CC BY
17КРАЕВЕДЕНИЕ
Г.В. МУРЗО
’’Ярославские” письма В.Я. Брюсова
Константин Федорович Некрасов, либерал по убеждениям, начавший карьеру земским деятелем и членом Первой Государственной Думы, в 1911 году1 был издателем газеты “Голос”, историко-литературного приложения к ней, владельцем типографии, находившейся в Ярославле, и книгоиздательства, контора которого размещалась в Москве. Одним из издательских проектов Некрасова двумя годами позже стал журнал литературы и искусства “София”, выходивший в Москве под редакцией популярного художественного критика П.П. Муратова. Обязанности секретаря редакции исполнял поэт и драматург, историк литературы П.С. Сухотин. Спустя годы известный библиофил В. Лидин напишет, что в московском доме П.С. Сухотина нередко встречали ярославского издателя К.Ф. Некрасова, малоречивого, скромного, очень доброжелательного и всегда вызывающего к себе глубокое уважение [17. С. 54-56].
Просвещенный предприниматель, наделенный художественным вкусом и чувством общественного долга, не лишенный к тому же финансовых возможностей, К.Ф. Некрасов привлек к сотрудничеству с издательством замечательных русских поэтов, писателей, исследователей искусства - словом, передовых деятелей культуры, каковым по праву можно считать и его самого.
Как издатель Некрасов вел обширную переписку, и она, без преувеличения, составила существенную часть его личного творчества, запечатлела многообразие идей, обнаружила талант общения.
Одним из адресатов Некрасова был Валерий Яковлевич Брюсов. К моменту встречи с Некрасовым ему, как и издателю, было 38 лет. Уже знаменитый поэт, обладатель исключительных познаний в области литературы, признанный мэтр символизма, руководитель литературного “Кружка” и объединения “Эстетика”, преуспевший на посту редактора
1 Дата первого из писем В.Я. Брюсова, положенных в основу статьи. Письма 1911-1916 годов (всего их 25) отразили значительный этап совместной деятельности и «дружественных» отношений В. Я. Брюсова и К.Ф. Некрасова.
столичного журнала “Весы” и заведовавший литературным отделом “Русской мысли”, Брюсов был человеком редкостной работоспособности. Активность его в области культуры поразительна: одну за другой завоевывал он территории изобретательства, исследования, открытий [19. С. 270].
Едва ли найдется читатель, не представляющий Брюсова по портрету М. Врубеля: высокий господин в наглухо застегнутом сюртуке со скрещенными на груди руками. Позу мэтра и маску или грим невозмутимости отмечали многие современники [1. С. 77]. Близко его знавшие свидетельствовали, что вне позы и грима он был по-старомодному вежлив, а подчас детская улыбка сочеталась с уверенной речью, обильной поправками, цифрами, цитатами [3. С. 361, 365].
Сближению с К.Ф. Некрасовым, племянником Николая Алексеевича Некрасова, способствовало, на наш взгляд, то, что Брюсов был поклонником поэта, о чем не раз заявлял публично.2 Импонировали и проекты издателя, привлекала его личность.
Брюсов, к которому Некрасов обратился с предложениями и просьбами едва ли не с момента открытия книгоиздательства, выступил посредником в его знакомстве с К.Д. Бальмонтом, жившим тогда во Франции. Налаживанию их контакта и служили первые письма, отправленные Валерием Брюсовым «Е[го] В[ысокородию] Константину Федоровичу Некрасову» в сентябре и октябре 1911 года по адресу «Ярославль, Духовская, 61». Тогда же был прислан обещанный Некрасову проспект нового издания «Comedie Hamaine» Бальзака и библиографическое описание по-французски только что вышедшей во Франции книги о писателе [8].
2 Брюсов всегда интересовался жизнью и творчеством Н. А. Некрасова, не принимал только «гражданского служения» некрасовской поэзии. Для всех его высказываний характерна высокая оценка поэтического мастерства Некрасова: восхищение силой изобразительности, дивной гармонией содержания и размера, неповторимостью интонации. Брюсов первым увидел в Некрасове поэта-урбаниста, способного соперничать с лучшими страницами Бодлера, узнал предвосхитителя вернхар-новской поэзии [5. С. 540]. См.: Некрасов и Тютчев // Русский архив. 1900. №2; Анкета о Некрасове // Новости дня. 1902. 27 декабря; По поводу 25-летия со дня смерти Н. А. Некрасова // Русский архив. 1903. №1; Некрасов как поэт года// Русские ведомости. 1912. 25 декабря.
Следующие за осенними письмами январское, февральское и мартовское послания 1912 года посвящались урегулированию собственных отношений Брюсова с Некрасовым, определению границ взаимного интереса и издательской перспективы. Личные отношения быстро стали ”тесными”, хотя сохранили деловую подоплеку и в основном официальный стиль общения. Круг обсуждаемых тем, безусловно, менялся [9].
28 декабря 1911 года Некрасов писал Брюсову: «Мне очень приятно, что вместе с новогодним приветом и самыми искренними пожеланиями могу послать Вам книжечку, которая, я надеюсь, доставит Вам удовольствие: это прелестный “Ватек” Бекфорда. Французский и английский текст Вы, конечно, знаете. Русского до сих пор не было, и я рад, что случай дал мне возможность первому познакомить русскую публику с этим чудесным произведением» [16. С. 178]. Рассказанная превосходным английским писателем сказка для взрослых “Ватек” в переводе Б.К. Зайцева и с предисловием П. П. Муратова была первой книгой, вышедшей в “Книгоиздательстве К.Ф. Некрасова” в конце 1911 года. Уже тогда оно имело, кроме прочих, отделы “Переводная художественная литература”, “Русская классика”, и Некрасов просил у Брюсова совета в выборе «стоящих перевода произведений XVIII века».
