CC BY
0
И.А. Андреев (Ярославль)
ПРОБЛЕМА СЛЕДОВАНИЯ СУДЬБЕ В «ПЕСНИ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ» А.С. ПУШКИНА
Аннотация
Цель нашей работы - рассмотреть вопрос о возможности верного следования судьбе героем «Песни о вещем Олеге» A.C. Пушкина. Новизна исследования состоит в том, что в нем осуществляется переход от определения «вины» князя к пониманию заложенного в тексте «намека» о том, каким можно было бы представить правильный путь героя, «захваченного судьбой» в понимании В.Н. Топорова. Рассматривается широкий спектр сложившихся на сегодняшний день объяснений причин гибели героя «Песни». Проводятся параллели между стихотворением A.C. Пушкина и трагедией «Царь Эдип» Софокла, отмечается сходство диалогов вещего Олега с волхвом и Эдипа с прорицателем Тиресием. Также в статье развивается мысль о реализации в «Песни» «трагедии познания». Ложное толкование Олегом слов волхва связывается с «уединенным сознанием» героя. Рассматривается общее отношение A.C. Пушкина к вопросу о роке и предопределении: в понимании поэта, следование судьбе может быть сопряжено с нравственной победой над ней и сохранением внутренней свободы. Автор статьи приходит к выводу о том, что вещий Олег отказывается от героического пути. Он предает друга, желая уйти от смерти, называет хазар неразумными, но при этом теряет разум сам, когда обвиняет волхва и демонстрирует обманчивую очевидность несбывшегося пророчества. В качестве альтернативы гордому и потому ложному пути князя рассматривается положительный образ преодоления рока носителями «конвергентного сознания» - главными героями в былине «Три поездки Ильи Муромца» и в романе «Капитанская дочка» A.C. Пушкина.
Ключевые слова
A.C. Пушкин; судьба; рок; вещий Олег; волхв; конь; Эдип; былина; трагедия; Илья Муромец.
I.A. Andreev (Yaroslavl)
THE PROBLEM OF FOLLOWING FATE IN A.S. PUSHKIN'S "THE SONG OF PROPHETIC OLEG"
Abstract
The purpose of our work is to consider the possibility of faithfully following the fate of the hero of the Song of Prophetic Oleg by A.S. Pushkin. The novelty of the study lies in the fact that it makes the transition from defining the "guilt" of the prince to understanding the "hint" embedded in the text about how one could imagine the right path of a hero "captured by fate" in the understanding of V.N. Toporov. A wide range of explanations of the causes of the death of the hero of the "Song" that have developed to date is considered. In order to fund the problems of fate, the "Song of Prophetic Oleg" draws parallels between the poem by A.S. Pushkin and the tragedy "Oedipus Rex" by Sophocles. The author of the work notes the similarity of the dialogues of the prophetic Oleg with the Magus and Oedipus with the soothsayer Tiresias. The article also develops the idea of the realization of the "tragedy of knowledge" in the "Song". Oleg's false interpretation of the words of the magus is associated with the "solitary consciousness" of the hero. The work examines the general attitude of A.S. Pushkin to the question of fate and predestination, shows that, in the poet's understanding, following fate can be associated with a moral victory over it and the preservation of inner freedom. The author of the article concludes, among other things, that prophetic Oleg refuses the heroic path. He betrays a friend, wanting to escape death, accuses the Khazars of unreasonableness, but at the same time loses his mind himself when he accuses the magus and demonstrates the deceptive evidence of an unfulfilled prophecy. As an alternative to the proud and therefore false path of the prince, the positive image of overcoming rock is considered by the bearers of "convergent consciousness" - the main characters in the epic "Three Trips of Ilya Muromets" and in the novel "The Captain's Daughter" by A.S. Pushkin.
Key words
A.S. Pushkin; fate; rock; Wise Oleg; Magus; horse; Oedipus; epic; tragedy; Ilya Muromets.
Смерть героя «Песни о вещем Олеге» привычно рассматривается как хрестоматийный случай реализации темы рока. Как пишет B.H. Топоров, «...встреча человека с судьбой или случаем <...> "сильнее" всего обнаруживают себя, когда "застигают" человека hic et nunc» [Топоров 1994, 39]. Олег оказывается «захвачен» судьбой дважды: когда волхв произносит предсказание и при прощании князя с костями коня. B этих ситуациях и происходит «подлинный суд» над героем и «взвешивание его последней сути» [Топоров 1994, 39]. Значительная доля исследований по «Песни» посвящена выявлению причин трагического финала и вины князя в нем.
