CC BY
141
СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
происхождение кредита: от дарообмена к долговой кабале
а. в. канаев,
кандидат экономических наук, доцент кафедры теории кредита и финансового менеджмента
экономического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
Активное расширение сферы кредитных отношений в России, их последовательное проникновение во все секторы экономики и потребительскую сферу знаменует собой ускоренное развитие отечественной кредитно-финансовой системы. Результатом эволюции кредитных отношений стало значительное увеличение числа участников кредитных рынков, разнообразие кредитных инструментов и масштабов их обращения, расширение сферы применения секью-ритизации активов, а также возросшая интеграция всех секторов финансового рынка под воздействием финансовых инноваций. В связи с этим изучение кредита и кредитных отношений становится предметом внимания многих отечественных экономистов-исследователей и специалистов в сфере финансов. При этом помимо чисто практических аспектов развития кредита, все более актуальным становится его теоретическое исследование.
В ряду теоретических проблем особое место занимает изучение генезиса кредита и кредитных отношений. Следует отметить, что интерес к этому вопросу носит не только исторический характер, во многом он вызван чисто теоретико-познавательными причинами — необходимостью построения субординированной системы понятий и категорий теории кредита. Действительно, без определения и раскрытия содержания исходных (базовых) понятий и простейших моделей трудно всерьез рассчитывать на построение сколько-нибудь целостной теоретической системы.
Зарождение кредитного обмена
В современной отечественной экономической теории общепризнанным является положение о
том, что «возникновение кредита следует искать не в сфере производства продуктов для их внутреннего потребления, а в сфере обмена, где владельцы товаров противостоят друг другу как собственники, юридически самостоятельные лица, готовые выступить в экономические отношения. Товарообмен как перемещение товара из рук в руки, обмен услугами являются той почвой, где могут возникнуть и возникают отношения по поводу кредита» [1]. На взгляд автора, данное положение достаточно точно отражает глубинную связь отношений обмена и кредита, оно дает верный ориентир для выявления истинной природы последнего.
Однако его авторы не вполне правомерно связывают возникновение кредита исключительно с товарным производством и обращением. Анализ богатого этнографического и исторического материала убедительно доказывает, что кредитные отношения зарождаются уже в недрах натурального хозяйства, присущего первобытному обществу. Поэтому логичнее, по мнению автора, обратиться к генезису самого процесса обмена и постараться в нем выявить истоки возникновения кредитных отношений [2].
исследование проблем обмена российскими учеными. Традиционно российская экономическая наука большое внимание уделяла историческим аспектам развития хозяйственных систем. Так, одним из первых исследователей хозяйственного уклада первобытных обществ был профессор Киевского университета Николай Иванович Зибер (1844—1888). В своей широко известной работе «Очерки первобытной культуры» (1883) он обобщил многочисленные сведения этнографов и путешественников XIX в., относящиеся к формам
хозяйственной жизни народов Океании, Америки, Азии и Африки. Н. И. Зибер провел сравнительный анализ общинных форм хозяйства на различных стадиях их эволюции и сделал вывод, что они представляют универсальные формы экономической деятельности на ранних ступенях развития человеческого общества. Он показал широкое распространение в первобытных обществах обычаев гостеприимства, «помочи» и взаимного дарения (дарообмена), их фундаментальное значение как интегральной части общинно-родовой системы, связанной с необходимостью поддержания взаимных общинно-родовых связей.
Кроме того, Н. И. Зибер подчеркивал экономическое значение дарообмена как простейшей формы регулярного обмена. Он выдвинул важное положение о том, что: «взаимное обращение подарков, по всей вероятности, является первоначальной почвою, на которой развивается внутренний обмен» [3]. Им также отмечалась обязательственная сторона процесса дарообмена, которая состоит в том, что после получения подарка участник такого обмена считает своей обязанностью непременно отдарить. Такая обязанность имманентно заложена в дарооб-мене, о чем свидетельствует пословица российских лапландцев (самоедов): «дают подарки, глядят отдарков». Поэтому «возвращение подобных же даров заботливо ожидается и наперед принимается в соображение» [4].
Исследования эволюции обмена Н. И. Зибера оказали большое влияние на творчество российских ученых-экономистов, изучавших экономические феномены кредитной сферы. Профессор Санкт-Петербургского университета Иосиф Михайлович Ку-лишер (1878—1919) прямо связал кредит с обменом. Он писал: «Сущность кредита, в отличие от сделки на наличные деньги, состоит в том, что сделка разбита по времени на две части — одна происходит теперь, другая впоследствии.... Естественно, что до тех пор, пока обмена вообще нет, не существует и той формы обмена, которую мы называем кредитом (выделено автором — А. К. » [5]. И. М. Кулишер подчеркивал, что там, где кредит имеет место, он «долго носит юридическую форму купли-продажи, является «смягченной куплей-продажей на наличные». Слова «покупать», «закладывать», «нанимать» у греков, как и у древних германцев, не различаются резко, переходят одно в другое» [6].
