CC BY
84
Д. Н. Мамин-Сибиряк развивался в русле русского реализма, но оригинальный синтез демократических и на1щона^нШ~жей"ДОбавил этому реализму свежие краски и тона.
Традиционной для русской литературы является тема быта, характера и судеб различных героев, населяющих громадный край (этой теме посвящен специальный сборник, изданный литературоведами Челябинского университета23).
В целом же отмеченные нами свойства уральской литературы: широта взгляда на народ, трезвость в оценке и традиционного, и нового, доверие к жизни, к ценностям, значимым для простого человека, - это все, на наш взгляд, признаки особого ее демократизма, очень важного в наши дни, когда стало очевидным, как много вреда принесла людям идеологическая узость наших доктрин, социальное иллюзионерство и утопизм, преимущественная «установка» на идеалы, а не на жизнь.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.Вараюш И. Пустынная лира забвеиного сына природы. - Спб., 1807. - С. 74.
2.Колтоновская Е. В стороне от главного русла. Д. Н. Мамин-Сибиряк"// Вестник Европы. - 1913. - № 2. - С; 200, 201, 206.
3.Трусова 3. Н. Общественно-политическая тенденция журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» // Очерки литературы и критики Сибири (XVII - XX вв.). (Материалы к «Истории русской литературы Сибири») - Новосибирск. - 1976. - С. 23.
4.Павлов В. А. Очерки истории журналистики Урала. - Т. 1.- Екатеринбург, 1992. - С.
72.
5.См.: Фирсов Н. Открытие народных училищ // Пермский сборник. Повременное издание. Кн. первая. - М., 1859. - С. 148 - 149.
6.Иртьпп, 1789, дек. - С. 48.
7.См.:Трусова 3. И. Указ. соч.; Рак В. Д. Переводы в первом сибирском журнале. Там же. - С. 31 - 66.
8.Радищев А. Н. Избранное. - М.; Л., 1949, - С. 564.
Э.Добролюбов Н. А. Пермский сборник. Повременное издание. - Книжка 1..- Москва, 1859 // Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 5. - С. 402 - 416.
10.Добролюбов Н. А. О степени участия народности в развитии русской литературы// Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. - Т. 2. - С. 228.
11.Добролюбов Н. А. Пермский сборник.// Указ. соч. - Т. 5. - С. 407.
12.Тургснев И. С. Полное собрание сочинений и писем.: В 28 т. Письма. - Т. 7. - М.; Л„ 1964. - С. 278.
13.Лотман Л. М. Роман из народной жизни. Этнографический роман // История русского романа.: В 2 т. - Т. 2. - Л., 1964. - С. 392 -393; Она же. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л., 1974. С. 158.
14.Дергачев И. А. Писательница старого Прикамья // Кирпищикова А. А. Как жили в Куморе. Пермь, 1987. С. И - 12.
15.Решетников ф. М. Повести и рассказы. М., 1986. - С. 21.
16.Щел1унов Н. В. Литературная критика. Л., 1974. - С. 303.
17.Решетников Ф. М. Указ. соч. - С. 92.ч
18.Колгоновская Е. Указ. соч. - С. 199.
19.Удинцев Б. Д. Уфимский период жизни Д. Н. Мамина-Сибиряка // Воспоминания о Д. II. Мамине-Сибиряке. Свердловск, 1936. - С. 26.
20.Там же. - С, 26 - 27.
21.См. Дергачев И. Д. II. Мамин-Сибиряк. Личность. Творчество. Свердловск, 1981.
22.Там же. - С. 174, 242, 247.
23.Взаимоотношсния народов Урала в изображении русских писателей. Челябинск, 1992.
А. Я. ЛАЗАРЕВ
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ОБЛАСТНОГО ФОЛЬКЛОРА
Как фольклор «неотступно и своеобразно сопутствует истории человечества», так и проблема областного фольклора насквозь пронизывает историю фольклористики. В русской науке она впервые, пожалуй, была сформулирована В. Н. Татищевым, который в своем знаменитом опроснике «О сочинении истории и географии российской»1 предлагает
5' 35
заинтересоваться местными особенностями в сфере хозяйственной жизни, быта, культуры, и том числе и фольклора (вопросы' 163, 164, 184 и другие).
