CC BY
21
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2013. № 2
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ПРОДОЛЖАЯ ЛУЧШИЕ ТРАДИЦИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
М е л ю х и н С.Т. Избранные труды: наследие и современность: В 3 т. Т. 1. Лекции. Воспоминания. Т. 2. Философская онтология. Т. 3. Философская онтология сегодня: Научные статьи. М.: Академиздатцентр «Наука», 2010. — 1068 с.
Выход в свет трехтомного труда, посвященного памяти Серафима Тимофеевича Мелюхина — крупного отечественного философа советского периода, педагога, организатора науки, декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (1974—1977), члена-корреспондента АН СССР — знаменательное событие в жизни нашего философского сообщества. В трехтомнике воспроизведены как большие фрагменты основных работ С.Т. Мелюхина 50—70-х гг. XX в. по проблемам философской онтологии и философии естествознания, так и записи лекций, которые ученый читал в последние годы жизни аспирантам разных факультетов Московского государственного университета и в которых нашли выражение его размышления и поиски по широкому кругу философских и мировоззренческих вопросов современности. Как справедливо отмечается во вступительной статье к первому тому, во всех своих лекциях С.Т. Мелюхин неизменно подчеркивал, что вопреки новомодным веяниям и настроениям 90-х гг. существует тесная связь философии с наукой, их плодотворное взаимное влияние в процессе развития человеческого познания.
В данное издание вошли также многочисленные воспоминания коллег и учеников С.Т. Мелюхина, который предстает в них как тонкий и проницательный философ, прекрасно знакомый с достижениями современной науки, как доброжелательный, всегда готовый прийти на помощь своим коллегам человек, как личность, наделенная высокими качествами морали, способная даже в условиях жесточайшего идеологического диктата не поступаться своими человеческими и профессиональными принципами. О жизненном пути Серафима Тимофеевича, его родных и близких, об основных вехах его становления как философа, ученого, как личности читатель узнает из прекрасного, проникновенно и тепло написанного очерка Нины Тимофеевны Абрамовой — младшей сестры Серафима Тимофеевича, которая и сама является крупным специалистом в области философии науки, в чем читатель может убедиться, прочитав ее статью «Единство знания как проблема: разнообразие линий реконструкции единства», помещенной в третьем томе рецензируемого издания. Наконец, трехтомник включает в себя и большую подборку статей современных ведущих специалистов в области философских вопросов естествознания и философии науки в целом, в большинстве своем также лично знавших С.Т. Мелюхина, сохранивших о нем добрую память, про-
должающих его традицию обсуждения философских вопросов в тесной связи и с опорой на современную науку, но идущих уже самостоятельными путями, нередко существенно отличающимися от тех, которыми предпочел бы, наверное, идти сам Серафим Тимофеевич.
Об исторических обстоятельствах, о том плачевном состоянии отечественной философии, в котором она находилась в период появления первых крупных работ С.Т. Мелюхина, ставших событием тогдашней философской жизни, хорошо сказано в статьях В.В. Миронова, В.Я. Перминова, в упоминавшемся уже очерке Н.Т. Абрамовой. Это было время относительного освобождения отечественной философии от жесткого идеологического контроля предшествующих десятилетий, время относительно свободного поиска путей формирования подлинной философии, время выбора традиций, кумиров, идеалов и пр. Мелюхин стал заметной фигурой в той линии формирования отечественной философии, которая стала называться «онтологической» и которая ставила перед собой задачу дальнейшего развития материалистического («диалектико-материалистиче-ского», как тогда говорили) мировоззрения на материале достижений естествознания своего времени. Ей, соответственно, противостояла так называемая «гносеологическая» линия, объединявшая, пожалуй, большинство ярких фигур в отечественной философии того времени, наиболее известным и популярным среди которых, несомненно, был Э.В. Ильенков.
