CC BY
50
Б01: 10.18503/1992-0431-2019-2-64-228-244
ПРОБЛЕМЫ МЕТАЛЛООБРАБОТКИ У РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫХ КОЧЕВНИКОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (по материалам тюрко-монгольского эпоса)
1 Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, Москва,
Россия
olganaumova@mail.ru
2Институт археологии РАН, Москва, Россия
ggkorol08@rambler.ru
Аннотация. В статье рассматривается эпос тюрко-монгольских народов с точки зрения перспективности его анализа для решения проблем, связанных с металлообработкой (в первую очередь художественных изделий из цветного металла) у раннесредневековых кочевников Центральной Азии. Один из подходов авторов - сбор содержащихся в эпосах упоминаний и прямых сведений о металлических предметах, процессах металлообработки, кузнецах, кузнечных инструментах. Констатируется обилие упоминаний о металлических реалиях в эпосе и скудость информации о мастерах-металлообработчиках и их работе. Последнее не соответствует этнографическим данным о развитости кузнечного ремесла у тюрко-монгольских народов. Объяснение этому авторы видят в том, что создатели эпоса в период его зарождения лишь начинали осваивать кузнечное ремесло. В раннем средневековье, когда формировался основной «пласт» эпоса, необходимым для жизни воинов-всадников ассортиментом металлических изделий (в первую очередь вооружением) некоторые тюркские племена, например, Саяно-Алтая, обеспечивали себя сами (по археологическим материалам) и даже вывозили их на экспорт (по письменным источникам). При этом металлические изделия высокого качества (особенно художественные), изготовленные из цветного металла, они могли получать от оседлых соседей, пришлых или захваченных в плен ремесленников. Другое направление поиска - изучение всех аспектов мировоззрения, связанных с кузнечным делом и фигурой кузнеца, отразившихся в эпических произведениях. Именно эти сведения помогают определить место мастера-кузнеца и металлообрабатывающих ремесел в обществе раннесредневековых кочевников. Фигуры мифических кузнецов в тех эпосах, где они действуют, чрезвычайно грозные и мощные. Их божественное покровительство придавало реальным кузнецам высокий статус в обществе, что фиксируется этнографическими материалами.
Ключевые слова: эпос, металлы/металлообработка, кузнец, тюрко-монгольские народы, Центральная Азия, раннее средневековье, этнографическое время
Данные об авторах: Наумова Ольга Борисовна - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; Король Галина Георгиевна - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института археологии РАН.
Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект 18-09-00257.
Problemy istorii, filologii, kul'tury 2 (2019), 228-244 © The Author(s) 2019
Проблемы истории, филологии, культуры 2 (2019), 228-244 ©Автор(ы) 2019
О.Б. Наумова1, Г.Г. Король2
ВМЕСТО ПОСВЯЩЕНИЯ
Невозможно не сказать, что именно Екатерина Георгиевна Дэвлет была инициатором исследования авторами обозначенной темы с привлечением материалов тюрко-монгольского эпоса. Сама Катя всегда вдохновлялась глубоким интересом мамы, коллеги и соавтора Марианны Арташировны к изучению эпоса народов конкретных территорий в поисках нужной информации для понимания не только истоков изобразительной петроглифической традиции разных регионов страны, но и объяснения не всегда однозначных и понятных современному человеку образов. Знаменитым стал их совместный монументальный труд «Мифы в камне. Мир наскального искусства России» (М., 2005), в котором обобщены данные о разновременных региональных традициях в наскальном искусстве, сформулированы их особенности, приведены семантические интерпретации рисунков. За него Е.Г. и М.А. Дэвлет в 2012 г. были награждены премией Президиума РАН имени И.Е. Забелина.
В планах Кати был новый этап штудирования эпических произведений разных народов. Хорошо известно, что новая цель требует тщательной проработки уже знакомых исследователю произведений заново. А цель была конкретная и прикладная - попытаться найти прямые или косвенные данные для объяснения назначения совершенно реальных петроглифических изображений неких предметов, связанных в основном с бытовой, хозяйственной, иногда культовой жизнью как персонажей сцен «картин на камне», так и жизнью самих авторов этих «картин». И у нее был перечень таких изображений, по поводу интерпретации которых исследователи не могут найти компромисса. Катя хотела привлечь и этнографов к разработке этой темы, чтобы специалисты и знатоки материальной культуры этнографического времени смогли внести свою лепту в исследования петроглифов. Посему совместные работы археологов и этнографов Е.Г. Дэвлет поддерживала и даже сама подсказывала направление таких «штудий» не только в области петроглифоведения.
ВВЕДЕНИЕ
Один из маркеров культуры раннесредневековых кочевников Евразии - амуниция всадника и его коня, включающая характерные (так называемых тюркских форм) ременные украшения из цветного металла, в последней трети I тыс. - и с характерным декором. К концу I тыс. в Центральноазиатском регионе наибольшая концентрация соответствующих находок отмечена в культурах Саяно-Алтая и прилегающих территорий, а также в верховьях Чуйской долины Тянь-Шаня, где сосредоточены средневековые города Семиречья (Краснореченское городище и др.). Интересен вопрос о том, где и кто изготавливал для кочевников и полукочевников подобные изделия, известные в значительном количестве. Если для последнего региона можно предполагать местное производство в 1Х-Х вв., судя по случайным находкам инструментария, литейного брака и прочих деталей, связанных с бронзолитейным и ювелирным производством, то для отдельных регионов Саяно-Алтая (например, Рудного Алтая) предположить можно лишь копирование (производство реплик) художественных изделий (при этом часто уже давно быв-
ших в употреблении, с затертым сложным декором). Ремонт изделий был более доступен, он чаще всего был связан с минимальными затратами, а часто и с использованием простейших подручных средств. Тем не менее имеющиеся минимальные данные (в том числе находка единичных матриц на территории Саяно-Алтая) все же позволяют ставить вопрос о возможности местного производства в отдельных микрорегионах территории наибольшей концентрации археологических находок изделий из цветного металла. Но никаких конкретных свидетельств местной цветной металлообработки (следов самого производства) в конце I тыс. на настоящем этапе исследований нет, хотя древнейшие следы массовой добычи медной руды и бронзолитейного производства в предшествующие исторические периоды зафиксированы, например, в Туве и Хакасии, т.е. на Верхнем и Среднем Енисее1. При этом железоделательное производство (металлургия и кузнечное ремесло), имеющее давнюю традицию на Алтае2, археологически хорошо подтверждается и для раннего средневековья в Саяно-Алтае3.
