CC BY
44
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2005. № 3
ИЗ ИСТОРИИ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА И.Д. Кузнецова
ПРОФЕССОР КОВАЛЕВСКИЙ В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ (по материалам личных воспоминаний М.М. Ковалевского и его современников)
Три университета России видели в своих аудиториях Максима Максимовича Ковалевского (1851—1916). Первым был Харьковский университет, куда Ковалевский поступил в 1868 г., окончив гимназию с золотой медалью. Он выбрал тогда юридический факультет, хотя интересовался историческими науками, однако обаяние личности профессора Д.И. Каченовского, читавшего курсы по международному праву и по истории государственных учреждений юристам, привлекло молодого Ковалевского, а впоследствии и определяющим образом повлияло на круг его научных интересов. Со степенью кандидата прав он оканчивает университет, и по рекомендации Каченовского его оставляют при кафедре государственного права европейских держав. Но вскоре Каченовский уходит из жизни, и Максим Максимович отправляется за границу для продолжения образования и подготовки к магистерскому экзамену.
Берлинский университет разочаровал молодого русского правоведа, он отправляется в Париж, где слушает лекции в лучших учебных заведениях столицы Франции. Потом следует поездка в Англию для работы с документами, хранящимися в Государственном архиве и в библиотеке Британского музея. К 1875 г. относится знакомство в Лондоне с профессором Янжулом, который вспоминал о своем соотечественнике, ставшем на долгие годы близким другом: «Будучи всегда жизнерадостным и не чуждым всех удовольствий мира, он предпочитал всегда землю с ее радостями небесам, но это не мешало ему жить и духовными интересами... Уже тогда он поражал своей огромной и разнообразной начитанностью в области сравнительной истории юриспруденции»1. Встреча с И.И. Янжулом изменила первоначальные планы молодого ученого: по совету профессора он решает держать экзамен не в Харьковском, а в Московском университете.
Но не только соотечественники составляли круг общения Ковалевского, в Европе он встречается с известными французскими, немецкими, английскими философами, учеными, литера-
торами. В автобиографической статье «Мое научное и литературное скитальчество» он вспоминал, как по рекомендации парижского приятеля Г.Н. Вырубова познакомился с Д. Льюисом, его женой, знаменитой английской писательницей Дж. Элиот. «Здесь (в доме у Льюиса. — И.К.) я встретил Беджгота, книга которого об английской конституции доселе кажется мне лучшим из того, что написано по этому предмету за последние двадцать или тридцать лет. Здесь же я впервые сблизился с Фредериком Гаррисоном, который познакомил меня со всем кружком английских позитивистов, как ортодоксальных, так и схизматических. Я узнал Конгрива, Бисле, Коттера Морисона, Джона Морлея и Спенсера»2. Другой приятель ввел Ковалевского в дом Карла Маркса, с которым также завязались отношения, длившиеся несколько лет. Интересные суждения и оценки Спенсера и Маркса можно найти в очерке Ковалевского «Две жизни»6.
Теоретические споры, разногласия на концептуальном уровне, даже непримиримые противоречия нисколько не отражались на характере личных взаимоотношений с представителями европейской гуманитарной науки. Уровень профессиональной подготовки, образованности, общей культуры Ковалевского был настолько высок, а обаяние его так сильно располагало к дружеским контактам, что практически все отзывались о нем с восхищением. Он был и серьезным оппонентом, и интересным собеседником, и гостеприимным, щедрым хозяином дома, куда с удовольствием приходили самые разные люди.
Годы, проведенные за границей в упорной творческой работе, оказались плодотворными. Молодой ученый стремительно и успешно шел к цели: «...работы в лондонском центральном архиве, — вспоминал Ковалевский, — познакомили меня впервые с таким богатым материалом, какой для истории экономического и социального строя Средних веков дают так называемые рентали и описи земельного состава поместий. Эти рентали и доставили мне главный материал для моей докторской диссертации: Общественный строй Англии в конце Средних веков...»7 По возвращении в Россию он едет в Москву, сдает магистерский экзамен, а весной 1877 г. защищает диссертацию «История полицейской администрации и полицейского суда в английских графствах с древнейших времен до смерти Эдуарда III» и вскоре становится доцентом кафедры сравнительного правоведения, а в декабре 1880 г. — профессором Московского университета.
