CC BY
61
Труды Карельского научного центра РАН №3.2014. С. 66-75
УДК39/81.246/316.344
ПРОБЛЕМАТИКА ПОВСЕДНЕВНОГО БИЛИНГВИЗМА ТВЕРСКИХ КАРЕЛОВ ХХ-ХХ1 ВЕКА
О. М. Фишман
Российский этнографический музей
Статья посвящена описанию феномена карельско-русского бытового билингвизма как важной составляющей проблемы языкового/речевого полилингвизма. Трансформация его объективных и приоритетных субъективных факторов и признаков на протяжении XX-XXI вв. выявлена при анализе языкового и этноконфессионального самосознания, оценки и статуса родного и русского языков, речи как компонента социальной коммуникации конкретных локальных групп тверских карелов. Интерпретация опубликованных, архивных и авторских полевых материалов, собранных на протяжении 30 лет - с 1980-х по 2012 год, предпринята в исторической проекции с использованием методологических приемов этнологии, этнолингвистики, лингво-культурологии и социолингвистики.
Ключевые слова: тверские карелы, карельско-русский повседневный билингвизм, проблематика, феномен, признаки, XX-XXI вв., полевые источники, архивы.
О. М. Fishman. SUBJECT MATTER OF EVERYDAY BILINGUALISM OF TVER KARELIANS IN THE 20™-21ST CENTURIES
The paper describes the phenomenon of Karelian-Russian everyday bilingualism as a significant component of the language/speech polylingualism problem. The transformation of its objective and major subjective factors and traits over the 20th-21st centuries is revealed through analysis of the language- and ethno-confessional identity, evaluation and status of the native and the Russian languages, speech as a component of social communication of specific local groups of Tver Karelians. The interpretation of published, archival and the author’s own field materials, collected over a period of 30 years - from the 1980s to 2012, was undertaken in a historical projection using the methodological techniques of ethnology, ethno-linguistics, linguistic culturology and sociolinguistics.
Key words: Tver Karelians, Karelian-Russian everyday bilingualism, subject matter, phenomenon, features, 20th-2'isl cc., field sources, archives.
Длительный опыт изучения различных локальных групп карелов вне исторической родины (т. н. тихвинских и тверских) привел меня к убеждению, что в совокупности признаков этих сообществ первое место занимают самосознание и язык в широком понимании - речь / общение / коммуникация.
Именно в них аккумулируются как устойчивые, так и эволюционирующие этнокультурные показатели, одним из феноменов которых выступает языковой билингвизм: «Рад12етта кагЧа1акы, а 1аш1атта
уепЧаГак§1» / «Говорим по-карельски, а песни поем по-русски».
0
В данной статье из всех известных у карельских переселенцев XVII в. типов билингвизма (повседневный, фольклорный, конфессиональный) остановлюсь на характеристике первого -бытового карельско-русского билингвизма.
Исследовательский дискурс
Прежде всего изложу те исходные теоретические положения, которые были ранее использованы мной и остаются базовыми в контексте заявленной темы. Это определение языка в лингвокультурологии - как объекта отражения и фиксации культуры [Хроленко, 2005. С. 58], а также с позиции этнолингвистики - для изучения с его помощью человеческого сознания, менталитета, бытового и обрядового поведения, мифологического творчества [Славянские древности..., 1995. С. 5; Толстой, 1995; Юдин,
1998. С. 408-411; Березович, 2000; Толстая, 2002. С. 1-9; Бартминьский, 2005].
В основе одной из актуальных проблем современной этнолингвистики - моделирования картины мира или концептуальной модели мира, включающей в себя сумму знаний индивида и народа о внешнем мире [Герд, 1995; БТСС,
1999. С. 120, 304], - лежит переосмысление ряда постулатов теории «лингвистической относительности Сепира-Уорфа» [Сепир, 1993; Уорф, 1960]. О различиях в способах отражения и «сегментирования» действительности разными языками Э. Сепир писал: «Мир, в котором живут общественные образования, говорящие на разных языках, представляет собой различные миры, а не один и тот же мир с различными этикетами» [цит. по: Звегинцев, 1960; Василевич, 1988. С. 58]. (Библиография современных исследований приведена в ряде работ
B. В. Красных, в том числе см. [Красных, 2002,
C. 258-281]).
Прямое отношение к выбору поли- и междисциплинарного исследовательского дискурса наряду с вышеперечисленными методическими обоснованиями имеют и используемые в современных социолингвистических исследованиях. Прежде всего те из них, которые направлены на изучение билингвизма, жизненности/витальности языка, взаимосвязи языкового и этнического самосознания, речи как компонента социальной коммуникации, а также анализа внеязыковых ситуаций функционирования языка в различных общностях и группах.
Значительным интерпретационным потенциалом обладают опубликованные, архивные и авторские полевые материалы, собранные на протяжении 30 лет - с 1980-х по 2012 год у тверских карелов; в них содержатся данные
о языковом и этноконфессиональном самосознании; степени сохранности родного языка, оценке и статусе карельского и русского языков, уровне карельско-русского повседневного и фольклорного двуязычия, языке конфессиональной практики. Среди моих информантов преобладают люди двух возрастных когорт: родившиеся до революции 1917 г. и в 19201930-е годы, православные и старообрядцы в недалеком прошлом.
Внешние факторы билингвизма
Первоначально изложу внешние/объективные факторы и признаки, препятствовавшие и способствовавшие развитию билингвизма.