Таким образом, в археологии существует много нерешенных вопросов, связанных с металлообработкой у раннесредневековых кочевников Центральной Азии и прежде всего Саяно-Алтая. Часть из них авторы уже попытались решить, привлекая этнографический материал4. Даже в современную эпоху можно наблюдать приверженность потомков средневековых всадников некоторым давним традициям, например, скачкам-состязаниям, что требует и наличия определенного снаряжения (в том числе узды с наборными украшениями), известного по этнографическим материалам. Очевидно, что обращение к материалам эпоса для обсуждения археологических проблем в данном случае вполне оправдано. Эпические произведения создавались и развивались, по-видимому, в эпоху освоения металла5 поэтапно, в том числе основной «пласт» эпического наследия формировался в тюркскую эпоху. Материалы эпоса могут отражать в специфических фольклорных образах степень распространения металлов, владения металлообрабатывающими ремеслами, роли мастеров-кузнецов в обществе и т.п. Интересно выяснить, отразился ли и в какой степени в эпосе тюрко-монгольских народов период чрезвычайной популярности художественных изделий из цветного металла, а также в целом металлообработка, роль кузнецов в местной культуре.
Задача настоящей статьи - оценить потенциал эпических произведений тюр-ко-монгольских народов Центральной Азии для исследования различных аспектов металлообработки у средневековых кочевников. Сопоставление археологического, этнографического и фольклорного материалов может дать аргументы для подтверждения или опровержения выдвинутых ранее гипотез, высветить новые грани проблемы.
С текстами эпических произведений как источником для реконструкции культуры их носителей ученые знакомы давно. Большая работа была проведена в 1960-е гг., когда появилось сразу несколько подобных исследований по герои-
1 Сунчугашев 1969, 1993.
2 См. Богданов и др. 2018.
3 Сунчугашев 1979, 1993; Зиняков 1988.
4 Король, Наумова 2017.
5 Липец 1978.
ческим эпосам тюрко-монгольских народов6. Изыскания в этой сфере подготовили почву для создания академической серии «Эпос народов СССР» (с 1992 г. -«Эпос народов Евразии»), осуществляемой Институтом мировой литературы им. А.М. Горького РАН, в которой опубликованы и эпосы кочевых народов Средней Азии (казахов, киргизов, туркмен) и Южной Сибири (алтайцев, якутов, бурят, калмыков, хакасов). Важно, что тексты эпосов публикуются на языке оригинала с последующим переводом, который «выполнен близко к оригиналу и не является художественным»7, с нумерацией строк. Качественная публикация эпосов осуществлена также в 60-томной серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», подготовленной Сибирским отделением Академии наук, в которой изданы, в том числе, бурятские, якутские, тувинские, шорские, алтайские и хакасские героические сказания.
МЕТАЛЛ И МЕТАЛЛООБРАБОТКА В ЭПОСЕ: МАТЕРИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Упоминания, связанные с металлом (реалии, образы, ситуации) в тюрко-монгольских эпосах, в свое время были собраны Р.С. Липец для обоснования привязки истоков героического эпоса к эпохе освоения металлов8. В отношении наличия «металлических реалий», по ее наблюдениям, эпосы кочевников Сибири (якутского, бурятского, алтайского, тувинского) существенно отличаются от среднеазиатских - узбекского, каракалпакского и киргизского (а также, добавим, казахского). Это связано с тем, что сибирские народы стали осваивать бронзу и железо позже, и, таким образом, эпос сибирских кочевников более «молодой» и сохранил архаические черты и тесную связь с древней мифологией и культовой практикой. Эпосы же народов Среднеазиатско-казахстанского региона характеризует «весьма "переразвитая" форма», «олитературенность, значительная отдаленность от древней мифологии, рационализм»9. В последних «бронза почти забыта» - давность ее освоения отразилась в степени забвения этого металла в эпосе среднеазиатских кочевников. Р.С. Липец приводит всего два примера упоминания бронзы в среднеазиатских эпосах: бронзовый лук из «Алпамыша» и бронзовую стену из поэмы «Кырк кыз»10. Добавим к этому «золотой, медью отделанный шлем» (букв. золотой колпак, медную шапку) из казахского «Кобланды-батыра» (Кб: 2406)11. В эпосах же сибирских народов, сохранивших больше памяти о металлах, часто встречаются упоминания оружия и других изделий из бронзы, многие из них имеют сакральное значение; герои носят имена, включающие понятия бронзы в качестве украшающего эпитета; бронза и медь используются в образных иносказаниях12.
Что касается железа, то и тут Р.С. Липец приводит примеры только из эпических сказаний южносибирских народов, вероятно, как самые выразительные: здесь и железные богатыри - враги светлых героев, и булатное тело Гэсэра, кото-
6 Гребнев 1960; Пухов 1962; Уланов 1963.
7 Ефимова 1973, 7.
8 Липец 1978.
9 Липец 1978, 110.
10 Липец 1978, 111, 112.
11 Ссылки на строки даются по изданию: «Кобланды-батыр...»: Мирбадалева 1978. Далее Кб: № строки.
12 Липец 1978, 111-114.
рое выковывают кузнецы, и рождение железных младенцев или младенцев с железным оружием - сюжеты, которых нет в эпосах среднеазиатских кочевников13. Вообще в среднеазиатских эпосах упоминания о железных и прочих металлических предметах более рациональные, обыденные. Так, в «Кобланды-батыре» по нескольку раз встречаются стальной/булатный меч, железные кольчуга, путы. Но часто оружие и доспехи упоминаются без всяких пояснений. Внимание на том, из какого материала они сделаны, не акцентируется, так как, вероятно, слушателям это было понятно без пояснений.
Напротив, в эпосах сибирских народов каждый раз подчеркивается металлическая природа предмета, причем не только оружия, но и утвари, элементов одежды и даже ландшафта. С первых же слов, например, алтайского эпоса «Ма-адай-Кара» слушателей встречает семиколенный стоствольный железный тополь (древо жизни) с золотыми и серебряными листьями, с золотыми кукушками на нем, с собаками на железных цепях под ним. Под ним же - золотом украшенная юрта с медным ложем и золотой кошмой внутри14. Богатырь Когюдей-Мерген надевает «с чугунными подошвами в девяносто рядов чугунные черные сапоги», доху и штаны с золотыми и серебряными пуговицами, бронзовый с золотыми узорами шлем и такой же панцирь, подпоясывается бронзовым поясом: «Бронзовым поясом, украшенным золотом, / Стал опоясываться... / С шестьюдесятью двумя изображениями / Золотую узду схватил, / В воздухе потряс, ею звеня. / Конь тут как тут примчался»15.
Красочно описывается металлическое снаряжение коня: тувинский богатырь Хунан-Кара, седлая коня, «Золотую-серебряную сбрую надел, / Как солнце сверкающим посеребренным седлом / С узорами [в виде] луны / на правой его стороне, / С узорами [в виде] солнца / На левой его стороне / Оседлал»16. Гэсэр также надевает на коня седло с серебряной отделкой, подхвостник в серебряных украшениях и такой же нагрудный ремень и восклицает: «[Как] красива сбруя коня, / Как подходит она моему коню!»17
Р.С. Липец обратила внимание на «марки металла», которые можно обнаружить в эпосах. Она приводит в пример «Джангар», где сказители различают разные виды булата (стали) для острия и обуха сабли18. Добавим, что в «Гэсэре» (его эхирит-булагатском варианте) встречается, по крайней мере, 10 видов серебра: колчан из будай-серебра (первое упоминание - строка 1154)19, коновязь из белир-серебра (АГ: 1318), латунно-серебряная трубка (АГ: 1433), шлея из нюлуг-сере-бра (АГ: 2818), броня из дулга-серебра (АГ: 3215), полы из налур-серебра (АГ: 6035), крыльцо из дардам-серебра (АГ: 6044), стремена из сой-серебра (АГ: 9434), седло из шунха-серебра (АГ: 9513); говорится также о холме из хулэр-серебра (АГ: 1247). Причем исследователи пока смогли расшифровать лишь последний
13 В казахском эпосе железо как символ грозного оружия вошло в устойчивое выражение для богатырского гнева: «Он разъярился, рассвирепел, / Ожесточился, рассвирепел, / Будто холодным железом опоясан он» (Кб: 855, 2419).
