CC BY
169
В. В. Лапин
ПРОБЛЕМЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЛЮДСКИХ РЕСУРСОВ НАЦИОНАЛЬНЫХ ОКРАИН РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ДЛЯ КОМПЛЕКТОВАНИЯ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ В КОНЦЕ XVШ — ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА
Имперская история России — история расширения ее границ, присоединения территорий с населением, разнородным по своему национальному и вероисповедному составу, с различными традициями в области военного дела. Поскольку до середины XIX столетия главным показателем силы государства являлась численность армии, эффективное использование людских ресурсов служило гарантом сохранения и повышения военного потенциала державы. Россия XVIII века вела многочисленные войны, черпая пополнения из так называемых внутренних (читай — русских) губерний. Армия была русская в буквальном смысле этого слова — среди рядового состава волжские татары и прочие инородцы составляли ничтожную долю. Казалось бы, присоединение новых земель увеличивало призывной контингент, и каждые дополнительные 250 душ мужского пола позволяли ежегодно иметь дополнительного рекрута. Финляндия, Украина, Прибалтика, Белоруссия, Польша, Литва, Кавказ, Казахстан, Бессарабия, Крым должны были стать местами формирования десятков новых пехотных и кавалерийских полков, увеличивавших и без того великую мощь империи Романовых до немыслимых пределов. Однако этого не произошло, и тому было несколько причин.
Финляндия, присоединенная в три этапа к России, в 1808 г. выставляла для армии шведского короля около 20 тыс. солдат и офицеров1, что в начале XIX в. оказалось бы и для царя весьма существенной прибавкой. Но комиссия сейма в Борго в 1809 г. признавала, что при войне со Швецией нельзя было бы выставить финское войско, поскольку «.. .едва ли он (финский народ. — В. Л.) пойдет с оружием в руках на своих собратьев»2. А именно Швеция была единственным мыслимым противником на северо-западных рубежах России. Поэтому манифестом от 15 (27) марта 1810 г., декларируя уважение к местным традициям и сохранение институтов, привычных финляндцам, Александр I фактически объявил о ликвидации финской армии. Царь повелел «.оставить поселенные войска в тогдашнем их устройстве, не требуя их на действительную службу, пока обстоятельства это позволяют и пока благосостояние края не изгладит следов войны».
1 Screen J. E. O. The Finnish Army. 1881-1901. Training the Rifle Battalions. Helsinki, 1996. P. 35.
2 Бородкин М. История Финляндии. Время Александра I. СПб., 1909. С. 425.
© В. В. Лапин, 2013
Такая формулировка давала возможность откладывать сбор войск на неопределенное время. Хотя в 1810-1830-х гг. изредка проводились сборы поселенных батальонов, а также методом вербовки комплектовался один морской экипаж и один стрелковый батальон, Финляндия фактически не пополняла ряды армии империи вплоть до 1881 г., когда уже на основе всеобщей воинской повинности были сформированы так называемые финляндские войска. Вопрос о введении рекрутчины в Финляндии в первой половине XIX в. неоднократно поднимался, но всегда правительство отказывалось от этого шага3. Так называемая индельта, заменившая в Швеции еще в XVII в. рекрутчину, была результатом договора общества с короной, и «уравнение» финляндцев с остальными подданными Российской империи в этом отношении «отбрасывало» их на полтора столетия назад. И законодательство, и практика рекрутчины были приспособлены к «русскому» общественному укладу. Правительство отдавало себе отчет в том, что первому набору финнов должны были предшествовать явно не популярные социальные реформы. О распределении уроженцев края по русским частям не могло быть и речи, а формирование национально однородных частей после польского восстания 1830 г. выглядело опасным делом.
Национальные части, сформированные в землях, отошедших к России после разделов Польши, во многом обязаны своим рождением несоответствию системы комплектования русской армии и социальной структуры «новоприсоединенных провинций». Пестрое по своему правовому статусу население было трудно в одночасье разделить на служилых и тяглых, заставив последних выставлять рекрутов. Поэтому несколько полков было укомплектовано путем добровольной вербовки. В их числе был Татарский Литовский конный полк, сформированный в 1797 году. В конце XVIII - начале XIX вв. еще несколько частей были созданы путем так называемого «вольного найма».