В. Я. Брюсов похвально отзывался о присланной книге, не отказывал в помощи и делал встречное предложение: «С величайшим удовольствием прочел еще раз “Ватека”, к которому П. Муратов написал прекрасное предисловие. /.../ Посылаю Вам с этим письмом только небольшой список некоторых произведений, особенно мне памятных. Постараюсь дополнить его в непродолжительном времени.
Из объявления Вашего книгоиздательства я узнал, что Вы печатаете ряд выпусков «биографической библиотеки». Не издадите ли Вы в этой серии давно написанную мною биографию Каролины Павловой /. / К. Павлова - поэт. замечательный и, к сожалению, мало известный. Напомнить о ней и о ее поэзии русским читателям следует».
К письму был приложен впечатляющий список французских, английских, немецких, итальянских, испанских авторов с названиями их произведений, с замечаниями об уже имеющихся изданиях и переводах, с помета-
ми и пояснениями, иногда в виде вопросов: «... Но кто переведет? (не Кузмин ли?)»; «Еще, не дать ли что-нибудь Ро^ега, хотя он и достаточно скучен. Больше в Германии мне ничего не вспоминается, если, конечно, не касаться романтиков, у которых интересного очень много». А между тем оформлялся другой проект, который и был осуществлен в дальнейшем: «Наконец, можно составить
сборник лирики XVIII в., так как переводы, и прекрасные, есть у Пушкина, Батюшкова, Баратынского, Козлова и мн. др.».
Список имел вид скорой рабочей записи. Письмо же было красиво. При этом пунктуация, весьма своеобразная, графические акценты аккуратного (на хорошей почтовой бумаге, обрамленного широкими полями, написанного мелким, ровным - изящным почерком, черными чернилами) текста позволяли “услышать” интонации заинтересованного диалога.
Развитию диалога способствовала желаемая встреча “дома”. «Многоуважаемый Константин Федорович, буду очень рад видеть Вас у себя в четверг в час дня», - писал Брюсов 31 января 1912 года (Даты здесь и далее в тексте статьи соответствуют датам подлинников). А уже 13 марта уточнял в письме замысел - результат состоявшейся встречи, сдержанно обсуждал финансовые вопросы, в частности касающиеся новых переводов и привлеченных к ним современных поэтов-переводчиков. Вместо прощания снова: «Очень надеюсь видеть вас еще раз у себя в Москве». И в конце машинописного текста (были и такие среди первых писем Брюсова) приписка с пожеланием вдогонку: «. Среди писателей, с которыми следовало бы ознакомить русских читателей, - Мариво. Если я его забыл, очень рекомендую включить его имя в список, и опять-таки переводчиком могу рекомендовать лишь Кузмина, прославившего в стихах “Мариво капризное перо”».
Сборник переводов “Французские лирики XVIII века” будет составлен Иоанной Матвеевной Брюсовой, женой поэта, под его редакцией и с его предисловием. В сборник войдут переводы из Вольтера, Бернара, Парни, Шенье, других известных и неизвестных русскому читателю поэтов. В предисловии, указывавшем на просветительскую задачу предлагаемого издания, зазвучат и полемические нотки, обращенные к оппонентам, каковых у Брюсова было немало: «Можно различ-
но оценивать французскую поэзию этой эпохи; несомненно одно: она оказала глубокое влияние на всю последующую литературу. Эта “легкая” поэзия была любимым чтением нескольких поколений; из нее вышел весь романтизм, частью усвоив себе, против желания, многие ее черты, частью - сознательно противополагая себя ей, отталкиваясь от нее. Не забудем еще, что именно на образцах французской поэзии XVIII века воспитывался Пушкин» [14. С. 7].
Успешно начавший новое дело Некрасов пытался расширить поле деятельности, ища поддержки и опираясь на авторитет расположенных к нему авторов, мнение знающих друзей. Весной 1912 года, задумав издание альманахов “Русский театр” и “Старые усадьбы”, он написал об этом Брюсову, а осенью, после возвращения из Византии, куда увлек его интерес к древнерусской живописи [16. С. 223], вновь обращался в письме к завладевшей им идее: «Мой альманах о старых усадьбах почти созрел. М. А. Кузмин прислал стихи и рассказ. Ф.К. Сологуб пишет, что на днях пришлет мне рассказ “Барышня Лиза”; получил еще стихи от Гумилева. Может быть, летом Вы вспоминали об этом альманахе и написали 2-3 стихотворения. Я был бы рад и благодарен» [16. С. 184]. Эта тема Брюсовым замалчивалась (да и издателем идея не была реализована).
В 1913 году важным звеном в общении Брюсова и Некрасова стали встречи. Переписку же с издателем в основном вела Иоанна Матвеевна [6, 7]. Уже 6 января она сообщила Некрасову, что «книга поэтов XVIII в.» ею закончена и будет послана в Ярославль, как только «Вал. Як.» напишет предисловие. Не ограничившись заверениями, корреспондентка просила извинить свойственную ей медлительность, а заодно нерасторопность и необязательность переводчиков; конечно, приглашала заходить, «бывая в Москве», и выражала надежду, что к возвращению из короткой поездки она получит корректуры, уточняла характер работы с ними.
