CC BY
38DOI 10.37523/SUI.2020.40.4.007 УДК 343
Кузнецов Александр Анатольевич
следователь по особо важным делам
второго следственного отдела управления
по расследованию преступлений против личности
и общественной безопасности,
Главное следственное управление Следственного
комитета Российской Федерации,
105005, Россия, г. Москва, пер. Технический, 2,
e-mail: [email protected]
Alexander A. Kuznetsov
Major crimes investigator of the investigation department
of the second Department for the investigation of crimes
against the person and public security,
Central Investigation Department of the Investigative
Committee of the Russian Federation.
Tekhnicheskij lane, 2, Moscow, Russia, 105005,
e-mail: [email protected]
ПРОБЛЕМЫ РЕАЛИЗАЦИИ МЕХАНИЗМА УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ НАСИЛЬСТВЕННЫМ ФОРМАМ ЗАХВАТА ВЛАСТИ
Аннотация. В статье рассматриваются действующие нормы Уголовного кодекса Российской Федерации, непосредственно направленные на борьбу с насильственным (незаконным) захватом государственной власти, а также нормы, которые формируют механизмы противодействия терроризму и экстремизму. Отмечается, что признак насильственного захвата власти на данный момент, помимо ст. ст. 278 и 279 УК РФ, встречается в структуре ряда составов ст. ст. 205.1-205.4, 205.6, 275, 280, 280.1, 282.1-3 УК РФ. На основании действующего законодательства насильственный захват власти относится к проявлениям экстремизма и терроризма.
Автором анализируется эффективность имеющегося набора средств уголовно-правовой охраны основ конституционного строя, делается вывод об отсутствии в действующем УК РФ такого механизма уголовно-правового противодействия насильственному захвату власти, который бы позволял эффективно бороться с этим крайне опасным явлением на всех стадиях (этапах) его детерминации вне зависимости от формы осуществления государственного переворота.
Предлагается развитие механизма уголовно-правового противодействия насильственному захвату власти, состоящего из комплекса взаимосвязанных и взаимодополняющих уголовно-правовых запретов, с учетом разнообразия проявлений и характера совершаемых действий.
Ключевые слова: уголовно-правовые запреты, эффективность законодательства, основы конституционного строя,насильственный захват власти, вооруженный мятеж, конкуренция уголовно-правовых норм, терроризм, экстремизм.
IMPLEMENTATION PROBLEMS IN THE CRIMINAL LAW COUNTERACTION MECHANISM
TO VIOLENT SEIZURE OF POWER
Summary. The article examines the current norms of the Criminal Code of the Russian Federation, which are directly aimed at combating the violent (illegal) seizure of state power, as well as the norms that form the mechanisms for countering terrorism and extremism. It is noted that the sign of a violent seizure ofpower at the moment, in addition to articles 278 and 279 of the Criminal Code, is found in the structure of a number of compositions -art. 205.1-205.4, 205.6, 2 75, 280, 280.1, 282.1-3 Criminal Code of the Russian Federation. Based on current legislation, violent seizure ofpower is considered to be a manifestation of extremism and terrorism.
The author analyzes the effectiveness of the existing set of tools of criminal law protection of the constitutional order, the conclusion about the absence in the current Criminal Code of the Russian Federation this mechanism of criminal legal counteraction to violent seizure of power, which would allow to effectively deal with this extremely dangerous phenomenon in all stages (stages) of its determination regardless of the form of the coup.
It is proposed to develop a mechanism of criminal-legal counteraction to the forcible seizure of power, consisting of a set of interrelated and mutually complementary criminal-legal prohibitions, taking into account the variety of manifestations and the nature of the committed actions.
Keywords: criminal law prohibitions, effectiveness of legislation, foundations of the constitutional system, violent seizure of power, armed rebellion, competition of criminal law norms, terrorism, extremism.
Насильственный захват власти - сложное многофакторное явление, которое конструктивно довольно тяжело уложить в формулу одного состава преступления. Для того чтобы осуществить насильственный переход власти от одной политической силы к другой, необходимо совершить целый
О 2020 Кузнецов А. А.
ЮРИАИЧЕСКИЕ НАУКИ
комплекс мероприятий, действий, сложенных в четкую систему многоактового взаимодействия людей между собой для достижения общей цели. Поэтому и механизм уголовно-правового противодействия этому феномену также должен содержать не одну запретительную норму, а внушительный комплекс взаимосвязанных и взаимодополняющих уголовно-правовых запретов.