Педагогическая работа сделала Ковалевского популярным в студенческой среде. Не нашлось ни одной аудитории, которая бы вместила всех желающих слушать его, лекции читались в актовом зале. И по содержанию, и по форме подачи материала лекции его были совершенны, серьезные и трудные для понимания вопросы
излагались доходчиво, но без упрощения, языковая культура лектора была безупречна. Профессор давал студентам много, но и с них спрашивал немало. Он был требователен на экзаменах, строг в оценках, но неизменно доброжелателен. По свидетельствам современников, он был почти беспощаден к бездарности и проявлял трогательную заботу о молодых талантливых людях. Щедрость его была безгранична: он помогал материально, консультировал, не считаясь с затратами личного времени, давал читать студентам даже весьма ценные и дорогостоящие книги из собственной библиотеки. «К сожалению, по скверной русской привычке, не все лица, бравшие книги, возвращали их обратно, отчего библиотека М.М. очень страдала... — вспоминал племянник Е.П. Ковалевский. — Одного студента, бравшего и аккуратно возвращавшего книги, он запомнил за эту аккуратность на всю жизнь и много лет спустя, когда этот ученик уже был русским послом при одной великой державе, он при свидании с ним за завтраком вспомнил об этом свойстве своего гостя»5.
Успешно начавшаяся преподавательская карьера не ограничивала собой круг профессиональных интересов Максима Максимовича. Он легко и естественно вошел в среду гуманитарной и художественной интеллигенции. Благодаря его удивительному дару притягивать к себе людей в Москве вокруг него образовался своеобразный духовный центр. По четвергам двери его дома были открыты для гостей, он принимал университетскую публику, институтских коллег, сотрудников редакций, европейских ученых и всех интересных людей, бывших проездом в Москве. Бывали у Ковалевского и знаменитые писатели — граф Л.Н. Толстой, наезжавший из-за границы И.С. Тургенев. В число ближайших друзей входили университетские профессора И.И. Янжул, Ю.С. Гамбаров, А.И. Чупров и др. «Во все время моего пребывания в Москве и ее университете мы продолжали жить довольно тесной семьей, — вспоминал М.М. Ковалевский. — Общение с профессорами разных факультетов было несравненно более деятельное, чем то, какое существует в Петербурге. Университет был центром всех интересов для каждого из нас, а для кругов, стоящих вне его стен, таким очагом, из которого шли руководящие течения общественной мысли. К чести университета надо сказать, что эти течения были освободительного характера. Большинство руководителей были проникнуты любовью к знанию, к свободе научной мысли и свободе общественной деятельности»6. Из этих слов можно заключить, что в университете в ту пору существовала особая духовная атмосфера, объединяющая все слои, группы и факультеты гуманитариев. Главное учебное заведение Москвы было для многих профессоров не только местом службы, сферой профессиональной деятельности, но и домом, в
стенах которого фактически проходила большая часть жизни. Служение науке (даже в ущерб личной жизни) считалось скорее нормой, чем исключением.
Получая удовлетворение от успешной преподавательской работы, Ковалевский рискнул попробовать силы и в сфере издательской деятельности. «Моя близость с некоторыми членами историко-филологического факультета позволила мне в сообществе с Миллером приступить к редакции Критического обозрения. Этот двухнедельный журнал, в котором лучшие силы двух факультетов, не говоря о петербургских, провинциальных и заграничных сотрудниках, сходились в выражении откровенных и, смею сказать, объективных суждений обо всех важных явлениях русской и заграничной эрудиции, имел все успехи, какие может иметь подобное предприятие, за исключением, разумеется, денежного»7. Хотя издание просуществовало сравнительно недолго, всего полтора года, но за это время обрело свое лицо благодаря участию В.О. Ключевского, М.М. Троицкого, Н.И. Кареева и др. Кроме того, Ковалевский вместе с С.А Муромцевым выпускал журнал «Юридический вестник».
