CC BY
98
Библиографический список
1. Reports of Immigration commission in 42 vol. Washington, 1911. Vol. 4,24,25,29,31,33.
2. Statistical abstract of the United States, 1911. Washington, 1912; Statistical abstract of the United States, 1916. Washington, 1917.
3. Sokoloff L. The Russians in Los-Angeles // Studies in sociology. Vol. III. March 1918. №3. Los-Angelos, 1918.
4. Крыштофович Ф. Сиди дома // Книжки недели. 1898. №8. С. 5-16.
5. Нитобург Э.Л. Русские в США: история и судьбы 1870-1970гг. М., Наука, 2005.
6. Тверской П.А. Американская деревня // Вестник Европы. 1896. №1. С. 176-210.
7. Хисамутдинов А.А. В Новом свете или история русской диаспоры на Тихоокеанском побережье Северной Америки и Гавайских островов. Владивосток, 2003.
References
1. Reports of Immigration commission in 42 vol. Washington, 1911. Vol. 4,24,25,29,31,33.
2. Statistical abstract of the United States, 1911. Washington, 1912; Statistical abstract of the United States, 1916. Washington, 1917.
3. Sokoloff L. The Russians in Los-Angeles / / Studies in sociology. Vol. III. March 1918. Number 3. Los-Angelos, 1918.
4. Kryshtofovich F. Stay at home // Books of the week. 1898. № 8. Pp. 5-16.
5. NitoburgE.L. The Russians in the U.S. history and the fate of the 1870-1970s. Pergamon Press, 2005.
6. Tverskoy P.A. American Village // Bulletin of Europe. 1896. №1. Pp. 176-210.
7. Hisamutdinov A.A. In the New World, or the history of the Russian diaspora in the Pacific coast of North America and Hawaii. Vladivostok, 2003.
УДК 930 (47). 084-282.5 UDC 930 (47). 084-282.5
А.Ю. САВОСИЧЕВ A.YU. SAVOSICHEV
кандидат исторических наук, доцент кафедры рели- candidate of History, Associate Professor of Religious
гиоведения и теологии Орловского государственно- Studies and Theology, Orel State University
го университета E-mail: [email protected] E-mail: [email protected]
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ДЬЯКОВ И ПОДЬЯЧИХ XV-XVII вв. В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
THE PROBLEM OF THE ORIGIN OF CLERKS AND ASSISTANT CLERKS OF XV-XVII CENTURIES IN THE SOVIET HISTORIOGRAPHY
Статья посвящена анализу исследований российских историков, затрагивавших в своих работах проблему происхождения дьяков и подьячих XV- XVII столетий. В качестве предмета исследования избраны монографии и статьи, вышедшие из печати в советский период. Автор подверг критическому разбору основные исследовательские работы по выбранной теме, проанализировав их источники и методологию. Выделены два направления в историографии проблемы. Представители одного приходят к выводу о том, что дьяки происходили в основной массе из дворянской среды. Другие авторы констатируют происхождение дьяков из непривилегированных сословий. Автор статьи определил причину этих концептуальных разногласий и наметил пути дальнейшей работы над разрешением проблемы происхождения дьяков и подьячих XV- XVII веков.
Ключевые слова: социальное происхождение, дьяки и подьячие, историография, источники, методология.
The article is devoted to the analysis of the Russian historians' researches dealing with the problem of the origin of clerks and assistant clerks in XV - XVII centuries. The monographs and articles published during the Soviet period are selected as an object of the research. The author has subjected to the critical analysis the basic research works on the chosen theme, having analysed their sources and methodology. Two directions in the problem historiography are singled out. The representatives of one of them come to a conclusion that clerks came mainly from nobility. Other authors ascertain that clerks came from unprivileged population. The author of the article has defined the reason of these conceptual disagreements and has planned ways offurther work on solving the problem of the origin of clerks and assistant clerks of XV - XVII centuries.
Keywords: social origin, clerks and assistant clerks, historiography, sources, methodology.