Действующий Уголовный кодекс РФ (далее - УК) содержит всего две универсальные нормы, непосредственно направленные на борьбу с насильственным (незаконным) захватом государственной власти, которые закреплены в ст. 278 УК «Насильственный захват власти или насильственное удержание власти» и в ст. 279 УК «Вооруженный мятеж». Видимо, эти две нормы должны охватывать своим содержанием все возможные формы насильственного перехода государственной власти (узурпации власти) и все возможные случаи проявления данного общественно опасного феномена в объективной действительности.
Но главный вопрос в заданном контексте - в эффективности имеющегося в УК набора средств уголовно-правового противодействия незаконному захвату власти в целом. На этот счет многие ученые высказывается весьма скептически, прежде всего, ввиду целого ряда законодательных недоработок [1, с. 37-39].
В первую очередь, необходимо учитывать, что насильственный захват власти - явление системное. Значит, и эффективно бороться с ним можно только системно. Однако упомянутые выше нормы, предусмотренные ст. ст. 278 и 279 УК, в своей совокупности явно не отвечают требованиям системности. Во-первых, потому, что не охватывают своим содержанием всех действий, которые выступают элементами захвата государственной власти [2, с. 49]. Имеются в виду те действия, которые, с одной стороны, выступают необходимыми детерминирующими звеньями в механизме насильственной смены государственной власти, а с другой - сами по себе образуют цельные общественно опасные посягательства, которые требуют самостоятельной уголовно-правовой оценки (например, призывы или склонение к участию в насильственном захвате власти, содействие осуществлению государственного переворота и т. д.).
Во-вторых, они не учитывают этапы развития негативных событий при его осуществлении (стадии государственного переворота), характеризующиеся совершением ряда (группы) отдельных (самостоятельных) преступных посягательств, которые в совокупности образуют единую систему спланированных действий, ведущих сначала к дестабилизации общественных и политических институтов, а затем - к захвату власти (действия по подготовке и организации государственного переворота, его финансирование, подготовка участников насильственного захвата власти, их обучение, вооружение и т. д.) [3, с. 114].
В-третьих, сами нормы об ответственности за насильственный захват власти и вооруженный мятеж отличаются заметной рассогласованностью. В них не наблюдается единства ни в плане определения объекта уголовно-правовой охраны, ни в описании круга внешних и внутренних угроз, которые могут привести к насильственному захвату власти (государственному перевороту) и свержению конституционного строя, ни в терминологии, используемой для обозначения рассматриваемого феномена и соответствующих форм его проявления.
Все это свидетельствует об отсутствии в действующем УК такого механизма уголовно-правового противодействия насильственному захвату власти, который бы позволял эффективно бороться с этим крайне опасным явлением на всех стадиях (этапах) его детерминации вне зависимости от формы осуществления государственного переворота.
В качестве первоочередной задачи видится унификация ключевых обозначений, используемых в ст. ст. 278 и 279 УК, для описания преступных посягательств. На данный момент разработчики УК фактически называют пять разных феноменов: 1) насильственный захват власти; 2) насильственное удержание власти; 3) насильственное изменение конституционного строя; 4) вооруженный мятеж и 5) нарушение территориальной целостности Российской Федерации.
Следует отметить, что существует проблема соотношения насильственного захвата власти с терроризмом (террористической деятельностью) и экстремизмом (экстремистской деятельностью), которые на уровне нормативных правовых актов часто незаслуженно и необоснованно сливают воедино [4, с. 7]. Отметим, что это неверно и стратегически, в плане идентификации и дифференциации угроз национальной (государственной) безопасности и основам конституционного строя с уголовно-правовой точки зрения, и с позиции деятельности органов государственной безопасности по пресечению названных видов преступной деятельности [5, с. 99].
На фоне стремительного развития антиэкстремистского и антитеррористического законодательства в последние годы феномену насильственного захвата власти как самостоятельному
явлению законодатель не уделял значительного внимания. Волны терактов, иных террористических и экстремистских проявлений требовали от государства принятия быстрых кардинальных решений, особенно в свете ратификации ряда международных конвенций [6, с. 37; 7]. Причем эти решения отчасти распространялись и на иные радикальные социальные отклонения, которые под общей эгидой борьбы с терроризмом и экстремизмом смешались в глазах законодателя в одну общую глобальную угрозу для человечества [8, с. 537]. В результате в УК были внесены несколько пакетов норм, которые сформировали достаточно мощные механизмы противодействия терроризму и экстремизму. Но насильственный захват власти остался почти без внимания.
