деревенщик».
Но не все дело - в одной Полищук. Тут стоит поговорить вообще об инструментах постдрамы: модернизации текста, ролевых перверсиях, хитовых шлягерах, клиповом визуале, броской хореографии, «живых» аттракционах и т.д. Призванная уравновесить театральные языки, вывести драму за пределы «предлагаемых обстоятельств» в актуальный универсум, постдрама часто - палка о двух концах. Важно, кто и зачем ей пользуется.
Например, «Лес» А.Н. Островского, переформатированный Виктором Крамером в стиле его петербургского театра «Фарсы», сохраняет смысл и дух родной пьесы с добавлением сарказма. Но уже в «Лавре» Эдуарда Боякова по роману Е. Водолазкина музыка и хороводы явно прикрывают драматические дыры долгой читки, превращая спектакль в театрализованный концерт. Вполне логично появление вскоре после премьеры спектакля самостоятельного трио «Лавра» с соответствующей концертной программой6. Равно и после премьеры «Чудесного Грузина» вполне мог родиться ансамбль грузинской песни и пляски имени М. Горького.
В «Женщинах Есенина» Эдуарду Боякову и Галине Полищук удалось поженить есенинский стих с остросюжетной пластикой и пронзительным танго с оригинальным рисунком для каждой пары. Зато в «Над Не» завклиникой уже открыто объявляет танец источником
«Над Не». Сцена из спектакля. МХАТ им. Горького.
Фотография с сайта театра
эндорфинов, и пациенты дружно отплясывают... тоже танго. Вторично, да и не так страстно, как Зинаида Райх с Сергеем Александровичем, но это же пациенты психушки, понимать надо.
Теряет индивидуальность и видеоарт - непременный спутник постдрамы. Он еще вполне символичен в «Лесе» и «Женщинах Есенина», в «Лавре» и «Жди меня» уже построен на интернет-мемах и сетевых картинках, а в «Над Не» окончательно превращается в визуальный second hand. Пока герои снуют среди прозрачных мобилей и капельниц, за ними подсматривает онлайн-камера и фиксирует на большом экране то «голые» объятия, то долгие поцелуи, то искаженные физиономии. Картинка при этом отчаянно отстает от звука, что добавляет идиотизма в и без того нелегкую жизнь Действующей Нейропсихологической Обители. Торопливо выгруженная во время поклонов на боковые панели реклама следующего спектакля довершает эффект. Вопрос, вести ли на такого «Горького» школьников, даже не возникает - уныло, выхолощенно и пошло.
Такая же история и с «живой реальностью». «Над Не» - уже третий (после «Лавра» и «Жди меня») мхатовский спектакль с бассейном. В реке Великой плещутся юродивые Водолазкина, в Ангаре отчаянно дерутся распутинские бандиты, а в душевых кабинах психбольницы ДНО, пардон за каламбур, обнажаются души. Мокрые торсы, щека
«Над Не». Сцена из спектакля. МХАТ им. Горького. Фотография с сайта театра
к щеке, ладонь-к-ладони, все эти махровые штампы неукоснительно выводятся на экран. А когда экспат Лука, вразрез собственной теории невмешательства в жизнь организма, сотрясает «утюгами» тельце усопшей Анны, из головы не выходит сакраментальное «Мы ее теряем!» из безразмерного сериала Майкла Крайтона «Скорая помощь». Крупным планом на экране - лицо рыдающего Луки (снова Андрей Вешкурцев), рядом с «трупом» тихим ангелом садится «душа Анны». Рассказывают, что смотреть, как работает дефибриллятор, актеров водили в настоящее реанимационное отделение.
За что боролись? Зачем свергали Эдуарда Владиславовича и даже (Боже, праведный!) переосвятили театр, если в результате МХАТ на Тверском получил в качестве новаторских премьер все ту же затратно-зрелищную «постдраму», но куда более беспомощную, да еще и с привкусом русофобии?
Не хочется комментировать соотношение классики и эксперимента в репертуаре театра на Тверском - это отдельная и невеселая история. Каждый раз актеры-мхатовцы делают все возможное и невозможное, чтобы не ударить в грязь лицом даже в самых спорных работах и блестяще представлять свои старые спектакли. Скажу лишь, что в уже затухающем процессе расчеловечивания отечественного театра спектакль «Над Не» оказался действительно заметным. Одним махом
главному режиссеру удалось подмочить репутацию горьковского Человека, замылить текст гениальной пьесы и отправить на дно традицию русского психологического театра.
1 И. Анненский. Драма на дне. Книга отражений. М.: Наука, 1979. Цит. по: https://imwerden.de/pdf/annensky_knigi_otrazheny_1979__ocr.pdf
Там же.
3 Адрианов С.А. «На дне» Максима Горького. СПб.: Знание, 1903. С. 166.
4 Галина Полищук. «Не художник делает спектакль, он делается сам». Цит. по: https://cultvitamin.ru/galina-polishhuk-ne-hudozhnik-delaet-spektakl-on-delaetsja-sam
5 В. Кехман. «МХАТ это арт-объект. К театру это не имеет отношения». «Комсомольская правда», 21 ноября 2022. Цит. по: https://www.kp.ru/ daily/27473/4680889
6 https://vk.com/wall-9343884_4673, https://mp3muz.cc/music/трио+lavra