Поездки за границу в начале 1880-х гг. внесли не только приятное разнообразие в жизнь профессора, но и способствовали его научному росту. Он активно общался с учеными, философами, литераторами, расширял сферу профессиональных контактов. Но как бы ни была привлекательна европейская жизнь, Москва притягивала не меньше: друзья, коллеги, потоки студентов, сменяющие друг друга, круговорот увлекательной жизни, успех. «По возвращении из моей двухгодовой командировки, я наряду со своим общим курсом, посвящаемым один год истории государственных учреждений, другой — характеристике современных политических порядков на Западе, читал еще специальные курсы по истории американских учреждений, по сравнительной истории семьи и собственности, по истории сословий на Западе и в России, по истории древнейшего уголовного права и процесса»8.
В воспоминаниях современников, причем самых разных людей, мы находим не просто лестные, а восторженные отзывы. «С М.М. Ковалевским я познакомился в стенах Московского университета в середине восьмидесятых годов, когда он был уже в самом зените своей славы, как профессор, — вспоминал князь Б.А. Щетинин. — Имя его было настолько популярно, что многие поступали тогда на юридический факультет исключительно ради него, чтобы иметь возможность беспрепятственно слушать его лекции. Огромный актовый зал, где он их читал, всегда был переполнен студентами, среди которых попадались и медики, и филологи, и математики, и естественники, и даже весьма почтенного возраста вольнослушатели»9. Успех не только вдохновлял, но и ко многому обязывал. Лекторское мастерство, отличавшееся, несомненно, высоким уровнем, постоянно совершенствовалось. Профессор не только прекрасно владел аудиторией в целом, но и
побуждал своим примером наиболее талантливых учеников к активной самостоятельной научной деятельности, умело руководил первыми шагами в науке, направлял, давал верные ориентиры. Под его руководством студенты переводили работы зарубежных авторов, значительно расширяя свой профессиональный диапазон.
«Сочетать одновременно профессорскую деятельность и интенсивную научную работу, связанную не только с кабинетным трудом, но и с активным участием в ученых обществах (например, в Московском юридическом обществе, в Этнографическом отделе Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и др.) и с исследованиями на местах М.М. мог только благодаря изумительной трудоспособности, умению правильно использовать свое время. Все лица, близко знавшие М.М. и следившие за его деятельностью, удивлялись этой совершенно исключительной работоспособности...»10 — писал Е.П. Ковалевский. А сам Максим Ковалевский, активно включившийся в общественную жизнь, иронически замечал: «При посещении обществ и редакций меня всегда поражало в Москве присутствие одних и тех же лиц. В понедельник они были археологами, во вторник или среду — этнографами или юристами, и неделя не кончалась без новой встречи с ними в Психологическом обществе или Обществе любителей российской словесности»11.
Новый университетский устав, принятый в 1884 г., пересмотрел курс государственного права стран западной Европы, читавшийся на юридическом факультете, значительно урезав его за счет удаления наиболее актуальных в политическом отношении тем. Но «даже такой "кастрированный" курс Ковалевский сумел сделать необыкновенно интересным... Лекции его мы всегда слушали с восторгом, с наслаждением... Оживились скучающие лица, и сотни глаз жадно устремились на любимого профессора. А он ждет некоторое время, как бы собираясь с мыслями, и лишь только водворится в зале полнейшая тишина, среди которой можно расслышать даже шепот, сразу начинает говорить чрезвычайно быстрым темпом. Его речь — какой-то шумный, сверкающий каскад слов... сколькими научными цитатами она всегда пересыпана, сколько в ней разных остроумных сопоставлений, красивых образов, метких сравнений, какое богатство фактического материала, свидетельствующего о колоссальной памяти и совершенно исключительной эрудиции говорящего... Ковалевский положительно был кумиром студенческой молодежи»12.