14 Ефимова 1973, 252-255.
15 Ефимова 1973, 257, 275.
16 Орус-оол 1997, 197.
17 Соктоева 1995, 278.
18 Липец 1978, 118.
19 Строки даются по изданию «Абай Гэсэр-хубун...»: Ким 1961. Далее АГ: № строки.
эпитет: «хулэр» - род бронзы, смесь олова и меди20, один из рецептурных составов и раннесредневековых ременных и других украшений всадника и коня.
К большому сожалению, в новом переводе эпоса, изданном в серии «Эпосы народов Евразии»21, эти определения серебра или вообще упущены, или же переводятся нейтрально, как «блестяще-серебряный», «отливающий серебром». Стремена из сой-серебра (сойл мYнгYн дYрeeши) переведены как «медно-серебря-ные», хотя «Бурятско-русский словарь» сопровождает толкование слова «сой» вопросом - «обычный эпитет стремени: сой мYнгэн дурее стремена из массивного (?) серебра»22, что явно показывает, что значение слова «сой» точно неизвестно.
Можно присоединиться к Р.С. Липец, считавшей, что расшифровка эпических марок металла - тема будущих научных изысканий23. Для понимания степени знакомства создателей и носителей эпоса с обработкой металлов по этому критерию - разработки технологии сплавов, различения разных марок металла - необходимо привлечение данных других наук, в частности, этнографии и диалектологии, с одной стороны, и металловедения, с другой.
В эпосах практически нет сведений о процессах металлообработки. В алтайском эпосе «Маадай-Кара» не встречаются ни кузнецы, ни кузницы, ни кузнечные инструменты. В «Кобланды-батыре» лишь три раза упоминается выкованная Да-утом (святым-покровителем кузнецов в исламе) кольчуга (Кб: 1449, 2380, 4417), а также более развернуто: «железная кольчуга, кованная / И крепко сбитая тобой, храбрец Даут» (Кб: 2353-2354). В фольклоре тувинцев некоторые «кузнечные реалии» нашел Г.Н. Курбатский24, но не в эпических жанрах, а в загадках, посвященных кузнечным мехам, раскаленному железу на наковальне, клещам-острогубцам, молоту и наковальне, закаливанию железа и даже опосредованно одному из способов металлического литья (точнее асбесту, применяемому для изготовления литейных форм)25.
В тувинском сказании «Хунан-Кара» есть упоминание кузнеца, но характер этого упоминания показателен: чтобы сделать стрелы для богатыря, «могучего кузнеца привели». Однако в дальнейшем о нем совсем не упоминается, и всем руководит отец героя: он повелевает из ста чаш-котлов сделать одну булатную чашу-котел и выковать из нее стрелы, а затем проварить стальные наконечники в черной пене черного озера26. Также и кузнечные меха используются богатырем Хунан-Кара не по назначению: ими он раздувает огонь, чтобы выгнать волков из пещеры27. Л.В. Гребнев нашел свидетельства обработки металла у тувинцев в сказании «Мёге Шааган-Тоолай»: «... Собрал деревьев на лесистом склоне горы,
20 Ким 1961, 215.
21 Соктоева 1995.
22 Черемисов 1973, 390.
23 Липец 1978, 118.
24 Г.Н. Курбатский собрал сведения практически по всем структурным компонентам этнической культуры тувинцев (хозяйству и материальной культуре, верованиям, мировоззрению, включая народные знания, семейной и общественной жизни, этикету и пр.), имеющиеся во всех фольклорных жанрах тувинского фольклора.
25 Курбатский 2001, 68-69.
26 Орус-оол 1997, 107-109.
27 Орус-оол 1997, 287.
притащил их, нажег угля <.> и когда расплавил и выковал <.> разбитый пинком ноги бронзовый <.> котел, то новый котел оказался еще лучше прежнего»28.
Пожалуй, чуть больше сведений можно почерпнуть из бурятского героического эпоса. Исследовавший его А.И. Уланов утверждает, что улигеры (героические сказания) не содержат описания кузницы и работы кузнеца, в них нет баторов-кузнецов, нет отдельных улигеров о них, нет упоминаний о кузнечных щипцах, наковальне, процессе ковки или декорирования драгоценными металла-ми29, но это в большей степени касается лишь реальных кузнецов. В «Абай Гэ-сэре» можно найти чудесных небесных кузнецов, которые помогают Гэсэру. Обращаясь к небесным бурханам (богам), он говорит: «Когда вы творили меня, то ковали / Шеньинские семь кузнецов, / Закаляли / Ханьинские семь кузнецов.» (АГ: 1275-1278)30. Тех же кузнецов и в тех же словах («ковать», «закалять») Гэсэр просит исправить затупившийся меч (АГ: 2470-2474)31. И, наконец, в третий раз упоминаются те же кузнецы, когда некий старец приводит Гэсэра к пятидесяти пяти тенгриям, к ханьским семи кузнецам, к шеньинским семи кузнецам, чтобы поправить его ослабевшие волю и голову. Он просит кузнецов «закалить», «запаять» Гэсэра. Шеньинские кузнецы бросают его в кузнечные меха и закаляют так, что он звенит будто булатный. Ханьинские кузнецы обжигают Гэсэра, бросая его в кузнечную печь (горнило), накаляют в кузнечных мехах32, проваривают в молочном и желтом море, закаляют в исполинской горе33. К работе с металлами можно привязать и действия Гэсэра, который в котле расплавил черный свинец, чтобы влить его в глаз великана34, и некую процедуру посланных Гэсэром помощников проверять табуны: «два железных аркана <...> к рукам своим правым они припаяли» (АГ: 2826-2828)35. Этим и исчерпывается список кузнечных работ в бурятском эпосе.
Мастер-кузнец - кто он? Характерно в этой связи, как в рассмотренных эпосах батыры обретают оружие и доспехи. Маадай-Кара, оседлав коня, облачился в доспехи, «пику на крепкой спине прикрепил, нетупеющую стальную саблю взял и прицепил» и т.д. Откуда все это берет Маадай-Кара, не объясняется. Его сыну, Кюгедей-Мергену, старуха - хозяйка Алтая «шестидесятисаженную белую саблю взяла [неизвестно откуда - О.Н., Г.К.] и подала» (МК: 2319-2320)36. Тувинскому богатырю Алдай-Буучу отец отдает снаряжение и оружие воина, спрятанные в пещере. Так же и другой богатырь - Бокту-Кириш - по указанию кобылицы находит спрятанное его отцом воинское снаряжение37. Без объяснений надевает на Кобланды кольчугу, пристегивает меч и вешает лук богатырь Естемес, кото-
28 Гребнев 1960, 80, 81.
