CC BY
197
ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ЭКОНОМИКИ ДРЕВНЕГО РИМА: ПОИСКИ И РЕШЕНИЯ
В статье рассмотрены основные этапы и направления в изучении экономической истории Древнего Рима. Главное внимание автор уделил характеристике отечественной и зарубежной историографии конца XX — начала XXI вв. и проблемам, стоящим перед антиковедами. В заключение обосновывается вывод, что на современном этапе проблемы античной экономики наиболее успешно могут быть решены на основе методологии циви-лизационного подхода к истории.
Ключевые слова: античная экономика, примитивисты, модернисты, историография, рынок, цивилизация, фамилия.
Экономика Древнего Рима, хотя и предстает одним из важнейших элементов античного общества, активно начало изучаться сравнительно недавно, чуть более ста лет назад: экономическая история изначально находилась на периферии внимания крупных школ антиковедения. На это наложили отпечаток еще и исторические проблемы современной Европы, и история самой науки о древности, базировавшейся первоначально на филологии и римском праве1. Однако за довольно непродолжительное время экономическая история Древнего Рима прошла большой и сложный путь развития, в ходе которого представителями различных школ и течений были созданы многочисленные глубокие исследования, позволившие глубже понять специфику античного общества. Анализу пути, пройденному историками за более чем вековой период, состоянию исследований экономического развития античного Рима на современном этапе и попыткам поиска новых подходов антиковедами России и Запада и посвящена эта статья.
Чтобы понять современное состояние историографии в сфере античной экономики, необходимо сначала сделать краткий экскурс в историю исследований. Отдельные немногочисленные обращения к тем или иным аспектам экономической жизни античного мира не составляли самостоятельного направления в науке о древности. Лишь в конце XIX в. с появлением обобщающих концепций в анти-коведении произошел решительный поворот к экономической истории. В 1893 г. К. Бюхер, представитель «новой экономической школы политической экономии», применив эволюционное учение, в частности К. Родбертуса, к европейской исто-
Ляпустин Борис Сергеевич — кандидат исторических наук, доцент кафедры всемирной и отечественной истории МГИМО (у) МИД РФ. Е-шаД: bsl51@mail.ru
1 ЛМгеаи 1997, 172.
^ГОРСК-НО*^
© 2011
Б. С. Ляпустин
рии, создал теорию о последовательной смене трех ступеней хозяйства, которое развивалось от низшего домашнего хозяйства (Hauswirtschaft или Oikenwirtschaft) через городское (Stadtwirtschaft) к высшей ступени, достигнутой в Европе Нового времени, — народному хозяйству (Volkswirtschaft). По его мнению, хозяйственная жизнь Древней Греции и Рима характеризовалась господством натурального производства в рамках ойкоса. В нем «весь круговорот хозяйства, начиная с производства и кончая потреблением, совершался в замкнутом кругу дома»2. Античная экономика представляла собой систему замкнутых, самообеспечивающихся ойко-сов, базирующихся на сельскохозяйственном производстве. Обмен в античности осуществлялся в основном в виде дарений и военной добычи3.
Теория Бюхера сразу нашла среди антиковедов своих сторонников, поскольку позволила поставить разрозненные исследования в общий контекст исторического развития. Наиболее ярко это видно на примере занимавшегося историей римского землевладения И.М. Гревса, который благодаря этой теории увидел свои исследования в новом свете: «... Когда я прочитал Бюхера... его ойкосное хозяйство поразило меня совпадением собственными моими частными выводами. Я тогда пересмотрел весь свой материал и свои выводы и стал «бюхеристом»»4. Чего бы И.М. Гревс ни касался: крестьянского хозяйства, небольшого имения Го -рация, деятельности Аттика, огромной латифундии, — он везде видел «ойкосное хозяйство», которое, по его мнению, играло главную роль в экономике Древнего Рима5. Хотя автор в духе тогдашних представлений называл товарные отношения капиталистическими6, тем не менее он полагал, что все сельскохозяйственные поместья в античном Риме были автаркичны. А теоретическая третья глава магистерской диссертации стала удачным опытом применения бюхеровской схемы экономического развития человечества к римской истории «именно с целью открыть особенности, характеризующие ее как звено в великой цепи мирового хозяйственного процесса»7.
Бюхер и его сторонники всячески подчеркивали и чрезмерно преувеличивали реально присутствующие в экономике древности черты ограниченности и неразвитости товарно-денежных отношений. Однако позитивным у них было внимание к основным производственным организмам в сельском хозяйстве и формам связей внутри них.
Против этой теории резко выступил Эд. Мейер в своих лекциях «Экономическое развитие древнего мира» (1895) и «Рабство в древности» (1898), выделяя у народов Средиземноморья два параллельных периода8. После первобытной стадии наступает «греческое средневековье»9. Затем феодальную аристократию свергает буржуазия10. Рядом с рабами всегда существовала огромная масса свободных ремесленников, торговцев и наемных рабочих. Даже в обширных поме-
2 Бюхер 1923, 9.
3 Бюхер 1923, 116-117.
4 Цит по: История и поэзия. 2006, 336.
5 Гревс 1897; 1899; 1905.
6 Гревс 1905, 38.
7 Гревс 1899, 467.
8 Мейер 2003, 27.
9 Мейер 2003, 35.
10 Мейер 2003, 46.
стьях Италии и Сицилии рабство никогда не достигало исключительного господ-ства11. Все это подкрепляет представление о циклическом развитии в истории: «эпоха Гомера и параллельные ей эпохи в других государствах соответствует первому периоду христианско-германского мира и, подобно ему, может быть назван средневековым; период же расцвета древнего мира соответствует новому времени, являясь, подобно последнему, во всех отношениях новым периодом»12.