Полагаю, что массовое переселение карелов в Россию в XVII в. после Столбовского мира следует рассматривать: (1) как процесс так называемой этнической мобилизации, происходившей в конфликтных условиях религиозно-культурного и языкового противостояния, социально-экономической и государственноправовой дискриминации; (2) как явление, отразившее высокий уровень этнической и вероисповедной «самости» карелов, а также эт-нополитическую идеологему конфессионального и государственного единства карелов с русскими. На переломе карельской истории - исходе с родины в XVII в. - язык стал главным выражением этнической и религиозной принадлежности переселенцев, их самоидентификация выстраивалась по схеме: «свой язык - свой народ - своя вера».
В результате поэтапного процесса миграции в Новгородские, Угличские, Бежецкие и Ярославские земли, растянувшейся на ряд десятилетий, возникали территориально разобщенные и нестабильные по численности и месту расселения карельские анклавы. Вместе с тем переписные и селитьбенные документы того времени свидетельствуют, что мигранты предпочитали селиться компактными семейно-родовыми и соседскими кланами, что типично для любого миграционного движения. Стоит подчеркнуть особый социально-правовой статус «корельских зарубежных выходцев», колонизировавших опустевшие и обезлюдевшие государственные земли Бежецкого Верха: бесплатное наделение землей, получение денежных субсидий на приобретение строительного леса и сельскохозяйственного инвентаря, освобождение на 10 лет от уплаты государственных налогов, фактическое самоуправление путем создания специальных административных единиц на территориях плотного расселения (Чамеровская и Ке-семская дворцовые волости). Все это способст-
0
вовало сложению собственных, в определенной мере замкнутых и самодостаточных социально-и этнокультурных миров, население которых длительное время не нуждалось в активном языковом общении с окружающими русскими. Расселение, отчасти регулируемое властью, шло и на монастырские вотчины, и в помещичьи владения. Со временем все карельские переселенцы оказывались насельниками конкретных административных и церковных единиц - волостей и приходов, в рамках которых и начиналось сложение новых локальных групп: козловской, рамешковской, весьегонской, вышневолоцкой и зубцовской (держанской). История каждой из них в XVIII—XIX вв. складывалась по-разному, о чем говорят сохраняющиеся и поныне этнолокальные особенности, диалектные и говорные отличия, конфессиональная неоднородность (православные, старообрядцы, баптисты, пашковцы и др.).
В числе известных внешних факторов формирования указанных локальных и микроло-кальных групп: демографические (численность, превышавшая карельское население на исторической родине, высокая плотность и компактность расселения), социально-экономические и этнокультурные (удаленность, а подчас и изолированность от массивов русских деревень и городских центров Тверского Верхневолжья и др.). Сыграло свою роль и насильственное переселение жителей небольших, в основном помещичьих карельских деревень в русскую среду и наоборот. Так, излагая свою родословную, Алексей Антонович Беляков (1901 г. р.), один из основоположников карельского литературного языка в 1930-е годы, редактор карельской газеты «Колхозойн Пуо-лех («За колхозы»), подчеркивает, что его дед по материнской линии был русским и «не знал ни слова по-карельски». По семейным рассказам, он был «переведен из Старицкого уезда в Козловскую волость Вышневолоцкого уезда, чтобы в некоторой степени обрусить карельское население деревни Бормино <...> Насколько была велика его роль в обрусении карелов, говорит то, что моя мать уже не знала русского языка. Если ей приходилось говорить по-русски, так коверкала она слова, что трудно было понять содержание ее речи. Не случайно и замуж вышла в карельскую деревню» [ГАТО, Р-1367, ед. хр. 76, л. 3]. Сходную ситуацию ка-релизации удалось записать от Марии Григорьевны Т., родившейся в 1904 г. в карельской деревне Большое Плоское Новоторжского у. В ее семье говорили по-карельски, «а вот бабушка отца была русской - вот такие парадоксы» [АРЭМ,ф. 1,ед. хр. 62, л. 10].
Вместе с тем подчеркну и другие обстоятельства. Именно в условиях миграции проявилась высокая адаптационная способность и хозяйственная активность переселенцев. Обживание новых мест и обустройство на них потребовали крайнего напряжения сил всего сообщества, что было возможно лишь при сохранении и усилении семейно-родовой и групповой сплоченности, соответствующих типов и форм отношений.
Безусловно, в этом отразился консерватизм крестьянского мышления, ориентированный на коллективный социальный опыт, поддержание системы традиционных этнокультурных и религиозных ценностей (крестьянский труд, земля, семья, община, взаимопомощь и вера).
Однако необходимость самосохранения актуализировалась и положением карелов как чужэтничных переселенцев, сохранявших травмирующие воспоминания о прошлом, имевших за своими плечами негативный исторический опыт, усугубленный со временем ощущением этнического неравенства, что сказывалось в пренебрежительном отношении со стороны русских.
Таким образом, роль мигрантов способствовала обостренному восприятию собственных отличительных черт, формированию субъективного образа своего народа и его истории, четкого языкового и этнокультурного самосознания тверских карелов. Показателем его высокого уровня является самоназвание каг’1а1аге1 = карелы - этноним, восходящий к раннесредневековой летописной кореле. Наряду с ним на новые земли было перенесено и синхронное ему название прародины - КагЧа1а = Корела.
Длительной сохранности этнического иден-титета и родного языка способствовало и преобладание эндогамных (внутрикарельских) браков. По рассказам матерей и бабушек наших информантов, браки карелов с русскими были редкостью и в начале XX в. (за исключением жителей помещичьих деревень, в которых еще в середине XIX в. помещик мог принудить к подобному браку своих крепостных).
