CC BY
820
Раздел 3. Уголовный закон
ЗАЛОВ А.Ф., artlaw1986@mail.ru Апелляционный отдел уголовно-судебного управления; Прокуратура Республики Башкортостан, 450000, г. Уфа, Крупской, 19
ZALOV A.F., artlaw1986@mail.ru
The Appellate Division of Criminal-Judicial Directorate; The Prosecutor's Office of the Republic of Bashkortostan, krupskoy St. 19, Ufa, 450000,
Russian Federation
ПРОБЛЕМЫ КВАЛИфИКАЦИИ ПРОДОЛЖАЕМЫХ ИзНАСИЛОВАНИЙ
Реферат. Анализируются признаки продолжаемых преступлений, посягающих на половую свободу и половую неприкосновенность личности. Подробно рассмотрены действующие разъяснения высшей судебной инстанции относительно критериев разграничения единичных и множественных половых посягательств, выявлены сильные и слабые стороны постановления Пленума Верховного Суда РФ, проведено его сравнение с ранее действовавшими актами нормативного судебного толкования. Обосновывается изменение формулировок, используемых Верховным Судом для описания продолжаемых изнасилований. Доказана важность признака времени как индикатора раздельности умысла при совершении преступных посягательств, дается предостережение и от его переоценки. Этот признак должен учитываться в совокупности с другими признаками преступления при определении его продолжаемого характера. Выдвигается несколько теорий, в рамках которых определяется сущность продолжаемых изнасилований. Теория психического контроля во главу угла ставит эмоциональное состояние потерпевшей, которое, преломляясь в сознании преступника, определяет единство его намерения при совершении действий сексуального характера. Теория физического контроля первостепенную роль отводит насилию (в том числе и психическому), которое при непрерывном применении дает основание квалифицировать несколько половых актов как единичное деяние. Рассмотрен и другой способ совершения изнасилования — использование беспомощного состояния потерпевшей. На конкретных примерах из судебной практики исследованы признаки этой формы преступного посягательства, которые учитываются правоприменителем при решении вопроса о единичности деяния. Особо подчеркивается мысль о невозможности оценки половых посягательств в отношении нескольких потерпевших одним преступлением, поскольку при таких обстоятельствах благо, на которое воздействует злоумышленник, неразрывно связано с личностью пострадавшего лица.
Ключевые слова: половые посягательства, продолжаемое деяние, множественность посягательств, единый умысел, судебная практика.
PROBLEMS OF QUALIFICATION OF CONTINUED RAPES
Abstract. The attributes of continued crimes encroaching upon sexual freedom and inviolability of person are analyzed in the article. The author dwells on the existing explanations of the supreme judicial authority concerning the criteria for distinguishing single and multiple sexual assaults, reveals strengths and weaknesses of the specified Resolution of the Plenum of the RF Supreme Court, compares it with the previous documents of this kind. The necessity to change the wordings used by the Supreme Court to describe the continued rapes is proved. The importance of time as an indicator of intent separation while committing criminal assaults and the risk of its overestimate are emphasized. Time must be considered together with another elements of crime when determining its continued character. There are several theories determining the nature of continued rapes. The theory of mental control considers the victim's emotional state as the main factor determining the unity of criminal's intention to commit sexual assaults. The theory of physical control gives the key role to violence (including mental one) which, having a continuous character, gives a base to classify several sexual intercourses as a single act. Using the helpless state of a victim as another way of committing rape is also examined. Basing on the court practice examples, the elements of such criminal assaults taken into account by law enforcer when deciding whether the act is a single one or no are analyzed
by the author. The impossibility of classifying sexual assaults against several victims as one crime is emphasized.
Keywords: sexual assaults, continued act, multiplicity of encroachments, single intent, court practice.
Неоднократность вступления в половой акт с потерпевшей в ходе изнасилования является довольно распространенной формой преступного поведения злоумышленника.
Соответственно, у правоприменителя резонно возникает вопрос о том, как в таких случаях оценивать содеянное виновным: совершено ли им одно преступление или совокупность оных. На первый взгляд, довольно четкий ответ на этот вопрос содержится в одном из разъяснений Пленума Верховного Суда России: в тех случаях, когда несколько половых актов либо насильственных действий сексуального характера не прерывались либо прерывались на непродолжительное время и обстоятельства совершения изнасилования или насильственных действий сексуального характера свидетельствовали о едином умысле виновного лица на совершение указанных тождественных действий, содеянное следует рассматривать как единое продолжаемое преступление, подлежащее квалификации по соответствующим частям статьи 131 или статьи 132 УК РФ*.
На первый взгляд, все предельно ясно. Пленум предлагает квалифицировать деяние как единое продолжаемое посягательство, если несколько актов совокупления происходят при реализации единого замысла на изнасилование. Однако в приведенном соображении и обнаруживаются первые несогласованности при построении Верховным Судом логической цепочки. По существу, нам разъясняют закон следующим образом: продолжаемое изнасилование будет иметь место лишь в случае, если генитальные контакты осуществлялись при продолжаемом изнасиловании. Налицо логическая ошибка в определении понятий, когда дефинируе-мая категория разъясняется посредством
* Пункт 8 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 15 июня 2004 г. N 11 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации». Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
самой себя, пусть и высказанной в несколько иной форме [1, с. 51].
В результате не ясно, какие противоправные действия подпадают под признаки продолжаемого изнасилования.