Правда, некоторые подвижки в отношении криминализации данного явления все же были сделаны. Несмотря на то что основные нормы об ответственности за насильственный захват власти (ст. 278 УК) и вооруженный мятеж (ст. 279 УК) сохранились в прежнем виде, в целом ряде концептуальных нормативных актов появились прямые ссылки на сам этот феномен.
В Шанхайской конвенции по борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом от 15 июня 2001 г. [9, с. 39-47], в Федеральном законе от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» и Федеральном законе от 06.03.2006 № 35-Ф3 «О противодействии терроризму» насильственный захват власти относится к проявлениям экстремизма и терроризма.
Таким образом, как видно из приведенных примеров, законодатель, по сути, слил воедино на уровне нормативно-правовых актов все три рассматриваемых явления: терроризм, экстремизм и насильственный захват власти. Специалисты, ссылаясь на законодательство, зачастую включают то, что относится к терроризму, в содержание понятия экстремизма, и наоборот, а насильственный захват власти нередко относят одновременно и к первому и ко второму явлению [10, с. 51; 11; 12]. После принятия в рамках антитеррористической и антиэкстремистской кампаний нескольких законодательных инициатив, ряд прямых упоминаний о насильственном захвате власти высветился в нормах УК. В результате на данный момент в УК помимо ст. ст. 278 и 279 УК признак насильственного захвата власти встречается в структуре ряда составов - ст. ст. 205.1- 205.4, 205.6, 275 УК.
Помимо прямого указания на насильственный захват власти ряд уголовно-правовых запретов подразумевают его и охватывают своим содержанием косвенно. Кроме ст. 280.1 УК о публичных призывах к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, это нормы об ответственности за преступления экстремистской направленности, а именно: публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (ст. 280 УК), об организации экстремистского сообщества (ст. 282.1 УК); об организации деятельности экстремистской организации (ст. 282.2 УК) и о финансировании экстремистской деятельности (ст. 282.3 УК).
Правда, на уровне норм УК законодатель попытался разделить терроризм и экстремизм между собой, обозначив их в тексте уголовного закона как самостоятельные уголовно-правовые явления. В частности, круг конкретных составов террористических преступлений определен в Примечании 1 к ст. 205.1 УК, а преступлений экстремистской направленности - в Примечании 2 к ст. 282.1 УК (об организации экстремистского сообщества).
Получается, что на данный момент механизм уголовно-правового противодействия насильственному захвату власти, кроме традиционных уголовно-правовых запретов, закрепленных ст. ст. 278 и 279 УК, включает в себя совокупность норм об ответственности еще и за содействие насильственному захвату власти (ст. 205.1 УК); публичные призывы к насильственному захвату власти и публичное оправдание насильственного захвата власти или его пропаганду (ст. 205.2 УК, ст. 280 УК); прохождение обучения в целях насильственного захвата власти (ст. 205.3 УК); организацию сообщества, созданного в целях насильственного захвата власти и участие в нем (ст. 205.4 УК, ст. 282.1 УК); организацию деятельности такого сообщества (ст. 282.2 УК), за финансирование насильственного захвата власти (ст. 282.3 УК) и несообщение об этих преступлениях (ст. 205.6 УК).
Однако такой «расширительный» подход к конструированию системы уголовно-правовых средств противодействия насильственному захвату власти вскрывает ряд критических противоречий.
Во-первых, при таком построении норм уголовного закона фактически под уголовную ответственность подпадает только такой вид насильственного захвата власти, который отличается террористической или экстремистской направленностью. Если исходить из понятия и концепции терроризма, закрепленных в Федеральном законе от 06.03.2006 № 35-Ф3 «О противодействии терроризму», и понятия и концепции экстремизма, сформулированных в Федеральном законе от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», то под ним следует
ЮРИАИЧЕСКИЕ НАУКИ
понимать лишь насильственный захват власти в целях последующего проведения террора или применения иного насилия в отношении населения или отдельных его социальных групп. Конечно, данное утверждение условно, но принцип применения уголовного закона в данном случае выглядит именно таким [13, с. 25].