Некоторые ученые (А.И. Журавлева, A.C. Немзер и др.) пишут о том, что «.никакой вины у Олега нет, а судьба понимается автором как слепой рок, как трагическая и ужасная неизбежность» [Влащенко 2022, 199]. Те, кто полагают князя виновным, связывают это обычно с одним
или несколькими факторами из следующего ряда:
1. Слишком жестокая месть хазарам (Я. Мильнер-Иринин и др. [Мильнер-Иринин 2004, 61]);
2. Попытка «уйти от судьбы» (А.И. Наумова и др. [Наумова 1983, 51-52]);
3. Оставление (предательство) коня (М. Вайскопф и др. [Вайскопф 2003, 13-17]);
4. Неверие по отношению к волхву, брошенный «кудеснику» вызов (Г.А. Гуковский и др. [Гуковский 1965, 107);
5. Гордыня героя (Г.Ю. Филипповский и др. [Филипповский 2008, 217]).
Вещий Олег и царь Эдип
Вещий Олег виноват и не виноват одновременно. Разрешить парадокс помогает обнаружение связи «Песни» с античной трагедией, для которой тема рока является одной из основных. М.Л. Гаспаров пишет: «Не всякая смерть предпочтительна для того, чтобы стать центром трагедии <...> Предпочтительнее всего для этого (больше всего вызывает сострадание и страх, как сказал бы Аристотель) смерть от собственной руки или от руки своего ближнего» [Гаспаров 2021, 516]. Смерть Олега аккумулирует оба сюжетных хода.
Аристотель, вспоминая статую Мития в Аргосе, которая убила виновника смерти Мития, пишет: «среди нечаянных событий удивительнейшими кажутся те, которые случились как бы нарочно» [Аристотель 1983, 654]. Отметим, что Вайскопф вслед за Якобсоном вписывает «Песнь» в ряд произведений об убивающем мертвеце, в котором есть и «Каменный гость», напрямую представляющий параллель к сюжету о статуе Мития [Вайскопф 2003, 7]. В этом смысле появление змеи из черепа коня в «Песни» происходит тоже как бы с намеком и неслучайно.
Важно, что Олег не отчетливо отрицательный, но и не ярко положительный герой: «.образ князя Олега у Пушкина, как и у летописца, оказывается двойственным, противоречивым» [Влащенко 2022, 208]. Олег вполне подходит под характеристику трагического героя: «.не отличается ни добродетелью, ни праведностью, и в несчастье попадает не из-за порочности и подлости, а в силу какой-то ошибки» [Аристотель 1983, 656]. Говоря об «ошибке» как ключевом факторе «несчастья» героя, Аристотель приводит в пример Эдипа.
Между «Песнью о вещем Олеге» и «Царем Эдипом» Софокла можно провести и дополнительные параллели. Олег и волхв противопоставлены почти так же, как Эдип и Тиресий. Князь называет волхва «лживым и безумным». Эдип рассуждает о том, что «хитрого волхва», «лживого бродягу» подпустил Креонт. Тиресий отвечает Эдипу почти так же, как у Пушкина волхв князю говорит о дружбе «с волей небесною» и отсутствии страха перед могучими владыками:
Ты - царь, не спорю. Но в свободном слове
И я властитель наравне с тобой.
Слугою Феба, не твоим, живу я;
Опека мне Креонта не нужна.
Ты слепотою попрекнул меня!
О да, ты зряч - и зол своих не видишь,
Ни где живешь, ни с кем живешь - не чуешь!
[Софокл 1990, 20].
Тиресий показывает Эдипу, что тот на самом деле слеп.
«Сюжет трагедии разворачивается как движение к "самому себе" <...>. Движение "от", которое на деле оказалось движением "к". Всезнающий Эдип, Эдип, способный отгадать загадку Сфинкса о человеке, не ведает того, что он сам такое: он знает о человеке вообще, но не знает вот этого человека - самого себя» [Алымова 2014, 21].
