CC BY
69
Посев научный взойдет для жатвы народной.
Д.И. Менделеев
Я придерживаюсь предписания летописца Пимена: «Описывай, не мудрствуя лукаво, / Все то, чему свидетель будешь» (А.С. Пушкин). Так какими «славными делами свой век украсил быстротечный» мой «учитель -наставник», известный ученый, хирург, «обучатель» врачебному искусству - профессор А.М. Дыхно?! Если следовать логике мудрого Саади: «Ученый без трудов - дерево без плодов», то можно долго перечислять темы его трудов, монографий и статей. Чрезвычайно важно, что по его трудам учились, учатся и будут учиться диагностике и лечению хирурги и онкологи, ортопеды-травматологи и нейрохирурги, кардиологи и урологи, гинекологи и многие другие. Ш менее полезны «живые» уроки самого Учителя по принципу «Делай, как я». Не только созерцали, но и под . его бдительным оком старались делать, как он, его ученики, в последующем известные ученые, профессора В.Т. Вагнер, Ю.М. Лубенский, В.К. Сологуб, ЕС. Дралюк, Н.И. Захаров, Л.Б. Захарова, В.П. Красовская и др.
Наверное, прав М.В. Остроградский, что хорошие учителя создают хороших учеников. Если учесть, что хороших учеников у А.М. Дыхно - легион, то по силам ли нынешней ЭВМ подсчитать, сколько успешно оперировано самим А.М. Дыхно и учениками его школы? Это десятки тысяч счастливых людей, одаренных здоровьем и жизнью. А можно ли измерить счастье не только больных, но и их родных и близких?
Не только хирургии учил нас А.М. Дыхно. Он придерживался морального кодекса Н.И. Пирогова: «Истинный предмет учения состоит в приготовлении человека быть человеком». Александр Михайлович учил нас «быть человеком» по образу и подобию своему, в частности славу «приобретать трудами и терпением».
«Он был с работой на дружеской ноге», ибо он твердо знал, что его работа - самая гуманная на свете. В характеристике труда моего шефа правомочны эпитеты: мудрый, упорный, систематичный, хорошо
организованный, мужественный, целеустремленный, оптими
стический...
Да, замечательно, что труд AM. Дыхно был Он видел светлые итоги работы, верил в успех,
дам. Даже после «сокрушительных поражений» бездны» усилием мудрой воли, изнурительным, боким погружением в историю болезни анализом проблемы, опыта как более, так и пример был нам наукой. И многие ученики его радости» или «безумной печали», поэтому они как «творцы». Конечно, издержки такого хирурга общеизвестны. Так, В.В. Вересаев сплошь заполнена моментами, которые почти Еще одна цитата. Ее автор профессор СВ. больного на операционном столе падает
осиян жизненным оптимизмом. радовался многотрудным побе-он выбирался из этой «глубокой мужественным трудом - глу-умершего больного, глубоким менее сведущих коллег. Его не стали «рабами безумной широко известны как «борцы» и самоотверженного труда
писал:« Вся деятельность врача без перерыва бьют по сердцу». Кисин констатировал: «Когда у артериальное давление, оно
повышается у врача».
Известны глубокие исследования В.Ф. Кириллова, согласно которым
частота сердечных сокращений в кризисные моменты операции у хирурга
достигает 130 и даже 155 в минуту, а перепады артериального давления бывают опасными для жизни.
По заданию AM. Дыхно я проводил оксигемометрические исследования не только у больных на этапах их лечения, но и у хирургов во время операции. Вскоре я убедился, что у хирургов уровень гипоксемии бывает не только продолжительным, но и критическим. Т ак, у Александра Михайловича во время комиссуротомии по поводу стеноза митрального клапана при отрыве ушка сердца больной, при молниеносной, тяжелой кровопотере (геморрагическом шоке) процент оксигемоглобина снизился до 60%. Если учесть постоянные психоэмоциональные и физические перегрузки AM. Дыхно, как первопроходца в тяжелейших разделах хирургии, когда каждая операция -«маленький, но бой, ну а порой - не маленький, а крупный», можно ли удивляться, почему инфаркт прервал его жизнь в 48 лет?
В воспоминаниях учеников и коллег А.М. Дыхно часто можно услышать, что он был импозантен, элегантен, педантично модным в одежде. И действительно, халат шефа всегда был белоснежным, чистым, отутюженным, накрахмаленным. Он носил его, как король носит мантию. Столь же высокие требования им предъявлялись к шапочке, ибо этот почтительный убор придавал ему строгость и профессиональную направленность, был важным элементом «доспехов рыцаря хирургии».
