CC BY
31
УДК 091
В. А. Супрун'
ПРОБЛЕМЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ И УЧЕНИЕ О ЦИКЛАХ В. А. МОШКОВА
Статья посвящена анализу антропологической теории В. А. Мошкова, известного этнографа конца XIX — начала XX в. Хотя стремление создать антропологическую теорию без опоры на предшествующие концепции и подтолкнуло В. А. Мошкова к мистическим пророчествам о будущем России человечества, тем не менее ему удалось выдвинуть ряд интуитивных догадок, имеющих немалое значение для возникшей в XX столетии экономической антропологии
Ключевые слова: экономическая антропология, цикл, вырождение, раса, антропометрия.
V. A. Suprun
PROBLEMS IN ECONOMIC ANTHROPOLOGY AND THE DOCTRINE OF CYCLES IN V. A. MOSHKOV
The article is devoted to analysis of anthropological theory of V. A. Moshkov, the known ethnographer of the end XIX — beginning XX centuries. Though the aspiration to create the anthropological theory without a support on previous concepts also has pushed V. A. Moshkov to mystical prophecies on the future of Russia and mankind, nevertheless, he managed to put forward a number of the intuitive guesses having considerable value for economic anthropology which has arisen in XX century
Keywords: economic anthropology, cycle, degeneration, race, anthropometry.
В наши дни в книгах и статьях, так или и иначе касающихся истории русской мысли рубежа XIX-XX столетий, имя Валентина Александровича Мошкова (1852-1922) упоминается редко. Так, в «Истории русской этнографии» С. А. Токарева это имя встречается лишь дважды в длинных перечнях фамилий других этнографов, вошедших, как полагает автор, в историю от-
Супрун Вера Алекандровна, кандидат экономических наук, руководитель Учебно-практического центра в области издания и распространения научной информации, Государственный Академический Университет гуманитарных наук (ГАУГН); v. a.suprun@ yandex.ru
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3
161
ечественной этнографии в качестве исследователей второстепенного ранга [6]. В довольно обстоятельной «Истории антропологических учений» Л. С. Клейна имя Мошкова не упоминается вовсе [2], а в некоторых статьях даже даты его жизни указываются неверно [3]. Не претендуя на сенсационное открытие важной фигуры в истории отечественных гуманитарных наук, авторитет которой требовалось бы восстановить в правах, мы все же полагаем, что оригинальность наследия Мошкова, нестандартность его подходов к решению некоторых антропологических проблем заслуживает более справедливой оценки.
В. А. Мошков в свое время был весьма известным ученым-этнографом, успешно сочетавшим полевые исследования с воинской службой, где он дослужился до генеральских чинов. Предметы его этнографических интересов довольно разнообразны и включают в себя культуру и быт коренных народов Поволжья, финно-угорских народов севера России, гагаузов, тюркского населения Балкан. Есть сведения даже о предпринятой им этнографической экспедиции в Абиссинию и собранной там коллекции, переданной затем в императорский исторический музей. В. А. Мошков активно сотрудничал с Русским географическим обществом и с Императорским обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Особо стоит отметить его интерес к народному музыкальному творчеству и к музыкальной этнографии. В годы Гражданской войны Мошков эмигрировал в Болгарию, где вскоре и скончался. Его труды издавались при жизни во многих европейских странах, но в советское время его имя было предано забвению, особенно после доклада М. Г. Худякова 1932 г. с характерным названием «Великодержавный шовинизм в русской этнографии».
Но помимо полевых этнографических исследований В. А. Мошкова в немалой степени интересовала и антропологическая теория. В 1907 г. он в Варшаве издал книгу «Новая теория происхождения человека и его вырождения (составленная по данным зоологии, геологии, археологии, антропологии, этнографии, истории и статистики)», где была изложена его концепция циклов. Сам Мошков осознает этот переход от эмпирических исследований к созданию общей теории как весьма значительную веху в своей научной биографии.
Ваш покорный слуга принужден был или отказаться от древних «аксиом» или бросить начатое дело. Я предпочел первое и не раскаиваюсь, потому что за смелость был вознагражден сторицею теми новыми перспективами, которые для меня открылись. Само собой разумеется, что факты, собранные науками неточными, ничем не отличаются от других фактов, а потому воспользоваться ими и открыть некоторые законы, управляющие человеческим обществом, было уже вовсе не таким трудным делом, как это могло казаться вначале. Открыть некоторые законы, управляющие человеческим обществом, было уже вовсе не таким трудным делом, как это могло казаться вначале [4, с. 616].
