CC BY
129
EPISTEMOLOGY & PHILOSOPHY OF SCIENCE • 2016 • T. XLVII • № 1
П РОБЛЕМА РЕАЛЬНОСТИ КАК «ТРУДНАЯ ПРОБЛЕМА» ФИЛОСОФИИ НАУКИ
Владимир Иванович Аршинов — доктор философских наук, главный научный сотрудник Института философии РАН. E-mail:
T
В рецензии обсуждаются философские и междисциплинарные вопросы проблемы реальности в современном естествознании в том их виде, как они рассматриваются в предлагаемом сборнике. Отмечается, что авторам сборника удалось осуществить определенный сдвиг в понимании этой «трудной проблемы» в ее философском и междисциплинарном контекстах. Ключевые слова: междисциплинарность, проблема реальности, реализм, антиреализм.
HE PROBLEM OF REALITY AS A "HARD PROBLEM"
OF PHILOSOPHY OF SCIENCE
Vladimir Arshinov —
PhD in philosophy, chief research fellow, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.
The review discusses philosophical and interdisciplinary issues of the problem of reality in modern natural sciences as they are represented in the book. It is noted that the authors of the book managed to make some progress in the understanding of this «hard problem» in its philosophical and interdisciplinary contexts.
Key words: interdisciplinarity, problem of reality, realism, antirealism.
(Рецензия на книгу: Проблема реальности в современном естествознании ; отв. ред. Е.А. Мам-чур. М. : Канон+ Реабилитация, 2015.)
(Book review: The Problem of Reality in Modern Natural Sciences ; ed. by E.A. Mamchur, Moscow, Kanon+, Reabilitatsija, 2015. 384 p.)
В середине 1990-х гг. Дэвид Чал-мерс, обсуждая проблему сознания в контексте возможности построения теории сознания в ее междисциплинарном (когнитивистском) и философском измерениях, отнес эту проблему к классу «трудных» (hard). Думаю, что к этому же классу трудных проблем с полным правом можно отнести и проблему реальности, даже безотносительно к тем контекстам, в которых она конкретно рассматри-
вается. При этом вполне очевидно, что и проблема сознания, и проблема реальности сходны между собой не
244 Book Reviews
только в смысле их «трудности», как бы мы не понимали эту характеристику. Обе они имеют свою достаточно древнюю традицию в истории философии, и обе сегодня стали междисциплинарными. Более того, при внимательном рассмотрении можно обнаружить их особого рода переплетенность (entangled) в проекции на плоскость объектно-ориентированной онтологии таким образом, что мы можем больше не мыслить их в терминах двух отдельных самостоятельных областей или двух миров — человеческого и нечеловеческого. Как мне представляется, в неявном, имплицитном виде, интенцией на именно такой неоонтологический подход к проблеме реализма и ориентировался в конечном счете авторский коллектив рецензируемой книги. Хотя, конечно, в фокусе его рассмотрения находились вопросы, непосредственно касающиеся проблемы реальности в совре-меннном естествознании, а не «трудной проблемы» сознания как таковой. Что же касается современности, то, как подчеркивается в предисловии к книге, для авторского коллектива современная проблематизация понятия реальности связана с «переходом к изучению ненаблюдаемых сущностей...
Специфика современной физики состоит в том, что она вводит принципиально ненаблюдаемые объекты, которые тем не менее играют ключевую роль при построении теоретических моде-
лей реальности. Такого рода объекты имеют существенно конструктивный характер. В связи с этим возникает вопрос, насколько конструктивистское истолкование природы совместимо с позицией реализма (С. 3). На этом ключевом моменте современной проблематизации понятия реальности, погружаемой в контекст дихотомии наблюдаемости/ненаблюдаемости, я остановлюсь чуть позже. А пока обращусь к самой книге, которая вполне могла бы иметь подзаголовок: «На пути к онтологическому реализму».