Весьма требовательным был Александр Михайлович к светской одежде. Первая моя характеристика его «платья Эскулапа», сделанная на заседании хирургического общества: одет как аристократ, сенатор, дипломат, ибо костюм
был элегантным, добротным, сшитым по «рецепту» Полония из «Гамлета» В. Шекспира, дающего наставления своему сыну:
Шей платье по возможности дороже... По виду часто судят человека.
Белоснежная, дорогая сорочка по последней моде, дорогой, модный галстук, украшенный рубиновой булавкой, цвет и фасон обуви тонко гармонировали с цветом и фасоном костюма. Все внушало доверие, уважение, желание подражать. Было приятно осознавать, что его стиль одежды не был вызывающе элегантным, экстравагантным, излишне «пышным» или «ультрамодным». В те далекие времена я убедился на примере А.М. Дыхно, что правы французские законодатели моды, что хорошо одетый мужчина - это мужчина, уверенный в себе, ему легче решать свои проблемы и добиваться успеха, что профессиональная и светская одежда должны формировать чувство значительности, приподнятости, торжественности, располагать к высокой культуре общения и способствовать взаимоуважению и взаимопониманию.
Общеизвестно, что лицо - зеркало души и ума. Лицо А.М. Дыхно было тонким инструментом общения и замечательным зеркалом души, ума, чувств и воли его. Оно было всегда выразительно и информативно. Когда он улыбался больным и коллегам, я вспоминал мудрые слова из Корана, священной книги мусульман. В ней сказано: «Улыбнуться, глядя в лицо ближнего, - милосердие». Глаза Александра Михайловича обладали магическим свойством. Они были источником милосердия, «а значит, и целебного тепла». Они в рабочей и во внерабочей обстановке артистично менялись в связи с ситуацией. Глаза его были чаще теплыми и сияющими, веселыми и озорными, восхищенными и пытливыми... Я никогда не видел, чтоб свет глаз А.М. Дыхно был холодным, потухшим, равнодушным, злым, липким, высокомерным, брезгливым, тупым, сонным...
В памяти моей сохранились жесты, походка, все нюансы жестикуляции, телодвижения А.М. Дыхно. Жесты его были свободные, целеустремленные, энергичные, выразительные, красноречивые, одухотворенные. Он напоминал скульптуру «Моисей» Микеланджело, когда даже в его
покое чувствовалась энергия тела и напряженная работа мысли. Его жесты гармонично уточняли и раскрывали его духовность и мудрость Хирурга, Ученого, Педагога, его моральную и физическую красоту. Я помню, как он шел по клинике: всегда быстро, по лестнице - через ступеньку, простыми крупными шагами. По этим крупным и энергичным движениям врачи и больные осознавали, что идет главнокомандующий хирургической клиники.
Живописуя движения А.М. Дыхно, невольно вспоминаю суждение Платона, который говорил, как при одних и тех же «тяжелых обстоятельствах (у главного хирурга края их было предостаточно. -АО.) телодвижения и речи мужественной души и души трусливой будут несхожи: у мужественных людей они прекрасны, у трусливых -безобразны». Конечно, в культуре жеста, любого нюанса телодвижения Александра Михайловича вносили коррективу его нравственная культура, высокий уровень образования и состояние морального, физического и эмоционального напряжения. Но всегда ни об одном жесте неупотребимы были эпитеты: скупые, ленивые, грубые, неуклюжие, угодливые, манерные, робкие, развязные, вульгарные...
Я не согласен с теми известными хирургами (Ф.Г. Углов, А.А. Вишневский и др.), которые называли Александра Михайловича, пусть с уважением и в шутку, «сибирским медведем». Да, он был могуч, как сибирский... кедр, высок, широкоплеч, силен не только нравственно, но и физически. Но о нем великий и мудрый Авиценна сказал бы, что этот солидный, представительный мужчина мог «гордиться стройным станом, подвижный, быстрый человек». Я, будучи студентом, затем клиническим ординатором, к тому же чемпионом Сибири и Дальнего Востока по конькам, не раз восхищался его успехами... конькобежца. На стадионе «Локомотив» он часто устраивал забеги с друзьями и коллегами, часто более молодыми (Н. Нефедов, Л. Страхова, И. Фесак, Н. Просвирина, А. Орлов и др. Он
замечательно бежал: при низкой посадке необычайно широким шагом, легко и мощно, красиво и ритмично отталкиваясь от льда, так же красиво и легко входил и выходил из виража, глубоко и ритмично дышал, соизмеряя дыхание с энергетикой бега. У него мы учились легкости, экономичности, точности и красоте движения. На финише на лбу Александра Михайловича выступала легкая испарина, в глазах загорались озорные огоньки:
- Ну вот, я вас обставил, чемпионы... Учтите - дорогу в науке осилит бегущий!