Во-вторых, в обозначенном контексте возникает конкуренция уголовно-правовых норм, которая в некоторых случаях совпадения в деянии одновременно экстремистских и террористических признаков может перерасти в неразрешимый юридический спор [14, с. 23].
Получается, что в рамках закрепленной в действующем законодательстве концепции перечисленные нормы УК, затрагивающие феномен насильственной смены власти, де-юре распространяются не на все виды и формы насильственного захвата власти. Кроме того, в ряде аспектов они не просто противоречат друг другу, но вступают в коллизионное противостояние.
Назрела необходимость обособления этого феномена как самостоятельной угрозы в УК и формирования отдельного механизма уголовно-правового противодействия этому явлению. База для него в виде двух основных составов преступлений, предусмотренных ст. ст. 278 и 279 УК, а также необходимые шаблоны (имеются в виду используемые для противодействия феноменам терроризма и экстремизма), уже есть. Причем, пример закрепления механизма уголовно-правового противодействия терроризму в УК в этом плане выглядит более удачным [15, с. 118]. Думается, именно его с учетом всех положительных и отрицательных моментов и следует взять за основу построения системы уголовно-правового предупреждения насильственного захвата власти.
Формируя данный механизм, нужно исходить из следующих моментов. Во-первых, в качестве его ключевого звена и основного системообразующего состава преступления целесообразно взять деяние, которое предусмотрено ст. 278 УК. Только описание насильственного захвата власти в нем следует сделать более универсальным и простым для восприятия.
Во-вторых, необходимо выстроить четкую субординацию между основным составом насильственного захвата власти и его вооруженной формой - составом вооруженного мятежа. Представляется обоснованным включение вооруженного мятежа в ст. 278 УК в качестве квалифицированного состава насильственного захвата власти.
Насильственный захват власти носит системный многоуровневый характер и всегда представляет собой комплекс взаимосвязанных целенаправленных действий, для чего необходима серьезная организационная подготовка, объединение значительных человеческих, материальных и финансовых ресурсов. Названные обстоятельства свидетельствуют о необходимости адекватной уголовно-правовой реакции на действия организаторов насильственного захвата власти, а также деятельность по финансированию государственного переворота.
Встает вопрос о необходимости криминализации всех видов содействия насильственному (незаконному) захвату власти, призывов к нему, пособничества, прохождения обучения в целях насильственного (незаконного) захвата власти, а также организации сообщества, преследующего цель насильственного (незаконного) захвата власти либо нарушения территориальной целостности Российской Федерации.
Указанные выше подготовительные действия все равно не остаются вне уголовно-правовой оценки, только пока правоприменителю приходится использовать чаще всего антитеррористический потенциал УК, что фактически представляет собой применение уголовного закона по аналогии и противоречит закрепленному в ст. 3 УК принципу законности.
Для предотвращения начала государственного переворота в целом, как отмечает А. Г. Антонов, крайне важно вовремя получить необходимую достоверную информацию о готовящемся незаконном свержении действующей государственной власти и его деталях, для того чтобы иметь возможность вовремя принять адекватные упреждающие меры [16, с. 9].
В данной связи совершенно обоснованной выглядит введение в УК состава несообщения о преступлении, направленном на насильственный (незаконный) захват власти, и в то же время включение в конструкцию механизма уголовно-правового противодействия насильственному захвату власти стимулирующих норм, гарантирующих освобождение от уголовной ответственности для лиц, которые решили выйти из числа участников незаконного государственного переворота и приняли активное участие в его нейтрализации, оказали содействие в его предотвращении.
Таким образом, считаем целесообразным видоизменить систему уголовно-правовых запретов, направленных на предотвращение насильственного захвата власти, и сформировать самостоятельный механизм уголовно-правового противодействия этому общественно опасному явлению. Для этого необходимо внести ряд соответствующих изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации.
Библиографический список
1. Сергуи Е. П. Насильственные захват или удержание власти: пробелы и неточности уголовно-правового регулирования // Актуальные проблемы борьбы с преступлениями и иными правонарушениями. 2017. № 15-2. С. 37-39.
2. Жук М. С. Пути совершенствования системы институтов российского уголовного права // Lex russica. 2015. № 4. С. 49.