© А.Ю. Савосичев © A.Yu. Savosichevv
Российские учёные, чьё творчество пришлось на Советскую эпоху истории нашей страны, неоднократно обращались к исследованиям формирования и развития приказной системы управления. Оказывались в сфере их внимания и вопросы, связанные с деятельностью главных функционеров приказной системы, - дьяков и подьячих. Однако, вопрос о происхождении дьяков и подьячих не был главным для исследователей приказной системы. Советская историография, опираясь на исследования дореволюционных авторов, прежде всего Н.П. Лихачева, уделила внимание, главным образом, дьякам и подьячим XVII столетия. Здесь системообразующей стала статья С.К. Богоявленского «Приказные дьяки XVII в.», вошедшая в 1937 г. в первый том «Исторических записок». Безусловный вклад С.К. Богоявленского в исследование проблемы состоит, прежде всего, в том, что он, пожалуй, первым перешел от суммирования впечатлений, возникавших в процессе изучения источников, к подсчетам. Он определил численность дьяков на разных этапах развития приказного аппарата (его предшественники обычно оперировали материалами за одно-два столетия в целом, не пытаясь выделять внутри них каких-либо стадий) и высчитал примерный процент в их среде выходцев из дворян. Вывод С.К. Богоявленского достаточно однозначен: «дьяки набирались в основном из дворянской среды, только отдельные представители более крупного купечества и выходцы из среды духовенства вносили некоторую сословную пестроту в высшую приказную администрацию» [1, с. 225]. Автор констатировал постепенное снижение на протяжении XVII столетия в среде дьяков доли выходцев из дворянства, от почти 90 % в начале столетия до менее чем двух третей в конце [1, с. 224-225].
Выводы С.К. Богоявленского были впоследствии канонизированы и стали точкой зрения всей советской исторической науки в целом. В «Очерках истории СССР», выпущенных в 1955 г. издательством Академии наук, подготовленных ведущими специалистами по истории XVII в. из Института истории, Н.В. Устюгов, автор раздела «Приказы» резюмировал: «Дьяки в большинстве происходили из дворянства - московского и провинциального» [2, с. 379].
В то же время, построения С.К. Богоявленского не могут не вызвать вопросов. Они были сформулированы Н.Ф. Демидовой: «Особую ценность представляют иллюстрирующие положения статьи цифровые подсчёты, хотя некоторым недостатком является отсутствие ссылочного аппарата к ним и объяснения их техники» [3, с. 6]. Иными словами, неизвестно, из каких источников и какими методами получены С. К Богоявленским данные о доле выходцев из дворянства в среде дьяков исследуемой эпохи. Круг источников автора понятен - фонды Разрядного приказа, Приказных дел старых лет, Посольского приказа РГАДА - но какие конкретные документы использованы, С.К. Богоявленский не указал. Это не имело бы значения, если бы подсчёты исследо-
вателя существенно не разошлись бы с подсчётами Н.Ф. Демидовой. Впрочем, об этом ниже.
Говоря о соотношении подьяческой и дьяче-ской службы, С. К. Богоявленский констатировал их тесную взаимосвязь, придя к выводу, что из подьячих в дьяки «выдвигались по большей части лица, имевшие большие связи, реже - только зарекомендовавшие себя знатоками приказного дела. Обычно подьячий дворянин имел больше шансов занять дья-чье место, чем не дворянин» [1, с. 223]. В качестве аргумента в подтверждение тезиса о значении происхождения в приказной карьере автор привёл процент выходцев из дворянства в числе дьяков, получивших свой чин, минуя подьячество.
Вслед за Н. П. Лихачевым С. К. Богоявленский отметил, что сыновья дьяков обычно не следовали по стопам отцов, стремясь к чисто дворянской службе. Ещё одним путем интегрирования в дворянскую среду для дьячества были брачно-семейные связи, устанавливать которые дьякам позволяли их влияние при дворе и богатство [1, с. 225-226]. Постановка С.К. Богоявленским вопроса о родственных связях дьяков была безусловным шагом вперед в разработке темы социального происхождения и социальной природы приказной бюрократии. Ранее об этом в очень небольшой работе «Родственные связи княжеских фамилий с семьями дьяков» высказался Н. П. Лихачёв. Однако автор ставил перед собой несколько иные задачи, не относящиеся к исследованию социального происхождения дьяков XVI в.: «Вопрос о родственных связях княжеских и вообще родословных фамилий с дьяками имеет значительный интерес; тщательное исследование его помогло бы и в решении более общего вопроса относительно того, как относилась Московская Русь к так называемым неравным бракам» [4, с. 1].