Последователи Эд. Мейера рассматривали античную экономику эпохи расцвета Древнего Рима как сменившую феодализм капиталистическую модель хозяйственной деятельности со всеми ее атрибутами: промышленными предприятиями, работниками подобными современному пролетариату, рыночными связями и т.п. Именно этот подход нашел широкую поддержку в западной историографии и получил развитие в последующих исследованиях.
Яркой фигурой в антиковедении в конце XIX века предстал Макс Вебер. Воспитанный в духе юридической немецкой традиции, в «Римской аграрной истории» (1891)13 он рассматривал развитие экономики как переход от коллективной собственности к частной14. Исследуя аграрную историю как историю общества в целом, Вебер применил новый для его времени методологический принцип — устанавливать многообразные взаимосвязи между различными факторами15. И хотя еще при защите диссертации Вебера в 1889 г. великий Моммзен, признавая, что не готов принять совершенно новые идеи, в заключение высказал пожелание именно его видеть своим преемником16, в науке об античности эти новые подходы своего развития не получили. Сам Вебер ушел в изучение средневековья, а затем в социологию. А антиковедение доросло до его теории лишь после Второй мировой войны17.
С выступлений Бюхера и Мейера начался спор между «примитивистами» и «модернистами» по вопросу о природе античной экономики в сопоставлении с современной. В конечном счете дискуссия свелась к тому, «где помещать Грецию и Рим в континууме от самодостаточных хозяйств до современных индустриальных государств»18.
В первой половине XX в. представления Мейера о капитализме в античности, подкрепленные работами М.И. Ростовцева, стали господствующими. Ростовцев считал возможным говорить о капитализме в древнем мире19 и утверждал, что в эллинистический и раннеримский период (III в. до н.э. — II в. н.э.) экономика отличалась от современной только количественно, но не качественно20. Он за-
11 Мейер 2003, 58-61.
12 Мейер 2003, 117.
13 См. Вебер 2001а.
14 Momigliano 1978, 297.
15 См. Capogrossi Colognesi 1997, 8-9; Гайденко 1990, 6-7.
16 «Когда я должен буду отправиться в свой последний путь, я никому другому не скажу с такой радостью: „Сын мой, возьми мое копье, которое стало непосильным бременем для моих рук"». Эти слова Моммзена из биографии М. Вебера, написанной его женой Марианной, цит. по: Кофанов 2004,194. Х. Брунс справедливо уточняет, что Моммзен имел в виду карьеру юриста, а не историка (Bruhns 1998, 20).
17 Momigliano 1978; Bruhns 1998, 10-11.
18 Morris 1999, X.
19 Ростовцев 1901.
20 Rostovtzeff 1932, 334, Anm. 1.
явил о выходе на арену в конце Республики городской буржуазии, деятельность которой вызвала к жизни в Италии в I в.н.э. процесс индустриализации, проявившийся в самых различных аспектах, но рабы оставались становым хребтом экономики21. Ведущим типом в сельском хозяйстве ему представлялась капиталистическая латифундия, в которой в эпоху Империи широко развилось и ремесленное производство, базировавшееся на поместном сырье22. Социально-экономические аспекты развития древнеримского общества были рассмотрены Ростовцевым с привлечением широкого круга всех типов источников, и прежде всего археологического материала. Автору удалось не только подметить многие своеобразные черты в сфере производства и торговли в Древнем Риме, но и поставить проблемы решающей важности, актуальные до сих пор23. Его экономические штудии оказали решающее влияние на антиковедение вплоть до 1950-х годов, возведя историка в ранг классика.
Стремление вписать свои исследования в теорию античного капитализма приводило модернистов к искажению реалий древнеримской экономики. Однако нельзя не отметить и позитивную сторону. Представители этого направления ввели в оборот широкий круг источников и исследовали многообразные формы товарно-денежных отношений в Древнем Риме. Но чем шире и углубленней они исследовали высшие формы проявления деловой активности в древности, тем явственней проявлялась ограниченность и уязвимость такого рода построений модели античной экономики.
Слишком прямолинейные сравнения с современностью, грубые натяжки и искажение тех реалий, которые содержались в источниках, вызывали критику как отечественных, так и зарубежных антиковедов и стремление уйти от негативных крайностей. И уже во второй половине прошлого века, как отмечала Е.М. Штаер-ман, нельзя было говорить о существовании в чистом виде двух противоположных направлений, восходящих к Бюхеру и Мейеру, в оценке римской экономики II в. до н.э. — III в. н.э. («как или чисто натуральной, или полностью товарной, „капиталистической"»)24.
На Западе «антимодернизаторское» направление наиболее полно представлено М. Финли, ставшим в 1970-80-е годы одной из самых влиятельных фигур среди историков, занимавшихся социально-экономическими проблемами. На его взгляды наибольшее влияние оказал Карл Поланьи, в семинаре которого он участвовал на протяжении пяти лет, и идеи Макса Вебера. От Поланьи Финли усвоил, что античная экономика имела мало общего с капитализмом и экономические отношения были погружены в другие отношения, обусловленные политикой и системой ценностей25. Эту отправную позицию он дополнил веберовским представлением о доиндустриальных обществах как об обществах, базирующихся на статусных различиях. Финли, как и Вебер, описывал древнюю историю как историю статусных групп26. Хотя он никогда не пытался напрямую показывать, как приме-
21 Rostovtzeff I, 1929, 87.
22 Ibid., 313.
23 Marcone 1994, 22.
24 Штаерман 1987, 32.
25 Нуреев 2007.
26 Finley 1973, 47-51.
нять теорию Вебера к античности, но в духе веберовских представлений углубил анализ социальных категорий в древности и показал, как многообразные институциональные и социальные факторы влияли на экономическую жизнь в античности27, что дало основание автору предисловия к юбилейному изданию «Античной экномики» М. Финли говорить в связи ним о «неовеберианском возрождении»28.