Находясь в расцвете творческих сил, профессор, вероятно, не предполагал, что его служение отечественной науке, российскому студенчеству может вызвать негативное отношение представителей власти. Но вольнодумство в России никогда не поощрялось. Е.П. Ковалевский, поступивший в университет в 1885 г., так описывал события, свидетелем которых он являлся: «В Министерстве
5 ВМУ, философия, № 3
народного просвещения к М.М. относились однако подозрительно. Предмет, касавшийся западноевропейских конституций, по тем временам казался очень страшным. Свободное слово М.М и критическое отношение к тогдашней правительственной политике делало его в глазах Делянова "опасным человеком". Начали с того, что исключили его предмет из числа подлежащих обязательному зачету. В "Программе испытаний в комиссии юридической" его предмет уже не значился. Средство, однако, не помогло, и на необязательный предмет, излагаемый М.М., шли толпы студентов... Министерство решило очистить университет от "вредных людей", и М.М. в числе первых было предложено оставить университет. Он не согласился подать прошение. Тогда в Министерство были представлены искусственно и тенденциозно подобранные выборки из его лекций, записанные в таком виде присланными для этого агентами, после чего он и был уволен...»13
Из переписки попечителя Московского округа гр. Капниста с министром народного просвещения (министр — попечителю): «Нелишним считаю присовокупить, что, если Вы имеете в виду заместить эту кафедру посредственностью, то по-моему лучше иметь преподавателя со средними способностями, чем особенно даровитого человека, который, однако, несмотря на свою ученость, действует на умы молодежи растлевающе»14. Подумать только, какая честь: Ковалевскому предъявлено то же обвинение, что некогда инкриминировалось Сократу!15 Суда, правда, не было. Профессор, отлученный от университета, покинул Россию на долгие годы. Это печальное, казалось бы, обстоятельство открыло новую страницу в биографии Максима Ковалевского, и одновременно было началом пути к европейской известности.
«Моя отставка последовала осенью 1887 года... Преподавательская же моя деятельность протекала правильно только с 1877 года. Если выключить два года моей командировки за границу, 1881 и 1882, и многие месяцы, проведенные мною на Кавказе или в заграничных отпусках, то я в общем провел в Москве значительно менее восьми лет»16, — подсчитал профессор Ковалевский. Но в течение этого сравнительно короткого срока он отдавал университету свой педагогический талант, мастерство, обширные знания, вырастил достойных учеников. Удаление с юридического факультета одного из наиболее квалифицированных специалистов не могло сказаться благоприятно на атмосфере в студенческой среде. Эта неоправданно резкая мера отнюдь не способствовала стабилизации обстановки, скорее, наоборот, обостряла противоречия. Университет потерял много. Но так ли пострадал Ковалевский? В моральном отношении — безусловно; по свидетельствам современников, он воспринял отставку с возмущением, усматривая в ней несправедливость по отношению к себе. Покидая Россию, он заявил, что вернется лишь тогда, когда здесь будет уста-
новлен конституционный строй. Неуважение к личности, да еще такого масштаба, не делало чести гонителям Ковалевского и вызывало вполне обоснованную негативную реакцию коллег.
«Освобожденный от обязанностей профессора, я попал в условия несравненно более благоприятные для бесстрастной научной деятельности. Сосредоточив часть своей библиотеки... в окрестностях Ниццы, где я провожу обыкновенно зимние месяцы, я приобрел возможность приводить здесь в порядок те материалы, которые собраны мной в прежние годы и пополняются летними странствованиями по архивам и библиотекам. Продолжая сотрудничество в русских периодических журналах, я еще чаще участвую в специальных изданиях. Со времени моей отставки изданы мной: Закон и обычай на Кавказе, лекции о происхождении семьи и собственности, читанные мной в Стокгольме на французском языке, лекции о современном обычае и древнем законе в России, напечатанные в Лондоне... В нынешнем году должны выйти три тома по истории происхождения современной демократии...»17 — писал Ковалевский в очерке «Мое научное и литературное скитальчество».
