CC BY
30
торые осуществляют полномочия государства (и субъекта федерации в федеративных государствах) на уровне, условно говоря, регионального квазимуниципального образования;
10) целесообразно было бы обсудить название учебного курса «Муниципальное право». Поскольку в современный период речь идет не только о муниципальных единицах, но и о региональных единицах (районах), об управлении «на местах» по предметам ведения государства, субъ-
екта РФ со стороны их местных органов, можно было бы назвать предмет как «Местное публичное управление и самоуправление». Возможны и иные названия, верно отражающие реалии.
Библиографический список
Bradley A. W., Ewing K. D. Constitutional and Administrative Law. 15th ed. L., 2011.
Gicquel J., Gicquel J.-É. Droit constitutionnel et institutions politiques. 25e éd. P., 2011.
Katz A. Staatsrecht. Grundkurs im öffentlichen Recht. 18. Auflage. Hamburg, 2010.
Проблемы верификации конституционных норм*
ОГЛЕЗНЕВ Виталий Васильевич, доктор философских наук, доцент, профессор кафедры социологии, психологии и права Института социально-гуманитарных исследований Национального исследовательского Томского политехнического университета Российская Федерация, 634050, г. Томск, просп. Ленина, 30
СУРОВЦЕВ Валерий Александрович, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой истории философии и логики философского факультета Национального исследовательского Томского государственного университета
Российская Федерация, 634050, г. Томск, просп. Ленина, 36
Авторы средствами современной формальной логики предлагают новую оригинальную интерпретацию природы конституции в целом и конституционных норм в частности. Ключевым моментом статьи является сравнение текста конституции с вымышленной сказочной историей. Это позволяет авторам доказать особый характер конституционных норм и их верховенство в правовой системе.
Ключевые слова: конституция, формальная логика, юридическая действенность, правовые правила, онтология права.
Problems of Verification of Constitutional Norms
V. V. Ogleznev, Doctor of Philosophy, Associate Professor
The Institute of Humanities, Social Sciences and Technologies at the National Research Tomsk Polytechnic University
30, Lenin Prospekt, Tomsk, 634050, Russia E-mail: ogleznev82@mail.ru
V. A. Surovtsev, Doctor of Philosophy, Professor The National Research Tomsk State University 36, Lenin Prospekt, Tomsk, 634050, Russia E-mail: surovtsev1964@mail.ru
Authors by means of modern formal logic offer a new original interpretation of the nature of the constitution in general and constitutional norms, in particular. Authors prove that the analysis of legal
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проекты № 12-33-01380а2, № 13-33-01289а2), Совета по грантам Президента РФ (проект № МК-2149.2014.6), РФФИ (проект № 12-06-00078а).
norms if it has to be considered as valid is based on the following presuppositions: effectiveness, hierarchy, reality. The key point of the article is a comparison of the constitutional text with fictional fairy tale story. The authors interpret the character and nature of the constitutional norms by illustrating they conclusions on the example of an immersion of four logical forms of categorical propositions (universal affirmative — A, universal negative — E, particular affirmative — I, particular negative — O) in predicate logic, described in Herbert Hart's article "A Logician's Fairy Tale" (1951). The authors articulate that the Constitution can be compared with the axiomatic system in the modern science only in the sense that is given in research on logic and methodology of deductive sciences. The main problems with verification of constitutional norms arise because of their correlation with the facts so complex that sometimes this relationship is not so simple to establish. This approach allowed the authors to prove that, in fact, constitutional norms are contextual definitions of general concepts by which particular rules of the legal system are formulating.
Keywords: constitution, formal logic, legal validity, legal rules, ontology of law.
DOI: 10.12737/5774
Подобно любым правовым нормам, конституционные нормы имеют свою форму — внешнее (лингвистическое) выражение и содержание — сформулированное в ней правило поведения1. Но несмотря на кажущееся сходство с нормами других отраслей права, применение к их анализу общераспространенных в юриспруденции методов познания зачастую оказывается невозможным или малопродуктивным. С использованием в этой сфере известных юридических методов возникают проблемы, которые приводят к нежелательным последствиям, ибо эти методы утрачивают свою работоспособность и эф-фективность2.