Армия Царства Польского была сформирована в рамках восстановления польской государственности в форме автономии. Александр I сразу после капитуляции Парижа в апреле 1814 г. принял депутатов от польских легионов, воевавших под знаменами Наполеона Бонапарта. Царь был очень ласков с недавними врагами, обещал не только полную амнистию всем участникам похода на Россию, но и объявил о том, что все поляки-ветераны наполеоновской армии смогут служить в армии будущего польского государства. Им было разрешено вернуться на родину с оружием, знаменами, мундирами и орденами. Таким образом, ядром офицерского корпуса стали люди, прошедшие через горнило кампаний 1812-1814 гг. По закону от 30 ноября 1816 г. армия комплектовалась по системе, сочетавшей элементы рекрутчины и всеобщей воинской повинности. Все жители царства в возрасте от 20 до 30 лет без различия сословий заносились в списки, из которых затем вычеркивались имеющие право на льготу: единственные сыновья у родителей, духовенство, врачи, ученые и некоторые другие категории населения. Численность призыва определялась финансовыми возможностями государства. Все оставшиеся в списках тянули жребий, который одних освобождал полностью от службы, а других направлял на 10-летнюю службу (6 лет в строю и 4 года — в запасе). Во главе польской армии стоял брат царя великий князь Константин Павлович, рядовой состав набирался по системе всеобщей воинской повинности (проходившие
3 Бородкин М. История Финляндии. Время Николая I. Пг., 1915. С. 78.
действительную службу определялись жребием). Эта система воинской повинности 1815-1830 гг. позволяла поставить под ружье около 12% призывного контингента. Основное пополнение составляли беднейшие крестьяне, что заставляет сомневаться в действенности и справедливости жеребьевки4. При установленном десятилетнем сроке службы нижние чины приобретали прочные навыки военного ремесла. Поэтому уволенные в запас (3500 чел. ежегодно) позволяли формировать резервные части, не уступавшие по своим качествам тем, которые комплектовались «срочниками»5.
К 1830 г. польская армия насчитывала 29 батальонов пехоты, 38 эскадронов кавалерии и 106 орудий (35 тыс. штыков и сабель) и такое же число обученных резервистов. Армия имела особую униформу, систему чинов и наград, команды отдавались на польском языке6. По уровню боевой подготовки польские войска находились примерно на том же уровне, что и вся остальная армия. Не было никаких принципиальных отличий и в вооружении. Армия царства Польского стала ядром восставших в 1830-1831 гг. и армии царской пришлось вести полномасштабную войну по сути против одной из своих составных частей. Если бы такое произошло во время большого европейского конфликта, последствия могли оказаться еще более тяжкими.
Менее известна история Литовского корпуса, созданного в 1817 г. «для поддержки армии Царства Польского». Это соединение насчитывало около 40 тысяч человек пехоты, конницы и артиллерии, а комплектовалось из уроженцев бывшего Великого княжества Литовского. Форма обмундирования войск Литовского корпуса почти не отличалась от обмундирования польской армии. В 1828-1829 гг. несомненным признаком тревожных настроений начальства стало заметное увеличение среди поступающих рекрутов процента уроженцев русских губерний без официального отказа от принципа комплектования жителями бывшего княжества Литовского7. Во время Польского восстания 1830-1831 гг. Литовский корпус сразу был переименован в 6-й корпус и двинут на подкрепление русских войск, отступивших от мятежной Варшавы. Трудно судить, что стало причиной его разгрома: воодушевление инсургентов, откровенная бездарность командования или подспудное нежелание воевать. Можно лишь констатировать, что корпус выделился своей неудачливостью даже на фоне неудач всей русской армии. Апофеозом неуспеха была сдача в плен целого пехотного полка со знаменами и артиллерией.