Ученый, так хорошо зарекомендовавший себя в Европе, не мог остаться невостребованным. Совершенное знание языков позволяло ему без труда адаптироваться практически в любой стране. Жившие за границей соотечественники способствовали тому, чтобы профессор нашел достойное место. Знаменитая однофамилица Софья Ковалевская, работавшая в Швеции, проявила участие и организовала приглашение в Стокгольм. Как известно, М.М. Ковалевский был приглашен читать лекции в Стокгольмском университете. Оттуда он писал своему племяннику Е.П. Ковалевскому: «Мы, профессора, пользуемся здесь абсолютной свободой преподавания, которое не регламентируется никакими уставами. Никто также не интересуется нашим политическим направлением, ибо все направления имеют здесь одинаковое право на существование кроме одного только... скучного»18. Университеты Франции, Бельгии, Англии, США, новые знакомства, студенческие аудитории, наконец, создание Русской школы общественных наук в Париже в начале ХХ в., признание за пределами Европы, научные исследования, успех...
И все-таки Ковалевский вернулся на родину — в Россию, в столичный университет. Последние десять лет его жизни неразрывно связаны с активной преподавательской работой и общественно-политической жизнью столицы. Война, охватившая мир в 1914 г., застала Ковалевского в Карлсбаде. Он был интернирован австрийцами и пробыл под арестом около десяти месяцев. Пленение известного российского ученого вызвало активный протест в европейских странах; общественные деятели Италии требовали его освобождения, даже король Испании заступился. В конце концов Ковалевский был отпущен на свободу. Ему оставалось еще два года прожить на земле...
«М.М. Ковалевский — прежде всего ученый, прежде всего профессор Божьей милостью, а затем уже общественный деятель, публицист, государственный политик и т.д. В центре его жизни была наука. Ей он отдал большую часть своей жизни, ею он жил и в области научного же творчества создал себе наиболее долговечный "нерукотворный памятник". Подтверждением этого служит его жизнь...»19 — писал один из самых выдающихся его учеников — П.А. Сорокин. Таким же «памятником» Максиму Ковалевскому стало и созданное весной 1916 г. Русское социологическое общество, носившее его имя. Московскому университету, из которого он был уволен, профессор Ковалевский завещал два капитала (для выплаты премий и стипендий) и пятнадцать тысяч томов из своей личной библиотеки.
ПРИМЕЧАНИЯ
1Янжул И.И. Воспоминания о пережитом и виденном (1864—1909). Вып. 1. СПб., 1910. С. 135.
2Ковалевский М.М. Мое научное и литературное скитальчество // Русская мысль. 1895. № 1. С. 70.
3См.: Вестник Европы. 1909. № 6—7.
4Ковалевский М.М. Указ. соч. С. 76.
5Ковалевский Е.П. Черты из жизни Максима Максимовича по семейным и личным воспоминаниям // М.М. Ковалевский (1851—1916). Сборник статей. Пг., 1918. С. 20.
6Ковалевский М.М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века. Личные воспоминания // Вестник Европы. 1910. Май. С. 185.
I Ковалевский М.М. Мое научное и литературное скитальчество. С. 77.
8Там же. С. 78.
9'Щетинин Б.А. М.М. Ковалевский и Московский университет в 80-х годах // Исторический вестник. 1916. Май. С. 483.
1°М.М. Ковалевский (1851—1916). Сборник статей. С. 21—22.
II Ковалевский М.М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века. С. 196.
12Щетинин Б.А. Указ. соч. С. 484—485.
13М.М. Ковалевский (1851—1916). Сборник статей. С. 27.
мТам же. С. 28.
15Для сравнения: Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. Кн. 1: «...виновен также в том, что развращает молодежь...» (Суд над Сократом. Сборник исторических свидетельств. СПб., 1997. С. 101).
16Ковалевский М.М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века. С. 195.
11 Ковалевский М.М. Мое научное и литературное скитальчество. С. 78—79.
18Щетинин Б.А. Указ. соч. С. 490.
19Сорокин П.А. Духовный облик М.М. Ковалевского как мыслителя// М.М. Ковалевский в истории российской социологии и общественной мысли. СПб., 1996. С. 6.