О непростых взаимоотношениях между этими двумя направлениями в отечественной философии, порой принимавших и излишне драматический характер, хорошо рассказано в статье профессора В.Я. Перминова «Научная онтология С.Т. Мелюхина». И действительно, основная работа С.Т. Мелюхина «Материя в ее единстве, бесконечности и развитии» (1966) по охвату философских проблем и категорий, по богатству весьма профессионально использованного естественно-научного материала того времени действительно производила впечатление появления чего-то фундаментального, даже, если угодно, монументального. Невольно появлялось искушение поставить ее в один ряд с такими вехами в развитии материалистического мировоззрения, как «О природе вещей» Лукреция Кара, «Система природы» Гольбаха, «Сила и материя» Бюхнера. И тем не менее таким событием она не стала. И дело тут не в разнице дарований. Кто их измерит, эти дарования? Дело в неизбежной ограниченности того круга проблем, которые был вынужден исследовать Серафим Тимофеевич в своем труде и которые не давали возможности даже подступиться к ответу на главные мировоззренческие вопросы о происхождении, смысле и цели человеческого существования в мире. А ведь эти вопросы — пробный камень всякого материалистического мировоззрения. В нацеленности на ответы именно на эти вопросы — вся привлекательность и вся сила трудов классиков материализма и весь смысл их учения о материи как субстанции мира. Но в советские времена даже сама постановка вопроса в таком широком ракурсе была исключена. Во-первых считалось, что ответы на них уже даны классиками марксизма-ленинизма, а во-вторых, ответы эти содержатся в той части «марксистско-ленинской философии», которая называлась «историческим материализмом» (как основа этики, эстетики и всей духовной составляющей природы человека), и не входит в компетенцию специалистов по «диалектическому материализму». Для
диалектических материалистов же оставалось (и это в лучшем случае) общее учение о материи и ее атрибутах. Но постановка вопроса об «атрибутах» материи самих по себе, наверное, имела смысл во второй половине XIX в., когда многие считали, что физика (во всяком случае, фундаментальная физика) уже близка к завершению, но в середине XX в., когда революционные трансформации в физических представлениях о реальности нарастали, как снежный ком, такая постановка вопроса выглядела несколько стародавней. У нас же она приветствовалась, потому что воспринималась как прямое продолжение исследований Ф. Энгельса в этой области. А чем же еще должен был заниматься советский философ, как не продолжением дела, начатого Марксом и Энгельсом? Со своей задачей Серафим Тимофеевич справился блестяще! Но что касается оценки этих результатов в исторической перспективе, то, я думаю, прав В.Я. Перми-нов, когда он пишет: «Если говорить о прошлом, то заслуга философии естествознания состоит в том, что она сыграла основную роль в возрождении нашего философского мышления в краткий период сосуществования научного и философского энтузиазма. Если наши потомки смогут подняться до уважения к философии, то, я думаю, они воздадут должное поколению ученыхи философов 1950— 1970-хгг., которые подняли отечественное философское мышление из состояния полной деградации до некоторого вполне приемлемого рационального уровня. Среди наиболее значимых работ этого периода, несомненно, должны быть отмечены и работы С.Т. Мелюхина» (т. 3, с. 22).
Как уже говорилось, трехтомник содержит и статьи большого числа современных авторов. Большинство из них лично знали С.Т. Мелюхина, знакомы с его работами и поэтому сознательно, видимо, старались выбирать темой своих статей актуальные вопросы философии естествознания (и философии науки в целом), так или иначе затронутых и в исследованиях философа. Нельзя, конечно, сказать, что это прямое «продолжение дела Мелюхина». В конце концов, противостояние «онтологов» и «гносео-логов» в нашей философии осталось в прошлом и это только пошло ей на пользу. Но в одном очень важном смысле эти статьи есть и продолжение дела Мелюхина: все они написаны в традиции глубокого уважения к науке, в убеждении, что всякое подлинное философствование сегодня немыслимо без опоры на науку, продемонстрировавшей в XX в. немыслимый во времена классиков динамизм и революционность как в методах исследования, так и в его содержательных результатах. Разумеется, я не имею возможности представить анализ всех содержащихся в труде материалов, но, думаю, что смогу дать достаточно адекватное представление об их высоком научном уровне и актуальности на примере тех статьей, тематика которых близка мне лично.
Начну со статьи В.И. Назарова «Дарвинизм и его современная альтернатива». Как известно, дарвинизм — это одна из самых горячих тем современности. Это именно так и потому, что среди всего множества естественных наук он имеет самое прямое отношение к мировоззренческим (и идеологическим) вопросам, и потому, что только что прошли дарвиновские юбилеи (двухсотлетие со дня рождения Ч. Дарвина и стопятиде-сятилетие со дня выхода его главного труда «Происхождение видов»), вновь всколыхнувшие научную и общественную мысль вокруг проблем