Впервые «Ancient Economy» Финли увидела свет в 1973 г., и это стало важным событием. В этой книге историк показал принципиальное отличие античной экономики от хозяйственных феноменов последующих эпох, разрушая иллюзии, будто экономику античности можно интерпретировать как капиталистическую. В частности автор отмечает отсутствие в античности единого рынка, наличие неразрывной связи экономики с социальной структурой, что принципиально отличает античное общество от капиталистического29.
В основе его подхода к ремеслу и торговле лежит не просто полемика с идеями М.И. Ростовцева и его последователей. Финли отстаивал неприменимость к античности анализа, основанного на категориях рыночной экономики30. Отталкиваясь от положений Вебера о городах производящих и потребляющих, Финли определяет античный город как город-потребитель, но не как идеальный тип, а как конкретно-историческое явление. Отсюда автор делает вывод, что было бы ошибкой считать античную цивилизацию городской.
Разбирая широкий круг вопросов экономической жизни древнего мира, автор отмечает, что, как правило, торгово-ремесленные центры возникали при наличии водных путей, которые благоприятствовали развитию торговли. Финли отмечает высокий в целом уровень развития ремесленного производства и обмена. Но главное не то, сколько продают, а кто с кем торгует. Большая часть торговых сделок совершалась без посредников, прямо между производителем и потребителем. Различия между античной экономикой и экономикой капиталистической было качественное, а не количественное. Это наиболее ясно видно в том, что древние не вели статистики и не сообщали численные данные, потому что для них экономической деятельности как отдельной сферы жизни не существовало, она была погружена в политику.
Финли создал свою модель античной экономики. Для него древняя история — это история крестьян. А появлением классического полиса со свободным гражданином античный мир обязан рабству31. В этой модели Финли детально исследовал многие отдельные элементы, но он не касался основного вопроса, разделявшего «примитивистов» и «модернистов»: куда именно следует поместить Древнюю Грецию и Рим в контексте развития экономики от простой к сложной.
Оригинальная теория Финли вызвала неоднозначную реакцию в ученом мире. Одни стали его последовательными сторонниками, например В. Йонгман32, работу которого Ж. Андро характеризовал как «прекрасный пример того влияния,
27 Momigliano 1975, 315-316. Как и Поланьи, Финли отстаивал принцип включенности (embededdness) экономики в социальную жизнь.
28 Morris 1999, XVI.
29 Finley 1973; ом. Штаерман 1977, 165-175.
30 Finley 1973, 26-27.
31 Finley 1973, ch. 3.
32 Jongman 1988; см. Ляпустин 1995.
которое оказывает сейчас на западноевропейскую науку работы М.И. Финли»33. В финлианском духе публиковал статьи журнал «Opus». Другие не приняли модель и выводы Финли34. К. Гопкинс и Ж.-Ж. Обер считают возможным применять закономерности и терминологию капиталистической экономики к анализу античного рабовладельческого общества35. Данные археологических исследований в противовес утверждениям Финли не раз демонстрировали высокий уровень рыночной экономики и технических изобретений в Древнем Риме, превзойденный только к XVIII в.36 Все это указывает на наличие экономической рациональности в античном обществе. Но как ни относиться к взглядам Финли, следует признать, что исследования этого ученого открыли новое направление в исследовании экономической истории, дав возможность историкам с иных позиций рассматривать сущность античного общества.
Отечественная наука о древности в XX в., разрабатывая те же актуальные проблемы, нашла свои ответы на главные вопросы, поставленные спором «примитивистов» и «модернистов». С середины 1930-х годов в советском антиковедении, прежде всего в вузовских учебниках, утвердился марксистский подход к истории древнего мира. Но в конкретных исследованиях отдельных ученых это проявилось не сразу и в различной степени.
Пристальное внимание различным вопросам аграрных отношений в Древнем Риме уделила в своих работах М. Е. Сергеенко. Она исследовала различные типы сельских поместий, их структуру, размеры, организацию производства37; на основе археологического и эпиграфического материала воссоздала картину жизни Древнего Рима и Помпей, проживавших там ремесленников, а также простых людей древней Италии38. Уделяя основное внимание источникам, М. Е. Сергеенко мало обращала внимания на то, насколько исторический материал вписывается в марксистскую теорию.
Важным этапом в изучении древнеримской экономики с марксистских позиций явились работы советских историков 1960-70-х годов. Отечественные анти-коведы, критически оценивая как модернизаторский, так и примитивистский подход к экономике в древности, стремились вскрыть своеобразие античного Рима через углубленное изучение особенностей рабства и рабовладельческого способа производства. В обстоятельных исследованиях Е. М. Штаерман показала место и роль рабов, которые в эпоху расцвета римской Республики и в период Ранней империи стали основной рабочей силой в сельском хозяйстве и в ремесле39.
В монографии, специально посвященной проблемам экономического развития Древнего Рима, Е. М. Штаерман, подробно рассмотрев типы общин (внегородскую крестьянскую и городскую гражданскую) и соответствующие формы собственности, пришла к выводу, что «отношения собственности и их эволюция, специфичные в римском мире, в основном определяли и специфику его
33 Андро 1991, 169.
34 Анализ различных позиций, с которых критикуется Финли, см. Morris 1999, XXVI-XXX.
35 Hopkins 1978; Aubert 1994.
36 Green 1986.
37 Сергеенко 1958.
38 Сергеенко 1949; 1964a; 1964 b; 1968.
39 Штаерман 1964; Штаерман, Трофимова 1971.