Так, любая правовая норма отдельной отрасли права вводится в действие признанием ее юридически действенной с точки зрения как более общих норм, так и норм соответствующего (по иерархии) уровня, функционирующих в рамках правовой системы, на основании санкции соответствующего законодательного органа. При этом санкция основывается как минимум на двух принципах. Во-первых, вводимая норма,
1 См.: Гаджиев Г. А. Официальное толкование конституции: сочетание онтологического и эпистемологического подходов // Правоведение. 2012. № 1. С. 130—154.
2 См. подробнее: Чиркин В. Е. Слово о конституционной терминологии // Журнал российского права. 2013. № 12. С. 13—19.
по крайней мере с точки зрения своего лингвистического выражения, должна согласовываться с действующим законодательством, а во-вторых, она должна согласовываться с принятой практикой правоприменения. В этом отношении можно было бы сказать, что необходимым условием принятия правовой нормы является консистентность ее введения в совокупность действующих норм (т. е. она как минимум не должна явно противоречить нормам соответствующего ей уровня и как максимум являться логическим следствием более общих норм соответствующей отрасли и норм, обладающих большей юридической силой), а достаточным условием — когерентность с правоприменением (т. е. она должна быть согласована с обычной практикой вынесения решений по сходным случаям в условиях отсутствия противоречащих примеров). При таком подходе юридический анализ оправданности введения нормы права ориентирован на выполнение необходимого условия (где желательно проанализировать лингвистический аспект правовой нормы, т. е. буквальный смысл выражений, с помощью которых она сформулирована, а в идеале — суть выраженного в ней содержания), когда рассматривается весь спектр относящихся к данной норме разделов законодательства. Анализ достаточного условия во многом зависит от то-
го, как будет проанализировано необходимое условие, поскольку практика правоприменения, связанная с деятельностью судов и иных правоприменительных органов, уже предполагает, что данная норма должна быть или будет надлежащим образом истолкована в рамках всей системы права.
Таким образом, юридический анализ нормы, если она должна рассматриваться в качестве действительной, основан на следующих пресуппозициях: действенность, иерархия и реальность.
Рассмотрение именно норм конституции позволяет обосновать выдвинутые тезисы. Проблемы юридического анализа ее норм с точки зрения указанных выше пресуппозиций возникают сразу же. Нет сомнений в том, что, если конституция, специфицирующая различные источники права, является реальной в том смысле, что судебные органы и официальные должностные лица этой правовой системы действительно идентифицируют закон в качестве такового в соответствии с теми критериями, которые она предоставляет, то конституция является признанной и юридически действенной3. Но как обосновать ее юридическую действенность? Действенность является лишь одним из указанных выше критериев юридического анализа. Конституция может быть и во многих случаях реально является действенной (как в случае принятия новых норм, так и в случае оценки юридических казусов). На чем же основывается ее действенность? Действенность касается лишь правоприменения и не может обосновать статус конституции в качестве основного закона. Ссылка на конституцию, как имеющей прямое действие, уже предполагает ее особый статус, который не может быть выведен из ее применения. Стало быть, одна из предпосылок анализа ее норм долж-
3 См.: Харт Г. Л. А. Понятие права. СПб.,
2007. С. 256.
на быть пересмотрена. Конституция действенна, но ее действенность не может лежать в основании оценки, на которой должен быть построен ее юридический анализ. Скорее, наоборот, из анализа конституции следует выводить характер ее действенности. Другими словами, конституция является основным законом не потому, что она действенна, но она действенна потому, что является основным законом.
