39О. А. Никонов
ПРОФЕССИОНАЛЬНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ КОНТАКТЫ С РОССИЕЙ В СВЕТЕ ФОРМИРОВАНИЯ ИРАНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ (вторая половина XIX — начало XX века)
Перспективным направлением в отношениях Российской империи с Ираном (Персией) с середины XIX в. становилось сотрудничество в сфере образования и подготовки профессиональных кадров, пополнявших ряды национальной интеллигенции1. В исторической литературе отмечалось, что, оказавшись в состоянии глубокого кризиса после двух войн с Россией первой трети XIX в., Иран стремился перейти от устаревших средневековых форм к новым методам и формам экономической и общественно-политической деятельности, утвердившимся в Европе (С. Л. Агаев, Д. М. Анаркулова, Н. К. Белова, С. М. Иванов, Б. В. Никитина и др.), а поэтому обострилась потребность страны в специалистах, способных решать возникавшие проблемы общественно-политического и экономического развития национального общества. Появилась необходимость в формировании кадров национальной интеллигенции.
Вторую половину XIX — начало XX в. можно считать начальным этапом формирования первого поколения современной иранской интеллигенции. Процесс этот тесно связан с активизацией патриотических чувств и настроений, ростом национального самосознания и проникновением инакомыслия в иранское общество. Унизительные условия Гюлистанского (1813 г.) и Туркманчайского (1828 г.) мирных договоров с Россией, поражение Ирана в войне с Англией (1856—1857 гг.), капитуляционные торговые соглашения с западными державами — всё это способствовало пробуждению национального самосознания, разрушало представления просвещенной части общества о военно-политическом могуществе феодальной страны и выдвигало национальную интеллигенцию на ведущие позиции в общественно-политической жизни Ирана. Объективные причины, прежде всего осознание необходимости капиталистической трансформации государства и установление связей просвещенных представителей с образованными европейцами, способствовали расширению политического кругозора иранской интеллигенции.
Возникновению интереса иранцев к политическому, экономическому и культурному опыту развития европейских стран способствовало распространение светской литературы и появление первых газетных изданий в Иране. В 1818 г. в Тебризе уже был типографский станок. В Тебризе и Тегеране стали работать литографические станки, причем специалисты по литографическому делу прошли подготовку в Москве и Петербурге, а вскоре появилась первая иранская газета. С 1851 г. началось регулярное издание иранских газет. Исследователи Н. К. Белова и В. Б. Никитина заметили, что распространение светских изданий способствовало развитию интереса к содержавшимся в них, по существу, «новым идеям»2. Осознание «отсталости» порождало интерес исключительно к достижениям западной цивилизации, в первую очередь к технике и естественнонаучным знаниям. По этому поводу историк-востоковед Н. А. Иванов заметил, что такой «интерес пробил первую брешь в культурно-историческом сознании Востока и заложил основу процесса европеизации и реформ»3. Проводником знаний о технических и научных достижениях европейской цивилизации в иранское общество становилось образование. Иранские дипломаты в Лондоне и Париже по поручению своего правительства пытались привлечь европейских специалистов на шахскую службу по организации профессионально-образовательных центров и распространению современных знаний в Иране. Но европейцы с недоверием относились к таким предложениям. В то же время российская сторона соглашалась содействовать Ирану в подготовке профессиональных кадров для военного производства, горного дела, ремесла и строительства. В установлении таких контактов царское правительство видело средство по расширению отношений с сопредельным государством. Один из просвещенных сановников шахского двора мирза Агаси высказывался за использование профессионально-образовательного
© Никонов О. А., 2011
Никонов Олег Александрович — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории стран Запада и Востока Московского педагогического государственного университета. vs_memetov@mail.ru
опыта Российской империи. Мирза Абдуль Касым Ферахани ратовал за распространение в своей стране светского образования, в чем видел средство освобождения широких масс от многовековых суеверий и преодоления упадка национального хозяйства. Однако в стране сохранялось значительное большинство приверженцев порядков старины, отрицавших все западное. Им противостояло меньшинство, стремящееся к образованности и нововведениям, соответствующим духу времени. В правительственных верхах Ирана проявлялась заинтересованность в использовании профессионально-образовательного опыта Российской империи. Царское правительство соглашалось принять иранцев на обучение в Петербург и Москву и оказывать содействие в совершенствовании профессионального мастерства для плавильного, кузнечного и столярного дела, хрустального производства4.