Финал трагедии показывает, как происходит раскрытие героем максимы дельфийского оракула: «Вначале Эдип видящий, но не ведающий, в конце - не видящий, но ведающий» [Алымова 2014, 17]. Познает самого себя и герой «Песни». Изначально князь полагал себя мудрым. Он и хазар отправился наказывать за неразумность, противопоставляя их в этом себе. Но неразумность и подчиненность страстям проявил потом сам, когда, например, обличал волхва. Само пророчество князь превратно понимает как загадку, которую нужно немедленно разрешить. При этом Олег «.услышав предсказание, не задает себе вопрос, почему именно от любимого коня ему грозит смерть, почему именно такой "жребий" ему предначертан, почему судьба из "дивной" так неожиданно становится враждебной» [Вла-щенко 2022, 209]. Не задает он эти вопросы и старцу. Князь не думает ни об ответственности решения, ни о том, что его поступок мог быть уже предрешен.
Человеческая мудрость князя основана на компромиссе. Усмешка князя, омраченные чело в момент принятия решения показывают, что он сомневается в словах старца, но одновременно предполагает за ними тайную силу. Потом, уже на краю гибели, Олег саркастически заявляет: «Мне смертию кость угрожала!» [Пушкин 1959-1962, I, 187]. Исходное недоверие раскрывается заявкой на своего рода торжество, смешанное с горечью. Череп коня становится демонстрацией ложности предсказания, которое не только не сбылось, но уже и якобы не может сбыться. Бросая вызов высшим силам, князь оказывается ослеплен своей мнимой правотой обличителя, не видит змеи и не слышит ее, хотя она выползает «шипя», т.е. как бы предупреждая героя.
Может показаться, что герой «Песни», в отличие от Эдипа, не мог успеть «познать себя». Но вскрик его в момент укуса - это и есть знак опознания реальности предсказанной судьбы. «Внезапность» произошедшего обнажает иллюзорность мудрости Олега, показывает, что он является смертным человеком, способным ошибаться (вспомним слова булгаковского Воланда о том, что человек смертен «внезапно»).
Последний, предсмертный опыт героя «Песни» скрыт от читателя. Ответить року князь уже не может. Иной финал мы видим у Софокла. По мысли В.Н. Ярхо, драматург «.изображает человека, по неведению совершившего страшные преступления и не только не уклоняющегося от своего публичного саморазоблачения, но и раньше всех творящего суд над самим собой» [Софокл 1990, 485].
«Трагедия познания» и «уединенное сознание» героя
Итак, герой «Песни», погибая, узнает себя. Л. Квашина пишет: «Его судьба - это трагедия познания, трагедия вещего Олега» [Квашина 2007, 130]. Важно, что «вещий» князь ошибается по извечной причине: errare humanum est. Ошибки человека основаны на «реактивном» поведении. Когда князь в начале стихотворения отправляется мстить хазарам, он просто кратно возвращает ущерб, не пытаясь действовать иначе, чем его противник. Действовать, проявляя свою самость, - вот что важно для него. Мудрость для него - лишь инструмент. Олег похож на Вольгу, который хотел много мудрости, обращался волком, щукой и соколом. Олег, для сравнения, метонимически как бы насылает «мечи и пожары» на врага.
Мировосприятие героя «Песни» определяется «уединенным сознанием», которое В.И. Тюпа называет также «дивергентным сознанием». По мысли ученого, «.такого рода сознание творит эгоцентрическую, не скоординированную извне, нелинейную картину мира <...> где другому человеку, как и всякому объекту, отводится некоторая служебная функция.» [Тюпа 2009, 12]. Герой «Песни» ощущает себя находящимся надо всеми и не способен с кем-либо вступить в диалог. Показательно, что у князя была дружина, прислуживали ему «отроки-други». Другими словами, для князя друг - это всегда слуга. Настоящим другом был лишь «верный» конь, кости которого неслучайно названы «благородными». Прощание с конем обнаруживает обратное смещение акцентов. Сначала князь гладит «верного друга», а потом говорит ему: «Прощай, мой товарищ, мой верный слуга.» [Пушкин 1959-1962, I, 186]. Далее его и вовсе меняют на «другого». Князь, хотя и дорожит конем, погибнуть из-за него не хочет. Его отношение к дружбе можно описать словами романтического циника Печорина: «.я к дружбе неспособен: из двух друзей всегда один раб другого.» [Лермонтов 2012, 79].
