CC BY
17
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2012. № 6
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
П.Н. Барышников*
ПРОБЛЕМНЫЕ ВОПРОСЫ НОМИНАТИВНЫХ ПРОЦЕДУР АРХАИЧНОГО ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ*
В данной статье рассматриваются проблемные вопросы номинативных процедур на примере архаичного этапа становления языкового сознания. Анализируется связь осевой ориентации прямоходящих антропоидов с развитием первичных бинарных оппозиций. Особое внимание уделяется проблемам означивания сакрального опыта, а также избыточности номинации по отношению к субъективным чувственно-эмоциональным содержаниям. Предлагается ряд положений по проблемам соотношения значения и смысла в архаичных языковых репрезентациях. Постулируется принцип семантической избыточности в языках архаичных культур.
Ключевые слова: языковое сознание, номинация, субъективное содержание, межполушарная асимметрия мозга, концепт, предикация, миф, ритуал.
P.N. Baryshnikov. Problems of nominative procedures in archaic linguistic consciousness
The article discusses some problems of nominative procedures by example of the archaic linguistic consciousness. The connection between the rachial orientation of orthograde anthropoids and the development of primary binary oppositions is analyzed. Special attention is paid to the problems related to denoting the sacral experience as well as to the nominative redundancy with respect to the subjective emotive sensory content. Some points on correlation between the logic meaning and language sense in archaic representations are suggested. The principle of semantic redundancy in the languages of archaic cultures is postulated.
Key words: linguistic consciousness, nomination, subjective content, inter-hemispheric asymmetry, concept, predication, myth, ritual.
Работа языкового сознания с образами языковой действительности — процесс настолько сложный, что проведение огромного количества междисциплинарных исследований до сих пор не при-
* Барышников Павел Николаевич — кандидат философских наук, доцент кафедры философии, культурологии и этнологии ФГБОУ ВПО «Пятигорский государственный лингвистический универсигет»;e-mail: kagort@yandex.ru
** Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009—2013 годы» (Соглашение № 14.В 37. 21.0510. Проект «Развитие теоретико-методологических исследований по философии языкового сознания».
вело к значимым результатам. Языковые процедуры сознания остаются одной из главных загадок как гуманитарных, так и естественных наук. В философской интерпретации данного вопроса существует множество подходов. В современной аналитической философии и философии сознания существуют такие направлении, как редукционизм, физикализм, эмерджентизм, универсализм, коннективизм, интеракционализм, теория информационных моделей и пр. [Н.С. Юлина, 2004, с. 20—29]. И каждый из этих подходов, разрабатывая свою теоретико-методологическую стратегию по исследованию сознания, упирался в сложную организацию речевых процессов и смыслопорождения.
В цели данной статьи входит рассмотрение номинативных процессов архаичного этапа становления языкового сознания. Основываясь на постулатах лингвистического неонатурализма в духе Н. Хомского, мы попробуем проанализировать наиболее сложные моменты в формировании образно-символических репрезентативных моделей в архаичном сознании и предположить возможность выявления примитивных трансформационных процедур. Методологическим основанием для данной работы послужат результаты исследований в различных областях когнитивной лингвистики (в частности, атомарная теория М. Бейкера), теория межполушарной асимметрии головного мозга [Руководство по функциональной межполушарной асимметрии, 2009], структурно-символическая трактовка языковой системы, а также некоторые положения философии имени А.Ф. Лосева.
1. Осевое сознание и субъективные содержания
Как известно из классической философской традиции, проблема синтеза многообразия чувственного опыта рассматривалась еще представителями классической немецкой философии и некоторыми их предшественниками. Наиболее близко к указанной проблеме подошел И. Кант. Он ввел понятие трансцендентального единства сознания, благодаря которому возможны синтезирующие действия. В трансцендентальном единстве апперцепции осуществляется высший синтез самосознания субъекта, из которого исходит вся остальная систематизация многообразия чувственного представления [И. Кант, 1964, с. 121]. Проще говоря, это этап, на котором син-кретичность, слитность сознания исчерпывает себя; сознание «раскалывает» бытие на Я и не-Я, а имя служит посредником между этими двумя мирами — миром смысловых содержаний субъекта и миром вещей. В образе вещи стала «сказываться» и субъективная включенность в объект.