В 1964 г. вышла книга А.А. Зимина «Опричнина Ивана Грозного». Предмет этого исследования обозначен в названии. Интересующей нас проблемы автор коснулся лишь попутно в связи с рассмотрением вопроса о составе представителей земского собора 1566 г. «Дьяки, как мы видим, по своему социально-экономическому положению происходили, очевидно, из дворянской среды», - заключил А.А. Зимин [5, с. 123]. Персонально указаны как выходцы из дворянства пятеро (Петр Иванович Шестаков Романов; Иван Никифорович Дубенский; Василий Яковлевич Щелкалов; Мясоед Вислово; Петр Иванович Шерефединов) и ещё трое охарактеризованы как происходившие из вотчинников и помещиков разных районов страны (Рахман Житково, Андрей Никитич Батанов и Дмитрий Михайлович Пивов). Зимин опирался на наблюдения П. А. Садикова и С.Б. Веселовского и на прямые указания Тысячной книги и Дворовой тетради [5, с. 335-336].
В 1971 г. увидела свет работа А.А. Зимина «Дьяческий аппарат в России второй половины XV -первой трети XVI в.» Она имела вид справочнике, где в алфавитном порядке были приведены биографии всех
дьяков исследованного периода. На сегодняшний день это наиболее полный список великокняжеских и удельных дьяков периода правления Ивана III и Василия III. В заключительной части работы А. А. Зимин обобщил собранный материал. Применительно к вопросу о социальном происхождении дьяков второй половины XV - первой трети XVI в. он в основном согласился с мнением Курбского о «писарях» как выходцах из «простого всенародства». Но общий вывод исследователя весьма осторожен: «К сожалению, с достаточной определённостью говорить, какой социальный слой дал основную массу дьяков, не представляется возможным» [6, с. 284]. Выявив происходивший в первой трети XVI в. процесс складывания дьяческих семей, А. А. Зимин пришел к выводу о том, что дьяче-ская профессия становилась наследственной, а дьяче-ский штат приобретал корпоративную устойчивость [6, с. 285].
Статья В.И. Корецкого «Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве, историке и публицисте XVII в.» посвящена сравнительно узкому вопросу, но она интересна в методологическом отношении. Автор выстроил своеобразную «синтетическую» биографию приказного деятеля, связав воедино все известные факты о жизни Ивана Тимофеева. Вывод о социальном происхождении историка и публициста В.И. Корецкий сформулировал весьма сдержанно: «Наличие поместий в Малоярославце у Ивана Тимофеева в конце XVI в., затем перешедших к его сыновьям, а ранее родовых вотчинных владений, потерянных в опричнину, даёт возможность считать, что Иван Тимофеев происходил из среды подмосковных служилых людей». Ниже В.И. Корецкий уточнил, что Иван Тимофеев происходил «из подмосковной служилой мелкоты» [7, с. 146, 147, 159-166]. Естественно, что вывод автора нуждается в уточнении, ибо служилое сословие в исследуемый период было весьма неоднородно в социальном отношении.
А.П. Павлов уделил внимание проблеме социального происхождения дьяков конца XVI -начала XVII вв. в большой статье «Приказы и приказная бюрократия (1584-1605 гг.)». В своих построениях он опирался на заключения Н.П. Лихачева и С.К. Богоявленского: «Исследователи (Н.П. Лихачев, С.К. Богоявленский и др.) убедительно показали, что дьяки отнюдь не были особо худородной, «разночинной» по происхождению группой служилых людей, а в подавляющем своём большинстве происходили из дворянской среды» [8, с. 211]. В подтверждение данного тезиса А.П. Павлов привел, прежде всего, данные Тысячной книги и Дворовой тетради, выявив в тексте этих источников 43 фамилии, представители которых служили в дьяках. А.П. Павлов впервые для решения интересующей нас проблемы использовал данные боярских списков, введенные в научный оборот А. Л. Станиславским. По сведениям этих источников автор определил, что 14 дьяков царя Бориса до перехода на приказную работу служили в выборных дворянах и жильцах [8, с. 211-212].
По мнению А.П. Павлова, происхождение дьяка было важным фактором карьерного роста: «Преимуществами служебного продвижения пользовались дьяки, происходившие из видных дворянских фамилий и служившие прежде в составе двора в качестве выборных дворян и жильцов. Но в отличие от боярской в дьяческой среде фактор «родовитости» был вовсе не обязательным для служебного продвижения» [9, с. 237].