Верное понимание дружбы демонстрируют конь и кудесник. Первый служит хозяину, спасая от врагов в бою, о втором Пушкин пишет: «Покорен Перуну старик одному // <.> И с волей небесною дружен» [Пушкин 1959-1962, I, 185]. Поэт показывает, что дружба и служение составляют единство. «Вещий язык» волхвов «правдив и свободен» в силу трех факторов: верности «небесной воле», бесстрашию перед владыками, отсутствию интереса к материальным дарам. Предсказание кудесника и Олегу предоставляет свободу действий, но он ей, в силу своей внутренней несвободы, воспользоваться не может. В системе координат Олега аксиомой является ценность материального, он ошибочно считает естественным для волхва ценить дары, испытывает страх перед смертью, но приписывает его старцу, когда призывает последнего не бояться себя.
«Позиция уединенного сознания, по Пушкину, безжизненна, она не позволяет благополучно миновать лиминальную фазу испытания смертью и преобразиться для новой жизни» [Тюпа 2009, 53]. В этом смысле «смерть от коня» Олега закономерна. Пытаясь играть с судьбой в «нелинейность», князь не просто приближает исполнение пророчества, но уходит от высокого предназначения. Вспоминая былые заслуги князя, волхв говорит: «Воителю слава - отрада» [Пушкин 1959-1962, I, 186]. Так обнаруживается альтернативный и одновременно прямой вариант
развития событий. Если бы герой выше всего ставил славу, он бы поехал дальше, несмотря на пророчество. Мы снова возвращаемся к специфике сознания Олега, которое можно охарактеризовать словами В.И. Тюпы: «Уединенное "я" есть гордый - самим собою, а не своей героической ролью в миропорядке - человек.» [Тюпа 2009, 50].
Иди, куда влечет тебя свободный ум...
Давно замечено, что молодой Пушкин наследовал идеям Батюшкова и Жуковского в своем отношении к предопределению. Первому - в том, что «человек прав в своем стремлении к счастью наперекор судьбе» [Смирнов 2007, 217], второму - в необходимости христианского принятия ее. При этом для Батюшкова «условием свободы от власти судьбы является отказ от материальных благ и признание неизбежности смерти» [Смирнов 2007, 218], Жуковский же видел в нравственности ту основу жизни, которая «не только поэта, но простого смертного может одарить покровительством судьбы» [Смирнов 2007, 219]. А.С. Пушкин на основании признания смертности человека и противопоставления высших ценностей материальным объединяет противоположные идеи: следования и противостояния судьбе. К высшим ценностям для поэта в числе первых относятся дружба и творчество.
Отношение поэта к судьбе с годами менялось. В послании к Юдину в 1815 г. А.С. Пушкин восклицал: «Судьбы всемощнее поэт» [Пушкин 1959-1962, I, 341], а в 1828 г. в стихотворении «Дар напрасный, дар случайный.» задавался вопросом к своей жизни: «. зачем судьбою тайной // Ты на казнь осуждена?» [Пушкин 19591962, II, 208]. Итогом поисков становится представление о необходимости разграничить внешнее («прозаическое») и внутреннее («поэтическое»). «Поэт погружается в непроницаемую "тайную свободу", и вдохновение как бы следует за ним, оставаясь недоступным для непосвященных» [Смирнов 2007, 223]. Творчество дает возможность исполнить максиму:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за подвиг благородный [Пушкин 1959-1962, II, 295].
«Жить одному» здесь не значит жить в «уединенном сознании». Напротив, Пушкин предполагает сопряжение свободного ума с высшим началом, дающим творческое наполнение жизни. Так повиновение судьбе позволяет поэту подняться над ней, осознать свое призвание, увидеть сопряжение человека с другими Я. Пушкинский тип сознания можно назвать «конвергентным». В.И. Тюпа пишет: «Такая личность стремится не к самоутверждению, а к самореализации - осуществлению во внешней данности межличностных отношений некоторой внутренней заданности (виртуальной возможности "себя"). Ценностным вектором самореализации (превращения
"я-для-себя" в "я-для-другого") выступает вектор ответственности» [Тюпа 2009, 14].
Илья Муромец и Петр Гринев
М. Вайскопф заметил, что сюжет «Песни», находит свое завершение в Сказке о золотом петушке». Она «.соотносится с "Песнью о вещем Олеге", как конец соотносится с началом» [Вайскопф 2003, 23]. Вспомним хрестоматийные строки: Сказка ложь, да в ней намек! // Добрым молодцам урок» [Пушкин 1959-1962, III, 366]. Определенный «намек» (в аристотелевском понимании «неслучайности» происходящего) содержится и в «Песни». «Урок» ее наводит на мысль о возможном «правильном» пути развития событий. При внешней неизбежности фиксированного сюжета судьба внутренне предполагает вариативность, так как волхв не давал Олегу прямых указаний к действию - просил только запомнить его слова. Предположим, что князь принял бы предсказание и просто поехал дальше. Для этого герою нужно было бы иметь конвергентное сознание. Варианты следования судьбе и ее преодоления мы покажем на примерах былины «Три поездки Ильи Муромца» и романа A.C. Пушкина «Капитанская дочка».