После этого комплектование полков по национальному признаку и тем более формирование крупных соединений было признано неприемлемым. Уроженцев Польши и Литвы стали привлекать к службе на прежних основаниях, но посылали служить в части, расположенные в других регионах. Особенно много поляков оказалось на Кавказе, где они составляли значительную часть дезертиров и перебежчиков. Перебежчики служили в личной охране имама Шамиля и Гамзат-Бека, составляли половину знаменитого батальона русских дезертиров, который был ударной частью в армии персидского шаха.
4 Marcinkowski A., Rzepiewski A. Die Wehrdienst und Wehrpflicht in Polen // Die Wehrpflicht. Entstehung, Erscheinungsformen und Politisch-militaerische Wirkung. Muenchen, 1994. S. 152-153.
5 Смит Ф. История Польского восстания и войны 1830 и 1831 годов. Т. 1. СПб., 1863. С. 288.
6 Ашкенази Ш. Царство Польское. 1815-1830. М., 1915. С. 30-51; Смит Ф. История Польского восстания и войны 1830 и 1831 годов. Т. 1. СПб., 1863. С. 288.
7 Павлюк К. К. История 51-го пехотного Литовского полка. Т. 2. Одесса, 1909. С. 154, 165, 171.
Не стали важным резервуаром для пополнения армии и Прибалтийские губернии. Рекрутская повинность была распространена на них только в 1796 г., но и в дальнейшем имела ряд отличий, заметно снижавших тяжесть ее для местного населения. В Прибалтийских губерниях воинская повинность до 1874 г. была приведена в соответствие не только с социальной, но и с национальной структуре населения. Латышское и эстонское крестьянство, как податное сословие, поставляло рекрутов, а немцы-землевладельцы поступали в армию на правах дворянства. Горожане (купцы, лица, имевшие льготы по образованию, профессии и т. д.), в большинстве своем немцы, также были освобождены от рекрутчины. Немцы-ремесленники, корчмари и служившие по найму согласно закону должны были служить наравне с крестьянами, но в списках новобранцев их обнаружить не удалось8.
На Кавказ общая форма воинской повинности была распространена только в 1890-е годы и только на христианское население (армяне, грузины, осетины). Мусульмане края, а также жители Средней Азии могли поступать на службу исключительно на основе добровольности. Вместо отбывания повинности они платили особый налог. Местное население панически боялось введения рекрутской повинности, и даже слухи об ее введении порождали серьезные волнения9. Солдатчина была страшным пугалом на Кавказе. Перспектива надеть серую шинель ужасала туземцев больше, чем возможные притеснения экономического характера (налоги и повинности). Они знали, что отдача в солдаты на всю жизнь является в России наказанием за проступки, а за отсутствием таковых — ударом судьбы. Вынужденные постоянно пребывать в укрепленных пунктах, нижние чины еще более напоминали заключенных, жизнь которых состояла из тяжелых походов и еще более тяжелых хозяйственных и строительных работ. Их кормили хлебом невиданного на Кавказе темно-коричневого цвета, наказывали розгами. Почетнейший для местных жителей статус воина в данном случае всячески унижался. Правительство своими действиями подтверждало то, что оно рассматривает службу как наказание, отправляя в дальние гарнизоны заложников-аманатов и других лиц за различные провинности10.
Правительство в XVIII - первой четверти XIX в. не форсировало унификацию воинской повинности в ряде национальных регионов, поскольку имело возможность использовать имеющиеся там воинские ресурсы в их традиционной форме — ополчений и милиций. Наибольшее распространение участие местных жителей в экспедициях правительственных войск приобрело в Дагестане. Об участии здесь первых вспомогательных отрядов горцев известно с 1819 года11. В материалах о боевых действиях в Дагестане с середины 1820-х годов регулярно встречаются упоминания о местной милиции12. В 1840-е годы практически в каждом отряде, действующем в Дагестане, был отряд местной милиции, а также
8 Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 7. Ч. 2. СПб., 1848. С. 29.