Во всяком случае именно такое название, на мой взгляд, лучше всего соответствовало бы содержанию открывающей сборник статьи С.Н. Жарова «Бытие и реальность в современном естественно-научном познании», автор которой ставит своей целью ответить, существуют ли проблемные основания для разграничения «бытия» и «реальности», или их различение носит характер лексической привычки (С. 6). Отправляясь в путь в поисках ответа на этот вопрос, автор (и рецензент вместе с ним) констатирует: «Реальность, как бы мы ее не толковали, так или иначе навязывает себя извне; в этом смысле она рецептивна, даже если она не действует непосредственно на органы чувств. В противоположность этому бытие обнаруживает свою внутреннюю связь с нашей собственной глубиной, открываясь нам в мышлении и интуиции. Бытия может не
i 1
S
хватать, зато реальное — всегда в наличии; бытие зовет, а реальное навязывает себя (не является исключением и так называемая виртуальная реальность; примером могут служить виртуальные миры постмодерна)» (С. 9). Надо отдать должное автору, «на пути к онтологическому реализму» он четко рефлексирует основные развилки на этом пути, избегая привычной (а в чем-то уже поднадоевшей) аргументативной риторики «за и против» реализма и антиреализма как принципиально различных фундаментальных эпистемологических стратегий «доступа» субъекта к реальности.
Одной из таких развилок в контексте становления физики XX в. безусловно является знаменитая полемика Бора и Эйнштейна, в центре которой была проблема понимания природы кван-тово-мехнической реальности и ее репрезентации, концептуального схватывания, доступа к ней. Автор уходит от соблазна приписывания Бору и Эйнштейну позиций реализма и антиреализма или утверждений, согласно которым «оба по-своему правы». Суть дела в том, что и Эйнштейн, и Бор с самого начала осознавали принципиальную но-^ р' визну квантовой теории, которая сегодня именуется «запутанность», переплетенность (еп1а^-
Д 1ешеП), несепарабельность, внут-ВБ
ренняя неразделимость, целост-
8 ность совместных состояний ранее взаимодействовавших кван-—1 товых систем.
Бор эпистемологически и онтологически узаконил Entanglement в своем принципе дополнительности и связанном с ним принципом несепарабельности средств познания и познаваемого микроявления. Что касается Эйнштейна, то он отвергал Entanglement как несовместимый с принципом пространственной сепарабельности (локальности) познаваемых систем. Существенно, что названный принцип был для него необходимым условием любого ориентированного на эксперимент познания природы как таковой.
Эпистемологический реализм Эйнштейна основывался на его принципе локальной каузальности как априорной предпосылки основанного на эксперименте познания природы. Если этот принцип нарушается, то, как писал Эйнштейн в своем письме к Бору, он вообще отказывается понимать, как мы способны познавать не зависимую от нас реальность. Тем не менее сейчас, после многочисленных экспериментов по проверке так называемых неравенств Белла, экспериментов, убедительно подтверждающих отсутствие локальных скрытых параметров в квантовой механике и соответственно ее принципиальную нелокальность, мы можем, следуя традиции, говорить о нелокальности реальности, реальности Entanglement. Однако здесь возможно (и как я убежден, нужно) использовать иной язык, следуя другой традиции, а именно язык «бытия». По
словам С.Н. Жарова, «Эйнштейн... в некотором смысле прав, говоря о том, что пси-функция не описывает реальность. Но это перестает быть недостатком, если непосредственным предметом квантово-механического описания является "бытие", которое лишь отчасти может быть спроецировано на реальность, постигаемую в макроскопических терминах» (С. 15). Соглашаясь с этим утверждением, отмечу в дополнение, что бытие как сложностно переплетенное (Entangled) разнообразие потенциально существующих объектов, открытое на уровне кванто-во-механического познания, последовательно переоткрывается и на макроуровне переплетенного разнообразия объектов в контексте онтологического реализма. Связанность, нелокальность, целостность бытия открываются нам в сложностном многообразии различенных и сконструированных квантовыми наблюдателями контекстов.