Интересно отметить, что указанный акт судебного толкования является единственным документом подобного рода, в котором обстоятельства времени специально оговорены при характеристике продолжаемого деяния. С одной стороны, данный факт является положительным примером реализации Верховным Судом Российской Федерации (далее - ВС РФ) конституционных полномочий по разъяснению правил применения действующего законодательства, поскольку предпринята попытка более детально очертить свойства исследуемого института применительно к насильственным преступлениям против половой неприкосновенности и половой свободы личности.
С другой стороны, вызывает сожаление решение органа судейского сообщества придать временному континууму роль самостоятельного (наряду с единым умыслом) признака при определении продолжаемого характера посягательства.
Представляется, что в основе анализируемого правового феномена лежит единство преступного намерения, которое, в свою очередь, может определяться посредством установления других объективных и субъективных признаков состава преступления, в том числе и обстоятельств времени. Основная опасность представления высшей судебной инстанции о признаках продолжаемого изнасилования в интерпретации постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2004 г. состоит в том, что правоприменитель, следуя изложенным в данном постановлении рекомендациям, установив единый умысел на половое посягательство, должен дополнительно решить, насколько продолжительными были временные промежутки между половыми актами.
В этом и заключается проблема: одна ситуация складывается, когда необходимо
определить величину интервалов применительно к единству субъективной стороны содеянного (по иным составам преступления правоприменительная практика следует именной такой логике), - в этом случае эти интервалы можно сопоставить с другими признаками преступления, свидетельствующими (или не свидетельствующими) о едином умысле, и в итоге на основе такого соотношения сделать вывод о его наличии (отсутствии).
Совершенно иной подход к той же самой проблеме требуется, когда промежутки времени между сексуальными контактами рассматриваются в качестве самостоятельного условия квалификации содеянного одним преступлением. Если анализировать данные обстоятельства абстрактно, в отрыве от других признаков, то дилемма практически неразрешима: непродолжительное время применительно к прерыванию полового акта - это сколько: 15 минут, 1 час, 6 часов?
Ответ на вопрос очевиден: длительность периода времени определяется каждый раз самостоятельно - применительно к конкретным обстоятельствам дела, но тогда мы возвращаемся на исходные позиции: необходимо соотносить временные интервалы с другими характеристиками посягательства, которые служат индикаторами общности намерения, а в этом случае теряется смысл выделения правоприменителем именно двух критериев продолжаемого изнасилования: умысла и времени.
И все-таки рациональное зерно в судебном разъяснении усматривается: именно в случае с посягательствами на половую неприкосновенность и половую свободу личности обстоятельствам времени отводится первостепенная роль как признаку преступления, непосредственно указывающему на единство умысла. Объясняется это довольно просто: в основной своей массе преступления такого рода совершаются спонтанно и обусловлены стремлением немедленно удовлетворить половую потребность, иначе говоря, реализовать сексуальное возбуждение, которое ограничено во времени; по окончании сексуального контакта (одного, двух и т.д. в зависимости от физиологических особенностей, в том числе и половой конституции субъекта преступления) возбуждение спадает, что, как правило, свидетельствует
о завершенности умысла; возникновение же нового сексуального желания удовлетворить половую потребность говорит о самостоятельности субъективной стороны очередного акта насильственного совокупления.
В свете сказанного понятно стремление Верховного Суда особо выделить временной континуум среди иных характеристик продолжаемого изнасилования, только вот текстуальную форму, в которую обличена эта попытка, по вышеназванным причинам нельзя признать удачной. Более приемлемым вариантом могло бы стать придание единому умыслу статуса единственного критерия продолжаемого деяния, при этом предписывалось бы устанавливать его на основании совокупности признаков и, в первую очередь, обращать внимание на продолжительность перерывов между половыми контактами.
И все же, в чем существо единого умысла при изнасиловании, ведь временной интервал является лишь его индикатором, но отнюдь не наполняет содержание данной психолого-юридической категории?
Конечно, можно подойти к вопросу просто и считать количество совершенных преступлений по числу «сексуальных проникновений» (термин, используемый некоторыми европейскими законодателями для характеристики содержания полового акта как сексуального действия, иначе, введение полового члена мужчины в женские гениталии [2, с. 214]). В обоснование такого подхода можно сослаться на восприятие потерпевшей совершаемых в отношении ее действий, ведь физическая боль и (или) нравственные переживания сопровождают каждое насильственное половое сношение, для жертвы сексуального насилия не имеет значения, связаны ли акты совокупления общим намерением виновного. Однако рассуждая в таком русле, мы будем вынуждены признать и совокупность посягательств, предусмотренных ст. 116 УК РФ, в действиях лица, которое несколько раз ударило противника (причем количество эпизодов будет равно числу ударов, поскольку каждый из них причиняет потерпевшему боль как физического, так и морального плана), что является юридическим нонсенсом.
Количество ударов, как, впрочем, и количество половых контактов, при единстве субъективной стороны деяния, несомненно, должно отражаться на мере ответственности, но не посредством вменения множественности преступлений, а путем учета степени общественной опасности содеянного, которая тем выше, чем большее количество противоправных действий осуществлено.
Тем более указанный критерий разграничения единичных и множественных преступлений неприменим к таким деяниям, предусмотренным ст. 132 УК РФ, объективная сторона которых выполняется без сексуального проникновения. В противном случае, учитывая единую природу половых посягательств, пришлось бы квалифицировать преступное поведение индивида, подсчитывая количество «сексуальных прикосновений», каждое из которых может представлять собой оконченный состав насильственных действий сексуального характера.
