CC BY-NC-ND
67
С.Ю. Неклюдов
ПРОИСХОЖДЕНИЕ АНЕКДОТА: «МУХА-ЦОКОТУХА» ПОД СУДОМ СОВЕТСКИХ ВОЖДЕЙ
В статье рассмотрен сюжет анекдотов Главы государства критикуют стихотворение «Муха-муха, цокотуха». Автор полагает, что этот сюжет, в котором фигурируют правители от Ленина до Путина, возможно, возник на основе рассказов о конфликте Чуковского с советским идеологическим начальством. Переосмысление подобных рассказов происходит в рамках продуктивной модели анекдота о кремлевских правителях, фигурирующих в нем в соответствии с их ролевыми амплуа. Так возникает кумулятивный сюжет (вариант 1), не противоречащий технике построения современного фольклорного анекдота, хотя и более громоздкий, чем это обычно бывает в устных формах. Семантическую мотивацию имеет и замена в этом сюжете Чуковского Михалковым (вариант 2), что, с одной стороны, соответствует механизму фольклорного варьирования, а, с другой, обусловлено репутацией этого писателя в литературной среде, причем данная репутация дает варианту 2 сюжета совершенно иное звучание, чем в варианте 1.
Ключевые слова: анекдот, исторический (или мифологический) герой, анекдотический цикл, механизм фольклорного повествования.
Среди опубликованных А. Крикманном анекдотов о Сталине есть несколько вариантов сюжета: Главы государства критикуют стихотворение «Муха-муха, цокотуха»1. Следует отметить, что при всем своем структурном соответствии жанру анекдота эти тексты отличаются от аналогичных форм современного фольклора довольно значительными размерами, большим количеством сюжетных звеньев (от четырех до семи) и повышенной композиционной сложностью (см. приложение). Во всех случаях их построение является обратным по отношению к тому, которое
© Неклюдов С.Ю., 2009
известно по стихотворению «Дом, который построил Джек»: каждый новый эпизод - не наращивание нового звена, а отсечение последнего, как, например, в игровом детском стишке: «На корабле "ПОБЕДА" после ОБЕДА случилась БЕДА - пропала ЕДА. Ты украл? - ДА» (где, впрочем, происходит отсечение не последнего, а первого звена). И.Ф. Амроян определяет данный прием как «де-кумуляциию»2. В устной традиции он относительно редок.
Первый вариант (запись 1983 г.) скорее всего следует считать исходным. Его тематическим источником, вероятно, явилась история гонений на сказки К. Чуковского в 1920-е годы. Цензурные преследования начались еще в 1922 г., вскоре после создания Глав-лита: была запрещена строчка в «Мойдодыре» «Боже, Боже, что случилось? Отчего же все кругом...»3. Далее, Главсоцвос'ом (Главным управлением социального воспитания и политического образования Наркомпроса) эта сказка была осуждена «за оскорбление трубочистов» (с чем согласилась группа из 29 писателей, напечатавшая по этому поводу открытое письмо Горькому); была раскритикована и сказка «Крокодил» - как «аллегорическое изображение Корниловского мятежа», хотя вообще-то данное произведение было написано годом раньше самого события. В 1925 г. по инициативе комсомольцев в детском представлении того же «Мойдодыра» строчки «А нечистым трубочистам.», оскорбляющие трубочистов, были заменены на «А нечистым, всем нечистым.»4. В 1927 г. ГУСом (Государственным Ученым Советом Наркомпроса РСФСР), практически - Н.К. Крупской, председателем Комиссии ГУСа по детской книге, запрещается «Айболит» и «Крокодил». После разгромной статьи Крупской в «Правде» о «Крокодиле» Чуковского5 наступает полный запрет на издание всех его детских книг. За этим следует целая кампания против «чуковщины»: «Мы должны взять под обстрел Чуковского и его группу потому, что они проводят идеологию мещанства. Чуковский ни словом не упоминает. о детстве, организованном через детский коллектив.»6; его книги развивают «суеверие и страхи»7 и т. д.