эволюции с такой силой, которая, возможно, превосходила тот ажиотаж, который вызвало в свое время в научной среде появление самой работы Дарвина. Накануне этих юбилеев В.И. Назаров выпустил книгу с вызывающим названием «Эволюция не по Дарвину» (2005), в которой неожиданно для многих бросил дерзкий вызов и классическому дарвинизму, и синтетической теории эволюции, и вообще всем формам селекционизма, объявив их полностью несостоятельными в свете данных широкого комплекса наук о жизни XX в. Неожиданным это было потому, что до этого Вадим Иванович Назаров был известен как крупный историк-эволюционист, написавший целый ряд превосходных трудов (например, «Финализм в современном эволюционном учении» (1984), «Учение о макроэволюции» (1991), в которых с сугубо дарвинистических позиций анализировал антидарвиновские концепции эволюции XIX—XX вв., доказывая их полную несостоятельность, причем делая это на высоком научном уровне и без каких-либо идеологических передержек и передергиваний (чем, к сожалению, нередко «славна» была литература по философии биологии советского периода). Чем был вызван такой переворот во взглядах ученого, я не знаю. Могу только догадываться. Вполне допускаю, что Вадим Иванович в эти годы пережил ту же духовную трансформацию, которую пережил в эти же годы, например, другой выдающийся отечественный ученый-биолог, генетик, академик, директор института общей генетики РАН Ю.П. Алтухов (которого, кстати, Вадим Иванович хорошо знал лично и на работы которого в области популяционной генетики он неизменно ссылался). В 2006 г. представители креационного общества обратились к Ю.П. Алтухову с просьбой оказать содействие в издании учебника по общей биологии для средней школы, в котором бы наряду с эволюционной (дарвиновской) теорией в развернутом виде излагалась бы и креаци-онная концепция. И Юрий Павлович согласился и даже написал к этому учебнику вступительное слово, в котором, в частности, сказал: «Глубокоуважаемые читатели! Перед вами — первый учебник биологии, не стесненный материалистическими рамками. Мы возвращаемся к Богу, на протяжении столетия вычеркнутому из нашей жизни. Минувший атеистический век крайне пагубно отразился на развитии биологии, ряда естественных наук и самого человека. В угоду вседовлеющему материализму положения гипотезы эволюции возводились в догматы, противоречащие научным фактам. Господа Бога заменил в умах поколений "всемогущий" естественный отбор... За последние 10 лет мои представления о мире и человеке претерпели коренные изменения и привели к твердому убеждению в том, что наш мир — результат высшего творческого замысла. Сложность, комплексность, саморегуляция в мире живого таковы, что неизбежно приходишь к заключению о наличии Плана, и, следовательно, места для случайности не остается» (Веретьянов С.В. Общая биология / Под ред. акад. РАН Ю.П. Алтухова. 3-е изд., доп. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2012). Конечно, если Вадим Иванович Назаров пережил подобную духовную трансформацию, то факты, приводившиеся антидарвинстами как свидетельство несостоятельности концепции естественного отбора и к которым он целые десятилетия относился сугубо критически, стали выглядеть для него в ином — прямо противоположном свете. Замечу, однако, что в принципе такой переворот в общих духовных мироориентациях
вовсе не неизбежно ведет к переходу на антидарвинистические (антинаучные) позиции ученого. Например, подобный же крутой переворот в своих мировоззренческих убеждениях пережил в эти же годы другой выдающийся ученый-биолог современности (кстати, по первому образованию — физик), ныне один из ведущих американских генетиков Фрэнсис Коллинз, ставший мировой знаменитостью как руководитель проекта по расшифровке генома человека. Но это вовсе не сделало его антидарвинистом. Напротив, вот что он пишет в своем бестселлере «Доказательство Бога: Аргументы ученого»: «Таким образом, анализ ДНК убедительно подтверждает оба главных положения дарвиновской теории эволюции — и происхождение всех живых существ от общего предка, и естественный отбор из множества случайных вариантов» (см.: Коллинз Ф. Доказательство Бога: Аргументы ученого. М., 2009. С. 103).
Что касается чисто научной стороны дела, то здесь, конечно, нет ни малейшей возможности вникать в детали аргументации. Книга В.И. Назарова после выхода ее в свет обсуждалась на теоретическом семинаре в Институте философии РАН. Материалы этого обсуждения были тогда же опубликованы в двух номерах журнала «Высшее образование в России» под общим названием «Существует ли естественный отбор?» (2006. № 7, 8). На этом семинаре после развернутого доклада самого В.И. Назарова выступили почти все известные специалисты, пишущие по философским проблемам эволюционной теории (по крайней мере, живущие в Москве), и палитра высказанных точек зрения была представлена в опубликованных материалах достаточно объемно. Конечно, для большинства специалистов высказанные В.И. Назаровым идеи не выглядели достаточно убедительными, поскольку, с моей точки зрения, шансов убедить современного ученого в несостоятельности теории естественного отбора столько же, сколько убедить его в том, что не Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце вращается вокруг Земли (даже если кто-то при этом, щеголяя эрудицией, рискнет прибегнуть к лукавым аргументам «от общей теории относительности»). Это не значит, что теория эволюции на сегодня завершена, что в ней нет никаких проблем и что все разговоры о «недарвиновской» эволюции есть плод недомыслия или прямой злонамеренности. Теория эволюции в биологии сегодня находится на пороге нового синтеза, о чем свидетельствуют материалы всех многочисленных конференций, которые были проведены в 2009 г. в связи с дарвиновскими юбилеями во всех ведущих странах мира, в том числе и в России (см. материалы конференции: Чарльз Дарвин и современная биология: Труды Международной научной конференции «Чарльз Дарвин и современная биология». СПб., 21—23 сентября 2009 г. СПб., 2010). Однако нет никаких оснований считать, что этот новый синтез выйдет далеко за пределы концепции естественного отбора как главного (хотя, разумеется, не единственного) фактора эволюции (развернутая аргументация в пользу именно такого понимания сути дела содержится в многочисленных статьях, опубликованных мною накануне юбилея (см., например: Борзен-ков В.Г. Современный дарвинизм и философия науки // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2009. № 5).