Вопрос с иерархией еще интереснее. Анализ обоснованности юридической нормы определяется ее согласованностью с другими соответствующими нормами, и если, как указано выше, ее основное оправдание связано с дедуктивным выведением из общих норм, то как в этом случае быть с конституционными нормами? Если оправданность нормы права определяется ее согласованностью с другими нормами, что, во всяком случае, предполагает отсутствие противоречия с принципами, которые могут быть выведены из более общих норм, то конституция должна быть согласована и с ними. Но разве могут быть более общие нормы? Ведь в таком случае существование какого-либо иного правила, гарантирующего, что конституции следует подчиняться, было бы не просто излишним удвоением правила. В данном случае удвоение правила уходило бы в дурную бесконечность. Иными словами, оправдание конституционных норм не опирается и не может опираться на какие-то более общие правила, из которых они могут быть выведены. Например, в конституционной норме, изложенной в ч. 1 ст. 19 Конституции РФ, зафиксировано: «Все равны перед законом и судом»; здесь устанавливается в качестве обязательной не просто отдельная норма, но то, что эта норма является обязательной для всех (и для судебных органов, и для официальных должностных лиц, и для простых граждан), без того, чтобы быть обоснованной какой-то дополнительной нормой. Конститу-
ционные нормы имеют прямое действие именно в силу того, что они не предполагают какого-то дополнительного оправдания. Они не являются очередной ступенью в иерархии правовых норм. Более того, возникают проблемы и с определением основных понятий конституции, когда мы обращаемся к практике вынесения решения Конституционным Судом при установлении соответствия правовых норм или судебного решения духу конституции. Конституция в этом случае выступает своего рода контекстуальным определением тех правовых понятий, с помощью которых она сформулирована, поэтому невозможно установить содержание того или иного понятия вне контекста его употребления в рамках Основного закона4. Представляется, что с точки зрения логико-концептуального анализа именно в этом заключается принцип прямого действия Основного закона, поскольку вне его нельзя установить никакого независимого содержания правового понятия или нормы, действующих в рамках системы позитивного права. Таким образом, очевидно, что в отношении анализа обоснованности конституционных норм принцип иерархии также не работает, поскольку нет никакой более общей нормы, которая могла оправдать их применение5.
Вопрос о реальности конституционных норм не менее сложен, чем вопросы о действенности и иерархии. Общие положения, зафиксированные в конституции, отнюдь не всегда означают то, что они описывают сложившееся или даже желаемое положение дел. В этом отношении вопрос о верификации конституционных норм зачастую даже не ставится, поскольку учитывается зазор между сущим, т. е. тем, что
4 См. подробнее: Оглезнев В. В., Суровцев В. А. Аналитическая философия права Г. Харта и правовой реализм // Правоведение. 2013. № 4. С. 134—147.
5 См.: Харт Г. Л. А. Понятие права. С. 115.
есть, и должным, т. е. тем, что должно быть. История знает множество случаев, когда декларированные конституцией нормы не соответствуют юридической практике, обусловленной сложившимся политическим режимом. В данном случае можно говорить о реальности конкретных норм, но реальность конституционных норм всегда можно подвергнуть сомнению. Как бы ни была хороша конституционная норма, всегда возникает вопрос о ее реализации в конкретной действительности, чего не скажешь о нормах, реализуемых в рамках отдельной отрасли права. Правоприменение нормы отдельной отрасли права зачастую оказывается более действенным, чем общее положение, декларированное конституционной нормой.
Таким образом, при анализе конституционных норм нужны особые исследовательские стратегии, которые смогли бы учесть их специфический характер6. Кроме того, необходимость обнаружения релевантной научной методологии насущно уже в силу того, что верховенство и юридическую валидность конституционно-правовых норм каким-то образом нужно обосновать, поскольку эффективность использования общераспространенных юридических методов вызывает серьезные сомнения.
Современная практика юридического анализа и разработки правовых норм обычно складывается из двух исследовательских стратегий, концептуально оформившихся уже в рамках юридической науки XIX в. Первая из этих стратегий — юридический позитивизм, представленный в форме правового реализма7, — ориентировалась на анализ системы по-
6 См.: Юсубов Э. С. Знаки онтологии в Конституции Российской Федерации // Вестник Томского государственного университета. Право. 2013. № 2. С. 13—14.