Наиболее ожесточенным идеологическим нападкам подверглась «Муха Цокотуха» - сказка, особенно любимая автором; даже спустя двадцать лет, в тяжелую минуту вспоминая о своей былой власти над стихом, он в первую очередь называет именно «Муху Цокотуху»8. «Самый страшный бой был по поводу "Мухи Цокотухи": буржуазная книга, мещанство, варенье, купеческий быт, свадьба, именины, комарик одет гусаром...». По мнению Гублита, «муха есть переодетая принцесса, а комар — переодетый принц», «рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе», она «улыбается слишком кокетливо», «они флиртуют»9. Сказка подрывает
веру детей в торжество коллектива, в ней выражено сочувствие кулацкой идеологии («А жуки рогатые, мужики богатые»), она восхваляет «мещанство и кулацкое накопление», она (а также «Тара-канище» и «Крокодил») дает «неправильное представление о мире животных и насекомых»10. Критики выдвигают лозунг: оградим нашего ребенка от чуждых влияний! Следует заменить нереальные фантастические сказки простыми реальными рассказами из мира действительности и природы.
Именно духу и даже букве подобных политико-идеологических обвинений «Мухи-цокотухи» (которые сами по себе просятся в анекдот), в сущности, соответствуют инвективы вождей в рассматриваемом анекдотическом тексте («Почему на база', а не в коо-пе'атив? Это политическая ошибка»; «У нас дэнги на полэ нэ валяются»; «Если каждый будет ходить по полю, у нас кукуруза не уродится»; «У нас в стране каждый грамм золота на счету, а у вас какая-то муха с позолоченным брюхом»). В целом же сказка, раскритикованная высокопоставленными советскими чиновниками, несомненно расценивается анекдотической традицией как «не нравящаяся в верхах» и «нуждающаяся в реабилитации».
В дневниках Чуковского описываются его хождения «по ин-станциям»11. Ему приходится обращаться к руководителям издательств и к чиновникам разных цензурных органов (Гублита, ГУСа), к А.В. Луначарскому (он «всех нас познакомил, причем девочке говорил по трафарету: - Знаешь кто это? Это - Чуковский. Оказалось, что и в семье наркома того самого ведомства, которое борется с чуковщиной, гнездится эта страшная зараза») и, наконец, к Крупской, вскоре после чего появляется и ее разгромная статья в «Правде».
В сущности, все эти эпизоды с большой степенью вероятности могли преобразоваться в рассматриваемый сюжет, будучи наложенными на продуктивную анекдотическую матрицу Ленин, Сталин, Хрущев. (Сталин, Хрущев, Брежнев.; Хрущев, Брежнев, Горбачев. и т. д.12), в соответствии с которой каждый из перечисленных правителей - по мере их включения в повествование - ведет себя так, как это предписывает его фольклорное амплуа.
Конечно, смущает более чем полувековая дистанция, отделяющая анекдот от прототипических событий. Запись точно датирована (1983 г.), а в финальном сюжетном звене появляется фигура генсека Андропова, что подтверждает упомянутую датировку, относящуюся по крайней мере к оформлению последней редакции данного варианта. Не исключено, что в 1940-е годы память об этих событиях могла быть актуализована возобновлением преследования сказок Чуковского - сразу после опубликования Постановления
ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г. (Правда, 21.08.1946), когда под обстрел критики попала уже сказка о Би-бигоне (1945): «нелепые и вздорные происшествия... натурализм, примитивизм»13.
Впрочем, наиболее вероятным источником легенды, породившей анекдот, мог быть сам Чуковский, в разные годы рассказывавший знакомым об обстоятельствах официальных преследований своей «Мухи Цокотухи», нападки на которую были для него особенно болезненны («мое наиболее веселое, наиболее музыкальное, наиболее удачное произведение»14). Анекдот мог возникнуть вышеописанным образом в процессе дальнейшей фольклоризации исходной легенды.
Обратимся к следующему варианту (№ 2), записанному двадцатью годами позже - в год 90-летия Михалкова (то есть в 2003 г.).