29 Уланов 1963, 78.
30 В переводе 1995 г. оба важные для нас глагола (ковать, закалять: шэрээлгэжэ, хатаалгажа) переведены одним словом «закалять».
31 В переводе 1995 г. - саблю.
32 В издании 1995 г переводчик делает текст более понятным для читателя: «раздувают мехами огонь».
33 Ким 1961, 97-98; Соктоева 1995, 303.
34 Ким 1961, 167; Соктоева 1995, 374.
35 И в этом случае перевод 1995 г. «объясняет» эпический текст, а не дословно ему следует: «Вынесли из сарая. / Два крепких укрюка / И, держа их в правой руке, поволокли [за собой]».
36 Ссылка на строки дается по изданию «Маадай-Кара»: Ефимова 1973. Далее МК: № строки.
37 Гребнев 1960, 17, 20.
рый обучал Кобланды богатырству (Кб: 152-154). Ф.И. Урманче, исследовавший тюркский героический эпос, обобщил пути добывания богатырем оружия: «оно может появиться вместе с богатырем или богатырской девой; вместе с богатырским конем героя; может быть создано духом-предком богатыря; или небесным божеством; добыто женщиной; сделано особым, иногда мифическим кузнецом»38. Все способы, кроме последнего, не объясняют создания оружия. Там, где мы бы ожидали появления в эпосе создателей оружия - кузнецов, они отсутствуют, акт производства оружия никак не фиксируется.
Последний же способ является, по мнению Ф.И. Урманче, наиболее поздним. Для его иллюстрации он приводит лишь один пример из татарского сказания, в соответствующих эпизодах которого «ясно чувствуются позднейшие, не соответствующие героическому духу дастана мотивы». Единственный тюркский эпос, в котором, по его мнению39, мотив изготовления оружия мифическим кузнецом можно считать архаическим, это якутские олонхо40.
Показательно, что богатыри южносибирских эпосов не бьются со своими врагами оружием, но ведут рукопашный бой. Гэсэр в своих многочисленных схватках с многоголовыми мангадхаями сражается «безоружно» (букв.: «Черная голова, тело мое своим мясом будут сражаться»)41. Они бьются «подобно быкам», «изюбрям подобные» (в тувинском эпосе - «как быки, как верблюды-самцы»), вырывая зубами огромные куски мяса из груди, а руками из спины (см. одно из таких сражений42). В тувинских сказаниях можно найти обоснование такого поведения батыров. Один из них говорит: «Будем ли мы состязаться с помощью созданных самой природой кулаков или же с помощью сделанного мастерами синего железа?»43 Р.С. Липец трактует этот эпизод как нежелание героя отдавать заслугу победы над врагом мастеру-кузнецу, выковавшему оружие44. Но не свидетельствует ли это также и о том, что металлическое оружие еще не вошло прочно в культуру носителей эпоса на этапе его создания?
Интересно, что у реальных носителей рассмотренных эпосов - саяно-алтай-ских кочевников и казахов - кузнечное ремесло в XIX в. было хорошо развито45. У бурят даже существовал культ кузнецов46; этнографы фиксируют его и в насто-
38 Урманче 2015, 293. А.И. Уланов на примере бурятских улигеров (монголоязычный эпос) приходит к тому же выводу, что и Ф.И. Урманче. Герой получает оружие от небесных покровителей, которые спускают ему коня с притороченным к седлу вооружением. Отмечается, что матери героев делают для них деревянные луки и стрелы, но железное оружие не делают им ни отец, ни мать (Уланов 1963, 79).
39 Урманче 2015, 293.
40 В олонхо мифические небесные кузнецы выковывают герою железное вооружение и одежду, а также они закаляют богатырей в огненном океане. Не каждый богатырь, выкованный кузнецом, может выдержать купание в огненном океане - в олонхо о Мюлдью Сильном из ста лишь один выдержал испытание (Пухов 1962, 27, 227). Якутский эпос очень перспективен для изучения вопросов, связанных с металлообработкой, что требует специального исследования.
41 Ким 1961, 217, прим. 77.
42 Ким 1961, 76, 77; Соктоева 1995, 281, 282.
43 Гребнев 1960, 127.
44 Липец 1978, 119.
45 Потапов 1936, 101-105; Вайнштейн 1972, 235-247; Радлов 1989, 159, 160; Тохтабаева 2005; Гармаева 2009; Маншеев 2012.
46 Галданова 1987, 87-91; Банаева 2008.
ящее время47. Это очевидное несоответствие между эпическими и этнографическими реалиями требует объяснения. А.И. Уланов высказал предположение, что в бурятских улигерах «отразилось то время, когда бурятские роды сами не производили оружие, а добывали его, хранили и передавали следующему поколению»48. Это, по-видимому, касается не только оружия, но и металлических вещей в целом.
С определенной долей осторожности можно допустить, что создатели эпоса в период его зарождения лишь начинали осваивать кузнечное ремесло. И хотя металл им был хорошо известен, о чем свидетельствуют довольно многочисленные перечисления металлических вещей в эпосах, сами они могли изготовлять вещи менее искусные, а металлические изделия высокого качества получать из каких-то сторонних источников, к примеру, от оседлых соседей, пришлых / захваченных в плен ремесленников.
Например, в тувинском героическом сказании «Алдай-Буучу» говорится о двух кузнецах, причем, по мнению Л.В. Гребнева, исследовавшего тувинский эпос, эти искусные мастера не принадлежали к той же группе населения, что и герои (т.е. были пришлыми): один из них был «из Восточной стороны», другой - «из Западной стороны»49. На мысли о неместных корнях наводит и определение небесных кузнецов в «Гэсэре» как ханьинских и шэньинских50. А в ойратском эпосе меч для героя делают сразу несколько кузнецов: дербетский сорок лет отбивал на наковальне, китайский выбил узоры - линии, непальский выбил мелкие узоры, элетский дал отделку, а халхаский выбил кружочки. Если названия «дербетский», «элетский» и «халхаский» исследователь возводит к ойратским и монгольским племенам51, то китайский и непальский кузнецы - явно оседлые ремесленники.
Возможно, эти фольклорные данные косвенным образом подтверждают сделанный нами ранее вывод о том, что массовое производство металлической торевтики малых форм (ременных и других украшений, особенно с качественным декором) у раннесредневековых кочевников Саяно-Алтая (шире - Центральной Азии) было возможно лишь в условиях стационарных поселений, и археологам следует сосредоточиться на поисках очагов оседлости со следами конкретного ремесленного производства на территории обитания номадов52. Такими очагами, например, в Забайкалье и Туве были крупные дацаны с мастерскими, в которых отливали высокохудожественные бронзовые изделия53. Такая же ситуация могла быть и в раннем средневековье. Например, на городище Ак-Бешим в Чуйской долине Тянь-Шаня находились монастыри буддийской и других религиозных общин, известны находки прекрасных образцов торевтики малых форм с культовыми (буддийскими) композициями декора. Возможно, в буддийских монастырях могли быть собственные мастерские, обеспечивавшие общину художественными
47 Лыгденова 2013; Сагалаев, Гомбожалов 2014.