Заинтересованность в связях с Россией в целях подготовки образованных технических специалистов подкреплялась появлением в Иране фабрик и мануфактур по производству сахара, фарфоровых и хрустальных изделий, текстильных предприятий для снабжения одеждой армии, а также восстановлением медных рудников и угольных копий, расширением изготовления оружия. По просьбе иранских властей в Тегеран, на государственный арсенал были командированы русские опытные специалисты кузнечного, сверлильного, колесного и лафетного дела. Затем в Иран был направлен военный инженер-полковник Воскобойников для обучения мастеровых и ремесленников современному плавильному искусству. В 1843 г. Воскобойников совершил поездку по Астабадской и Мазандаранской провинциям, где обследовал «рудные месторождения и состояние литейных мастерских»5.
Последовательным сторонником реформ и модернизации Иранского государства стал Мохаммед Таги-хан Ферахани, известный под именами Амир-Кабира (великого эмира) и Амир-Низама (эмира войска). Эти титулы Таги-хан получил за заслуги в государственной деятельности и разгроме бабидского движения. При шахе Наср эд-Дине в 1848—1851 гг. он был первым министром. Его реформаторские начинания подчинялись задачам укрепления власти шахского правительства, ликвидации феодального сепаратизма, сохранению целостности, политической и экономической независимости Ирана. Таги-хан был хорошо знаком с реформаторскими идеями своих соотечественников (Абдуль Касыма и др.), реформаторской деятельностью российского императора Петра I и представителями первого периода Танзимата в Турции (1839 г.), посетил Россию, Турцию и Египет. Стремясь заимствовать их опыт, он предпринял попытки по созданию сильной армии, развитию военного и гражданского производства, торговли, транспорта и банковского дела. Для успешной реализации этих проблем возрастала потребность в грамотных работниках и служащих, технических специалистах. Таги-хан пытался внедрить светское судопроизводство и сформировать правоведческие кадры6.
В реформаторских планах Таги-хан отводил видное место распространению светского образования. В учреждении школ европейского образца он видел средство распространения естественнонаучного знания. По его инициативе в Иран приглашались иностранные преподаватели и посылались за границу молодые и способные кандидаты на учебу. В 1849 г. при его участии в Тегеране приступили к созданию первого в стране высшего учебного заведения — «Дар-аль-фунун» (Дом науки). Этот вуз был открыт в декабре 1851 г., уже после отставки Таги-хана, и стал для иранцев, по существу, памятником замечательному представителю иранской интеллигенции первого поколения. «Дар-аль-фунун» предназначался, главным образом, для подготовки офицерского состава шахской армии и высшего административного персонала. Таджикский историк-иранист Д. М. Анаркулова отмечала, что в иранской историографии основание «Дар-аль-фунуна» рассматривается как результат посещения Таги-ханом в 1829 г. военной академии и других высших учебных заведений в Петербурге7.
Со временем «Дар-аль-фунун» превратился в авторитетный центр образовательной, научной и культурной жизни страны и внес существенный вклад в формирование иранской интеллигенции. В нем обучались дети знатных и состоятельных родителей. Студенты осваивали не только офицерские и чиновничьи специальности, но и овладевали знаниями в областях гуманитарных и естественных наук, математики, медицины, искусства. Приглашенные из-за рубежа профессора способствовали переводу с европейских языков на персидский язык учебников, научной и общественно-полезной литературы. С их участием закладывались основы для становления иранского высшего образования. В европейских странах, в том числе и в России, молодые иранцы получали технические специальности. Так, в Горном корпусе (институте) Петербурга обучался и
получил высшее инженерное образование иранец Джафар Кули-бек, ставший на родине руководителем национальной службы горных инженеров8.
После отставки и последующей затем казни Таги-хана в 1852 г. реформаторские начинания в стране были свернуты. Под давлением духовенства и феодальной знати сокращались дотации на образование, из-за рубежа отзывались иранцы, обучавшиеся за казенный счет. Стали ограничиваться образовательные контакты с Россией, но полностью они не прекратились. В 1856 г. иранский посол в Петербурге Махмуд-хан по поручению своего правительства и с согласия российских властей смог привлечь к поездке в Иран восемь мастеров-ткачей из московского и смоленского регионов. Двумя годами позже в Иран из России выехали профессионалы чугунного литья (А. Молодкин, С. Андреев), медного производства (Ф. Степанов, С. Молодцов), сахарного (А. Савицкий), писчебумажного (А. Пучкин) и шелкомонтажного (А. Николаев) производств9.