Иоанну Матвеевну поддерживал Брюсов. В первом из двух январских писем 1913 года [10] он подтверждал, что “Лирики XVIII века” переданы ему «в совершенно законченном виде», не исключающем, однако, редакторской правки и доработки. «Пришлось перевести 2-3 стихотворения, по-иному изложить некоторые замечания, кое-что [испра-
вить], кое с чем справиться», - писал он, объясняя задержку и обещая, что она будет незначительной. Добавлял при этом, что над К. Павловой начал понемногу работать, делился соображениями, касающимися поиска новых материалов (часть наследия писательницы уже печаталась Брюсовым), и, предваряя встречу, заканчивал письмо припиской: «Буду очень рад видеть Вас, при Вашем прибытии в Москву, у нас за завтраком — уже “по обыкновению”».
В последовавшем через несколько дней письме Валерий Яковлевич сообщал о «высылке» рукописи «в 260 нумеров. страниц» без предисловия. «Предисловие пока мною не закончено: его можно будет напечатать с отдельной нумерацией страниц», - предлагал он, рассчитывая таким образом избежать отсрочки производства книги. И тут же настаивал на определенном механизме взаимодействия с типографией, одновременно согласовывая с издателем детали оформления сборника: «Очень прошу Вас выслать нам, когда дело дойдет до набора, корректуры в гранках, в 2 экз., вместе с “оригиналами”, т.к. новая проверка текста по источникам крайне затруднительна. Затем, для верности, необходимо знать: 1) хотите ли Вы ставить (как в рукописи) шмуцтитулы перед каждым поэтом или это лишне? 2) следует ли печатать каждое стихотворение с отдельной страницы?». Это дает нам некоторое представление о стиле Брюсова-редактора и его издательских навыках.
Иоанна Матвеевна и в Москве, и в Мариенгофе близ Риги, где зимой пребывала с мужем в санатории доктора Максимовича, продолжала работать над книгой, вникая во все вопросы, связанные с изданием. Ее письма к Некрасову более непосредственны, “не отредактированы”, местами подобны непритязательному разговору, эмоции хоть и сдержанны, но не скрыты:
«Многоуважаемый Константин Федорович, жалею, что меня не было в Москве, когда вы заезжали к нам, мне хотелось расспросить вас кое-что о моей книге, о технической стороне ее. От Вал. Як. узнала, что печатание откладывается. Надеюсь, что не на очень долго. У вас ведь так скоро выходят одна книга за другой.
Сегодня мы получили Клюева,3 Вал. Як. просил вас поблагодарить /.../
На Эстетике по четвергам тщетно ищу вас среди гостей, мы собираемся почти каждый четверг к 10 и позднее».
И в других письмах Иоанна Матвеевна слегка корила своего адресата за несостояв-шиеся встречи и молчание; выражала признательность за своевременно присланный гонорар; досадовала на задержку корректур, искала разумного компромисса в общении с типографией; вынужденная быть настойчивой, защищалась именем мужа, подчеркивая пиетет к его мнению; полагалась на заступничество Некрасова; напряженно ждала выхода “своей” книги; живо реагировала на новые замыслы; звала побывать и поговорить:
«Не получая от вас ответа, я уже готова была приехать к вам в Ярославль. Не могу, Константин Федорович, согласиться на то, чтобы не видеть верстки. Я согласна не получать гранок, но необходимо видеть, как будут напечатаны стихи. Валерий Яковлевич совершенно со мною согласен.»;
«Надеюсь, что вы скоро будете в Москве, зайдете к нам и нам удастся при встрече переговорить о некоторых подробностях внешнего вида книги.»;
«В. Як. и я, оба мы будем рады увидеть вас у себя. Поговорим о разных задуманных делах.».
Брюсов не только передавал приветы, но и сам в апреле 1913 года прислал Некрасо-
3 Алексей Николаевич Толстой обратился к Некрасову в октябре 1912 года с просьбой издать «этого удивительного поэта», аттестуя его стихи как «более чем талантливые». В начале 1913 года два сборника стихов Николая Алексеевича Клюева, «Сосен перезвон» с предисловием Брюсова и «Лесные были», вышли в свет в издательстве Некрасова и получили лестные отзывы критики.
Одна варшавская газета, представляя книгу, цитировала предисловие Брюсова: «Поэзию Клюева нужно принимать в ее целом такой, какова она есть, какой создалась она в душе поэта, столь же непроизвольно, как слагается форма облаков под бурным ветром поднебесья. У Клюева много стихов шероховатых, неудачных. Но у него нет стихов мертвых, каких много у современных стихотворцев, ловко умеющих придавать своим созданиям внешнюю красивость, - увы! напоминающую красоту трупа. Поэзия Клюева жива внутренним огнем, горящим в душе поэта, когда он слагал свои песни. И этот огонь, прорываясь в отдельных строках, вспыхивает вдруг перед читателем светом неожиданным и ослепительным» [14. С. 22-23].
Некрасов в одном из писем признавался, что многие стихи Клюева знает наизусть.
Единомыслие укрепляло узы сотрудничества.
ву весточку «с берегов Немецкого моря,4 из Голландии», куда их с Иоанной Матвеевной «завела судьба туристов». Короткое это послание, подписанное «Дружески Ваш Валерий Брюсов», содержало напоминание об общих заботах: «В начале нашего августа будем в Москве (числа 5-6). И. М. очень надеется получить дальнейшие корректуры «Лириков»... Хорошо бы выпустить эту книгу осенью. Своего обещания о К. Павловой я не забыл».