Важно отметить, что И. М. Кулишер вслед за Н. И. Зибером в качестве исходной формы обмена рассматривает регулярный дарообмен между племенами. Последний, по его мнению, возникает как
знак дружелюбия между враждующими племенами, стремящимися заключить мир — так получался обмен подарками, взаимный обмен предметами, который затем мог продолжаться и далее. «В последнем случае, — отмечал И. М. Кулишер, — обмен подарками, становясь многократным, приобретал известное постоянство, устанавливался обмен между двумя племенами. Таким путем римляне вступали в обмен с германцами: подарки посылались от имени страны» [7].
Другой преподаватель Санкт-Петербургского университета Андрей Александрович Исаев (1851— 1924) дал более развернутую характеристику обменной природы кредита: «По содержанию кредит представляет собой особую форму купли-продажи и мены, причем совершается неодновременный обмен одной ценности на другую» [8]. Товарный и денежный кредиты, связанные с передачей благ (например, зерна или денег) с условием возвращения в будущем этого же блага (зерна того же количества и качества или той же суммы денег), он относил к особым видам кредитных сделок. При этом А. А. Исаев подчеркивал, что последняя, денежная форма кредита получила в хозяйственной жизни наибольшее распространение.
Таким образом, в работах российских ученых были заложены основы изучения дарообмена как исторически первой формой обмена, на основе которого возникали простейшие обязательства долгового (кредитного) характера. Было показано, что принятие дара накладывало на получателя обязательство ответного дара, форму и размеры которого определял сам получатель. Однако свобода от дара была ограничена определенными рамками — в дарообмене действовали принципы обязательности, взаимности и эквивалентности. Последний реализовался чаще всего лишь в общем и целом и на протяжении длительного времени. Российские экономисты раскрыли сущность да-рообмена как института, призванного создавать новые и поддержать существующие социальные связи между общинами и индивидами.
Дарообмен и кредит в западной антропологии. Позднее концепции российских ученых были незаслуженно преданы забвению и вновь обратили на себя внимание лишь в последние годы ХХ в. Вместе с тем, западные ученые-экономисты и антропологи продолжали изучение простейших форм обмена и кредита. Важный вклад в изучение исторически первых форм обмена и простейшей торговли (товарообмена) внес известный британский этнограф и социолог, один из основателей и лидеров функ-
циональной школы в социальной антропологии Бронислав Малиновский (1884—1942). В работе «Аргонавты западной части Тихого океана» (1922) им была предложена классификация семи форм обмена, используемых жителями Тробрианских островов, в основу которой был положен принцип эквивалентности [9].
1) Дары в чистом виде (pure gifts). Такой дар — это бескорыстный подарок без ожидания ответного дара. Например, подарки мужа жене и детям, являющиеся членами другого рода.
2) Установленные обычаем платежи, совершаемые нерегулярно и без соблюдения строгой эквивалентности (customary payments, repaid irregulary, and without strict equivalence). Например, ежегодные дары (выплаты), получаемые мужчиной в период уборки урожая от братьев жены. Компенсация за такие дары никогда не бывала полной — предполагались лишь небольшие ответные дары.
3) Плата за оказанные услуги (payment for services rendered). Например, услуги специалиста (огородного колдуна) общине и отдельным людям, за которые он получает определенные дары. Эквивалентность в таких сделках установить было трудно в силу специфики услуг, имеющих сугубо условную ценность.
4) Дары, возвращаемые в экономически эквивалентной форме (gifts returned in economically equivalent form). Здесь предполагается почти строгая эквивалентность, которая достигает своего максимума, когда дарителю возвращаются в качестве ответного дара те же самые предметы. К этой категории обмена следует отнести также многочисленные подарки, которые одна община дает другой во время визитов и которые вскоре должны быть возвращены. Такие непосредственные обмены эквивалентными дарами встречались очень часто.
5) Обмен материальных благ на привилегии, титулы и нематериальную собственность (exchange of material goods against privileges, titles, and non-material possessions). К такому типу сделок относится плата продуктами и ценными вещами за привилегию исполнения песни или танца, которую одна деревня, являющаяся собственником этих нематериальных ценностей, передает другой. Эквивалентность в таких сделках была желательна, но трудно достижима из-за специфики приобретаемых ценностей.
