CC BY
103
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ МУЗЕОЛОГИИ
О. В. Беззубова
ПРОБЛЕМА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ «НАЦИОНАЛЬНОГО» В СОВРЕМЕННОМ ЭТНОГРАФИЧЕСКОМ МУЗЕЕ
Современная культурно-политическая ситуация демонстрирует ряд противоречивых тенденций, выражающихся с одной стороны, в ускорении процессов глобализации, с другой стороны, в обострении националистических настроений, в том числе экстремистского толка. Проблема «национального» становится одной из наиболее актуальных и в то же время болезненных, часто закрытых для свободного обсуждения. В этой связи представляется актуальным рассмотреть ряд вопросов, связанных с различными способами репрезентации дискурса «национального» в музейной практике. В качестве объекта подобного исследования могут выступать различные группы музеев: исторические, художественные, мемориальные. В данном сообщении мы ограничимся рассмотрением некоторых моментов деятельности этнографических музеев. Нас будет интересовать, в первую очередь, может ли актуальный дискурс «национального» быть репрезентирован в этнографическом музее1.
Формирование музейной системы на протяжении XIX в. было тесно связано с возникновением государственности нового типа, основанной на представлении о единстве нации. Различные формы музея были призваны решать одну и ту же задачу - преодоление культурного разнообразия и формирование общей идентичности, в том числе, общей истории. Так, если художественный музей был призван репрезентировать единство культурного развития, исторический - политического, то этнографический музей должен был, в первую очередь, маркировать различие между «своим» и «чужим». Не случайно, что в том числе и в России, этнографический музей оказывается представлен в двух основных формах - музей этнографии народов мира (часто отражающий колониальные амбиции метрополии) и национальный этнографический музей, дающий представление о народах, населяющих
1 Говоря о дискурсе «национального» мы будем придерживаться фуколтианского понимания данной проблемы. В отечественной литературе этот аспект рассматривается, в частности, А. В. Смирновым. См.: Смирнов А. В. «Национальное» как диспозитив власти // Studia сикигае. Альманах кафедры Философии культуры и культурологии и Центра изучения культуры философского ф-та СПбГУ. СПб., 2002. Вып. 4. С. 35-46.
территорию суверенного государства. Таким образом, современная ситуация сосуществования в Санкт-Петербурге двух крупнейших этнографических музеев - Российского этнографического музея и Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого - воплощает ситуацию, сложившуюся в к. XIX - нач. XX вв. и отражает структуру знания, характерную для той эпохи. Главными же чертами этнографии начала прошлого столетия являются европоцентризм и ориентированность на изучение артефактов.
Представляется важным поставить вопрос о том, какую функцию музей, сконструированный в соответствии с научными достижениями столетней давности и воплощающий вполне определенную идеологию, может выполнять в современной ситуации. Иными словами, может ли этнографический музей сегодня воплощать идею «национального» или же вынужден ограничиться статусом научного, исторического, наконец, образовательного учреждения.
Следует признать, что в рамках данного сообщения невозможно дать удовлетворительный и достаточно аргументированный ответ на поставленный вопрос. Для разрешения поставленной проблемы представляется необходимым обратиться не только к собственно музейной практике, но и задействовать целый ряд сопутствующих материалов, таких как различные тексты, сопровождающие развитие музея (проекты, путеводители, отчеты, методические пособия, каталоги выставок), музейное здание (его история, архитектура, интерьеры и способ организации выставочного пространства), общественная оценка деятельности музея (публикой, научным сообществом, журналистами) и т.п. В центре внимания, в данном случае, окажется не только то, какие разделы экспозиции представлены в музее, какие музейные предметы составляют экспозицию (и какие остаются в запасниках, не будучи выставленными по тем или иным причинам), сколько то, каким образом музейная экспозиция легитимируется посредством идеологического дискурса, каковым, без исключений, всегда является национальный дискурс. То есть необходимо выявить определенное соотношение планов видения и говорения (текста), механизмы «выведения в дискурс», благодаря которым тот или иной предмет, совокупность предметов, коллекция, экспозиция интерпретируются как носители определенного смысла. Учитывая сложность задачи, мы ограничимся лишь несколькими аспектами.