Среди юристов-практиков распространено мнение о возможности рассматривать очередной половой контакт как самостоятельное преступление в том случае, если перерыв между актами сношения предполагал наличие у потерпевшей возможности сообщить о совершаемых в отношении ее противоправных действиях правоохранительным органам. Речь идет о так называемом критерии физического контроля: согласно высказанной точке зрения, изнасилование продолжается, пока жертва находится в обладании виновного. Выход женщины из-под власти насильника даже на непродолжительное время означает завершенность полового посягательства.
Мысль заслуживает внимания, и мы к ней еще вернемся, однако уже на данном этапе исследования можно констатировать некоторую неполноту представленной теории: анализ способов совершения преступлений, предусмотренных ст.ст. 131, 132 УК РФ, вскрывает следующую ее уязвимость: дело в том, что об информировании (вернее, о возможности такового) правоохранительных органов о совершаемом деликте как о неком водоразделе в сознании преступника между актами посягательства всерьез можно рассуждать только при применении насилия (физи-
ческого или психического) как средства преодоления сопротивления потерпевшей. Если виновный использовал беспомощное состояние жертвы, особенно когда последняя в силу различных причин не осознавала фактический характер осуществляемых в отношении ее действий, злоумышленник прекрасно понимает, что женщина не воспринимала посягательство в качестве преступного и, следовательно, не будет обращаться за помощью. В данном случае выход потерпевшей из-под физического контроля виновного является не более чем формальностью, ничего не значащей для обоих, а потому не способной разбить умысел индивида.
Таким образом, используя критерий контроля в описанной интерпретации как универсальное мерило единства умысла, мы невольно дискриминируем потерпевшую, например, по возрастному признаку, ведь на практике совершение нескольких актов насильственного сношения при одинаковых обстоятельствах в отношении взрослой женщины требовало бы квалификации по совокупности преступлений, в отношении же малолетней - оценивалось бы судом как продолжаемое изнасилование, что, очевидно, нельзя было бы признать обоснованным и справедливым правоприменением.
Общепризнано, что объективная сторона изнасилования, совершенного в форме насильственного полового акта, имеет сложную структуру, так как состоит из двух обязательных действий: физического или психического насилия и полового сношения [3, с. 63]. При этом первое из них является способом совершения преступления, тогда как второе выступает актом объективирования человеческой воли, составляющим существо рассматриваемого деяния. Применение насилия с намерением вступить в сексуальный контакт есть покушение на преступление; полное же выполнение объективной стороны и последующее периодическое исчезновение из неправомерной деятельности виновного признака акта совокупления (иными словами, насилие применяется вне рамок интимной близости) отнюдь не означает окончание преступного деяния, несмотря на неполноту состава посягательства в конкретный момент времени, - иное толкование закона привело бы к необходи-
мости дополнительно квалифицировать содеянное как посягательство на здоровье или телесную неприкосновенность потерпевшей. Посягательство может рассматриваться как завершенное лишь при полном окончании всех действий, составляющих его объективную сторону.
Если же не прерывается половое сношение (даже в случае окончания насилия), то нельзя говорить даже и о завершенности преступного действия (а тем более об окончании деяния) в смысле элемента, составляющего продолжаемое преступление, поскольку действием в уголовно-правовом смысле является генитальный контакт в целом, а не отдельные телодвижения насильника.
А поскольку одним из основополагающих признаков исследуемого института является неоднократность действий, то рассматриваемая ситуация не может быть квалифицирована как продолжаемое деяние: система телодвижений злоумышленника при совокуплении с жертвой представляет собой органическое единство, являющееся единым и неделимым актом поведения (по терминологии А.П. Козлова, одномоментное деяние, которое характеризуется кратковременным при незначительной пространственной динамике однохарактерным системно-поступательным поведением [4, с. 17-18]), и в качестве такового сама способна выступить звеном в цепи продолжаемого посягательства.
Указанное умозаключение означает, что непрерывное осуществление сексуального контакта, по своему существу, вопреки современному судебному толкованию не является продолжаемым деянием, в связи с этим анализировать такие криминальные ситуации на предмет наличия в них признаков рассматриваемого феномена особого смысла нет: они априори должны оцениваться как одно преступление. Следовательно, к продолжаемым деяниям, в собственном смысле слова, можно относить лишь те деяния, в рамках которых между половыми актами имел место перерыв.
Аналогичный вывод неприменим к насилию как к действию, составляющему объективную сторону деяния, предусмотренного ст. 131 УК РФ, поскольку оно (насилие) является способом посягательства, а требование неоднократности предъявля-
ется к действию - существу преступления, в данном случае - к половому сношению.
Тогда, может быть, насилие и является тем связующим элементом, придающим неоднократным половым актам характер продолжаемого деяния?
Рассмотрим один пример из судебной практики*. В студенческом общежитии была изнасилована П. при следующих обстоятельствах. В один из вечеров П. с подругами пригласили на день рождения. После празднования П. осталась наедине с Бобровым и его друзьями Сидоровым и Князевым. Бобров начал приставать к П. Она оттолкнула его и собралась уходить, но Сидоров и Князев насильно ее удержали, заломили руки за спину и толкнули на кровать, угрожали убить. Потом изнасиловали ее по очереди. После этого П. отпустили, но предупредили, что если она кому-нибудь расскажет или заявит в милицию, то убьют ее. В течение двух месяцев после происшедшего они периодически приходили к П. в комнату или приводили ее к себе, где совершали с ней половой акт.