6) Церемониальный товарообмен с отсроченным платежом (ceremonial barter with deferred payment). Такой обмен основан на постоянном партнерстве, а предметы обмена должны иметь при-
близительно одинаковую стоимость. Самым ярким примером такого дарообмена служила кула — большой межплеменной обмен, практикуемый общинами, населяющими острова Южного моря, востока и северо-востока Новой Гвинеи, которые образуют по своему географическому положению подобие круга. По этой траектории постоянно циркулировали, причем в противоположных направлениях, два вида предметов: по часовой стрелке перемещались ожерелья, изготовленные из красных раковин (су-лава), а против часовой стрелки — браслеты, изготовленные из белых раковин (мвали). Продвигаясь в своем направлении, один предмет встречал другой и обменивался на него. Каждое из движений предметов по кругу кула и все детали сделки были четко фиксированы, сделки проводились в соответствии с традиционными правилами и договоренностями. Существовала также и церемониальная форма межобщинного обмена растительной пищи на рыбу, основой которой также было постоянное торговое партнерство, связанное с обязанностью принимать и возвращать начальный дар. Эквивалентность обмена при отношениях партнерства устанавливалась как определенный итоговый баланс в результате многочисленных сделок.
7) Обычная торговля в чистом виде (trade). Она характеризуется отсутствием церемонии, спорами и оживленным торгом относительно эквивалентности обмениваемых товаров и происходит, главным образом, при непартнерском обмене между представителями различных удаленных друг от друга общин. Такой простой торговый обмен характерен для вспомогательной торговли обычными товарами и морской торговли, сопутствующим кула. Существование последней связано с возникновением простейших форм торгового посредничества. Так, гости деревни, в которой происходит встреча партнеров по кула, не могут непосредственно торговать друг с другом. Одна часть гостей должна обменивать свои товары с местными жителями, а те — обмениваться ими с другой частью гостей.
Анализ социологии и экономики первобытного общества, данный Брониславом Малиновским, стал основой для разработки детальной теории дара известным французским социологом и антропологом Марселем Моссом (1872—1950). В своей работе «Очерк о даре. Форма и основания обмена в архаичных обществах» (1925) он продолжил изучение дара как универсальной формы обмена и важнейшей черты социальной жизни первобытного общества. Дары в таких обществах, согласно
М. Моссу, составляют систему взаимных «тотальных, совокупных поставок», непрерывно циркулирующих от клана к клану, от фратрии к фратрии, от племени к племени. Дарообмен выходит за рамки экономических отношений и охватывает все сферы общества. Его объектами становятся пища, женщины, дети, имущество, талисманы, земля, труд, взаимопомощь, магические услуги и даже социальные ранги — все они являются предметом передачи и возмещения [10].
Дар, согласно концепции М. Мосса, непременно предполагает компенсирующий взаимный дар в той или иной форме, и, в отличие от обычной торговой сделки, оба эти акта отделены друг от друга во времени. Кроме того, будучи формально добровольными, в действительности дары являются строго обязательными, а сам дарообмен предполагает существование трех тесно связанных между собой обязанностей, которые составляют сущность обмена в форме дара: давать, получать и возмещать. Последняя обязанность, по мнению М. Мосса, является наиболее существенной, поскольку отсутствие возмещения или неполное возмещение ставят получившего дар в зависимое положение по отношению к подарившему. Отказ или уклонение от одной из этих обязанностей влечет за собой серьезные последствия для субъектов обмена, вплоть до объявления войны.
Отмечая обязательный и универсальный характер дарения, М. Мосс выступил с критикой Б. Малиновского за то, что при анализе обмена у тробрианцев последний включил в свою классификацию различных видов обмена чистый дар как акт, не требующий ответного дара (например, дар мужа жене, отца детям). Впоследствии в работе «Преступление и обычай в примитивном обществе» (1926) Малиновский признал справедливость критики Мосса и ошибочность своей трактовки чистого дара. В этой работе он независимо пришел к выводу о том, что практически все экономические акты предполагают передачу и получение возмещения, которые в долгосрочной перспективе стремятся к балансу.
Особое внимание М. Моос уделил рассмотрению потлача (от слова индейцев-нутка «патс-хатл» — давать подарок) — обычая, широко распространенного среди индейцев тихоокеанского побережья Северной Америки и представляющего собой церемониальный праздник, сопровождающийся раздачей пищи и даров как соплеменникам, так и гостям. Любое более или менее значительное событие в их жизни сопровождалось такой массовой
раздачей даров и становилось поводом для настоящей борьбы между кланами, племенными группами и индивидами за первенство в расточительстве. Акт отдаривания в потлаче был отнюдь не добровольным. Отказ от него приводил к утрате высокого социального положения и даже личной свободы.