«Лирики XVIII века» не вышли, однако, ни осенью 1913, ни весной 1914 года. В июньском письме в Ярославль [11] Брюсов пытался разрешить недоразумение с якобы утраченными гранками, вел разговор о предполагаемом тираже и размерах гонорара, просил о высылке денег в счет выполненных и выполняемых работ: “Лириков”, “Павловой”, статей для начавшей выходить “Софии”. Предупреждая об отъезде в Петербург на несколько дней «по делам Кружка», Брюсов, как и всегда, приглашал Некрасова посетить их с Иоанной Матвеевной, теперь уже на даче, в Опалихе, «1 час езды по ж. д. и 5 минут ходьбы от станции».
Деньги были незамедлительно высланы и, соответственно, получены, о чем с благодарностью сообщал Брюсов. Возможно, и встреча состоялась бы, как многие другие: июнь еще не грозил бедой, и в голове издателя роились новые планы. Так, “замыслива-лись” общедоступные, но корректные и качественные издания «старых русских поэтов», подбирались участники проекта. Брюсов реагировал на замысел сочувственно и, письменно апеллируя к издателю, вносил свои поправки: «Вчера виделся с П.С. Сухотиным и условился с ним относительно рассмотрения рукописей Н.А. Некрасова. Что до редактирования соч. Вас. Л. Пушкина, то прежде всего я не советовал бы Вам издавать его.».5
Высказывались и мотивы - суждения вкуса и деловые соображения, такое, например, как наличие не утратившего актуальности и внешне привлекательного - “достойного” издания: «Лучше, мне кажется, издать кого-нибудь из поэтов «Пушкинской плеяды»
4 У англичан - German Ocean; У немцев - Северное море; у датчан - Западное море: ограничивается с запада Великобританией, с востока самой северной частью французского берега, Бельгией, Нидерландами, с северо-востока Германией и Скандинавией.
5 Курсивом здесь и далее выделено то, что в тексте письма подчеркнуто Брюсовым.
/./ Соч. Батюшкова ... существуют в “общедоступном” академическом (или что-то вроде) издании, но я надеюсь, что Н.О. Лернер6 внесет в текст новые поправки и тем придаст значение Вашему изд.
Во всяком случае, о задуманной Вами библиотеке старых русских поэтов стоит подумать и поговорить. Действительно, есть ряд поэтов, стихи которых следовало бы “вернуть” читателю».
Следующее письмо продолжило тему, свидетельствуя о растущем интересе Брюсова к проекту: «Из числа старых поэтов, заслуживающих переиздания, мне наиболее значительным представляется Веневитинов (последнее научное - хоть отчасти - издание
А.П. Петковского, 70-х годов). Стоит издать и Языкова (посл. изд. Суворина 1898 г.) но, пожалуй, правильнее обождать хотя бы 2 тома «Языковского архива», издаваемого Акад. Наук. Я еще обратил бы Ваше внимание на Баратынского, потому что новое изд. Академии (только что появившееся) крайне неудовлетворительно и по тексту, и по внешности. Баратынским я много занимался, и сейчас у меня имеются неизданные материалы, в том числе неизданные стихи Баратынского.
Обо всем этом хотелось бы переговорить лично. Не будете ли Вы в Москве? Я бы немедленно приехал, чтобы повидаться» (напомним, что поэт жил в это время «в Опалихе М.-Виндавской ж.д.»).
Конечно, Брюсова волновали и корректуры Павловой, не оставляло желание ускорить работу, одновременно обогатить ее находками, но ждущие завершения и новые дела пришлось отложить из-за непредвиденных: их потеснила война.
Страницы июльских и августовских газет убеждают: Ярославль, как и вся Россия, жил нервным подъемом, с утра до вечера кипела уличная жизнь, все ждали известий, штурмовали газетчиков.
22 июля (4 авг.) в “Голосе” опубликовали Высочайший манифест и Объявление о военном положении, подписанные Николаем
II. На первой полосе этого же номера была набрана патетическая статья Некрасова “Единая Россия”. Идея сплочения во имя победы стала ее лейтмотивом. «Наступили великие дни испытаний, - начинал Некрасов. - Война
6 Николай Осипович Лернер - историк литературы,
пушкинист, с которым Некрасов вел переговоры.
объявлена, и грозные исконные враги наши -немцы - вступили, может быть, в пределы нашего отечества. /./
Уже нет живых свидетелей той героической войны, которую вели наши деды 100 лет тому назад. Но я не ошибусь, сказав, что внутренняя сосредоточенная решимость, серьезность и глубокое сознание важности исторического момента - те же, что и в 12-м году. /./
Нет уже ни партий, ни раздоров, ни правительства, ни оппозиции - есть единый русский народ /./». И заканчивал, утверждая “мысль народную” как наиболее важную: «Может ли быть побеждена страна, армия которой вооружена героическим духом, едина и нераздельна с народом, сильна его любовью?»
В дальнейшем, помещая разнообразные материалы о войне и с войной связанные, “Голос” будет следовать этой мысли, надолго ставшей одной из ключевых. Тема Польши, где разворачивались военные действия, займет особое положение, и представлять ее будет Брюсов.