Нельзя не отметить явную претензию на абсолютное новаторство в области антропологической теории, которая, вероятно, в начале XX столетия выглядела менее наивной и самоуверенной, чем сегодня.
Общие контуры теории Мошкова можно описать следующим образом. Все большие и малые государства, как и народы, движутся в своем развитии
по кругу. Исторический цикл их существования составляет 400 лет, после чего народы и государства возвращаются к исходной точке. Цикл длиной в 400 лет включает в себя четыре века, располагающихся друг за другом в строгой последовательности: золотой, серебряный, медный и железный век. Железный век представляет собой эпоху всеобщего упадка, после которой следует возрождение и начинается новый цикл, длительность которого также равна 400 лет. Количество циклов, вероятно, почерпнуто Мошковым из религиозной литературы, скорее всего, из пророческой книги Апокалипсиса, толкования которой пользовались большой популярностью во второй половине XIX столетия. Возможна аналогия между четырьмя всадниками, символизирующими четыре эпохи человеческой истории, и четырьмя веками цикла Мошкова. Исходной точкой в истории России является 812 г., с которым Мошков связывает объединение восточнославянских племен и возникновение древнерусского государства. Вся история России проходит, таким образом, три 400-летних цикла, и с 1912 г. начинается очередной железный век, который продлится, согласно этой схеме, до 2012 г. Железный век — это эпоха вырождения человека, когда в сфере образования процветает начетничество, выражающееся в бессмысленном заучивании непонятных формул, и формализм, ставящий обладание дипломом выше качества знаний. В сфере нравственных ценностей процветает примитивный гедонизм, распространяются азартные игры, наркомания, алкоголизм, резко возрастает преступность.
Один 400-летний цикл, согласно теории Мошкова, составляет один «исторический год». Каждый такой цикл, в свою очередь, подразделяется на два равных периода — восходящий («протонизм») и нисходящий («атавизм»). Каждый период цикла делится сначала на 100-летние части, а затем на два полувека. Именно эти периоды Мошков и называет «веками», причем каждое столетие включает в себя полувек подъема и полувек упадка. Однако последнее столетие выпадает из этой общей закономерности и представляет собой эпоху сплошного упадка.
Очевиден идеологический подтекст схемы циклического развития Мошкова. Во-первых, 1612 г., начало нового цикла, неслучайно совпадает с началом правления династии Романовых. Во-вторых, 1912 г., знаменующий собой вступление России в эпоху железного века, характеризуется появлением тех элементарных признаков демократического строя (Государственная Дума, политические партии, подготовка конституционной реформы и т. д.), в которых Мошков усматривает главную угрозу существованию монархии в России. Иными словами, теория циклов Мошкова представляет собой скрытое оправдание монархизма. В какой-то степени сам Мошков видел в своей концепции более последовательный монархизм: «Говорят, что порядок в стране зависит от личности монарха, но мы знаем примеры, когда при государях слабоумных в стране был порядок, и наоборот, при талантливых и энергичных — порядка не было» [4, с. 612]. То есть личность монарха в апологии монархии играет второстепенную роль, тогда как сами непреложные законы циклического развития предопределяют степень прочности «порядка», ассоциируемого Мошковым с монархическим режимом.
Тем не менее едва ли можно утверждать, что интерес Мошкова к циклическим схемам исторического развития является следствием апологетики
монархии. Скорее всего, это свойство циклических теорий — оправдывать существующий политический и социальный порядок, — свойство, описанное в более поздних антропологических исследованиях [7], было обнаружено самим Мошковым уже post factum. В таком случае само обращение к циклическим схемам как к методологическому инструментарию объяснения человеческой истории выглядит довольно неожиданным в русской интеллектуальной атмосфере XIX в., т. к., например, известная теория культурно-исторических циклов Н. Я. Данилевского основана на схеме кругового движения, а не на схеме циклического нисхождения и вырождения, как у Мошкова. В первом случае циклическая схема включена в историософские представления, вполне совместимые, в частности, у Н. Я. Данилевского с его естественнонаучным эволюционизмом, во втором эта схема, применяемая к человеческому существованию, оборачивается концепцией циклического вырождения человека, влекущей за собой целый комплекс антропологических проблем.