Поскольку и в этом случае дарообмена между актами дарения и преподнесения ответного дара проходит определенный промежуток времени, первый исследователь потлача, «отец» американской антропологии Франц Боас интерпретировал его как сделку кредита. В 1898 г. он писал: «Экономическая система индейцев Британской Колумбии, как у цивилизованных народов, широко базируется на кредите....Получение в долг, с одной стороны, оплата долга — с другой, — это потлач» [11]. Подобную кредитную интерпретацию дарообмена можно встретить в работах многих этнографов и антропологов. М. Мосс же напрямую связал возникновение кредита с дарообменом. Он подчеркивал: «Однако дар с необходимостью порождает понятие кредита. Эволюция не вызвала перехода права от экономики непосредственного обмена к торговле, а в торговле — от оплаты наличными к рассрочке. Именно из системы подарков, даваемых и получаемых взамен через какой-то срок, выросли, с одной стороны, непосредственный обмен (через упрощение, сближение ранее разделенных сроков), а с другой стороны, покупка и продажа (последняя — в рассрочку и за наличные), а также заем. Ибо нет никаких доказательств того, чтобы хотя бы одна правовая система, предшествующая описываемой нами фазе (в частности, вавилонское право), не знала кредита, известного во всех архаических обществах, существующих вокруг нас» [12].
Таким образом, согласно концепции М. Мос-са, именно обязательственная и срочная природа дарообмена обусловливает практически одновременное появление на его основе кредитной мены (бартера) Т1—.—Т2 (позднее, в виде отсрочки платежа Т—...—Д) и беспроцентного кредита (займа) Т—...—Т (позднее, денежный кредит Д—...—Д). Обе простейшие формы кредита имели приблизительно равное экономическое значение для участников сделок, поскольку носили натуральный и партнерский характер. Однако, учитывая общую тенденцию развития регулярного товарообмена, можно предположить, что кредитная мена была связана с углублением разделения труда и в основном использовалась в отношениях между родственными общинами, а натуральные займы — в большей мере определялись развитием индивидуально-семейной
собственности и использовались во внутриобщин-ных отношениях. Поэтому с экономической точки зрения кредитная мена как форма обмена продуктами, несомненно, превалировала. Натуральные же займы изначально базировались на социальных нормах первобытной общины и практиковались в рамках соседской и родственной взаимовыручки и взаимопомощи семей. Усиление тенденции к эквивалентности в межсемейных отношениях, появление строгой обязательности и откровенного взаимного расчета во взаимопомощи привели к тому, что обе формы кредита стали приобретать все более ярко выраженный экономический характер. Но натуральные займы еще очень долгое время были «отягощены» дополнительными социальными обязательствами, которые, в свою очередь, в новых условиях становились важными факторами разложения первобытного хозяйства.
Не следует, однако, видеть в кредитной мене лишь примитивную форму коммерческих связей первобытного общества. Данная форма, часто называемая товарным кредитом, широко применялась в торговле практически на всех этапах экономического развития общества и не потеряла своего практического значения и поныне. В качестве примера следует назвать использование товарного (бартерного) кредита в торговле купцов северо-западной, западной Руси и Белоруссии с ганзейскими и ливонскими купцами в ХГУ—ХУ вв. Стимулом к такой торговле стал, с одной стороны, дефицит благородных металлов, а с другой — необходимость расширения торговли и увеличение доходов русских и немецких купцов. Кредиторами в данной торговле выступали обе стороны. Русские купцы были кредиторами даже чаще иноземных в силу того, что Ганзейский союз несколько раз в ХГУ—ХУ вв. вводил запрет на торговлю в кредит с Русью. Однако эти ограничения часто нарушались самими ганзейцами.
Объектами кредитных сделок со стороны новгородских, псковских, смоленских и полоцких купцов были традиционные товары — пушнина, воск и лесоматериалы. Немецкие купцы предлагали для обмена соль, мед, вино, сельдь и зерно. Особенностью данных кредитных сделок было частое несовпадение мест первоначальной сделки и окончательного расчета. Кредитная торговля велась вне городов Ганзейского союза и Новгорода. Подобное «отделение мест продажи и расчета свидетельствует о сложности и развитости системы кредита в русско-ганзейских отношениях» [13].