Отметим для начала важную на наш взгляд особенность восприятия места этнографического музея в городском пространстве. «Обыденное» восприятие является, на наш взгляд, не менее важным фактором, чем мнения экспертов. Поскольку музей является публичным пространством, восприятие места музея потенциальными посетителями не может быть проигнорировано. К сожалению, если мнение экспертов, как правило, выражено эксплицитно и легко доступно для анализа, то бытующие в массовой культуре представления, как правило, не артикулируются. Опираясь на собственные наблюдения, отметим, что существование в Санкт-Петербурге (Ленинграде) двух крупных этнографических музеев (Российский этнографический музей (далее - РЭМ) и Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)) приводит к их противопоставлению и конкуренции. Так,
РЭМ воспринимается как образовательный музей, большинство жителей города посещают его впервые в школьном возрасте с организованными экскурсиями и почти никогда не посещают во взрослом возрасте. Тогда как Музей антропологии и этнографии, также предлагающий определенный репертуар просветительских программ, часто выступает и как место семейного досуга, т.е. предполагает совместное посещение родителей и детей. Приезжающим гостям петербуржцы также, скорее всего, посоветуют посетить «Кунсткамеру» (наряду с Эрмитажем, Русским музеем, пригородными дворцами). Очевидно, что такое разделение связано как с откровенной идеологической ориентацией Музея этнографии народов СССР в советский период, так и с большей экзотичностью коллекций Музея этнографии народов мира, включающих петровскую Кунсткамеру с собранием препаратов Рюйша и этнографические коллекции по отдаленным регионам мира. Следовательно, образ Музея антропологии и этнографии в массовом сознании - это образ Иного. В этом отношении характерно то, что само название «Кунсткамера» (прочно закрепившееся в повседневности) отсылает нас к форме собрания, характерной для культуры барокко, и воплощающей свойственный ей интерес скорее к маргинальному, нежели к типичному.
Обыденное представление о месте музея может быть репрезентировано, например, в путеводителе. Не претендуя на объективность выбора, сошлемся на выдержавший несколько переизданий популярный путеводитель по Санкт-Петербургу издательства «Афиша»2. Следует признать, что музеям, за некоторыми исключениями, в изданиях подобного рода не придается особого значения, и они поставлены в один ряд с театрами, концертными залами, развлекательными центрами, магазинами, ресторанами. Что касается этнографических музеев, то в приводимом источнике РЭМ характеризуется как «Парад национальностей, населяющих бывшую Российскую империю»3. Что касается Музея антропологии и этнографии, то в перечне естественнонаучных и технических музеев4 он вообще отсутствует. Точнее, представлен как «Кунсткамера», открывающая данный список с характеристикой: «Уроды и народы в старейшем музее России».
Обращение к столь «некомпетентному» источнику, как популярный путеводитель, представляется необходимым, потому что именно анализ текстов, не имеющих отношения к профессиональной музейной деятельности, позволяет выявить то, каким образом музей воспринимается в обществе. Отечественное музееведение, традиционно стоявшее на патерналистских позициях, рассматривало посетителя как объект обучения, обеспечить наличие которого призваны педагогические и идеологические практики, контролируемые государством. Сегодня, когда зритель волен самостоятельно выбирать между музеем и рестораном, очевидно, что выбор чаще делается не в пользу музея. Отметим также, что там, где речь идет о формировании национальной идентичности, этнографический музей вынужден конкуриро-
2 Петербург. Путеводитель «Афиши». М., 2006.
3 Там же. С. 256.
4 Там же. С. 255-258.
вать с масс-медиа и повседневным опытом, представляющим сосуществование различных культур отнюдь не как бесконфликтное. Представление о том, что этнографический музей должен учить толерантности и демонстрировать разнообразие культур (т.е. выполнять привычную воспитательную функцию) не учитывает того, что традиционный музей не может соперничать по силе воздействия с современными информационными технологиями. Если для музееведения XIX в. было характерно представление о «вещи» как о наиболее эффективном и наглядном носителе информации, то сегодня «музейный предмет» явно уступает медийным образам. И если художественным музеям удается вписаться в индустрию досуга и туризма, то остается открытым вопрос, каким может быть место этнографического музея в индустрии культуры.
Так, по данным портала «Музеи России»5 РЭМ в год посещают 105 350 чел., Музей антропологии и этнографии - 533 000 чел. Приведенные цифры свидетельствуют об относительно невысоком интересе отечественной публики к этнографическому музею. Для сравнения: старейший музей под открытым небом Скансен (Швеция) в 2006 г. принял 1,3 - 1,4 млн. посетителей . Открытый в 2006 г. новый этнографический Музей на набережной Бранли (Париж), объединивший коллекции, посвященные культуре Азии, Африки, Океании и Америки, ежегодно принимает более миллиона посети-телей7. Эти данные говорят о том, что в современных условиях привлечь посетителей могут только музеи, использующие в работе новейшие методы и отказавшиеся от традиционной патерналистской модели, какими являются, в частности, Скансен и Бранли. Однако если Скансен вполне может претендовать на статус «национального», представляя традиционную культуру Швеции, то музей на набережной Бранли скорее является репрезентацией европейской идентичности нового типа, основанной на представлении о культурном плюрализме. Подобная позиция предполагает отказ в первую очередь от позиции европоцентризма и некоторых традиционных представлений о значении этнического компонента в жизни государства. Основная сложность при этом связана с тем, что в результате миграционных процессов, имевших место в конце ХХ в., европейская культура вынуждена вступать в коммуникацию с иными культурами на собственной территории. Массовый приток иммигрантов приводит не только к необходимости пересмотреть традиционные представления о «своем» и «чужом», но и к росту социальной напряженности в обществе. Этнографический музей в данной ситуации оказывается перед сложной задачей - необходимостью выразить новые смыслы традиционными средствами и избежать обвинений в политической некорректности.