Сходными доводами С.Н. Жаров руководствуется, обсуждая статус концептов бытия и реальности в контекстах собственно математических дискурсов: «Математику создает человек как культурно-исторический субъект, этот субъект в известном смысле есть лишь медиум, прикасающийся к некоему неисчерпаемому источнику и (сообразно духу времени) извлекающий оттуда все новые и новые формы. Математические формы порой кажутся оторванными от реаль-
ности, однако, будучи введены в естественно-научную проблематику, вдруг обнаруживают свою онтологическую значимость... Однако онтологическая значимость математики до сих пор остается малоразработанной темой» (С. 26).
Этой малоразработанной теме в книге посвящена специальная глава «О природе математической реальности», написанная В.Я. Перминовым. «Мы хотели бы понять, — пишет автор, — соответствуют ли математическим теориям стороны бытия, которые играют для них роль, сходную с ролью физических процессов для физических теорий. Этот вопрос, поставленнеый еще Платоном и Аристотелем, оказался чрезвычайно трудным. Надо признать, что мы до сих пор не имеем на него достаточно обоснованного и убедительного ответа» (С. 239). В рамках данной рецензии нет возможности подробно останавливаться на обзоре этой содержательно насыщенной статьи. Остановлюсь лишь на краткой характеристике предлагаемого Перминовым деятельност-ного подхода к проблеме математической реальности и соотнесенной с ней онтологии. Замечу, что и здесь, как в ряде других статей сборника, автор пытается предложить свое решение между крайностями как реализма, так и антиреализма. Это решение отсылает нас к деятельностному определению математической онтологии и математической реальности, позволяющему, по
i 1
S
мнению автора, «построить более последовательную защиту математического реализма».
Позицию Перминова можно было бы назвать деятельностным реализмом; реализмом, в каких-то отношениях созвучным деятельностному реализму Ка-рен Барад (Barad K. Meeting the Universe Halfway: Quantum Physics and Entanglement of Matter and Meaning. Durham: Duke University Press), реконцеп-туализирующему процесс научной активности, посредством которого исследуются объекты и порождается знание. При этом Барад существенно опиралась на «философско-физические идеи Н. Бора, согласно которым приборы и аппараты не просто пассивные инструменты и средства наблюдения, но вещи, которые принимают участие в оформлении самого процесса научного наблюдения». В свою очередь Перминов опирается на попытку Г. Динглера выстроить деятель-ностное понимание геометрической реальности как априорной структуры организации всякого физического эксперимента, как одного из тех мест, где встречаются миры человеческого и нечеловеческого, означенного и неозначенного, наблюдаемого и не-
Sdf наблюдаемого, бытия и его становления.
Здесь уместно обратиться к исчислению различий, представленному Джорджем Спенсе-
8 ром-Брауном в его книге «Законы формы», и его исходному предписанию: «Чтобы наблю-
дать, надо провести различие». Согласно Спенсеру-Брауну, каждое различение порождает асимметрично сконструированное пространство, образованное из примыкающих друг к другу означенных и неозначенных областей, разделенных уголком — меткой различием. Кроме того, помимо указания «провести границу» по умолчанию также предполагается указание эту границу пересечь. Тем самым предполагается, что и неотмеченная область, будучи непосредственно ненаблюдаемой, тем не менее «открыта доступу».
Таким образом, обе стороны — помеченная и непомеченная — онтологически сосуществуют в единстве их реальности и бытия. Они, если пользоваться языком квантовой онтологии, не-сепарабельны и вместе конституируют то, что Спенсер-Браун называет формой. Здесь важно, что введение различия и формы как сосуществования различенных помеченной и непомеченной сторон может также пониматься как введение наблюдателя, точнее двух наблюдателей, один из которых «обитает» в означенной области и «не видит» самого различия, в то время как другой наблюдатель второго порядка, находясь в рефлексивной позиции, различает само различие и наблюдает ненаблюдаемую для первого наблюдателя непомеченную сторону формы. При этом существенно, что оба наблюдателя связаны рекурсивно организованным процессом коммуника-
ции. В связи с этим мне представляется перспективным посмотреть в оптике «Законов формы» Спенсера-Брауна на утверждение Перминова о необходимости разделять эмпирическую и онтологическую реальности математики. «Мы должны понять, — пишет автор, — что кроме представлений о реальности, навязываемых опытом, мы имеем представления о реальности, навязанные деятельностью и заключающиеся в непосредственном созерцании структур деятельности как высшей реальности».