Этот вариант уже не включает Ленина, но череда кремлевских правителей дополняется Горбачевым, Ельциным и Путиным. К Ленину Михалков, понятно, ходить не мог, однако дело скорее всего не в избегании подобных анахронизмов. В анекдоте они вполне возможны, например: «Приходит Чуковский к Андропову» (№ 1; с генсеком Андроповым Чуковский не совпадает биографически); или: «Умер Сталин. Чуковский тоже. Уже один Михалков приходит к Хрущеву» (№ 2; на самом деле Чуковский скончался через 16 лет после смерти Сталина и, естественно, застал не только Хрущева, но и Брежнева).
Замещение одного персонажа другим есть естественный фольклорный процесс: поступки одного лица приписываются другому, относящемуся к тому же «классу» исторических (или мифологических) героев. В данном случае подобный процесс облегчается тем, что авторы детских стихов вообще воспринимаются как менее индивидуализированные и, соответственно, запоминаются меньше, чем авторы «большой» литературы; это, кстати, подтверждает наличие варианта (№ 3), в котором поэт оказывается безымянным, тогда как текст «Мухи Цокотухи» сохранен (без него анекдот был бы невозможен). «Маршак это, Михалков, Барто или еще десяток литераторов второго ряда, или еще сотня третьего, - понять невозможно», - замечает критик, уподобляя такого рода сочинения «безавторской» поэзии; впрочем, как раз Чуковского он к перечисленной плеяде писателей не относит15.
Надо полагать, устранение Чуковского и замещение его Михалковым мотивировано дальнейшим развитием темы анекдота, заканчивающегося фразой «А о Чуковском забыли». Это устранение имеет более глубокую семантическую мотивацию, чем просто результат работы механизма варьирования и связано с фигурой «анекдотического Михалкова», который теперь становится основ-
ным персонажем рассматриваемого сюжета. Иными словами, замещение Чуковского именно Михалковым, а, скажем, не Маршаком или Барто, совсем не случайно. Тут история о чтении вождям «Мухи Цокотухи» приобретает некоторые дополнительные, хотя и не лежащие на поверхности смыслы.
Прежде всего, надо отметить, что вообще анекдоты о Сергее Михалкове представляют собой относительно редкий случай, когда героем подобного цикла оказывается не общественный деятель (скажем, первое лицо государства: Сталин, Хрущев, Брежнев), не герой популярного фильма (Чапаев, Штирлиц), а литератор, хотя бы и весьма известный. Михалков в этом плане уникален: вероятно, кроме него ни один советский писатель не удостоился стать героем целой серии анекдотов. Здесь, впрочем, следует сделать две оговорки. Во-первых, эти тексты бытовали почти исключительно в литературной среде, за пределами которой они были попросту непонятны. Во-вторых, и содержательно, и структурно они ближе к «историческому анекдоту», то есть к короткому «неофициальному» рассказу о событии из жизни того или иного персонажа, часто имеющему юмористический оттенок; в таком смысле они представляют собой некую «промежуточную форму» между анекдотом «историческим» и современным фольклорным анекдотом.
Анекдоты о Михалкове не могут быть понятны за пределами литературной среды, потому что базируются они на устойчивой репутации этого писателя16, знание о которой имеет лишь «внутрицеховое» распространение, причем не только в устной традиции («народной молве»), но также в литературной критике и даже в некоторых литературоведческих работах. Характеристики, составляющие его фольк-лоризированный образ, не теряют актуальности в течение многих десятилетий, а в анекдотах являются мотивообразующими.