А.П. Павлов, наверное, первым из исследователей не ограничился простой констатацией того, что дьяки были выходцами из дворянской среды. Исходя из очевидного тезиса о неоднородности дворянства, автор попытался определить тот чин в служилой иерархии, который дал наибольшее количество дьяков. А.П. Павлов сравнил данные о карьерах самих дьяков и их детей. Вслед за Н.П. Лихачевым и С.К. Богоявленским он пришел к выводу о том, что сыновья дьяков сравнительно редко выбирали приказную работу. В основном они шли на службу в жильцы и выборные дворяне, а дети наиболее видных дьяков попадали в ряды столичного дворянства. При этом отечество, по мнению А.П. Павлова, не играло здесь определяющей роли. В состав членов Государева двора дети дьяков попадали независимо от происхождения родителей. Общий вывод автора таков: «Таким образом, в социальном плане дьяки конца XVI - начала XVII в. были тесно связаны с теми слоями дворянства, которые занимали промежуточное положение между столичными чинами двора и уездным дворянством, - с жильцами и выборными дворянами» [8, с. 212].
Таким образом, и в советской историографии точка зрения Н.П. Лихачева на социальное происхождение дьяков, подкреплённая авторитетом С.К. Богоявленского, продолжала оставаться господствующей. В то же время стали появляться работы, которые могли посеять в умах исследователей определённые сомнения.
Первой в этом ряду следует назвать статью Е.С. Зевакина «Подьячие Поместного приказа начала XVIII в.», вышедшую в 1941 г. в 11 томе «Исторических записок». В качестве основного источника автор использовал сказки, собранные с подьячих исследованного ведомства по поручению Разрядного приказа. В методологическом отношении это был безусловный шаг вперёд. Пожалуй, впервые после Н.Н. Оглоблина вопрос о социальном происхождении подьячих решался на основе обработки достаточно крупного массива делопроизводственных документов. При этом бралось не целое столетие в истории приказа (при таком подходе автор не избегал выборочности анализируемого материала), а делался как был одномоментный срез, позволявший выявить исследуемый предмет во всей его полноте.
Еще интересней выводы Е.С. Зевакина. По социальному происхождению автор разделил подьячих на 12 групп: приказные чины, священнослужители, посадские, дворяне, служилые люди по прибору, неиз-
вестного происхождения, чины дворцовой службы, церковнослужители, дворовые люди, монастырские слуги, иноземцы, неслужилые чины. Это классификация, на наш взгляд, не до конца продумана. В ней дети дьяков попадают в одну группу с детьми приказных сторожей, а дети посадских вместе с детьми купцов гостиной сотни. Однако, в целом, такой метод вполне удачен. В итоге получается, что 25,5 % всех подьячих Поместного приказа в 1706-1709 гг. - это дети подьячих, ещё 21,6 % дети священнослужителей, 10,1 % дети посадских. При этом из оставшихся 42,8 % подавляющее большинство - тоже выходцы из «простого всенародства». Выходцев из дворян всего 7,8 %, дьяков 2,2 %, купцов гостиной сотни 0,4 % [9, с. 280-281]. Невольно напрашивается вопрос: если большинство дьяков начинало службу в подьячих, а среди подьячих процент выходцев из дворянства не составлял и десятой части, то как дьячество в целом могло в основном формироваться из дворянской среды? Впрочем, вопрос этот в нашей историографии так и не был задан. В конце концов, Е. С. Зевакин взял подьячих только одного приказа и уже в начале XVIII в., а не в XVII и, тем более, не в XVI вв.
В 1973 г. отдельную работу, посвященную дьякам XVI в., написал С.О. Шмидт. Вопрос о происхождении дьяков XVI в., по мнению автора, не вполне ясен. В качестве полярных точек зрения исследователь привёл известные мнения Курбского и Н.П. Лихачева. В этой своеобразной «полемике» С.О. Шмидт встал на сторону мятежного князя, приведя в качестве аргумента мнения других его современников: Тимофея Тетерина и Михаила Татищева. Конкретных примеров «демократического» происхождения дьяков XVI в. у автора немного, всего пять (Андрей Васильев, Щелкаловы, Клобуковы, Анфим Селиверстов и Федор Сырков) [10, с. 316-318]. Эти данные, конечно, выглядят бледно на фоне той массы просопографического материала, который был собран сторонниками точки зрения о дворянском происхождении дьяков. В то же время, к главным аргументам С.О. Шмидта нельзя не прислушаться. Высказывания Курбского, Тетерина, Татищева, конечно, суть их частные мнения, но в то же время, они не могут не отражать определённого общественного стереотипа сознания (раз дьяк - значит, непременно человек низкого происхождения), сложившегося под влиянием объективных социальных реалий.