Прайда, и он, и последующие поколения исследователей, занимавшихся изучением народной поэзии, затрагивали проблему местной специфики фольклора лишь косвенно, в связи с решением других вопросов, которые в то время были поставлены перед наукой самой жизнью. Первым человеком, кто прямо сказал о существовании областного фольклора и необходимости его целенаправленного изучения, был .С. А. Раевский, который, как известно, за распространение стихотворения М. Ю. Лермонтова «На смерть моэта» был сослан на Север, где он начал издавать газету «Олонецкие губернские ведомости». В первом номере газеты (в неофициальной части) за 1838 год он поместил передовую статью, в которой очень четко обосновал идею существования в рамках' общерусской культуры областных ответвлений.
Следует сразу подчеркнуть, что С. А. Раевский говорил не просто о необходимости при изучении русской литературы и фольклора учитывать влияние на них местных условий жизни, местных «отображений» (для него это было дело само собой разумеющееся), он высказал идею существования областных типов культуры, каждый из которых представляет собой органическую часть общерусской культуры и в то же время имеет отличительный признаки, повторяющиеся в различных жанрах и видах словесного творчества на строго очерченной территории. Свое положение автор особенно не аргументирует, не пытается назвать даже, какие областные типы русского фольклора он имеет в виду и ограничивается лишь характеристикой устно-поэтической традиции Олонецкого .края. Замечу, что статья написана Раевским задолго до открытия П. Н. Рыбниковым былин на Севере и задолго до возникновения так называемой «финской» школы. Но тем не менее задача изучения областного фольклора была сформулирована довольно точно: создать культурологическую карту России, на которой были бы зафиксированы типологически сопоставимые объекты (территории, районы, ореалы).
К сожалению, статья С. А. Раевского прошла в науке незамеченной; ее и сейчас мало кто знает. Поэтому понятия «областной фольклор» как определенного типа русского народно-поэтического творчества для многих и многих поколений русских фольклористов не существовало. Все сводилось к выявлению в сказках, былинах, песнях «местных отображений».
В той или иной мере вопросом о качественной дифференциации устной народной поэзии по областям России занимались О, Миллер («Мифологическая школа»), Г. Потанин, Е. Баранов, В. Варенцов, В. Попов («Теория заимствования»). А. Н. Веселовский в своей работе «Сказки об Иване Грозном» установил связи между циклами разбираемых им сказок и общественными и территориальными группировками населения, выделившимися в Московском государстве XVI века.
Важность областного принципа осознавали П. Н. Рыбников, А. Ф. Гильфердинг, Е. В. Барсов, которых сама практика их собирательской деятельности ставила перед вопросом о происхождении качественных различий между песнями, сказками, бытующими в различных местностях. В «Онежских былинах», как известно, тексты расположены по сказителям, живущим в разных районах края.
Особый интерес к распространению фольклорных явлений по областям проявляли сторонники «исторической школы». В. Ф. Миллер написал примечательные в этом отношении статьи: «Наблюдения над географическим распространением былин» и «О некоторых местных отголосках в былинах». Проблем местной специфики фольклора касались
А: В.- Марков," А. Д. Григорьев, Н. Е. Ончуков, стремившиеся объяснить причину сохранности былинного эпоса на Русском Севере. Д. К. Зеленин и Е. Н. Елеонская находили в сказках, отражение характерных черт жизни тех местностей, где произведены были записи.
Чем более расширялась география записей фольклора, тем чаще раздавались голоса о важности изучения его местных особенностей. Но дело ограничивалось либо благими пожеланиями, либо использованием «географического принципа» для решения специальных задач фольклористики: вариации былинной традиции в зависимости от областных условий бытования, эпоса, различия мелодического склада песен в зависимости от места их распространения и т. д. А. И. Соболевский, я считаю, совершил научный подвиг, осуществив публикацию «великорусских народных песен»1 по областному принципу: впервые, и, к сожалению, в последний раз варианты одной и той же песни были по областному принципу сгруппированы и открывали возможность для их сравнительно-типологического анализа.