48 Уланов 1963, 79.
49 Гребнев 1960, 80.
50 Д.А. Бурчина и А.Б. Соктоев, комментируя эти определения, предполагают, что они могли означать «ныне забытые топонимические обозначения древних бурятских родов», указывая, что у современных бурят существует хангинский род, переселившийся из Монголии в ХУТ-ХУИ вв. (Соктоева 1995, 432, 433).
51 Биткеев 1990, 49.
52 Король, Наумова 2017.
53 Павлинская 1988, 73.
изделиями. Заметим, что в декоре ременных украшений Саяно-Алтая мотив «цветок смоквы», происходящий из буддийской иконографии, как и некоторые другие мотивы, относится к числу самых популярных.
МЕТАЛЛ И КУЗНЕЦ В МИРОВОЗЗРЕНИИ КОЧЕВНИКОВ
Возможности эпоса для решения вопросов, связанных с металлообработкой у кочевников, не исчерпываются только этой, материальной, стороной процесса. Представляется, что гораздо больше можно почерпнуть, если обратиться к мировоззрению носителей эпоса, их отношению к металлическим вещам, кузнечному ремеслу и личности мастера. Так, применение «металлических» эпитетов к предметам, которые по своей сущности не могут быть металлическими, свидетельствует об их значении в жизни ранних кочевников или их мифологической природе. Часто реалии, связанные с врагом батыра-героя, характеризуются как черные железные, а сам он владеет предметами светлого металла. Враг Маадай-Кара живет на голой железной равнине, на которой растет железный тополь без коры54, дочь подземного Эрлик-бия приготовила для богатыря Когюдей-Мергена, сына Маадай-Кара, железную тюрьму с чугунной постелью, чугунными замками и железными запорами (МК: 6035-6044). У Гэсэра светло-серебряное (сагаан мYнгYн) копье, светло-серебряный меч (АГ: 89-90)55, а у одного из его многочисленных врагов - великана-мангадхая - черный железный (тYмэр хара) частокол56, черный железный канат (АГ: 8293-8294, 8307).
Причем в бурятском эпосе с черным / белым не все однозначно: у бурят кузнецы делились на черных и белых, получивших свое мастерство от восточных или западных тенгриев соответственно; белые кузнецы занимались преимущественно серебром, а черные - железом. Сам Гэсэр имел и «черное», и «белое» оружие: очередной враг-мангадхай Гэсэра просит его сподвижников испортить оружие батыра: «Рассекающий / Черное / Черный железный-то меч / Вы под стенами спрячьте; / Рассекающий белое / Белый серебряный меч / Затупите.» (АГ: 1955-1961). В «Кобланды-батыре» часты упоминания «белого» (а^) оружия и доспехов Ко-бланды: кольчуги, копья, меча и т.п. (Кб: 1091-1092, 2182, 2380, 2467, 2651, 3088, 3089, 3096, 3217, 4659).
Интересна связь Нижнего мира в тувинском эпосе с медью, а Верхнего - с железом: «Черная земля задрожала / Стальное небо / Зазвенело»57, - когда богатырь Хунан-Кара начинает бой с Небесным Демир-Моге (Железным Силачом). Нарушая клятву, Демир-Моге призывает на помощь Верхний и Нижний миры -своих отца и мать. Из Нижнего мира ему на помощь выходят старухи с медными-медными рылами, медными-медными когтями и держат медные-медные копья и сабли58. Любопытно, что в руническом тексте, происходящем именно из Тувы,
54 Ефимова 1973, 511.
55 В переводе 1995 г. - «блестяще-серебряные» копье и меч. Сааган (бурят.) - в прямом и переносном смысле «белый» (Черемисов 1973, 381).
56 В переводе 1995 г. - прочная железная ограда. Такой перевод, как и перевод слова «белый» словом «блестящий», не передает эпического противопоставления «черное - светлое/белое».
57 Орус-оол 1997, 227.
58 Орус-оол 1997, 233.
есть слово «копи (шахты)» (своего рода реальный «нижний» мир), правда, без уточнения добываемой руды59.
Нельзя согласиться с Р.С. Липец, что «прославленные кузнецы известны в каждом эпосе, причем сообщаются их имена»60. По нашим наблюдениям, не только имен, но и самих кузнецов нет в алтайском «Маадай-Кара», казахском «Коблан-ды-батыре», а в эхирит-булагатском варианте «Гэсэра» их имена не называются. Но в тех эпических произведениях, где кузнецы присутствуют, их работа и образы чрезвычайно внушительны, даже устрашающи. В якутских олонхо жилищем мифического кузнеца «служит буроватый, в девяти местах отверстый, из горшечной глины бугор. Внутри бугра, пылающего огнем и дымом, находятся шумные громадные, ровно белые кобылицы, меха; наковальня из плотного камня преисподней, молот - волна морская. Слугами ему являются девяносто черных, как уголь, парней-угольщиков, семьдесят рослых парней-слесарей, сам он именуется: "девяти кузнецов родоначальник", "Гибель-Дуодарба Черный Кузнец"»61. В «Джангаре» Грозный Синий Кузнец Коко-Дархан живет «в юрте из неотесанных диких валунов, внутри которой находится ярко-красный мех. Раздувают мех двадцать пять человек, а помогают Коко-Дархану сто кузнецов»; у кузнечного меха «сто человек голосят, ревут: "Кто войдет без разрешения, тому строжайшее наказание"»62.
Здесь речь идет о могущественных мифических покровителях кузнецов реальных, человеческих, и их помощников, пока не имеющих имен (9 кузнецов, 90 парней-угольщиков, 70 парней-слесарей в олонхо; 100 кузнецов, 25 раздуваль-щиков мехов в «Джангаре»). Могущество покровителей наложило отпечаток на личности кузнецов, действовавших в реальной жизни, и на отношение к ним соплеменников. Алтайцы родоначальником кузнечного дела считали Эрлика - владыку подземного мира, царства мертвых, одного из творцов мира63. У бурят, как уже упоминалось выше, кузнечное мастерство людям передали западные и восточные божества (тэнгрии). У среднеазиатских кочевников (казахов, киргизов, туркмен) покровителем кузнечных дел был Дауд Пайгамбар (каз. Ер Даут; кирг. Доот; туркм. Давут) - коранический пророк, который первым стал обрабатывать металлы и был научен Аллахом делать кольчуги (восходит к библейскому царю Давиду). Отношение к металлообрабатывающему ремеслу как к полученному свыше, от божеств самого высокого уровня у саяно-алтайских тюрок, покровительство металлообработке высокопочитаемого пророка у мусульманских среднеазиатских кочевников позволяет говорить о чрезвычайно важном месте, которое оно занимало в системе жизнеобеспечения этих народов. Такие представления определяли и высокое место, которое занимал мастер по обработке металлов в этих обществах. В некоторых тюрко-монгольских эпосах кузнецы реальные, а не мифические уже имеют имена: Чопей и Бапый - пришлые искусные кузнецы из тувинского сказания, о котором говорилось выше64, Болекбай-кузнец, прозванный Хромцом из «Манаса»65.