7 См., например: Holmes O. W. The Path of Law // Harvard Law Review. 1996. Vol. 110. P. 991—1009; Green M. S. Legal Realism as
зитивного права и характер сложившегося правоприменения. При этом методы юридического исследования уподоблялись общим методам позитивных наук. Эмпирическое исследование правовой системы, особенно частных областей права, должно основываться на анализе отдельных случаев (юридических фактов) и, используя метод абстрагирования при условии определенных идеали-заций, моделировать зафиксированную в правовой норме идеальную ситуацию. В этом случае основание правовой нормы, фиксирующей то, что должно быть, напрямую связывается с системой позитивного права, поскольку в некотором смысле из него экстрагируется. При таком понимании регулятивный характер правовой нормы рассматривается как уточнение сложившейся практики правоприменения. По сути дела юридическое исследование вполне аналогично подходам тех индуктивных наук, которые общие утверждения выводят из единичных случаев при отсутствии противоречащих примеров. У такого подхода есть масса преимуществ, обусловленных его непосредственной связью с системой позитивного права, поскольку обеспечивается такой необходимый признак правовой нормы, как ее реальность.
Вторая исследовательская стратегия акцентирует внимание именно на этом аспекте. Рациональный подход к праву, берущий свое начало в немецкой исторической школе права и в особенности развитый пан-дектистами8 и сторонниками аналитической юриспруденции9, ориенти-
Theory of Law // William and Mary Law Review. 2005. Vol. 46. No. 6. P. 1915—2005.
8 К наиболее ярким представителям пан-дектистики традиционно относятся Ф. К. фон Савиньи (1779—1861) и его ученик Г. Пухта (1798—1846), именно последний является основателем так называемой юриспруденции понятий (Begriffsjurisprudenz).
9 Это прежде всего Герберт Харт (1907— 1992). См., например: Харт Г. Л. А. Аналити-
рован на то, что действенность юридических норм связана не с тем, что они отражают характер определенных аспектов сложившегося социального взаимодействия, но с тем, что сам человеческий разум предписывает социальной реальности то, какой она должна быть. Подобный подход также связан с ориентацией на идеальную модель. Однако основное различие с юридическим позитивизмом здесь заключается в том, что эта модель не экстрагирована из позитивного права и частного правоприменения, а является результатом рационального юридического конструирования. Правовые нормы являются действенными именно потому, что с помощью них человеческий разум конструирует модель, с которой должна сообразовываться социальная реальность и, в частности, ее правовая составляющая.
На чем может быть основана такая конструкция? Прежде всего стоит отметить, что любая правовая норма формулируется с помощью общих понятий. Но что здесь представляют собой общие понятия? В общих понятиях уже должен быть заложен принцип субсумции, который объединяет отдельные случаи в один класс. Действительно, если мы квалифицируем отдельные юридические факты как относящиеся к одному и тому же разряду, то сама эта квалификация не может быть выведена из этих отдельных случаев, поскольку их можно отнести к одному разряду только потому, что общий разряд уже квалифицирован. Другими словами, только потому, что у нас есть общая квалификация, выраженная понятием, мы можем подвести под нее отдельные случаи, а это означает, что идея общего должна предшествовать представлениям об отдельном. Юридический факт оценивается с точки зрения той или иной юридической
ческая юриспруденция в середине XX века: ответ профессору Боденхаймеру // Правоведение. 2013. № 4. С. 156—177.
нормы только потому, что термины, которые используются при его описании, уже отнесены к более общей норме. Таким образом, рациональный подход к праву высказывает справедливый упрек позитивистам, что при формулировке общих норм они впадают в порочный круг, когда пытаются вывести общее из отдельного, поскольку соотнесение отдельных случаев друг с другом уже требует идеи того общего, которое в них содержится.
Как представляется, ни одна из предложенных исследовательских стратегий (как, впрочем, и их комбинирование, которое может сохранять их лучшие черты, но не в состоянии преодолеть их недостатки) не может считаться адекватной стратегией анализа конституционных норм.