Суд квалифицировал действия виновных как изнасилование по признаку неоднократности (по нынешнему уголовному закону в действиях злоумышленников суд усмотрел бы совокупность преступлений, предусмотренных ст. 131 УК РФ).
Что в этом, казалось бы, обычном правовом казусе привлекло наше внимание? Интерес представляет следующий момент: по мысли правоприменителя,
Бобров и другие соучастники преступления, на протяжении двух месяцев насилуя потерпевшую, совершили множество самостоятельных посягательств на ее половую свободу. Учитывая, что между насильственными половыми сношениями перерыв составлял не менее суток, это вполне логичное юридическое умозаключение.
Вместе с тем из обстоятельств дела видно, что при первом изнасиловании осужденные, преодолевая сопротивление потерпевшей, применили в отношении ее физическую силу, а также высказывали угрозы, в том числе и убийством. При совершении последующих преступных деяний в отношении П. последняя, осознавая, что силы не равны, перестала оказывать нападавшим какое-либо сопротивление. В
* Уголовное дело N 1-34/03 // Архив Кировского районного суда г. Уфы за 2003 г.
результате злоумышленники вступали в половой контакт с жертвой, фактически не применяя насилия. Беспомощным состояние студентки по вполне понятным причинам также назвать нельзя.
Очевидно, что виновные занимались сексом с потерпевшей вопреки ее воле и согласию, что и составляет существо изнасилования, однако закон есть закон: при избранной судом квалификации в действиях Боброва, Сидорова и Князева при последующих посягательствах на П. отсутствует состав преступления, поскольку насилие, составляющее неотъемлемую часть объективной стороны рассматриваемого деяния, ими не использовалось.
Однако если бы суд счел противоправное поведение осужденных продолжаемым преступлением, то проблема бы даже и не возникла: насилие в деянии применялось. При этом диспозиция соответствующей статьи Особенной части УК России не предусматривает необходимость использовать физическое воздействие при каждом акте совокупления, если в целом это единое деяние, значит, в действиях насильников содержится полный состав преступления.
При ином мнении можно дойти до абсурда: для того чтобы хищение всех ценностей с применением насилия, опасного для здоровья, полностью входило в объективную сторону разбоя, от виновного требовалось бы при каждом изъятии определенной вещи производить удар по телу потерпевшего.
Разумеется, ставить квалификацию преступного деяния в угоду целесообразности есть грубое нарушение принципа законности, - важно разобраться в сути явления.
Для любого здравомыслящего человека очевидно, что при указанных обстоятельствах осужденные по делу лица каждый раз вступали с потерпевшей именно в насильственное, а не добровольное половое сношение. Но на чем основывается такая уверенность, если никаких угроз при последующих изнасилованиях виновные в адрес П. не высказывали (не говоря уже
о применении физической силы)? Из поставленного вопроса вытекает еще один: почему потерпевшая, будучи несогласной на половой акт с Бобровым, начиная со второго посягательства на ее половую сво-
боду, не стала оказывать сопротивление, ведь и при первом насилии студентка прекрасно понимала, что не справится с тремя здоровыми парнями?
Ответ лежит на поверхности: воля девушки к сопротивлению была подавлена физическим и психическим насилием, примененным виновными на первоначальной стадии реализации преступного замысла. И насильники пользовались угнетенным состоянием потерпевшей, совершая в отношении ее все новые и новые половые деяния. Таким образом, возможность осужденных на протяжении длительного периода времени беспрепятственно удовлетворять свою половую страсть обусловлена результатом первоначально примененного насилия, выразившимся в душевном надломе П., которая просто боялась активно выразить свое несогласие относительно совершаемых с ней действий.
Это умозаключение созвучно следующему постулату теории квалификации: изнасилование не есть простое сочетание насилия и генитального контакта, сила должна применяться именно с целью преодолеть сопротивление потерпевшей. Если насилие привело к желаемому эффекту
- подавлению воли жертвы, то все последующие действия сексуального характера, к коим относится и половой акт [3, с. 68], осуществленные с использованием подобного состояния женщины, независимо от их временной отдаленности от акта применения силы, необходимо рассматривать как входящие в объективную сторону единого преступления. По сути, насилие в данном случае обладает всеми свойствами единой приготовительной деятельности, поскольку его применение создает благоприятную обстановку для многократного выполнения объективной стороны посягательства, а последнее выступает характерным признаком продолжаемого посягательства.
Таким образом, звеном, связующим половые сношения в единое деяние, выступает моральная подавленность потерпевшей как психический эффект насилия (не путать с психическим насилием как таковым).
Здесь, однако, уместно сделать несколько оговорок.
Во-первых, каждый случай вступления в половую связь должен охватываться единым умыслом виновного, то есть яв-
ляться не изолированным внезапно вспыхнувшим намерением, а составлять элемент определенной линии противоправного поведения. Иными словами, насильник должен ассоциировать половой акт с ранее примененным насилием. В противном случае о продолжаемом характере посягательства говорить не приходится ввиду отсутствия единства его субъективной стороны - каждое действие сексуальной направленности будет оцениваться по правилам о совокупности преступлений.