В конце XIX - начале XX века появляются сборники фольклора, .представляющие не общерусскую народно-поэтическую традицию, а местную: «Смоленский этнографический сборник» В. Н. Добровольского «Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии» А. Н. Минха, «Песни уральских казаков» А. и В. Железновых, «Сибирские песенные старины» А. А. Макаренко, «Великорусские сказки Пермской губернии» Д. К. Зеленина и т. д."
Все это хорошо, но собственно проблема областного фольклора не поднималась в науке, а самый термин «областной фольклор» не фигурировал в литературе, теория местных отображений оставалась на уровне Татищева - Раевского. .
Особо следует выделить группу «сибирских областников», в .которую входили известные ученые А. П. Щапов, С. В. Максимов, Г. 1 Н. Потанин, Н. М. Ядринцев. Они первыми подняли вопрос о местном фольклоре на теоретическую высоту и пытались объяснить судьбу традиционного русского фольклора в сибирском регионе своеобразием социально-политических, экономических и культурных условий. К сожалению, решали они этот вопрос с глубоко ошибочных тенденциозных позиций. Главная их ошибка заключалась в том, что они отрывали народно-поэтическое творчество сибиряков от русских культурных традиций и, таким образом, говорили уже не о местной специфике русского народного творчества в Сибири, а о каком-то особенном национальном «сибирском фольклоре».
Почему, же дооктябрьская наука о фольклоре в целом осталась равнодушной к проблеме изучения областного фольклора? Во-первых, потому, что, как говорится, не приспели сроки; хотя появились значительные публикации местного фольклора, этого было мало, чтобы осознать проблему во всем ее масштабе. Во-вторых, мешал позитивистский метод исследования, присущий большинству работавших тогда ученых. Как бы ни значителен был голос Н. А. Добролюбова, услышанный, надо признать, всей русской академической фольклористикой; его критика, направленная в адрес «Русских народных сказок» А. Н. Афанасьева, не имела достаточного практического результата, В фольклоре продолжали видеть «остатки древнего предания», архаические формы культуры. Поэтому долго оставался актуальным критический тезис Добролюбова: «Сохранить в своей редакции белорусское дзвяканье и цвяканье да малорусское эгеконье и гоканье, отметить, что такая-то сказка записана в Чердынском уезде, а такая-то в Харьковской губернии, да прибавить кое-где варианты разных местностей, - этого еще недостаточно для того, чтобы нам дать понятие о том, какое значение имеют сказки в русском народе»1.
«Совершенное отсутствие жизненного начала»3, отмеченное Добролюбовым как главный недостаток издания сказок А. Н. Афанасьевым, было характеру не только для большинства сборников русского фольклора того времени, но и для исследовании о нем.
Я не хочу сказать, что эти исследования о нарЪдной поэзии не имели теоретического и практического значения (да и Добролюбов в целом очень высоко ценил труд Афанасьева), но истина состоит все же в том, что изучение связи фольклора с текущей жизнью народа в то время не очень интересовало ученых. А мы знаем, что проблема «областного фольклора» тесно связана именно с вопросом о соотношении искусства и жизни народа.
Коренные перемены в жизни русского общества, произошедшие в Октябре 1917 года, заставили фольклористов по-иному взглянуть на самое существо народно-поэтического творчества. В частности, сильно заострилось внимание к жизни песен, сказок, пословиц и пр. в конкретных условиях, в определенной местности. Собирательская работа фольклористов в областях приняла невиданные раньше размеры. В целях лучшей ее организации создаются научно-исследовательские центры, поставившие перед собой, в частности, задачу - наблюдение за географическим распределением фольклорного материала и выяснение степени обследованности различных территорий в отношении того или иного особо изучаемого жанра. Такими центрами являлись: «Сказочная комиссия» Русского географического общества во главе с академиком С. Ф. Ольденбургом, фольклорная подсекция Государственной академии художественных наук (академик Ю. М. Соколов), Секция по генетике культуры Академии истории материальной культуры (Д. К. Заленин), Фольклорная секция института антропологии и этнографии АН СССР (М. К. Азадовский) и Фольклорная секция Центрального научно-исследовательского института краеведения (Ю. М. Соколов, В. И. Чичеров, Р. Р. Гельгардт).