Поясним, с чем связано обращение к былине. Во-первых, в фольклоре A.C. Пушкин находил ценностную опору творчеству; во-вторых, былины по слогу и атмосфере близки «Песни»; в-третьих, Илья Муромец, несомненно, имел призвание - служить людям.
Вспомним надпись на камне в «Трех поездках»:
- В первую дороженку ехати - убиту быть, Во другую дороженку ехать - женату быть. Третьюю дороженку ехать богату быть [Три поездки Ильи Муромца 1986, 65-66].
Aнализируя подобные сюжеты былин, И.Ю. Тимофеева приходит к выводу: «Герой, чаще всего, выбирает ту сторону (дорогу), где ему предначертано быть убитым <...> Две другие дороги, ведущие к богатству и женитьбе, являются обманчивыми...» [Тимофеева 2020, 191]. Илья сначала отправляется к разбойникам, потом к полянице и наконец приезжает к погребу со «златом-серебром». Проходя испытания, он побеждает злодеев, освобождает витязей, раздает богатство беднякам. Илья не стремится стать героем, но просто идет трудным путем, каждый раз дополняя надпись на камне: «И что ли очищена тая дорожка прямоезжая» [Былины 1986, 68]. Это фиксация победы над роком. Богатырь не был бы собой, если бы следовал страстям и «житейской», а не героической логике.
Оледование героя судьбе наперекор «бытовым» соображениям проявляется многократно и в романе «Капитанская дочка»: Петр оплачивает бильярдный долг, едет по степи, несмотря на совет вернуться из-за надвигающегося бурана и т.д. В. Шмид, например, пишет о трех основных мотивах произведения - чести, имуществе и здоровье. Эти блага «. выпущенный в жизнь молодой человек вполне бережет, но только очень косвенным путем, который не имели в виду его родители. Герой сбере-
гает их, вновь и вновь ставя их на карту» [Шмид 1998, 96]. Гринев, по мнению исследователя, «.действует согласно парадоксальному девизу: кто избегает опасности, от нее непременно погибает.» Намеком на это, по мнению Шмида, может быть случай на военном совете в Оренбурге: «.Гринев настаивает на том, чтобы действовать наступательно», а не «оборонительно» или «подкупательно» [Шмид 1998, 97] в отношении неприятеля. В целом сюжет романа развертывается как реализация народных речевых клише. И дело не только в чести, которую надо беречь «смолоду». В. Шмид пишет: «По императиву пословицы "Долг платежом красен" (девизу самозванца) действует даже императрица» [Шмид 1998, 100]. Гринева спасает готовность платить по счетам, рассудительность, открытость, способность жертвовать материальным ради более высоких ценностей. Он принимает отцовскую волю (первичный запрет на свадьбу), а потом почти неизбежную гибель свою, когда речь заходит о необходимости привлечения Маши к судебному разбирательству. Во всем этом мы снова видим внутреннюю свободу, победу благородства - залог усмирения злого рока. Отдельно нужно сказать об открытости Гринева как носителя «конвергентного сознания» в общении с Пугачевым. Еще не зная будущего, герой дарит бродяге тулупчик, так как видит в нем человека. Потом, уезжая из крепости, он отказывается клясться Пугачеву в том, что не будет сражаться против него, и поражает предводителя восставших искренностью. Пугачев раскрывается перед героем и как носитель народного сознания (вспомним слова Пугачева: «Казнить так казнить, миловать так миловать» [Пушкин 1959-1962, V, 330-351), и как личность, ведущая с судьбой свою игру (калмыцкая сказка).
«Три поездки Ильи Муромца» и «Капитанская дочка» помогают нам понять, каким положительным примером может раскрыться намек, заложенный в «Песни о вещем Олеге». Почти через полтора столетия после создания «Песни» А.С. Пушкиным «с новой стороны» подошел к сюжету В.С. Высоцкий. Он указал на типичность истории князя и предложил альтернативу печальному финалу. Чтобы не быть игрушкой судьбы, нужно научиться понимать тех, кто способен заглянуть в будущее, а не наказывать их:
Каждый волхвов покарать норовит, А нет бы прислушаться, правда! Олег бы послушал - еще один щит Прибил бы к вратам Цареграда [Высоцкий 2002, 130].