Основные проблемы с верификацией конституционно-правовых норм возникают потому, что их соотнесенность с фактами настолько сложна и опосредована, что порой эту связь не так просто уста-новить10. Зачастую это невозможно сделать потому, что конституционные нормы (и в этом заключается их особенность) отнюдь не предполагают существование того, что описывают используемые при их формулировке понятия. Под сомнение всегда можно поставить реальность соответствующего положения дел и характер включенных в эти положения классов предметов. Вопрос о реальности конституционной нормы здесь оказывается главенствующим. Например, когда мы говорим, что «Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления» (ч. 1 ст. 1 Конституции РФ), нам не надо приводить факты подтверждающие или опровергающие это. Достаточно учесть то, что в этом суж-
10 См.: Хабриева Т. Я. Теория современно-
го основного закона и российская Консти-
туция // Журнал российского права. 2008. № 12. С. 15—16.
дении уже содержится пресуппозиция существования соответствующего положения дел. Однако нам необязательно принимать эту экзистенциальную предпосылку, достаточно того, чтобы система конституционно-правовых норм была когерентной, и при этом она может не нести никаких онтологических обязательств. Действительно, конституционная норма может выражать утверждение, не соответствующее положению дел, но предполагаемое по умолчанию. Следовательно, интерпретация конституции в качестве когерентной системы допускает рассуждения и на пустых областях, т. е. зафиксированные в ней нормы могут никак не соотноситься с существующим положением дел, а используемые при их формулировке понятия не соотноситься ни с каким классом предметов, как мы далее в этом убедимся. Общие суждения (а в рамках конституционных норм выражаются только наиболее общие суждения), будучи принятыми и действенными, в указанном выше смысле, отнюдь не влекут того, что реально существуют правовое государство, достойная жизнь, демократия и проч., т. е. ни одно из них не влечет никаких онтологических обязательств. Другими словами, если нечто утверждается в общем суждении (в данном случае в конституционной норме), то это отнюдь не означает, что так и есть на самом деле.
Вопрос о реальности конституционных норм, таким образом, должен осуществляться совершенно иными методами, нежели аналогичный вопрос о конкретной правовой норме, поскольку последняя предполагает наличие конкретных юридических действий, тогда как первая нет. Подобный подход требует совершенно особых решений, которые могут далеко отстоять от принятых юридических методов. В некотором смысле конституционные нормы являются вымышленными (или выдуманными с учетом принятого в сообще-
стве идеала), они ориентированы на то, что должно быть, а не на то, что есть. Ориентация на желаемое отличает их от конкретных правовых норм, нацеленных на действительное. Это утверждение несложно подтвердить при обращении к практике применения конституционных норм, где очень часто желаемое выдается за действительное.
Невозможность иерархического подхода и сложности с вопросами о действенности и реальности заставляют при анализе конституционных норм обратиться к тем типам дискурса, где подобные проблемы не возникают. И такие типы дискурса есть. Самодостаточные и не предполагающие реализации, но при этом когерентные, т. е. внутренне непротиворечивые, тексты можно обнаружить в вымышленных историях. Одну из стратегий исследования таких текстов предлагает Г. Харт — основоположник современной аналитической философии права11 — в своем анализе логического дискурса, предполагаемого в рамках сказочных историй.
В своей статье «Сказка логика»12 Г. Харт, выступая, в частности, против ортодоксальных современных логических доктрин, приходит к выводу, что, несмотря на то, что предложение имеет значение, которое мы понимаем, а высказанные при употреблении предложения суждения имеют логические отношения к другим суждениям, из этого не следует, что в каждом случае осмысленного употребления предложения высказывается суждение, которое должно быть истинным или ложным, т. е. выраженное им содержание должно соотноситься с фактами действительности, а используе-
11 См. подробнее: Оглезнев В. В. Г. Л. А. Харт и формирование аналитической философии права. Томск, 2012.
12 См.: Харт Г. Л. А. Сказка логика // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2009. № 4(8). С. 123—135.
мые в них выражения обозначать реально существующие предметы, ибо вымысел не только не является не истинным и не ложным, но и используемые при этом понятия не обязаны обозначать нечто реально существующее13.