Однако результаты собирательской деятельности фольклористов, развернувшиеся очень широко в 20-е гг., выявились значительно позднее. Поэтому вопрос о локальных связях в народно-поэтическом творчестве равно, как и картографирование фольклора, не были успешно разрешены в то время, хотя и находились в центре внимания фольклористики. Отрицательную роль сыграл и такой момент: по известным причинам в 30-е годы краеведению был нанесен почти смертельный удар, а «областной фольклор» - это ведь часть краеведения. Тем не менее наука шла вперед.
В научной литературе все чаще и чаще появляется понятие «областной фольклор». О значении и целесообразности изучения фольклорных явлений «по областному принципу» говорил Ю. М. Соколов на Второй Всесоюзной конференции по краеведению в 1924 году. Он отмечал, что рассмотрение, например, сказок «по краевому принципу может дать ценный материал для изучения местных отображений» (природных, бытовых и т. п.) в сказках, историко-культурных взаимоотношений, географических путей распространения сюжетов и стилистических вариаций по местностям»4.
В. М. Жирмунский пошел еще дальше: он объяснил, правда, мимоходом, самостоятельную природу областного фольклора и его значение для понимания исторических судеб народного творчества. Определенную цель в изучении народно-поэтического творчества по областному принципу В. М. Жирмунский видит в том, что «динамика фольклорной карты» должна вскрывать «конкретную историю материального и духовного быта соответствующих историко-географических регионов»5. Ю. М. Соколов и В. М. Жирмунский связывают картографирование народно-поэтического творчества с научно-
теоретическими задачами - с расширением проблемы «краевой специфики фольклора», с выяснением сущности локальных связей в устной поэзии и т. п. Но ученые, пытавшиеся практически осуществить идею картографирования фольклорных явлений, по-прежнему не выходили за рамки либо прикладных демонстративно-иллюстративных задач (А. М. Смирнов-Кутачевский), либо формалистических разысканий в духе «финской школы». «Работы финской школы,—писал В. М. Жирмунский, - выдвинули правильный принцип документации - максимальную полноту записей и точного их географического и хронологического приурочения, однако они ограничиваются (как и самый каталог Аарне) чисто внешним, формальным описанием и механическим сопоставлением сюжетных схем. Их выводы о путях сопоставления отдельных сюжетов имеют частный характер, причем они крайне недостоверны, поскольку опираются на неполную и случайную эмпирическую индукцию»6..
Причины неудач в изучении «областного фольклора» заключались все в том же: в недостатках общей методологии, которые еще не были изжиты в 20 - 30-е годы (неисторический подход к явлениям фольклора, теория об аристократическом происхождении бЫлин и т. п.) и в отсутствии полных сведений о^народно-поэтическом творчестве различных местностей. Р. • Р. Гельгардт, проводивший в 30-е годы опыты по составлению фольклорных карт, пришел к выводу, что «успех работы мОжет быть обеспечен лишь при 2-х условиях: 1) при организации методически направленного из центра собирания материалов, что не было разрешено нашей фольклористикой вплоть до самого последнего времени; 2) при правильном методологическом построении всей работы, в чем оказалась бессильной западно-европейская фольклористика и что призвана разрешить построенная на методологии диалектического материализма советская' фольклористика»7.
С этой стороны весь последующий период , в развитии советской фольклористики (40 - 80-е годы) можно охарактеризовать как время накапливания фольклорного материала, добываемого в различных русских краях и областях, и постепенного теоретического их осмысления. Почти все местности, которые теперь воспринимаются как областные центры народно-поэтического творчества, к настоящему времени представлены сборниками фольклора и специальными исследованиями. Крупнейшие ученые, обращаясь к материалу народно-поэтического творчества той или иной местности, неизменно затрагивали вопрос о его своеобразии и старались отыскать в нем то, что называется «сои1еиг locale» (М. К. Азадовский - сказки Верхнеленского края; А. М. Астахова -былины Севера; В. И. 'Чичеров - русские колядки и их типы и т. д.). Большое значение в этом деле имело то обстоятельство, что в 50-60-е годы выдвигается много фольклористов, ведших исследовательскую работу непосредственно на местах. Без всякого преувеличения можно сказать, что их работа в значительной степени способствовала ликвидации тех белых пятен на фольклорной карте Советского Союза, которые были постоянной помехой в деле глубокого изучения местной специфики фольклора. К числу таю« исследователей следует отнести Н. П. Гринкову, которая долгое время занималась проблемами южно-уральского фольклора, П. М. Соболева, попытавшегося выяснить судьбу традиционного русского народного творчества в областях, граничащих с Украиной и Белоруссией; А. Н. Лозанову, Т. М. Акимову, В. М. Сидельникова, В. М. Потявина, изучавших песни и сказки в районах Поволжья; Э. В. Померанцеву, Я. И. Гудощникова, С. Г. Лазутина, много сделавших для того, чтобы мы зната особенности традиционного фольклора в районах русского Черноземья (в этом ряду стоит и сборник «Та'мбовский фольклор», вышедший в 1944 году под ред.