В то же время, несмотря на экзотичность схемы циклического нисхождения для русской мысли XIX в., такая схема сравнительно легко могла бы получить солидное историко-философское обоснование. Можно назвать Мошкова представителем той формы религиозно-философского мировоззрения, где в качестве точки отсчета существования человеческого общества предстает сверхчеловеческое откровение, а вся дальнейшая история описывается как постепенное удаление от этой точки. Этот закон в человеческом обществе является только отражением некоего более общего закона, охватывающего своим действием всю область универсального существования. Проявление первоначала дает начало процессу, содержанием и формой которого может быть только постепенное отделение и удаление от этого первоначала. Таким образом, как человеческая история, так и вообще все, что существует, движется в рамках инволюции, и каждый момент этого движения представляет собой ту или иную стадию деградации изначального состояния. Это движение разворачивается между двумя полюсами, которые, как бы они не назывались в различных религиозно-философских доктринах, должны неизбежно характеризоваться в категориях единого и многого. Изначальный принцип проявления един и неделим, а тогда, когда происходит удаление от него и, следовательно, отделение, то эти вторичные состояния должны быть отнесены к категории множественности.
В философской традиции неоплатонизма, метафизика которого оказала неоспоримое влияние как на догматику и экзегетику христианства, так и на неортодоксальные религиозно-философские учения более позднего времени, эти два полюса обозначаются как Единое и Материя. Между Единым и Материей, понятой как множественность, разворачивается у неоплатоников весь драматизм существования вещей. Согласно Плотину, «всякое явление становится множественным, когда, бессильное оставаться в себе, разливается и растягивается в своем рассеянии; совершенно лишаясь при этом в своем растекании единого, единства, оно становится таким множеством, в то время как одна часть уже не единиться с другой частью» [5, VI, 6]. Существование любой вещи, таким образом, протекает на некотором отрезке траектории, каждая более удаленная точка которой символизирует собой состояние еще большей раздробленности и «атомизации», чем любая предыдущая. Все это в полной мере справедливо
и для человеческого существования, и человек, рождаясь, застает готовыми не только сумму производительных сил, накопленных обществом за все предшествующие исторические времена, но и определенные естественно-природные условия его бытия, которые, следовательно, ранее были совсем иными. Речь здесь идет не только о хорошо известных из марксистского дискурса представлениях о «второй природе», которая всегда оказывается уже вовлеченной в процесс общественного производства и потому уже преобразованной, в силу чего человек в конце концов вообще утрачивает как свое собственное человеческое естество, так и естественный окружающий мир, обнаруживая вместо него мир в определенной степени «искусственный», мир, являющийся при ближайшем рассмотрении миром протезов человеческих органов. Этот процесс, в соответствии с логикой движения от Единого к Материи, также может быть охарактеризован как процесс «материализации», «оплотнения» (в значении диссолюции всех «тонких» форм и состояний и выдвижении на первый план телесной модальности существования), превращения «качества в количество». В царстве природы этот процесс оказывается медленной и незаметной для глаз трансформацией изначального «райского состояния» в «каменный мир», который затем, в свою очередь, превращается в «металлический ад» современного мира. Находящийся в рамках таким образом охарактеризованной последней стадии трансформации царства природы современный человек уже едва ли может представить себе качественное своеобразие всех предшествующих состояний. И человеческое восприятие, и объекты этого восприятия изменились уже настолько, что совершенно невозможно восстановить мир прошлого таким, каким он был в реальности.
Таким образом, концепция циклической инволюции человека, которую мы обнаруживаем у Мошкова, может рассматриваться как логическое следствие традиции неоплатонизма и основанной на нем специфической христианской историософии. В то же время разнообразные циклические теории, как в области наук о человеке, так и в естествознании, в конце XIX в. еще не были известны. Увлечение циклическими теориями в геологии (циклы Штилле), климатологии (циклы Бонда, циклы Миланковича), экономике (циклы Кондратьева, циклы Шмихулы, циклы Жюгляра, циклы Китчина, циклы Кузнеца и т. д.) и других науках относится, главным образом, к XX столетию. На рубеже XIX-XX вв. учения о циклах различной длительности были достоянием разнообразных оккультно-мистических учений, и следы их влияния можно увидеть и в рассуждениях Мошкова. Не без оснований первые впечатления после переиздания сочинений Мошкова в XXI столетии позволили классифицировать его теорию циклов как разновидность пророчества о судьбах России и всего человечества [1]. В циклах Мошкова обнаружились совпадения с календарем майя, а эти совпадения, в свою очередь, оказались предпосылкой представлений о том, что начиная с 2012 г., когда Россия, согласно шкале времени Мошкова, вновь вступает в период золотого века, ее исторические судьбы окажутся тесно связаны с судьбами всего человечества в целом. Впрочем, в попытках Мошкова предсказать более-менее отдаленное будущее явно отсутствует предопределенность.