3. Райгородский В. Л. Политические и правовые средства обеспечения национальной безопасности Российской Федерации: дис. ... д-ра юрид. наук. Ростов н/Д., 2004. 285 с.
4. Кашепов В. П. О противодействии уголовно-правовыми средствами вызовам и угрозам преступных посягательств на внутреннюю безопасность // Журнал российского права. 2010. № 3. С. 7.
5. Курсанова А. С. Разграничение организованных форм терроризма и экстремизма // Законность и правопорядок в современном обществе. 2014. № 21. С. 99.
6. Долгополов П. С. Терроризм: понятие и противодействие [Электронный ресурс] // СПС «Консультант Плюс» (дата обращения: 17.03.2020).
7. Воронов И. В. Основы политико-правового ограничения социально-политического экстремизма как угрозы национальной безопасности Российской Федерации: дис. ... канд. полит, наук. М., 2003. 154 с.
8. Слинько Д. С. Проблемы уголовной ответственности за действия, направленные на насильственную смену или свержение конституционного строя или на захват государственной власти // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы XII Международной научно-практической конференции. М., 2015. С. 537.
9. Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (заключена в г. Шанхае 15 июня 2001 г.) // Собрание законодательства РФ. 2003. № 41. Ст. 39-47.
10. Макаров А. В., Чумаченко М. В. Терроризм и экстремизм: современное понимание и актуальные проблемы // Юридический мир. 2016. № 2. С. 49-53.
11. Григорьева Л. В. О научном подходе к уголовно-правовой оценке действий экстремистской направленности// Современное право. 2015. № 7. С. 99-105.
12. Гордеев Н. Проблема терминологии в «экстремистских делах» // ЭЖ-Юрист. 2016. № 1.
13. Иншаков С. М., Казакова В. А. Предпосылки обеспечения национальной безопасности в системе уголовно-правовой охраны // Российский следователь. 2017. № 8. С. 23-27.
14. Антонова Е. Ю. Преступления террористического характера и экстремистской направленности: вопросы криминализации и пенализации // Российский следователь. 2016. № 13. С.21-25.
15. Воронин В. Н. Насильственные преступления против основ конституционного строя и безопасности государства: проблемы качества конструирования уголовно-правовых норм // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2018. № 1 (41). С.116-120.
16. Антонов А. Г. Специальные основания освобождения от уголовной ответственности за государственную измену, шпионаж, насильственный захват или удержание власти // Уголовное право. 2009. №3. С. 7-11.
References
1. Sergun Е. P. Nasil'stvennye zakhvat ili uderzhanie vlasti: probely i netochnosti ugolovno-pravovogo regulirovaniya [Forcible seizure or retention of power: gaps and inaccuracies of criminal law regulation], Aktual'nye problemy bor'by s prestupleniyami i inymi pravonarusheniyami [Actual problems of fighting crimes of the constitutional order or the seizure of state power], 2017, no. 15-2, pp. 37-39 [in Russian].
2. Zhuk M. S. Puti sovershenstvovaniya sistemy institutov rossiiskogo ugolovnogo prava [Ways to improve the system of institutions of Russian criminal law]. Lex russica [Lex russica], 2015, no. 4, pp. 49 [in Russian],
3. Raigorodskii V. L. Politicheskie i pravovye sredstva obespecheniya natsional'noi bezopasnosti Rossiiskoi Federatsii Diss, d-ra yurid. nauk [Political and legal means of ensuring national security of the Russian Federation. Doctor's of of Law thesis]. Rostov-on-Don, 2004, 285 p. [in Russian],
fOPHAHHECKHE HAYKH
4. Kashepov V. P. O protivodeistvii ugolovno-pravovymi sredstvami vyzovam i ugrozam prestupnykh posyagatel'stv na vnutrennyuyu bezopasnost' [On counteraction by criminal legal means to challenges and threats of criminal attacks on internal security]. Zhurnal rossiiskogo prava [.Journal of Russian law], 2010, no. 3, p. 7 [in Russian],
5. Kursanova A. S. Razgranichenie organizovannykh form terrorizma i ekstremizma [Differentiation of organized forms of terrorism and extremism], Zakonnost' i pravoporyadok v sovremennom ob-shchestve [Law and order in modern society], 2014, no. 21, p. 99 [in Russian],