Михалков - эпигон и плагиатор. «Детский писатель М<ихал-ков> был поначалу эпигоном С. Маршака и К. Чуковского»17. Свою драматургическую карьеру он начал с инсценировки «Принца и нищего» Марка Твена18, которая обозначена в первой публикации следующим образом: Сергей Михалков. Том Кэнти. Комедия в 3-х действиях, 6-ти картинах (по мотивам Марка Твена), что в полной мере соответствует советской традиции умаления авторства перерабатываемых литературных прототекстов (А. Толстой, Л. Лагин и др.). В особенной степени вопрос о плагиате стоит по отношению к гимну СССР. «Вскоре состоялось прослушивание новой редакции гимна, в который на этот раз вошел прямой плагиат из дежурного приветствия "бе лорусского народа" вождю на XVIII съезде партии: "Мыдоспехи наши в боях добывали... " и т. д.» (Антонов-Овсеенко19; здесь и далее выделено
мной. - С. Н.). В 1950-е ходят слухи об использовании Михалковым в его драматических сочинениях труда «литературных негров». Подобная репутация сохраняется вплоть до наших дней, и вот уже Мих. Антонов, журналист радио «Культура», начинает свой рассказ о DVD «Новые приключения Кота в сапогах» (27.07.2006, 20.15) следующими словами: «Можно ли называть Михалкова плагиатором?»
Михалков вытесняет Чуковского в перечне «ведущих» детских писателей и противопоставлен ему. В дневнике Чуковского за 1947 г. значится: «Когда-то писали: "Чуковский, Маршак и друг." Потом "Маршак, Чуковский и другие". Потом "Маршак, Михалков, Чуковский и друг." Потом "Маршак, Михалков, Барто, Кассиль и другие"»20. Наличие подобной «обоймы» имен было реальностью литературной жизни того времени («Кто входил в обойму, кто? Лев Кассиль, Маршак, Барто. Шел в издательствах косяк: Лев Кассиль, Барто, Маршак...»; автора этих юмористических и, возможно, антисемитских стишков я не помню и вынужден цитировать их по памяти). Такой же реальностью было вытеснение из «обоймы» Чуковского - после разгромной кампании 1946 г.; знанием об этом в полной мере обладала устная традиция писательской среды. Конечно, «вытеснял» Чуковского отнюдь не только Михалков, однако, как следует из приведенной записи (сделанной - что существенно - еще до кампании борьбы с космополитизмом), Михалков появляется в этом перечне первым, а на следующем шаге исчезает фамилия Чуковского. Можно быть почти уверенным, что в записи приводятся не произвольные комбинации имен, а цитаты из критических статей, чьих-то выступлений и т. д.; в этом смысле они должны быть вполне репрезентативными.
Пародию на Чуковского содержит пьеса Михалкова «Смех и слезы» (1945; в последующих редакциях - «Веселое сновидение» и -по тому же сюжету - сценарий кинофильма «Новые похождения кота в сапогах», 1958). В ней Кривелло / Бригелла, тайный злодей «масти пик», пытается уморить несчастного принца своими жуткими «рассказками»: «Чудовища вида ужасного / Схватили ребенка несчастного / И стали безжалостно бить его, / И стали душить и топить его.» - ср. у Чуковского: «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, / Я сегодня их за ужином скушаю! / ...Да какая же мать согласится отдать / Своего дорогого ребенка. / Чтобы несытое чучело / Бедную крошку замучило!» («Тараканище»), «Гадкое чучело-чудище / Скалит клыкастую пасть. Чудище прыгнуло к ней / Сцапало бедную Лялечку.» («Крокодил»); вспомним старые обвинения, которые выдвигались против сказок Чуковского: «развивающие суеверие и страхи»)21. Заметим, наконец, что пьеса Михалкова о тайном злодее Бригелле с его жуткими «рассказками» появ-
ляется как раз незадолго до очередной волны гонений на Чуковского, что едва ли является чистой случайностью22.
Текст, написанный Михалковым вместе с соавтором и отданный «на утверждение» Сталину, может быть только гимном СССР. История создания гимна СССР (1943 г.) - одна из центральных в михалковском «анекдотическом эпосе», причем авторство некоторых версий принадлежит самому Михалкову23. В предложении «Мухи Цокотухи» поочередно Сталину, Хрущеву, Брежневу, Андропову, Горбачеву, Ельцину и Путину, помимо мотива бессмертности героя («вроде некоего персонажа народной русской сказки... Михалков»24), можно усмотреть фарсовую редакцию сюжета о неоднократной конъюнктурной переработке гимна («Своей карьерой он обязан тому, что вносил все изменения парт<ийной> линии - при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Горбачеве - в детские стихи .»25). Это косвенно подтверждается финалом анекдота (наградами, полученными от Путина), а также репликой анекдотического Ельцина (в ответ на очередное предложение «Мухи Цокотухи»): «А нам вообще поэты не нужны!» (№№ 2) - ср.: «В конце 1993 г. указом Президента РФ Б.Н. Ельцина в качестве Гимна Российской Федерации была утверждена мелодия "Патриотической песни" М.И. Глинки в музыкальной редакции Б. Диева б е з словесного текст а... в итоге более 10 лет Гимн России с у -ществовал без слов»26.