Этот подход иллюстрируется на примере погружения четырех традиционных форм простых атрибутивных суждений А, Е, I и О14 в логику предикатов. Г. Харт указывает на то, что, если суждения группы I и О, представляющие собой утвердительные экзистенциальные суждения, имеющие соответствующие символические записи 'Зх ^(х) & Р(х))' и 'Зх ^(х) & ~Р(х))'15, влекут существование членов класса, обозначаемого их субъектами, тогда суждения групп А и Е, поскольку в традиционной логике они рассматриваются как отрицания соответствующих частных суждений (а именно А есть отрицание О, а Е есть отрицание I), следует интерпретировать как отрицательные экзистенциональные суждения, имеющие форму '~З х ^(х) & ~Р(х))' и '~Зх ^(х) & Р(х))', поскольку они в отличие от суждений групп I и О не предполагают существование класса, обозначаемого их субъектами. При этом формы, предполагаемые суждениями групп А и Е, приобретают экзистенциональ-ный смысл и записываются как '~Зх ^(х) & ~Р(х)) & Зх ^(х))' и '~Зх ^(х) & Р(х)) & Зх ^(х)'. Отсюда Г. Харт делает вывод, что подобная интер-
13 См.: Харт Г. Л. А. Сказка логика. С. 135.
14 А, Е, I и О — обозначение простых атрибутивных суждений в традиционной логике: А — общеутвердительные, Е — общеотрицательные, I — частноутвердитель-ные и О — частноотрицательные суждения.
15 Здесь и далее используется символическая запись современной формальной логики, где: х — переменная; & и ~ — пропозициональные связки, соответствующие 'и' и 'не'; З — квантор существования, который читается как 'существует такой ...'; скобки и запятые — служебные символы.
претация отношений между суждениями А, Е, I и О, представленная сторонами логического квадра-та16, приводит к абсурдному выводу, что можно логически продемонстрировать существование чего угодно. Иными словами, все общие суждения, входящие в логический квадрат, должны либо интерпретироваться через отрицательные экзистенциальные суждения, либо интерпретироваться как конъюнкции отрицательных и утвердительных экзистенциальных суждений (например, общеутвердительные суждения будут иметь форму '~Зх ^(х) & ~Р(х)) & Зх ^(х))'). В то время как частным суждениям обычно дается интерпретация через утвердительные экзистенциальные суждения17. Но если мы принимаем «экзистенциальную интерпретацию» суждений, оказывается, например, что суждения формы А и Е не являются контрарными в строгом смысле, поскольку в рамках вымышленного дискурса может случиться так, что их можно рассматривать как одновременно ложные только тогда, когда существуют предметы, о которых в них идет речь. Экзистенциальная интерпретация общих суждений это допускает. Таким образом, получается, что если мы применяем подход классической логики к вымышленному дискурсу, то для того, чтобы выполнить ее нормы, можно приписать существование чему угодно.
Обратимся теперь к Конституции РФ и рассмотрим следующее множество суждений, которые могут быть сформулированы в ее терми-
16 Логический квадрат — это схема, выражающая отношения с точки зрения истинности и ложности между общеутвердительным, общеотрицательным, частно-утвердительным и частноотрицательным суждениями традиционной логики, имеющими один и тот же субъект и один и тот же предикат и обозначаемыми соответственно буквами А, Е, I, О.
17 См.: Харт Г. Л. А. Сказка логика. С. 124.
нах и которые соответствуют четырем аристотелевским формам суждения А, Е, I и О:
А: Все права и свободы человека являются высшей ценностью;
Е: Ни одно из прав и свобод человека не является высшей ценностью;
I: Некоторые права и свободы человека являются высшей ценностью;
О: Некоторые права и свободы человека не являются высшей ценностью.
Если исходить из предложенного выше анализа вымышленного дискурса, оказывается, что данные суждения предполагают пресуппозицию реальности выраженных в них норм, и в соответствии с действительностью данные суждения могут быть оценены как истинные или ложные. Но, как уже говорилось, реальность конституционных норм имеет совершенно иной характер, нежели реальность норм конкретных отраслей права.