Во-вторых, субъект изнасилования должен осознавать сам факт того, что последующие «ненасильственные» половые акты стали возможными не по доброй воле потерпевшей, а в результате ее угнетенного состояния, возникшего «благодаря» проведенной злоумышленником соответствующей силовой подготовке. Если последний не понимал действительных причин согласия женщины, то ставить ему в вину акты совокупления без применения насилия, по существу, будет означать отступление от принципа субъективного вменения.
В-третьих, вновь возникшая необходимость преодолевать сопротивление потерпевшей (в том числе и в случаях, когда потерпевшая не находится в так называемом физическом обладании виновного) не всегда свидетельствует о наличии в действиях индивида самостоятельного состава деяния, предусмотренного ст. 131 УК РФ. Отпор, который жертва дает насильнику при систематическом совершении в отношении ее преступлений рассматриваемой категории, зачастую может быть формальным: подчеркнуть несогласие женщины на интимную близость.
В таких ситуациях важно определить, что лежит в основе вынужденности вступления в половой контакт: воля, сломленная ранее примененным насилием (при предыдущем сношении), или физическое (психическое) воздействие, оказываемое непосредственно перед актом совокупления (или во время такового).
Первый вариант развития событий означает связанность актов насилия в единую деятельность, когда вновь примененная сила - лишь продолжение (а скорее, даже завершающий штрих) системы действий по преодолению сопротивления потерпевшей. Появившееся у жертвы чувс-
тво утраты возможности самостоятельно определять, с кем и как удовлетворять и удовлетворять ли вообще половую потребность, является сильнейшем стимулом совершения все новых и новых актов сексуальной агрессии со стороны злоумышленника, одновременно синтезируя их в сознании виновного в единое посягательство, несмотря на формальное приложение последним определенных физических усилий.
При втором варианте насильник вынужден вновь подавлять волю женщины к противостоянию, что свидетельствует уже не о возобновлении начатого сексуального насилия, а о реализации самостоятельного намерения на насильственную половую связь с потерпевшей, выраженного в повторении в полном объеме объективной стороны состава анализируемого посягательства. Раздельность умысла при таких обстоятельствах налицо: виновный пытался заняться сексом, рассчитывая на покладистость жертвы, а в итоге, чтобы исполнить задуманное, ему необходимо снова пытаться сломить ее сопротивление, применяя физическое и психическое угнетение. Безусловно, такое поведение лица должно оцениваться судом как множественность преступлений.
Далее следует вернуться к теории физического обладания потерпевшей, способности данного критерия разграничивать единичные и множественные деяния, его соотношению с концепцией психического контроля.
Не рассматривая крайние варианты, следует заметить, что наиболее вероятной причиной отсутствия у жертвы возможности обратиться за помощью, в том числе и к правоохранительным органам, является лишение ее свободы передвижения и общения как ввиду нахождения в непосредственной близости насильника, немедленно пресекающего любые попытки контакта с окружающими, так и в связи с пребыванием в изолированном пространстве, то есть в таких физических условиях, при которых исключается сама возможность взаимодействия с кем-либо извне.
В соответствии с традицией, сложившейся в российском уголовном праве, ограничение физической свободы человека относят к одной из разновидностей проявления насилия [2, с. 40]. Следовательно,
воспрепятствование свободе лица взаимодействовать с окружающим его миром
- это, по существу, непрерывный акт применения к нему насилия. Таким образом, половые акты с таким потерпевшим, совершенные благодаря беспрепятственному доступу злоумышленника к телу жертвы при одновременной невозможности полноценно распоряжаться им самим пострадавшим, составляют единое деяние, ввиду того что насилие как способ осуществления преступного намерения в таком случае носит продолжаемый характер.
Это материальный аспект проблемы, но есть и более сущностное объяснение невозможности при таких обстоятельствах применять институт совокупности посягательств. Нахождение женщины под физическим контролем преступника создает у него ощущение власти над жертвой. В свою очередь, у последней возникает чувство психологического угнетения, осознаваемое преступником. Иными словами, в системе «насильник - жертва» преобладают те же эмоции, которые характерны при непосредственном применении физической силы к потерпевшей.
Вышеизложенное означает, что психологический эффект обеих форм насилия (лишения свободы и физической силы) предельно схож, что позволяет нам прийти к выводу: эмоциональный фон сексуальных контактов с потерпевшей, ограниченной в физической свободе, влечет восприятие таковых одним продолжаемым преступлением. Даже в случае оказания активного сопротивления злоумышленнику в сознании виновного отражается фактическая беспомощность потерпевшей, причем это состояние не только сопровождает все акты сексуальной агрессии, жертва пребывает в нем и в перерывах между преступными действиями. В связи с этим необходимость приложения дополнительных физических усилий со стороны насильника не способна разбить его умысел: очередное половое сношение органически связано с предыдущим в силу использования лицом при осуществлении противоправной деятельности идентичной обстановки как объективного (материальный мир), так и субъективного плана (эмоциональная сфера насилуемой).
Из всего сказанного вытекает, что именно насилие, в какой бы форме оно
не проявлялось, так или иначе выступает важнейшим индикатором продолжаемого характера неоднократных половых сношений.