экономики»40. Анализируя римскую экономику, исследовательница подчеркнула, что в рабовладельческом обществе основу производства составлял труд рабов, который был совместим с более совершенными орудиями производства, но противоречил растущим требованиям, предъявлявшимся к качеству ручного труда, остававшегося основой производства.
Касаясь античного ремесла, Е. М. Штаерман отмечает, что по форме организации производства мастерские, в частности черепичные, развивались в мануфактуры, на которых трудились до сотни рабов. Однако в целом господствовало мелкое ремесленное производство, что препятствовало его механизации и тормозило технический прогресс41. Экономика была рабовладельческой, подчинялась законам не капиталистического, а простого товарного производства42. В Древнем Риме капитализм не возник в силу объективных условий: римская гражданская община препятствовала созданию необходимого для этого рынка наемных рабочих рук43.
Важную роль для представления о сущности античной экономики, исследованной с позиции способа производства, сыграла серия работ о римском сельском хозяйстве В. И. Кузищина, который дал классификацию римских рабовладельческих вилл, исходя из степени связи с рынком, и пришел к выводу, что наивысшее развитие рабовладельческой экономики связано с широким распространением в античном сельском хозяйстве средних по размерам поместий. В них, как правило, были представлены основные сельскохозяйственные отрасли, а одна или две давали товарную продукцию, поступавшую на рынок. Именно в таких имениях была реализована возможность наиболее рационального и целесообразного применения рабского труда. Там же наибольшей глубины достиг процесс отделения ремесла от земледелия, чем была заложена основа для тесных экономических связей между городом и деревней. Но это отделение не было полным, и даже в самом передовом типе вилл, ориентированных на рынок, сохранялась натуральная основа производства и оставалось место для поместного ремесла, удовлетворявшего часть внутренних потребностей поместья44.
Исследование античной экономики с позиции марксистской теории дало возможность рассматривать явления исторической жизни в рамках единой формаци-онной системы, в которой все элементы были взаимосвязаны, а главным из них выступал экономический базис. Советские историки творчески применили разработанную К. Марксом теорию способа производства для исследования форм эксплуатации и форм собственности45 в древнем мире, которые оставались вне исследовательского поля зарубежных антиковедов, показав, что своеобразие античной экономики заключалось в способе производства, базировавшемся на рабстве, и раскрыв общие принципы функционирования товарного производства в рабовладельческом Риме46. Место античности во всемирно-историческом процессе определялось изменением и усложнением основных элементов способа производства: формы эксплуатации и формы собственности. Эксплуатация раз-
40 Штаерман 1978, 99.
41 Штаерман 1978, 138.
42 Штаерман 1978, 119-120.
43 Штаерман 1978, 165.
44 Кузищин 1973; 1976; 1990, гл. У1-Х.
45 Штаерман 1973, 3-14.
46 Кузищин 1990.
вивалась от внеэкономического принуждения рабов к экономическому принуждению наемных рабочих. А собственность прошла путь от двуединой античной формы собственности до частной буржуазной. Марксистская методология позволила в ряде вопросов значительно приблизиться к пониманию внутренней сущности античной экономики и глубинной взаимосвязи процессов, протекавших в ней. Правда, анализ многообразной исторической действительности с помощью преимущественно политэкономических категорий имел свои недостатки. Но тем не менее, применяя его в сочетании с глубоким исследованием источников, ведущие отечественные антиковеды создали серию ярких работ.
Советские историки выступали последовательными противниками модернизации истории, однако оперируя категориями и структурами, органично присущими современному капитализму, невольно уделяли преувеличенное внимание развитию товарно-денежных отношений и господствующему (рабовладельческому) способу производства. Это неизбежно порождало, по выражению Е.М. Штаерман, «бессознательную модернизацию» при исследовании античной экономики47: описание товарно-денежных отношений мало что дает для понимания сущности античного Рима, а «мнение тех, кто связывает расцвет и упадок рабовладельческого хозяйства с состоянием рынка, не подтверждается источниками»48. Со временем у историков усиливались неудовлетворенность и сомнения в правомерности широкого использования прежней методологии при анализе столь далеко отстоящих от нас эпох без учета их специфики49.
К 1980-м годам основные подходы на основе марксистской методологии в советской науке о древности оказались во много исчерпанными. В поиске новых путей исследования из-за неудовлетворенности теорией Финли находилось и западное антиковедение. К этому добавился и ряд других причин. Исследователи всегда периодически подвергают сомнению сделанные ранее выводы и уточняют те или иные положения: каждая новая эпоха порождает и новые вопросы, с которыми историк обращается к исследуемой теме прошлого50. Кроме того, идет непрерывное развитие самого исторического знания — с одной стороны, происходит постоянное пополнение корпуса источников, благодаря которому, пусть и медленно, но постепенно заполняются лакуны в источниковой базе, в основном за счет археологического и эпиграфического материала; с другой стороны, совершенствуются методы исторического исследования и методики анализа исторических источников. Все это в соединении с историческим, общественным, культурным опытом, усвоенным самим исследователем, дает возможность продвинуться в историческом исследовании прошлого. Такая ситуация и сложилась в историографии экономической истории в конце XX — начале XXI в.
В современной историко-экономической литературе уже не встретишь приверженцев прямолинейных точек зрения на хозяйственную жизнь Древнего Рима, различия между «модернистами» и «примитивистами» (или «минималистов») значительно сгладились51. Многие исследователи, как К. Николе, целенаправ-
47 Штаерман 1987, 35, 39.
48 Штаерман 1978, 108.
49 См., например: Сайко, Янковская 1988, 4.
50 ЛИоМу 1986, 12-34; Кнабе 1988, 8-9.
51 АМгеаи, Бйеппе1984, 65-69.