Устранение соавтора («Уже один Михалков... о Чуковском забыли»). Легенда гласит: «Через полгода их [авторов гимна] вызвали к Сталину. Потом было еще шесть встреч, уже без Р е -гистана, так как Сталин сказал, что политической стороной он проруководит сам...»27. На самом же деле авторство только последней версии гимна («путинской» 2000 г.) принадлежит одному Михалкову, в «брежневской» редакции 1977 г. фамилия Регистана, к тому времени давно покойного, еще сохраняется28. Можно усмотреть некоторое соответствие между мотивами окончательного избавления от соавтора (Регистана - в истории создания гимна, Чуковского - в анекдоте о «Мухе Цокотухе») в «путинском» апофеозе творческой биографии Михалкова.
Подведем итоги. Литературный анекдот о «Мухе Цокотухе», которую автор отдает на суд советских правителей (от Ленина до Путина), по-видимому, имеет в своей основе вполне реальную литературную ситуацию 1920-х годов. Его конкретными источниками скорее всего являются рассказы о неприятии данного произведения (и прочих сказок Чуковского) советским идеологическим начальством, а также об обращениях самого автора и некоторых других литераторов (в частности, Маршака) в разные высокие ин-
станции для улаживания дела. Переосмысление подобных рассказов происходит в рамках продуктивной модели анекдота о кремлевских правителях, последовательно вводимых в повествование и фигурирующих в нем в соответствии с их устойчивыми ролевыми амплуа. Таким образом возникает кумулятивный сюжет (вариант 1), не противоречащий технике построения современного фольклорного анекдота, хотя и несколько более усложненный и громоздкий, чем это обычно бывает в устных формах.
Не менее сильную семантическую мотивацию имеет замена в данном сюжете Чуковского Михалковым (вариант 2). Это опять-таки вполне соответствует механизму фольклорного варьирования, однако явно не объясняется только им. Замена осуществляется как внут-рисюжетное действие, она явно значима сама по себе: тема, заявленная во втором эпизоде («уже один Михалков.») завершается только в финале («А о Чуковском забыли»). Здесь, очевидно, актуализуют-ся и становятся мотивообразующими черты, устойчиво приписываемые в писательской среде Михалкову, составляющие его фольклори-зированный образ: Михалков - плагиатор, придворный гимнотворец, переделывающий свои произведения в угоду меняющейся политической конъюнктуре (интересно, что именно в силу этого труды Михалкова по крайней мере дважды подвергались цензурным изъятиям: в первый раз, в 1947 г., - за упоминание Тито «в положительном контексте», а второй, в 1960 г., - за упоминание его же в контексте отри-цательном29); Михалков - циничный карьерист, в первую очередь адресующий свои тексты власти и тем достигающий своих целей. Именно данная репутация делает Михалкова героем целого анекдотического цикла, и именно она дает варианту 2 рассматриваемого сюжета совершенно иное звучание, нежели вариант 1.
Приложение
1. Анекдот 1983 года 2. 90-летию Михалкова посвящается 3.
Встретились Михалков с Чуковским и написали поэму.
Приходит Корней Иванович Чуковский к Ленину. «Владимир Ильич! Я стихотворение написал. Хотел бы опубликовать.» - «Ну, читайте.» - «Муха, Муха, цокотуха, / Позолоченное брюхо, / Муха по полю
Продолжение
пошла, / Муха денежку нашла. / Пошла Муха на базар / И купила самовар...» - «Стоп, стоп. Това'ищ Чуковский! Почему на база', а не в коопе'атив? Это политическая ошибка. Пе'епишите стихотво'ение!»