В качестве современной разновидности прямого товарообмена (бартера) можно назвать активно ис-
пользуемую в международной практике встречную торговлю (countertrade). Эта форма представляет собой внешнеторговую операцию, условия которой предусматривают встречные обязательства экспортеров закупить у импортеров товары на часть или полную стоимость экспортируемых товаров. Среди встречных сделок следует выделить те, которые имеют явно выраженный кредитный характер. К таким сделкам относятся поставки в рамках сотрудничества на компенсационной основе, получившие в международной практике название сделок «бай-бэк» (buy-back). Схема таких сделок предусматривает погашение коммерческого кредита, предоставленного стороной, поставляющей иностранному партнеру технологическое оборудование и материалы, а также оказывающей инжиниринговые и строительные услуги для сооружения определенного объекта, поставками товаров, выпущенных на этом оборудовании или за счет денежной выручки от встречных поставок продукции.
К кредитным встречным поставкам можно также отнести контракты на переработку даваль-ческого сырья, согласно которым переработка сырья, добытого в одной стране, ведется на производственных мощностях другой страны с оплатой стоимости переработки и транспортировки дополнительными поставками сырья или продуктами его переработки. Как можно убедиться, указанные формы торговли объективно связаны с возникновением кредитных отношений, тесно переплетенных с коммерческими, и образуют с ними определенное неразрывное единство, которое с экономической точки зрения следует трактовать как самостоятельный вид международного коммерческого кредита. Последний по своему экономическому содержанию представляет собой современный аналог простейшей формы кредита — кредитной мены (бартера). По форме же это очень сложно организованная схема движения ценностей и многостороннего взаимодействия контрагентов в рамках международного разделения труда.
Возникновение долговой кабалы и рабства-должничества
В процессе разложения первобытного и перехода к раннеклассовому обществу с возникновением частной собственности на землю значительно усилилось возникшее первоначально в силу различных причин имущественное неравенство между отдельными домохозяйствами. Во многом этот процесс был ускорен благодаря зарождению первичных властно-распорядительных институтов
(бигмены, старейшины, вожди, родно-племенная аристократия), которые, в свою очередь, вели к возникновению общественного расслоения.
Оба процесса обусловили превращение отношений дарообмена и взаимопомощи между домохозяйствами в явление прямо противоположное — различные формы зависимости и эксплуатации. Появились наймиты и кабальники, а также рабы. При этом большинство ранних форм эксплуатации постепенно вырастало внешне как модификация обычаев, свойственных первобытному обществу, и долгое время отчасти сохраняло облик общинно-родовых порядков.
Например, в конце XIX в. в Хакасии в среде богатых скотоводов (баев) получило широкое распространение ростовщичество в форме кредитного обмена и денежного кредита. Его возникновение произошло в рамках трансформации древнего обычая отдаривания — «харо». Хакасская пословица гласила: «сыйых харолыг» — «подарок имеет отдарок». Постепенно этот обычай отдаривания приобрел иной характер. Проценты, уплачиваемые бедняками, стали также называться «харо». За отданные в долг деньги баи взимали от общей суммы 10—20 % «харо». Так, если в назначенный срок долг не возвращался, то каждый месяц пеня нарастала на 10 %, а через год он возрастал вдвое. Процент устанавливался и при кредитном обмене. Характерным примером служит приобретение одним бедняком у бая фунта табака за воз сена в кредит. На второй год долг возрос до двух возов, а на третий год бедняк обязан был привезти уже три воза сена. Но вместо этого бай забрал у него кобылу с жеребенком [14].
Данный пример хорошо иллюстрирует процесс разложения первобытной общины под влиянием имущественного неравенства и развития кредитных отношений. «История долговых обязательств, — подчеркивал Н. И. Зибер, — вообще представляет одну из самых интересных важных страниц в истории человечества. В Риме и Греции, у кочевых и у рыболовных народов долги одинаково служат источником неравенства в состояниях и быстрого разъединения общественных классов» [15].
Подобное неравенство на основе задолженности возникало и в более позднее время. Так, в начале XIV в. в Скандинавии отмечалось нарастание процессов, ведущих к обеднению многих бондов — мелких индивидуальных земельных собственников, вольных (лично свободных) хлебопашцев. Решающую роль при этом играло распространение долговой кабалы. В результате, как отмечала А. А. Сванидзе, обедневшие бонды
«передавали свою землю, прочую недвижимость и отчасти свою независимость «в дар» какому-либо состоятельному человеку, становясь его холопами или лично зависимыми земельными держателями. Такие люди имели выразительные названия: «трэль по дару» (от дат. трэль — «тот, кто сел на скамью для слуг») [16].
Как видно из приведенных примеров, расширение кредитных отношений способствовало обострению противоречий внутри первичной первобытной и феодальной общины и стимулировало расширение долговой кабалы, которая постепенно перерастала в долговое рабство.