В 1851 г. в Тебризе существовало Армянское училище, вскоре преобразованное в гимназию для мальчиков и девочек. Мальчики наряду с богословием изучали математику, географию, историю, армянскую литературу, французский, персидский и татарский языки. Девочки имели уроки по Закону Божьему, рукоделию, армянскому и французскому языкам. Учащимися гимназии являлись дети армянского купечества, имевшего прочные позиции на иранском рынке. Армянская община обратилась к российскому консулу с просьбой о помощи в организации преподавания в гимназии русского языка. По этому поводу консул Ступин констатировал: «Мы замечаем в характере персидского правительства одно, достойное особого внимания странное соприкосновение двух крайних наклонностей: 1) совершенное равнодушие к образованию своего мусульманского юношества, которое растет как дикий лес в пустыне, и 2) стремление не только разрешить, но даже поощрять образование армянских и других иноверческих детей своих подданных»10.
В 1866 г. российский министр просвещения граф Д. А. Толстой в отчете об организации Московского и Казанского учебных корпусов представил на высочайшее рассмотрение проект об учреждении в Астрахани школьного учебного заведения для детей иранцев: элементарного и первоначального. Астраханская школа, где преподавание должно было вестись на русском языке, рассчитывалась на детей иностранцев, как постоянно проживавших в Астрахани для торговых дел, так и выезжавших в длительные коммерческие командировки. Министр писал: «Обучаясь нашему языку, сродняясь с нашим просвещением, они могли бы распространять его в своей стране, а это было бы самым прочным и вместе с тем самым дешевым завоеванием на Востоке»11. Примечательно, что это учебное заведение должно стать светским: при таком количестве мулл, считал министр, Коран можно изучать и в домашних условиях. После императорского одобрения проект довели до сведения населения в Астрабаде через управляющего делами иностранцев Неджеф Кули Ага и в Тебризе через старшину русской мусульманской общины12. Однако со стороны местных жителей русский проект не получил отклика, поэтому его реализацию пришлось отложить до лучших времен.
Следует признать, что инициатива российского правительства запоздала. Процессы модернизации государства, начатые Таги-ханом и частично продолженные Ага-ханом Нури, оказались свернутыми. Шах Наср эд-Дин и его окружение не видели смысла в распространении просвещения, неграмотность и невежество помогали им удерживать в повиновении иранское население. Сказывалась и позиция шиитского духовенства, стремившегося помешать распространению светского просвещения в своей стране. Сворачивание полезных начинаний в образовании могло показаться странным хотя бы потому, что даже крупные сановники не знали обыденных для европейца вещей. Например, наследник престола удивлялся предложению консула Ступина строить ветряные мельницы в Иранском Азербайджане, а воду направить на полив полей. В дипломатическую миссию в Тегеране консул писал: «Для Сердара Кулли известие о возможности устройства ветряных мельниц было такой неслыханной новостью, таким сказочным чудом, что мне много стоило труда подробным объяснением предмета уверить его в существовании таковых в России». По желанию наследника консульство вызвало в Тебриз русского мастера по строительству ветряков из Саратова. Ветряные мельницы были устроены в имениях двух наиболее «смелых» экспериментаторов — самого Сердана Кули и артиллерийского генерала Саид уль-Мулька13. Со стороны интеллигенции проявлялись инициативы по преодолению невежества и массовой безграмотности в стране.