Можно бесконечно много говорить о руках А.М. Дыхно, оценивая их профессиональные, этические и эстетические черты. За ними я наблюдал в операционной, в конференц-зале, в лекционном и банкетном залах. Кожа его рук была суховатой, тонкой, чистой до глянца, ногти казались бледно-розовыми, всегда коротко обстриженными. В его руках даже в покое не было расслабленности. Они были чуткие, энергичные, пластичные, выразительные, красивой и безупречной формы. По величине они были руками труженика, рабочего, но особого благородного изящества, руками человека-мыслителя.
Руки Александра Михайловича были теплыми, чистыми, надежными, деликатными, уверенными, сильными (в них были «страсть, огонь, отвага»), добрыми, умными, умелыми. «Осязание» их было тонким и зрячим» (по М.Я. Мудрову). Ему можно адресовать этюды портрета рук хирурга, описанные французским коллегой Т. Мондором: «Изумительны по своей законченности и тонкости пальпаторные приемы... При виде десяти пальцев, стремящихся обнаружить такую важную и серьезную истину посредством терпеливого исследования и тактильного таланта, перед нами ярко выступает все величие нашей профессии».
Еще более ярко проявлялось «величие» рук А.М. Дыхно в операционной. Они были «самым лучшим инструментом хирурга» (П.А. Герцен) и позволяли «делать операцию Ц: только хорошо, но и изящно» (как Н.В. Склифосовский), «скоро, ловко и гладко» (как Грефе), «скоро, научно и оригинально» (как Лангенбек), «ловко и проворно» (как Листер), «изящно, нежно, деликатно, легко и быстро» (как С.Д Терновский), «мягко, плавно, красиво, целесообразно, спокойно» (как С.И. Спасокукоцкий) и, что не менее важно, работа его мысли «опережала работу его рук» (по А..Л. Филистовичу).
Александр Михайлович был одарен Всевышним высоким даром речи. И этот дар позволял ему покорять «волшебной силой» сердца людей, коллег, больных, студентов. С тех давних пор я часто думаю, почему лекции А.М. Дыхно мы, студенты, ординаторы, аспиранты, ассистенты, посещали охотно, тщательно конспектировали и всегда восхищались не только их яркостью, простотой формы, но и академической глубиной содержания. Еще студентом я пытался разгадать тайну «волшебного слова» Александра Михайловича. И я уверовал, что он словом владел по Низами: «Слово, идущее от сердца, проникает в сердце», - и В. Ключевскому: «Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую».
Сегодня, после написания мною ряда книг и статей о культуре слова, речи врача, студента, педагога, я позволю глубже проанализировать высокий талант слова Учителя. Он искусно эксплуатировал семантическую (смысловую, содержательную) функцию слова, слова разумного, доброго, вечного. Информация лекции представлялась нам крайне необходимой для нашей работы. Ее ценность определялась еще и тем, что ею с нами в доверительной форме делился искусный мастер (magister artium) хирургии, на опыт которого часто ссылались знаменитые хирурги страны.
Не меньшее значение в эффекте слова Александра Михайловича имели и его прагматические свойства: яркость, эмоциональность, энергичность, душевность слова.
Публичная речь или доверительная беседа А.М. Дыхно, выражаясь языком Г. Бальтасара, становилась «благородной дочерью разума, матерью знания, утехой души, общением сердец, узами дружбы, источником наслаждения, занятием, достойным личности» еще и благодаря высокой фонетической культуре Александра Михайловича. Т ак, интонация речи позволяла ему передать тончайшие нюансы мысли и чувства, самые сокровенные намерения. Можно утверждать, что А.М. Дыхно хорошо владел системой К.С. Станиславского. Последний считал, что подтекст (мысль, которую нужно выразить) всегда богаче, полнее и сложнее текста (всех произносимых слов). Замечательно в лекции и в беседе Александр Михайлович находил интонации, которые не противоречили тексту, усиливались мимикой и жестами. Я помню, как один больной сказал мне, что в тоне беседы профессора он услышал сострадание и искреннее желание, стремление помочь ему.
В отличие от многих наших профессоров, у A.M. Дыхно скорость речи соответствовала скорости мышления собеседника (собеседников, аудитории). Нас раздражали педагоги, речь которых была очень быстрой (как у Трындычихи) или очень замедленной. Мы осознавали, что слова лектора «не должны ни падать по капле, - как говорил Сенека, - ни мчаться, ни заставлять нас прислушиваться, ни сыпаться нам в уши».
Коллеги А.М. Дыхно, восхищаясь его речью, красивой по тембру, гибкой по выразительности, обращали внимание на оптимальную для аудитории или собеседника громкость, силу голоса. К сожалению, нам лекции читали и «шептуны», которым мы робко кричали «Громче!», «Вас не слышно!», и реже - «горлопаны», «крикуны», «иерихонские трубы», от которых быстро уставали, злились, им хотелось крикнуть в унисон «Что орете?».