Примечательно, что, в отличие от постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2004 г., по делам исследуемой категории в ранее действовавшем акте судебного толкования при характеристике единства полового посягательства внимание правоприменителя как раз и акцентировалось не на половых актах, а на насилии как связующем их звене: «в тех случаях, когда насилие над потерпевшей не прерывалось либо прерывалось на непродолжительное время и обстоятельства совершения насильственных половых актов свидетельствуют о едином умысле виновного, совершение им второго и последующих половых актов не может рассматриваться в качестве обстоятельства, дающего основание для квалификации содеянного по признаку повторности»*.
И если в первой части процитированного постановления позиция Пленума ВС РФ соответствует нашему видению существа продолжаемого изнасилования
- половые акты при непрерывном применении насилия составляют единое посягательство, то во втором варианте связи между актами совокупления (если насилие прерывалось на непродолжительное время) верховный правоприменитель вновь пытался оперировать критерием времени, что в силу вторичности данного признака нельзя признать удачной попыткой продемонстрировать сущность института применительно к половым преступлениям.
По нашему убеждению, упор в анализируемом акте толкования должен быть сделан на состояние потерпевшей, которое в силу примененного ранее насилия позволяло беспрепятственно совершать с ней действия сексуального характера, в том числе и генитальные контакты.
Но почему же в постановлении Пленума ВС РФ от 15 июня 2004 г. отказались от предыдущей, более точной и удачной формулировки? Все дело в том, что в документе 1992 года упускался из виду еще
* Пункт 6 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 22 апр. 1992 г. N 4 «О судебной практике по делам об изнасиловании». Доступ из справ.-правовой системы «Консультант-Плюс».
один способ изнасилования - совершение деяния с использованием беспомощного состояния потерпевшей. Верховный Суд решил, что, если из текста разъяснения исключить упоминание о насилии, то такой вариант трактовки может быть использован для описания продолжаемого изнасилования, осуществленного любым из предусмотренных законом способов. Однако, избрав аморфную формулировку про беспрерывный половой акт, Пленум не смог предложить практическим работникам внятный критерий единого умысла, чем значительно осложнил правоприменение, которое так и не обрело необходимые для обеспечения режима законности предсказуемость и единообразие.
В этом заключается принципиальная ошибка Верховного Суда, который при изложении соответствующего положения документа не принял во внимание, что способ осуществления преступного намерения значительным образом влияет на выбор квалификатором тех уголовно-правовых признаков, которые он будет применять при определении характера деяния. Требовалось лишь просто, разделив продолжаемые изнасилования на совершенные с применением насилия и с использованием беспомощного состояния, описать признаки каждого из них, на которые необходимо ориентироваться правоприменителю при решении вопроса о единичности или множественности преступлений.
Итак, в чем же своеобразие использования беспомощного состояния потерпевшей как способа осуществления умысла в контексте исследуемой проблематики?
Когда мы анализировали насильственный половой акт, то пришли к выводу, что подавленная воля жертвы есть ключ к определению единства посягательства, но как быть, если в целях вступления в интимную связь необходимости подавлять волю женщины нет? Отсутствие воли (точнее, ее внешнего проявления) и составляет существо беспомощного состояния.
Понятно, что имманентно «угнетенная воля» не предполагает возможность оценки половых актов, совершенных с потерпевшей, находящейся в подобном психологическом состоянии, только лишь на этом основании продолжаемым преступлением. Поскольку лишать насильственными действиями женщину способности
свободно распоряжаться своим телом не требуется, постольку данный признак и не может объединять в сознании виновного неоднократные сексуальные контакты в одно целое. что же способно выступить в качестве такого синтезирующего обстоятельства (время и в этом случае по уже приведенным основаниям таким критерием быть не может)?
Попробуем разобраться в этом вопросе на конкретных примерах из судебной практики.
Приговором Верховного суда Республики Башкортостан от 4 сентября 2012 г., вступившим в законную силу кассационным определением Судебной коллегии ВС РФ от 13 декабря 2012 г., Пейю В.А. осужден за ряд преступлений, в том числе и за мужеложство в отношении малолетнего*.
Судом установлено, что Пейю на протяжении 4 месяцев (с марта по июнь 2006 года), используя беспомощное состояние потерпевшего М., регулярно (не менее 30 актов мужеложства) совершал действия сексуального характера (вводил половой член в ротовую полость и анальное отверстие) в отношении малолетнего сына своей гражданской супруги, пользуясь периодическим отсутствием дома сожительницы.
По версии следствия, осужденным совершено 30 посягательств на половую неприкосновенность потерпевшего (перерыв между сексуальными контактами варьировался от 1 до 7 дней). Несмотря на это, суды двух инстанций пришли к выводу о том, что виновный действовал во исполнение единого умысла, в связи с чем оценили его действия как продолжаемое деяние.
Приговором Верховного суда Республики Башкортостан от 20 марта 2013 года, постановленным на основании обвинительного вердикта коллегии присяжных заседателей, Кужакаев Р.М. признан виновным в совершении 5 преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ (приговор оставлен без изменения апелляционным определением Верховного Суда РФ от 29 мая 2013 г.)**.
* Уголовное дело N 3-83/12 // Архив
Верховного суда Республики Башкортостан за
2012 г.
** Уголовное дело N 3-26/13 // Архив Верховного суда Республики Башкортостан за
2013 г.