Важно понимать, что номинативный период становления языкового сознания — это многоуровневый процесс, который протекал как на этапе формирования примитивного вербально-арти-куляционного аппарата, так и на более поздних этапах.
До сих пор до конца не выяснены причины эволюции различий между сигналом, осмысленным звукоподражанием (если таковое вообще имело место) и полновесным словом. Разумеется, для лингвистов в этом вопросе нет ничего особенного: сигнал — примитивный индекс, присущий животному миру, функционирующий за счет перцептивных схем, инстинктов и первичной сигнальной системы; звукоподражание — транзитивный период от сигнала к произвольной звуковой актуализации физических характеристик предметов и явлений, и наконец, слово — некий знаковый медиатор между образом предмета и самим предметом, придающий сущностные черты мира явлений в образах, доступных индивидуальному и коллективному уровням сознания.
Лингвофилософский подход включает в себя анализ соотношения предметной действительности с механизмами порождения индивидуального языкового опыта. В этом случае лингвистика должна принять неклассические постулаты (примерно как физика в первой половине XX в.): Если слово выражает сущностные черты предметов в материале той или иной картины мира, то картина мира «на упреждение» преобразует образ действительности. Имя как функция слова признает за сознанием его включенность в объект.
Именно это свойство имени, которое проявилось в системе примитивных номинаций (по сути, еще бессловесных), совершило когнитивный переворот. В первобытном сознании произошла так называемая когнитивная центрация — осознание того, что условием для актуализации чувственных ощущений может быть только наличествующее бытие субъекта, познающего Я. Иными словами, номинация — это первый шаг к декартовскому cogito. Возможно (это не более чем предположение), что именно раскол мира сознанием на Я и не-Я и единство этих пластов бытия в языке послужили причиной появления всех бинарных оппозиций (верх-низ, горячее-холодное, тьма-свет, свой-чужой и т.д.), собственно, и всей дихотомии культуры. Можно также предположить, что прямохож-дение отразилось в сознании как некая ось, требующая индексации сторон, направлений центра и периферии. Не случайно индивидуальное осевое переживание в ментальности родоплеменной группы выражается в виде этноцентризма. Несмотря на осевые ориентиры, в родовых обществах доминирует тип «роевого» сознания, когда индивидуальное и персонифицированное подавляется коллективной символической репрезентацией действительности [В.И. Тюпа, 2011].
На этой онтологической базе включенности активного сознания в результаты освоения действительности стала развиваться вся человеческая культура. Разумеется, сознание контролирует этот процесс, но не репрезентирует его в знаковой форме. Точно так же человек не индексирует сердцебиение, дыхание, отражение на сетчатке глаза и т.д.; индексируется только номинированная реальность и субъективная чувственно-эмоционально-волевая включенность в эту реальность. Об этом состоянии говорят «быть в сознании».
2. Онтология и семантика в архаичном контексте
Для дальнейшего изложения темы необходимо обозначить проблемные области, выраженные в следующих вопросах:
1) что в психической деятельности человека поддерживает единство означенного мира и сенсорно-моторной физической деятельности?
2) как в примитивном сознании возможны идеализированные означаемые?
3) действительно ли «лингвистическая теория относительности» имеет дело с объектами, обладающими подлинным онтологическим статусом?
Для ответа на первый вопрос нам необходимо обратиться к когнитивным исследованиям. Как известно, синкретичность, слитность мира психических переживаний и мира физического в архаичном сознании приводило к символической избыточности. Иными словами, в первобытном сознании господствовало символическое тождество разнородных предметов [Е.Я. Режабек, 2003, с. 71—72] — все было похоже на все. Но при таком положении дел рано или поздно должна была проявиться «когнитивная погрешность» между сенсорно-моторной деятельностью, связанной информацией о физическом мире и символотворчеством. Должны были проявиться ошибки в когнитивных программах. И такие ошибки, несомненно, были, но они нивелировались компенсаторной функцией языка.