Тем не менее выступления антидарвинистов, в том числе и непосредственно В.И. Назарова, имели свои последствия: некоторых философов
он все-таки убедил. Это нашло отражение и в рецензируемом мною труде, в частности в статье Л.В. Фесенковой «Глобальный эволюционизм: регулятивная идея разума или реальность».
Как известно, тема глобального (или универсального) эволюционизма является сейчас не менее горячей, чем дарвинизм. Институт философии РАН уже более четверти века занимается этой проблемой (см., например, коллективные труды по этой теме: «О современном статусе идеи универсального эволюционизма» (1986); «Глобальный эволюционизм» (1994); «Универсальный эволюционизм и глобальные проблемы» (2007) и др.), и, тем не менее, до единства точек зрения даже по самым ключевым вопросам этой концепции, похоже, далеко. Наиболее радикальную позицию занимает как раз Лидия Васильевна Фесенкова. Любопытно, что в ее статье темы дарвинизма и глобального эволюционизма неразрывно связаны и переплетены, наверное, потому что основной областью ее научных интересов всегда были именно философские проблемы биологии. Лидия Васильевна исходит из констатации того, что идея глобального эволюционизма претендует как на синтез всего современного научного знания, так и на построение такой общенаучной (материалистической, натуралистической) картины мира и человека, в рамках которой получат разрешение самые вековечные вопросы бытия универсума, в том числе — и это-то и есть самое важное — вопросы бытия человека, весь мир человеческих ценностей — истина, добро, красота, справедливость и пр. При этом, справедливо замечает она, господствующие версии глобального эволюционизма непременно включают в себя дарвинистское понимание механизмов эволюции, опираются на дарвинизм и молчаливо исходят из допущения, что дарвинизм является единственно обоснованной концепцией биологической эволюции. «А если это не так?» — задается вопросом Л.В. Фесенкова (а для нее, как выясняется из текста статьи, это действительно «не так», поэтому значительная доля аргументации заимствуется из работ В.И. Назарова). «Что произойдет в случае признания научной несостоятельности дарвинизма?» И отвечает: «Это будет шок... В случае девальвации дарвинизма рухнет основание множества наук. Это будет мировоззренческая катастрофа» (т. 3, с. 194). Но так ли уж это страшно по существу? Да, это подорвет позиции чисто натуралистического (материалистического) эволюционного глобализма. «Но существует ли глобальный эволюционизм как универсальный процесс усложнения в самом объективном мире? Описывает ли эта идея действительное положение вещей?» — в пику этим опасениям продолжает задаваться вопросами Лидия Васильевна. И после витка довольно замысловатой аргументации (в которой вновь цитируется работа В. И. Назарова) она приходит к твердому убеждению: «Из всего этого можно сделать вывод, что глобальный эволюционизм — это регулятивная идея, не отражающая реальное положение вещей. Вспомним Канта, утверждающего, что потребность человека в высшем существе не может быть доказательством бытия Бога. Точно так же наличие идеи глобального эволюционизма в общественном менталитете и признание ее многими авторитетными учеными еще не доказывает реального существования такого процесса в самой природе» (там же, с. 201). «Итак, методами традиционной науки нельзя ответить на вопрос о реальном существовании глобального эволюционизма, поскольку дело идет
об областях, лежащих за пределами ее досягаемости. Но возможен ли иной подход к исследованию мира, который позволил бы заглянуть в глубинные процессы природы и который также опирался бы на научное знание? Такой подход существует. Это рассмотрение мира с позиции ЦЕЛЕВОЙ (а не только действующей) причинности, что создает возможность нетрадиционного взгляда на его развитие» (там же, с. 202). И далее Лидия Васильевна развивает целую систему собственных аргументов в защиту идеи возвращения телеологии в лоно респектабельных понятий и подходов в науке, а главное, привлекает внимание к работам крупного отечественного ученого-химика A.B. Панкратова (в том числе и к статье, содержащейся в рецензируемом трехтомнике, о чем я скажу ниже), наиболее энергичного защитника этой идеи среди отечественных ученых. И завершает: «Так, целевой подход дает возможность заглянуть в недосягаемые глубины бытия и решает проблему согласования свойств вещества и процессов. В этом ракурсе мир рассматривается как глобальный телеологический процесс» (там же, с. 203).