Действительно, казалось бы, логический квадрат обеспечивает доказательство существования чего угодно, в том числе прав и свобод человека, правового государства, демократии и проч. Подобное доказательство имело бы следующую форму: если задать какое-то множество четырех форм А, Е, I и О (типа «Все права и свободы человека являются высшей ценностью», «Ни одно из прав и свобод человека не является высшей ценностью» и т. д.), одно из двух частных суждений I или О должно быть истинным; как I, так и О согласно экзистенциональной интерпретации влекут, что права и свободы существуют; следовательно, при условии, что одно из этих четырех суждений о правах и свободах должно быть истинным и что каждое из них влечет, что права и свободы существуют, тогда нет мыслимых обстоятельств, при которых «Права и свободы существуют» будет ложным. Это означает, что «Права и свободы существуют» является истинным, т. е. соответствует некоторому положению дел, и, следовательно, в
указанном выше смысле является реальным.
Однако подобная аргументация вводит в заблуждение по крайней мере по двум основаниям. Во-первых, данное доказательство не учитывает того, что логический квадрат связан просто с демонстрацией логических взаимоотношений этих четырех форм суждений, т. е. с демонстрацией того, каким образом истинностное значение суждений одной формы предопределено истинностным значением других форм, а его стороны и диагонали представляют высказывания о следовании или высказывания о логической необходимости или логической невозможности. Причем совершенно ясно, что единственная информация, которую такие суждения о следовании, логической необходимости или логической невозможности могут придать истинности или ложности значений любой из форм А, Е, I и О, должна быть гипотетической. Эти формы свидетельствуют только о том, что если О ложно, то I должно быть истинно, что если А истинно, то I должно быть истинно, и т. д. Во-вторых, хотя логический квадрат и предполагает, что каждое осмысленное суждение является либо истинным, либо ложным, но это допущение не всегда очевидно, как в случае сказки, ибо вымысел не является ни истинным, ни ложным. Иными словами, из предложенного выше анализа соответствующих форм суждения отнюдь не следует, что в каждом отдельном случае осмысленного употребления высказывания утверждается суждение, которое должно быть истинным или ложным18.
Погружение аристотелевской силлогистики в логику предикатов первого порядка не имеет смысла для дискурса, имеющего дело с вымыш-
18 См.: Оглезнев В. В. О вымышленных дискурсах и квантификации: Г. Л. А. Харт и П. Ф. Стросон // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия «Философия». 2012. Т. 10. № 4. С. 30.
ленными объектами19. Если предполагать, что все члены класса, соответствующие субъекту, непусты, т. е. рассуждения не касаются вымышленных сущностей, то замена суждений форм А, Е, I и О выражениями логики предикатов будет полностью справедлива. Другими словами, при непустых классах все модусы силлогистики Аристотеля выводятся в исчислении предикатов. Иная ситуация возникает при допущении пустых классов. В исчислении предикатов предикаты с пустыми областями для аргументов ведут себя совсем не так, как такие же предикаты с непустыми областями. В этих условиях оказываются невыводимыми те модусы силлогистики, в которых вывод является частным суждением, а обе посылки — общими суждениями20. От всеобщности приписывания некоторого свойства мы не можем перейти к утверждению существования предметов, этому свойству удовлетворяющих. Однако это возможно при экзистенциальной интерпретации классической логики. Это возможно как раз потому, что в общих суждениях аристотелевской силлогистики уже содержится пресуппозиция существования. Но нам необязательно принимать эту экзистенциальную предпосылку, нам достаточно того, чтобы система была когерентной и не несла никаких онтологических обязательств.
Здесь уместно поставить вопрос о том, в каком смысле можно рассматривать конституцию в качестве вымышленного дискурса. Когда мы говорим о вымышленном дискурсе, задающим специфику основного закона, предполагается несколько иное, нежели идеальные модели, экстрагированные из конкретного правоприменения, или идеализированные юридические конструкции, основан-
19 См.: Гильберт Д., Аккерман В. Основы теоретической логики. М., 1947. С. 79.
20 См.: Поспелов Д. А. Моделирование рас-
суждений. Опыт анализа мыслительных актов. М., 1989. С. 52.