Попробуем восстановить эту картину. Как указывается в палео-антропологических исследованиях, фокусировка на инструментальных функциях предметов (камнях, палках и т.п.) в первобытном сознании, лишенном лево-полушарного дискретного вербального кода, осуществлялась за счет механического подражания, успешные результаты которого «заносились» в коллективную память. Вместе с этим знаковая размытость (полиморфность) не удовлетворяла практическим функциям сенсорно-моторного освоения действительности.
Помимо гаптической (основанной на тактильной и мышечной координации) фокусировки сознанию на ранней стадии развития
был необходим жесткий номинативный каркас, чтобы принцип «тотальной аналогии» не приводил к «семантическому сбою». Мы полностью разделяем положения теории И.М. Сеченова о том, что гаптическая информация в единстве с визуальной закрепляла в памяти единообразие предметов и стимулировала лево-полушарную деятельность мозга к знаковому закреплению образа предмета. Таким образом, ранние когнитивные процессы потребовали номинативной экземплификации, чтобы единство образов и сенсорно-моторной деятельности через коммуникацию закрепилось в коллективной памяти.
На самых ранних стадиях развития человечества номинативную функцию выполняли жест, мимика и прочая коммуникативная пластика, что впоследствии станет сакральным символическим языком ритуала. Итак, ответ на первый вопрос: единство означенного мира и сенсорно-моторной деятельности поддерживается в психике практической проверкой на адекватность знаний относительно реальности с последующей номинативной фиксацией в дискретных процессах левого полушария головного мозга.
Имя может быть произносимо (слово) и непроизносимо (танец, жест), но тут возникает второй вопрос о номинации того, что лежит за пределами сенсорно-физического опыта. Как в сознании возникает потребность языковой номинации того, что лишилось процедуры визуально-гаптического синтеза с практической фиксацией в родоплеменном «банке» когнитивных данных? По сути, это вопрос о происхождении имен относительно экстатического нуминозного опыта. Если деревья, камни, вода, земля, плоды, коренья, дичь и т.д. — это факты действительности, которые можно было увидеть, пощупать, услышать, попробовать на вкус, то через какую сенсорную систему в сознание поступала информация о духах, загробном мире, демиургах, о магических взаимосвязях между явлениями и прочих потусторонних вещах, являющихся фактами сознания?
Есть мнение, что религиозно-мифологическое сознание появилось гораздо позже языковых способностей. Но данные палеоантропологии свидетельствуют о первых магико-религиозных захоронениях, которым 300—400 тыс. лет. Останки периода палеолита говорят о развитии охотничьей магии, системы охотничьих ритуалов, направленных на религиозную координацию отношений охотника и жертвы [М. Элиаде, 2002, с. 10—13]. Это свидетельствует о том, что языковое сознание развивалось параллельно с магико-религиозными представлениями. Такой тезис позволяет нам допустить, что основы языка и примитивной религии обладают единообразной структурой. И действительно, с момента, когда сознание человека преодолевает «сплошность», синкретичность, нерасчле-
ненность и мир раскалывается на Я и не-Я, весь набор сенсорного опыта, применимый к пространству Я, переносится по аналогии (другие процедуры просто не доступны) на предметы внешнего мира (не-Я), поэтому «небеса гневаются», «животные мстят», «море дышит», «деревья шепчут», «солнце встает» и т.д. Здесь же осмысляется опыт сна и смерти, на основе чего выстраиваются представления о потустороннем мире, об инобытии — сакральной «изнанке» повседневности.