59 Малов 1952, 83.
60 Липец 1978, 117.
61 Окладников 1949, 287.
62 Окладников 1949, 288.
63 Львова и др. 1988, 108-110.
64 Гребнев 1960, 80.
65 Липец 1978, 117.
Кузнецы, по традиционным представлениям тюркских кочевников, принадлежали к людям, обладающим «даром» (к этой же категории людей относились шаманы, поэты, музыканты66). В мусульманской интерпретации эти люди «рождаются такими по воле Всевышнего», в отличие от других, которые могут при достаточном старании обучиться своему ремеслу67. Наличие дара - т.е. творческого начала, знания сверх нормы обычного общинника - расценивалось обществом двояко: с одной стороны, как позитивное и полезное, с другой - как потенциально опасное, имеющее отношение к миру «иного»68, что и отразилось в устрашающих описаниях работы мифических кузнецов в якутских олонхо и в «Джангаре», которые приведены выше. Кузнецы как хранители тайного знания своей профессии были «чужаками» в обществе и при этом обладали очень высоким социальным статусом; передавая свои знания по наследству, они закрепляли этот статус за по-томством69. Наблюдатели фиксировали чрезвычайно высокое положение кузнецов у сибирских народов в этнографическое время70.
Таким образом, можно констатировать обособленное высокое положение кузнеца в традиционном обществе, что в эпических произведениях проявляется и в назывании его по имени, и в высоком мастерстве изготовления оружия, и в том, что герои обращаются к кузнецам за помощью в починке не только оружия, но и их самих, и в наличии у кузнецов высоких покровителей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В целом, как показывает наше предварительное исследование, обращение к эпическим произведениям тюрко-монгольских народов продуктивно для изучения проблем, связанных с металлообработкой у раннесредневековых кочевников. Их культура хорошо освоена, в том числе благодаря многочисленным находкам предметов из металлов. Археологические источники свидетельствуют в первую очередь о широком развитии кузнечной обработки черного металла (горны, шлаки, крицы и т.п.). В Саяно-Алтайском регионе, где сосредоточен максимум находок художественных изделий из цветного металла, отмечено, что в ряде случаев на поселениях со следами железоделательного производства (к примеру, на Среднем Енисее) найдены медные шлаки (и даже «бронзовые»!?), оплавленные кусочки бронзы (заметим, что шлаки и остатки металла не подвергались аналитическому исследованию). В Кузнецкой котловине отмечены как отдельные находки слиток цветного металла и глиняные литейные формы (не для ременных украшений). В Туве найдены также отдельные оловянные пластинки и кружочки, которые условно можно считать свидетельством местной добычи олова и какого-то производства на этой основе. О единичных находках матриц для изготовления ременных украшений из цветного металла конца I тыс. сказано выше. Все это
66 В этой связи характерна якутская пословица «Кузнец и шаман из одного гнезда», а имя духов-покровителей якутских кузнецов Кыдай-Бахсы включает слово «бахсы», которым казахи и киргизы называют шаманов (баксы, бакши), а туркмены - профессиональных певцов и музыкантов, играющих на дутаре (бахши).
67 Тохтабаева 2013, 383.
68 Сагалаев, Октябрьская 1990, 111.
69 Сагалаев, Октябрьская 1990, 115, 116.
70 Вайнштейн 1972, 238.
позволяет крайне осторожно предполагать наличие местной производственной составляющей (повторимся, минимальной, при использовании переплавленного металла из сломанных или невостребованных предметов).
Обеспечить значительное количество подобных изделий (а в археологическом материале число находок достаточно велико, о чем сказано выше) силами местных литейщиков вряд ли было возможно. Для этого требовались стационарные мастерские и опытные мастера, знающие секреты производства мелких художественных изделий из бронзы разной рецептуры, в том числе с использованием латуни. Такие мастерские и мастера могли быть в раннесредневековых городах, в том числе основанных согдийцами (например, в Чуйской долине Тянь-Шаня), но и там имеются лишь отрывочные сведения, достоверно не изученные. Таким образом, вопрос о местах производства и изготовителях ременных и других украшений кочевников конца I тыс., ставших одним из маркеров их культуры, остается открытым.
Фольклорные источники интересны с точки зрения «укорененности» в народной культуре понятий «металл», «металлообработка», феномена кузнеца как многогранного явления в любой традиционной культуре. В итоге удалось убедиться, что на основании фольклорных источников можно говорить о степени распространения металлов у носителей эпоса и существовании «марок» металлов, а также ставить вопросы о производителях металлических изделий разного уровня качества, социально-культурной принадлежности кузнецов, местах металлического производства.
Помимо такого «прямолинейного» поиска металлических реалий в эпосах, плодотворным направлением может стать изучение всех аспектов мировоззрения носителей эпоса, связанных с кузнечным делом и фигурой кузнеца. Отметим, в частности, такой важный аспект, пока не становившийся предметом изучения, как проявление индивидуальности мастера в его изделиях. Р.С. Липец заметила: «Куз -нец [в эпосе. - О.Н., Г.К.] как истый виртуоз узнает свое уникальное изделие через много лет». Она приводит пример Коко-дархана из «Джангара», который по сделанному им дроту для отца героя узнает его сына71. Индивидуальный стиль мастера можно увидеть и в изделиях кузнецов, работавших в этнографическое время, и в археологическом материале, например, в вариативности торевтики малых форм (декор гарнитуры конского снаряжения, украшения ремней и т.п.) у раннесредне-вековых кочевников. Понять механизм формирования этой вариативности можно, привлекая этнографические материалы, относящиеся к металлообрабатывающим ремеслам в традиционной культуре сибирских и среднеазиатских тюрков-номадов и касающиеся личности мастера-металлообработчика, прежде всего кузнеца и кузнеца-ювелира. И в этом также помогает осмысление фигуры кузнеца в эпосах тюрко-монгольских народов.
ЛИТЕРАТУРА
Банаева, В. А. 2008: Кузнечные культы в религиозно-мифологических представлениях бурят. Вестник БГУ 10, 268-274.
71 Липец 1978, 119.
Биткеев, Н.Ц. 1990: Калмыцкий героических эпос «Джангар»: проблемы типологии национальных версий. Элиста.
Богданов, Е.С., Мураками, Я., Соловев, А.И., Гришин, А.Е., Соловьева, Е.А., Гнездило-ва, И.С. 2018: Исследование сыродутных печей около села Балыктуюль (Республика Алтай) в 2018 году. В сб.: А.П. Деревянко, В.И. Молодин (отв. ред.). Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. XXIV Новосибирск, 224-228.
Вайнштейн, С.И. 1972: Историческая этнография тувинцев. Проблемы кочевого хозяйства. М.
Галданова, Г.Р. 1987: Доламаистские верования бурят. Новосибирск.