Произведенный анализ позволяет сделать следующие выводы:
1. Герой произведения дважды «захвачен» судьбой: во время встречи с волхвом и у костей коня. Испытания он не проходит, так как пытается обойти судьбу, а не принимает ее;
2. Можно провести параллели между «Песнью о вещем Олеге» и трагедией «Царь Эдип» Софокла. В обоих случаях сюжет, по Аристотелю, строится на «ошибке». Отношение князя к волхву находит аналогию в отношении Эдипа к Тересию;
3. Трагедия князя может быть истолкована как «трагедия познания» и «уединенного сознания»;
4. Логика судьбы героя «Песни» опирается на общее представление о судьбе у А.С. Пушкина;
5. Идеал верного истолкования судьбы героем можно увидеть на примере былины «Три поездки Ильи Муромца» и романа A.C. Пушкина «Капитанская дочка». В обоих произведениях главный герой оказывается носителем «конвергентного сознания».
ЛИТЕРАТУРА
1. Алымова Е.В. Даймон Эдипа как парадигма (Софокл «Эдип-царь», ст. 1192-1194) // Verbum. 2014. № 16. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ daymon-edipa-kak-paradigma-sofokl-edip-tsar-st-1192-1194 (дата обращения: 12.04.2024).
2. Аристотель. Поэтика / пер. М.Л. Гаспарова // Аристотель. Сочинения: в 4-х т. М.: Мысль, 1983. Т. 4. С. 645-680.
3. Вайскопф М. Вещий Олег и Медный всадник // Вайскопф М. Птица-тройка и колесница души: Работы 1978-2003 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 6-24.
4. Влащенко В.И. Тайна пророчества в «Песни о вещем Олеге» A.C. Пушкина // Нева. 2022. № 6. С. 192-220.
5. Высоцкий В. С. Сочинения: в 2 т. / сост., подгот. текста и коммент. А.Е. Крылова; вступ. ст. С.В. Высоцкого. Т. 1: Песни. Екатеринбург: У-фактория, 1997. 540 с.
6. Гаспаров М.Л. Собрание сочинений: в 6 т. Т. I: Греция. М.: Новое литературное обозрение, 2021. 848 с.
7. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М.: Художественная литература, 1965. 348 с.
8. Квашина Л.П. «Неопределенность» в сюжете «Песни о вещем Олеге»
A.С. Пушкина // Мир романтизма. Т. 12(36). Тверь: [Б. и.], 2007. С. 124-130.
9. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени. Стихотворения. Харьков: Фолио, 2012. 382 с.
10. Мильнер-Иринин Я.А. Пушкин и вечность. М.: Наука, 2004. 520 с.
11. Наумова А.И. Черты истории и славянской древности в «Песни о вещем Олеге» // Литература в школе. 1983. № 4. С. 51-52.
12. Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 10 т. М.: ГИХЛ, 1959-1962.
13. Смирнов А.А. Романтическая лирика А.С. Пушкина как художественная целостность. М.: Наука, 2007. 309 с.
14. Софокл. Царь Эдип / пер. Ф.Ф. Зелинского; под ред. М.Л. Гаспарова,
B.Н. Ярхо. М.: Наука, 1990. 1065 с. (Серия «Литературные памятники»).
15. Тимофеева И.Ю. Концепт «счастье» в русской культуре // Инновационные аспекты развития науки и техники. 2020. № 2. URL: https://cyberleninka.ru/ article/n/kontsept-schastie-v-russkoy-kulture (дата обращения: 02.04.2024).
16. Топоров В.Н. Судьба и случай // Понятие судьбы в контексте разных культур: сборник. М.: Наука, 1994. С. 38-65.
17. Три поездки Ильи Муромца // Былины: сборник. Л.: Советский писатель, 1986. С. 65-69.
18. Тюпа В.И. Литература и ментальность. М.: Вест-Консалтинг, 2009. 276 с.
19. Филипповский Г.Ю. Динамическая поэтика русской литературы. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. 416 с.