У С.О. Шмидта есть и другие ценные наблюдения и мысли. Он связывает возможный рост в среде дьяков и подьячих доли выходцев из «демократических» слоёв населения с расширением правительственного аппарата и возросшей потребностью в кадрах приказных людей в середине XVI в. Автор указывает на то, что дьячество было одним из способов проникновения в среду дворянства талантливых выходцев из непривилегированных социальных групп. Важным фактором здесь были родственные связи дьяков с «вельможной знатью». В то же время С.О. Шмидт пришёл к выводу, что обычными были семейные
связи дьяческих фамилий между собой. «К середине XVI в. уже выделились такие фамилии, где были дьяками в двух-трех поколениях. Молодые люди из этих семей, как правило, начинали службу подьячими под руководством родственников или свойственников», -заключает автор. Пример, правда, приводится только один: служба в одной чети Федора Рылова и его зятя Дружины Владимирова [10, с. 319-320].
В 1987 г. вышла книга Н.Ф. Демидовой « Служилая бюрократия в России XVII в. и её роль в формировании абсолютизма», где проблеме социального происхождения дьяков и подьячих посвящена практически полностью вторая глава. Анализируя предшествующую историографию, Н.Ф. Демидова указала на два важных методологических аспекта. Во-первых, при анализе формирования корпуса дьяков и, особенно подьячих, необходимо учитывать территориальные и временные особенности процесса. Во-вторых, следует максимально расширить круг используемых источников [3, с. 51]. Исследовательница впервые, наверное, в нашей историографии связала воедино вопросы о социальном происхождении дьяков и подьячих, отметив, что «основным является вопрос о комплектовании подьяческих кадров, тогда как вопрос о комплектовании дьячества производный» [3, с. 52].
Н.Ф. Демидова отдельно проанализировала социальное происхождение столичных и уездных подьячих, разделив последних на территориальные группы. В хронологическом отношении материал поделен на две части: 10-е - 50-е и 60-е - 90-е гг. XVII в. В качестве основного источника автор использовал делопроизводственные материалы приказов. Основной метод определения социального происхождения - анализ прямых указаний источников.
Согласно выводам Н. Ф. Демидовой подьячие московских приказов в основной своей массе были либо потомственными приказными (сыновьями подьячих), либо происходили из духовного звания (сыновья священно- и церковнослужителей). Во второй половине XVII в. столичные учреждения в значительной мере пополнялись за счёт перевода подьячих из уездов. Определенное сожаление вызывает отсутствие в данном разделе работы цифровых подсчётов. Такие данные приведены только на начало XVIII в. и только по одному приказу - Поместному. Хотя, конечно, сложно полагать, что комплектование подьячими Поместного приказа в исследуемый период представляло собой какое-то уникальное явление. Скорее всего, ситуация с подьяческими кадрами в других приказах принципиально не отличалась. На основании уже введённых в научный оборот Е.С. Зевакиным и А.В. Черновым подьяческих сказок, Н.Ф. Демидова определила, что почти две трети (61,7 %) всех подьячих Поместного приказа в начале XVIII в. были выходцами из приказной и духовной среды, ещё 17,7 % дают выходцы из числа служилых людей по прибору, холопов и посадских. Только 14,6 % всей исследуемой совокупности вышли собственно из дворянства, служилых людей по отече-
ству [3, с. 58, 61].
Подьячие местных учреждений разделены на три области: 1). Центральные, северные и частью понизовые районы европейской части страны; 2). Западные и юго-западные районы, возвращенные в состав государства в результате военных действий, а также районы вновь строившихся в середине и второй половине XVII в. южных оборонительный линий; 3). Районы Сибири, пределы которой непрерывно расширялись на протяжении XVII в.
В центре, на севере и в понизовых районах европейской части страны в первой половине XVII в. в подьячие поступали губные, земские и таможенные дьячки и площадные подьячие. Последние в свою очередь формировались из посадских, священников, пушкарских и стрелецких детей, сыновей самих площадных подьячих. В северных и поморских городах среди подьячих местных съезжих изб была значительна доля посадских людей. В приказных избах городов Центра ведущую роль играли потомственные подьячие. По наблюдениям Н.Ф. Демидовой, «наследственные подьяческие группы в городах первой зоны превращались в особые социальные прослойки городского населения, занятого только приказной работой». Во второй половине XVII в. в центре, на севере и в понизовых районах европейской части страны доля выходцев из тяглых сословий в среде местных подьячих постепенно снижается, а роль подьяческих семей растет.