Особенно строго запрет на межконфессио-нальные/межэтнические браки поддерживался в старообрядческих деревнях: «мирских брезговали» до конца 1920-х, а в некоторых общинах - в 1930-е годы и даже позднее. Русские женщины, вышедшие замуж в старообрядческие карельские деревни в 1921-1938 гг., вспоминали, что приходилось учить карельский язык. Елена Ивановна Т., 1920 г. р., русская из д. Застолбье Рамешковского р-на Тверской обл., рассказывала: «пришла в Корелу. Первое время со свекровью говорила через переводчика - мужа: быстро карельский восприняла» [АРЭМ, ф. 1, ед. хр. 62, л. 7 об.].
0
С середины XIX в. важными каналами освоения русского языка для мужской в основном части населения были отхожие промыслы (Тверь, города Тверской и соседних губерний Верхневолжья, Петербург, Москва) и служба в армии. Об этом пишет и автор многих книг по истории и культуре Тверской Карелии А. Н. Головкин: «До революции 1917 года русский язык в деревне Поцеп вообще не звучал. Русских жителей не было, между собой говорили по-карельски. Русские слова и предложения многие взрослые знали, особенно мужчины, которые ездили в Бежецк на рынок, а зимой работали на отходничестве в Петербурге» [Головкин, 2007. С. 41]. Этому вторят и оценочные соображения А. А. Белякова: «карелы всегда стремились овладеть русским языком. Это стремление вызывалось экономическими условиями, которые вынуждали карел искать за пределами карельского поселения заработки» [Беляков, 2001. С. 44, 45].
В фольклорных материалах Государственного архива Тверской области (ГАТО) под названием «Забыл карельский язык» приведен характерный местный анекдот. «Отслужил солдат службу, вернулся домой, забыл карельский язык и все говорил по-русски. Его спрашивают, а чем кормят в солдатах? - в солдатах не как дома, кормят мясом, “калой” (т. е. рыбой) -а крупная ли рыба? Да разная бывает, бывает по “вакше”, по “какши”, а иногда и по “шулу” (испр. шулу) (т. е. по четверти, по 2 четв. и по сажени)» [ГАТО, ф. Р-1367, ед. хр. 30, л. 124].
А вот оценка местного краеведа начала XX в. «Солдаты во время пребывания на службе очень заметно развились. Некоторые из них совершенно изменили свой прошлый образ жизни. Начали хорошо говорить по-русски и даже сделались как бы своего рода местными ораторами, стали вводить новые развлечения, принесли с собой новые народные песни (см. песни солдатов, которые подхватила и местная молодежь)» [ГАТО, ф. Р-625, ед. хр. 60, л. 44].
С этого же времени - с середины XIX в. -важным социальным фактором освоения карелами русского языка становится школа. Первая начальная школа была организована в 1840-1841 г. Министерством императорского двора и уделов в крупном карельском селе, волостном центре Толмачи (Бежецкий у.); через 24 года она стала земской. Наряду с ней в 1859 г. открылась еще и церковно-приходская школа, а в 1913 г. - земское двухклассное училище. В 1872 г. грамотных в Толмачевской волости было 266 чел., а в 1879 г. их насчитывалось уже 771 чел., из них 634 - мужчины и 137 -женщины. В «Тверских епархиальных ведомо-
стях» за 1901 г. читаем: «В Толмачах две школы. В обеих школах занимаются учительницы и ведут свое дело усердно, под наблюдением приходских священников, с ревностью и успехом занимающихся преподаванием Закона Божьего» (цит. по: [Иванова]). В этой школе преподавало немало учителей крестьянского происхождения, а также дочерей сельских священнослужителей, что в целом соответствовало сути земского движения по просвещению народа.
Среди таковых была и замечательная подвижница карельского языка Анастасия Толмачевская, родом из карельского села Николь-ское-Тучевское (ныне Никольское), создавшая и опубликовавшая в 1887 г. первый карельско-русский букварь «Родное карельское, со статьями для первоначального чтения и краткими карельско-русским и русско-карельским словарями». В предисловии она пишет: «я по опыту убедилась, что более легкое и успешное обучение русской грамоте карельских детей, а тем более научное и нравственное развитие их, весьма много зависит от знакомства с самым домашним бытом карел и от знания карельского языка учителями и учительницами» [Родное..., 1887. С. 1].
Далее Толмачевская подчеркивает, что, несмотря на усилия земства направлять в школы учителей, знающих карельский язык, отнюдь «не всегда контингент учителей и учительниц представляет к этому возможность». Современная тверская исследовательница Л. Г. Громова, специально, вслед за петрозаводскими лингвистами Г. Н. Макаровым [Макаров, 1963. С. 70-79] и В. Д. Рягоевым [Рягоев, 2003. С. 170-176], изучающая первые письменные памятники на языке тверских карелов, дает точную оценку словарю А. Толмачевской и расценивает его как первое учебное пособие, поспособствовавшее в определенной степени «аккультурации тверских карел» [Громова, 2006. С. 29-39].
Впоследствии в толмачевской школе учились одна из основоположниц карельской письменности на латинице Александра Алексеевна Милорадова (Антонова) и известный лингвист Александра Васильевна Пунжина, автор многих публикаций, в том числе «Словаря карельского языка: тверские говоры» [1994], книги «Слушаю карельский говор» [2001] и др.