Здесь я прерву изложение темы глобального эволюционизма и задержусь на проблеме телеологии. Естественно, я ни в коей мере не могу согласиться с рассуждениями Л.В. Фесенковой по поводу дарвинизма, натурализма и глобального эволюционизма, но вот ее энергичный призыв к нашим философам повернуться наконец-то открытым лицом к проблеме телеологии я полностью приветствую. Эта проблема, которая в западной философии науки XX в. занимала одно из центральных мест (в том числе, между прочим, и в логическом эмпиризме), практически полностью была исключена из сферы интересов отечественных философов советского периода (за исключение небольших эпизодов, связанных с кибернетикой и теоретической биологией). А ведь телеология — это одна из ключевых проблем мировой философской мысли, без содержательного рассмотрения которой даже нельзя подступиться к вопросам смысла жизни, человеческих ценностей и пр. Правда, в первые годы уже текущего столетия Институт философии РАН выпустил две солидные коллективные монографии ( «Причинность и телеономизм в современной естественно-научной парадигме» (2002) и «Спонтанность и детерминизм» (2006), но это, как говорится, лишь капля в море. Это только первые шаги к исследованию серьезнейшей проблемы. Л.В. Фесенкова, как уже было сказано, апеллирует к трудам A.B. Панкратова. И действительно, Александр Валентинович Панкратов — крупный отечественный ученый-химик, профессор, долгое время возглавлявший кафедру химии Московского государственного геолого-разведочного университета, в последние годы XX — первые годы XXI в. опубликовал целую серию статей, в которых предпринял попытку обосновать необходимость введения понятия «целевая связь» в систему самых фундаментальных естественно-науч-ных понятий и тем самым легализовать «целевой подход» и классическую аристотелевскую телеологию в полном объеме в системе современного научного мировоззрения. Причем делал он это на материале естественных наук, главным образом, на материале химии — науки, которую он знал профессионально. Конечно, те сюжеты, которые разрабатывал Александр Валентинович, не исчерпывают собой всей полноты проблемы телеологии в философии науки XX в., но они тоже очень важны и интересны.
Один из этих сюжетов связан, например, с водой. О важности воды для существования жизни на нашей планете знают, разумеется, все. Далеко не все, наверное, представляют диапазон важности воды в устойчивом существовании жизни на Земле, а он поистине безграничен. И все это в значительной степени благодаря тому, что вода обладает целым рядом, как говорят ученые, «аномальных свойств». Так, в отличие от всех известных жидкостей, плотность которых монотонно увеличивается с понижением температуры, плотность воды максимальна при четырех градусах Цельсия, а при дальнейшем понижении температуры вновь начинает убывать. Это уникальное свойство воды делает возможной жизнь в реках и озерах — в противном случае эти относительно мелкие водоемы неизбежно промерзли бы до дна в зимний период и были бы лишены всех живых организмов, за исключением, может быть, простейших бактерий экс-тремофилов. Аномально высокое поверхностное натяжение жидкой воды не только позволяет некоторым насекомым спокойно ходить по ее поверхности, но и благодаря капиллярным силам обеспечивает поступление питательных веществ к кронам гигантских деревьев, достигающим нескольких десятков метров в высоту. И таких «аномальных свойств» воды ученые насчитывают десятки (некоторые даже называют точную цифру — 66). Еще более поразительно, что только при их определенных согласованных сочетаниях, которые как раз характерны для земной воды, она способна выполнять все свои полезные функции в жизни организмов и биосферы в целом. Возникает впечатление, что все это не случайно, что свойства воды как бы «подобраны» для того, чтобы жизнь возникла и могла устойчиво существовать на Земле. Что это нам напоминает? Правильно! Антропный принцип, только не на материале физики элементарных частиц и космологии, а на материале воды и земной жизни. И одной водой здесь дело не ограничивается. A.B. Панкратов в статье «О согласованном бытии», вошедшей в третий том рецензируемого издания, приводит большой материал, демонстрирующий такого рода «согласования» природных процессов, и приходит к выводу о необходимости и «возможности создания новой НАУЧНОЙ КАРТИНЫ МИРА, основанной на телеологическом принципе. На основе анализа этой картины мира, — утверждает он, — может быть создана новая МЕТОДОЛОГИЯ естествознания, сущность и эвристичность которой были рассмотрены в работе» (т. 3, с. 137).