Кабалой (от араб. кабала — расписка в получении чьего-либо обязательства) в исторической и этнографической литературе принято называть тяжелую форму зависимости должника, обычно связанную с кредитом, которая носит не только экономический, но одновременно и личный характер. Формы кабалы были разнообразны. Функционально она могла выражаться как в том, что должник наряду с работой в своем хозяйстве часть времени (иногда значительную) трудился в хозяйстве кредитора (отработочная кабала), так и в том, что он вынужден был постоянно отдавать кредитору значительную часть продукта, созданного в собственном хозяйстве (продуктовая кабала). Нередко встречалось сочетание обеих этих форм.
В качестве примера продуктовой кабалы укажем на хозяйственную практику некоторых земледельческих обществ Африки XIX в. Так, в племенах балуба и бакуба, где товарные отношения были развиты слабо, уплата долга сводилась к тому, что должники («мупика ва луколе») отдавали часть урожая со своего поля [17]. Должники, не вернувшие вовремя кредита, считались зависимыми от кредитора до тех пор, пока сами или с помощью родичей не отрабатывали долга. Таких кабальных должников нельзя считать рабами, так как они формально оставались свободными и сохраняли все юридические права членов общины. Они не уходили из рядов общины, находились под ее защитой, жили в своем доме, в своей родственной группировке, члены которой могли помочь им в уплате долга. Рассчитавшись с кредитором, должник тотчас же обретал личную свободу.
Отработочная кабала была широко представлена в обществах древнего Востока. Здесь она развивалась в рамках института «долгового залож-ничества». Так, ст. 117 законов Хаммурапи (царя Вавилонии в 1792—1850 гг. до н. э.) гласит: «Если долг одолел человека и он продал за серебро свою
жену, своего сына и свою дочь или отдал их в кабалу, [то] три года они должны обслуживать дом их покупателя или их закабалителя, в четвертом году им должна быть предоставлена свобода» [18].
Смысл данной статьи состоит в том, что свободный «человек» («авилум») находится в долгу, который он не имеет возможности заплатить. В этой ситуации он может погасить долг, используя члена своей семьи, находящегося под его патриархальной властью, как собственность: либо он продает его третьему лицу «за серебро» и этим серебром уплачивает долг заимодавцу, либо он отдает его в услужение («кабалу») на три года самому заимодавцу в качестве уплаты долга. С момента выдачи члена семьи «в кабалу» ее глава считался погасившим свой долг.
Кодекс Хаммурапи показывает, что долговая кабала не была формой домашнего рабства. Ст. 115 и 116 кодекса Хаммурапи называют кабальника не обычным термином «вардум», обозначающим раба, но «нибутум», т. е. «задержанным», взятым в дом («биту») кредитора, своего рода залогом. Надо особенно отметить, что долговое право в Вавилонии также не было орудием экспроприации непосредственных производителей. Последние, став должниками, лишались на три года только одной единицы домашней рабочей силы, но сами при этом не отрывались от производственного процесса.
Таким образом, в кодексе Хаммурапи представлена попытка ограничить долговую кабалу, придать ей временный характер, чтобы, не лишая кредитора прав частной собственности, сохранить личную свободу и целостность хозяйства главы семейства, который являлся, кроме прочего, воином ополчения. Тем самым достигалась цель сохранения военной мощи вавилонского государства. Образцом такой компромиссной политики могли служить для Хаммурапи законы царя Исина Липитиштара (XX в. до н. э.), который ограничил долговую кабалу шестью годами. Хаммурапи пошел гораздо дальше, он снизил срок отработки до трех лет.
Известный российский востоковед академик Василий Васильевич Струве (1889—1965) установил , что труд закабаленного на время должника (по законам Липитиштара) или семьи должника (по законам Хаммурапи) приближался по продолжительности к «стандартам» наемного труда [19]. На основании библейских текстов ему удалось выяснить, что наемный работник в древней Палестине нанимался на три года.
Действительно, в Иудейском царстве в конце VII в. до н. э в результате реформ царя Иосии
(640—609 гг. до н. э.), нашедших свое отражение в книге Второзакония, появилась правовая норма, гласящая, что срок отработки долга должен быть равен сроку работы «вдвойне нанятого батрака». Действительно, во Второзаконии (15.18) сказано: «Не считай этого для себя тяжким, что ты должен отпустить его от себя на свободу; ибо он в шесть лет заработал тебе вдвойне против платы наемника». Отсюда следует, что обычный срок найма батрака соответствовал трем годам. На подобный срок указывало и свидетельство книги пророка Исайи (16.14) «... чрез три года, считая годами наемничьими, величие Моава будет уничтожено».