ленно стремятся познавать общество и экономику античного мира как самобытное явление52, не подгоняя оценки и выводы под те или иные схемы. Появилась группа историков, которые считают, что античная экономика развилась настолько, насколько это допускал ее внутренний потенциал, а дальнейшее развитие было остановлено именно теми феноменами, которые были заложены в ней самой и до определенного момента обеспечивали экономический прогресс53. Своеобразие античной экономики, по мнению Ж. Андро, в решающей степени определялось характером элиты, от поведения и интересов которой во многом зависела экономическая жизнь Древнего Рима54.
Это направление стало заметным течением в западной историографии55. Однако и здесь есть слабые места. Сама социальная структура и ее отношение к экономической деятельности вольно или невольно копировалась с хорошо известных процессов, протекавших в Западной Европе в средневековье. Она представала как городская элита, от активности которой и зависели направления и формы хозяйственной деятельности. А недостаток источников восполнялся обращением к более широкой базе данных, дошедших из феодального города. Это невольно уводило исследователей от реальных феноменов античного общества.
Конкретно-исторические исследования частных проблем вызывали все большее неудовлетворение, и стала ощущаться потребность в новых обобщающих трудах56. Одним из ответов стало обращение в конце 1980-х-начале 1990-х годов к историческому наследию М. И. Ростовцева с его широкими обобщениями, поскольку диалог с ярким исследователем прошлого всегда ведет к обогащению современного исследователя57. Но поиски нового скорее поставили ряд важных вопросов, чем открыли пути их решения. Андро сформулировал главные из них: можно ли написать античную историю; если да, то на каких источниках; есть ли связь между социальными изменениями и экономическим развитием; как соотносятся политические изменения с экономическим развитием в древнем Риме58.
В отечественном антиковедении новые аспекты открыли работы Г. С. Кнабе, хорошо знакомого с новыми течениями в западной историографии59. Он предложил исследовать античные реалии через формы быта и повседневного поведения, стремясь в этом историческом пласте, «с одной стороны, обнаружить действие магистральных процессов исторического развития в непосредственной фактуре общественного бытия, с другой — проследить, как сами эти процессы возникают из конкретных условий повседневной жизни»60. Историк обратил внимание на своеобразие социальной структуры Древнего Рима, базировавшейся на различ-
52 Nicolet 1988.
53 Андро 1991, 169.
54 Andreau 1974; 1987; Андро 1994, 223-229. Интересно, как с течением времени автор менял терминологию в отношении предмета своего исследования: если в 1970-80-е годы он пользовался словом «олигархи», теперь для обозначения тех, кто принадлежал к социально-политической элите, он предпочитает понятие «знать» (notables): Andreau 2004, 71, nt. 1.
55 Andreau, France, Pittia 2004.
56 Marcone 1995, XXXIII, nt. 73; Andreau, Berelowitch 2008, 5.
57 Mazza 1995, VIII; Андро 1991; 1994.
58 Andreau 1997, 184.
59 Кнабе 1987, 164-181.
60 Кнабе 1988, 8. Цитируемый сборник явился результатом работы научного семинара, возглавляемого Г. С. Кнабе, где данный подход получил детальную разработку. См. также: Кнабе 1986.
ного рода микроколлективах, в рамках которых протекала реальная жизнь, принимались решения и реализовывались планы античного человека, в том числе и в хозяйственной, экономической деятельности.
С предложением по-новому посмотреть на социально-экономические и политические процессы, протекавшие в античности, выступили ведущие отечественные историки. Е. М. Штаерман призвала «окончательно преодолеть всякие следы модернизации» и изучать не только основной, рабовладельческий способ производства, но и все аспекты экономических отношений, в которых каждый элемент играет свою особую, только здесь присущую ему роль. А для этого надо шире исследовать многочисленные уклады в Древнем Риме, их взаимовлияние, а также гибридные, переходные формы61.
В совместной статье Е. М. Штаерман и В. И. Кузищин, отмечая недостатки западной историографии, подчеркивали, что при исследовании античной экономики современный исследователь должен «исходить не из большего или меньшего сходства с капитализмом... а из принципиального отличия и специфики основы общества — античной гражданской общины с присущей ей формой собственности»62. Это необходимо потому, что в античности «можно лишь с большой долей условности выделить в качестве доминирующей ту или иную сторону: экономическую, социальную или политическую»63. Специфичным было и положение работника в античности, что проявлялось во «взаимосвязи зависимости экономической с политической и моральной»64. И наконец, античное рабство не было первичным фактором, обусловившим особенности греко-римского общества, а производным от экономического и политического развития античной гражданской общины65.
Таким образом, в 1980-1990-е годы антиковеды явственно осознали исчерпанность традиционных подходов. Неудовлетворенность сложившейся в исследованиях по античной экономике ситуацией как у отечественных, так и зарубежных ученых вызывали следующие моменты. Прежде всего, сельское хозяйство и ремесленное производство рисовались как отдельные, отделенные друг от друга рынком отрасли экономики, подобно тому, как они функционируют при капитализме. Далее, эти отрасли рассматривались сквозь призму связи с рынком и развития товарного производства. К этому добавлялось стремление компенсировать недостаток наших знаний об античной экономике за счет данных, заимствованных их других эпох (прежде всего средневековья). А сам анализ античной экономики порой строился на активном привлечении современных социологических теорий. Получалась искусственно созданная модель античного общества и его экономики, которая базировалась на теориях и концепциях, заимствованных большей частью из общественных наук. В обобщающих работах такая схема заполнялась структурами и феноменами, заимствованными из других эпох и цивилизаций, а источники служили лишь для иллюстрации уже заранее выбранной концепции66. Это приводило, как правило, к тому, что знания и модели, заимствованные из анализа
61 Штаерман 1987, 48.