Мне неизвестно, разработал ли A.B. Панкратов абсолютно самостоятельно свою концепцию и свою систему аргументации, знал ли он о том, что у него были предшественники (во всяком случае, он на них не ссылается), но сказать по крайней мере об одном ученом, который занимался этим же направлением исследований, считаю совершенно необходимым. Дело в том, что ровно за сто лет до появления работ A.B. Панкратова на факт удивительной «приспособленности», как бы «предуготовленности» нашей Земли к возникновению и существованию на ней жизни обратил внимание (и сделал из него столь же далеко идущие выводы философского характера, что и Панкратов) выдающийся американский ученый Лоуренс Джозеф Хендерсон (1878—1942)). К сожалению, он мало известен у нас в России (хотя одна из его главных работ была в свое время переведена на русский язык, о чем я еще буду говорить), хотя он действительно был
уникальной личностью. Хендерсон, получивший прекрасное естественнонаучное образование (диссертацию он защитил по медицине), был одним из ведущих исследователей своего времени в области биохимии и физиологии крови, профессором, который одним из первых начал читать курс лекций по биохимии в Гарвардском университете (Кембридж, штат Массачусетс) и продолжал делать это до конца жизни. Кроме того, он профессионально интересовался социологией и даже написал крупную работу по социологии В. Парето, а в 1930-е гг. стал профессором социологии в своем родном университете. Он оказал огромное влияние на становление немеханистического (организмического) материализма, из которого выросло потом системное движение и кибернетика. К его трудам с большим уважением относился Н. Винер, с которым, кстати, он был лично знаком, поскольку оба были в 1911—1913 гг. участниками философского семинара, руководимого прославленным Джосайя Ройсом. Он дал путевку в жизнь таким ярким социологам Америки, как Элтон Мейо и Толкотт Парсонс. Первая (и сразу же ставшая знаменитой) крупная работа Т. Пар-сонса «Структура социального действия» (1937) была написана не то чтобы совместно, но при активном обсуждении каждой идеи книги и даже каждой страницы с Хендерсоном (о чем Парсонс с огромной теплотой вспоминает на страницах своей творческой автобиографии). В 1913 г. Хендерсон выпустил книгу «The Fitness of the enwironment», название которой некорректно было переведено на русский язык как «Среда жизни» (см.: Гендерсон Л.Ж. Среда жизни. М.; Л., 1924). Более правильно было бы перевести название книги как «Приспособленность среды», поскольку Хендерсон хотел не просто рассказать «о среде», а обратить внимание на то, что не только организмы приспособлены к окружающей среде — это стало уже банальностью после трудов Ч. Дарвина и его последователей, но и сама среда как бы «приспособлена» для жизни. Наряду с химическими закономерностями существует уникальный ряд аномалий и уникальных свойств и как раз у тех веществ, которые являются наиболее важными для существования жизни. И первым веществом, которое рассматривается под таким углом зрения, выступает вода. Разумеется, он не мог не увидеть в этом соответствии какого-то знака «целесообразности природы» и не вспомнить в этой связи о телеологии. Но, в отличие от A.B. Панкратова, бывшего, как известно, глубоко религиозным и искренне верующим человеком, Хендерсон был по меньшей мере агностиком, поэтому путь объяснения «целесообразного устройства природы» через обращение к ее творцу был для него заказан. В то же время, будучи ученым своего времени, он категорически отвергал и витализм с его «энтелехией» и «конечными причинами». Но интуиция выдающегося ученого подсказывала ему, что в этих фактах упорядоченности и организованности природы особого типа есть нечто, что невозможно выразить в понятиях и законах механистической науки, и что необходимо создание новой, научной телеологии. Отсюда его широкий интерес к социальным явлениям, социальной науке, идее системности, организованности, функциональности и пр.
Сейчас в мировой литературе широко признано первенство Хендерсо-на в обосновании антропного принципа на материале химической науки. А ввиду важности данного принципа в структуре современных дискуссий и поисков научных ответов на мировоззренческие вопросы родной Хен-
дерсону Гарвардский университет в октябре 2003 г. провел симпозиум на тему «Биохимия и тонкая настроенность», прямо связав его с 90-летним юбилеем выхода в свет книги Хендерсона «The Fitness of the ennviron-ment». Это положило начале разработке целой программы по этой проблематике, что в конечном счете вылилось в издание книги «Пригодность космоса к жизни: Биохимия и тонкая настроенность», написанной большим интернациональным коллективом выдающихся ученых и теологов нашего времени (Fitness of the Cosmos for life: Biochemistry and fine-tuning / Ed. by J.D. Barrow, S.C. Morris, S.J. Freeland and Ch.E. Harper. Cambridge University Press, 2008), которая, наверное, и является сейчас последним словом в области изучения вопросов антропного принципа, телеологии и глобального эволюционизма.
Вернемся, однако, к теме глобального (универсального) эволюционизма в рецензируемом труде. Собственно, кроме статьи JI.B. Фесенко-вой на эту тему имеются еще статья Е.А. Мамчур «Концепция глобального эволюционизма: аргументы "за" и "против"» и статья академика B.C. Степина «Универсальный эволюционизм — основа современной картины мира». Ни тот ни другой автор не нуждаются в представлении, как не нуждаются в изложении и их концепции, которые любой, кто будет читать этот отзыв, знает не хуже меня. Поэтому сразу перейду к собственным комментариям.