В западных и юго-западные районах, возвращенных в состав государства в результате военных действий, уездные съезжие избы комплектовались подьячими в основном из числа местных служилых людей по прибору. В городах на южной границе в подьячие набирались преимущественно местные городовые дети боярские. К последней четверти XVII в. и здесь складываются устойчивые группы потомственных подьячих [3, с. 68-70].
В сибирских городах подьячие рекрутировались из рядов местных служилых людей по прибору, преимущественно казаков. Значительно реже в подьячие шли дети боярские. Из представителей тяглых сословий в приказные избы попадали представители промышленных людей, формировавшихся, в свою очередь, из посадских людей и, возможно, черносошных крестьян [3, с. 73, 74].
Общий вывод Н.Ф. Демидовой о социальном происхождении подьячих таков: «Если для подьяческого мира Москвы наиболее типичным был приток в приказы выходцев из сложившихся здесь приказных семей, городового дворянства и духовенства, то для съезжих изб в нём наблюдаются существенные территориальные отличия. Для городов Севера и Центра служилые элементы в нём играли второстепенную роль, а на первое место выступали тяглые городские слои. Для приказных изб остальных частей страны ведущими были служилые круги: служилые люди по прибору для западных и сибирских городов; служилые люди по отечеству для южных городов. К
концу века имело место несомненное сглаживание этих различий, более четкое определение и унификация социальной базы комплектования, в которой ведущее место стали занимать приказные семьи» [3, с. 75]. Это заключение могло бы быть практически бесспорным, будь оно снабжено соответствующими подсчётами. Но в силу трудоёмкости такой задачи она может быть решена только на основании комплекса исследований по отдельными городовым съезжим избам, а это пока дело будущего.
Анализ социального происхождения дьяков был сделан Н. Ф. Демидовой на основании данных боярских списков и книг. В результате получилось, что в первой половине XVII в. 87,1 % дьяков составляли пожалованные из подьячих; 16,4 % выходцы из дворянства; из гостей и торговых людей 0,9 % из «разночинцев» 1,8 %. Во второй половине того же столетия доля бывших подьячих среди дьяков остаётся практически неизменной - 88,1 %. Выходцев из дворянской среды становится всего 4,3 %. Из гостей и торговых людей 1 %, из «разночинцев» 5,9 % [3, с. 77].
Далее в рассуждениях Н.Ф. Демидовой происходит странный логический сбой. Автор справедливо отмечает, что «приводимые в боярских книгах и списках сведения относительны, так как дают скорее служебную, чем социальную характеристику». «Достаточно вспомнить, что подьячие, на базе которых в основном вырастает дьячество XVII в., являлись пестрой по своему происхождению средой». Вспомнить и обратиться к вышеизложенному материалу о подьячих. Материалу, который показывает, что несмотря на наличие среди подьячих определенной доли выходцев из дворянской среды, тон там задавали потомственные приказные и лица, происходившие из «разночинцев». Вместо этого Н.Ф. Демидова возвращается к цифрам С.К. Богоявленского: «Попытка преодолеть ограниченность сохранившихся документов была сделана в статье С. К. Богоявленского, который положил в основу исследования вопроса о происхождении дьяков источники родословного характера» [3, с. 78]. Остаётся загадкой, что это за особые «источники родословного характера» и как они могут содержать информацию, совершенно отличную от той, которую даёт делопроизводственная документация приказов.
С.К. Богоявленский утверждает, что «если в 1628 г., когда были ещё живы многие из старых дельцов, дьяков несомненно дворянского происхождения было 79 %, то в год смерти царя Михаила таковых дьяков было 66 %» [1, с. 224]. По подсчётам Н.Ф. Демидовой, в 1624-1660 гг. из 110 дьяков, чьё происхождение определимо, 1 пожалован из патриарших дьяков, 88 из подьячих (86 московских, 2 городовых), 18 из дворян (стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов, городовых дворян), 1 из гостей и торговых людей, 2 из дворцовых служителей [3, с. 77]. Если прав С.К. Богоявленский, то дьяков выходцев из дворян должно быть примерно от 87 (79 % от 110) до 72 (66 % от 110) человек. То есть к
18 дьякам выходцам из дворян у Н.Ф. Демидовой необходимо прибавить ещё 69 или 54 человека. Откуда они могут взяться? Явно не из гостей, торговых людей и дворцовых служителей. Из патриарших дьяков или подьячих. Если один бывший патриаший дьяк был выходцем из дворянства, то 53-68 подьячих из 88 должны также происходить из дворян. Это 6077 %. Такие пропорции явно противоречат выводам самой Н.Ф. Демидовой об источниках формирования столичных и провинциальных подьячих.