9 Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею: [В 12 т.] (далее — АКАК). Т. 6. Ч. 1. Тифлис, 1874. С. 524-525; Санакоев М. П. Из истории боевого содружества русского и осетинского народов (XVIII - начало ХХ вв.). Цхинвали, 1987. С. 54; Дубровин Н. Алексей Петрович Ермолов на Кавказе // Военный сборник. 1882. № 5. С. 8.
10 Полное собрание законов Российской империи (далее — ПСЗ). Собрание II. Т. 15. № 13 281.
11 Потто В. А. Кавказская война в очерках и биографиях. Т. 2. СПб., 1898. С. 205-206, 213.
12 Волконский Н. А. Война на Восточном Кавказе // Кавказский сборник. 1899. Т. 11. С. 74.
отряды, пришедшие из Азербайджана13. В русско-турецких и русско-персидских войнах XVIII - первой четверти XIX вв. большую роль сыграла грузинская и армянская милиция.
Мобилизация всех сил империи на борьбу с наполеоновской Францией подтолкнула правительство к формированию полков из инородцев. В ноябре 1806 г. главнокомандующий на Кавказе граф И. Гудович получил предписание собрать 10 пятисотенных полков и отправить их с запасными лошадьми на сборный пункт в районе г. Серпухова, однако удалось собрать только три полка14. Столько же калмыцких частей сформировали и в 1811 г. Нельзя забывать, что Россия в XVIII - первой половине XIX вв. вела несколько войн с государствами, в составе вооруженных сил которых было немало легкой иррегулярной конницы. Наиболее эффективным средством против нее оказалась такая же подвижная кавалерия. Неожиданно для многих кочевники успешно действовали и против европейских армий, используя партизанскую тактику. Незаменимыми были башкиры и калмыки для охраны степных рубежей.
Официальное обращение башкир в войсковое сословие произошло в 1798 г. Согласно указу Павла I от 10 апреля 1798 г. предписывалось местным властям провести «точное исчисление» башкир, казаков и калмыков Оренбургской губернии. Все эти инородцы в возрасте от 20 до 50 лет распределялись по 11-ти кантонам, с установлением для каждого кантона определенного места службы на укрепленной линии, протянувшейся от крепости Усть-Уйской в 200 верстах от современного Кустаная через Верхоуральск, Орск, Оренбург и далее по реке Урал до Каспия. Охрану границы следовало нести с 16 апреля по 16 ноября, то есть в период, когда благодаря наличию подножного корма зауральские степи были проходимы для отрядов хивинцев и казахов. Каждые 5 дворов (или 11 душ мужского пола) выставляли по одному полностью снаряженному всаднику. Кроме того, население кантона обязывалось оказывать помощь хозяйству «линейца» «.дабы оно упущено не было». Обычный наряд на линию составлял около 5400 человек. Указом от 14 сентября 1806 г. башкирам было запрещено самовольно покидать кантон, они прикреплялись к месту службы15. Около 1500 всадников-башкир ежегодно выходило на охрану Закамской укрепленной линии, 3000 воевало в Пруссии вовремя Семилетней войны, такой же контингент участвовал в подавлении польского восстания 1772 г., 2000 башкир охраняло побережье Эстонии во время Русско-шведской войны 1788-1790 гг.16
Вскоре после присоединения Крыма к России 1 марта 1784 г. правительство приняло решение о наборе пяти конных дивизионов из местных жителей, по 212 всадников в каждом (195 рядовых, 7 офицеров и 10 «наказных» — унтеров). Сначала были сформированы только два дивизиона отчасти из дружинников последнего крымского хана Бешлеева, отчасти из добровольцев. Служба была добровольной, в Крыму все чины получали жалование, а вне Крыма — еще и довольствие натурой. В 1790 г. Потемкин приказал собрать еще четыре дивизиона, снабдить их всем необходимым и отправить к польской границе. Этот первый опыт
13 АКАК. Т. 9. С. 382, 383, 384, 385, 387, 390, 394; Рапорт главнокомандующего Кавказским корпусом Нейдгардта от 15 января 1845 г. // РГВИА. Ф. 846. Т. 2. Д. 6576. Ч. 1. Л. 6.