Статью Елены Аркадьевны Мамчур мне пришлось читать дважды. После первого чтения возникло некоторое недоумение, в причинах и природе которого я никак не мог разобраться. Вроде все правильно, богатейший материал и, в принципе, я со всем согласен. Но что-то все-таки меня смущало. После второго прочтения я пришел к выводу, что название статьи настраивает читателя (и меня, и любого другого) на то, что речь пойдет о концепции глобального (или универсального) эволюционизма в уже привычном для любого ученого и философа науки смысле. Тем более что и статья начинается с прекрасного, краткого, но выразительного изложения этой концепции. Ввиду важности данного обстоятельства я позволю себе длинную выдержку из статьи. Наиболее современным вариантом этой концепции, пишет Елена Аркадьевна, «является разработка Единой (Большой) истории всего сущего, начиная с гигантской флуктуации вакуума, приведшей к рождению Вселенной, возникновению звезд, галактик, Солнечной системы, Земли, антропогенезу, затем социогенезу и т.д. Предполагается, что объекты каждого последующего уровня организации материи возникают из предыдущих, что все события в развивающейся Вселенной представляют собой звенья одной непрерывной цепи. <...> Такое понимание рассматриваемой идеи стало возможным только В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (выделено мной. — В.Б ), когда возникли представления о рождении и дальнейшей эволюции Вселенной, обнаружилась связь между мега-и- микромиром и в физику (в связи с концепцией самоорганизации) и в космологию вошла стрела времени. До этих открытий физика, да и другие науки, изучающие неорганическую природу, оставались вне эволюционистских представлений, поскольку считалось, что объекты неорганической природы могут изменяться, но они не эволюционируют. Вселенная также считалась стационарной: хотя было известно, что отдельные объекты Вселенной (звезды, галактики) не остаются неизменными,
Вселенная как целое считалась неизменной. Только в первой трети XX в. появилось то, что сейчас называют фридмановской космологией, согласно которой Вселенная возникла и расширяется» (т. 3, с. 153). Прекрасно! Лучше, как говорится, не скажешь. И теперь, помня название статьи, ждешь, что же скажет автор «за» и что (и это самое любопытное) «против» этой концепции. Но неожиданно Елена Аркадьевна говорит, что многие думают, что концепцией Большой истории и исчерпывается идея глобального эволюционизма. «На самом деле, — решительно подчеркивает она, — это не так. Задолго до возникновения этой концепции существовали эволюционистские представления, которые некоторыми (?!) исследователями характеризовались также как глобально эволюционистские. Речь идет о теоретических реконструкциях развития той или иной конкретной области действительности — человеческой истории, культуры и даже научного познания» (там же). И далее следует квалифицированное изложение дискуссий по проблемам эволюционизма (его механизмов, форм, темпов, направлений и пр., и пр.) на материале биологии, общественных наук, наук о человеческой культуре, научного познания и даже художественного творчества. Все это, как хорошо известно, длилось десятилетиями, если не веками, сопровождалось выдвижением огромного числа противоречивых и часто полностью не согласующихся между собой концепций, и, конечно, в этом хаосе точек зрения при желании можно подобрать сколько угодно аргументов «за» и «против» чего угодно. Этим, в сущности, автор занимается на протяжении всей статьи. Но скептические итоги (скептические в отношении обоснованности эволюционных подходов) неожиданно распространяются и на концепцию глобального эволюционизма в привычном теперь уже для специалистов смысле слова. «Утверждать наверняка, — пишет Елена Аркадьевна, — что онтологический аспект концепции глобального эволюционизма, в какой бы версии мы его не взяли — в смысле ли "Большой истории" или в смысле конкретных эволюционистских концепций отдельных сфер действительности, является вполне обоснованной концепцией, пока нет достаточных оснований» (там же, с. 166). Позвольте, а что же все-таки можно сказать «против» глобального эволюционизма как такового, т.е. как концепции «Большой истории», возникшей, как справедливо заметила автор, «в последние годы» и с которой ныне подавляющее большинство ученых связывают рождение принципиально новой научной парадигмы? Каковы аргументы «против»? А их оказывается всего два. Вновь цитирую: «Скептики указывают, однако, на то, что принятию концепции Большой истории в качестве обоснованной мешают по крайней мере два факта: 1) отсутствие надежно обоснованных представлений о происхождении жизни и 2) отсутствие общепризнанной концепции происхождения человека» (с. 157). Что касается концепции происхождения человека, здесь можно было бы и поспорить, но делать я этого не буду (пасуя перед аргументом необходимости «общего признания»). Но даже если согласиться, что две этих проблемы на сегодня не являются окончательно решенными, то почему это надо считать свидетельством «против» концепции глобального эволюционизма? Разве существуют научные концепции широкой предметной области, в рамках которых были бы решены все проблемы, входящие в их компетенцию? Заявка на нечто подобное скорее бросило бы