Приходит Чуковский к Сталину. «Иосиф Виссарионович! Я стихотворение написал, хотел бы опубликовать.» - «Ну, читайте.» - «Муха, Муха, цокотуха, / Позолоченное брюхо, / Муха по полю пошла, / Муха денежку нашла...» - «Стоп, стоп. Таварыш Чуковский. У нас дэнги на полэ нэ валяются. Перепишите стихотворение». Пришли к Сталину на утверждение и читают: «Муха, муха, цикатуха / Позолоченное брюхо. / Муха по полю пошла, / Муха денежку нашла...» - «Как так денежку нашла? -говорит Сталин, - у нас деньги на дорогах не валяются. Не пойдет ваша поэма». Приходит поэт к Сталину, приносит стихи: «Муха-муха, цокотуха, / Позолоченное брюхо, / Муха по полю пошла, / Муха денежку нашла... » Сталин: «Вы что, хотите сказать, что у нас червонцы с портретами вождя по полям валяются?!»
Приходит Чуковский к Хрущеву с той же просьбой. Начинает читать: «Муха, Муха, цокотуха, / Позолоченное брюхо, / Муха по полю пошла... » - «Стоп, стоп. Товарищ Чуковский! Если каждый будет ходить по полю, у нас кукуруза не уродится. Исправьте». Умер Сталин. Чуковский тоже. Уже один Михалков приходит к Хрущеву и говорит: «Я поэму написал, при жизни Сталина не публиковали.» - «Читайте!» - «Муха, муха, цикатуха / Позолоченное брюхо. / Муха по полю пошла ... » - «Как по полю пошла? Нельзя по полям ходить! У нас там кукуруза растет! Нет, не пойдет». Пошел поэт к Хрущеву: «Муха-муха, цокотуха... » Хрущев: «Э, нет, что это у вас муха по колхозным полям шастает? Этак она всю кукурузу помнет!»
Приходит Чуковский к Брежневу с новой редакцией стихотворения. «Муха, Муха, цокотуха, Позолоченное брюхо... » - «Стоп, стоп. Товарищ Чуковский! У нас в стране каждый грамм золота на счету, а у вас какая-то муха с позолоченным брюхом. Перепишите». Ушли Хрущева. Идет Михалков к Брежневу и говорит: «Я поэму написал, Сталин и Хрущев не публиковали.» - «Читай!» - «Муха, муха, цикатуха / Позолоченное брюхо...» - «Это на кого ты намекаешь - позолоченное брюхо? Нет, не пойдет». Пошел поэт к Брежневу. Брежнев: «Что значит -позолоченное брюхо?! Чем это вам наши Герои Социалистического Труда мух напоминают?!.. »
Продолжение
Приходит Чуковский к Андропову. «Юрий Владимирович! Никак не могу опубликовать стихотворение, помогите.» - «Ну, читайте.» - «Муха, Муха, цокотуха... » - «Что вы там про ЦК сказали?!» Помер Брежнев. Идет Михалков к Андропову и говорит: «Я поэму написал, Сталин, Хрущев, Брежнев не публиковали.» - «Читай.» - «Муха, муха, цикатуха ...» - «Какая такая ЦэКатуха? Что там про ЦэКа? Нет, не пойдет.» Пошел к Андропову: «Муха-муха, цокотуха... » Андропов: «Постой-постой, что ты про ЦК сказал?!»
Помер Андропов. Идет Михалков к Горбачеву и говорит: «Я поэму написал, Сталин, Хрущев, Брежнев и Андропов не давали опубликовать.» - «Читай.» - «Муха, муха ...» - «Это кто там "под мухой"? Мы тут с пьянством боремся! Нет, не пойдет.»
Союз развалился. Идет Михалков к Ельцину и говорит: «Я поэму написал, Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев запрещали публиковать.» - «А нам вообще поэты не нужны!»