Ю. М. Соколова и Э. В. Померанцевой); В. П. Бирюкова, М. Г. Китайника, В. П. Кругляшову - блестящих знатоков рабочего фольклора Урала; Л. Е. Элиасова, открывшего, по-сушеству, для науки семейскии фольклор Восточной Сибири. Следует особо выделить фольклористическую деятельность М*. М. Багизбаевой из Казахского госуниверситета, которая со своими учениками приоткрыла завесу тайны, скрывавшую от нас русский фольклор Семиречья.
Следовательно, одно из условий успешного решения проблемы «областного фольклора», сформулированных Р.; Р. Гельгардтом, наша наука в значительной мере реализовала. Но - увы! - можно говорить лишь об успешно идущем процессе, который очень далеко отстоит от своего завершения. Мне приходилось говорить об этом, но я еще раз повторяю: в фольклористике, пожалуй, нет более сложной проблемы, чем эта - дать достаточно исчерпывающую характеристику народнопоэтического творчества в каком-либо регионе. Даже в общенациональном масштабе эта проблема решается проще*. Только общая сумма фактов, как бы малозначительны они ни были, дает нам целостную картину, позволяющую делать научные обобщения. Однако такой суммы фактов ни по одному региону, как мне известно, мы не имеем до сих пор.
Еще сложнее обстоит дело со вторым условием, сформулированным Р. Р. Гельгардтом, - с методологией. Как теперь уже стало ясно, цитируя к месту и не к месту К. Маркса и В. И. Ленина, мы далеки были от понимания подлинной сути исторического материализма и не научились мыслить подлинно диалектически.
Фольклористика, как всякая наука, вскрывает причинные связи и зависимости. Областные центры народно-поэтического творчества должны быть «средством одновременного чтения максимального количества обусловливающих фольклорные явления связей» (А. И. Никифоров). Но о выявлении каких закономерностей, какой полноты связей могла идти речь при решении вопроса «областного фольклора», если ученые в прошлом и теперь произвольно выбирали границы самой местности. У одного ученого - это село, в котором ему довелось записать песни и сказки, у другого - это -административная единица деления страны на области, районы, республики, у третьего - это географический ореал (Поволжье, Урал, Сибирь), у четвертого - это места, в которых живут различные школы сказочников и певцов;, у пятых - это территория определенной группы говоров. Вот почему фольклористы не могли вскрыть всей полноты связей, существующих между местными условиями жизни и народно-поэтическим творчеством.
Мне кажется, для успешного решения проблемы областного фольклора мы прежде всего должны развести понятия «местный фольклор» и «областной фольклор». Местный фольклор - это любое проявление народно-поэтической традиции в произвольно взятой среде. Это тот случай, когда говорят: «что город, то норов, что деревня, то обычай». Состав населения деревни определяет местную традицию, и многое в судьбе песен, сказок здесь зависит от случайных причин: женился на местной девушке, осел, прижился в деревне талантливый певец, гармонист- и пошла от него какая-то особинка в тексте и мелодии знаменитой песни (мы, например, записали в Челябинской области более двадцати мелодических вариантов песни О. И. Дунаевского «Каким ты был, таким остался»). Нз таких вот местных слагаемых образуется то, что мы называем национальным фольклором. Каждый одиночный факт локального преломления общерусской народной традиции очень интересен, но он мало что дает с точки зрения выявления исторических закономерностей в развитии нородно-поэтического творчества.