14 Прозрителев Г. Военное прошлое наших калмык. Ставрополь, 1912. С. 70-75.
15 ПСЗЛ. Т. 29. №22284.
16 Усманов А. Н. Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года. Уфа, 1964. С. 17-19.
формирования крымско-татарских иррегулярных частей нельзя назвать вполне успешным. Вскоре выяснилось, что большинство всадников — местные люмпены, которых заманили на службу обманом. Сразу за Перекопом начались волнения, грабеж местного населения и повальное дезертирство. Два дивизиона, опасаясь наказания за совершенные по дороге преступления, бежали в Польшу и бродили по ней, пока не оказались в Пруссии, откуда их выпроводили под конвоем. Прочие четыре дивизиона стояли на Украине под Черниговом без дела до 1792 г., после чего на службе до окончательного роспуска в 1796 г. оставались только два дивизиона, исполнявшие без особых нареканий полицейские и охранные функции в Крыму17. В дальнейшем инородческое население Крыма фактически было освобождено от воинской повинности.
На первую четверть XIX в. приходится пик численности иррегулярных национальных формирований. Существовавшая в XVIII - первой половине XIX вв. система комплектования иррегулярных национальных войск позволяла в целом успешно решать проблему усиления вооруженных сил в военное время при значительном их сокращении в мирный период. Замена их регулярной кавалерией требовала значительных финансовых затрат, поскольку при рекрутчине численность войск была практически постоянной, что ложилось тяжелым бременем на казну.
Дискуссионным является и вопрос о роли казачьих войск в военной истории России. Массовое переселение украинских казаков на Кубань в конце XVIII - начале XIX вв. стало решением очень сложной национальной и социальной проблемы — приведения социального устройства Украины в соответствие с «российскими стандартами». Казаки в своих наказах фактически претендовали на дворянский статус, на выборность командного состава из своей среды и высказывались против размещения регулярных «российских» войск на территории Малороссии18. Созданием Кубанского (Черноморского) казачьего войска правительство России разом решило проблему на двух окраинах.
При объяснении причин исключения нерусского населения из призывного контингента нельзя сбрасывать со счетов и устойчивое мнение в военных сферах о различной степени пригодности народов к службе в армии. В наиболее четкой форме это нашло свое отражение в работах офицеров Генерального штаба, появившихся в конце XIX в., и в трудах различных военных «этнографов». В книге полковника Риттиха «Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения европейской России» (СПб., 1875) так, например, оценивались жители Бессарабии: «До конца XVII столетия их история очень замечательна по избытку довольно счастливых военных действий против славян, венгров и турок, что и имело последствием сохранение независимости в известной степени. Но затем они перестали воевать и совершенно забыли владеть оружием, так что в настоящее время прежняя храбрость и умение вести бой заменены более хитростью и отсутствием всякой самоуверенности»19.
17 Рапорт Таврического губернатора от 20 декабря 1800 г. // РГИА. Ф. 1286. Оп. 54. Д. 55. Л. 16-20; Муфтийзаде И. Очерк военной службы крымских татар с 1783 по 1889 год // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1899. № 30. С. 3-6.
18 Zenon E. Kohut. Russian Centralism and Ukrainian Autonomy. Imperial Absorption of the Hetmanate. 1760s-1830s. Cambridge, 1988. P. 147-148.
19 Риттих А. Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения европейской России. СПб., 1875. С. 119.