62 Кузищин, Штаерман 1989, 53.
63 Кузищин, Штаерман 1989, 45.
64 Кузищин, Штаерман 1989, 52.
65 Кузищин, Штаерман 1989, 53.
66 Hopkins 1978; 1980, 101-125. О концепции К. Гопкинса см.: Смирин 1980, 74-98.
современного общества и ориентированные на значительно более поздние и более развитые структуры, уже сами по себе вели к модернизации и искажению реалий Древнего Рима67.
Поиск новых подходов в изучении античной экономики требовал найти ответ на вопрос, на какой методологической основе сформулированные требования можно было наиболее полно воплотить в научных исследованиях. Свое решение этой проблемы, волновавшей исследователей разных периодов всеобщей и отечественной истории, предложил М. А. Барг. Он высоко оценивал марксистскую методологию, в свое время совершившую переворот в историософской традиции, что впервые позволило «рассматривать каждое конкретно-историческое общество в качестве системы»68, возведя историческое познание на объективное основание.
Однако формационный подход порождал и ряд недостатков, проявлявшихся прежде всего в отождествлении исторической методологии с социологической. А это приводило к тому, что за пределами сферы внимания историков оказывалось множество общественных институтов и процессов, важных для понимания динамики развития. Так, при рассмотрении экономического базиса господствующий способ производства фактически затмевает фундаментальное свойство докапиталистических обществ — наличие многоукладности в хозяйственной жизни69 (к изучению чего и призывала Е. М. Штаерман), а без определения удельного веса различных укладов и форм их взаимодействия нельзя понять своеобразие экономического развития общества. Это же обнаруживается и в сфере социальной, где основные классы-антагонисты (для античности это, прежде всего, рабы) вытесняют из поля зрения историков остальные социальные группы и структуры и формы их связей, исследование которых сегодня имеет первостепенную важность. Однобокость проявляется и в изучении идеологической надстройки, когда формационный подход оставляет в стороне обширное поле идей и нравственных ценностей, которые не могут быть сведены к интересам основных противостоящих друг другу социальных групп70. Сфера духовной культуры, по большей части, никогда не утрачивала своего надклассового характера, влияя на отношения во всех сферах жизни — трудовой, семейной, повседневной. М. А. Барг подчеркивал, что «духовный аспект любых форм человеческой деятельности не менее, если не более важен для историографического ее постижения, чем ее „технология", прагматика»71. Нам это положение представляется особенно важным в свете замечания о том, что в античности сферы экономические, политические и моральные настолько взаимопроникали друг в друга, что разделить их, не внося искажения в историческую картину, практически невозможно72.
Формационный подход, обеспечивая понимание объективных процессов, все же не исчерпывает и не охватывает всего многообразия исторического развития, так как за его рамками оказываются многие важные элементы общества, без которых может обойтись политэкономический анализ, но без которых историческое исследование будет однобоким.
67 ЛНоМу 1986, 23-24.
68 Барг 1991, 27-28.
69 Барг 1991, 29.
70 Барг 1991, 30.
71 Барг 1991, 32.
72 Кнабе 1988,12; Кузищин, Штаерман 1989, 45, 52.
Поэтому те сферы, которые до этого оставались в тени, М. А. Барг предлагает исследовать через парадигму цивилизации. Цивилизационный подход ставит человека — единственного творца истории — в центр изучения прошлого, вводя «объективизацию субъекта истории»73. Это позволяет увидеть конкретную и подлинно историческую структуру общества и к полю исследования, открытому формационным подходом, добавить сферу взаимодействия на основе общечеловеческих ценностей, которая отражает не столько социальный антагонизм, сколько область социально-культурного консенсуса. Таким образом, цивилизационный подход предстает методологией собственно исторической, ориентированной на познание человека в истории, а также всех форм и результатов его деятельности в материальной и духовной сферах74.
В свете всего вышеизложенного представляется, что проблемы и вопросы, которые назрели в области исследования экономики античного Рима, наиболее плодотворно можно решить на основе цивилизационного подхода и учения о цивилизации, разработанного М. А. Баргом и его последователями. Выбор предопределен уже предложенной структурой цивилизации, где главными элементами предстают социальная структура и культура как форма исторической жизни75.
Основанием цивилизации служит общество, социум, важнейшими элементами которого выступают семья и соседская община, порождающие главный инструмент регулирования их жизни — государство. В социальную структуру входят также различные объединения, в которых человек проводит время и где коллективно вырабатываются оценки происходящего и порой принимаются важные решения, и эти группы играют столь же важную роль, как сословия и классы. В Древнем Риме основными элементами предстают фамилия как семейно-родо-вая община и civitas — гражданская община, по функциям во многом совпадающая с государством и заменяющая его. Эти институты, которые с точки зрения способа производства были маргинальными, при цивилизационном подходе оказываются в центре внимания.
Именно социум порождает все феномены материальной, поведенческой и духовной культуры. Поэтому сферой внимания историков становятся возникающие в ходе исторического развития все аспекты творческой и повседневной жизни человека, а также плоды этой деятельности и, наконец, многообразные формы поведения и межличностные связи как отдельного человека, так и различных социокультурных групп общества. В феномен культуры оказываются включенными все явления от высокой элитарной сферы до профанного, бытового существования в контексте исторического развития. А сама культура при цивилизационном подходе рассматривается как форма исторической жизни. Таким образом, цивилизация состоит из живой и постоянно изменяющейся социальной структуры в единстве с феноменами культуры.
Носителем культуры, присущей той или иной цивилизации, выступает культурно-исторический тип, выражающий идеальное положение отдельного человека с характерной для него картиной мира. Эта картина мира включает в себя
73 Барг 1991, 33.
74 Барг 1991, 33-35.