В рукописи карельского краеведа, учителя А. И. Лебедева приведены сведения об 11 различного типа школах, открытых с 1841 по 1887 гг. в карельских селах Новоторжского и Вышневолоцкого у. Тверской губ. [ГАТО, ф. Р-1523, оп. 1, ед. хр. 5, л. 59]. К1915 г. только в шести приходах Бежецкого у. действовало
23 церковно-приходских и 97 земских школ, в которых обучались 6 804 ученика-карела. На начало XX в. во всех карельских волостях Тверской губ., по подсчетам А. Н. Головкина, действовало 57 церковно-приходских школ, 183 земских и 7 государственных министерских школ, в которых обучались более 14 тыс. карельских детей [Головкин, 2003. С. 177].
Об уровне владения тверскими карелами русским языком говорят данные, собиравшиеся в ходе Первой переписи населения 1897 г.: 37,1 % мужчин и около 6,7 % женщин [ГАТО, ф. 1367, ед. хр. 25, л. 121].
Итак, из приведенных сведений очевидно, что к началу XX в. в Тверской Карелии было открыто уже немало начальных сельских школ, но местные учителя столкнулись с большими трудностями в обучении карельских детей: они либо плохо знали, либо вообще не знали русский язык.
В качестве переводчиков и посредников между детьми и учителем зачастую выступали старшеклассники, что было рекомендовано, как известно, Министерством просвещения для т. н. инородческих школ [Илюха, 2007]. В этом отчасти отразились рекомендации известного педагога Н. И. Ильминского об использовании «переводного» метода. Однако применялся и другой - т. н. «натуральный» или «естественный» метод, запрещающий использование родной речи в общении между учениками, а также учителями и учениками. Об этом сохранилось немало воспоминаний самих тверских карелов. А. А. Беляков повествует на страницах своей автобиографии, что даже за разговор во время перемен на карельском языке полагался штраф - копейка или яичко. При этом, что интересно, в его школьных воспоминаниях (он пошел в земскую школу в 1908 г.) отсутствует отрицательная коннотация этого факта, а напротив - находится логичное объяснение: «чтобы учащиеся скорее усвоили русский язык».
В перечне книг, помогавших в изучении русского языка и литературы, Беляков называет: «Баранов. Добрые семена III часть, Тихомиров. Вешние воды, Ушинский. Детский мир <...> На уроках истории учительница нам (показывала. -О. Ф.) картинки из русской истории. Это были копии с картин известных художников <...> По русскому языку много писали сочинений по картинкам и учили наизусть басни Крылова и стихотворения русских поэтов. В каждую неделю обязательно учили одно стихотворение». Приведенный Беляковым список школьной литературы свидетельствует о заметном сдвиге в сторону светского начального образования.
О. П. Илюха, глубоко изучившая эти процессы на примере школьного образования в Карелии, связывает их с непосредственным последствием революции 1905-1907 гг. [Илюха, 2010]. Процесс демократизации привел и к критике религиозных знаний, преподававшихся в сельских школах. Неслучайно в этой связи мнение А. А. Белякова: «в карельских селениях церковноприходские школы не имели большого значения. В этих школах главным образом учили читать Псалтырь, Часослов и молитвы. Практическое значение их было в том, что старые девы, усвоившие читать, читали по покойникам псалтырь» [ГАТО, ф. 1367, ед. хр. 25, л. 150-153].
Есть свидетельства того, что закончившие земские школы подростки достаточно успешно овладевали русским языком в устной и письменной формах и, продолжая использовать в повседневной практике (в семье, со сверстниками и односельчанами) карельский язык, тем не менее становились двуязычными, что определяло их новые социально-культурные роли в родной среде, расширяло возможности общения вне ее. Личный уровень билингвизма был, безусловно, различен. Активное же использование русского языка со временем могло привести и приводило к смешанному/двойному языковому, а впоследствии и этническому сознанию.
Но многие не могли посещать школу регулярно из-за постоянного участия в хозяйственной жизни семьи, а иные и не хотели, т. к. тех, кому русский давался с трудом, унижали их русские одноклассники.
Рождение карельской письменности
После революции 1917 г., в самом конце 1920-х гг. начался краткий, но весьма важный в деле заявленной советской властью политики «коренизации» период национально-языкового строительства. Целями коренизации были «подготовка, выдвижение и использование в национальных образованиях национальных кадров для работы в государственных и общественных органах, в хозяйственных и культурных учреждениях <...> развитие национальных языков, внедрение их в сферу деятельности государственного аппарата» [Кожемякина и др., 2006. С. 98].
Среди участников этого процесса в Тверской губ. с 1928 г. - уже известные А. А. Беляков, А. А. Милорадова и ряд других образованных карелов, которые при активной поддержке и содействии известных лингвистов, в первую очередь Д. В. Бубриха [Бубрих, 1931, 1932], приступили к созданию карельского литературного языка на основании толмачевского го-
®
вора. Нельзя не сказать, что в ходе этого процесса разыгрался т. н. языковой конфликт [Кожемякина и др., 2006. С. 39] между сторонниками латинской (А. А. Милорадова) и кириллической (А. А. Беляков) графической основы.
1 марта 1930 г. состоялось совещание по созданию карельской письменности, инициированное Комитетом по делам национальностей Наркомата просвещения СССР. Среди принятых постановлений отмечу следующие: «всю работу среди карел в Московской области поставить на карельском языке, <...> организовать разработку карельской письменности на латинской основе и приступить к обеспечению учебными пособиями на карельском языке школ 1 ступени и ликпунктов» [Головкин, 2003. С. 88-96; 2005. С. 32]. За короткий период было издано около сотни необходимых учебных пособий, организовано издание периодической печати, проведены курсы карельского литературного языка для учителей. Подготовка педагогов началась в стенах специально созданного в Лихославле педучилища.