Нерусское население национальных окраин было исключено из призывного контингента по пяти причинам. 1) Для того, чтобы стать солдатом, русский крестьянин должен был пройти повторную социализацию по квазиевропейским стандартам, но на основе русского языка (командный язык, русские офицеры). В случае призыва инородца проблемы военных почти удваивались, так как сложную процедуру воспитания и обучения надо было проделать над человеком, не знающим основного языка общения. 2) Набор в армию требовал существования определенных механизмов, которые были в русской деревне, но не всегда присутствовали в инородческой среде (община или полновластный помещик для определения кандидата в рекруты, узаконенная единица налогообложения как эрзац призывного участка и т. д.). 3) Рекрутчина была таким социально травматичным явлением, что порождала активное сопротивление в различных формах — от мятежа до массового дезертирства и бегства за границу. Из-за этого от воинской повинности освобождались жители 100-верстной приграничной полосы, которая имела «инородческое» население. 4) Технология военного дела до середины XIX в. предполагала существование легкой иррегулярной кавалерии, которую могли выставлять жители регионов с развитым коневодством и традиционными навыками наездничества. 5) За весь период существования рекрутчины основным фактором, лимитирующим численность вооруженных сил, были финансовые возможности государства. Располагавшая огромными людскими ресурсами Россия не могла увеличивать безгранично свою армию, поскольку даже на содержание тех войск, которые имелись в наличии, едва-едва находились средства в государственной казне. Это гасило импульсы к расширению призывного контингента.
Подобно тому, как национальные окраины, присоединенные к «русскому ядру», не стали дополнительным источником пополнения государственной казны20, не стали они также источником для заметного усиления ее армии. Империя продолжала использовать исключительно внутренние людские резервы для решения имперских задач.
Список источников и литературы
Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею: [В 12 т.] / Под. ред. А. Д. Берже. Т. 6. Ч. 1. Тифлис, 1874.
Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею: [В 12 т.] / Под. ред. А. Д. Берже. Т. 9. Тифлис, 1884.
Ашкенази Ш. Царство Польское. 1815-1830. М., 1915.
Бородкин М. История Финляндии. Время Александра I. СПб., 1909.
Бородкин М. История Финляндии. Время Николая I. Пг., 1915.
Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 7. Ч. 2. СПб., 1848.
Волконский Н. А. Война на Восточном Кавказе // Кавказский сборник. Тифлис, 1899. Т. 11.
Дубровин Н. Алексей Петрович Ермолов на Кавказе // Военный сборник. СПб., 1882. № 5.
Муфтийзаде И. Очерк военной службы крымских татар с 1783 по 1889 год // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь. 1899. № 30.
Павлюк К. К. История 51-го пехотного Литовского полка. Т. 2. Одесса, 1909.
20 См.: Правилова Е. А. Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801-1917. М., 2006.
Полное собрание законов Российской империи. Собрание I. Т. 29. № 22 284. СПб., 1833.
Полное собрание законов Российской империи. Собрание II. Т. 15. № 13 281. СПб., 1840.
Потто В. А. Кавказская война в очерках и биографиях. Т. 2. СПб., 1898.
Правилова Е. А. Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801-1917. М., 2006.
Прозрителев Г. Военное прошлое наших калмык. Ставрополь, 1912.
Рапорт главнокомандующего Кавказским корпусом Нейдгардта от 15 января 1845 г. // РГВИА. Ф. 846. Т. 2. Д. 6576. Ч. 1. Л. 6.
Рапорт Таврического губернатора от 20 декабря 1800 г. // РГИА. Ф. 1286. Оп. 54. Д. 55. Л. 16-20.
Риттих А. Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения европейской России. СПб., 1875.
Санакоев М. П. Из истории боевого содружества русского и осетинского народов. (XVIII - начало ХХ вв.). Цхинвали, 1987.
Смит Ф. История Польского восстания и войны 1830 и 1831 годов. Т. 1. СПб., 1863. Усманов А. Н. Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года. Уфа, 1964. Marcinkowski A., Rzepiewski A. Die Wehrdienst und Wehrpflicht in Polen // Die Wehrpflicht. Entstehung, Erscheinungsformen und Politisch-militaerische Wirkung. Muenchen, 1994.
Screen J. E. O. The Finnish Army. 1881-1901. Training the Rifle Battalions. Helsinki, 1996.
Zenon E. Kohut. Russian Centralism and Ukrainian Autonomy. Imperial Absorption of the Hetmanate. 1760s-1830s. Cambridge, 1988.