75 Более подробно об обществе и культуре и их взаимосвязи в рамках цивилизации см.: Ляпу-стин 2010, 61-70.
всю совокупность представлений об окружающем мире, о месте в нем человека и о смысле его существования. Именно культурно-исторический тип олицетворяет собой и своим поведением социум и общественные связи, а также выступает создателем и носителем культуры в своей цивилизации во всех формах ее проявления. Человек постоянно «растворен» в социуме и культуре и вне этих сфер существовать не может. Цивилизация — культура — человек составляют неразрывную триаду, через которую только и можно познать и понять всю сложность, глубину и смысл духовной и материальной жизни общества на каждом ее этапе. В античном Риме центральной фигурой выступает римский гражданин, глава фамилии. Именно он, с присущими ему сакральными и морально-этическими представлениями, олицетворял собой и реализовывал на уровне повседневной практики неразрывное единство социального, политического, экономического и духовного начал. Его картина мира включает основные представления об окружающем мире (о времени, пространстве, жизни, смерти, труде, богатстве, дружбе, счастье, бессмертии и т. д.), которые выражали его ментальность и непосредственно влияли на принятие решений в хозяйственной деятельности.
Таким образом, рассмотрение сквозь призму цивилизационного подхода римского гражданина как домовладыки в единстве с подчиненной его власти фамилией, как представляется, позволит по-новому осветить многие актуальные проблемы в области экономики Древнего Рима. По существу встает один главный вопрос, которому подчинены все остальные: как pater familias, являясь homo politicus76, принимает решения и организует хозяйственную деятельность фамилии и как вместе с фамилией принимает участие в экономической жизни римской civitas.
ЛИТЕРАТУРА
Андро Ж. 1991: Влияние М. И. Ростовцева на развитие западноевропейской и североамериканской науки // ВДИ. 3, 166-176.
Андро Ж. 1994: М. И. Ростовцев и экономическое поведение элит («буржуа» и «рантье») // ВДИ. 3, 223-229.
Барг М. А. 1991: Цивилизационный подход к истории. Дань конъюнктуре или требование науки? // Коммунист. 3, 27-35 = Цивилизации. 2. М.,1993.
Бюхер К. 1923: Возникновение народного хозяйства. Пг.
Вебер М. 2001а: Аграрная история древнего мира / Д. М. Петрушевский (ред.), Ю. Н. Давыдов (вступ. ст.), Н. Д. Саркитов, Г. Э. Кучков (коммент.). М.
Вебер М. 2001b: История хозяйства. Город / И. М. Гревс (ред.), Н. Д. Саркитов, Г. Э. Кучков (коммент.). М.
Гайденко П. П. 1990: Социология Макса Вебера // ВеберМ. Избранные произведения / Ю. Н. Давыдов (сост.. общ. ред. и послесл.), П. П. Гайденко (предисл.). М., 5-43.
Гревс И. М. 1897: Очерки из истории римского землевладения: «Большое сельское поместье» в древней Италии и крупное землевладение в римском мире к концу I-го века империи // ЖМНП. Сентябрь. Отд. 2, 1-55. Октябрь. Отд. 2, 277-324.
Гревс И. М. 1899: Очерки истории римского землевладения (преимущественно во время Империи). Т. I. СПб.
76 Вебер 2001b, 470.
Гревс И. М. 1905: Очерки по истории римского землевладения: Крупное домовое хозяйство в эпоху наибольшего экономического расцвета римского мира: (Данные Петрония по аграрной истории I-го века империи ) // ЖМНП. Сентябрь, 42-93.
Бонгард-Левин Г.М., Котрелев Н. В., Ляпустина Е. В. (изд. текстов) 2006: История и поэзия. Переписка И. М. Гревса и Вяч. Иванова. М.
Кнабе Г. С. 1986: Древний Рим — история и повседневность. М.
Кнабе Г. С. 1987: К специфике межличностных отношений в античности. (Обзор новой зарубежной литературы) // ВДИ. 4, 164-181.
Кнабе Г. С. 1988: История. Быт. Античность // Быт и история в античности / Г.С. Кнабе (отв. ред.). М., 6-17.
Кофанов Л. Л. 2004: Теодор Моммзен и его вклад в науку римского права // ВДИ. 4, 191-198.
Кузищин В. И. 1973: Римское рабовладельческое поместье II в. до н.э. — I в. н.э. М.
Кузищин В. И. 1976: Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (II в. до н.э. — I в. н.э.). М.
Кузищин В. И., Штаерман Е. М. 1989: Экономика и политика в античном обществе // ВИ. 8, 39-53.
Кузищин В. И. 1990: Античное классическое рабство как экономическая система. М.
Ляпустин Б. С. 1995: Рец.: W. Jongman. The Economy and Society of Pompei. Amsterdam, 1989 // ВДИ. 1, 219-221
Ляпустин Б. С. 2010: Особенности преподавания истории культуры при цивилизаци-онном подходе // Ученые записки Института истории культур. Вып. 1. М., 61-70.
Мейер Эд. 2003: Труды по теории и методологии исторической науки. М.
Нуреев Р. М. 2007: «Великая трансформация» Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее. М.
Ростовцев М. И. 1901: Капитализм и народное хозяйство в древнем мире // Русская мысль. 3, 195-217.
Сайко Э. В., Янковская Н. Б. 1988: Ремесленный тип организации труда на Ближнем Востоке в IV-II тыс. до н.э. // ВДИ. 3, 3-18.
Сергеенко М. Е. 1949: Помпеи. М.; Л.
Сергеенко М. Е. 1958: Очерки по сельскому хозяйству древней Италии. М.; Л.
Сергеенко М. Е. 1964a: Жизнь Древнего Рима. Очерки быта. М.; Л.