В связи с вовлечением Ирана в среду международных политических и экономических контактов, феодальная знать и формировавшаяся элита новых общественно-политических групп
нуждались в знании реальной жизни в зарубежных странах. Шах Наср эд-Дин со своей свитой трижды совершал заграничные поездки (в 1873, 1878 и 1889 гг.). Во время первого путешествия он посетил Астрахань, Москву, Петербург, Венскую международную выставку (май 1873 г.), Ливерпуль и Манчестер. Шах вел дневник, в котором значительное место уделил описанию всего увиденного. В 1887 г. дневник Наср эд-Дина был опубликован в Англии, а в 1889 г. в русском переводе под названием «Извлечение из собственного Его величества дневника» издан в Петербурге. Знакомство с этой публикацией позволяет отметить, что результаты путешествия «оказались скуднее, чем можно было ожидать», серьезных выводов из своего европейского турне шах и его свита не сделали ни для государственного управления и хозяйственной деятельности, ни в отношении распространения просвещения в Иране. Сохранился один из достоверных рассказов о посещении шахом петербургского балета, от которого он испытал восторженные чувства, а по прибытии на родину обрядил всех обитательниц гарема в балетные пачки поверх традиционных шальвар. Примеру шаха последовали придворные и состоятельные люди14. Известно также, что армянская реформа шаха свелась к тому, что солдат обмундировали по европейскому образцу.
В 1865 г. визирь Абдуль Вехаб-хан предпринял попытку создать отдельную мусульманскую школу, в которой учащиеся могли бы знакомиться с начальными основами научных знаний. Попытка оказалась неудачной, муллы и купеческие старшины отнеслись к ней равнодушно. «Никто ничего не пожертвовал, муллы и грамотеи-самоучки, — говорил визирь, — заставили народ страшно бояться книжников и фарисеев»15. Видный иранский просветитель мирза Хасан Рушдие также попытался в 1887 и 1888 гг. создать в Тебризе светскую начальную школу. Дважды духовенство Иранского Азербайджана организовывало погромы открываемых школ. Только в 1897 г. Хасан Рушдие смог учредить светскую школу в Тегеране. Довольно скоро она превратилась в политический клуб либеральной интеллигенции и антишахской оппозиции16.
В 1898 г. иранской интеллигенцией было создано «Общество просвещения», которое открыло несколько светских школ, среди них: школа иностранных языков в Тегеране и школа политических наук в Тебризе. В поддержку распространения образования выступили известные представители иранского просветительства (Ходжа Зейя аль-Аблдин, Сеид Джемаль эд-Дин Афгани, эмир Ага-хан Кермани и др.). Наиболее видным среди них был мирза Мальком-хан Незам од-Доуле, получивший философское образование в Париже и занимавшийся много лет дипломатической деятельностью. Одно время он преподавал в «Дар-аль-фундуне», где переводил лекции иностранных преподавателей на персидский язык. Его отец — армянин мирза Якуб-хан, принявший ислам, был переводчиком в русском посольстве в Тегеране. В своем программном трактате «Дафтари канун» (Свод законов) Мальком-хан предложил создать в стране систему светского образования, при этом считал необходимым учредить министерство просвещения. Стремясь примирить светскую образовательную систему с господствовавшими вековыми религиозными устоями в национальном образовании, он выступил за создание «специальных теологических колледжей и изучение в школе ислама»17.
Образовательные проекты Мальком-хан намеревался реализовать на основе синтеза ислама и христианства, однако его усилия игнорировало шиитское духовенство. В европеизации культурной и административной жизни страны, в заимствовании западных законодательных, культурно-образовательных и технических новшеств духовенство видело угрозу традиционному исламу. Тем не менее, появились мотивы к сближению духовенства и патриотических сил страны в вопросах критики шахского самодержавия Каджаров, либерализации системы государственного управления, распространении просвещения и внедрении светского образования. Такие настроения отчетливо проявились во время иранской революции 1905—1911 гг. Со стороны революционных организаций, появлявшихся при участии интеллигенции, выдвигались требования о введении в стране обязательного и бесплатного образования, учреждении правительством начальных, средних и высших школ и принуждении «всех персидско-подданных без различия класса и положения послать детей для обучения»18.
По конституции 1906 г., появившейся на высшем этапе революции, в Иране было основано министерство просвещения, вакфов и изящных искусств (1910 г.), которому предоставлялось право контроля над деятельностью государственных и частных школ. В 1911 г. второй иранский меджлис принял закон о народном образовании, по которому начальное обучение становилось обязательным. Неоднозначной оказалась реакция на этот закон со стороны отдельных социальных групп. В частности, раздавались голоса за предоставление права каждой национальности на начальное образование «по своему желанию на родном языке или
другом языке», и только дальнейшее получение образования возможно на персидском языке. Конституция должна гарантировать всему населению страны свободу просвещения и убеждений. Выдвигались призывы к распространению образования среди женщин19.