20. Шмид В. Проза как поэзия. Пушкин - Достоевский - Чехов - авангард. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. 352 c.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Alymova E.V. Daymon Edipa kak paradigma [The Oedipus Daimon as a Paradigm], Verbum, 2014, no. 16. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/ daymon-edipa-kak-paradigma-sofokl-edip-tsar-st-1192-1194 (accessed 12.04.2024). (In Russian).
2. Naumova A.I. Cherty istorii i slavyanskoy drevnosti v "Pesni o veshchem Olege" [Features of History and Slavic Antiquity in "The Song of the Wise Oleg"]. Literatura v shkole, 1983, no. 4, pp. 51-52. (In Russian).
3. Timofeyeva I.Yu. Kontsept "schast'ye" v russkoy kul'ture [The Concept of "Happiness" in Russian Culture]. Innovatsionnyye aspekty razvitiya nauki i tekhniki, 2020, no. 2. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/kontsept-schastie-v-russ-koy-kulture (accessed 02.04.2024). (In Russian).
4. Vlashchenko V.I. Tayna prorochestva v "Pesni o veshchem Olege" A.S. Push-kina [The Mystery of Prophecy in A.S. Pushkin's "The Song of the Wise Oleg"]. Neva, 2022, no. 6, pp. 192-220. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Kvashina L.P. "Neopredelennost'" v syuzhete "Pesni o veshchem Olege" A.S. Pushkina ["Uncertainty" in the Plot of "The Song of the Wise Oleg" by A.S. Pushkin]. Mir romantizma [The World of Romanticism]. Vol. 12(36). Tver, [S. n.], 2007, pp. 124-130. (In Russian).
6. Toporov V.N. Sud'ba i sluchay [Fate and Chance]. Ponyatiye sud'by v kon-tekste raznykh kul'tur [The Concept of Fate in the Context of Different Cultures]. Moscow, Nauka Publ., 1994, pp. 38-65. (In Russian).
7. Vayskopf M. Veshchiy Oleg i Mednyy vsadnik [The Wise Oleg and the Bronze Horseman]. Vayskopf M. Ptitsa-troyka i kolesnitsa dushi: Raboty 1978-2003 godov [The Troika-bird and the Chariot of the Soul: Works from 1978-2003]. Moscow, Novoye literaturnoye obozreniye Publ., 2003, pp. 6-24. (In Russian).
(Monographs)
8. Filippovskiy G.Yu. Dinamicheskaya poetika russkoy literatury [Dynamic Poetics of Russian Literature]. St. Petersburg, Dmitriy Bulanin Publ., 2008. 416 p. (In Russian).
9. Gasparov M.L. Sobraniye sochineniy: v 6 t. [Collected Works: in 6 vols.]. Vol. I: Gretsiya [Greece]. Moscow, Novoye literaturnoye obozreniye Publ., 2021. 848 p. (In Russian).
10. Gukovskiy G.A. Pushkin i russkiye romantiki [Pushkin and the Russian Romantics]. Moscow, Khudozhestvennaya literatura Publ., 1965. 348 p. (In Russian).
11. Mil'ner-Irinin Ya.A. Pushkin i vechnost' [Pushkin and Eternity]. Moscow, Nauka Publ., 2004. 520 p. (In Russian).
12. Schmid W. Proza kak poeziya. Pushkin - Dostoyevskiy - Chekhov - avan-gard [Prose is like Poetry. Pushkin - Dostoevsky - Chekhov - the Avant-garde]. St. Petersburg, INAPRESS Publ., 1998. 352 p. (In Russian).
13. Smirnov A.A. Romanticheskaya lirika AS. Pushkina kak khudozhestvennaya tselostnost' [A.S. Pushkin's Romantic Lyrics as an Artistic Integrity]. Moscow, Nauka Publ., 2007. 309 p. (In Russian).
14. Tyupa V.I. Literatura i mental'nost' [Literature and Mentality]. Moscow, Vest-Konsalting Publ., 2009. 276 p. (In Russian).
Андреев Илья Александрович, Онлайн-школа «Фоксфорд».
Магистр образования по направлению подготовки «Гуманитарные знания».
Научные интересы: нарратология, поэтика судьбы, мотивный анализ.
E-mail: sir.uchitel@yandex.ru ORCID ID: 0000-0001-5410-9560
Ilya A. Andreev, Foxford online school.
Master of Education in the field of preparation "Humanities". Research interests: narratology, poetics of fate, motive analysis. E-mail: sir.uchitel@yandex.ru ORCID ID: 0000-0001-5410-9560