26 июля (8 авг.) на газетной полосе появилось выделенное жирным шрифтом сообщение: «Известный писатель Вал. Я. Брюсов, отправляющийся на театр военных действий, телеграфно уведомил .редакцию», что он будет писать для “Голоса”. В письме Некрасову от 27 июля Брюсов, ожидавший в числе «всех корреспондентов всех русских газет» затянувшееся отправление на восточный фронт, уточнял: «Я буду корреспондировать в три газеты: в “Русские ведомости”, в Ваш “Голос” и в “Сибирь” (Иркутск). Вам я предполагаю высылать 1-2 корреспонденции в неделю; если же Вы хотите, то и чаще».
Переговоры об условиях сотрудничества с газетой и издательские дела, включая «корректуры Павловой», он перепоручал Иоанне Матвеевне. Ее августовское письмо в Ярославль опередило отправленное Брюсовым из Варшавы. Иоанна Матвеевна справлялась о “Лириках”, просила издателя осуществить расчет за них до выхода книги, извинялась, говоря, что к просьбе ее побуждают условия военного времени и отъезд мужа. Кажется, она сетовала: «Можно, конечно, различно относиться к этой моей книге, но должно согласиться, что я немало над ней поработала». А дальше - естественный порыв спросить и поделиться известным: «Пишет ли
В. Як. в “Голос”? По-моему, ему нечего писать, его никуда не пускают, он ничего не видит, а перед отъездом Русск. Вед. вручили ему
целый лист с указаниями, о чем, по разным соображениям, нельзя писать».
В последовавшем через несколько дней письме Брюсов объяснял Некрасову существующее положение, по сути повторяя ее слова: «По моим письмам в “Русс. Вед”. Вы можете судить, как у меня мало материала. Посылаю Вам сейчас небольшую заметку о “Варшаве в дни войны”. Буду очень рад, если пригодится».
Брюсов изображал войну, когда
П. Муратов, как артиллерийский офицер бывший на польском фронте с первых дней войны, сообщал о ней: «Дорогой Константин Федорович, вот уже две недели . мы воюем с австрийцами, были бесконечные переходы днем и ночью, был бой 26-27 авг. /./ Теперь 5-ый день стоим. Дождь, холодно, есть нечего. Но война с Австрией идет успешно» [16.
С. 245].
«Небольшая заметка» Брюсова оказалась большой статьей, подписанной автором 26 августа и появившейся в газете 31-го. А уже 3 сентября увидела свет написанная 27 августа статья «Рассказы беженцев». С тех пор объемные корреспонденции Брюсова, реже предполагаемого, но регулярно, печатались на второй странице “Голоса”7. Они являлись результатом поездок, совершаемых писателем в прифронтовую зону и освобожденные районы Польши и Галиции. В них не было грохота пушек и свиста пуль, разве что отдаленные, а были молчащие развалины, изуродованная земля и уже как часть ее - убитые и орудия убийства. Возгласы ликования не заглушали стонов обездоленных. Это были кулисы войны и страшные ее декорации.
В конце 1914 - начале 1915 года Брюсов приехал на короткое время в Москву, где состоялась встреча с Некрасовым. Открылись новые творческие перспективы - издание сборника стихов, куда вошли бы и написанные на войне.
Весной поэт снова был в Варшаве. «Корреспондентская жизнь» не давала сидеть на месте, но «по случаю выбрался вечер», и Брюсов продолжал в письме к Некрасову начатый при встрече разговор. Его щепетильность выдавала крайнюю важность обсуждаемого вопроса. Пространно, со ссылками на другие издательства (“Мусагет”, “Скорпион”, “Шиповник”) Брюсов воспроизводил два варианта приемлемых для него условий оплаты
7 Поскольку военные корреспонденции В. Брюсова являются предметом специального внимания и темой другой нашей статьи, здесь говорим о них общо.
новой книги. Причисляя ее к тем, которые составляют сущность его писательского дела8, он настаивал: «Эти книги я, к сожалению, могу отдать издателю только при уплате мне гонорара вперед: 1/2 при представлении рукописи и 1/2 по выходе книги в свет /./. За сборник стихов я желал бы получить 20% с номинальной цены /./ - 800 р., в два срока по 400 р.».
Причины разговора, аргументы в споре и соглашения не могут не быть интересными для нас, так как позволяют судить о норме отношений, принятых в данной сфере деятельности в то время, когда между автором и издателем, “отчуждая” их друг от друга, еще не стояли агенты, не было, по сути, законов, регулирующих коммерческую сторону издания, которое каждой из “сторон” должно было приносить выгоду, и не только в виде морального удовлетворения.
Далее, смягчая категоричность, Брюсов писал, что оплату его работы в ярославской газете считает «вполне хорошей», даже «щедрой»; извинялся за многословие («некогда быть кратким») и «решительную критику предложений»; затем прощался: «Надеюсь, это не помешает впредь . нашим дружественным отношениям и авторо-издательским делам».
Сказанное было принято и понято, не нанесло видимого ущерба взаимоотношениям. Впрочем, несколько сократило дистанцию между поэтом и издателем, побудив их к выражению взаимной приязни — «душевной преданности». 10 июля Брюсов благодарил Некрасова за «живо тронувшее» отношением к его поэзии письмо («верьте, оно было мне очень дорого») и согласие печатать новый сборник стихов на предложенных поэтом ус-ловиях.9
Упомянув, что отвергает возможные притязания других фирм (В. Вересаев, хлопотавший о сборнике в Москве, получил положительный отклик), Брюсов намекал на то,
8 Несмотря на то, что за время знакомства с издателем Брюсов выпустил несколько сборников (Зеркало теней.: Стихи 1909-1912.-М., 1912; Стихи Нелли. М., 1913; Полн. собр. соч. и переводов. СПб., 1913-1914; Избр. стихи: 1897-1915. М., 1915), Некрасову он предложил свои стихи впервые.