Другое дело - «областной фольклор». Им мы должны называть типологически родственные ответвления русского народно-поэтического творчества, которые бытуют' на исторически сложившихся территориях и характеризуются своеобразием устно-поэтического репертуара, наличием значительного количества произведений, с местной тематикой, стилистическими особенностями, придающими ему специфически местную окраску. Здесь речь идет уже не о случайных местных вариантах отдельного фольклорного произведения, а о качественном содержании целой разновидности национального фольклора, образовавшейся исторически. Когда С. И. Дмитриева в результате кропотливого труда установила, что былинная традиция.сохранилась лишь на территории, подвергающейся новогородской колонизации, стало ясно, что речь идет не о частном, а о существенном и сплошнрм на данной территории качестве фольклора1'.
Или: в каждом уральском поселении имеются какие-то свои особенности. Более того, регион, называемый Уралом, очень многообразен в географическом, экономическом и социально-культурном отношениях (горно-заводской Урал, казачий степной Урал," крестьянский лесо-' степной Урал со смешанным национальным составом населения И т. д.)! Поэтому здесь очень много такого, что называется местным фольклором. И все же уральский фольклор обладает признаками, характерными для всей территории его бытования (например, ностальгический мотив в песнях о «чужой сторонушке» с их чувством оторванности поющего от первородины», здесь «чужадальня сторона» - это совсем не то, что имеется в виду в старой русской свадебной песне; здесь это не дом женйха, в который уходит невеста; для уральца это не поэтический символ, а реальная чужая сторона). Таких общих признаков для фольклора Урала очень много (широкое бытование легенд и преданий о богатствах недр Урала, песен бродяг и каторжных, пролетарских песен об условиях труда на местных заводах; характерна для Урала также пестрота и смешение различных этнических традиций, предстающих, однако, как нечто единое целое в конкретных циклах произведений или в одной песне, в одной сказке и т. п.).
В определении «областного фольклора» очень важно подчеркнуть момент «исторически сложившейся территории» - в этом вся суть.
С. А. Сионова, фольклорист из Липецкой области, занимающаяся фольклоризмом И. А. Бунина и М. М. Пришвина, свидетельствует, что в двух соседних районах сложились и живут до сих пор две совершенно разные фольклорно-песенные традиции. Почему? Оказалось, что бунинские места - это крайние территории бывшего Московского государства на конец XVI века; а пришвинские места ближе кТамбовщине, они начали интенсивно заселяться русскими людьми в XVII веке.
Процесс складывания территории русской нации, как известно, происходил постепенно и был подчинен законам экономического развития общества. «Всякому историческому способу производства... свойственны свои особенности, имеющие историческое значение законы населения», -писал К. Маркс10. Эти законы в условиях русского государства на конец XVI века обусловили то, что миграция русского населения протекала в определенных и устойчивых направлениях; заселялись не отдельные города и поселки, а целые области с ярко выраженными экономическими и политическими границами11. Естественно, что в таких исторически сложившихся районах, где имеется налицо единство социально-экономических, культурно-исторических, естественно-географических и языковых условий, Возникают устно-поэтические традиции, отражающие наиболее полно своеобразие данного региона. Вот почему В. М. Жирмунский мог сказать, что в фольклоре, как и в народной речи,
б Зек. 2947. 4)
областные контуры намечаются там, где когда-то в процессе развития государства устанавливались политические, и экономические границы12. В этих местах и формируются областные типы русского народно-поэтическго творчества.
В свое время я попытался назвать территории этих областных типов фольклора13, но, пожалуй, не до конца справился с задачей, потому что и методика определения этих типов была несовершенна (это, собственно, и есть проблема изучения областного фольклора на сегодняшний день) и фактов, подтверждающих своеобразие фольклора каждой исторически сложившейся области, было недостаточно. Тем не менее не вызывает сомнения существование такого областного .типа русского фольклора, как фольклор, бытующий до сего дня на территории бывшего Московского государства - в границах-конца XVI века: исследования этнографов и фольклористов, установившие характерные для этой территории типы крестьянских жилищ, одежды, головных уборов, как и типы календарной и семейной обрядности (вспомним знаменитую работу В. И. Чичерова о русских колядках), подтверждают это положение полностью. Это же можно сказать про Русский Север (Онега, Ладога, Беломорье, Северная Двина, Печора), фольклорную специфику которого определила не только новгородская колонизация,~но и своеобразие социальных условий жизни (отсутствие крепостного права), экономики (рыбный и пушной промыслы), соседство и скрещение с угро-финскими этническими группами населения.