В 1935/36 учебном году карельский язык преподавался в 181 школе на территории 12 районов Калининской обл. В них обучалось 13 914 учеников-карелов.
Самая серьезная проблема заключалась в том, что после обучения в первых двух классах на карельском языке с третьего класса оно осуществлялось уже на русском, и «на уроках карельские дети говорили на смешанном языке, в русскую речь то и дело вставляли карельские слова». Одна из информантов, Серафима Дмитриевна К., русская, 1921 г. р., вышедшая замуж за карела, помнила, что в 1935-1937 гг. в деревне Затулки (совр. Новоторжский р-н) была карельская школа, в которой учительствовал Гуглин и его дочь Аракчеева. С ее слов, Ефрем Ефремович Гуглин получил образование в Лихославле, был репрессирован - сослан в Читу. Серафима Дмитриевна впоследствии работала уже в русской школе этой деревни и рассказывала, что «карельские дети приходили, не зная русского языка, с ними работали через переводчиков - родителей. Они отличались большей дисциплинированностью по сравнению с русскими детьми» [АРЭМ, ф. 1, ед. хр. 62, л. 7].
Письменный карельский язык на латинице просуществовал на территории Калининской области чуть более 6 лет: с февраля 1931 по сентябрь 1937 г. [Головкин, 2008. С. 117]. За это время сложились реальные условия для обучения в школах на родном языке и его дальнейшего развития как литературного и публицистического. Елизавета Александровна Н., 1918 г. р. (совр. Новоторжский р-н, с. Баранов-
ка), в 1993 г. рассказывала, что в ее семье говорили по-русски, т. к. отец был русским, а мать карелкой. Она «научилась говорить на карельском языке в школе; учитель был “заядлый карел” Александров, известный в те времена переводчик на карельский язык учебной и художественной литературы» [АРЭМ, ф. 1, ед. хр. 62, л. 26].
Лихославльское педучилище за три года подготовило около 200 учителей, в Калининском пединституте была создана кафедра ка-реловедения. Постановление Президиума ВЦИК СССР о переводе письменности на русский алфавит означало окончание политики ко-ренизации, а на практике привело к ликвидации письменного карельского языка.
Парадоксально, но факт: это постановление было принято спустя всего лишь два месяца после другого - об организации в составе Калининской области Карельского национального округа, которому была уготована короткая, 19-месячная (с 9 июля 1937 г. по 25 февраля 1939 г.), и трагическая история. По сфабрикованному т. н. «Карельскому делу» было арестовано 139 карелов: учителей, редакторов карельских изданий, авторов учебной литературы, глав райисполкомов, сотрудников окружных отделов народного образования. В их числе А. А. Беляков, А. А. Милорадова, Е. Е. Гуглин, редактор карельского сектора Учпедгиза Е. И. Дудкина и многие другие [Карельское «дело»..., 1991.
С. 13-16].
Представителей карельской интеллигенции обвиняли в том, что они «насаждали вражду между карельским и русским населением, создавали пропасть между карелами и русскими, тормозили развитие национальной по форме, социалистической по содержанию культуры, навязывали карелам финский язык, тормозили развитие русской культуры, изучение русского языка в карельских школах» [Возвращение..., 1995. С. 65].
А. А. Беляков в большой работе «Верхневолжские карелы: этнографический очерк» (1981 г.) с горечью констатирует, что после ликвидации в 1939 г. Национального округа «все карельские учебники и др. литература были признаны антисоветскими и ликвидированы. Ликвидировали и карельские хоры. Отменено обучение на карельском языке в младших классах. Создавалось такое мнение, будто карелы являются контрреволюционерами. Газеты перестали писать о карелах. В районных центрах ответственные работники были заменены русскими. Такой результат культа личности в отношении карельского населения» [ГАТО, ф. Р-1367, ед. хр. 29, л. 32].
©
При всей чрезвычайно кратковременной истории существования карельского литературного/письменного языка и Карельского национального округа весьма впечатляют итоги, свидетельствующие о значительном интеллектуальном потенциале молодой карельской интеллигенции, осознанном служении своей малой родине и определенной готовности сельского населения к восприятию нового. Властный, эпизодический заказ на коренизацию во многом поспособствовал укреплению этнического самосознания тверских карелов.
Современное состояние карельско-русского повседневного билингвизма
Вплоть до 1960-х, а у отдельных групп тверских карелов и до конца 1980-х годов родной язык - кагЧа1ап’е МеП продолжал выполнять разделительную функцию в понятии «свой-чу-жой», осуществлял также внутреннюю регулятивную и коммуникативную роль. В 2012 г. учительница школы в с. Чамерово поделилась своими воспоминаниями 1962 г. о работе в небольшой соседней деревне: «такое впечатление, будто я попала в другую страну. В магазине по-карельски, в школе дети на перемене по-карельски, вся школа по-карельски говорит» [Аудиозаписи..., 2012].
Отчасти и сегодня карельский язык сохраняет свои позиции как язык семейно-бытового общения, некоторые в старости предпочитают говорить только на родном языке, так как, освоив русский во взрослом состоянии, забывают его в старческом возрасте. В определенных случаях карельский язык, отдельные слова и выражения используются как некий условный «тайный» язык, когда, находясь среди «чужих» - русских, карелы не хотят быть понятыми. Об иной ситуации поведала информант, мать которой, карелка, вышла замуж за русского и говорила по-карельски со своими снохами только наедине [АРЭМ, ф. 1, ед. хр. 62, л. 26].