6. Dolgopolov P. S. Terrorizm: ponyatie i protivodeistvie [Terrorism: concept and counteraction], SPS «Konsul'tant Plyus» [SPS Consultant Plus] (Accessed: 09.08.2020) [in Russian],
7. Voronov I. V. Osnovy politiko-pravovogo ogranicheniya sotsial'no-politicheskogo ekstremizma kak ugrozy natsional'noi bezopasnosti Rossiiskoi Federatsii. Diss. kand. polit. nauk [Fundamentals of political and legal restriction of socio-political extremism as a threat to national security of the Russian Federation. Thesis of candidates of polit. science]. Moscow, 2003, 154 p. [in Russian],
8. Slin'ko D. S. Problemy ugolovnoi otvetstvennosti za deistviya, napravlennye na nasil'stven-nuyu smenu ili sverzhenie konstitutsionnogo stroya ili na zakhvat gosudarstvennoi vlasti [Problems of criminal responsibility for actions aimed at forcible change or overthrow of the constitutional order or the seizure of state power], Ugolovnoe pravo: strategiya razvitiya vXXIveke: materialy XII mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentsii. Moskovskii gosudarstvennyi yuridicheskii universitet im. O. E. Kutaf-ina (MGYuA) [Criminal law: development strategy in the XXI century: materials of the XII international scientific and practical conference. Moscow state law University named after O. E. Kutafin (MSLA)]. Moscow, 2015, 537 p. [in Russian],
9. Shankhaiskaya konventsiya o bor'be s terrorizmom, separatizmom i ekstremizmom (zaklyuchena v g. Shankhae 15 iyunya 2001 g.) [The Shanghai Convention on combating terrorism, separatism and extremism (concluded in Shanghai on June 15, 2001)]. Sobranie zakonodatel'stva RF [Meeting of the legislation of the Russian Federation], 2003, no. 41, st. 39-47 [in Russian],
10. Makarov A. V., Chumachenko M. V. Terrorizm i ekstremizm: sovremennoe ponimanie i ak-tual'nye problemy [Terrorism and extremism: modern understanding and actual problems]. Yuridicheskii mir [Legal world], 2016, no. 2, pp. 49-53 [in Russian],
11. Grigor'eva L. V. O nauchnom podkhode k ugolovno-pravovoi otsenke deistvii ekstremistskoi napravlennosti [On the scientific approach to criminal and legal assessment of extremist actions]. Sovremennoe pravo [Modern law], 2015, no. 7, pp. 99-105 [in Russian],
12. Gordeev N. Problema terminologii v «ekstremistskikh delakh» [The problem of terminology in «extremist cases»]. EZh-Yurist [Ezh-Yurist], 2016, no. 1 [in Russian],
13. Inshakov S. M., Kazakova V. A. Predposylki obespecheniya natsional'noi bezopasnosti v sisteme ugolovno-pravo voi okhrany [Prerequisites for ensuring national security in the system of criminal law protection], Rossiiskii sledovatel' [Russian investigator], 2017, no. 8, pp. 23-27 [in Russian],
14. Antonova E. Yu. Prestupleniya terroristicheskogo kharaktera i ekstremistskoi napravlennosti: voprosy kriminalizatsii i penalizatsii [Crimes of a terrorist nature and extremist orientation: issues of criminalization and penalization], Rossiiskii sledovatel' [Russian investigator], 2016, no. 13, pp. 21-25 [in Russian].
15. Voronin V. N. Nasil'stvennye prestupleniya protiv osnov konstitutsionnogo stroya i bezopasnosti gosudarstva: problemy kachestva konstruirovaniya ugolovno-pravovykh norm [Violent crimes against the foundations of the constitutional system and the security of the state: problems of the quality of construction of criminal law norms]. Yuridicheskaya nauka i praktika: Vestnik Nizhegorodskoi akade-mii MVD Rossii [Legal science and practice: Bulletin of the Nizhny Novgorod Academy of the Ministry of internal Affairs of Russia], 2018, no. 1 (41), pp. 116-120 [in Russian],
16. Antonov A. G. Spetsial'nye osnovaniya osvobozhdeniya ot ugolovnoi otvetstvennosti za gosudarstvennuyu izmenu, shpionazh, nasil'stvennyi zakhvat ili uderzhanie vlasti [Special grounds for exemption from criminal liability for high treason, espionage, forcible seizure or retention of power], Ugolovnoe pravo [Criminal law], 2009, no. 3, pp. 7-11 [in Russian],