Во время революции в иранских городах открылись новые школы, однако преодоление массовой безграмотности оставалось весьма отдаленной перспективой. В 1911 г. в Тегеране имелись только 123 начальные школы с 10,5 тыс. учащихся и во всем остальном Иране насчитывалось около 10 тыс. школьников. Только двое из тысячи детей в возрасте от 7 до 13 лет посещали школу20. В создании новых школ, средних и высших профессионально-образовательных учебных заведений шахские власти рассчитывали на содействие зарубежных стран, среди которых не последнее место могло принадлежать России.
Как свидетельствуют приведенные выше факты, российская сторона проявляла готовность откликнуться на просьбы иранского правительства и содействовать в подготовке профессиональных кадров для военной, хозяйственной и административно-общественной деятельности как за счет передачи иранским рабочим и специалистам профессионального опыта, так и в обучении иранцев в российских учебных заведениях. Царизм заботился о сохранении своего военного присутствия в сопредельном Иране, для этого выделялись значительные средства на поддержание иранской казачьей бригады, наиболее боеспособной части шахской армии, созданной в 1879 г. и руководимой русскими офицерами. Средства использовались на обучение рекрутов и подготовку командных кадров для шахской регулярной армии. Тем самым Россия вносила определенный вклад в пополнение рядов иранского офицерства, по своим настроениям и взглядам примыкавшего к национальной интеллигенции.
Несмотря на некоторый подрыв авторитета России на Среднем Востоке, в связи с поражением царизма в войне с Японией 1904 г., торговые и прочие деловые успехи России в Иране оказались значительными. По этому поводу в 1907 г. британский генеральный консул в Хорасане майор П. М. Сайкс признавал: «...лишенная своего дальневосточного владения, энергия русской торговли обратилась к Северной Персии, и, несмотря на революционные волнения, торговля эта ничего из своих завоеваний не потеряла»21. Сохранялся авторитет России и в офицерском корпусе Ирана. Российский царизм не намерен был выводить из Ирана введенные ранее военные контингенты для подавления в стране революции. В том же направлении действовала и Англия. Но и русских и англичан настораживало благожелательное отношение иранцев к появлению в Тегеране миссии американских экономистов во главе с финансистом М. Ш. Шустером и особенная активность Германии, при участии которой в иранских городах появились миссионерские школы, а в столице открылся немецкий колледж. В высшую политическую школу в Тегеране, в аграрный институт и школу политических наук приглашались немецкие преподаватели. Немецкая пропаганда стремилась изображать Германию в качестве надежного союзника всех мусульман, в Иране увеличивалось количество консульских и прочих представительств.
В заключение следует отметить, что полноценных образовательных связей с зарубежными странами Ирану установить не удалось не только из-за трудностей преодоления массовой безграмотности, но и по причине непопулярности шахских властей, их сближения с европейскими державами. Значительная часть иранского общества отвергала западную цивилизацию «только потому, что она не иранская»; другая — представленная формировавшейся интеллигенцией, воспринимала культуру и цивилизационные достижения Запада дифференцированно, отличая подлинные ценности (художественные, идейные, научнотехнические) от неприемлемых явлений «массовой» и «потребительской», так называемой «цивилизаторской» культуры22. О росте политической культуры иранских интеллигентов свидетельствовала их деятельность в эмиграции (Англии, Франции, Турции, России). Многие из них группировались вокруг издаваемых ими оппозиционных газет, на страницах которых содержалась критика капитулянтской позиции шахских властей и косности духовенства, появлялись призывы к превращению Ирана в конституционную монархию и приобщению страны к достижениям мировой цивилизации. Нелегально эти газеты проникали в Иран и распространялись среди населения, прежде всего среди иранской интеллигенции.