9 Упомянем, что Некрасов уже имел опыт “потерь”. В 1912 году он купил у А. Белого рукопись готовых глав “Петербурга”, чтобы выпустить отдельной книгой “ (Брюсов не решился поместить в “Русской мысли” П. Струве специально заказанное Белому произведение). Печатание у Некрасова не состоялось: роман был перекуплен издательством “Сирин” и опубликован в альманахе 1913-1914 года [2. С.437-440, 558].
что у него есть причины предпочесть «Книгоиздательство К.Ф. Некрасова». Просил только изменить название “Sed non satiatus” (т.е. «но не утоленный», «все же еще не пресыщенный»), так как книга с таким заглавием была обещана подписчикам «Скорпионом». «Что Вы думаете о названии “Семь цветов радуги”, причем книга была бы подразделена на 7 больших разделов?» - обращался он к Некрасову, подчеркивая при этом, что объединяющая стихи мысль будет сохранена, «если в нее влагать содержание: ”но не утоленный ни радостями, ни страданиями “ - «все семь цветов радуги одинаково прекрасны, прекрасны и все земные переживания, не только счастие, но и печаль, не только восторг, но и боль» [4. С. 515].
Брюсов был готов приступить к формированию рукописи, в которой, по его словам, «надо только разложить листки по местам».
В марте и апреле 1915 года появились последние публикации «с театра войны» в “Голосе” - писатель вернулся в Москву. Зато письма в Ярославль [12] шли чаще и становились длиннее: вопреки тому, что военных стихов в книге было немного и они уже печатались в “Биржевых Ведомостях” и альманахах, возникла проблема цензуры. Не желая замедлять набор, Брюсов, советовавшийся с «опытными людьми», побуждал Некрасова не дожидаться разрешения, в котором сам не сомневался: «Ведь разрешены же сборники “военных” стихов Сологуба, Моравской, Городецкого и др.»
Это и следующее августовские письма говорили о том, что завершалась работа по изданию К. Павловой. Последние задержки объяснялись дотошностью, с какой Иоанна Матвеевна, помогая в подготовке собрания сочинений, продолжала поиски материала, который бы способствовал документальной точности изложения, соответствовал требовательности знатоков. Проверялись и перепроверялись даты и цифры, уточнялись ссылки, исправлялись допущенные типографией ошибки, совершенствовалась внешность книги.
Вскоре 2 тома, включавшие все стихи и поэмы, изданные К. Павловой книгами (“Разговор в Кремле” и “Стихотворения”), извлеченные из старых журналов, преимущественно славянофильских, где поэтесса особенно усердно сотрудничала (“Москвитянин”, “Русская беседа”, “Русский вестник” и др.), а так-
же несколько стихотворений, ставших известными в рукописях; роман в прозе и стихах “Двойная жизнь”; прозаические статьи; воспоминания об А. Иванове и письмо к нему, обнаруженное в собрании Московского Румянцевского музея, появились в продаже, став даже в военное время событием культурной жизни. «Надеюсь, что наше издание хотя бы в некоторой степени удовлетворит всех истинных ценителей поэзии, которые были до последнего времени лишены возможности познакомиться с творчеством одного из лучших русских поэтов, мы видим в своей работе лишь начинание в деле изучения поэзии Каролины Павловой и издания ее произведений», - оговаривался в предисловии Брюсов [14. С. XIV].
22 октября П. Муратов уже из Севастополя, где он продолжал службу, писал Некрасову: «Спасибо за книги. Павлова издана прелестно!» [16. С. 255].
25 октября, с задержкой из-за болезни, издателю писал и Брюсов, благодарил за присланные лубочные издания10, «которые всегда интересны», и экземпляры К. Павловой. Кажется, что в следующих его словах есть и упрек, и самооправдание, чуть прикрытые шуткой: «От одного московского “критика” слышал я жалобы на то, что будто бы “много” опечаток. Сомневаюсь, чтобы их действительно было много (хотя мне лично, как Вы знаете, почти не пришлось читать корректуры), а что они есть, так это не удивительно в 2 толстых томах. Обидно будет, если критик только это и усмотрит в изд. Остается вспомнить стихи Лермонтова: “Читал ль критику мою - Читал я! - мелкие нападки На шрифт, виньетки, опечатки.” Ибо сказано: история повторяется».
В этом же письме Брюсов энергично откликался на просьбу Некрасова, планирующего издать английских поэтов, приложив длинный список и пояснив: “более нужные” подчеркнуты; те, “из которых переводы есть -отмечены звездочкой”, но “далеко еще не все переводы мне известны”. Полагая, что издание - дело будущего, добавлял: «Пока /./ я попутно подбираю переводы из разных книг и журналов и “дружески советую” молодым поэтам, с которыми мне случается встречаться, переводить с английского, безо всяких,
10 Дешевые книжки для народа.
разумеется, обещаний относительно судьбы этих переводов».
Выполнив просьбу, сам просил ускорить набор его книги стихов. Обнаруживая осведомленность в типографских “тонкостях”, настаивал: «Сколько могу судить, типографией предоставлено всего два листа шрифта, так что третий (сверх двух) лист набирают лишь после того, как два предыдущих отпечатаны. Не слишком ли это скупо, особенно когда дело идет о наборе книги стихов, где лист едва ли включает в себя 20 т[ысяч] букв! Нельзя ли найти шрифт хотя бы на 4 листа, так чтобы 2 набирались, пока 2 предыдущих мною правятся».