Тем самым, требуя только трех лет работы в доме кредитора, кодекс Хаммурапи юридически установил резкую грань между отработкой долга свободным человеком и рабством. Кодекс рассматривал долговую кабалу как временную потерю «нибутумом» личной и хозяйственной свободы, но не уничтожение его других прав свободного человека. Семья должника, находясь в доме ростовщика, находилась под охраной закона, в отличие от рабов должника, отрабатывающих долг господина (ст. 116 кодекса Хаммурапи). Интересно отметить, что более древние шумерийские законы, так же, как более поздние хронологически еврейские законы, именуют закабаленного должника рабом, хотя подчеркивают временный характер этого рабства.
В царстве Элам у противника Хаммурапи царя Римсина дело обстояло иначе. Документы из столицы Элама Ларсы свидетельствуют о безраздельном господстве ростовщиков, которые приобретали рабов в своем родном городе среди свободных граждан. Сходную картину можно было наблюдать в Ассирии в XIV—XIII вв. до н. э. Здесь также существовала долговая кабала на весьма жестких условиях: «Если ассириец или ассириянка, живущие в доме человека в качестве залога за их цену, взяты за полную цену, он [заимодавец] может их бить, таскать [за волосы], повреждать (?) или протыкать их уши» (таблица А. § 44), а также «могут быть проданы в другую страну» (таблица С + G, § 3) [20]. Здесь выражение «взяты за полную цену» означает, что долг не был погашен и заложники считаются купленными, т. е. перешли в окончательное рабство.
Данный пример наглядно иллюстрирует процесс постепенного перерастания долговой кабалы в рабство-должничество — институт, положивший начало производительному рабству и появлению его классического греческо-римского образца. С широким распространением долгового
рабства прямо связан расцвет другого кредитного института — ростовщичества, под которым мы подразумеваем заключение кредитных (денежных или товарных) сделок, которые вследствие нужды или стесненного положения заемщика позволяют кредитору извлекать выгоду, величина которой несоразмерна предоставленной сумме кредита, а в случае неисполнения обязательства обратить заемщика в зависимое (кабальное) положение.
Возникновение обоих указанных институтов свидетельствует о том, что уже простейшие обязательства начинают принимать наряду с социально-экономической собственную юридическую форму, хотя первоначально еще вполне традиционно-ритуальную. Теперь обязательство получает свою «оборотную строну медали» — право требования. Вместе они определяют ответственность сторон сделки, пока еще сугубо личную, но уже все более жесткую по мере разложения первичных коллективов. И уже первые законы закрепляют связку «ростовщичество — кабала» практически неразрывно.
Следует особо отметить, что долговая кабала (англ. debt bondage; франц. servitude pour dettes) как подневольное положение работника зародилась, как мы убедились, в условиях разложения первобытного общества, но получила широкое распространение уже в обществах раннеклассового уровня. Несмотря на значительный социально-экономический прогресс национальных государств, чисто экономические (рыночные) институты не смогли полностью ликвидировать долговую кабалу и иные формы подневольного труда.
В последние голы были опубликованы многочисленные доклады ООН и Международной организации труда (МОТ), посвященные проблемам рабского труда и работорговли. Многие страны приняли специальные законы против торговли людьми (trafficking in human beings) и законодательные акты, запрещающие использование кабального труда (Индия), а также внесли статьи, запрещающие использование подневольного и принудительного труда, в общее трудовое законодательство (Бенин, Камерун, Мадагаскар, Намибия, Нигер, Сальвадор, Доминиканская Республика).
Основными международными документами, направленными на запрещение и искоренение подневольного и принудительного труда, являются: Конвенция МОТ о принудительном труде 1930 г, Конвенция МОТ об упразднении принудительного труда 1957 г., Конвенция МОТ о запрещении и немедленных мерах по искоренению наихудших форм детского труда 1999 г. Дополнительная кон-
венция ООН об упразднении рабства, работорговли и институтов и обычаев, сходных с рабством 1956 г. Все они посвящены видам принудительного труда, аналогичным рабству, а также сходным с рабством, таким как долговая кабала, личная зависимость и эксплуатация детского труда.
В 2004 г. был опубликован доклад Международного бюро труда (МБТ) «Глобальный альянс против принудительного труда», в котором было дано следующее определение долговой кабалы — положение или состояние, возникающее вследствие заклада должником в обеспечение долга своего личного труда или труда зависимого от него лица, если определенная в надлежащем порядке ценность выполняемой работы не засчитывается в погашение долга или если продолжительность этой работы не ограничена каким-либо сроком и характер ее не определен.