По подсчетам С.К. Богоявленского, в 1682 г. среди дьяков было 53 % выходцев из дворянства, 1688 г. - 64 %, «среди назначенных Петром дьяков не менее 60 % несомненных дворян» [1, с. 224-225]. По данным Н.Ф. Демидовой, из дьяков, служивших в приказном аппарате в 1661-1700 г., социальное происхождение определимо у 303. Из этого числа из рядов дворянства происходили 13 человек (4,3 %), двое пожалованы из патриарших дьяков (0,7 %), 267 из подьячих (88,1 %), из гостей и торговых людей трое (1%), 18 (5,9 %) из «разночинцев» (митрополичьих приказных, ямских приказчиков, переводчиков, стрельцов, дворцовых служителей, певчих дьяков, холопов). 53, 60, 64 % от 303 это примерно 161, 182 и 194 чел. Если оба патриарших дьяка суть выходцы из дворянства, то среди подьячих должно происходить из дворян 146, 167 и 179 чел., то есть 55, 63 и 67 %. Такие цифры расходятся в несколько раз с итогами подсчётов С.Е. Зевакина и А.В. Чернова и наблюдениями Н.Ф. Демидовой.
Думается, что вывод напрашивается сам собой: подсчёты С.К. Богоявленского ошибочны, а, основанные на них выводы не верны. Профессионализм автора не вызывает сомнений. Значит дело либо в характере использованных им источников, либо в методике их обработки. Полагаем, что верно последнее. Предположение Н.Ф. Демидовой об особых «источниках родословного характера» не подтверждается. При внимательном прочтении разбираемой работы С.К. Боговленского видны только те источники, что и у других исследователей. Во-первых, это делопроизводственные материалы приказов: столбцы Разрядного приказа; «Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках» (Т.1, СПб., 1884); Приказные дела старых лет; дела Посольского приказа. Во-вторых, боярские книги и списки. В-третьих, разрядные книги.
Похоже, что суть дела содержится в следующем тезисе С.К. Богоявленского: «Даже при беглом ознакомлении со списками подьячих московских приказов нельзя не заметить множества дворянских фамилий, притом не только из мелкого провинциального дворянства, но и из таких дворянских родов, представители которых постоянно попадаются в списках московских чинов» [1, с. 221]. По всей видимости, автор с излишним доверием отнесся к антропонимическим совпадениям, не критически причислив всех однофамильцев-дьяков к родственникам однофамильцев-дворян.
С.К. Богоявленский вполне осознавал несовершенство такого метода, отмечая, что «исследователь стоит перед опасностью слишком довериться фамильному прозвищу». Полагаем, что пренебречь этой «опасностью» автора заставили два обстоятельства. Во-первых, авторитет Н.П. Лихачёва. Если дьяки XVI в. в основной массе своей происходили из дворян, то и дьяки рубежа XVI-XVII вв. (С. К. Богоявленский, напомним, начинает свои подсчёты с дьяков царя Бориса) должны иметь примерно те же источники комплектования. Во-вторых, свою роль сыграла известная память от 7 декабря 1640 г. в Разрядный приказ из Дворца. «Если подьячих нельзя брать из детей духовенства, из торговых и пашенных людей, то какие же остаются сословия, для которых открыт доступ к подьяческой должности? Это - дворяне, дети приказных людей, служилые люди по прибору, т.е. стрельцы, пушкари и пр., казенные мастера и ремесленники и, наконец, гулящие люди. Последние, конечно, совершенно не могли попасть в приказные, служилые по прибору и казённые ремесленники тоже не могли, за немногими исключениями, выделять из своей среды приказных людей. Следовательно, фактически доступ к приказной службе открывался только для дворян и для детей приказных служащих. Но последний разряд был не-многочисленен», - делает вывод С.К. Богоявленский [1, с. 221]. Автор, таким образом, сам себе запрограммировал конечный вывод и, естественно, получил искомый результат.