Между 2000 годом и 2012 надо ожидать периода полной анархии... которым и закончится текущий исторический цикл. Так как вслед за тем наступит Золотой
век и его худшая половина, то настоящего подъема при нормальном течении общественной болезни не будет до 2062 года... Участь, которая предстоит русскому народу в ближайшем будущем, конечно печальна и при наших современных знаниях совершенно неустранима, а потому лучше бы было совершенно не знать ее. Но к счастию, вместе с законами исторических циклов для нас открылась истинная причина вырождения и безошибочное средство к его устранению. В наших руках есть верное средство, уже испытанное и указываемое нам самою природою, обратить Железный век в Золотой [4, с. 679].
Законы исторических циклов человек должен еще научиться использовать себе во благо, и поэтому субъективный фактор становится решающим. К тому же описание Мошковым железного века 1912-2012 гг. является, очевидно, более мрачным, чем то, что происходило в самой реальности. Следовательно, прогностический потенциал его теории едва ли заслуживает высокой оценки.
Более любопытным является тот факт, что в теории Машкова, где циклы подъема и упадка сменяют друг друга в строго определенное время, критериями различения подъема и упадка выступают чисто антропологические и даже антропометрические показатели. Все социальные показатели подъема (расцвет наук и искусств, гармония в общественных отношениях, прочная семья, центральное положение религии в общественной жизни и т. д.) в конечном счете оказываются закономерным следствием изменения физических и биологических показателей.
В физическом отношении поднимающийся народ становится выше ростом, получает более правильное и крепкое телосложение. Если он белой расы, то в среде его появляется более голубоглазых, длинноголовых блондинов. Черты лица становятся правильнее, выразительнее и красивее. Если народ цветной расы, то кожа его светлеет, и во всех других отношениях он приближается к белой расе. Продолжительность жизни в среднем увеличивается. Здоровье улучшается. Эпидемии прекращаются. Количество уродов, калек, сумасшедших и самоубийц падает до минимума. Число рождающихся на одного умершего увеличивается и население быстро растет [4, с. 646-647].
Обратим внимание, что демографические характеристики рассматриваются Мошковым как причины, а не как следствия экономического и социального подъема. Стадии упадка, в свою очередь, отличаются преобладанием обратных закономерностей, — удалением от антропологического идеала белой расы, увеличением девиаций, падением рождаемости и ростом смертности и т. д. Здесь напрашивается обвинение Мошкова в элементарном расизме, которое частично справедливо. Белая раса обладает несомненными преимуществами, что признается, согласно Мошкову, и представителями цветных рас, которые в своих мифах часто возводят происхождение своего народа к людям или богам с белым цветом кожи. Но у самого Мошкова есть, по меньшей мере, два контраргумента против безусловного превосходства белой расы. Во-первых, белые расы в той же мере, что и цветные, подвержены действию циклических законов и, как следствие, в какой-то исторический период могут находиться в фазе упадка. Если в этот же момент времени какой-либо народ цветной расы пребывает в состоянии подъема, то он может обладать несомненными преимуществами
перед народом белой расы, вступившем в фазу упадка. Во-вторых, белый цвет кожи у Мошкова является лишь одним из показателей антропологического подъема, причем далеко не самым важным. Другие показатели антропологического идеала «белого дилювиального человека» — прямой и высокий лоб, определенная форма черепа, большие глаза, как правило, голубые, прямой нос, сильный и гибкий ум, прекрасная память, сообразительность, наблюдательность, терпеливость, сильная воля. Противоположный антропологический полюс —
не человек, а животное, питекантроп, т. е. существо среднее между человеком и обезьяной, малого роста, с короткими кривыми ногами, согнутыми в коленях, с длинным туловищем и длинными руками. Цвет кожи его был если не черный, то очень темного цвета. Кожа толстая и совершенно лишенная растительности, дававшая множественные складки, в особенности в местах сгибов, лишенная жировой подкладки. Только на голове была густая шевелюра длинных и толстых волос черного цвета. Голова была кругла и коротка (сзади вперед и сверху вниз), лоб низкий и покатый, убегающий назад. Сильно развитые надбровные дуги нависали над глазами. Глаза маленькие с косым разрезом, с черной или темно-карей радужной оболочкой. Нос плоский приплюснутый. Вся нижняя часть лица с массивными челюстями выдвигалась вперед наподобие морды животного. Расположение зубов косое (прогнатичное). Губы толстые. Язык толстый, массивный. Подбородок широкий. Уши с большими ушными раковинами, топырящимися в стороны и совершенно без мочек. Грудь плоская, конусом расширяющаяся книзу. Живот толстый, выдающийся и отвислый. Шея короткая, толстая. Руки с массивными кистями. Ноги без икр с большими совершенно плоскими стопами. Хотя существо это ходило на задних ногах, но двигалось медленно, переваливаясь с боку на бок и раскачиваясь корпусом. Поясница его была сильно вогнутая, мешавшая корпусу держаться прямо, постановка туловища была наклонная вперед, сгорбленная или сутуловатая. Зато это существо, имея большую силу и цепкость в руках, прекрасно лазило, что было для него необходимым, так как оно жило в лесу на деревьях, плодами которых питалось [4, с. 619].