Но в целом в настоящее время все тверские карелы не просто билингвы, преобладающая их часть пользуется в повседневной практике исключительно русским языком. Степень владения им различна в отдельных социо- и половозрастных, а также локальных группах, что постепенно приводит к состоянию т. н. пульсирующей этнической самоидентификации или же биэтнической (в зависимости от конкретных обстоятельств, мотивов и целей общения) [Кожемякина и др., 2006. С. 30. http://www.iNng-ran.ru/library/sociolingva/slovar/sociolinguistics_ dictionary.pdf].
Примером тому является картина реальной речевой коммуникации у весьегонских, вышневолоцких, а также козловских и рамешковских карелов в зоне пограничья с русскими. Так, в 1982 г., со слов пожилой, 1894 г. р., карелки из деревни Бухолово Вышневолоцкого р-на, все ее трое взрослых детей - «русские, а мы с дедкой (мужем) когда по-карельски, когда по-русски. Уж и я теперь по-карельски не знаю, старшие помершие» [ПМА, 1982 г. Тет. 2, л. 27 об.].
В качестве иллюстрации причин происходивших процессов остановлюсь более подробно на истории весьегонских карелов, языковая = этническая ассимиляция которых, скорее всего, находится на завершающей стадии.
По данным переписи 1926 г., их численность составляла «по народности» 22 243 чел.; по родному языку - 21 227 чел., что соответствовало 14 % от всего населения Весьегонского уезда. Наряду с чисто карельскими деревнями были смешанные русско-карельские и исключительно русские деревни.
Этническая карта Весьегонского края претерпела серьезные изменения в связи со строительством Рыбинского водохранилища. С 1935 г. из зоны затопления было переселено на новые места 130 ООО чел. - жителей 663 русских селений и города Мологи; значительная их часть поселилась в Весьегонском крае. На 1989 г. в Весьегонском р-не было учтено всего 240 карелов. Согласно полевой информации 1984 г., родным языком владело еще все старшее поколение, но спустя 27 лет, в 2011-2012 годах - единицы. Преобладающими являются смешанные браки.
Приведу отрывки из беседы 2011 г. с Зинаидой Ивановной М., 1949 г. р.: «Я по паспорту карелка. Отец чистокровный карел, а мать была русская <...> Он из Костиндора. Родители его жили там, мои бабушка с дедушкой. Вот они тоже были карелы чистокровные, они вот с отцом разговаривали (по-карельски. - О. Ф.) <...> Мама с Суково <...> и она в паспорте, в метриках, как в свидетельстве моем о рождении <...> мама писалась карелкой. Я говорю: мама, почему ты написалась карелкой? Она: папа записался карел, так и я карелка. <...> у нас в семье разговаривали на русском языке» [Аудиозаписи, 2011].
Рассказывает Рада Николаевна Н., 1951 г. р., до выхода на пенсию преподаватель русского языка Горьковского университета. «Я родилась здесь, в Медведково (ныне опустевшая карельская деревня вблизи села Чамерово. - О. Ф.), и жила здесь до школы. Родители уехали, наверное, в 1953 или 1954 году.<...> Вы понимаете, как ... бабушка говорила практически
0
только по-карельски. Она с мамой говорила по-карельски, со всеми детьми только по-карельски. Мы, внучата, когда они разговаривали, понимали, о чем они говорят, но разговаривать мы уже не разговаривали. Вот эта культура карельская, она уже не прививалась и язык тоже. А взрослые разговаривали все только по-карельски, постоянно и вся деревня. И даже замоложские (русские переселенцы из зоны затопления Мологи. - О. Ф.), которые приехали, они и то со временем понимали карельский язык, но разговаривать не разговаривали» [Аудиозаписи, 2011]. Отмечу, что встречалась и несколько иная информация о русских переселенцах, хорошо владевших разговорным карельским языком.
Свидетельства Рады Николаевны Н. можно расценивать как подтверждение того, что с 1960-х годов у весьегонских карелов наблюдается возрастная дифференциация говорящих на родном языке, у многих детей это уже пассивное владение карельским.
Восприятие своего языка носителями
Еще в конце XX в. у карелов существовала поговорка: «С карельским языком можно дойти только до Осташкова» (так называлась ж/д станция Лихославль. - О. Ф.).
Фактически все опрошенные за многие годы информанты утверждали: «Карельский говор легче русского». Этот тезис прозвучал и в беседе с 95-летней Надеждой Васильевной Л., прекрасно владеющей русским разговорным, фольклорным и конфессиональным языками: «Легко, хорошо по-карельски. Тот язык гораздо легче», а на мое предположение «Потому что родной?» последовал ответ: «Меньше в нем слов, гораздо меньше» [Аудиозаписи, 2011].
Пожилые карелки объясняли свой переход на русский бытовой язык отсутствием карельской коммуникативной среды. Своя социального свойства логика присутствовала и при попытке разобраться в том, почему так просто и на первый взгляд безболезненно произошел отказ от родного языка. В колхозные годы «жили за палочку/за трудодни» - тяжелая повседневность, обыденный прагматизм не оставляли времени для пространных рассуждений, исключали необходимость этнической рефлексии. Именно так в 2011 г. описала происходившее в сознании своих родных и односельчан образованная и думающая Рада Николаевна Н.: «А потом, они уже были втянуты вот в эти во все вот проблемы, эти палочки, налоги: яйца носили, молоко носили, мясо носили. Им как-то не до этого было. Им надо было вот
это все сдать государству. <...> Да еще и себе оставить, чтобы прокормить всех. Этими разговорами вот, заботами жила вся деревня» [Аудиозаписи, 2011].