С. К. Богоявленский был отчасти прав только в отношении думных дьяков. По подсчётам Н.Ф. Демидовой, из 17 думных дьяков первой половины XVII в. 6 выходцев из московского дворянства, 2 из городового. Двое из гостей. «Для 7 человек твёрдых данных о их дворянских связях не найдено, однако косвенные свидетельства в пользу этого имеются». Во второй половине столетия 15 из 23 думных дьяков суть потомственные приказные [3, с. 79].
Подводя итог, следует отметить прежде всего, то, что несмотря на наличие целого ряда основательных исследований, вопрос о социальном происхождении дьяков XV-XVII вв. в советской историографии не был окончательно решен.
Проблема кадрового состава приказной бюрократии требует комплексного подхода. Необходимо проанализировать социальное происхождение, брачно-семейные связи, материальное положение и дьяков и подьячих. Пожалуй, все исследователи констатируют тесную взаимосвязь дьяков и подьячих, но в трудах своих основное внимание часто уделяют только дьякам.
К вопросу о социальной среде, породившей дьяков и подьячих, необходимо подходить диалектически. Многие разногласия между исследователями возникают, на наш взгляд, из-за того, что социальное происхождение представителей служилой бюрократии XV-XVII вв. рассматривается как некое статическое явление. Между тем, полтора-два и даже одно
столетие - достаточно длительный срок для социальной эволюции.
Данные о социальном происхождении дьяков и подьячих и об их землевладении следует, по нашему мнению, анализировать с использованием количественных методов. Среди исследователей на этот счёт высказываются разные мнения. Одни авторы принципиально скептически относятся к любым
подсчётам, кроме, пожалуй, тех, что используются в аграрной и вообще экономической истории. Другие же, напротив, считают подсчёты плодотворными.
Работы советских историков наметили основные контуры проблемы социального происхождения дьяков и подьячих для современной российской историографии. Анализ работ этого этапа автор планирует сделать объектом отдельного исследования.
Библиографический список
1. Богоявленский С.К. Приказные дьяки XVII в. // Исторические записки. Т.1. М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1937. С.220-239.
2. Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. М.-Л., 1955. 506 с.
3. Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и её роль в формировании абсолютизма. М.: Наука,
1987. 228 с.
4. Лихачев Н.П. Родственные связи княжеских фамилий с семьями дьяков. СПб., 1900. 6 с.
5. Зимин А.А. Опричнина. М.: Территория, 2001. 448 с.
6. Зимин А.А. Дьяческий аппарат в России второй половины ХV - первой трети Х'УГ вв. // Исторические записки. М.: Наука, 1971. Т.87. С.219-286.
7. Корецкий В.И. Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве, историке и публицисте XVII в. // Археографический ежегодник за 1974 год. М: Наука, 1975. С.145-167.
8. Павлов А.П. Приказы и приказная бюрократия (1584-1605 гг.) // Исторические записки. Т. 116. М: Наука,
1988. С.187-227.
9. Зевакин Е.С. Подьячие Поместного приказа начала XVIII в. // Исторические записки. Т. 11. М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. С.280-282.
10. Шмидт С.О. У истоков российского абсолютизма. М.: Прогресс «Культура», 1996. 496 с.
References
1. Bogoyavlensky S.K. Mandative clerks of XVII century//Historical notes. V1. M. - L.: Publishing House of Academy of Sciences of the USSR, 1937. Pp. 220-239.
2. The sketches of the USSR history. The feudalism period. XVII century. M. - L., 1955. 506 p.
3. Demidov N.F. The serving bureaucracy in Russia in XVII century and its role in absolutism formation. М: Science, 1987. 228p.
4. Likhachev N.P. Kinship of princely families with clerks families. St. Petersburg, 1900. 6 p.
5. Zimin A.A. Oprichnina. М: Territory, 2001. 448p.
6. Zimin A.A. Clerk staff in Russia in the second half of ХV - the first thirds of Х^ centuries // Historical Notes. М: Science, 1971. Volume 87. Pp.219-286.
7. Koretsky V. I. New materials about clerk Ivan Timofeyev, the historian and the publicist of XVII century // Archeology year-book of 1974. M: Science, 1975. Pp.145-167.
8. Pavels A.P. The order and mandative bureaucracy (1584-1605) // Historical Notes. Т.116. M: the Science, 1988. Pp.187-227.
9. Zevakin E.S. Clerks of the local order of the beginning of XVIII century // Historical Notes. V.11. М: Publishing House of Academy of Sciences of the USSR, 1941. Pp.280-282.
10. Schmidt С.О. At the source of the Russian absolutism. М: Progress - "Culture", 1996. 496p.