Россия также оказалась в ряду стран, для которых подневольные формы труда все еще являются экономической реальностью. Действительно, 4 марта 2004 г. в Москве состоялась презентация исследования МОТ «Принудительный труд в современной России. Нерегулируемая миграция и торговля людьми». Исследование было выполнено в рамках целевой программы борьбы с принудительным трудом. Российская часть исследования выполнена на материалах Москвы, Московской области, Ставрополья и Омской области. Исследования показали, что Россия является крупным принимающим центром, а также страной выезда и транзита мигрантов. Действие многих факторов указывает на то, что она останется принимающей страной на долгое время.
Оценка количества нелегальных мигрантов в России составляет от 3,5 до 5 млн человек в основном из стран СНГ и Юго-Восточной Азии. Как минимум 2/3 мигрантской занятости трудятся практически полностью в «черной» зоне. Подобная миграция, как показывают данные доклада, не может рассматриваться лишь как источник дешевой рабочей силы. В первую очередь, они вытесняют с рынка труда коренные народы России, а также несут угрозу хрупкому этническому балансу, исторически сложившемуся в нашей стране. Кроме того, результатом расширения мигрантской занятости является распространение сверхэксплуатации, массовая маргинализация трудовых мигрантов, ренессанс рабства, а также настоящих феодальных практик принудительного труда. На этом неблагоприятном социально-экономическом фоне задержка с принятием закона РФ «О проти-
водействии торговле людьми» (проект от 18 марта 2003 г.) выглядит достаточно странно.
Подводя итог нашего исследования генезиса кредита, можно сделать вывод о чрезвычайной устойчивости простейших социально-экономических форм кредитных отношений. Она аналогична живучести, которая присуща элементарным клеточным образованиям, служащим основой самых сложных организмов. Несмотря на прогресс рыночной экономики, исторические спутники — пары «взаимопомощь—дарообмен» и «ростовщичество—долговая кабала» продолжают свое существование. Однако своеобразие современного этапа состоит в существенном перекосе деловой практики в сторону последних. Причиной такой ситуации следует считать тенденцию повсеместного ослабления традиций взаимопомощи, которая под давлением рыночных сил только усиливается. Поэтому нас не должно удивлять, что неразвитость кредитной кооперации оборачивается расширением ростовщических форм кредитования (затрагивающих в первую очередь потребительское кредитование), а утрата солидарных начал в труде и слабость профсоюзного движения в стране ведут к реставрации, казалось бы, давно забытых, кабальных форм трудовой деятельности.
Литература
1. Деньги, кредит, банки: учебник / Под ред. О. И. Лаврушина. М.: Финансы и статистика, 1998. С. 144.
2. См. Деньги. Кредит. Банки / Под ред. В. В. Иванова, Б. И. Соколова. М.: Проспект, 2005. С. 395 -426.
3. Зибер Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. / Избранные экономические произведения в двух томах. Т. II. М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1959. С. 138.
4. Там же. С. 139.
5. Кулишер И. М. Политическая экономия. Популярный курс: 2-е исправ. изд. СПб.: 1914. С. 165.
6. Там же. С. 166.
7. Там же. С. 124.
8. Исаев А А. Начала политической экономии: 6-е перераб. изд. СПб.: 1905. С. 480.
9. Малиновский Б. Избранное: Аргонавты западной части Тихого океана. / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2004. С. 186—201.
10. Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. / Пер. с франц. М.: Восточная литература, 1996. С. 217—222.
11. Цит. по: там же. С. 138.
12. Там же. С. 140.
13. Хорошкевич А. Л. Кредит в русской внутренней и русско-ганзейской торговле XIV — XV веков. // История СССР. 1977. № 2. С. 137.
14. Бутанаев В. Я. Социально-экономическая история Хонгорая (Хакасии) в XIX — начале XX в. Абакан. 2002. С. 125.
15. Зибер Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. / Избранные экономические произведения в двух томах. Т. II. М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1959. С. 369—370.
16. Сванидзе А А Северная Европа в XII—XV вв. / История Европы. Т. 2. Средневековая Европа. М.: Наука, 1992. С. 408.
17. Львова Э. С. Социальная структура государств Куба и Луба (конец XIX в.) / Социальные структуры доколониальной Африки. М.: Изд-во восточной литературы, 1970. С. 168—169.
18. Хрестоматия по истории Древнего Востока: учеб. пособие, в 2 ч. Ч. I. / Под ред. М. А. Коростов-цева. М.: Высшая школа, 1980. С. 161.
19. Струве В. В. Борьба с рабством-должничес-твом в Вавилонии и Палестине // Палестинский сборник. 1958. Вып. 3 (66) . С. 3—28.
20. Хрестоматия по истории Древнего Востока: учеб. пособие, в 2 ч. Ч. I. / Под ред. М. А. Коростов-цева. М. : Высшая школа, 1980. С. 206, С. 201.