Учились мы у шефа искусству акцентологии. Я не помню случая, чтобы он исказил слово или предложение неправильным ударением. И здесь он следовал системе К.С. Станиславского. «Ударение в слове, в предложении, - учил он, - попавшее не на свое место, искажает смысл, калечит фразу, когда оно, напротив, должно помогать творить ее». Как здесь не вспомнить реплику великого Платона: «Когда ты говоришь неправильно, это не только само по себе скверно, но и даже причиняет зло!»
КПД слова AM. Дыхно усиливался его высокой филологической, моральной и психологической культурой шутки, юмора, остроумия. Конечно, он, да и мы, его коллеги, шутили, как правило, вне клиники, на демонстрациях, банкетах, праздничных вечерах. Были признаны некоторые моральные кодексы шутки, которые можно представить яркой мыслью Биона:
С шуткой обращайся осторожно, Ты, возможно, будешь понят ложно.
Помню, как жестко критиковал Александр Михайлович юного коллегу за черные шутки-поговорки: «Двум смертям не бывать, одной не миновать», «На леченом коне далеко не уедешь»; студентов - за «хиханьки-хаханьки» у постели тяжелого больного или в морге.
Сам А.М. Дыхно шутил искусно, ибо мог перейти от шутки к серьезному и от серьезного к шутке. Однажды Александр Михайлович давал рекомендации больному с декомпенсированным циррозом печени: «Вам не рекомендую курить, пить и... увлекаться женщинами». На что больной с иронией заметил: «Я же мужчина, профессор!» Ответ был остроумен: «Продолжайте бриться!»
В искусстве комплимента А.М. Дыхно был не менее умен и артистичен. Однако лестное суждение, хороший отзыв Александра Михайловича заслужить было не просто. Я вспоминаю, сколько мне стоила трудов демонстрация больной, оперированной шефом по поводу гигантской кисты средостения, на заседании хирургического общества.
Мой опыт «новорожденного» клинического ординатора был более чем скромный, и мне пришлось прочитать десяток монографий и солидных статей, педантично изучить историю болезни, написать, «зазубрить» текст выступления и несколько раз сдать экзамен шефу. Тяжело было в учении, тяжело было и в бою, то есть на трибуне высокого собрания. На следующий день, на утренней конференции Александр Михайлович, как всегда, анализировал итоги заседания общества и заметил: «Наш ординатор не посрамил чести клиники, да и читал не как пономарь, а с толком, с чувством, с расстановкой». Эффект лестного отзыва: я поверил, что могу выступать в столь серьезной аудитории, но для этого нужно основательно потрудиться, «владеть ситуацией».
Александру Михайловичу ничто человеческое не было чуждо. Он всегда, особенно в праздничные дни, восторгался красотой, женственностью, умом и фантастическим трудолюбием женщин-коллег, и им он высказывал комплименты восторженные, тонкие, светлые, а то и искрометные. Они могли касаться внешнего вида, одежды, женственности, нежности, трудолюбия: «Вы прекрасно выглядите», «Вы не подвластны времени», «В любом наряде Вы - хороша», «Вы - гений чистой красоты», «Вы идеальная хранительница очага клиники».
Итак, я с благодарностью и благоговением, уважением и любовью представил вам этюды портрета своего Учителя. Эти зарисовки, конечно же, не раскрывают всех граней человека-легенды, жизнь которого стала весомой частицей его учеников и пациентов. Много еще будет сказано и написано нами, его коллегами разной «зрелости», о том, каким он был властителем наших дум и возмутителем спокойствия; какой обладал «бездной премудрости» Врача, Ученого, Педагога (была ему «звездная книга ясна»); каким был «в борьбе с трудностью силач необычайный», каким светильником и опорой был не только себе, но и коллегам и больным; как при всей серьезности и «суровости» профессии хирурга он сохранил духовный мир глубоким, тонким, лиричным, интеллигентным, по-своему самобытным и загадочным; как мог жить так щедро и бескорыстно, с безудержной жаждой жизни, творческой энергией, бьющей через край, искрометным оптимизмом, мудрым и мужественным милосердием.
И сегодня, спустя 45 лет после ухода из жизни Александра Михайловича, все мы, его ученики, полномочные представители хирургической школы А.М. Дыхно, торжественно заявляем:
Он создал нас, он воспитал наш пламень, Поставлен им краеугольный камень, Им чистая лампада возжжена! АС. Пушкин
И факел Учителя, зажженный от «чистой лампады», мы свято несем, и будем нести по жизни и передадим как эстафету своим ученикам.