ные на анализе содержания правовых понятий. На самом деле отношение между моделью и ее описанием здесь переворачивается. Суть подобного переворота заключается в том, что конструирование модели не должно предшествовать ее описанию. Дело обстоит не так, что у нас есть модель должного правоприменения, которая затем фиксируется системой понятий и закрепляется в определенном словоупотреблении. Как раз наоборот. Система понятий закрепляется в определенной структуре словоупотребления и уже с этой точки зрения должны анализироваться модели, претендующие на то, чтобы быть ее интерпретацией. Когда мы говорим, что основной закон может быть уподоблен вымышленному дискурсу, речь идет лишь о том, что анализ конституционных норм должен ориентироваться не на идеализированные модели, наоборот, сами идеализированные модели должны строиться с точки зрения этого дискурса.
Основной закон можно уподобить аксиоматическим построениям в рамках современной науки в том смысле, который этому построению придается в исследованиях по логике и методологии дедуктивных наук21. Аксиомы в этом случае рассматриваются как контекстуальные определения тех понятий, с помощью которых они сформулированы. Главное требование к такой системе заключается в том, чтобы она была внутренне непротиворечива, а вопрос о существовании модели для такой системы вторичен и определяется ее применением.
При таком подходе понимание конституции как основного закона, задающего структуру правовой системы, должно в значительной степени измениться. Конституционные нормы на самом деле не описывают какое-либо реальное или желаемое положение дел. По сути, конституци-
21 См.: Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1956.
онные нормы являются контекстуальными определениями основных понятий, с помощью которых формулируются конкретные нормы правовой системы. То есть сама по себе конституция есть просто когерентный, непротиворечивый дискурс22, контекстуально задающий смысл основных терминов правовой системы. Верификация подобного дискурса вторична и предполагает создание модели, порождаемой правоприменением. Причем создание моделей такого рода (а оно предполагает использование наиболее общих юридических терминов) должно ориентироваться на то, чтобы использование этих терминов было консистентным основному закону, т. е. не противоречило конституции. Нужно сказать, что в этом случае требования действенности, иерархичности и реальности в отношении конституционных норм приобретают новый смысл, поскольку апелляция к основному закону при оценке конституционности той или иной нормы действительно придает ей статус верховного арбитра.
Библиографический список
Green M. S. Legal Realism as Theory of Law // William and Mary Law Review. 2005. Vol. 46. No. 6.
Holmes O. W. The Path of Law // Harvard Law Review. 1996. Vol. 110.
Гаджиев Г. А. Официальное толкование конституции: сочетание онтологического и эпистемологического подходов // Правоведение. 2012. № 1.
Гильберт Д., Аккерман В. Основы теоретической логики. М., 1947.
Оглезнев В. В. Г. Л. А. Харт и формирование аналитической философии права. Томск, 2012.
Оглезнев В. В. О вымышленных дискурсах и квантификации: Г. Л. А. Харт и П. Ф. Стросон // Вестник Новосибирского го-
22 Отметим также, что предложенный здесь подход должен, естественно, учитывать и другие требования к аксиоматическим системам, такие как компактность, консервативность, полнота.
сударственного университета. Серия «Философия». 2012. Т. 10. № 4.
Оглезнев В. В., Суровцев В. А. Аналитическая философия права Г. Харта и правовой реализм // Правоведение. 2013. № 4.
Поспелов Д. А. Моделирование рассуждений. Опыт анализа мыслительных актов. М., 1989.
Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1956.
Хабриева Т. Я. Теория современного основного закона и российская Конституция // Журнал российского права. 2008. № 12.
Харт Г. Л. А. Понятие права. СПб., 2007.
Харт Г. Л. А. Сказка логика // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2009. № 4.
Харт Г. Л. А. Аналитическая юриспруденция в середине XX века: ответ профессору Боденхаймеру // Правоведение. 2013. № 4.
Чиркин В. Е. Слово о конституционной терминологии // Журнал российского права. 2013. № 12.
Юсубов Э. С. Знаки онтологии в Конституции Российской Федерации // Вестник Томского государственного университета. Право. 2013. № 2.