Что же из этого следует? Как видим, ключевую роль здесь играют не имена предметов, а имена процессов, действий. То есть в основе аналогий лежит функция предикации. Она является «скрепляющим материалом» дискретного эмпирического опыта. Номинация процессов, действий лежит в основе аналогий и смысловых переносов, следовательно, и во всей лексико-семантической эволюции. Язык находится в непрестанном изменении, и важно понять, что для языка как для целостной системы важно не статичное закрепление значений, а возможность комбинирования смыслами. В этом и кроется когнитивная функция в процессах номинации.
Именно комбинации предикативных форм осуществляют «обратную связь» с эмпирическим опытом. Иначе опыт был бы «о чем-то одном», а высказывание об этом соотносилось бы с реальностью, совершенно несводимой к опыту, т.е. реальность была бы «о чем-то другом». Постепенно эмпирическое содержание расширялось и требовало все более многообразных смысловых связей — так происходило становление грамматики. Номинация явлений, не имеющих реального денотата, была связана не только с мистическим опытом, но и с усложнением темпоральной структуры высказывания, с необходимостью служебных слов, с усложнением синтаксических связей. Все-таки образы мистических сил имели какое-то изоморфное воплощение в сознании субъекта, и к ним можно было подобрать аналогии из реального опыта. Но как быть с понятиями «вчера», «якобы», «когда», «тем не менее» и т.п.? Очевидно, что в языке отразилось усложнение темпоральной структуры памяти. Человек достиг того уровня, когда опыт нуждается не только в сиюсекундных операциях с предметами действительности, а в некоей «сплошной» системности. Таким образом, язык приобретает (либо задействует то, что было изначально ему присуще) адаптивные эволюционные функции, становясь самопорождающим и самонастраивающимся механизмом в рамках комбинаторных закономерностей и схем.
Здесь есть соблазн впасть в «апофеоз диалектики», столь любимой советской школой индоевропеистов, описывающих единство противоречий между статикой и динамикой, нерасчлененностью
значений и многозначностью, системностью и асистемностью языка [В.М. Солнцев, 1970, с. 71]. В этих размышлениях важна мысль о том, что универсальность языковой системы состоит не в многообразии статичных ярлыков-значений, а в самой возможности смысловой комбинации. Отметим важность этого перехода от примитивной наглядной номинации по принципу предмет-слово (хотя доподлинно неизвестно, существовал ли в реальности такой этап в развитии языка) к предикативной номинации по принципу действие-вид-образ-предмет-слово. Здесь нам понадобится хрестоматийный пример А.Ф. Лосева про «человекооленьевидение» [А.Ф. Лосев, 1982, с. 252], на котором основан третий вопрос.
В своей статье Лосев анализирует следующую фразу из колымского диалекта юкагирского языка: asayulsoromoh, где asa — олень, yuol — видение, soromoh — человек. Дословно asayulsoromoh — это «олень-видение-человек», что в переводе на русский язык означает: «Человек увидел оленя». Далее автор выдвигает идею о том, что «отсутствие морфологии в инкорпорированном грамматическом строе свидетельствует о том, что инкорпорированное мышление оперирует исключительно только бесформенными, расплывчатыми, не-анализируемыми чувственными пятнами» [там же, с. 253]. По мнению автора, такой грамматический строй, в котором нет явных признаков частей речи, говорит об отсутствии различия между сущностью и явлением и об отсутствии логических категорий.
Действительно, на первый взгляд может показаться, что нерас-члененное синкретичное первобытное мышление оперировало только «бриколажными» образами, «все было похоже на все» и что в этом якобы и кроется специфика мифологического мышления, воспринимающего мир в десемантизированной целостности на уровне произвольных ассоциаций. Но такое положение вещей приводит нас к неправомерной мысли о том, что архаичные языки или языки примитивных (с точки зрения западной цивилизации) народов имеют упрощенную структуру.