тень подозрения на подлинность их научности. Оба этих факта могли бы рассматриваться как аргументы «против» концепции глобальной эволюции если бы удалось показать, что они представляют собой примеры проблем, которые являются не просто нерешенными (еще нерешенными), а принципиально НЕРЕШАЕМЫМИ средствами науки. Это настолько самоочевидно, что на этом не стоило бы даже и заострять внимание, если бы в современной культуре не существовало движений, которые действительно пытаются показать принципиальную НЕРЕШАЕМОСТЬ этих (и многих других) проблем средствами науки, а следовательно, и необоснованность концепции глобального эволюционизма (и эволюционного натурализма в целом). Движения эти хорощо известны: это и традиционный религиозный креационизм, и различные версии «научного креационизма», в том числе и такая наиболее политкорректная версия научного креационизма, как Intelligant Design. Вот то недоумение, которое я испытал после первого прочтения статьи Елены Аркадьевны, которое нашло свое объяснение: от статьи с таким названием ждешь если и не прямой полемики с креационистами, то по крайней мере изложения этой полемики в текущей литературе, поскольку только креационисты ищут и «находят» аргументы «против». В науке таких аргументов нет и быть не может. Совершенно очевидно, что принятие концепции Большого взрыва как исходного начала существования «нашей» Вселенной сделало концепцию Глобального (Универсального) эволюционизма в науке попросту безальтернативной. Весь известный материал всех фундаментальных наук — от физики элементарных частиц до химии и астрономии и от химии и биологии до уже известного материала наук о человеке, человеческом обществе и человеческой культуре как-то сразу выстроился в единую стройную (хотя и отнюдь не линейную) картину последовательного усложнения материальных систем от кварк-глюонной плазмы до человеческого сознания. В сущности то, что получило название и громко именуется сейчас как «концепция» («концепция глобального эволюционизма»), есть первоначально не более чем простая констатация этого факта. Его лучше всего было бы, наверное, назвать, воспользовавшись термином В.И. Вернадского, эмпирическим обобщением. В «концепцию» он превращается, будучи определенным образом интерпретированным. Эта работа, как известно, началась сразу же после или даже одновременно с осознанием самого факта и желанием его как-то выразить словесно на рубеже 70—80-х гг. XX в., благо к этому времени был уже наработан и достаточно мощный теоретически аппарат синергетики и другие концептуальные наработки. И здесь сразу же появились варианты, а а вслед за ними появились, естественно, дискуссии, споры и пр. Но это уже споры ВНУТРИ нового ми-ровидения. Нового, подчеркиваю, НАУЧНОГО мировидения, т.е. миро-видения, сформировавшегося внутри науки, на материале самой науки и обоснованного научными средствами, поскольку, как это хорошо известно, попытки создания мировых схематик на эволюционной основе предпринимались неоднократно. Но согласимся, что и «Творческая эволюция» Бергсона, и «Первые принципы» Спенсера, и «Пространство, время и божество» Сэмюэля Александера, и «Феномен человека» Пьера Тейяра де Шардена, и даже «Процесс и реальность» Альфреда Норта Уайтхеда все еще носят чисто умозрительный характер, хотя их авторы и старались ис-
пользовать практически весь известный на то время материал эмпирических наук.
Все это четко, ясно и убедительно разъясняется в статье академика В.С. Степина «Универсальный эволюционизм — основа современной картины мира». Лично я со всем, что говорится в этой статье об истоках и истории формирования концепции глобального эволюционизма и о той роли, которую она играет в современной научной картине мира и уже в качестве методологической основы современного научного познания в определении стратегических линий развития науки ХХ! в., полностью согласен. Не развивая тему, хотел бы обратить внимание на еще один очень важный сюжет, содержащийся в статье В.С. Степина, а именно на то, что концепция глобального эволюционизма, как убедительно показывает Вячеслав Семенович, высвечивает наконец-то вполне реалистическую перспективу преодоления «раскола двух наук» — наук о природе и наук о духе, раскола, под недобрым знаком которого, как известно, они существовали все последнее столетие, а может быть, и не только последнее. Впрочем, тема единства науки затрагивается во многих статьях трехтомника, но тем, кто интересуется этой проблемой, я особенно рекомендую прочитать изящное эссе Н.Т. Абрамовой «Единство знания как проблема: разнообразие линий реконструкции единства».
Завершая, хочу подчеркнуть, что инициаторы, составители и редакторы рецензируемого издания во главе с деканом философского факультета профессором В.В. Мироновым сделали большое и благородное дело, напомнив о жизни и деятельности настоящего крупного философа советского периода и высветив для молодежи перспективу продолжения одной из лучших традиций развития отечественной философии — ее союза с конкретными науками.
В.Г. Борзенков*
* Борзенков Владимир Григорьевич — доктор философских наук, профессор кафедры теории и технологий управления факультета государственного управления МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 441-71-76; e-mail: v.g.borzenkov@gmail. com