Дождался Михалков Путина, приходит к нему и говорит: «Я поэму написал, никак опубликовать не могу.» - «Читайте!» - «Муха, муха, цикатуха, / Позолоченное брюхо. / Муха по полю пошла, / Муха денежку нашла. / Пошла муха на базар / И купила самовар!» - «Замечательные стихи!» И дал Путин Михалкову медаль за прославление рыночной экономики, инвесторов в российское производство и недр России, которые богаты золотом, нефтью и газом. А о Чуковском забыли.
Примечания
1 Крикманн А. / Krikmann A. (сост. и ред.) Netinalji Stalinist / Интернет-анекдоты о Сталине / Internet Humor about Stalin. Тарту, 2004. № 136.
2 Амроян И.Ф. Повтор в структуре фольклорного текста (на материале русских, болгарских и чешских сказочных и заговорных текстов). М: ГРЦРФ, 2005. С. 139-140.
3 Чуковский К. Дневник 1901-1929. М.: Советский писатель, 1991. С. 219, 496.
4 Там же. С. 332.
5 Крупская Н.К. О «Крокодиле» К. Чуковского // Правда. 1.02.1928.
6 Свердлова Н. О «чуковщине» // Красная печать. 1928. № 9-10. С. 92-93.
7 Мы призываем к борьбе с «чуковщиной» (Резолюция общего собрания родителей Кремлевского детсада) // Дошкольное воспитание. 1929. № 4. С. 74.
8 Чуковский К. Дневник 1930-1969. М.: Советский писатель, 1994. С. 181.
9 Чуковский К. Дневник 1901-1929. С. 344, 450.
10 Мы призываем к борьбе с «чуковщиной». С. 74.
11 Чуковский К. Дневник 1901-1929. С. 344, 406, 411, 426-427.
12 См., например: Крикманн А. Указ. соч. № 2.
13 Крушинский С. Серьезные недостатки детских журналов // Правда. 29.08.1946.
14 Чуковский К. Дневник 1901-1929. С. 344.
15 Яковлев Л. Разверни назад коня! // НГ. Ex libris. 16.08.2001 (№ 30). С. 3.
16 См., напр.: Главлит и литература в период «литературно-политического брожения в Советском Союзе» // Вопросы литературы. 1998. № 10. С. 279, 281; Каверин В. Эпилог. Мемуары. М.: Московский рабочий, 1989. C. 416-417; Коваль Ю. «Я всегда выпадал из общей струи». Экспромт, подготовленный жизнью // Вопросы литературы. 1998. № 6. С. 256, 259.
17 Казак В. Лексикон русской литературы XX века. М.: РИК «Культура», 1996. С. 265.
18 Михалков С. Том Кэнти. Комедия в 3-х действиях, 6-ти картинах (по мотивам Марка Твена) // Молодая гвардия. 1938. № 7. С. 58-85.
19 Цит. по: Щуплов А. Как создавался гимн (Апокрифы советских времен) // НГ. Ex libris. 24.02.2000 (№ 7).
20 Чуковский К. Дневник 1930-1969. С. 181.
21 Мы призываем к борьбе с «чуковщиной». С. 74.
22 Подробнее см.: Строганов М.В. К. Чуковский и С. Михалков в литературной полемике // Детский сборник: Статьи по русской литературе и антропологии детства. М.: ОГИ, 2003. С. 332-338.
23 Жовтис А. Непридуманные анекдоты. Из советского прошлого. М.: ИЦ-Гарант, 1995. C. 18-21; Щуплов А. Указ. соч.; Соболева Н.А. Из истории отечественных государственных гимнов // Отечественная история. 2005. № 1. С. 13.
24 Порядина М. Две вещи несовместные // Новое литературное обозрение. 2002. № 6. С. 287.
25 Казак В. Указ. соч. С. 265.
26 Соболева Н.А. Указ. соч. С. 19.
27 Щуплов А. Указ. соч.
28 Соболева Н.А. Указ. соч. С. 19.
29 Блюм А. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917-1991: Индекс советской цензуры с комментариями. СПб.: СПб гос. ун-т культуры и искусств, 2003. № 227, 326.