Дело обстоит иначе. Разумеется, каждый язык (даже самого примитивного народа, живущего и по сей день в культурных формах неолита, как, например, некоторые племена Амазонии или Австралии) проходит определенную фазу становления, запечатлевая в своей структуре весь исторический опыт его носителей. То, что в языках североамериканских индейцев не всегда различимы подлежащее и дополнение, а в языке нутка нет глаголов, совсем не говорит об их примитивности. Существительное языка индейцев пайуите witokuchumpunkurüganiyugwivantümü [М.К. Бейкер, 2008, с. 32] вместило в себя девять корней и в символическом единстве приписало одному агенту атрибуты, которые в русском языке выражаются при помощи сложной синтаксической группы: «те, кто собирается
сесть и забить черную корову ножом». Разве свидетельствует такое различие о том, что языковое мышление индейцев пайуте, синтаксически не различающее субъект, объект и предикат, проще, чем языковое мышление русскоговорящих? Современная морфологическая типология убедительно доказала, что языковые трансформации избыточны, и языковая грамматика обладает формой, полностью удовлетворяющей когнитивные и коммуникативные функции носителей языка. И неверно полагать, что в технологически или политически слаборазвитом обществе эти функции более просты; они просто охватывают иные пласты бытия.
Заключение
В качестве вывода мы перечислим пять положений, которые резюмируют общее описание проблемы номинации в архаичном языковом сознании. Проблемных полей в указанной теоретической области великое множество, и не так просто подобрать к решению задач релевантный методологический инструментарий.
1. Зарождение языка и первых принципов номинации неотрывно связано с первыми религиозными практиками и с их жестово-мимическим содержанием. Имя и ритуал — это первые попытки человека проникнуть в суть вещей.
2. В сущности вещи, выраженной в имени, содержится включенность субъекта с его так называемым «метафорическим опытом». Имя является посредником между «жестким» значением, выраженным в опыте, и «мерцающим» смыслом как возможностью ассоциативно-семантической комбинаторики.
3. Процесс номинации ускорил развитие осознанной самоидентификации, т.е. у человека в сознании мир раскололся на Я и не-Я, появилась культурная осевая ориентация.
4. Номинативная фиксация в равной степени применяема как к профанному физическому опыту, так и к сакральному мистическому. То есть семантические концепты в свои ассоциативные поля вмещают не только результат физической обыденной практики, но и мистико-религиозный опыт сознания.
5. Принцип номинации с последующей языковой эволюцией не зависит от степени цивилизационной развитости носителей языка. Любой язык мира — от современного английского до вымирающего языка на-дене воспроизводит бытие в его многообразии и целостности, адекватно отвечая фазам развития культуры любой сложности.
Мы ретроспективно рассмотрели некоторые вопросы, связанные с проблемой становления языкового сознания и его связи с ритуально-мифологическим архаичным мышлением. Надо ска-
зать, что и по сей день человеческий язык, словно банк данных памяти всего человечества, хранит в себе следы древних мистических представлений о мире. Возможно, новые методы моделирования мыслительных и языковых процессов будут применены к материалу примитивных культур и древних языков, что позволит выявить универсальные системные основания языковых процессов в некотором начальном состоянии хотя бы по количественным информационным параметрам. Автор эти строк считает, что в действительности усложняются только отношения между искусственными объектами, но не способы их означивания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бейкер М.К. Атомы языка: Грамматика в темном поле сознания. М., 2008.
Кант И. Критика чистого разума // И. Кант. Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3.
Лосев А.Ф. О пропозициональных функциях древнейших лексических структур // Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982.
Режабек Е.Я. Мифомышление: когнитивный анализ. М., 2003.
Руководство по функциональной межполушарной асимметрии. М., 2009 // http://www.cerebral-asymmetry.narod.ru/Rukovod_book.htm
Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. М., 1970.
Тюпа В.И. Диагностика ментального кризиса. 2011 // http://www.hse. ru/journals/wrldross/voЮ2_1/tupa.pdf
Элиаде М. История веры и религиозных идей: В 3 т. М., 2002. Т. 1.
Юлина Н.С. Головоломки проблемы сознания: концепция Дэниела Деннета. М., 2004.