Другими областными центрами русского фольклора, на мой взгляд, являются: Русский северо-запад (бывшие Новгородское, Псковское княжества); Смоленщина с прилегающими к ней территориями на юго-западе и западе со смешанным русско-белорусским и русско-украинским населением, сложившимся в результате упорной борьбы сначала между Великим Литовским княжеством и Москвой, а потом между Московской Русью и Речью Посполитой; Среднее* и Южное Поволжье, история которого началась с присоединения Казани, когда Волга становится чуть ли не главной водной артерией Русского государства, а в народной песенной традиции выступает как символ русской земли; Вятка и Северное Заволжье, освященные деятельностью Серафима Пермского как выразителя экономических и культурно-мессианских интересов Московского государства в этом регионе, русское пришлое население которого как бы заново породнилось с потомками вятичей, которых когда-то потеснили на восток родственные славянские племена; Русское Черноземье («Задонщина»), в том числе и Тамбовская область, -«подбрюшина» Русского государства, образовавшаяся в результате целенаправленной колонизации края с целью освоения благодатных пахотных угодий, бывших целиною во все времена так называемого Дикого Поля; низовья Дона, Урала (Яика), а также Кубань, с их самостоятельным казацким укладом, сложившимся как результат' совместной жизни русских и украинских крестьян, бежавших от царской и панской неволи в эти края и живших в условиях постоянной самообороны - и от царской власти, и от очень неспокойных соседей; Урал как край, с самого начала русской колонизации развивавшийся под звездой Бога земных богатств и полезных ископаемых, где не только горные районы, но и прилегавшие к ним с Запада.и Востока земли были подчинены одной задаче - ковать для России оружие... Ну, а далее: Западная Сибирь, или Поиртышье, с его старообрядческим укладом жизни, определившим основное качество областного фольклора; Бараба -главное перекладное звено Великого Сибирского пути, а отсюда роль ямщичества, роль беглых и каторжных людей в формировании местной фольклорной традиции; Алтай, вместе с Минусинским краем, - сибирская
житница, сибирский Урал и сибирская Кубань, вместе взятые, причудливо перевитые, породившие столь же удивительный областной тип русского фольклора; Восточная Сибирь с ее разреженным воздухом традиционной культуры и владычеством «семейских»; Забайкалье (Даурия) - край, уравновешивающий историческое противостояние русской, китайской культур, край вечных ссыльных и воинственных казаков, «бунтарская сторона», по определению Николая Второго; Дальний Восток.- в самом своем названии несущий ответ на вопрос о его своеобразии; и, наконец, Семиречье - русский оазис Средней Азии, край, сложившийся в результате царистской экспансии на Востоке, край с мужественным и скромным населением, давно познавшим истину, что люди всех , кровей и всех вероисповеданий «одинакие» и что лучший закон жизни - дружба между нарядами.
Все названные мной регионы сложились исторически, в результате формирования русской нации, оказавшейся благодаря этому многомерной по этническим и социо-культурным признакам. В. В. Покшишевский называет эти территории «географическими театрами», Н.,К. Пиксанов -«областными культурными гнездами» (правда, он имеет в виду не совсем то, о чем мы говорим). Я предлагаю в соответствии с терминологией нашей науки называть эти территории областными центрами русского фольклора.
Не следует думать, будто данный областной тип песни, сказки, колядки и пр. не встретится в других областях. Речь идет лишь о фольклорных явлениях, характерных для каждой отдельной местности, о тенденции песен, сказок, легенд и пр. к местному приуроченью, -однако не обязательно, чтобы эта тенденция всегда завершалась локализацией произведений в рамках данной области. С точки зрения исторического принципа, наиболее существенное значение имеет фольклорный репертуар, сложившийся в пределах известного отрезка времени на определенной территории. Через анализ устно-поэтического репертуара, характерного для данной области, раскрываются пути проникновения в него песен, сказок и пр., выявляются социально-политические, нравственные и эстетические наклонности местных жителей.