Очевидно, что никаких антропологических данных, которые подтверждали бы этот красочный портрет питекантропа, в распоряжении Мошкова не было и быть не могло. Косвенным образом Мошков мог быть знаком с докладом Э. Дюбуа в берлинском обществе антропологии, этнологии и доистории, сделанном в 1895 г. Однако главный пафос доклада — сомнение, что найденные останки имеют отношение к предкам человека, — был в таком случае оставлен Мошко-вым без внимания. Эти сомнения позже, в 30-е гг., благодаря открытиям Г. фон Кенигсвальда, переросли в уверенность, что питекантроп (Homo erectus soloensis) не сыграл никакой роли в эволюции современных людей. Мошков находился под влиянием фантазматической конструкции, предложенной Э. Геккелем в середине XIX столетия, — гипотетического представления о питекантропе как о необходимом промежуточном звене между обезьяной и человеком. Нельзя исключать, что портрет питекантропа взят Мошковым из пользовавшихся в его время огромной популярностью сочинений Ж. Рони-старшего («Вамирэх», «Борьба за огонь») и наивно принят за достоверное описание доисторического человека.
В построениях Мошкова любопытство вызывает также тот факт, что чередование подъемов и упадков в жизни народов связывается со своеобразной экономикой природы. Мошков утверждает,
что подъемы, упадки и исторические циклы не являются для народа чем-то вроде бесконечного и бессмысленного шатания из стороны в сторону. В экономии природы они имеют глубокий смысл шествия народов в сторону высшего человеческого типа, а, следовательно, — в сторону прогресса, но только не по прямой, а по зигзагообразной линии, причем каждый упадок, заключающийся главным образом в борьбе между людьми и в истреблении ими друг друга, является периодом, посвященным естественному отбору. Все слабое в умственном, нравственном и физическом отношениях умирает преждевременной смертью или погибает в борьбе за существование и имеет большие шансы не оставить после себя потомства, а все сильное остается и передает свои качества потомству. Что касается подъема, то смысл его заключается в подготовке к следующему периоду упадка. В это время сильно размножается население, без чего не было бы достаточно человеческого материала, необходимого для отбора [4, с. 633].
Таким образом, каждый последующий подъем оказывается более высоким, а каждый последующий упадок — менее низким. У Мошкова мы не находим объяснений, почему эта закономерность не проявляется в увеличении хронологических параметров стадий подъема и, соответственно, в сокращении времени фаз упадка. Остается непонятным, чем обусловлено действие этой экономики природы — существованием в самой природе какого-то аналога «предустановленной гармонии» или же субъективными усилиями самого человека. Но необходимо признать, что Мошков очень близко подошел к пониманию специфической проблематики экономической антропологии.
Подводя итог, следует сказать, что хотя свойственное Мошкову стремление отказаться от всех аксиом (т. е. от всех теоретических построений в области антропологии) и подталкивало его к оккультно-мистической картине мира и к выдвижению наукообразных пророчеств, тем не менее это же стремление построить антропологическую теорию «с нуля» направило внимание исследователя к теории циклов, воспринимавшейся русскими учеными в конце XIX столетия еще в качестве далекой от подлинной науки экзотики и позволило ему выдвинуть ряд интуитивных догадок, весьма любопытных с точки зрения возникшей несколько позже, вместе с появлением трудов Б. Малиновского, экономической антропологии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бумагин В. Невероятные пророчества генерала Мошкова // Невероятное, легендарное, очевидное. Калейдоскоп. — 2012. —№ 3.
2. Клейн Л. С. История антропологических учений. — СПб., 2014.
3. Кондратьев М. Г. Парадокс Валентина Мошкова // Из истории татарской музыкальной культуры. — Казань, 2010. — С. 149-162.
4. Мошков В. А. Механика вырождения // Русская расовая теория до 1917 г. — М., 2004. — С. 609-679.
5. Плотин. Эннеады. — Киев: Уцимм-Пресс, 1995.
6. Токарев С. А. История русской этнографии. (Дооктябрьский период). — М., 1966.
7. Элиаде М. Космос и история. Избранные работы. — М., 1987.