Проблемы репрезентации новой, «постнациональной» и «транскультур-
5 http://www.museum.ru (ссылка последний раз проверялась 28.02.2010 г.).
6 http://www.skansen.se/docs/Basfakta - engelska ny.pdf (ссылка последний раз проверялась 28.02.2010 г.).
7 http://www.quaibranly.fr/fr/musee/publics/vous-et-nous.html (ссылка последний раз проверялась 28.02.2010 г.).
ной» идентичности в музейном пространстве анализируются, в частности, в работах таких исследователей, как Ш. Макдональд, Н. Пувайя Смит. Одним из наиболее важных, сложных и неоднозначных моментов новейшей музейной практики является необходимость поддерживать постоянный контакт с представителями различных национальных сообществ. Так, куратор «Транскультурной галереи» в Брэдфорде Н. Пувайя Смит описывает длительный процесс переговоров с представителями национальных общин при подготовке выставок, посвященных культуре Азии и афро-карибского региона8. Что касается Ш. Макдональд, то в статье «Музей, национальная, постнацио-нальная и транскультурная идентичность» она однозначно указывает на взаимосвязь формирования национальных государств (и самого концепта «нация») с появлением музея и института публики. Анализируя опыт Галереи в Брэдфорде, и признавая его удачным, Ш. Макдональд в то же время отмечает, что артикуляция постнациональной транскультурной идентичности традиционными средствами национального или исторического музея может оказаться гораздо более сложной задачей. Однако, несомненно положительным моментом с ее точки зрения является то, что «музей может быть задействован для выражения иных видов идентичности, нежели национальная, гомогенная и ограниченная»9. Таким образом, можно отметить, что концепт этнографического музея как национального оказывается поставлен под сомнение в связи критическим пересмотром самого понятия национальной идентичности.
Обращаясь к традиции отечественного музееведения, нельзя не отметить, что возникающие в конце XX в. социальные проблемы, вызванные, в том числе, распадом СССР и реактивацией националистических тенденций также становятся предметом теоретической рефлексии. Так, попытка найти новые теоретические основания для этнографической экспозиции предпринимается В. А. Дмитриевым10. Признавая невозможность организации экспозиции по принципу сопоставления культур с точки зрения уровня их развития, В. А. Дмитриев в качестве альтернативного подхода предлагает рассматривать этнографическую экспозицию как выражение национального (само)сознания, уникального для каждой культуры. Отметим, однако, что понятие национального (само)сознания, также как и национальной психологии, само по себе является достаточно спорным и неформализуемым. Тем более что самосознание нации довольно сложно выразить при помощи предметов. Так, в статье ученого отмечается, что «отражение национального (само)сознания в этнографических экспонатах как выявление результатов объективации коллективных мнений и построений в предметах этнокульту-
8 Poovaya Smith N. Exhibition and audience: catering for a pluralistic public // Museum languages. Objects and Textes. Ed. by G. Kavanagh. London; New York, 1991. P. 119-134.
9 Macdonald Sh. J. Museums, national, postnational and transcultural identities // Museum and Society. 2003. Vol. 1. № 1. P. 10.
10 Дмитриев В. А. Национальное самосознание и музейная этнология // Изучение национального самосознания в этнографическом музее. Материалы семинара. СПб., 1998. С. 3-17.
ры - задача сложная и трудновыполнимая. Особенно усложняет ее решение то, что к концу ХХ в. предметная зона этнокультуры сократилась, а национальное (само)сознание предельно активизировалось»11. Для преодоления данного затруднения В. А. Дмитриев обращается к представлению о музейной экспозиции как о тексте. Другой проблемой оказывается необходимость сочетать субъективное, свойственное данному этносу восприятие собственной культуры с требованиями научной объективности и избегать оценочных суждений, провоцирующих межнациональную рознь: «Думается, что правильнее в экспозиции или выставке по национальному (само)сознанию основной упор делать на представлении тех аутостереотипов сознания, которые сам этнос предполагает для представления себя для иноэтничного наблюдения. Образ этноса, созданного им самим - как представители этого этнос хотели бы выглядеть в глазах других народов - не должен провоцировать чувства этнической предубежденности у посетителя выставки»12.
Итак, этнографический музей сегодня оказывается в центре сложных и противоречивых политических и культурных процессов. При этом существование этнографического музея как выразителя идеи «национального» напрямую зависит от способности общества и государства артикулировать смыслы понятия «нация». В отсутствие же определенной позиции данная задача представляется неразрешимой, и значения, вкладываемые в музейные экспозиции, остаются невостребованными обществом
11 Там же. С. 12.
12 Там же. С. 11.