Гармаева, С.Ю. 2009: Кузнечное и ювелирное ремесло в традиционной культуре закамен-ских бурят. Вестник БГУ 14, 298-301.
Гребнев, Л.В. 1960: Тувинский героический эпос (опыт историко-этнографического анализа). М.
Ефимова, Л.С. (ред.) 1973: Маадай-Кара. Алтайский героический эпос. Эпос народов СССР. М.
Зиняков, Н.М. 1988: История черной металлургии и кузнечного ремесла древнего Алтая. Томск.
Ким, Н.Д. (ред.) 1961: Абай Гэсэр-хубун. Эпопея (эхирит-булагатский вариант). 1. Улан-Удэ .
Король, Г.Г., Наумова, О.Б. 2017: Художественный металл у кочевников (Центральная Азия рубежа 1-11 тыс.). М.
Курбатский, Г.Н. 2001: Тувинцы в своем фольклоре (историко-этнографические аспекты тувинского фольклора). Кызыл.
Липец, Р.С. 1978: «Меч из редкостной бронзы.» (Отголоски эпохи освоения металлов в тюрко-монгольском эпосе). СЭ 2, 107-122.
Лыгденова, В.В. 2013: К вопросу о культе кузнецов у баргузинских и курумканских бурят. Вестник ТГУ. История 2 (22), 62-66.
Львова, Э.Л., Октябрьская, И.В., Сагалаев, А.М., Усманова, М.С. 1988: Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири: Пространство и время. Вещный мир. Новосибирск.
Малов, С.Е. 1952: Енисейская письменность тюрков. М.-Л.
Маншеев, Д.М. 2012: Развитие кузнечного ремесла на Северо-Востоке Центральной Азии.
Вестник БГУ 8, 192-196.
Мирбадалева, А. С. (ред.) 1975: Кобланды-батыр. Казахский героический эпос. Эпос народов СССР. М.
Окладников, А.П. 1949: История Якутии. 1: Прошлое Якутии до присоединения к Русскому государству. Якутск.
Орус-оол, С.М. (сост.) 1997: Тувинские героические сказания. Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока. 12. Новосибирск.
Павлинская, Л.Р. 1988: Некоторые вопросы техники и технологии художественной обработки металлов. В сб.: Ч.М. Таксами (отв. ред.). Материальная и духовная культура народов Сибири. Л., 71-85. (Сборник МАЭ 42).
Потапов, Л.П. 1936: Очерки по истории Шории. М.-Л.
Пухов, И.В. 1962: Якутский героический эпос олонхо. Основные образы. М.
Радлов, В.В. 1989: Из Сибири. Страницы дневника. М.
Сагалаев, А.М., Октябрьская, И.М. 1990: Традиционное мировоззрение тюрков Сибири: Знак и ритуал. Новосибирск.
Сагалаев, К.А., Гомбожалов, А.Г. 2014: Кузнец и шаман. Наука из первых рук 5/6, 85-95.
Соктоева, А.Б. (пер.) 1995: Абай Гэсэр Могучий. Бурятский героический эпос. Эпос народов Евразии. М.
Сунчугашев, Я.И. 1969: Горное дело и выплавка металлов в древней Туве. М.
Сунчугашев, Я.И. 1979: Древняя металлургия Хакасии. Эпоха железа. Новосибирск.
Сунчугашев, Я.И. 1993: Памятники горного дела и металлургии древней Хакасии. Абакан.
Тохтабаева, Ш.Ж. 2005: Серебряный путь казахских мастеров. Алматы.
Тохтабаева, Ш.Ж. 2013: Этикет казахов. Алматы.
Уланов, А.И. 1963: Бурятский героический эпос. Улан-Удэ.
Урманче, Ф.И. 2015: Тюркский героический эпос. Казань.
Черемисов, К.М. (сост.) 1973: Бурятско-русский словарь. М.
REFERENCES
Banaeva, V.A. 2008: Kuznechnyye kul'ty v religiozno-mifologicheskikh predstavleniyakh buryat [Blacksmith cults in the religious and mythological views of the Buryats]. Vestnik Buryatskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Buryat State University] 10, 268-274.
Bitkeev, N.Ts. 1990: Kalmytskiy geroicheskiy epos «Dzhangar»: problemy tipologii natsional'nykh versiy [Kalmyk heroic epic "Jangar": problems of typology of national versions]. Elista.
Bogdanov, E.S., Murakami, Ya., Solovev, А.1., Grishin, А.Е., Solov'eva, Е.А., Gnezdilova, I.S. 2018: Issledovaniye syrodutnykh pechey okolo sela Balyktuyul' (Respublika Altay) v 2018 godu [Study of bloomery furnaces near the village of Balyktuyul (Altai Republic) in 2018]. In: А.Р. Derevyanko, V.I. Molodin (eds.), Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territoriy [Problems of archaeology, ethnography, anthropology of Siberia and adjacent territories]. XXIV Novosibirsk, 224-228.
Cheremisov, К.М. (compl.) 1973: Buryatsko-russkiy slovar' [Buryat-Russian dictionary]. Moscow.
Efimova, L.S. (ed.) 1973: Maaday-Kara. Altayskiy geroicheskiy epos [Maadai Kara. Altai heroic epic]. Seriya: Epos narodov SSSR [Series: Epic of the peoples of the USSR]. Moscow.
Galdanova, G.R. 1987: Dolamaistskiye verovaniya buryat [Prelamaic Buryat beliefs]. Novosibirsk.
Garmaeva, S.Yu. 2009: Kuznechnoye i yuvelirnoye remeslo v traditsionnoy kul'ture zakamen-skikh buryat [Blacksmith and jewelry craft in the traditional culture of the Zakamensky Buryats]. Vestnik Buryatskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Buryat State University] 14, 298-301.
Grebnev, L.V. 1960: Tuvinskiy geroicheskiy epos (opyt istoriko-etnograficheskogo analiza) [Tu-vinian heroic epos (experience of historical and ethnographic analysis)]. Moscow.
Kim, N.D. (ed.) 1961: Abay Geser-khubun. Epopeya (ekhirit-bulagatskiy variant). 1 [Abay Ges-er-Hubun. Epic (Echyrite-Bulagatsky version). 1]. Ulan-Ude.
Korol, G.G., Naumova, O.B. 2017: Khudozhestvennyy metall u kochevnikov (Tsentral'naya Azi-ya rubezha I-II tys. [Artistic metal among nomads (Central Asia of the turn of the 1st-IInd mill. AD)]. Moscow.
Kurbatskiy, G.N. 2001: Tuvintsy v svoyem fol'klore (istoriko-etnograficheskiye aspekty tuvin-skogo fol'klora) [Tuvans in their folklore (historical and ethnographic aspects of Tuvinian folklore)]. Kyzyl.
Lipets, R.S. 1978: «Mech iz redkostnoy bronzy...» (Otgoloski epokhi osvoyeniya metallov v tyurko-mongol'skom epose) ["The sword of rare bronze ..." (Echoes of the era of the development of metals in the Turkic-Mongolian epic)]. Sovetskaya etnografiya [Soviet Ethnography] 2, 107-122.