Присяжными заседателями признано доказанным совершение осужденным половых преступлений при следующих обстоятельствах. В ночь с 9 на 10 декабря 2011 года Кужакаев Р.М. после распития спиртных напитков с главой семейства Я-вых дома у последнего, воспользовавшись тем, что ему позволили остаться на ночь, и, дождавшись, пока Я-в И. и его супруга Р. уснут, прошел в комнату, занимаемую детьми хозяина жилища, 7-летней Э. и 10-летней Д., стал прикасаться к половым органам потерпевших. Наутро девочки рассказали о случившемся родителям. В ходе следствия выяснилось, что Кужакаев Р.М. неоднократно при аналогичных обстоятельствах совершал подобные действия с детьми Я-вых (в отношении Я-вой Д. в ночь с 31 декабря 2008 г. на 1 января 2009 г., в отношении Я-вой Д. и Я-вой Э. в один из дней в период с
1 ноября 2010 г. по 31 декабря 2010 г. в ночное время).
Суд, квалифицируя действия виновного, согласился с мнением стороны обвинения о самостоятельности каждого из совершенных сексуальных посягательств.
В обоих криминальных казусах обстоятельства совершенных преступлений против половой неприкосновенности малолетних в существенных чертах схожи: мужчины на протяжении более или менее длительного периода времени осуществляли сексуальное воздействие на детей лиц, с которыми у них сложились доверительные отношения.
Не является ли в таком случае несовпадающая квалификация действий осужденных в части решения вопроса о множественности посягательств следствием различного подхода правоприменителя к институту продолжаемого преступления? Думается, нет, и вот почему. На первый взгляд, все дело в пресловутом критерии времени: в одном случае акты мужеложства были разделены несколькими днями, в другом случае посягательства разделены годом и двумя годами. Но неужели виновный, более интенсивно реализовавший свое преступное намерение, в связи с этим обстоятельством должен нести более мягкое наказание?!
По нашему мнению, на проблему необходимо взглянуть под другим углом. Оба насильника пытались осуществить
свой умысел при любом удобном случае, но у Пейю, очевидно, «простор для действий» был гораздо шире, поэтому он и мог чаще, чем Кужакаев, вступать в интимную связь с малолетним.
Попробуем вникнуть в ситуацию глубже. В первом примере виновный имел практически неограниченный доступ к телу ребенка, не понимавшего характер и значение совершаемых с ним действий. Стоило лишь возникнуть сексуальному желанию, как злоумышленник удовлетворял свою половую потребность: необходимо было лишь дождаться ухода супруги на работу (у которой зачастую были и ночные смены) либо просто повести «сына» в душевую кабину якобы для принятия водных процедур. Иными словами, Пейю для совершения преступления не требовалось каких-либо подготовительных мероприятий, разработки плана и тому подобное. Как отмечено в приговоре, вступая в интимную связь с малолетним, осужденный фактически реализовывал единый умысел на половое сожительство с потерпевшим.
Иначе складывались обстоятельства по делу Кужакаева. Последний для осуществления посягательства должен был расположить к себе семью Я-вых так, чтобы его не только приглашали к застолью, но и позволяли оставаться на ночь в квартире потерпевших. И даже когда насильник ночевал у Я-вых, он должен был убедиться в том, что взрослые члены семьи спят, а потом незаметно пройти в комнату к детям и, опасаясь быть разоблаченным (родители в любой момент могли проснуться), совершать надругательство над девочками. О том, что удовлетворение половой потребности при таких обстоятельствах было чрезвычайно сложной задачей, для выполнения которой необходим был план, свидетельствует то, что помимо вмененных эпизодов были и другие, неудачные попытки растлить малолетних (следствие посчитало, что имел место добровольный отказ от совершения преступления, хотя этот вывод неоднозначен).
Таким образом, в ситуации с Пейю обстановка, дававшая возможность беспрепятственно многократно выполнять объективную сторону деяния, признаки которого определены в ст. 132 УК РФ, стирала в сознании виновного грань между актами мужеложства (которые, в принци-
пе, могли быть отделены друг от друга и меньшими промежутками времени, например несколькими часами), превращая все его действия сексуального характера в единое преступление.
Кужакаев же каждый раз должен был создавать соответствующие условия для реализации замысла, выбирать удобный момент, преодолевать возникающие препятствия, пытаться спрогнозировать дальнейшее развитие событий. По сути, и сексуальное желание, и умысел на удовлетворение половой потребности у насильника возникали в момент, когда он осознавал, что появилась реальная возможность остаться с детьми наедине. Указанные обстоятельства и предопределили квалификацию его действий судом по правилам о совокупности преступлений.
Откровенно говоря, несмотря на нашу уверенность в правильной позиции Верховного суда Республики Башкортостан, приговор в отношении Пейю в целом идет вразрез со складывающейся практикой, которая признает регулярное вступление в половую связь при аналогичных обстоятельствах формой множественности посягательств*.
Второй приведенный нами пример (по делу Кужакаева) заслуживает более пристального внимания.
Кужакаев, когда ему удавалось пробраться в детскую, осуществлял идентичное сексуальное воздействие в отношении двух девочек практически одновременно, тем не менее его действия в отношении каждой потерпевшей оценены как самостоятельное деяние. С учетом того, что его поведение реализовывалось в рамках единого намерения, в одинаковой обстановке, при неизменности места и времени, выражалось в тождественных актах, можно задуматься о продолжаемом характере содеянного.