Жизнеспособность карельского языка, как языка с неполным набором общественных функций, была обречена на двуязычие. Важным при этом фактором являлось неограниченное употребление русских заимствований, характерное для собственно карельского языка тверских карелов (как и тихвинских карелов), сложившееся в ходе длительных ассимиляционных процессов [Рягоев, 1977. С. 222].
В итоге к концу XX в. преобладающим у весьегонских карелов стало двойное или смешанное языковое и этническое русско-карельское самосознание, которое, по наблюдениям социолингвистов, наиболее благоприятно для этнического меньшинства в иноэтниче-ском сообществе.
Формулировка биэтнической идентичности была обнаружена в ходе беседы с мужчиной 1934 г. р. Первоначально информант утверждал, что является русским, хотя по паспортным данным - карел; после уточняющих вопросов о родителях, семейном языке общения согласился с тем, что он «кореляк», но «русский кореляк» [Аудиозаписи, 2011].
Из всех известных типов этнолингвистической идентичности у весьегонских карелов сохраняются индивидуальная, возрастная, отчасти культурная (в категориях памяти), а преобладающими формами группового самосознания стали локальная - жители Весьегонского края и монолингвистическая - русская.
В заключение обозначу перспективы изучения феномена карельского полилингвизма, своеобразие которого заключается, как было отмечено во вступительной части статьи, в сочетании карельско-русского/русско-карельского повседневного и фольклорного билингвизма с конфессиональным церковно-славянским и карельским двуязычием.
Церковно-славянские слова и понятия органично вошли в карельский язык (как, собственно, и в языки других православных финноугорских народов севера европейской России) ввиду наличия так называемых лакун -отсутствия в собственном языке аналогичной по культурному смыслу лексики. Особенность конфессионального двуязычия заключается в том, что для большинства верующих знание молитв, богослужебных текстов, норм произношения при чтении и пении накладывалось на незнание или непонимание/недопонимание богослужебного языка, неумение читать: «Многие знали молитвы наизусть, с детства».
0
Одним из способов овладения «славянским» языком наряду с богослужебной практикой стало усвоение русских духовных стихов. Они активно бытовали в устной и письменной формах еще в 1980-е годы, но и ныне исполняются при домашнем отпевании усопших. Рукописные сборники с духовными стихами позднего происхождения бережно хранятся у некоторых пожилых карелок в составе их личных библиотек наряду с Псалтырями, Канонами, Акафистами и другой богослужебной, четьей и житийной литературой.
Источники и литература
Аудиозаписи 2011 г. Тверская обл., Весьегон-ский р-н.
Аудиозаписи 2012 г. Тверская обл., Весьегон-ский р-н.
Бартминьский Е. Чем занимается этнолингвистика? // Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М.: Индрик, 2005. С. 22-32.
Бартминьский Е. Некоторые спорные проблемы этнолингвистики // Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М.: Индрик, 2005. С.33-38.
Березович Е. Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург: УрГУ, 2000. 390 с.
Беляков А. А. Очерки истории верхневолжских карел // Гос. архив Тверской обл. Ф. Р-1367. Ед. хр. 25. Л. 150-153 (в тексте - ГАТО).
Беляков А. А. Верхневолжские карелы: этнографический очерк. (1981 г.) // ГАТО. Ф. Р-1367. Ед. хр. 29. Л. 14-22, 32 (в тексте - ГАТО).
Беляков А. А. Фольклор верхневолжских карел. Заговоры верхневолжских карел. Тверь. 1982 // ГАТО. Ф. Р-1367. Ед. хр. 30. Л. 124 (в тексте - ГАТО).
Беляков А. А. Эпизоды жизни. Воспоминания // ГАТО. Ф. Р-1367. Ед. хр. 76. Л. 3 (в тексте - ГАТО).
Беляков А. А. История и быт карельского населения // Тверская деревня: Энциклопедия. Т. 1. Лихославльский район. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. С. 39-79.
Большой толковый социологический словарь / Дэвид Джерри, Джулия Джерри. Т. 1. М.: Вече ACT, 1999. 544 с. (в тексте - БТСС).
БубрихД. В. Какой язык- тверским карелам? Л.: ЛОИКФУН, 1931. 8 с.
БубрихД. В. Карелы и карельский язык. М.: Изд-во Мособлисполкома, 1932. 32 с.
Василевич А. П. Язык и культура: сопоставительный анализ группы слов-цветообозначений // Этнопсихолингвистика / Под. ред. Ю. А. Сорокина. М.: Наука, 1988.192 с.
Возвращение к правде (Из истории политических репрессий в Тверском крае в 20-40-е и начале 50-х годов): Док. и материалы / Отв. сост. В. А. Смирнов,
B. В. Феоктистов. Тверь: Твер. обл. кн.-журнал, изд-во, 1995.120 с.
Герд А. С. Введение в этнолингвистику. СПб.:
C.-Петерб. ун-т, 1995. 278 с.
Головкин А. Н. Карелы: от язычества к православию. Тверь, Студия-С, 2003. 176 с.
Головкин А. Н. В краю двух культур. Ржев: Филиал ГУПТО «ТОТ» Ржев, тип., 2005. 240 с.