Сергеенко М. Е. 1964b: Простые люди древней Италии. М.; Л.
Сергеенко М. Е. 1968: Ремесленники древнего Рима. Очерки. Л.
Смирин В.М. 1980: Историк, источник, принцип историзма. (По поводу книги К. Гоп-кинса «Завоеватели и рабы») // ВДИ. 4, 74-98.
Штаерман Е. М. 1964: Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике. М.
Штаерман Е. М. 1973: Эволюция античной формы собственности и античного города // Византийский временник. 34, 3-14.
Штаерман Е.М. 1977: Рец.: M.I. Finley. The Ancient Economy. Berkeley and Los Angeles, 1973 // ВДИ. 2, 165-175.
Штаерман Е. М. 1978: Древний Рим: проблемы экономического развития. М.
Штаерман Е. М. 1987: Экономическая история Рима (Проблемы и методы) // Экономическая история. Проблемы и исследования / Ю. Н. Розалиев (ред.). М., 32-48.
Штаерман Е. М., Трофимова М. К. 1971: Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи (Италия). М.
Alföldy G. 1986: Die Römische Gesellschaft. Stuttgart.
Andreau J. 1974: Les Affaires de Monsieur Jucundus. Rome.
Andreau J. 1987: La vie financière dans le monde romain. Les métiers de manieurs d'argent (IVe siècle av. J.-C.-IIIe siècle ap. J.-C.). Rome.
Andreau J. 1997: Rôle de l'économie dans le passage de la République à l'Empire // Die späte römische Republik. La fin de la république Romain. Un débat franco-allemand d'histoire et d'historiographie / H. Bruhns, J.-M. David, W. Nippel (eds.). Rome, 169-193.
Andreau J. 2004: Sur les choix économiques des notables romains // Mentalités et choix économiques, 71-85.
Andreau J., Berelowitch W. (ed.) 2008: Michel Ivanovitch Rostovtzeff. Bari.
Аndreau J., Etienne R. 1984: Vingt ans de recherches sur l'archaïsme et la modernité des sociétés antiques // REA. 86, 55-83.
Aubert J.-J. 1994: Business Managers in Ancient Rome. A Social and Economic Study of Institores, 200 B.C. — A.D. 250. Leiden; New York; Köln.
Bruhns H. 1998: À propos de l'histoire ancienne et de l'économie politique chez Max Weber // Weber M. Économie et société dans l'Antiquité : précédé de Les causes sociales du déclin de la civilisation ancienne / H. Bruhns (introd.). Paris, 9-59.
Capogrossi Colognesi L. 1997: Le radici della modernità. Max Weber 1891-1909. 2 ed. Roma.
Finley M. I. 1973: Ancient Economy. Berkeley; Los Angeles.
Green K. 1986: The Archaeology of the Roman Economy. London.
Hopkins K. 1978: Conquerors and Slaves (Sociological Studies in Roman history. Vol. 1). Cambridge.
Hopkins K. 1980: Taxes and Trade in the Roman Empire (200 B.C. — A.D. 400) // JRS. 70, 101-125.
Jongman W. 1988: The Economy and Society of Pompeii. Amsterdam.
MarconeA. 1994: Introduzione // Rostovtzeff M. Per la storia del colonato romano / A. Mar-cone (ed.). Brescia, 7-23.
Marcone A. 1995: Introduzione // Rostovtzeff M.I. Scripta varia. Ellenismo e impero romano / A. Marcone (ed). Bari, VII-XXXIII.
Mazza M. 1995: Introduzione. Rostovtzeff e la storia economica e sociale del mondo elleni-stico-romano // Rostovtzeff M. I. Per la storia economica e sociale del mondo ellenistico-romano. Saggi scelti / T. Gnoli, J. Thornton (eds.). Catania, VII-LXXV.
Andreau J., France J., Pittia S. (dir.) 2004: Mentalités et choix économiques des Romains. Bordeaux.
Momigliano A. 1978: Dopo Max Weber? // Annali della Scuola Normale di Pisa. III. 4, 1315-1332 = Idem. Sesto contributo alla storia degli studi classici e del mondo antico. I. Roma, 1980, 295-312.
Momigliano A. 1975: The Greeks and Us // The New York Review of Books. October 16 = The Use of the Greeks // Idem. Sesto contribute alla storia degli studi classici e del mondo antico. I. Roma, 1980, 313-322.
Morris I. 1999: Foreword // Finley M.I. The Ancient Economy. Berkeley; Los Angeles, IX-XXXVI.
Nicolet C. 1988: Rendre à César. Économie et société dans la Rome antique. Paris.
Rostovtzeff M. 1929: Gesellschaft und Wirtschaft im römischen Kaiserreich. Bd. I-II. Leipzig.
RostovtzeffM. I. 1932: Griechische Wirtschafts- und Gesellschaftsgeschichte bis zur Perserzeit (Rec.: Hasebroeck J. Griechische Wirtschafts- und Gesellschaftsgeschichte. Tübingen, 1931) // Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaften. 92, 333-339 = Idem. Scripta varia. Ellenismo e impero romano / A. Marcone (ed). Bari. 1995, 459-464.
PROBLEMS OF MODERN HISTORIOGRAPHY OF ANCIENT ROME: QUESTS
AND DECISIONS
B. S. Lyapustin
The article is concerned with basic stages and directions of the study of Ancient Rome economic history. The author puts emphasis on characterization of Russian and foreign historiography from the late 20th century to the early 21st century, and touches upon the problems that face scholars studying the ancient world. In summary it may be said that principal problems of the ancient economy may be solved much more successfully in terms of civilization approach to history.
Key words: ancient economy, primitivists, modernists, historiography, market, civilization, family name.