Главное теоретическое и практическое значение разведения понятий «областной фольклор» и «местный фольклор» состоит в том, что это позволяет нам, фольклористам, широко внедрять в наши исследования метод историко-сравнительного анализа. Сделать это возможно лишь потому, что областные центры фольклора - типологически родственные образования; факты, которые мы связываем с местными особенностями народного творчества, неисчислимы и хаотичны; их выделение мало что дает для понимания закономерностей в развитии национального фольклора. Планомерное и комплексное изучение того, что мы называем «областным фольклором», дает полную картину динамики фольклорного процесса, его движения в пространстве и времени.
Фольклорная карта России - это карта, на которой должны быть отмечены областные центры народно-поэтического творчества с их наиболее существенными качественными характеристиками, а внутри каждого областного образования могут быть зафиксированы факты более частного порядка - то, что мы обычно называем местными особенностями, фольклора.
Проблема изучения «областного фольклора» потому лишь не двигается с места, что мы застряли на выявлении частных местных особенностей устной поэтической традиции. Это та самая ситуация, про которую говорят: «за деревьями леса не видит».' Да, это так: кусты-то мы с вами разглядели достаточно, а вот качественное состояние целого леса описать 6* 43
не сможем. Каждый фольклорист вкладывает свое содержание в понятие «местный фольклор», а поэтому, как раньше, так и теперь, у нас нет типологического подхода к проблеме «областного фольклора», нет обобщающего труда о русском фольклоре в его географическом выражении. Как известно, и все проекты создания «Свода русского фольклора» игнорируют факт существования областных центров народнопоэтического творчества-. А жаль!
У проблемы «областного фольклора» есть и еще один методологический аспект. С прискорбием я отмечаю, что в современной фольклористике все более и более утверждается взгляд на фольклор, как на архаическое явление культуры, все более и более реанимируется, казалось бы, заслуженно канувший в Лету подход к творчеству с позиций «мифологической школы», которая при всех ее заслугах перед наукой имела тот недостаток, что отрывала сказки, былины (вообще -фольклорный- процесс) от текущей действительности и тем самым -вольно или невольно - выхолащивала социально-историческое содержание народной поэзии. Думаю, что именно наличие областных центров народно-поэтического творчества, как и местных вариантов отдельных произведений фольклора подтверждает справедливость крылатой фразы академика Ю. М. Соколова: «Фольклор не только слово .минувшего, но и громкий голос настоящего».
ПРИМЕЧАНИЯ
1.См.: В. Н. Татищев и его время. - М., 1961, приложение XIII. - С. 663 - 696.
2.Добролюбов Н. А. Народные русские сказки. Издал А. И. Афанасьев // Собр. соч.: В 3 т. - Т. 1. Статьи и рецензии. 1856 - 1858 гг. - М.; ГИХЛ. - 1950. - С. 590.
3.Там же. - С. 589.
4.Соколов 10. М. Фольклор и краеведение // Дневник 2-й Всесоюзной конференции по краеведению. - М., 1924. - С. 4.
5.Жирмунский В. М. Проблемы изучения фольклора //Язык и культура. Сб. выступлений на Всесоюзной конференции. - М., 1928. - С. 5.
6.Жирмунский В. М. Сравнительно-историческое изучение фольклора // Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. - Л.: Наука. - 1979. - С. 190.
7.Гельгардт Р. К вопросу о картографировании фольклора // Советское краеведение -1936. - № 1.- С. 10. .1*1-
8.См.: Лазарев А. И. Современное состояние фольклора Челябинской области // Полевые исследования, Русский фольклор. Т. XXII. - Л.: Наука. - 1984. - С. 50 - 51.
См.: Дмитриева С. И. Географическое распространение русских былии. - М.: Наука,
Ю.Маркс К. К критике политической экономии Ц Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. -Т. VII. - М.: Политиздат. - С. 694.
11.0м.: Покшишевский В. В. География миграций населения в России. - М.: Политиздат.
- 1949.
12.Жирмунский В. М. Назв. соч. - С. 12.
13.Лазарев А. И. Историческое значение устного народного творчества и проблема областного фольклора // Уч. зап. Челяб. пед. ин-та. - 1962. - Т. 2: Проблемы метода и стиля.
- С. 213 - 242.