Статью Перминова удачно дополняет статья В.А. Бажанова, развивающего весьма плодотворную идею о тройной детерминации математической реальности и пытающегося найти третью линию между реализмом и антиреализмом как конкурирующими подходами к проблеме существования математических объектов. Вначале автор уточняет, что именно ныне понимается под реализмом и антиреализмом в философии математики. Реализм предполагает объективное существование некоторой математической реальности и ее элементов, которые открываются соответствующим образом подготовленному разуму, владеющему конгруэнтными этой реальности когнитивными инструментами. Но при этом сама математическая реальность в конечном счете остается независимой от специфики средств и конкретных условий доступа к ней или наблюдения ее «очами математиче-
ского разума». Антиреализм, напротив, связывает процесс математического познания с деятельностью когнитивного конструирования его объектов таким образом, что их реальность оказывается неотделимой (как и в постбелловской интерпретации квантовой механики) от реальности порождающих их логических и лингвистических средств и может быть представлена как таковая только вместе с ними. Несколько упрощая, можно сказать, что математическая реальность здесь оказывается объектом коммуникативного конструирования, становясь тем самым и обусловленной определенными социокультурными предпосылками. Однако между реализмом и антиреализмом в их традиционном понимании можно (и нужно) найти место еще одной реальности — биологической, реальности эволюционирующего человеческого мозга, медиума-посредника, открывающего и конструирующего все многообразие тех реальностей, в которые он погружен и частью которых он сам же и является...
Однако вернемся к проблеме реальности в физике. Этой проблеме посвящены статьи Тьян Ю. Цао «Неполное, но реальное. Конструктивистское обоснование референции», М.С. Чернако-вой «Эквивалентные описания в физике в контексте проблемы реализма», В.Д. Эрекаева «Проблема физической онтологии», А.Ю. Севальникова «Онтология квантовой механики, или От физики к философии», Е.А. Мамчур
г 1
I
«Интерпретация квантовой механики в свете проблемы реализма», А.Д. Панова «Квантовая реальность. Вычисления и искусственный интеллект», Л.Г. Антипенко «Проблема физической реальности: 40 лет спустя». В своей совокупности эти статьи создают весьма впечатляющий многомерный образ проблемы реальности в естествознании как не только «трудной», но и «коварной» (wicked) проблемы, если пользоваться терминологией дискурса современной парадигмы сложности. В таковую она превращается в процессе ее конвергенции с проблемой сознания, чему специально уделяется внимание в статье А.Д. Панова. Обсуждая вопрос о природе невычислительной активности мозга, по Роджеру Пенроузу, и подчеркивая, что «именно мозг является самой сложной из известных нам природных систем» (С. 173), автор заключает: «Окончательный
вывод Роджера Пенроуза является, по моему личному мнению, более чем поразительным. Получается, что в новую физику может вести вовсе не только создание гигантских коллайдеров для исследования физики микрочастиц или лишь ненамного менее гигантских и сложных телескопов для исследования в области космологии ранней Вселенной, но наука о сознании» (С. 174).
Итак, мы «здесь и теперь» осознаем нашу встречу с проблемой реальности не только как с проблемой проблемы в ее междисциплинарном социокультурном измерении, но и как с проблемой возможности ее перевода из класса «wicked problems» — коварных проблем в класс «tame problems» — послушных проблем. Рецензируемый сборник дает основания для осторожного оптимизма в прогнозировании достижения успеха в этом рискованном предприятии.
S 1
S