Массовую группу иранской интеллигенции составляли так называемые средние слои: служащие национальной администрации, учителя и технические (инженерные) специалисты, врачи, юристы, клерки, литераторы и журналисты, армейские офицеры, студенчество, лица свободных профессий. Многие из них получили европейское образование на родине или за
рубежом, их мировоззрение формировалось под влиянием западных философских и политических теорий. Поэтому они, как пишет историк-востоковед А. М. Родригес, обладали наивысшим потенциалом политической активности и «были наиболее восприимчивы к новым идеям, и не столько в силу относительно высокого уровня образованности, сколько в силу интересов и самого их места в общественной структуре» 23. Во время Конституционной революции 1905—1911 гг. наиболее отчетливо проявилась политическая зрелость иранской интеллигенции. Среди активных участников революции было немало студентов и молодых людей, получивших образование в зарубежных странах. Так, будущий руководитель Иранской компартии «Адалет» Гейдар-хан Али оглы окончил Эриванскую гимназию и Тифлисское политическое училище, где получил диплом инженера-электрика.
Процесс формирования иранской интеллигенции вступил в завершающую стадию с началом капиталистической трансформации Иранского государства при правлении Реза-шах Пехлеви, когда экономика, наука, культура, система высших и средних учебных заведений получили дополнительный импульс для своего развития, появился новый административно-управленческий аппарат. Все это способствовало количественному росту национальной интеллигенции, консолидации ее рядов, появлению интеллектуальной элиты современного общества.
Примечания
1 Частично эти вопросы рассмотрены в статье: Никонов О. А. Научно-культурные аспекты русско-иранских отношений XVIII—XIX вв. (к вопросу формирования национальной интеллигенции) // Интеллигенция и мир. 2005. № 3/4.
2 Белова Н. К., Никитина В. Б. Иран // Зарождение идеологии национально-освободительного движения (XIX — начало XX в.) : очерки по истории общественной мысли народов Востока. М., 1973. С. 104.
3 Иванов Н. А. Упадок Востока и установление мировой гегемонии Западной Европы // Восток. 1994. № 4. С. 18.
4 Новая история Ирана : хрестоматия / отв. ред. М. С. Иванов, В. Н. Зайцев. М., 1988. С. 114 ; Овсянников В. И. Восток в общественно-политической мысли России (середина XIX в.) : науч.-аналит. обзор. М., 1990. С. 30—31.
5 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. 194. Оп. 1. Д. 238. Л. 381—382.
6 Агаев С. Л. Иран в прошлом и настоящем : пути и формы революционного процесса. М., 1981. С. 17—20 ; Белова Н. К., Никитина В. Б. Указ. соч. С. 111—112.
7 Анаркулова Д. М. К вопросу об оценке деятельности Амир-Кабира в современной иранской историографии // Иран: экономика, история, историография, литература : сб. ст. М., 1976. С. 217—218.
8 АВПРИ. Ф. 194. Оп. 1. Д. 263. Л. 1 об. ; Д. 269. Л. 9 об.
9 Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 569. Л. 1—2, 7, 72, 76, 94, 100—102 ; Д. 610. Л. 2—3.
10 Там же. Ф. 144. Оп. 488. Д. 469. Л. 7.
11 Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 784. Л. 2.
12 Там же. Ф. 144. Оп. 488. Д. 469. Л. 9, 13.
13 Там же. Л. 22 об.
14 Крутихин М. Из истории каджарских шахов // Азия и Африка сегодня. 1984. № 10. С. 60 ; Базиленко И. В. Россия и Иран (страницы мифической и достоверной истории) // Россия и Восток : учеб. пособие. СПб., 2000. С. 170—171 ; История человечества. Всемирная история / отв. ред. Г. Гельмонт. СПб., 1904. С. 367.
15 АВПРИ. Ф. 144. Оп. 488. Д. 469. Л. 10 об.—11.
16 Белова Н. К., Никитина В. Б. Указ. соч. С. 122—123.
17 Анаркулова Д. М. Мальком-хан и шахское духовенство в Иране // Народы Азии и Африки. 1983. № 4. С. 109.
18 Новая история стран Азии (вторая половина XIX — начало XX в.) / отв. ред. В. И. Овсянников. М., 1995. С. 81.
19 Новая история Ирана : хрестоматия. С. 319.
20 Новая история зарубежной Азии и Африки. Л., 1971. С. 436.
21 Российский государственный архив экономики. Ф. 7590. Оп. 3. Д. 25. Л. 27.
22 Гребнев А. М. Иран 60—70-х годов: восприятие буржуазной культуры Запада // Народы Азии и Африки. 1984. № 4. С. 104.
23 Родригес А. М. Особенности развития общественной мысли в странах Востока в эпоху колониализма // Рязанский историк : науч. журн. 2006. № 4. С. 73.