25 ноября в Ярославль было отправлено последнее письмо 1915 года. Непременная этикетная благодарность, в данном случае за сообщение денежных расчетов и любезное обещание выслать часть гонорара, не исключала и искреннего признания последовательности и четкости Некрасова в финансовых делах, что было нелегко, потому что из-за войны он терпел убытки.
Далее, не скрывая удивления по поводу решительности действий издателя, связанных с «Английским сборником», Брюсов сразу перешел к важнейшему для него вопросу -книге своих стихов. Он не скрывал сожаления о собственной неосторожности, с какой взялся сам изготовить рисунок для обложки. Не справившийся с задачей («Я нарисовал несколько проектов обложки, но ни один из них меня самого не удовлетворяет.»), принужденный отказаться от замысла, Брюсов оставлял за издателем право окончательного решения, но при этом был склонен ограничиться типографским набором: «Если взять крупный, красивый шрифт и напечатать заглавие краской (а все остальное черным), может получиться достаточно красивая и видная внешность книги. Большинство моих прежних книг вышли с типографскими обложками, и я ими более доволен, нежели рисунками Фео-филактова и Митрохина».
Брюсов, бывши редактором одного из самых элегантных журналов (позже «Весы» назовут визитной карточкой Серебряного века) и сотрудником издательства «Скорпион», работал с модными художниками и разбирался в оформительских проблемах. Некрасов, в свою очередь, придавал особое значение графическому контексту изданий, заказывая эскизы обложек Н.П. Ульянову, С.В. Малютину,
К.К. Первухину. Недаром писавшие о выпущенных им книгах отмечали не только удачный отбор произведений, но и изысканность оформления.
Реакция критики, без сомнения, интересовала издателя и как оценка затраченных усилий, и как реклама их результата. В издательстве имелась обширная подборка газетных и журнальных рецензий; содержание их, при случае, обсуждалось с авторами. Интерес или мнение издателя не игнорировалось последними даже в сугубо специальных вопросах, что подчеркивало высокую культуру взаимоотношений.
В упомянутом выше письме Брюсов признавался Некрасову, что откликов на «К. Павлову» «так и не удосужился увидеть», и отказывался от каких бы то ни было суждений о них. Зато по поводу заметки в «Аполлоне»11 о «Французских лириках» высказывался уверенно, с независимостью, присущей авторитету: «Там есть два-три справедливых указания на фактические неточности, происхождение которых объясню Вам при встрече. Что же касается заявления, что мой взгляд на фр. поэзию XVIII в. - неверен, то ведь мнения и взгляды бывают разные. Я и теперь продолжаю считать эту поэзию “легкой”. Особенно же надо иметь в виду то, что книга посвящена лирике, что явствует уже из заглавия, автор же заметки упорно говорит вообще о поэзии, с этой точки зрения приводит свои примеры и требует дополнений, которые были бы в книге неуместны».
1916 год [13] вместе с тревогами внес нервозность и назидательность в письма поэта к Некрасову. Вернувшись из поездки на Кавказ, Брюсов узнал об аресте сборника «Семь цветов радуги». Цензура инкриминировала ему одно стихотворение. Считая, что дело -пустяк, Брюсов готов тут же заменить стихотворение другим и, ограничившись перепечаткой страницы, освободить книгу «от греха». Подобные прецеденты ему были известны, и слова издателя об отсрочке выхода сборника на неопределенное время показались кощунственными. «Все же судьба моей книги меня совершенно отчаивает. Ведь это же работа четырех лет! - рвется со страницы его голос. - И через год она потеряет уже половину своего значения (чтобы вновь приоб-
Престижный художественный журнал, редактируемый признанным критиком С. К. Маковским.
рести его через 10 лет, но то будет уже поздно)». Как стимул должно было подействовать и напоминание о несомненном коммерческом успехе предприятия: «Книг моих (по разным причинам) в продаже почти никаких (особенно стихов), и новая книга должна иметь большой спрос».
Продолжение было не менее экспансивно: «Надо вызволить ее теперь, а не в неопределенном будущем. С своей стороны я готов сделать все, что могу». Но Брюсов тут же признавался, что может не так уж много, что даже не знает, с чего начать, и побуждал издателя похлопотать об арестованной книге: «Очень жду Ваших наставлений, и, если Вы найдете, что действовать должно мне, будьте добры, укажите точно, к кому обратиться /.../, что говорить и т.д. И могу ли я действовать помимо Вас, т.е. издателя? Не ответят ли мне, что это именно дело издательства /.../? Видите, как я не осведомлен!».
Брюсов, действительно, предпринял ряд шагов (обратился в цензорский Комитет, был в суде, нашел знающего ходатая) и 18 марта выслал в Ярославль экземпляр сборника с «нужной надписью» - разрешением. К письму прилагалось и стихотворение, которым «должно заменить выпускаемое».
Вскоре книга «стала реальным фактом». Не заставившая себя ждать критика была неоднозначной. Рецензент петроградской газеты "Правительственные вести”, не отрицая таланта Брюсова и устоявшейся репутации, обвинял его в творческом самомнении. Доказывая свою точку зрения, писавший подчеркивал, что стихи, «помещенные в отчетном сборнике, в значительной степени производят впечатление написанных наскоро, точно автор считал обязанностью во что бы то ни стало откликнуться на текущие события». Военные стихи признавались неудачными и обильно цитировались. Ряд нареканий заканчивался утверждением, что «при более строгой самооценке» досадных промахов можно было бы избежать и что мастерство поэта достойно представляет в книге «много по-настоящему красивых и изящных вещей.» [15. Л. 4]. Что
ж, издательское ремесло не было, по словам самого Брюсова, «беспроигрышной лотереей».