L'vova, E.L., Oktyabr'skaya, I.V., Sagalaev, A.M., Usmanova, M.S. 1988: Traditsionnoye miro-vozzreniye tyurkov Yuzhnoy Sibiri: Prostranstvo i vremya. Veshchnyy mir [The traditional worldview of the Turkic peoples of Southern Siberia: Space and time. The world of things]. Novosibirsk.
Lygdenova, VV 2013: K voprosu o kul'te kuznetsov u barguzinskikh i kurumkanskikh buryat [To the question about the cult of blacksmiths from the Barguzin and Kurumkan Buryats].
Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya [Bulletin of the Tomsk State University. History] 2 (22), 62-66.
Malov, S.E. 1952: Yeniseyskaya pis'mennost' tyurkov. Yenisey Turkic writing. Moscow, Leningrad.
Mansheev, D.M. 2012: Razvitiye kuznechnogo remesla na Severo-Vostoke Tsentral'noy Azii [The development of blacksmith craft in the Northeast of Central Asia]. Vestnik Buryatsk-ogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Buryat State University] 8, 192-196.
Mirbadaleva, A.S. (ed.) 1975: Koblandy-batyr. Kazakhskiy geroicheskiy epos [Koblandy batyr. Kazakh heroic epic]. Seriya: Epos narodov SSSR [Series: Epic of the peoples of the USSR]. Moscow.
Okladnikov, A.P. 1949: Istoriya Yakutii. 1: Proshloye Yakutii do prisoyedineniya k Russkomu gosudarstvu [History of Yakutia. 1: The past of Yakutia before joining the Russian state]. Yakutsk.
Orus-ool, S.M. (comp.) 1997: Tuvinskie geroicheskie skazaniya [Tuvinian heroic legends].
Pamyatniki fol'klora narodov Sibiri i Dal'nego Vostoka [Works of Folklore of the Siberian and Far Eastern Peoples] 12. Novosibirsk.
Pavlinskaya, L.R. 1988: Nekotoryye voprosy tekhniki i tekhnologii khudozhestvennoy obrabotki metallov [Some issues of technology and artistic processing of metals]. In.: Ch.M. Naksami (ed.), Material'naya i dukhovnaya kul 'tura narodov Sibiri [Material and spiritual culture of the peoples of Siberia]. Series: SbornikMuzeya antropologii i etnografii [Series: Collection of the Museum of Anthropology and Ethnography] 42. Leningrad, 71-85.
Potapov, L.P. 1936: Ocherkipo istorii Shorii [Essays on the history of Shoria]. Moscow-Leningrad.
Puhkov, I.V 1962: Yakutskiy geroicheskiy epos olonkho. Osnovnyye obrazy [Yakut heroic epic olonkho. Basic images]. Moscow.
Radlov, V.V. 1989: Iz Sibiri. Stranitsy dnevnika [From Siberia. Diary pages]. Moscow.
Sagalaev, A.M., Oktyabr'skaya, I.V 1990: Traditsionnoe mirovozzrenie tyurkov Sibiri: Znak i ritual [Traditional worldview of the Siberian Turkic peoples: Sign and Ritual]. Novosibirsk.
Sagalaev, K.A., Gombozhalov, A.G. 2014: Kuznets i shaman [Blacksmith and shaman]. Nauka iz pervykh ruk [First hand Science] 5/6, 85-95.
Soktoeva, A.B. (transl.) 1995: Abay Geser Moguchiy. Buryatskiy geroicheskiy epos [Abay Geser Mighty. Buryat heroic epic]. Seriya: Epos narodov Eurazii [Series: Epic of the peoples of the Eurasia]. Moscow.
Sunchugashev, Ya.I. 1969: Gornoye delo i vyplavka metallov v drevney Tuve [Mining and metal smelting in ancient Tuva]. Moscow.
Sunchugashev, Ya.I. 1979: Drevnyaya metallurgiya Khakasii. Epokha zheleza [Ancient metallurgy of Khakasia. Iron Age]. Novosibirsk.
Sunchugashev, Ya.I. 1993: Pamyatniki gornogo dela i metallurgii drevney Khakasii [Sites of mining and metallurgy of ancient Khakasia]. Abakan.
Tokhtabaeva, Sh.Zh. 2005: Serebryanyyput'kazakhskikh masterov [Silverpath of Kazakh masters]. Almaty.
Tokhtabaeva, Sh.Zh. 2013: Etiket kazakhov [Kazakh etiquette]. Almaty.
Ulanov, A.I. 1963: Buryatskiy geroicheskiy epos [Buryat heroic epic]. Ulan-Ude.
Urmanche, F.I. 2015: Tyurkskiy geroicheskiy epos [Turkic heroic epic]. Kazan.
Vaynshteyn, S.I. 1972: Istoricheskaya etnografiya tuvintsev. Problemy kochevogo khozyaystva
[Historical ethnography of Tuvans. Problems of nomadic economy]. Moscow. Zinyakov, N.M. 1988: Istoriya chernoy metallurgii i kuznechnogo remesla drevnego Altaya [The history offerrous metallurgy and blacksmiths of ancient Altai]. Tomsk.
ISSUES OF METALWORKING IN THE EARLY MEDIEVAL NOMADS
OF CENTRAL ASIA (on the basis of epic material)
Olga B. Naumova1, Galina G. Korol2
IN.N. Miklukho-Maklay Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of
Sciences, Moscow, Russia
olganaumova@mail.ru
2Institute of Archaeology, Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia ggkorol08@rambler.ru
Abstract. The article considers the epic of the Turkic-Mongolian peoples emphasizing that its analysis is promising for solving problems related to metalworking (primarily, objects of art made from non-ferrous metal) in the early medieval nomads of Central Asia. One of the approaches used by the authors is gathering references and directly presented information about metal objects, metalworking processes, blacksmiths, and forging tools. The study states abundance of references to metal realities in the epic and the scarcity of information about metalworkers and their work. The latter clearly goes against the ethnographic data on the development of the blacksmith's craft among the Turkic-Mongolian peoples. The explanation for this is seen in the fact that the creators of the epic during its emergence were only starting to master the blacksmith's craft. In the Early Middle Ages, when the main "layer" of the epos was formed, some Turkic tribes, for example those of the Sayan-Altai, themselves provided (according to archaeological materials) their warriors-riders with the range of metal products required for their life (primarily armament), and even exported them (according to written sources). At the same time, high-quality metal objects (especially artistic) made of non-ferrous metal could be received from their sedentary neighbors, newcomers or captured artisans. Another area of research is studying all aspects of the worldview associated with the blacksmith's work and the figure of the blacksmith reflected in the epic works. It is this information that helps to understand the place of the metalwork master and metalworking crafts in the early medieval nomadic society. The figures of mythical blacksmiths in those epics where they act are particularly formidable and powerful. Their divine patronage gave actual blacksmiths a high status in society, which is proved by ethnographic materials.
Keywords: epic, metals/metalworking, blacksmith, Turkic-Mongolian peoples, Central Asia, the Early Middle Ages, ethnographic time