Головкин А. Н. Деревенские легенды. Русский язык в карельской деревне // Мы отсюда родом. Тверь: Студия-С, 2007. 176 с.
Головкин А. Н. История Тверской Карелии. Карелы: от язычества к православию. Тверь: Студия-С, 2008. 432 с.
Гоомова Л. Г. Тверские печатные памятники карельской письменности 19 столетия // Folia Uralica. Debreceniensia 13. Debrecen. 2006. С. 29-39. URL: http://sm.znaimo.com.ua/docs/893/index-519898-4.html (дата обращения: 05.01.2014).
Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1960.332 с.
Иванова О. П. История МОУ «Толмачевская средняя общеобразовательная школа» // URL: http://yandex.ru/clck/jsredir7from (дата обращения: 19.01.2014)
Илюха О. П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX-XX века. СПб.: Дм. Буланин. 2007. 304 с.
Илюха О. П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX-XX вв.: модернизация и этнокультурная традиция: автореф. дис. ... докт. ист. наук. СПб., 2010.46 с.
Карельское «дело»: Дело о так называемой «Карельской буржуазно-националистической, террористической, контрреволюционной организации» / Авт.-сост. В. Виноградов. Тверь: Твер. гос. объединение Ист.-архитектур. и лит. музей. 1991.39 с.
Кожемякина В. А., Колесник Н. Г., Крючкова Т. Б. и др. Словарь социолингвистических терминов / Отв. ред. В. Ю. Михальченко. М.: Инст. языкознания РАН, 2006. 312 с.
Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингво-культурология: Курс лекций. М.: Гнозис, 2002. 477 с.
Лебедев А. И. Тверская Карелия. Рукопись. 1980-1984// ГАТО. Ф. Р-1523. Ед. хр. 5. Л. 59.
Макаров Г. Н. О переводном памятнике карельского языка 20-х годов прошлого века // Труды Карел. филиала АН СССР. Вып. XXXIX. Прибалтийско-финское языкознание. Вопросы грамматики и лексикологии. М.; Л., 1963. С. 70-79.
Материалы Бежецкого научного общества по изучению местного края; справки по краеведению; тезисы научных сообщений; переписка. 1920-28 гг. // ГАТО. Ф. Р-625. Ед. хр. 60. Л. 44 (в тексте - ГАТО).
Материалы Бежецкого научного общества по изучению местного края; справки по краеведению; тезисы научных сообщений; переписка. 1920-28 гг. // ГАТО. Ф. Р-625. Ед. хр. 76. Л. 3 (в тексте - ГАТО).
Полевые записи 1993 г. Тверская обл., Ново-торжский р-н // Архив Российского этнографического музея. Ф. 1. Ед. хр. 62. Л. 7, 7 об., 10, 26 (в тексте - АРЭМ).
Полевые материалы автора, Калининская обл., Вышневолоцкий р-н. 1982 г. Тет. 2. Л. 27 об. (в тексте - ПМА).
0
Родное карельское, со статьями для первоначального чтения и краткими карельско-русским и русско-карельским словарями / Сост. учительница Анастасия Толмачевская. М.: Тверское губ. земство. 1887.66 с.
Рягоев В. Д. Тихвинский говор карельского языка. Л.: Наука, 1977. 357 с.
Рягоев В. Д. Начин перевода Евангелия от Матфея на «олонецкое наречие» карельского языка // Прибалтийско-финское языкознание: Сб. стат., посвящ.
80-летию Г. М. Керта. Петрозаводск, 2003. С. 170-176.
Сепир Э. Положение лингвистики как науки // Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1960, С.21-34.
Сепир Э. Язык и культура // Избр. труды по языкознанию и культурологии / Пер. с англ. под ред. и с предисл. А. Е. Кибрика. М.: Прогресс, 1993. 656 с.
Славянские древности: этнолингвистический
словарь: в 5 т. / Под ред. Н. И. Толстого. Том. 1. А-Г. М.: Ин-т славяноведения РАН, 1995. 488 с.
Словарь карельского языка: тверские говоры / Сост. А. В. Пунжина. Петрозаводск: Карелия, 1994.396 с.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Фишман Ольга Михайловна
д. и. н., зав. отделом этнографии
Северо-Запада и Прибалтики
Российский этнографический музей
ул. Инженерная, 4/1, Санкт-Петербург, Россия, 191186
эл. почта: olga_fishman@mail.ru
тел.: (812) 5705807
Слушаю карельский говор. Образцы речи дер-жанских и валдайских карел / Сост. А. В. Пунжина. Петрозаводск: Периодика, 2001. 208 с.
Толстая С. М. Московская школа этнолингвистики // Opera Slavica. Slavisticke rozhledy [Brno], 2002. Roc. XII. Cislo 2. S. 1-9.
Толстой H. И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. 512 с.
Толстой Н. И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин //Толстой Н. И. Языки народная культура М.: Индрик, 1995. С. 27-40.
Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1960. 496 с. С. 255-285.
Хроленко А. Т. Основы лингвокультурологии: Учеб. пособие / Под ред. В. Д. Бондалетова. М.: Флинта, Наука, 2005.181 с.
Юдин А. В. Этнолингвистика // Культурология. XX век. Энцикл. в 2 т. / Гл. ред., сост. и автор проекта С. Я. Левит. СПб.: Ун-т. кн., 1998. С. 408411.
Fishman, Olga
Russian Ethnography Museum 4/1 InzhenernayaSt., 191186 St. Petersburg, Russia e-mail: olga_fishman@mail.ru tel.: (812)5705807