При анализе п. 10 постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2004 г. может сложиться мнение, что в нем указывается на необходимость в подобных случаях квалифицировать противоправную деятельность как одно преступление: «из-
* См., например, кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 18 дек. 2002 г. N 66-О02-77. URL: http://www.durex-promo.ru/index. php?ds=1423053.
насилование и насильственные действия сексуального характера следует признавать совершенными группой лиц (группой лиц по предварительному сговору, организованной группой) не только в тех случаях, когда несколькими лицами подвергается сексуальному насилию одно или несколько потерпевших лиц, но и тогда, когда виновные лица, действуя согласованно и применяя насилие или угрозу его применения в отношении нескольких лиц, затем совершают насильственный половой акт либо насильственные действия сексуального характера с каждым или хотя бы с одним из них».
Представляется, однако, что приведенное положение постановления разъясняет исключительно вопросы применения института соучастия и никоим образом не оговаривает правила множественности преступлений. Во всяком случае четких указаний по этому поводу документ не содержит [5, с. 4].
Что касается существа вопроса, то правовая оценка действий осужденного и в этой части несомненна: при посягательстве на правоохраняемый интерес нескольких потерпевших, неразрывно связанный с их личностью, в том числе половую свободу и неприкосновенность, речи о единстве посягательства быть априори не может [6, с. 78].
Таким образом, преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности относятся к той категории деяний, пострадавшие от которых своей численностью непосредственно определяют количество совершенных эпизодов. Этот вывод полностью согласуется с правовой позицией Верховного Суда РФ, изложенной в кассационном определении от 11 сентября 2012 г. N 4-О12-70, которым было отменено постановление Московского областного суда, освободившего К. от уголовной ответственности за совершение преступления, предусмотренного п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ, в связи с применением принудительных мер медицинского характера.
Органами предварительного следствия К. вменялось совершение насильственных действий сексуального характера в отношении 5 потерпевших, не достигших двенадцатилетнего возраста. Московский областной суд посчитал, что обстоятельства содеянного свидетельствуют о едином
умысле К. на совершение полового посягательства, в связи с чем квалифицировал действия подсудимого как одно общественно опасное деяние, предусмотренное п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ.
Судебная коллегия по уголовным делам ВС РФ, отменяя данное постановление, указала, что наличие нескольких потерпевших от насильственных действий К. предопределило раздельность его намерения на осуществление сексуальных контактов с детьми, что влечет необходимость правовой оценки такого противозаконного поведения как множественности преступлений [7, с. 9-10].
Итак, резюмируем:
1. Ключевым признаком, объединяющим несколько половых актов в единое изнасилование, является состояние потерпевшей (состояние подавленности), которое в силу примененного ранее насилия позволяло беспрепятственно совершать с ней действия сексуального характера.
2. Совершение с потерпевшей нескольких половых актов при непрерывном применении насилия (в том числе и психического) квалифицируется как продолжаемое преступление, предусмотренное ст. 131 или ст. 132 УК РФ.
3. При совершении изнасилования с использованием беспомощного состояния потерпевшей единство умысла виновного определяется возможностью беспрепятственно (без соответствующей подготовки) осуществлять преступные действия сексуального характера.
4. Если благо, на которое совершено преступное посягательство, неразрывно связано с личностью пострадавшего, в том числе половая свобода и неприкосновенность, множественность на стороне потерпевшего исключает возможность оценки такого деяния как продолжаемого, при таких обстоятельствах необходимо применять правила о совокупности преступлений.
Список литературы
1. Кириллов В.И., Старченко А.А. Логика. М., 1998. 240 с.
2. Комментарий к Уголовному кодексу РФ / под ред. А.И. Рарога. М.: Проспект, 2004. 640 с.
3. Уголовное право. Особенная часть / под ред. А.И. Чучаева. М.: Проспект, 2012. 448 с.
4. Козлов А.П., Севастьянов А.П. Единичные и множественные преступления. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2011. 915 с.
5. Пейсикова Е.В. Комментарий к постановлениям Пленума Верховного Суда РФ по уголовным делам / под общ. ред. В.М. Лебедева. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма, 2008. 99 с.
6. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. СПб., 1902. 823 с.
7. Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2013. N 6. 47 с.
References
1. Kirillov V.I., Starchenko A.A. Logika [Logic]. Moscow, 1998. 240 p.
2. Kommentariy k Ugolovnomu kodeksu Rossiyskoy Federatsii [Commentary to the Criminal Code of the Russian Federation]. Moscow, Prospekt Publ., 2004. 640 p.
3. Ugolovnoepravo. Osobennaya chast' [Criminal Law. Special part]. Moscow, Prospekt Publ., 2012. 448 p.
4. Kozlov A.P., Sevast'yanov A.P. Edinichnye i mnozhestvennye prestupleniya [Single and multiple crimes]. St. Petersburg, Yuridicheskiy tsentr Press Publ., 2011. 915 p.
5. Peysikova E.V. Kommentariy k postanovleniyam Plenuma Verkhovnogo Suda Rossiyskoy Federatsii po ugolovnym delam [Comment to the decisions of the Plenum of the Supreme Court on criminal cases]. Moscow, Norma Publ., 2008. 99 p.
6. Tagantsev N.S. Russkoe ugolovnoe pravo. Chast' obshchaya [Russian Criminal Law. General Part. Vol. 1]. St. Petersburg, 1902. 823 p.
7. Bulleten' Verhovnogo Suda Rossiyskoy Federatsii [Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation]. 2013. N. 6. 47 p.