Поэт собрался на лето в деревню и спешил закончить все финансовые расчеты с издательством, скрупулезно их обговаривая и извиняясь перед Некрасовым, в аккуратности
которого никогда не сомневался, за некоторую торопливость - следствие личных обстоятельств.
Изменились и личные обстоятельства издателя. Некрасов продал газету и типографию, хотя окончательно прекращать дело он не был намерен. Брюсову писал: «До окончания войны придется печатать книги в Москве, а затем, когда цены станут нормальными, надеюсь открыть типографию в Москве и перенести туда все дело. Возможно, что издательство несколько сократится» [16. С. 260].
П. Муратов, конфидент Некрасова, уже переживший с ним закрытие “Софии”, реагировал понимающе, хотя и не без сожаления: «Дорогой Константин Федорович, решение Ваше меня не удивило /./. Вместе с тем мое глубокое убеждение, что хорошее, небольшое, отчетливое книгоиздат[ельство] вполне возможно и морально, и материально. /./ Но, по-видимому, никогда и ничего нельзя начинать дважды с начала» [16. С. 259].
В. Брюсов был настроен оптимистически, в чем признавался в развернутом постскриптуме к письму. Но главное здесь - высокая оценка культурной заслуги Некрасова, признание важности сделанного им в качестве издателя в столь непростое для России время:
«Верьте, что это известие крайне огорчило меня, вне всякого отношения к тем работам, которые я сам мог бы когда-нибудь вновь предложить вниманию издательства. Мне просто стало жаль, очень жаль, хорошее дело /./. Постепенно, с ростом числа выпущенных Вами книг, Ваше издательство приобрело свое лицо, определенную индивидуальность; исчезновение вашей фирмы почувствуется живо в мире книг. /./ .Поскольку я имею право говорить отвлеченно, от лица русской литературы, позвольте мне просить Вас не спешить /./. У меня есть твердая уверенность, что русской книготорговле предстоят скоро “красные дни”, которые щедро вознаградят всех устоявших за испытания прошлого. /./ Хочется напомнить евангельские слова: “претерпевший же до конца, спасется”. Осталось “претерпевать” уже не много. А представьте себя в положении Колумба, который поддался бы ропоту матросов и повернул свои каравеллы обратно, когда через 3 дня он должен был увидеть “землю”, свою Америку! .Я знаю неуместность этих своих убеждений. Но простите мне, потому что пишу я /./,
памятуя о наших дружественных разговорах. Ваш Валерий Брюсов».
В 1917 году К.Ф. Некрасов переехал на постоянное жительство в Москву, где у него были единомышленники и собственный дом, но не было издательства. Охваченная революционными волнениями столица не стала удобной для передышки бухтой, а время, так ярко запечатленное в деятельности ярославско-московской издательской фирмы, не дало возможности закаленному испытаниями рулевому развернуть парус и достичь желанного берега.
Библиографический список
1. Алешина Л. С. Образы и люди Серебряного века / Л. С. Алешина, Г.Ю. Стернин. М.: Изд-во “Гепард”, 2005. 271 с.
2. Белый А. Между двух революций. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 3 [Текст] / А. Белый; под ред. В. Вацуро, Н. Гей, Г. Елизаветина и др.; подгот. текста и ком. А. Лаврова. М.: Худож. лит., 1990. 670 с.
3. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма. В 2-х т. Т. 1 [Текст] / А. Белый; вступ. ст., сост. А. Л. Казин, ком. А. Л. Казин, Н. В. Кудрявцева. М.: Искусство, 1994. 478 с.
4. Брюсов В. Я. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения и поэмы [Текст] / В. Я. Брюсов; сост., вступ. ст. и ком. А. Козловского. М.: Худож. лит., 1987. 575 с.
5. Брюсов В. Я. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Статьи и рецензии 1893-1924; из кн. “Далекие и близкие”; Miscellanea [Текст] / В. Я. Брюсов; вступ. ст. Д. Максимова; сост. Д. Максимова и Р. Помирчего; ком. Р. Помирчего. М.: Худож. лит., 1987. 575 с.
6. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Д. 53. На 23-х листах.
7. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Д. 54. На 2-х листах.
8. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 46. На 3-х листах.
9. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 47. На 12-и листах.
10. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 48. На 3-х листах.
11. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 49. На 18-и листах.
12. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. ЕД. хр. 50. На 25-и листах.
13. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 51. На 13-и листах.
14. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 258. На 43-х листах.
15. ГАЯО. Ф. 952. О. 1. Ед. хр. 355. На 67-и листах.
16. Из истории сотрудничества П. П. Муратова с издательством К. Ф. Некрасова / Вступ. ст., публ. и ком. И. В. Вагановой // Лица: Биографический альманах. 3. М.; СПб.: Феникс: Atheneum, 1993. С. 155-265.
17. Лидин В. Г. Друзья мои - книги. Рассказы книголюба [Текст] / В. Г. Лидин. М.: Современник, 1976. 381 с.
18. Некрасов К. Единая Россия // Голос. №167. 22 июля (4 авг.).
19. Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX - начала XX века [Текст] / А.Г. Соколов. 4-е изд., доп. и перераб. М.: Высш. шк.; Изд. центр Академия, 2000. 432 с.
